Иерусалим

33 год н. э.

В этот день случилось много событий. Когда Иса вступил в Иерусалим, он получил народную поддержку, как и ожидалось. На самом деле, его прием превзошел все ожидания. Когда последователи Исы были призваны, чтобы узнать Молитву Пути — Иса сейчас называл ее «Отче наш» — пещера на Масличной горе показалась слишком маленькой. Люди, которые посещали проповеди Исы, рассеялись по холму, ожидая своей очереди приблизиться к их помазаннику, их мессии, чтобы он мог научить их молиться.

Иса оставался там до тех пор, пока каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок не убедились, что знают и понимают эту молитву и приняли ее всем сердцем.

Когда назареи спустились с горы и направлялись в город, их остановили два римских центуриона. Эти римляне охраняли восточные ворота города, ближайшие к резиденции Пилата в Крепости Антония. Легионеры обратились к группе на ломаном арамейском, спрашивая, куда они идэут. Иса вышел вперед и удивил их, заговорив на безупречном греческом языке. Он показал на одного из центурионов, заметив, что кисть руки у мужчины небрежно перевязана.

— Что с тобой случилось? — просто спросил он.

Центурион не ожидал такого вопроса, но ответил откровенно:

— Я упал со скалы во время ночной стражи.

— Слишком много вина, — пошутил его товарищ, неприятного вида тип с глубоким шрамом, рассекавшим левую сторону его лица.

Раненый центурион взглядом заставил его замолчать и добавил:

— Не слушайте Лонгина. Я потерял равновесие.

Иса просто констатировал факт:

— Тебе больно.

Центурион кивнул:

— Думаю, рука сломана, но мне некогда было сходить к лекарю. Нас слишком мало по сравнению с толпами, собравшимися на Пасху.

— Могу я взглянуть на нее? — спросил Иса.

Мужчина поднял забинтованную кисть, которая висела под неестественным углом от запястья. Иса осторожно положил одну свою руку под нее, а другую сверху. Закрыв глаза, он про себя произнес молитву, осторожно, но крепко сжимая руками руку центуриона. Глаза раненого римлянина расширились. Даже центурион со шрамом на лице, казалось, на миг окаменел.

Иса открыл глаза и посмотрел в глаза римлянину.

— Сейчас тебе будет лучше. — И он освободил руку, которая теперь, как мог видеть каждый, была прямой и сильной. Римлянин начал заикаться, не в силах говорить, Вместо этого он развязал бинты и сжал пальцы. Его небесно-голубые глаза затуманились от слез, когда он посмотрел на Ису. Воин не осмелился заговорить, из страха потерять свое положение среди товарищей-солдат. Иса знал это и спас его от смущения.

— Царство Божие с тобой. Неси другим благую весть, — сказал Иса и продолжил свой путь вдоль городских стен, в сопровождении Марии, детей и избранных.

Мария устала, но никогда не стала бы жаловаться. Тяжесть ребенка в чреве заставляла ее замедлять шаг, но она находила в Этом такую радость, что отказывалась роптать. Они поселились в доме дяди Исы, Иосифа, богатого и влиятельного человека, земли которого простирались сразу за городом. Слава Богу, что маленькие Иоанн и Фамарь уже спят. День так же утомил их, как и остальных.

У Марии было время поразмышлять над даром исцеления, присущим Исе, когда она в одиночестве сидела в прохладной тени сада Иосифа. Иса вместе со своим дядей и несколькими последователями-мужчинами обсуждали свое посещение Храма, которое должно было состояться на следующий день. Мария предпочла покинуть их, чтобы взглянуть на детей и выкроить несколько минут для отдыха и молитвы. Женщины собрались вместе для вечерней молитвы, но Мария захотела остаться одна. Уединение становилось для нее все более редким явлением, и она наслаждалась им.

Но когда Мария Магдалина вспомнила события этого утра, сопровождавшие исцеление римского солдата, она почувствовала тревогу и замешательство. Она не могла определить, с чем связано это чувство, и не понимала, почему происшествие заставляет ее нервничать. Сам центурион вел себя довольно скромно для римского солдата и выглядел почти приятным человеком. Она, как и Иса, почувствовала его мучительное смущение, когда он едва мог сдержать слезы после чуда исцеления. Второй солдат — это совсем другая история. Он был суровым и грубым, что они все могли ожидать от наемника, который пролил так много иудейской крови. Этот человек со шрамом на лице, по имени Лонгин, был ошеломлен случившимся исцелением, но на него это могло подействовать совсем не положительным образом.

Но голубоглазый солдат не только исцелился, но и изменился. Мария видела в его глазах, как это произошло. При воспоминании об этом по ее телу прошел электрический разряд, странное чувство, которое всегда предупреждало, что она стоит на грани пророчества и может заглянуть в будущее. Мария закрыла глаза и попыталась поймать ускользающий образ, но встретила лишь пустоту. Она слишком устала или, возможно, просто не была готова увидеть это.

«Что это могло бы быть?» — спрашивала она себя. За последние три года слава Исы как великого целителя росла по всему Израилю. Он стал знаменитым и почитаемым среди людей. И, казалось, это происходило без всяких усилий с его стороны. Исцеляющая сила Господа текла сквозь Ису с легкостью, которую было радостно наблюдать.

Разве Иса не исцелил ее собственного брата, когда лекари из Вифании объявили его мертвым? В прошлом году Мария и Иса поспешили из Галилеи, получив от Марфы известие, что Лазарь тяжело заболел. Но дорога заняла больше времени, чем они рассчитывали, и к тому времени, когда они прибыли, Лазаря уже коснулось тление. Было слишком поздно, как они все и боялись. Хотя способность Исы к исцелению была удивительной, он никогда раньше не воскрешал мертвых. Это было слишком даже для мессии.

Но Иса вошел в дом Марфы вместе с Марией и сказал обеим женщинам крепко держаться своей веры и молиться вместе с ним. Потом вошел в покои Лазаря один и начал молиться над мертвым телом.

Иса вышел из комнаты и посмотрел на бледные лица Марии и Марфы. Он ободряюще улыбнулся им, а затем повернулся в сторону комнаты.

— Лазарь, дорогой брат, встань со своего ложа и поприветствуй свою жену и сестру, которые с такой любовью молились за то, чтобы ты вернулся к нам.

Марфа и Мария с изумлением наблюдали, как Лазарь медленно появляется в дверях. Он был бледным и слабым, но очень даже живым.

Той ночью по всей Вифании был праздник, когда распространилась весть о воскрешении Лазаря из мертвых. Ряды назареев росли, легенды о добрых делах Исы ходили по всей земле. Он продолжал свой путь исцеления, остановившись на реке Иордан около Иерихона, чтобы крестить новых последователей так, как учил Иоанн. Толпа, которая собралась для крещения, была огромной, что заставило назареев дольше, чем ожидалось, задержаться на берегах Иордана.

Слух о том, что Иса принял на себя дело Иоанна, стал очень популярным среди многих умеренных, которые молились о том, что он — их истинный мессия. Сам Ирод Антипа, тетрарх Галилеи, объявил, что в Исе он видит воскресший дух Крестителя. Но не все радовались подобному развитию событий. Одобрение, которое Ирод выразил Исе, было плохо воспринято самыми преданными последователями Иоанна и наиболее фанатичными аскетами-ессеями. Они тайно проклинали Ису за то, что он занял место Иоанна. Но их самая смертельная ненависть была направлена не на назарея; она устремилась к назареянке.

На второй день у реки Мария Магдалина упала на траву, схватившись за живот. Ей становилось все хуже и хуже, и ее спутники собрались вокруг нее. Иса прибежал к ней, как только услышал, что его жена упала.

В то время Великая Мария находилась вместе с ними, и она тоже заботилась о Марии Магдалине. Она внимательно наблюдала за своей невесткой, оценивая ее симптомы и нежно ухаживая за ней. Она повернулась к своему сыну.

— Я видела это раньше, — сказала она мрачно. — Это не болезнь.

Иса понимающе кивнул.

— Яд.

Великая Мария подтвердила мнение своего сына и добавила:

— Не просто яд. Видишь, как парализованы ее ноги? Она совсем не может двигать нижней частью тела, и ее внутренности выворачивает. Это восточный яд, прозванный ядом семи бесов. Его так называют из-за семи смертельных ингредиентов, которые в нем содержатся. Он убивает и делает это медленно и болезненно. Для него нет противоядия. Ты должен обратиться к Богу, чтобы спасти свою жену, сын мой.

Великая Мария очистила место, обеспечивая Исе покой и уединение, чтобы он мог исцелить свою жену. Иса держал ее за руки и молился, молился, пока не почувствовал, как яд покидает ее тело и здоровье возвращается к ней. Пока Иса совершал дело Божье, его ученики принялись искать, кто отравил Марию Магдалину.

Преступника так никогда и не нашли. Они предположили, что фанатичный последователь Иоанна прибыл на берег Иордана под видом новообращенного и подсыпал смертельный яд доверчивой Марии. С того дня Мария Магдалина стала очень осторожной, не ела и не пила публично, если только не знала точно, откуда появилась еда. Она провела остаток своей полной событиями жизни под угрозой нападения тех, кто презирал и ненавидел ее.

Исцеление Исой Марии Магдалины от яда семи бесов стало одной из величайших легенд назарейского служения. Как и многие другие подробности истории Марии Магдалины, это событие тоже будет неправильно истолковано и использовано против нее.

Воспоминания Марии прервал крик во дворе. Это был Иуда, и он отчаянно искал Ису. Мария бросилась к нему.

— Что случилось?

— Моя племянница, дочь Иаира. — У Иуды перехватило дыхание. Он бежал всю дорогу от восточных стен города, чтобы найти Ису. — Может быть слишком поздно, но он мне нужен. Где он?

Мария отвела его туда, где в доме Иосифа собрались мужчины. Иса увидел волнение на лице Иуды и сразу же встал и поздоровался с ним. Иуда, задыхаясь, объяснил, что его племянницу поразила лихорадка, от которой страдали дети в Иерусалиме и его окрестностях. Многие умирали. К тому времени, когда Иуда услышал об этом и пришел к Иаиру, лекари сказали, что уже слишком поздно. Благодаря своему положению в Храме и близости к Понтию Пилату, Иаир мог позвать лучших лекарей. Иуда знал, что раз эти лекари признали свое поражение, значит, девочка к этому времени уже может умереть. И все же он должен был попытаться.

Сердце у Иуды было мягче, чем он хотел показать другим. И как человек, который отказался от семейной жизни ради пути революционера, он обожал своих племянников и племянниц. Двенадцатилетняя Смедия, та девочка, которая заболела, была его любимицей.

Иса увидел в глазах Иуды боль и страх потерять этого ребенка и вопросительно посмотрел на Марию Магдалину.

— Ты в состоянии отправиться в путь сегодня вечером?

Она кивнула. Конечно, она пойдет. В том доме есть убитая горем мать, и Мария должна быть там, чтобы поддержать женщину всеми возможными способами.

— Мы пойдем прямо сейчас, — просто сказал Иса. Он никогда не колебался и, как знала Мария, не будет колебаться и сейчас. Неважно, который час, неважно, насколько Иса мог устать. Он никогда не откажет тому, кто действительно в нем нуждается.

Иуда последовал за ними, наградив Марию долгим благодарным взглядом, когда они уходили. От этого ей стало тепло на душе. «Возможно, этой ночью Иуда примет Путь ближе к сердцу своему», — подумала она с великой надеждой в душе.

Положение Иаира в общине было уникальным. Он был фарисеем и одним из начальников в Храме, но он был также особым представителем при прокураторе. В этом качестве он каждую неделю встречался с Понтием Пилатом, чтобы обсудить римские дела, насколько они касались спокойных и мирных отношений с Храмом и иудеями в Иерусалиме.

Иаир подружился с Пилатом, и они порой могли часами спорить по поводу политики. Рахиль, жена Иаира, сопровождала его во время посещений Крепости Антония и проводила эти часы вместе с женой Пилата, Клавдией Прокулой. Дружба между Рахилью и Клавдией крепла, несмотря на врожденные различия между ними. Клавдия — римлянка, занимавшая высокое положение, внучка одного Цезаря и любимая приемная дочь другого. Напротив, Рахиль была иудейкой из одной из самых знатных семей в Израиле. Но эти женщины разного происхождения нашли общие точки соприкосновения — как жены могущественных людей и, самое главное, как матери.

Дочь Рахили, Смедия, часто приходила в Крепость Антония вместе со своей матерью. Смедия любила играть в роскошных комнатах, и по мере того, как девочка становилась старше, Клавдия стала разрешать ей пользоваться своими притираниями и косметикой. В двенадцать лет она обещала превратиться в прекрасную молодую женщину.

Клавдия испытывала к Смедии особенно теплое чувство, потому что девочка была доброй подружкой по играм ее собственного ребенка. Семилетний сын Понтия Пилата и Клавдии Прокулы, Пило оставался загадкой для большинства жителей Иерусалима. Мало кто вообще знал, что у Пилата есть сын. Искривленная левая нога Пило ограничивала его активность, и он не выходил за пределы крепости. Пилат не показывал своего сына всему миру, зная, что из этого мальчика никогда не вырастет солдат; он никогда не пойдет по стопам своего отца, став римским прокуратором. Ребенок, появившийся на свет при таком явном нерасположении богов, был плохим предзнаменованием.

Но Клавдия видела ту сторону Пилата, которую не видели другие. Она знала, как он плакал из-за мальчика в часы глубочайшего уныния, когда думал, что никто его не видит и не слышит. Пилат потратил половину своего состояния на дорогих лекарей из Греции, костоправов из Индии и всевозможных целителей. Каждая из этих попыток заканчивалась для Пило слезами боли и разочарования. Клавдия держала мальчика на руках, пока он не засыпал в слезах; отец долгими часами бушевал за пределами крепости и старался держаться подальше от них каждый раз, когда это происходило.

Юная Смедия была бесконечно терпелива с мальчиком, она могла сидеть с ним часами, рассказывая ему истории и напевая песенки. Клавдия улыбалась про себя, когда краем глаза следила за ними, вышивая вместе с Рахиль. Что сказал бы Пилат, если бы услышал, как его сын поет на еврейском языке? Но Пилат редко бывал в ее покоях, и не стоило беспокоиться об этом.

Во время одного из таких посещений Клавдия Прокула впервые услышала об Исе. Рахиль очень высоко отзывалась об этом человеке и его деяниях. Она развлекала Клавдию рассказами о случаях исцеления и чудесах, которые совершал Иса. Муж Рахиль, Иаир, не разрешил бы ей расхваливать этого назарея — он считался врагом Ионафана Анны и Каиафы. Эти люди считали Ису отступником, который не уважает власть Храма. Иаиру нельзя было иметь дело с этим человеком.

Однако двоюродный брат Иаира, Иуда, сейчас был одним из избранных последователей Исы. Иногда это ставило Иаира в затруднительное положение, но до сих пор ему удавалось балансировать между двумя сторонами. И Рахиль радовалась, когда слышала рассказы о чудесах назарея из уст очевидца.

— Ты должна отвести Пило к этому Исе, — однажды сказала Рахиль.

Глаза Клавдии затуманились от огорчения.

— Как я могу? Муж никогда не допустит, чтобы нас увидели в компании странствующего назарейского проповедника. Это выглядело бы несообразно.

Рахиль больше не упоминала об этом из сочувствия к своей подруге. Но Клавдия не переставала думать об этом. Потом Смедия заболела ужасной изнуряющей лихорадкой, и всего несколько дней спустя эта же болезнь поразила Пило.

Скорбящие люди уже толпились вокруг городского дома Иаира. Семьи, связанные с Храмом, и многие жители Иерусалима, которых тронуло горе Иаира и Рахиль, пришли, чтобы оказать им поддержку. Смедия, их обожаемая дочь, умерла.

Иуда протиснулся сквозь толпу, настойчиво пробираясь к дому своего двоюродного брата. Иса и Мария следовали сразу за ним, при этом Иса крепко держал ее за руку, чтобы не потерять в толпе свою миниатюрную жену. Андрей и Петр следовали за ними в качестве дополнительной защиты. Пришедшие назареи поняли, что ребенок умер от лихорадки, но их это не отпугнуло. Они поспешили войти в дом Иаира.

В Крепости Антония Понтий Пилат и Клавдия Прокула выслушали смертельный приговор их единственному сыну. Лекари признали свое поражение. Они больше ничего не могли сделать для ребенка; кроме того, разве он не был слишком слаб, чтобы что-то предпринимать? Понтий Пилат покинул комнату, не сказав ни слова и заперся на весь остаток ночи со своими философами-стоиками. Он должен был смириться с потерей своим собственным, римским способом.

Клавдия осталась одна со слабеющим Пило. Она сидела у его постели и тихо плакала. Именно в таком положении нашел свою хозяйку раб-грек, когда вошел в комнату.

— Мой бедный мальчик покидает нас, — тихо сказала Клавдия. — Что мы будем делать? Что я буду делать без него?

Раб бросился к своей хозяйке.

— Моя госпожа, я принес новости из дома Рахиль и Иаира. Эти новости связаны с большой печалью, но, может быть, с еще большей надеждой. Милая Смедия умерла.

— Нет! — воскликнула Клавдия. Это было уже слишком, чтобы можно было вынести. Где справедливость, когда такая прекрасная девочка, как дочь Рахиль, покидает этот мир, может быть, в ту же самую ночь, что и ее обожаемый сын?

— Но подождите, госпожа, это еще не все. Рахиль просила меня сказать вам, что назарейский целитель Иса придет к ним домой сегодня вечером. Даже если это уже слишком поздно для Смедии, может быть, еще не поздно для Пило.

У Клавдии было мало времени на раздумья. Пило явно находился на грани смерти.

— Заверни его в одеяло. Давай отнесем его в колесницу. Быстрее, пожалуйста, быстрее.

Грек, который был также воспитателем мальчика и очень любил его, осторожно укутал ребенка и отнес в колесницу, а Клавдия бежала за ними. Она не остановилась, чтобы оставить записку Пилату, и не думала, что он заметит ее уход. Помимо всего, она вполне способна принять такое важное решение самостоятельно. Разве она не внучка Цезаря?

Пило держался, он еще дышал, когда грек и мать несли его. Клавдия плотно закуталась в покрывало, не желая с имперской помпой появляться в доме иудейской семьи, охваченной горем. Грек управлял колесницей, пока она могла проехать сквозь толпу, потом бросил ее, чтобы помочь своей хозяйке и ребенку пробиться через множество народа. Это было трудно. Помимо нашествия скорбящих, распространилась весть о том, что пришел мессия-чудотворец из Галилеи, и улицы заполонили как его приверженцы, так и просто любопытные. Но небольшая группа из Крепости Антония была настроена решительно и проталкивалась вперед, пока не достигла входной двери.

— Мы пришли увидеть Рахиль, жену Иаира, — объявил раб-грек. — Пожалуйста, скажите Рахиль, что здесь ее дорогая подруга, Клавдия.

Дверь открылась, но не для того, чтобы их охотно пропустить. У внутренней двери на страже стоял Иуда. Он сказал наружной охране, чтобы не пускали в комнату зрителей, пока Иса не выйдет. Иуде не нужны были свидетели, и это ради защиты Исы. Иаир был фарисеем, и вокруг дома столпились другие люди из Храма, в ожидании увидеть, что произойдет — те, кто не был дружелюбно настроен по отношению к назарейскому служению. Если Иса не сможет воскресить Смедию, они объявят его шарлатаном. Если попытка увенчается успехом, они объявят это колдовством или каким-то обманом — обвинение, которое может повредить не только Исе, но и Иаиру — и свидетельство очевидца об участии фарисея в таком преступлении могло привести к смертной казни. Безопаснее всего было держать свидетелей подальше от комнаты, за исключением ближайших членов семьи.

Клавдия Прокула услышала только короткий приказ Иуды: «Пока никаких посетителей». Но, когда дверь открылась, ей удалось мельком увидеть, что происходит в комнате. Она видела Смедию на ее смертном ложе, побелевшую и бездыханную, окутанную дымом ладана. Рахиль сидела рядом с ней, держа безжизненную руку своего ребенка, голова ее склонилась под бременем глубокого горя. Женщина в красном покрывале назарейской священницы стояла рядом с Рахиль, воплощение силы и сострадания в этой трагической обстановке. Иаир, которого Клавдия знала, как гордого и сильного человека, распростерся на полу у ног Исы Назарея. Он умолял назарея исцелить его дочь.

Позднее, когда волнения той ночи улеглись, Клавдия рассказала о своем первом впечатлении от Исы.

— Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного, — говорила она. — Один взгляд на него наполнил меня ощущением спокойствия, как будто я находилась в присутствии самой любви и света. Даже в этот краткий миг я поняла, кто он — что он больше, чем человек, что все мы вечно благословенны, ибо находились рядом с ним эти несколько секунд.

Дверь не закрылась, как ожидала Клавдия. Иуда склонился к убитому горем Иаиру, а стражник у наружной двери был слишком зачарован происходящим, чтобы выполнять свои обязанности. В полном оцепенении Клавдия наблюдала, как Иса подошел к кровати. Он посмотрел на женщину в красном, которая, как позже узнает Клавдия, была его женой, Марией Магдалиной, потом положил руки на плечи Рахиль. Назарей что-то прошептал ей на ухо, и впервые Рахиль подняла голову. Потом Иса склонился над девочкой и поцеловал ее в голову. Он взял руку Смедии в свои руки и, закрыв глаза, стал молиться. После долгой минуты молчания, когда все в комнате затаили дыхание, Иса повернулся к Смедии и сказал:

— Встань, дитя.

Клавдия не могла вспомнить, что произошло потом. Это было похоже на странный сон, который нельзя потом вспомнить в точности. Девочка сначала медленно пошевелилась, потом села и позвала свою мать. Рахиль и Иаир с криком бросились обнимать свою дочь. В этот же момент Клавдия упала на колени, а толпа хлынула вперед. Вокруг дома возник хаос. Последователи назареев и друзья семьи одобрительными возгласами встретили чудо воскрешения Смедии. Но слышались и язвительные замечания, и свистки со стороны фарисеев и противников назареев, которые обвиняли Ису в богохульстве и называли его черным магом.

Клавдия была в панике. Ее с греком вытолкнули из дверного проема, и нахлынувшая толпа вынесла их наружу. Пило был безнадежно болен, и она знала, что он может умереть прямо здесь, на ступенях дома Иаира. Было рискованно, даже жестоко приносить Пило сюда, когда он мог испустить свой последний вздох спокойно, в своей собственной постели. А сейчас все оказалось напрасным. Назарея обступили его последователи, и Клавдия не могла дотянуться до него.

Но когда Клавдию покинула всякая надежда, она увидела стоящую в толпе Марию Магдалину. Какая-то пить протянулась тогда между ними обеими, мистическая связь между матерями, переживающими трудные времена. Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, потом взгляд Марии Магдалины переместился на ребенка, лежащего на руках у грека. Молча, Мария положила руку на плечо Исе. Он остановился, обернулся, чтобы увидеть, о чем просит его Мария. На миг глаза Исы встретились с глазами Клавдии, потом он улыбнулся ей улыбкой, полной надежды и света. Впоследствии Клавдия так и не могла сказать, как долго это продолжалось, пока ее не отвлек голос сына, который кричал ей:

— Мама! Мама! — Пило выгибался в руках грека. — Опустите меня вниз!

Клавдия могла видеть, как краска возвращается на лицо Пило. Он выглядел снова здоровым и сильным. За какое-то мгновение умирающий сын Пилата и Клавдии полностью поправился. И более того. Когда ноги мальчика коснулись земли, и Клавдии, и греку стало ясно, что нога Пило больше не искривлена. Он шагнул к ней, прямой и сильный.

— Посмотри, мама! Я могу ходить!

Клавдия крепко обняла своего прекрасного мальчика, наблюдая, как удаляющиеся фигуры назарейского целителя и его миниатюрной жены смешиваются с шумной иерусалимской толпой.

— Спасибо, — прошептала она им вслед. И странно, хотя они были уже слишком далеко, чтобы их видеть, она знала, что они услышали ее.

Исцеление Пило вызвало у Понтия Пилата двойственное чувство. Он был рад, что его сын поправился и полностью исцелился. Он был совершенно здоров, чего ни он, ни Клавдия даже не могли себе представить. Теперь ребенок был подходящим наследником для римлянина, мальчик, который мог стать мужчиной и солдатом. Но метод его исцеления беспокоил Пилата. Хуже того, теперь и Клавдия, и Пило постоянно говорили об этом назарее, который был бельмом на глазу как у римских властей, так и у священников Храма.

Утром Пилат встречался с Каиафой и Анной, по их просьбе, чтобы обсудить массовую сцену у восточных ворот. Иудей прибыл на молодом осле, точно так, как предсказывал один из их иудейских пророков, обеспокоив священников, которые почувствовали в этом проявление мессианских амбиций. Хотя религиозные разногласия среди иудеев не были для Пилата первоочередной проблемой, этот назарей, по слухам, провозглашал себя царем Иудейским, что было государственной изменой по отношению к Цезарю. Пилат чувствовал, что будет вынужден предпринять какие-то действия против этого Исы, если тот совершит еще какой-нибудь спорный поступок в Иерусалиме в свете приближающейся Пасхи.

Дело усложнялось тем, что Ирод, тетрарх Галилеи, лично выступил против Исы в послании к Пилату: «У меня есть сведения о том, что этот человек хочет провозгласить себя царем над всеми иудеями. Он становится опасным для меня, для вас и для Рима».

Таковы были логические проблемы, стоявшие перед Пилатом. Его философские взгляды представляли собой совсем другое дело.

Какая сила управляла эти назареем или шла через него, что позволяло ему совершать такие вещи, как воскрешать ребенка из мертвых? Если бы это не произошло с Пило, то Пилат мог бы подумать, что чудеса Исы были чистым обманом, и согласиться со словами фарисеев, обвиняющих Ису в богохульстве. Но Пилат, лучше чем кто-либо другой, знал, что болезнь Пило и его увечье реальны. Или, по крайней мере, были такими. Потому что сейчас они просто исчезли.

Здесь было что-то, требующее объяснения. Разум римлянина требовал ответа, понимания того, что произошло. Понтий Пилат расстроился, потому что не мог найти ответ.

Но его жена не нуждалась в подобных доказательствах. Она была свидетельницей двух великих чудес, ее согрело присутствие и слава назарея и его Бога; Клавдия Прокула сразу же обратилась в новую веру. Она рассердилась, когда муж отказался разрешить ей посетить одну из проповедей Исы в Иерусалиме. Она хотела взять с собой Пило, чтобы дать своему сыну возможность встретиться с назареем, который был больше чем человек. Пилат запретил это наотрез.

Римский прокуратор был сложным человеком, полным сомнений, страха и честолюбия. Трагедия Понтия Пилата произошла тогда, когда все эти чувства перевесили то, что некогда наполняло его душу любовью, силой или благодарностью.

Было уже очень поздно к тому времени, когда назарей прибыли в дом Иосифа. Иса был вполне бодрым и готовым к еще одной встрече со своими ближайшими сторонниками, прежде чем удалиться. Они взвешивали свои возможные действия в Иерусалиме на следующий день. Мария осталась, чтобы послушать обсуждение и понять, что должен принести завтрашний день. Происшествие в доме Иаира ясно показало, что народ Иерусалима разделился по отношению к Исе как мессии. У Исы было больше сторонников, чем противников, но они все подозревали, что среди противников были могущественные люди, связанные с Храмом.

Иуда заговорил с собравшимися людьми. Он выглядел усталым и измученным, но радостное событие, свидетелем которому он стал у смертного ложа Смедии, заставляло его держаться.

— Иаир отвел меня в сторону, когда мы уходили, — рассказал он им. — Он гораздо более склонен поддержать нас теперь, когда он увидел, что Иса — это истинный мессия. Иаир предупредил, что советы фарисеев и саддукеев обеспокоены толпами сторонников назареев, которые вошли в город. Нас оказалось больше, чем они могли вообразить. Они боятся нас и, вероятно, предпримут какие-то действия, если почувствуют, что мы представляем угрозу для них или для покоя Храма на время Пасхи.

Петр с отвращением плюнул на пол.

— Мы все знаем почему. Пасха — самое прибыльное время в году для Храма. Тогда происходит самое большое число жертвоприношений и обменивается больше всего монет.

— Это урожайное время для торговцев и менял, — добавил его брат Андрей.

— И главные спекулянты среди них — Ионафан Анна и его зять, — согласился Иуда. — Неудивительно, что эти двое стоят во главе тех, кто хочет нас дискредитировать. Мы должны вести себя здесь очень осторожно, или они заставят Пилата отдать приказ об аресте Исы.

Когда мужчины начали говорить, в возбуждении перебивая друг друга, Иса поднял руку.

— Мир, братья мои, — сказал он. — Мы пойдем в Храм завтра и покажем братьям нашим Анне и Каиафе, что намерением нашим не является бросить им вызов. Мы можем мирно существовать вместе, и нет нужды устранять друг друга. Мы пойдем праздновать святую неделю вместе с нашими братьями-назареями. Они не могут запретить нам, и, может быть, мы заключим с ними перемирие.

Иуда сомневался.

— Не думаю, что мы найдем какой-то компромисс с Анной. Он презирает нас и все, чему мы учим. Последнее, чего хотели бы Анна и Каиафа, — это вера людей в то, что им не нужен Храм для обретения Бога.

Мария поднялась со своего места на полу и тепло улыбнулась Исе с другого конца комнаты. Он поймал ее взгляд и улыбнулся ей в ответ, когда его жена тихо повернулась, чтобы покинуть комнату через заднюю дверь. Она слишком устала, чтобы разрабатывать стратегию. Кроме того, если Иса был решительно настроен устроить представление в Храме на следующий день, у нее было сильное ощущение, что им всем надо немного отдохнуть.

Мария делила комнату с детьми, как она всегда делала, когда они путешествовали. Она верила, что это дает им чувство безопасности, необходимый элемент для детей, которые часто вели бродячую жизнь. Они спали, как ангелы: Иоанн-Иосиф, с длинными темными ресницами, бросавшими тень на оливковые щеки, и Сара-Фамарь, укрывшаяся облаком блестящих, золотисто-каштановых волос.

Их мать удержалась от порыва поцеловать их. Фамарь спала особенно чутко, и она не хотела никого будить. Детям надо отдохнуть, если они хотят сопровождать ее завтра по Иерусалиму — город казался им таким захватывающим и красочным. Пока это будет для них безопасно, она будет разрешать им гулять по Иерусалиму. Но если обстановка для Исы станет угрожающей, ей нужно будет увезти детей прочь из города. Если должно случиться худшее, даже имение Иосифа не будет безопасным местом. Ей придется переправить их в Вифанию, в безопасное убежище — дом Марфы и Лазаря.

Наконец Мария устроилась в своей постели и, закрыв глаза, попыталась отвлечься от этого богатого событиями дня. Но сон не приходил, хотя она желала его и сильно в нем нуждалась. Слишком много мыслей и образов теснилось в ее голове. Мысленно она видела женщину в плотном покрывале, ту, которая вынесла ребенка из дома Иаира. Увидев лицо той женщины, Мария сразу поняла две вещи. Во-первых, она — не иудейка и не простолюдинка. Что-то в поведении выделяло ее из толпы простого народа. И Мария очень хорошо ее понимала, когда женщина пыталась замаскироваться; разве она сама не делала так много раз, когда этого требовала ситуация?

Второй вещью, которую заметила Мария, было полное отчаяние женщины. Отчаяние изливалось из нее; как будто сама печаль взывала к помощи Исы. Взглянув в лицо женщине, Мария увидела то же самое ощущение утраты, которое чувствует каждая мать, когда она бессильна спасти своего ребенка. Это боль, которая не знает различия между расами, вероисповеданиями или классами, горе, которое могут разделить только страдающие родители. За последние три года их служения Мария множество раз видела такие лица. Но множество раз она также наблюдала, как выражение на этом лице меняется от отчаяния к радости.

Иса спас множество детей Израиля. И сейчас, казалось, он смог спасти одного из детей Рима.

Иса и его последователи, как и планировали, пришли в Храм на следующий день. Мария взяла детей с собой в Иерусалим, останавливаясь, чтобы стать свидетелем деятельности и споров, кипевших за священными стенами. Иса находился в центре большой и все растущей толпы, проповедуя Царствие Божие. Люди из толпы бросали ему вызов и задавали вопросы, на которые он отвечал со своим обычным спокойствием. Ответы Исы были исчерпывающими и опиравшимися на учения писания. Прошло немного времени, прежде чем стало очевидно, что его знание закона неоспоримо.

Позднее, благодаря сведениям, полученным от Иаира, они обнаружили, что Анна и Каиафа заслали в толпу своих собственных людей. Им было поручено задавать умышленно вызывающие вопросы. Если бы ответы Исы можно было истолковать как богохульство, особенно в такой тесной близости к Храму и при таком множестве свидетелей, первосвященники получили бы еще одно доказательство, которое могли использовать против него.

Один человек вышел вперед, чтобы задать вопрос по поводу брака. Иуда видел этого человека и узнал его; он прошептал на ухо Исе, что это фарисей, который отослал свою старую жену, чтобы жениться на молодой.

— Скажи мне, равви, — спросил этот человек, — позволительно ли разводиться мужу с женою? Я слышал, ты говоришь, что нет, а однако закон Моисея говорит другое. Моисей позволил писать разводное письмо.

Иса заговорил так, что его голос громко и отчетливо прозвучал над толпой. Ответ его был резким, потому что он знал о личном грехе этого человека:

— Моисей написал вам сию заповедь по жестокосердию вашему.

Толпа состояла, прежде всего, из людей Иерусалима, которые знали этого фарисея. Среди них поднялся ропот, когда они услышали этот явный намек. Но Иса еще не закончил. Он устал от продажных фарисеев, которые жили, как праздные цари, на подношения от бедных и набожных иудеев. Он считал это нынешнее поколение священников, людей, которые должны были поддерживать строжайшее соблюдение закона, лицемерами. Они проповедовали святую жизнь, но сами, без сомнения, не вели такую жизнь. За последние годы своего служения Иса пришел к пониманию того, что народ Иерусалима запуган ими; они боялись власти фарисеев так же сильно, как боялись власти Рима. Во многих случаях эти люди из Храма были так же опасны для простых иудеев, как и римляне, потому что у них была такая же возможность воздействовать на повседневную жизнь простого человека.

— Разве вы не читали писание? — вопрос Исы являлся еще одним обвинением человеку, который, как он знал, был священником. Потом он обернулся, чтобы обратиться к толпе в целом. — В начале же создания Бог сотворил мужчину и женщину и сказал: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью. Что Бог сочетал, того человек да не разлучает». А я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние, тот сам прелюбодействует.

— Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться, — пошутил человек в толпе.

Иса не засмеялся. Священное таинство брака и важность семейной жизни были краеугольными камнями назарейского пути. Он высказался против этой идеи.

— Есть скопцы, которые из чрева матернего родились так, и есть скопцы, которые оскоплены от людей. Лишь для этих людей брак неприемлем. Кто может вместить — да вместит. Пусть всякий, кто может получить святое таинство брака, получит его, ибо такова воля Господа, Отца нашего. И пусть он прилепится к жене своей, пока смерть не разлучит их.

Задетый фарисей не сдавался:

— А как насчет тебя? Закон Моисея гласит, что каждый помазанник должен брать за себя девицу, и никогда блудницу или даже вдову. — Это была открытая атака на Марию Магдалину, которая стояла позади, в толпе, вместе со своим детьми. Она предпочла одеться просто, чтобы смешаться с толпой, и не надела красное покрывало, свидетельствующее о ее положении. Она радовалась этому, ожидая ответа Исы.

Его ответом был еще один вопрос фарисею:

— Из рода ли я Давидова?

Человек кивнул.

— В том нет сомнения.

— И был ли Давид великим царем и помазанником нашего народа?

Фарисей ответил утвердительно, сознавая, что его загоняют в ловушку, но не зная, как избежать ее.

— Разве ты не будешь просить, чтобы я подражал Давиду, раз я его наследник? Кто здесь не считает прекрасным и почетным пойти по стопам Давида? — Вопрос Исы прозвенел над толпой, которая кивками и жестами подтвердила, что действительно прекрасно было взять себе за образец Великого Льва Иуды. — Ибо именно это я и сделал. Как Давид взял себе в жены вдову Авигею, прекрасную и благородную дочь Израиля, так и я женился на вдове с благородной кровью.

Фарисей понял, что попался в свою собственную ловушку, и скрылся в толпе. Но люди из властной структуры Храма так легко не сдались. Когда Ису начали обстреливать вопросами, его ответы стали подобны остро отточенным стрелам, летящим обратно в фарисеев. Еще один человек, на этот раз открыто облаченный в одеяние священника, обратился к Исе с открытой агрессией:

— Я слышал, что ты и твои ученики преступают предания старцев. Почему они неумытыми руками едят хлеб?

На эти последние слова толпа зашевелилась. Мнения разошлись, и Иса знал, что должен настоять на своем. Эти люди в Иерусалиме отличались от людей в Галилее и дальних областях. Здесь в городе люди требовали действий. Они могли последовать за царем, который выведет их из рабства, но он должен сперва доказать свою силу и достоинство.

Раздался звучный голос Исы, не столько в защиту назареев, сколько в осуждение священникам.

— Почему вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание, вы, лицемеры? — Открытое обвинение прозвучало среди каменных стен Храма. — Мой брат Иоанн называл вас порождениями ехидниными, и он прав. — Ссылка на Крестителя была умным ходом, чтобы получить поддержку более консервативно настроенных людей из толпы. — Иоанн был известен как воплощенный Исаия, а Исаия сказал: «Люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня». Ныне я вижу, что вы, фарисеи, очищаете себя снаружи, но внутри полны хищения и неправды. Не Господь ли, сотворивший внешнее, сотворил и внутреннее?

Иса возвысил свой голос, чтобы поставить последнюю точку.

— И в этом разница между моими назареями и этими священниками, — сказал он. — Мы заботимся о чистоте наших душ, так мы можем обрести Царство Божие на земле, как на небе.

— Это богохульство в Храме! — крикнул кто-то в толпе. Поднялся большой крик — одни соглашались, другие возражали.

Шум и волнение в толпе нарастали. Наблюдая за этим с площадки над стенами Храма, Мария сначала подумала, что это была исключительно реакция на смелые слова Исы. Действительно, смятение среди людей Иерусалима вызвало именно это. Но несколько учеников-назареев проталкивались через толпу к Исе, ведя за собой группу жавшихся друг к другу мужчин и женщин, которые слышали о чудесных исцелениях Исы. Среди них было много несчастных, которых не считали за людей из-за их слепоты или хромоты.

Менялы и торговцы принялись возражать, когда калеки двинулись мимо храма. Это была сама прибыльная для них неделя, а эта толпа посягала на выгоду Храма. Когда слепой наткнулся на стол торговца, рассыпав его товары, страсти накалились. Торговец накинулся на слепого с палкой, выкрикивая оскорбления в адрес несчастного калеки и назареев. Иса пришел на помощь слепому, осторожно помог ему подняться и что-то прошептал на ухо. Помахав ученикам, чтобы они отвели больных людей в сторону, Иса опрокинул другие столы жестокого торговца, который напал на слепого. Он крикнул, чтобы его услышали в нарастающем шуме:

— Написано, что Храм Господа домом молитвы наречется, а вы сделали его вертепом разбойников.

Другие торговцы стали презрительно кричать на Ису. Возник хаос, граничащий с мятежом, пока Иса не поднял вверх руки и не попросил своих учеников следовать за ним на площадку перед Храмом. Здесь несчастных с их немощами, болезнями и увечьями вывели вперед. Начав со слепого, Иса исцелил каждого из них.

Толпа вокруг Храма выросла до огромных размеров. Несмотря на смелые слова Исы, или, возможно, как раз из-за них, мужчины и женщины в Иерусалиме очень заинтересовались этим назареем, человеком, который за секунды исцелил болезни, длившиеся десятки лет. Мария больше не могла видеть его со своего удобного места. Кроме того, Фамарь и Иоанн не могли угомониться, с их энергией маленьких детей, оказавшихся в такой захватывающей обстановке. Мария двинулась прочь от зрелища, чтобы отвести детей на рыночную площадь.

Когда они шли по булыжной мостовой, Мария увидела впереди двух фарисеев в черных одеяниях. Она была уверена, что расслышала, как они упоминали имя Исы. Закутавшись в свое простое покрывало так, чтобы оно закрывало большую часть лица, Мария поравнялась с ними, подталкивая детей вперед. Эти люди говорили открыто, но на греческом языке — вероятно, будучи уверенными, что простой народ вокруг них не понимает этот язык. Но Мария, образованная женщина знатного рода, бегло говорила по-гречески.

Она хорошо поняла, когда одни из мужчин повернулся к своему спутнику и сказал:

— Пока этот назарей жив, нам не будет покоя. Чем скорее мы избавимся от него, тем лучше для всех нас.

Мария нашла Варфоломея на рыночной площади; его послали купить провизию для остальных учеников. Мария попросила его вернуться к Исе и рассказать ему и его сторонникам, что им не следует оставаться у Иосифа этой ночью. Им надо покинуть Иерусалим ради безопасности Исы. Мария считала, что дом, который она некогда делила с Лазарем и Марфой в Вифании — это наилучший выбор. Он находится на безопасном расстоянии от Иерусалима, однако не слишком далеко. Можно было вернуться в город — или быстро выбраться из него.

Поздно вечером Иса встретился с Марией и детьми в Вифании. Некоторые ученики остановились вместе с ними в доме Лазаря, другие отправились по соседству в дом Симона, их верного друга. Именно в доме Симона Мария ослушалась Лазаря и Иоанна, что привело к таким разрушительным последствиям несколько лет назад. Ученики собрались этой ночью, чтобы обсудить события этого дня и подумать о будущем.

Мария была встревожена. Она чувствовала, что мнения в Иерусалиме разделились — половина поддерживала замечательного назарея, чудотворца и защитника бедных, а половину раздражал этот выскочка, так непримиримо бросавший вызов Храму и традициям. Она пересказала разговор священников, который подслушала на рыночной площади. Пока она говорил, из дома Иаира пришел Иуда и принес еще новости.

— Она права. Иерусалим становится все более опасным для тебя, — сказал он Исе. — Иаир говорит, что Каиафа и Анна призывают казнить тебя, как богохульника.

Петр сказал с отвращением:

— Вздор, — сплюнул он. — Иса никогда не говорил богохульных слов и не мог бы, даже если захотел. Это они богохульники, эти порождения ехиднины.

Иса не выглядел озабоченным.

— Это не имеет значения, Петр. У священников нет власти приговорить человека к смерти, — сказал он им, показывая свое всестороннее знание закона. — Только Рим может это делать, а римляне не признают законов иудеев, осуждающих богохульство.

Они проговорили всю ночь, обсуждая, как лучше действовать завтра. Мария хотела, чтобы Иса на день покинул Иерусалим, пока город немного не успокоится. Но он и слышать не хотел об этом. Еще большие толпы народа ожидали следующего дня, когда по Иерусалиму распространилась весть о смелых учениях Исы и его необычайных исцелениях. Он не мог разочаровать тех, кто пришел в Иерусалим, чтобы увидеть его. И он не мог склониться под давлением священников. Сейчас, больше чем когда-либо, ему нужно было быть вождем.

На следующий день Мария предпочла остаться в Вифании вместе с детьми и Марфой. Беременность давала о себе знать, и долгий путь обратно в Вифанию в такой спешке утомил ее. Она занималась детьми и хозяйством, все время пытаясь не думать о возможной опасности, с которой мог столкнуться Иса в городе.

Мария сидела в саду перед домом, наблюдая, как Фамарь играет в траве, когда увидела, что к дому приближается женщина, плотно закутанная в черное покрывало. Ее лицо и волосы были закрыты, и было невозможно понять, знакома ей гостья или нет. Может быть, это подруга Марфы или новая соседка, о которой Мария не знала?

Женщина подошла ближе, и Мария услышала сдавленный смех:

— В чем дело, сестра? Ты не узнаешь меня после всех этих лет?

Покрывало откинулось, и женщина оказалась Саломеей, царевной из рода Ирода. Ее лицо утратило детскую округлость; она вступила в полный расцвет своей красоты. Мария бросилась обнимать ее, и они минуту держали друг друга в объятиях. После смерти Иоанна для Саломеи стало слишком опасно находиться среди назареев. Если ее сторонники надеялись одолеть последователей Иоанна, то им нельзя было появляться в обществе женщины, которая явилась причиной его ареста или даже смерти.

Вынужденная разлука была тяжела для обеих женщин. Саломея сокрушалась, что ей не позволено завершить свое обучение как священнице, жалела о разлуке с людьми, которых она полюбила больше, чем собственную семью. Что же касается Марии, то это было еще горькое последствие несправедливого приговора, вынесенного им обеим после казни Иоанна.

Саломея воскликнула, когда увидела в траве маленькую Фамарь:

— Посмотри-ка на нее! Она же вылитая ты!

Мария кивнула, улыбаясь.

— Внешне. Но внутренне она становится похожей на своего отца. — Мария рассказала несколько историй о маленькой Фамари и о том, как она по-особому проявила себя с того времени, как начала ходить. Она исцелила ягненка, который упал в канаву в Магдале, одним прикосновением своей детской ручки. Сейчас ей исполнилось всего три года, но речь ее была феноменальной — Фамарь легко говорила на греческом и арамейском.

— Она действительно счастливый ребенок, потому что имеет таких родителей, — сказала Саломея, ее лицо помрачнело. — И нам надо сохранить обоих этих родителей в безопасности, вот почему я здесь. Мария, я принесла весть из дворца. Иса — в серьезной опасности.

— Давай зайдем в дом, где не будет лишних ушей, а эти маленькие ушки, — она показала на Фамарь, — займутся чем-нибудь другим.

Мария наклонилась, чтобы поднять Фамарь, но из-за большого живота ей было трудно нагнуться. Саломея удержала ее.

— Иди-ка к своей сестре Саломее, — сказала она. Фамарь помедлила, сначала посмотрев на незнакомую женщину, а потом взглядом спросив подтверждения у матери. Очаровательная улыбка разлилась по личику Фамари, когда она прыгнула на руки царевне из рода Ирода.

Когда они вошли в дом, Мария подала знак Марфе забрать Фамарь.

Марфа взяла маленькую девочку у Саломеи.

— Пойдем, маленькая царевна, поищем твоего брата.

Иоанн гулял по имению вместе с Лазарем. Марфа показала, что заберет свою племянницу и даст возможность Саломее и Марии поговорить наедине. Когда Марфа с ребенком скрылись за дверью, Саломея повернулась к Марии и схватила ее за руку.

— Послушай меня; это очень важно. Мой отчим был сегодня в Иерусалиме дома у Понтия Пилата вместе со мной. Через два дня он уезжает в Рим на встречу с императором, и ему нужен был полный доклад от прокуратора. Я воспользовалась предлогом, что хочу повидать Клавдию Прокулу, жену Пилата, чтобы получить разрешение пойти с ним. Клавдия — внучка Цезаря Августа, и я знала, что мой отчим не может сказать «нет». Но, конечно, я хотела прийти не поэтому. Я узнала, что вы с Исой и остальные здесь. Где Великая Мария?

— Она здесь, — ответила Мария. — Сегодня вечером она осталась в доме Иосифа вместе с некоторыми другими женщинами, но я отведу тебя к ней завтра, если хочешь.

Саломея кивнула и продолжила свой рассказ:

— Я воспользовалась предлогом, что хочу повидать Клавдию, чтобы узнать, что слышно в Иерусалиме о назареях. Я даже предположить не могла, что мне расскажет Клавдия! Мария, разве это не удивительно?

Мария не понимала, на что ссылается Саломея.

— Что?

Яркие темные глаза Саломеи расширились.

— Ты не знаешь? Ой, Мария, это уже слишком. Той ночью, когда Иса воскресил дочь Иаира, помнишь женщину в толпе, когда вы уходили? Она была с греком, который нес больного ребенка, маленького мальчика.

Воспоминания об этой сцене снова нахлынули на Марию. Лицо той женщины стояло перед ней последние две ночи, когда она собиралась лечь спать.

— Да, — ответила она. — Я сказала Исе, и он обернулся к ней, чтобы исцелить ребенка. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что она не выглядела ни как простолюдинка, ни как иудейка.

Саломея рассмеялась, на этот раз открыто:

— Мария, той женщиной была Клавдия Прокула. Иса исцелил единственного сына Понтия Пилата!

Мария была удивлена. Сейчас все это приобрело смысл — чувство предвидения, знание, что в тот момент происходит что-то еще, кроме самого исцеления.

— Кто знает об этом, Саломея?

— Никто, кроме Клавдии, Пилата и их раба-грека. Пилат запретил своей жене рассказывать об этом и говорил каждому, кто спрашивал о чудесном выздоровлении мальчика, что такова была воля римских богов. — Саломея состроила гримасу, чтобы показать свое отвращение. — Бедная Клавдия разрывалась от желания кому-то рассказать, и она знала, что я когда-то была назареянкой.

— Ты все еще назареянка, — сердечно сказала Мария, когда встала, чтобы ребенок, растущий у нее в животе, мог устроиться поудобнее. Ей нужно было обдумать это важное сообщение. Оно звучало ободряюще, но пока она не осмеливалась слишком полагаться на него. Наверняка такой случай был проявлением замысла Господа в отношении Исы. Разве не он дал Клавдии больного ребенка, чтобы Иса мог исцелить его и доказать Пилату свою божественную сущность? И если Исе суждено попасть в руки Понтия Пилата, конечно, он не сможет вынести приговор тому самому человеку, который исцелил его собственное дитя.

— Но есть еще кое-что, сестра, — Саломея снова помрачнела. — Когда я была там, пришли противные Ионафан Анна и его зять, чтобы встретиться с Пилатом и моим отчимом. Они выдвигают обвинения против Исы. — Она хитро улыбнулась Марии. — Я слышала, как объявили об их приходе, и упросила Клавдию подсказать мне лучшее местечко, где я могла бы спрятаться и подслушать их.

Мария улыбнулась Саломее, которая была стремительной, как всегда.

— Пилат попытался отмахнуться от их слов, как от чего-то незначительного, чтобы можно было продолжить свою встречу с Иродом. Пилата волнует только то, чтобы в Рим попал хороший доклад, где хвалят его способности правителя. Он хочет получить пост в Египте.

Мария слушала ее терпеливо, с бьющимся сердцем, а Саломея продолжала:

— Но мой отчим Ирод со всем своим высокомерием встал на сторону этих идиотов-священников. Они подыграли ему, рассказали, что Иса объявляет себя царем Иудейским и собирается лишить род Ирода престола.

Мария покачала головой. Конечно, это чушь. Иса не желал сидеть ни на одном земном престоле. Он был царем в сердцах людей, тем, кто принесет им Царствие Божие. Для этого ему не нужен был ни дворец, ни трон. Но подозрительный Ирод чувствовал угрозу из-за ухищрений Анны и Каиафы.

— Я слышала, как вскоре после этого Пилат пришел к Клавдии — он не мог видеть, где я прячусь — и сказал ей: «Дорогая моя, боюсь, богини судьбы против твоего Исы Назарея. Священники требуют его голову, и они хотят, чтобы его арестовали прежде, чем наступит их Пасха». На что я услышала, как Клавдия сказала: «Но ты, конечно, пощадишь его». Пилат ничего не сказал, и я слышала, как Клавдия снова спросила: «Разве нет?» — и потом я больше ничего не слышала, пока Пилат не вышел из комнаты. Я вышла и нашла Клавдию в ужасном состоянии. Она сказала, что муж даже не посмотрел на нее, когда уходил. Ой, Мария, она очень беспокоится о том, что может случиться с Исой. И я тоже. Ты должна убедить его покинуть Иерусалим.

— Что твой отчим думает по поводу того, где ты сейчас?

Она пожала плечами.

— Я сказала ему, что проведу день, покупая шелка. Он слишком занят своей предстоящей поездкой в Рим, чтобы заботиться о том, где я проведу ночь. У него свои развлечения в Иерусалиме.

Мария попыталась выработать стратегию дальнейших действий. Она должна дождаться, когда Иса сегодня вернется домой, и тогда она, конечно, расскажет ему все. Она знала, что ей удастся уговорить Саломею остаться и рассказать подробности.

Саломея осталась и была очень рада, когда вечером к ним пришла Великая Мария. Уважаемая мать Исы привела с собой двух других старших Марий — свою сестру, Марию Иаковлеву, и их двоюродную сестру Марию Саломию, которая была матерью двух самых верных последователей Исы. Для Саломеи была честь находиться в обществе таких мудрых женщин, сильных, пусть часто и молчаливых, хранительниц назарейской традиции. Но ее радость была недолгой, как и радость Марии Магдалины.

— Я вижу великую тьму на горизонте, дочери мои, — сказала им Великая Мария. — Я пришла, чтобы встретиться со своим сыном. Мы должны быть готовы к испытанию силы и веры, которое принесет нам эта Пасха.

Новости из Иерусалима были явно тревожными. Еще большие, чем раньше, толпы народа, которые приветствовали Ису и назареев при входе в город тем утром, вызвали беспокойство среди римских стражников. Назареи устроились за пределами Храма, где Иса проповедовал и отвечал на вопросы и загадки, которыми его забрасывали. Точно так же, как и в предыдущий день, представители первосвященника и Храма подослали своих людей в толпу. Беспорядки усилились, когда торговцы и менялы, наказанные накануне, выступили против присутствия назареев. В конце концов, чтобы сохранить мир и предотвратить возможное кровопролитие, Иса распрощался и ушел вместе со своими самыми верными последователями-назареями.

Поздно ночью в Вифании наблюдения Саломеи в сочетании со сведениями, полученными от Иаира, и пророчеством Великой Марии породили атмосферу страха и тревоги. Казалось, только Ису не затронули все более зловещие предзнаменования, когда он составлял план на следующий день.

У Симона и Иуды, которые провели весь день, встречаясь с собратьями-зилотами, имелся свой собственный план.

— Нас достаточно, чтобы дать бой любому, кто придет за тобой, — сказал Симон. — Завтра в Храме соберется огромная толпа. Если ты скажешь людям, что Царство Божие, о котором мы знаем, освободит иудеев от власти Рима, толпа пойдет за тобой до конца.

— До какого конца? — спокойно спросил Иса. — В результате такого действия прольется кровь многих невинных иудеев. Это не Путь. Нет, Симон. Я не буду подстрекать к восстанию, которое приведет к смерти наших людей накануне святого дня. Как я покажу, что Царствие Божие — в каждом мужчине и в каждой женщине, если попрошу их пролить свою кровь и умереть ради него? Вы упускаете смысл Пути, братья мои.

— Но нет Пути без тебя, — выкрикнул Петр. Напряжение последних дней отразилось на Петре больше, чем на ком-либо другом из учеников. Он всем пожертвовал ради своей веры в Ису и в Путь. Представить себе любое неблагоприятное развитие событие событий — для него это было уже слишком.

— Ты не прав, брат мой, — сказал Иса. В его тоне не было упрека, когда он повернулся к Петру и продолжил с теплотой в голосе: — Петр, я говорил это тебе с тех пор, как мы были детьми. Ты — камень, на котором расцветет наше служение. Наследие твое будет жить столь же долго, сколь и мое.

Петру было не по себе, как и остальным ученикам. Иса увидел это и воздел руки вверх.

— Братья и сестры, послушайте меля. Помните, что я дал вам. Это есть понимание того, что Царствие Божие живет в каждом из вас и ни один угнетатель не никогда не сможет отнять его у вас. Если вы храните эту истину в вашем сердце, вы никогда не узнаете дня боли или страха.

Потом он протянул свои руки к ученикам и повел их на молитву «Отче наш».

Той ночью Иса оставил своих сторонников, чтобы лично посоветоваться с Великой Марией. Когда они закончили, он пожелал своей матери спокойной ночи и отправился искать свою жену.

— Ты не должна бояться того, что случится, маленькая голубка, — сказал он нежно.

Мария внимательно изучала его лицо. Иса часто скрывал свои видения от своих последователей, но редко от нее. Она была единственным человеком, с которым он делился почти всем. Но сегодня ночью она чувствовала, что он что-то скрывает.

— Что ты видишь, Иса? — спросила она тихо.

— Я вижу, что Отец мой небесный составил великий план, и мы должны следовать ему.

— Чтобы исполнить пророчества?

— Если на то Его воля.

Мария минуту помолчала. Пророчества имели особый смысл — они утверждали, что мессия будет предан смерти своим собственным народом.

— А как насчет Понтия Пилата? — с некоторой надеждой спросила Мария. — Наверняка ты был ниспослан исцелить его ребенка, чтобы он сам увидел, кто ты есть. Ты не думаешь, что это часть замысла Господня?

— Мария, послушай внимательно, что я скажу тебе, ибо это великое понимание назарейского Пути. Бог создает свой план, и он ставит каждого мужчину и каждую женщину на свое место. Но он не заставляет их действовать. Как любой хороший отец, Господь направляет своих детей, но потом дает им возможность сделать свой собственный выбор.

Мария внимательно слушала, пытаясь приложить философию Исы к нынешней ситуации.

— Ты веришь, что Понтий Пилат поставлен на это место Господом?

Иса кивнул.

— Да. Пилат, его добрая жена, их ребенок.

— И предпочтет или нет Пилат помочь нам… разве это не решение Бога?

Иса покачал головой.

— Господь не диктует нам, Мария. Он направляет нас. Каждому предстоит избрать себе господина, и это приводит к выбору между божественным предназначением и земными желаниями. Ты не можешь служить Богу и одновременно служить этим земным нуждам. Царство Небесное приходит к тем, кто выбирает Бога. Я не могу сказать, какому господину предпочтет служить Понтий Пилат, когда придет его время.

Мария внимательно слушала. Хотя она была сведуща в назарейских представлениях, пример Исы с Понтием Пилатом сделал эту догму ясной и убедительной. С внезапной вспышкой предвидения, она почувствовала необходимость впитать в себя слова мужа, запомнить их в точности так, как он их сказал. Придет время, когда она будет учить других точно так же, как он учил ее.

— Первосвященник и его сторонники решительно настроены схватить меня — теперь мы знаем, что этого нельзя избежать, — продолжал Иса. — Но мы будем просить, чтобы они отослали меня к Пилату, и я буду отвечать на обвинения перед ним.

Тогда от его веры и его совести будет зависеть, какое принять решение. Мы должны быть готовы к любому выбору. Неважно, как он поступит, мы должны показать своими действиями, что знаем истину. Когда мы позволяем Царству Божьему жить внутри нас, ничто на земле не может этого изменить, ни одна империя, ни один угнетатель, ни боль. Ни даже смерть.

Они проговорили всю ночь, и Иса обсудил с ней свои планы на следующий день. Только раз Мария задала вопрос, который камнем висел у нее на сердце.

— Разве мы не можем просто покинуть Иерусалим сегодня ночью? Вернуться к нашим проповедям в галилейских холмах, пока Анна и Каиафа не найдут себе какую-нибудь другую добычу?

— Ты же знаешь ответ лучше всех, моя Мария, — мягко пожурил он ее. — Сейчас люди внимательно следят за нами. Я должен показать им пример.

Они кивком выразила понимание, и он продолжал, рассказав ей о разговоре с Великой Марией. Они решили, что появиться завтра в иерусалимском Храме слишком опасно. Слишком много невинных могло бы пострадать, если начнется мятеж. Первой заботой Исы была защита его учеников. Первосвященнику нужен именно он, а не остальные. Именно это они услышали от Иаира. Нет необходимости подвергать опасности других. Вместо этого, самые близкие из последователей встретятся вечером в тесном кругу, в имении Иосифа, за пасхальной трапезой. Там Иса даст указания каждому, какую роль он должен играть в служении, если Исе предстоит долгий период заключения, как Иоанну, — или если должно случиться самое худшее. Они проведут ночь в поместье Иосифа в Гефсимании, под священными звездами Иерусалима.

И там Иса позволит себя арестовать.

— Ты собираешься сдаться властям Храма? — недоверчиво спросила Мария.

— Нет, нет. Я не могу этого сделать. В таком случае люди потеряют всякую веру в Путь. Но я должен знать, что мой арест произойдет за пределами города, и таким образом не будет никакой крови и никакого восстания. Один из наших собственных людей «предаст меня» и пойдет к властям, чтобы открыть, где я нахожусь. Стражники придут в Гефсиманию, где не будет никаких толп и, следовательно, никакого восстания.

Голова у Марии шла кругом. Все это происходило слишком быстро. Ее поразила ужасная мысль.

— Ой, Иса. Но кто? У кого из наших хватит сил совершить такое? Конечно, ты не думаешь, что Петр или Андрей способны на это. Без сомнения, ни Филипп, ни Варфоломей. Твой брат Иаков сначала прольет свою собственную кровь, а Симон, скорее — чужую.

Ответ пришел к ней сразу, и они сказали в унисон:

— Иуда.

Лицо Исы стало печальным.

— И вот куда я должен пойти сейчас, моя голубка. Я должен поговорить с Иудой и сказать ему, что он избран для этой цели из-за своей силы.

Он поцеловал жену в щеку и встал, чтобы уйти. Она смотрела ему вслед с нарастающим чувством ужаса перед тем, что должен принести завтрашний день.

Они собрались следующим вечером, как и планировалось, за трапезой: Иса, двенадцать его избранных учеников и все Марии. Дети остались в Вифании с Марфой и Лазарем.

Иса начал вечерю с обряда помазания. Это была его собственная версия, они как бы поменялись местами, когда он умыл ноги каждого человека в комнате. Он объяснил это, как признание, что каждый из них — дитя Божье, у которого есть своя особая миссия проповедовать грядущее царство.

— Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что я сделал вам. Так вы признаете других равными вам перед Богом. И заповедь новую даю вам этой ночью — да любите друг друга; как я возлюбил вас. Ибо когда вы выйдете в мир, люди признают, что вы — назареи, если будете иметь любовь между собою.

Когда Иса омыл ноги каждому в комнате, он подвел их к столу с пасхальным ужином. Преломив кусок пресного хлеба, он сперва благословил его, потом сказал:

— Примите, ешьте, ибо это есть тело мое. — И взяв чашу вина, благодарив, подал им и сказал, прежде чем пустить ее вокруг стола: — Это есть кровь моя, за многих изливаемая.

Мария спокойно наблюдала вместе с остальными. Только она и другие Марии знали все подробности предстоящих событий. Когда Иуда получит сигнал от Исы, он покинет ужин и отправится к Иаиру. Иаир приведет его к Анне и Каиафе, представив Иуду как предателя. Иуда попросит тридцать сребренников; это сделает его предательство более достоверным. В обмен на деньги он приведет первосвященников к личному убежищу Исы, где, вдали от непредсказуемой городской толпы, его будет легко арестовать.

Напряжение на лице Иуды было видно всякому, у кого были глаза. Другим ученикам не было сказано об этом плане, потому что Иса не хотел рисковать. Он не хотел, чтобы с ним спорили, и уж, конечно, не хотел, чтобы люди ему воспротивились. Позднее Мария будет оплакивать Иуду и несправедливость всего происходящего. Она будет защищать его перед другими учениками, которые будут видеть в нем только предателя. Но тогда будет уже слишком поздно для Иуды Искариота. Бог приготовил место для него, и он предпочел принять его.

Теперь Иса повернулся к Иуде. Он обмакнул кусок хлеба и вручил ему, подавая условный знак:

— Что делаешь, делай скорее.

Когда Мария смотрела, как Иуда выходит из комнаты, у нее сердце оборвалось. Теперь нет пути назад. Потом она подняла глаза вверх, чтобы поймать взгляд Великой Марии, которая также наблюдала, как Иуда выходит за дверь, держа в своих руках судьбу Исы. В тот миг обе женщины встретились глазами, и каждая молча молилась о том, чтобы Бог защитил их возлюбленного Ису.

Стража пришла вооруженной и в таком количестве, какого Мария не ожидала. Была уже глубокая ночь, когда на холме показался Иуда вместе с солдатами первосвященника. Возник хаос и поднялась суматоха, когда большой и тяжеловооруженный отряд выступил на сцену, разбудив учеников-мужчин. Женщины бодрствовали в отдалении у костра. Все, кроме Марии Магдалины, которая ждала вместе с Исой.

Петр вскочил с пола, выхватив меч у одного из зазевавшихся молодых солдат.

— Господи, мы будем сражаться за тебя! — воскликнул он и бросился на человека, которого он узнал, Малха, раба первосвященника. Он мечом отсек у него ухо, и кровь хлынула из раны.

Иса встал и спокойно подошел к группе.

— Довольно, братья, — сказал он Петру и остальным. А когорте первосвященника он сказал: — Спрячьте ваше оружие. Никто здесь не повредит вам. Даю слово.

Он подошел к Малху, который упал на колени, и прижал свою одежду к уху, чтобы остановить кровь. Иса положил свою ладонь ему на ухо и сказал:

— Ты достаточно пострадал за это. — Когда он отнял руку, ухо зажило и кровь перестала течь.

Иса помог Малху встать на ноги и обратился к нему:

— Каиафа послал на меня людей с мечами и кольями, как будто на разбойника или убийцу. Почему? Когда я каждый день приходил в Храм, он не делал попыток арестовать меня и не показывал, что я опасен. Поистине это час тьмы для нашего народа.

Один из солдат, человек с эмблемой командира, шагнул вперед и гортанно спросил на арамейском:

— Ты — Иса Назарей?

— Я, — ответил он просто на греческом.

Несколько последователей стали выкрикивать обвинения и вопросы в сторону Иуды. Иса посоветовал ему не говорить о том, что происходит, и Иуда оставался послушен ему. Вместо ответа он нежно поцеловал Ису в щеку, надеясь, что по этому знаку некоторые из учеников поймут, что ему было поручено так сделать.

Солдат с эмблемой своего ранга прочитал предписание на арест, и Ису повели навстречу его судьбе, отдав в руки первосвященников.

Мария Магдалина бодрствовала всю ночь вместе с другими Мариями. Они не могли подойти слишком близко к мужчинам — это было слишком рискованно. Слишком велик был накал страстен, и женщины не могли показать, как много они знают о ночных событиях.

Марии поддерживали друг друга в молитве и тихо утешали одна другую. Была глубокая ночь, когда они увидели свет факела, приближающийся к их убежищу со стороны долины Кедрон. Это был маленькая группа: двое мужчин и, по-видимому, небольшого роста женщина. Мария встала со своего места, когда узнала царевну из рода Ирода. Она подбежала к Саломее и обняла ее. Только тогда она поняла, что человек, держащий факел — это римский центурион в гражданской одежде, тот голубоглазый мужчина, чью сломанную руку исцелил Иса.

— Сестра, у нас мало времени, — Саломея тяжело дышала. Они явно спешили, чтобы добраться сюда. — Я пришла из Крепости Антония. Клавдия Прокула послала меня к тебе, чтобы выразить свое величайшее уважение и самые глубокие сожаления по поводу несправедливого ареста твоего мужа.

Мария кивнула, подбадривая Саломею, чтобы она продолжала, и пытаясь сдержать страх, выворачивающий ей внутренности. Если жена римского прокуратора посылает таких царственных гонцов посреди ночи, значит, случилось что-то ужасное.

— Иса предстанет на суде перед Пилатом утром, — продолжала Саломея. — Но на Пилата ужасно давят, чтобы он приговорил его к смерти. Ой, Мария, он не хочет этого делать. Клавдия говорит, что Пилат знает об исцелении их ребенка, или по крайней мере, он желает своей римской душой попытаться принять это. Но мой омерзительный отчим призывает как можно скорее казнить Ису. Ирод отправляется в Рим в субботу. Он сказал Пилату, что хочет, чтобы эта «назарейская проблема» была решена прежде, чем он уедет. Мария, ты должна понять, насколько все это серьезно. Они могут казнить Ису. Завтра.

Все это происходило слишком быстро. Никто из них не ожидал ничего подобного. Они ожидали, что последует тюремное заключение и у Исы будет время опровергнуть обвинения перед Римом и перед Иродом. Всегда существовала возможность, что случится самое худшее, но не так быстро.

Саломея продолжала, задыхаясь:

— Клавдия Прокула послала нас за тобой. Эти двое — ее верные слуги. — Мария подняла глаза и увидела, как факел осветил лицо молчаливого человека, стоявшего позади. Теперь она узнала его. Это был грек, который держал на руках больного мальчика около дома Иаира. — Они отведут тебя туда, где держат Ису. Клавдия позаботится о страже до рассвета. Это может быть твой последний шанс увидеть его. Но мы должны идти, и быстро.

Мария попросила у них одну минуту и пошла к Великой Марии. Она знала, что пожилая женщина не смогла бы идти так быстро, как это требовалось, чтобы попасть к Исе вовремя, но из уважения к ней предложила матери Исы занять ее место.

Великая Мария поцеловала свою невестку в щеку.

— Передай это моему сыну. Скажи ему, что я буду там завтра. Ступай с Богом, дочь моя.

Мария и Саломея торопливо шли следом за молчавшими мужчинами, быстро направлявшимися к восточному краю города. Мария улучила минутку, чтобы сменить красное покрывало, которое выдавало в ней назарейскую священницу, на простое черное, такое же, как носила Саломея. Царевна из рода Ирода рассказывала Марии, пока они шли:

— Я отправила посланца к Марфе. Иса хочет видеть детей; именно это он сказал слуге Клавдии. — Она показала на грека-раба. — Иса знал, что у тебя не будет времени добраться до Вифании и привезти их сюда, если ты придешь, чтобы повидать его.

Мысли Марии метались. Она не хотела, чтобы Фамарь и Иоанн стали свидетелями того ужасного, что может случиться завтра, однако, если должно произойти худшее, Исе нужно увидеть своих детей последний раз. Маленький Иоанн — такое же его дитя, как и Фамарь; Иса любил их обоих безоговорочно. Надо будет обеспечить им всем защиту и безопасность, когда взойдет солнце. На миг Мария молча взмолилась об этом, но было слишком мало времени, чтобы сейчас размышлять над этими вопросами. Они подошли к месту заключения Исы. До сих пор тьма скрывала их, и они не привлекали внимания, но им предстоял долгий спуск по наружной лестнице, которая была хорошо освещена факелами.

Центурион шепотом дал им указания, и они подождали, пока грек быстро осмотрит все кругом. Раб сбежал вниз по ступенькам и подал им сигнал спускаться. Саломея осталась сторожить на верху лестницы, грек выполнял эту роль внизу. Мария и центурион торопливо спустились вниз по ступенькам и попали в коридоры тюрьмы. Он шел с факелом впереди, чтобы освещать путь в подземелье. Мария быстро следовала за ним, пытаясь не слышать человеческих криков боли и отчаяния, которые эхом отдавались от каменных стен вокруг нее. Она знала, что ни один из звуков не принадлежал Исе — неважно, какую боль ему причинили, он бы никогда не стал кричать; это было не в его натуре. Но она чувствовала глубокое сострадание к бедным душам, которые ожидали своей участи в римской темнице.

Центурион вытащил ключ из складок своей туники и отпер замок, дав Марии возможность войти в камеру к своему мужу. Много лет спустя Мария узнала, как Клавдии и Саломее удалось выполнить этот трюк с ключом и подменой стражи — потребовалась большая взятка, на которую ушла немалая часть личных денег царевны из рода Ирода. Всю свою оставшуюся жизнь Мария будет благодарна римлянке Клавдии Прокуле и своей подруге, оставшейся непонятой, Саломее — не только за события этой ночи, но и за те, что произойдут завтра.

Марии пришлось собрать все свои силы, чтобы не закричать от отчаяния, когда она увидела Ису. Он был избит — ужасно. На его прекрасном лице были синяки, и он морщился от боли, когда встал, чтобы обнять ее. Она прошептала свой вопрос, когда смотрела на его избитое лицо:

— Кто сделал это с тобой? Люди Каиафы и Анны?

— Шшш. Послушай меня, моя Мария, потому что времени мало, а так много надо сказать. Здесь нет места упрекам, ибо они ведут только к мести. Когда мы прощаем, мы ближе всего к Богу. Вот почему мы здесь, чтобы учить детей Израиля и всех остальных на земле. Возьми это с собой и учи этому каждого, кто будет слушать, в память обо мне.

Пришла очередь Марии поморщиться. Ей было невыносимо слышать, как Иса говорит о себе таким образом, как будто его смерть предопределена. Чувствуя ее отчаяние, он нежно заговорил с ней:

— Прошлой ночью в Гефсимании я пошел молиться Господу, Отцу нашему. Я просил Его пронести эту чашу мимо меня. Но Он не сделал этого. Он не сделал этого, потому что на то Его воля. Нет другого пути, разве ты не видишь? Люди не способны понять Царство Божие без величайшего примера жертвы. Я буду этим примером. Я покажу им, что могу умереть за них и сделать это без боли или страха. Господь наш показал мне чашу, и я испил из нее и сделал это с такой радостью. Да будет так.

Мария не могла остановить поток слез, но она с трудом пыталась удержаться от рыданий. Любой шум мог выдать их. Иса попытался успокоить ее:

— Ты должна быть сильной сейчас, моя голубка, потому что ты унесешь с собой истинный назарейский Путь и будешь учить ему мир. Остальные тоже будут делать все, что в их силах, и я дал каждому из них указания после ужина. Но только ты знаешь все, что хранится в моем сердце и моей голове, потому что ты должна стать следующим вождем нашего народа, и наши дети после тебя.

Мария старалась мыслить ясно. Ей нужно было сосредоточиться на последних просьбах Исы, а не на своем собственном горе. Позднее у нее будет время, чтобы оплакивать его. Сейчас она должна быть достойна его доверия, как вождь назареев.

— Иса, не все любят меня, как ты знаешь. Некоторые из них не последуют за мной. Хотя ты учил их обращаться с женщинами как с равными, я боюсь, что, когда тебя не будет, такое отношение исчезнет. Как мне сказать им, что ты избрал меня вести назареев?

— Я думал об этом сегодня ночью, — ответил он. — Во-первых, у тебя одной есть Книга Любви.

Мария кивнула. Большую часть своего служения Иса провел, записывая учения назареев и свое собственное представление о нем в книгу, которую они называли Книгой Любви. Другие ученики знали о ней, но Иса никогда не доверял ее никому, кроме Марии. Она заботливо хранилась под замком в ее доме в Галилее.

— Я всегда говорил, что Книга Любви никогда не увидит свет, пока я живу на земле, ибо пока я здесь, она не завершена, — продолжал Иса. — Каждую минуту каждого прожитого мною дня Бог давал мне новое понимание. Каждый человек, которого я когда-либо встречал, учил меня природе Божьей. Я написал об этом в Книге Любви. Когда меня не станет, ты должна взять ее и сделать краеугольным камнем всех последующих учений.

Мария кивком выразила свое понимание. Книга Любви действительно была прекрасным и убедительным памятником всему, чему Иса учил в своей жизни. Его ученики должны испытывать гордость и благоговение, что будут учиться по ней.

— Есть кое-что еще, Мария. Я подам людям знак, и он ясно укажет им, что ты — мной избранный преемник. Не бойся, маленькая голубка, ибо я дам миру знать, что ты — мой самый любимый ученик.

Иса положил руки на выпуклый живот Марии. Еще так много надо было сказать.

— Этот ребенок, которого ты носишь, наш сын, несет в себе кровь пророков и царей, как и наша дочь. Их потомки займут свое место в мире, проповедуя Царство Божие и слова, которые содержатся в Книге Любви, так, чтобы по всему миру люди познали мир и справедливость. — Ребенок толкнулся в животе в ответ на пророчество, которое произнес его отец. — Этому ребенку предстоит особая судьба на западных островах, куда распространится слово Пути. Я дал своему дяде, Иосифу, указания по поводу воспитания. Ты должна доверять Иосифу и позволить ребенку идти туда, куда Господь поведет его.

Мария приняла это. Иосиф был великим человеком, мудрым, сильным и опытным. Как торговец оловом, он много путешествовал по своим делам. Еще молодым человеком Иса сопровождал Иосифа на туманные зеленые острова к западу от Галлии. Когда-то он рассказывал Марии, что, когда он был там, у него было предчувствие, что назарейский Путь будет распространяться среди свирепых голубоглазых людей, которые населяют эти острова.

— И ты должна назвать его Иешуа-Давид, в память обо мне и об основателе нашего царского рода. От него произойдет величайший царь из тех, кто будет править на земле.

Мария согласилась с просьбой Исы, спросив потом:

— Что ты скажешь мне о нашей Саре?

Иса улыбнулся при упоминании о своей драгоценной дочери:

— Она должна оставаться с тобой, пока не станет взрослой женщиной, и тогда сделает свой собственный выбор. У нее есть твоя сила. Но Израиль не безопасен для тебя и детей, я вижу это. Иосиф отвезет тебя в Египет, вместе со многими другими, кто предпочтет уехать. Александрия — великий центр знания и безопасное место для нашего народа. Ты можешь остаться там или отправиться дальше, в западные страны. Я оставляю это решение за тобой, Мария. Ты должна решить, что лучше для распространения по миру учения назареев. Следуй своему сердцу и положись на Бога, чтобы он направил тебя.

— А маленький Иоанн? — спросила Мария. Иса всегда обращался с этим ребенком как со своим собственным сыном, но его кровь и судьба всегда были иными; они оба знали это.

Знание грядущего омрачило взгляд Исы.

— Даже в этом возрасте Иоанн обладает сильной волей и неустойчивым характером. Ты — его мать, и ты будешь направлять его, но Иоанн будет нуждаться в мужском влиянии, чтобы обуздать его беспокойный нрав. Петр и Андрей очень любят его. Когда Иоанн станет старше, его вполне можно отдать на воспитание Петру или Андрею.

Исе не надо было объяснять; Мария знала, что он имеет в виду. Петр и Андрей когда-то были последователями Крестителя, и они все хорошо знали друг друга с тех пор, как детьми жили в Галилее, посещая храм в Капернауме. Петр и Андрей почитали маленького Иоанна как сына великого пророка и приемного сына Исы.

— У меня есть слова благодарности и утешения еще для одного человека, — сказал Иса. — По поводу римлянки Клавдии Прокулы я должен сказать тебе, что оставляю этот мир, будучи у нее в долгу. Она многим пожертвовала, чтобы привести тебя сюда ко мне, и я благодарен ей. Скажи ей, что она не должна судить своего мужа слишком строго. Понтий Пилат должен выбрать своего господина, и я вижу, что он сделает неудачный выбор. Но в конце концов, его выбор исполнит замысел Божий для всех нас.

Иса дал дальнейшие указания своей жене, одни — духовного характера, а другие — практические, прежде чем сказать ей последние слова утешения:

— Будь сильной, неважно, что случится завтра. Не бойся за меня, как и я не чувствую страха за себя. Я доволен, что принял чашу Отца нашего и присоединюсь к нему на небесах. Мария, будь вождем для народа и не бойся. Всегда помни, кто ты. Ты — царица, ты — назареянка, и ты — моя жена.

С разбитой душой Мария, пошатываясь, брела по улицам Иерусалима вслед за Саломеей, а небо уже начинало светлеть. У царевны есть дом, который будет для них безопасным местом, и именно туда она поручила своему посланцу отвести Марфу и детей. Как только Мария была надежно устроена в доме в ожидании, когда прибудет ее невестка с Иоанном и Фамарь, Саломея позаботилась найти еще одного посланца, чтобы отправить его к Великой Марии и остальным в Гефсиманию.

Где-то в другом месте в Иерусалиме еще одна женщина благородного происхождения, госпожа Клавдия Прокула, чувствовала, какое огромное бремя должно было лечь на плечи ее семьи в предстоящий день. Она погрузилась в лихорадочный сон, когда поздно ночью усталость, наконец, взяла над ней верх. Только когда пришел грек и сказал, что их поручение к жене Назарея оказалось успешным, она позволила себе смежить веки.

Клавдия проснулась в холодном поту. Навязчивый сон не выпускал ее из своих щупалец. Она чувствовала, как он клубится вокруг нее в комнате. Она закрыла глаза, но образы остались, как и песнопение, которое звучало у нее в голове. Хор из сотен, а может быть, и тысяч голосов повторял одну фразу: «Распят при Понтии Пилате, распят при Понтии Пилате». В песне, послушно повторяемой голосами в ее сне, было что-то еще, но она не слышала ничего, только эти четыре слова.

Какими бы тревожными ни были звуки в ночном кошмаре, зрительные образы были еще хуже. Видение началось как прекрасный сон, с детьми, танцующими на покрытом травой холме, под весенним солнцем. Иса стоял в середине круга, в окружении детей, которые были все одеты в белое. Среди танцующих и смеющихся детей были Пило и Смедия. Теперь холм заполнился людьми всех возрастов, одетыми в белое, улыбающимися и поющими.

Во сне Клавдия узнала в одном из появившихся людей Претора, центуриона, сломанную руку которого исцелил Иса. Этот человек доверился ей и рассказал о своем собственном исцелении, когда услышал передаваемые шепотом слухи о чуде с Пило. Но когда она поняла, что все улыбающиеся люди в ее сне, души взрослых и детей, были исцелены Исой, пейзаж изменился. Танцующие остановились, небо потемнело, а звук хора становился все громче и громче: «Распят при Понтии Пилате, распят при Понтии Пилате».

Во сне Клавдия наблюдала, как ее обожаемый Пило упал на землю. Последний образ, который она видела перед пробуждением, — это Иса, наклонившийся, чтобы поднять его. Он понес Пило прочь, не оглядываясь на остальных, которые падали на траву вокруг них. Потом она увидела своего мужа, в тщетной агонии кричавшего вслед удаляющейся фигуре Исы Назарея, который уходил, неся на руках безжизненной тело Пило. Молния прорезала небо, когда звук хора сопровождал их вниз по холму.

«Распят при Понтии Пилате».

— Распни его! — Это был новый звук. Не зловещее пение из ночного кошмара, а реальный звук, полный ненависти, идущий из-за стен. — Распни его!

Клавдия встала, чтобы одеться, когда в комнату ворвался раб-грек.

— Моя госпожа, вы должны идти, пока не стало слишком поздно. Хозяин сидит на суде, а священники жаждут крови.

— Что это за крик снаружи?

— Скопище народа. Еще слишком рано, чтобы собралось так много людей. Должно быть, люди из Храма работали всю ночь, чтобы согнать такую большую толпу. Приговор будет вынесен прежде, чем у остальной части Иерусалима будет возможность объединиться ради спасения вашего назарея.

Клавдия оделась быстро и без своей обычной тщательности. Сегодня ее не интересовало, как она выглядит; она просто должна была быть пристойно одета, чтобы появиться перед мужчинами, присутствующими в суде. Когда она взглянула в зеркало, ее поразила внезапная мысль.

— Где Пило? Он еще не проснулся?

— Нет, моя госпожа. Он еще в постели.

— Хорошо. Будь рядом с ним и проследи, чтобы оставался там. Если он проснется, держи его подальше от стен, насколько можно. Я не хочу, чтобы он услышал или увидел что-нибудь из того, что происходит в городе.

— Конечно, моя госпожа, — ответил раб-грек, и Клавдия выбежала из комнаты, чтобы выполнить самую главную миссию в своей жизни.

Клавдия Прокула сделала все возможное, чтобы скрыть свое отчаяние и отвращение, когда вступила во внутренний двор, ставший временной судебной палатой. Пилат сделал эту уступку первосвященникам, которые не могли войти в официальные римские помещения, не рискуя оскверниться на Пасху. Это место было закрытым и частным, недоступным толпе, собравшейся за стенами. Пилат велел принести свое кресло и сел на возвышении на место римского судьи. Позади него стояли двое верных стражников, голубоглазый Претор и грубый человек, который не нравился Клавдии, по имени Лонгин. На помосте по одну сторону от Пилата стояли Анна и Каиафа, по другую — представитель Ирода. Подозрительным выглядело отсутствие представителя Храма, Иаира.

На полу перед ними, связанный и истекающий кровью, стоял Иса Назарей.

Клавдия посмотрела на Ису из-за занавеси. Казалось, он почувствовал ее присутствие прежде, чем увидел ее. На миг, который показался вечностью, их глаза встретились, и Клавдию охватило то же самое ощущение чистой любви и света, которое она почувствовала той ночью, когда был исцелен Пило. Она не желала отвести взгляд или лишиться теплоты, которую излучал это человек, стоявший перед ними. Как могли другие не ощущать этого? Как могли они находиться в этом закрытом пространстве и не видеть яркого солнечного света, который исходил от этого святого существа?

Она кашлянула, чтобы предупредить мужа о своем присутствии. Пилат взглянул вверх из своего кресла и узнал Клавдию.

— Господа, прошу меня извинить, — сказал прокуратор, вставая со своего места судьи, чтобы подойти к жене. Клавдия отвела его подальше от чужих ушей и почувствовала, как ее охватывает паника, когда она взглянула на мертвенно-бледное лицо своего мужа. Капли пота выступили у него на лбу и на висках, хотя это было довольно прохладное утро.

— Я не вижу здесь легкого выхода, Клавдия, — сказал он тихо.

— Понтий, ты не можешь позволить им убить этого человека. Ты знаешь, кто он.

Пилат покачал головой.

— Нет, я не знаю, кто он, и поэтому мне трудно вынести приговор.

— Но ты знаешь, что он праведный человек и везде творил добрые дела. Ты знаешь, что он не совершил никакого преступления, которое заслуживало бы сурового наказания.

— Они называют его бунтовщиком. Если он представляет собой угрозу Риму, я не могу оставить его в живых.

— Но ты же знаешь, что это неправда!

Пилат на минуту отвернулся от нее. Он глубоко вздохнул, прежде чем взглянуть в лицо своей жене:

— Клавдия, меня терзают муки. Этот человек бросает вызов всему римскому разуму и логике. Вся философия, которую я когда-либо изучал, не может найти решения. Мое сердце и вся моя природа говорит мне, что он невиновен, и я не могу осудить невинного человека.

— Так не делай этого! Почему это так трудно? У тебя есть власть спасти его, Понтий. Спаси человека, который вернул нам нашего сына.

Пилат провел руками по лицу, вытирая пот.

— Это трудно, потому что Ирод призывает к его казни и говорит об этом с утра.

— Ирод — шакал.

— Верно, но он — шакал, который этим вечером уезжает в Рим, и у него есть власть уничтожить меня перед Цезарем, если я вызову его недовольство. Этот человек может свалить нас, Клавдия. Разве это того стоит? Разве жизнь еще одного иудейского бунтовщика стоит того, чтобы отказаться от нашего будущего?

— Он не бунтовщик! — воскликнула Клавдия.

Их прервал представитель Ирода, который призвал Пилата вернуться обратно на место судьи. Когда он повернулся, чтобы уйти, Клавдия схватила его за руку.

— Понтий, этой ночью я видела ужасный сон. Пожалуйста, я боюсь за тебя и за Пило, если ты не спасешь этого человека. Гнев Бога падет на нас всех.

— Возможно. Но какого Бога? Я что, должен верить, что Бог иудеев властвует над Римом? — вопрошал он. И так как остальные призывали его вернуться на место судьи, Пилат пристально посмотрел на свою жену. — Это дилемма, Клавдия. Самый тяжелый выбор, с которым я когда-либо сталкивался. Не думай, что я ощущаю это бремя меньше, чем ты.

Он вернулся на возвышение, чтобы допросить узника, а Клавдия наблюдала из-за занавеси.

— Главные священники твоего народа привели тебя ко мне, прося твоей смерти, — сказал Пилат своему узнику-назарею. — Что ты сделал? Ты Царь Иудейский?

Иса ответил со своим обычным спокойствием. Незнакомый с ним человек никогда бы не догадался, что его жизнь зависит от ответа:

— От себя ли ты говоришь это или другие сказали тебе обо мне?

— Отвечай на вопрос. Ты царь? Если ты скажешь «нет», я отдам тебя обратно священникам, чтобы судили тебя по вашим собственным законам.

Ионафан Анна подпрыгнул, услышав это.

— У нас нет законов предать человека смерти, прокуратор. Вот почему мы пришли к тебе. Если бы он не был опасным злодеем, мы бы никогда не потревожили ваше превосходительство этим вопросом.

— Узник ответит на вопрос, — сказал Пилат, не обратив внимания на Анну.

Иса сделал то же самое, смотря только на Пилата. Когда Клавдия наблюдала за их разговором, у нее возникло сильное чувство, что эти двое не видят и не слышат больше никого. Какая игра происходила между ними двумя, какое-то сплетение судьбы и веры, которое изменит мир. Клавдия чувствовала это, как дрожь, пробежавшую по телу.

— Я пришел в мир, чтобы показать людям Путь Божий и свидетельствовать об истине.

На эти слова в Пилате проснулся римский философ.

— Истина, — задумался он. — Скажи мне, Назарей, что есть истина?

Они долго смотрели друг на друга, связанные общей судьбой. Пилат отвел взгляд и повернулся к священникам.

— Я скажу вам, что есть истина. Истина в том, что я не нахожу никакой вины в этом человеке.

Пилата прервало объявление о прибытии еще одного человека. Суд приостановился, когда в комнату вошел Иаир и поприветствовал остальных священников. Он попросил прощения у Пилата за свой поздний приход, ссылаясь на неотложные приготовления к Пасхе.

— Добрый Иаир, — Пилат испытал облегчение, когда увидел представителя Храма, который стал его другом. У них была общая тайна, и каждый из них знал о тайне другого. — Я сообщил твоим братьям здесь, что не нахожу никакой вины в этом человеке и не могу вынести ему приговор.

Иаир глубокомысленно кивнул:

— Понимаю.

Каиафа бросил взгляд на Иаира и сказал:

— Ты знаешь, как опасен этот человек.

Иаир посмотрел на своего собрата-священника и снова на Пилата, изо всех сил стараясь не глядеть на узника:

— Но сегодня Пасха, братья мои. Время справедливости и мира среди нашего народа. — Пилату он сказал: — Ты знаешь о нашем обычае в это время года?

Пилат уловил намек, который пытался ему подать Иаир, и ухватился за эту возможность:

— Да, конечно. Каждый год в это время я позволяю вашим людям выбрать одного узника, чтобы проявить милосердие, и отпускаю его. Выведем этого узника к людям и спросим, чего они хотят?

— Прекрасно! — сказал Иаир. Он знал, что Каиафа и Анна загнаны в угол и не могут отказаться от этого великодушного предложения Рима. Он также знал, что толпа собрана из сторонников первосвященников — и многим из них хорошо заплатили, чтобы они выступили против назарея, если в этом будет необходимость. Иаир мог только надеяться, что назареи и их сторонники уже успели прийти и привести с собой множество своих последователей.

Пилат подал знак центурионам вывести узника на крепостную стену. Каиафа и Анна извинились, указав, что они не могут этим утром появиться в обществе римлян, но они вернутся, как только будет принято решение отпустить узника. Пилат подозревал, что первосвященники бросятся укреплять свои позиции среди своих сторонников в толпе, но не мог ничего с этим поделать. Он встретился глазами с Иаиром, когда тот тоже извинился, что должен уйти. Они обменялись многозначительными взглядами, прежде чем каждый вернулся к своим обязанностям.

Пилат сделал пасхальное заявление перед колышущейся толпой:

— У нас есть обычай, — его голос прозвенел в утреннем воздухе Иерусалима, — что я отпускаю вам одного из узников в честь вашей Пасхи. — Ису грубо втащили на стену и поставили рядом с Пилатом. Наместник сверкнул глазами на Лонгина за его ненужную жестокость. — Хватит, — прошипел он сквозь зубы, прежде чем снова повернуться к толпе. — Отпущу вам этого человека, Царя Иудейского?

В толпе поднялось бурное волнение, когда разные голоса пытались перекричать друг друга. Один голос отчетливо выкрикнул:

— Нет у нас царя, кроме Цезаря!

Другой призвал:

— Отпустить Варавву Зилота. — Это предложение было встречено одобрительными криками толпы.

Смелые голоса прокричали:

— Отпустить Назарея, — но безуспешно. Сторонники Храма были хорошо подготовлены, и хор голосов, призывающих отпустить Варавву, взревел:

— Варавву! Варавву! Варавву!

У Пилата не было другого выхода, кроме как отпустить узника, которого назвала толпа. Зилот Варавва был освобожден в честь праздника Пасхи, а Иса Назарей был приговорен к бичеванию.

Клавдия Прокула перехватила своего мужа, когда он спускался со стены.

— Ты будешь бичевать его?

— Тихо, женщина! — рявкнул Пилат, грубо отталкивая ее в сторону. — Я буду бичевать его публично и прикажу Лонгину и Претору сделать из этого спектакль. Это наш последний шанс спасти его жизнь. Может быть, это удовлетворит их жажду крови, и они перестанут требовать его распятия. — Он тяжело вздохнул, ослабив хватку, с которой сжимал свою жену. — Это все, что мне остается, Клавдия.

— А если этого будет недостаточно?

— Не задавай вопрос, если не хочешь слышать ответ.

Клавдия кивнула. Она так и предполагала.

— Понтий, я бы хотела просить тебя только об одном. Семья этого человека — его жена и дети — у задних ворот крепости. Я бы хотела, чтобы ты отложил бичевание, пока он не увидит их. Может быть, это его последняя возможность поговорить с близкими людьми. Пожалуйста.

Пилат резко кивнул.

— Я удержу их, но ненадолго. Я прикажу Претору привести узника. В том, что касается твоего назарея, ему можно доверять. Я пошлю Лонгина подготовить публичное зрелище.

Понтий Пилат сдержал свое слово и позволил привести Ису в казарму в задней части крепости для встречи с Марией и детьми. Иса обнял маленького Иоанна и Фамарь, сказав им, что они должны быть очень храбрыми и заботиться о матери. Он поцеловал обоих и сказал:

— Помните, дети мои, что бы ни случилось, я всегда буду с вами.

Когда их время почти истекло, он последний раз обнял Марию Магдалину.

— Послушай меня, моя голубка. Это очень важно. Когда я покину свою бренную плоть, ты не должна держаться за меня. Ты должна позволить мне уйти, понимая, что в душе я всегда буду с тобой. Закроешь глаза, и я здесь.

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы, с таким трудом стараясь быть храброй. Сердце ее было разбито, и она оцепенела от боли и ужаса, но не хотела показать ему это. Ее сила была последним даром, который она могла получить от него.

Потом в комнату вошел Претор, чтобы увести Ису. Голубые глаза центуриона покраснели. Иса увидел это и утешил его:

— Делай, что должен.

— Ты будешь сожалеть, что исцелил эту руку, — сказал центурион сдавленным голосом, как будто слова душили его.

Иса покачал головой.

— Нет, я бы предпочел знать, что человек по другую сторону — это друг. Знай же сейчас, что я прощаю тебя. Но, пожалуйста, не дашь ли мне еще одну минутку?

Претор кивнул и вышел, чтобы подождать снаружи.

Иса повернулся к детям и приложил руку к сердцу:

— Помните, я здесь. Всегда. — Они оба торжественно кивнули, темные глаза Иоанна были большими и печальными, а глаза маленькой Фамари полны слез, как будто она понимала весь ужас происходящего.

Потом он повернулся к Марии и прошептал:

— Обещай мне, что ты не дашь им увидеть ничего из того, что произойдет сегодня. И я бы не хотел, чтобы ты была свидетельницей того, что случится дальше. Но в конце…

Она не дала ему закончить. Она обхватила его и на минуту крепко прижалась к нему, желая запечатлеть в своем разуме и теле ощущение его живой плоти. Пока жива, она будет хранить это последнее воспоминание.

— Я буду с тобой, — прошептала она. — Несмотря ни на что.

— Спасибо тебе, моя Мария, — сказал он, нежно отстраняя ее. Он произнес последние слова, обращенные к ней, с улыбкой, как будто собирался вернуться к обеду в конце дня.

— Ты не потеряешь меня, потому что я не уйду. Будет лучше, чем сейчас, потому что после этого мы никогда не расстанемся.

Грек-раб Клавдии Прокулы вывел Марию и детей. Мария спросила, может ли она встретиться с Клавдией и поблагодарить ее лично, но раб покачал головой и заговорил с ней на своем родном языке.

— Моя хозяйка очень расстроена событиями этого дня. Она сказала мне, что не может посмотреть вам в лицо. Она пыталась сделать все, что могла, чтобы спасти его.

— Скажи ей, что я знаю это. И Иса знает. И скажи ей: я надеюсь, что мы однажды встретимся и я смогу взглянуть ей в лицо и передать мою благодарность, и его тоже.

Грек смиренно кивнул и отправился к своей хозяйке.

Мария и дети окунулись в хаос, который творился в Иерусалиме в эту священную пятницу. Ей нужно было увести отсюда детей, нужно было уйти как можно дальше, прежде чем звуки бичевания достигнут их ушей. Безопасный дом, который ей предложила Саломея, находился поблизости. Мария решила отправиться туда, чтобы найти Марфу и попросить ее отвезти детей обратно в Вифанию.

Великая Мария и две старшие Марии находились в доме, но Марфы там не было. Она отправилась искать Магдалину и детей, не зная, что они вернулись домой. Марии Магдалине выпала трудная задача передать утренние события матери Исы. Великая Мария кивнула, слезы наполнили ее постаревшие глаза, которые хранили в себе столько мудрости и сострадания:

— Он видел это много лет назад. Мы оба видели, — сказала она наконец.

Женщины приняли решение выйти в толпу в Иерусалиме. Они найдут Марфу и убедятся, что Иоанн и Фамарь находятся в безопасности — а потом они найдут Ису. Если его должны приговорить и распять сегодня, они не оставят его. Мария обещала. Он просил о том, чтобы только она и его мать были с ним в эти последние часы.

Когда они были готовы покинуть дом, Великая Мария подошла к своей невестке, держа в руках ярко-красное покрывало их ранга. Она вручила его Марии Магдалине.

— Надень это, дочь моя. Ты — назареянка и царица, сейчас более чем когда-либо.

Медленно кивнув, Мария Магдалина взяла длинное красное покрывало и обернула его вокруг своего тела, полностью осознавая, что ее жизнь на земле больше никогда не будет прежней.

«Распни его! Распни его!» Крик толпы нарастал. Пилат наблюдал за этим со смешанным чувством беспомощности и отвращения. Ужасное избиение назарея их не удовлетворило. На самом деле, это только привело толпу в еще большее неистовство, с которым они призывали к смерти узника. Один человек вышел вперед, неся корону, сплетенную из веток терна. Он швырнул ее Исе, который еще был распростерт на столбе для бичевания, спина его была открыта лучам утреннего солнца.

— Вот твой венец, если ты царь, — выкрикнул этот человек под насмешки толпы.

Претор развязал Ису и пытался отвести его от столба, когда Лонгин поднял терновый венец и безжалостно нахлобучил на голову Исы. Шипы вонзились в его голову и лоб, кровь, смешанная с потом, заливала глаза, а враждебно настроенная толпа криками выражала свое одобрение.

— Хватит, Лонгин! — прорычал Претор своему напарнику.

Лонгин засмеялся, грубо и злобно:

— Ты становишься слишком мягким. — Он плюнул под ноги Претору. — Ты не проявил никакого усердия в бичевании этого Царя Иудейского.

Когда Претор ответил, его голос прозвучал так убийственно, что дрожь пробежала по спине закаленного Лонгина:

— Только тронь его еще раз, — сказал Претор, — и я украшу тебя шрамом на другой щеке.

Пилат шагнул между ними, ощущая реальную опасность столкновения между его собственными людьми. Он не мог этого допустить, только не сегодня. Что эти двое собираются сделать друг с другом позднее, вдали от взглядов толпы — это одно, но он должен взять ситуацию под контроль сейчас, пока не стало еще хуже. Прокуратор поднял вверх руки, обращаясь к толпе:

— Се человек, — сказал Пилат. — Человек, я говорю. Но я не думаю, что он царь. Я никакой вины не нахожу в нем, и он был наказан бичеванием по римскому закону. Нам больше нечего здесь делать.

— Распни его! Распни его! — монотонно повторяла толпа, снова и снова, как будто декламируя этот призыв по чьей-то указке. Пилат был в ярости от этой манипуляции толпой и от положения, в котором он оказался из-за этого.

Положив руку на плечо Исе, он склонился над ним, чтобы сказать:

— Послушай меня, Назарей, — сказал он тихо. — Это твой последний шанс спасти себя. Я спрашиваю тебя: ты Царь Иудейский? Если ты скажешь «нет», у меня нет оснований распять тебя по римскому закону. У меня есть власть отпустить тебя. — Последняя фраза была произнесена с крайней настойчивостью.

Иса минуту смотрел на Пилата.

«Скажи это, будь ты проклят! Скажи это!»

Как будто Иса прочитал мысли Понтия Пилата. Он ответил шепотом:

— Я не могу облегчить для тебя эту ношу. Наши судьбы предопределены, но сейчас ты должен выбрать себе господина.

Напряжение в толпе росло по мере того, как другие крики прозвенели в мозгу Понтия Пилата. Это были крики в пользу Назарея, их было много. Но их заглушали кровожадные вопли наемников, которым щедро заплатили, чтобы они сегодня выполнили свою задачу. Нервы Пилата были натянуты, как тетива, и перед ним на одной чаше весов лежали его обязанности, его честолюбивые помыслы, его философия и его семья, а на другой — этот измученный Назарей. Окрик слева заставил его вздрогнуть, он поднял глаза вверх и увидел представителя Ирода, тетрарха Галилеи.

— Что такое? — рявкнул на него Пилат.

Этот человек вручил Пилату свиток с печатью Ирода. Прокуратор сломал печать и прочитал свиток.

«Реши дело с этим назареем немедленно, ибо я должен рано утром уехать в Рим, зная, что могу предоставить Цезарю подробный доклад о том, как ты справляешься с угрозами Его Императорскому Величеству».

Для Понтия Пилата это был последний удар. Он перечитал свиток и увидел, что тот испачкан кровью — кровью назарея, которая покрывала руки Пилата. Он подозвал раба, и ему принесли серебряный таз с водой. Пилат погрузил руки в воду и потер их, стараясь, чтобы никто не заметил, что вода покраснела от крови узника, стоявшего перед ним.

— Я умываю свои руки от крови этого человека! — крикнул он толпе. — Распну вашего царя, если на то ваша воля. — Он отвернулся, ни разу не взглянув на Ису, и стремительно удалился в Крепость Антония.

Но для Пилата это было еще не все. Несколько минут спустя к нему пришел Каиафа в сопровождении нескольких людей из Храма.

— Разве я недостаточно сделал для вас сегодня? — накинулся на священника Пилат.

— Почти, ваше превосходительство, — самодовольно улыбнулся Каиафа.

— Что еще вы хотите от меня?

— Есть традиция вешать на кресте знак, надпись, чтобы показать всему свету, какое преступление совершил человек. Мы бы хотели, чтобы вы написали, что он — богохульник.

Пилат приказал принести все необходимое, чтобы сделать надпись на кресте.

— Я напишу, за что я приговорил его, а не то, что вы меня просите. Раз такова традиция.

И он написал аббревиатуру INRI и под ней ее значение — Иса Назарей, Царь Иудейский.

Пилат посмотрел на своего раба:

— Проследи, чтобы это прибили над головой узника на кресте. И пусть писец напишет то же самое на еврейском и арамейском.

Каиафа был ошеломлен.

— Этого нельзя говорить. Если надо, напишите: «Он провозгласил себя Царем Иудейским», так люди будут знать, что мы не почитаем его таковым.

Пилат был сыт по горло этим человеком и его ухищрениями, отныне и навсегда. Он выплеснул злобу в своем ответе:

— Что я написал, то написал.

И он повернулся спиной к Каиафе и остальным, удалившись в тишину своих покоев, где заперся на весь оставшийся день.

Толпа колыхалась и двигалась, как живое существо, вобрав в себя Марию и детей. Она крепко держала за руки Иоанна и Фамарь, стараясь пробиться сквозь толпу в поисках Марфы. Из разговоров в толпе Мария смогла понять, что Ису приговорили, и сейчас он находится на пути к месту казни, к холму Голгофа. Приноровившись к движению толпы, она представляла себе, где сейчас проходит процессия с Исой, которая движется по улице. В ней нарастало отчаяние. Она должна была найти Марфу, убедиться, что дети в безопасности, и провести это последнее время с Исой.

И тогда она услышала это. Голос Исы в ее голове, прозвучавший так же ясно, как будто он стоял рядом с ней:

— Просите, и дано будет вам. Это так просто. Мы должны просить Отца нашего Небесного о том, что мы хотим, и Он даст это любимым детям своим.

Мария сжала руки своих детей и закрыла глаза.

— Пожалуйста, Господи, пожалуйста, помоги мне найти Марфу, чтобы я могла оставить детей моих в безопасности и быть с моим любимым мужем в час его страданий.

— Мария! Мария! Я здесь! — голос Марфы прорезал толпу и достиг ее золовки через секунды после молитвы. Мария открыла глаза и увидела, как Марфа проталкивается к ней сквозь толпу. Они обнялись в едином порыве чувств. — Ты надела свое красное покрывало. Вот как я нашла тебя, — сказала Марфа.

Мария боролась со слезами. Времени не было, но присутствие Марфы было для нее таким утешением.

— Пойдем, моя маленькая царевна, — сказала Марфа своей племяннице, подхватывая Фамарь. — И ты тоже, мой маленький мужчина, — сказала она, беря за руку Иоанна.

Мария на миг крепко прижала к себе каждого из детей, уверяя их, что встретится с ними в Вифании так скоро, как только сможет.

— Ступай с Богом, сестра, — прошептала Марии Марфа. — Мы позаботимся о детях, пока ты не вернешься домой, к нам. Береги себя. — Она поцеловала свою молодую золовку, сейчас уже настоящую женщину и царицу, и снова двинулась сквозь толпу, ведя за собой детей.

Мария Магдалина с трудом прокладывала себе путь. Она могла двигаться параллельно с волнующейся толпой, но не могла приблизиться к Исе. Она видела красные покрывала Великой Марии и других Марий и следовала за ними по извилистой тропе на Голгофу, пытаясь добраться до них, но нахлынувшая масса, преследующая свою добычу, оттесняла ее все дальше и дальше назад.

Когда центурионы достигли вершины холма, известного как Место Черепа, она увидела, что процессия находится в сотне метров впереди нее. Там виднелась сгорбленная фигура Исы и красные покрывала его матери и других Марий. Люди все еще толпились на тропе, закрывая дорогу Марии. Ее больше это не волновало; она думала только о том, как добраться до Исы. Она обошла толпу, сошла с тропинки и начала взбираться по скалистому склону холма. Он был усыпан острыми камнями и покрыт крапивой, но это не заботило Марию Магдалину. Ее тело ничего не чувствовало, пока она с абсолютной решимостью карабкалась по холму.

Мария была так поглощена своей целью, что сначала не заметила, как небо стало темнеть. Она заскользила вниз, обрывая подол своего покрывала и поранив ногу о терновый куст. Падая, она услышала звук, отвратительный, разрывающий сердце звон, который будет преследовать ее каждую ночь всю оставшуюся жизнь — звонкий удар металла по металлу, звук молотка, забивающего гвозди. Раздался страдальческий крик, Мария снова устремилась вниз и только потом поняла, что этот вопль исходит из ее собственных уст.

Сейчас она была так близко, она не могла позволить, чтобы что-нибудь остановило ее. Когда Мария снова встала, она с ошеломлением поняла, что камни скользкие от воды. Небо потемнело, и дождь, подобно слезам Господа, хлынул на выжженную, обреченную на смерть землю, где Сын Божий только что был прибит гвоздями к деревянному кресту.

Несколько минут спустя Мария Магдалина достигла вершины холма, присоединившись к своей свекрови и другим Мариям, бодрствовавшим у подножия креста. На холме Голгофы сегодня страдали еще два человека, висевшие на крестах по обеим сторонам Исы. Мария не смотрела на них; она не видела ничего, кроме Исы. Она твердо решила не смотреть на его раны. Вместо этого, она сосредоточилась на его лице, которое казалось ясным и спокойным, глаза были закрыты. Женщины стояли вместе, поддерживая друг друга, моля Господа освободить Ису от страданий. Мария посмотрела вокруг и поняла, что не знает никого в толпе, стоявшей позади них, — и в течение этого дня она не видела никого из учеников-мужчин.

Римляне держали толпу подальше от места казни. Посмотрев на центурионов, она увидела, что во главе их стоит Претор. Она молча принесла ему свою благодарность — без сомнения, именно он разрешил семье присутствовать у подножия креста.

Они похолодели, когда услышали, что Иса пытается что-то сказать со своего места. Это было тяжело, потому что вес тела давил на диафрагму, из-за чего почти невозможно дышать и одновременно говорить.

— Мать, — прошептал он, — се сын твой.

Женщины подошли ближе к кресту, чтобы расслышать его слова. Кровь лилась из его истерзанного тела, смешиваясь с каплями дождя, который падал на лица женщин.

— Любимая моя, — сказал он Магдалине, — се Матерь твоя.

Иса закрыл глаза и сказал тихо, но внятно:

— Свершилось.

Склонив голову, он затих.

Наступило молчание, полная тишина, когда никто не шевелился. Потом небеса стали совершенно черными, не как в дождливую погоду, а полностью лишенными света.

Толпа на холме начала паниковать; растерянные крики наполнили воздух. Но мрак продлился только одну минуту, небо просветлело до пасмурного серого цвета, когда два солдата приблизились к Претору.

— У нас есть приказ ускорить смерть этих узников так, чтобы их тела можно было снять до иудейской субботы.

Претор взглянул вверх на тело Исы.

— Нет нужды перебивать ноги этому человеку. Он уже умер.

— Ты уверен? — спросил один из солдат. — Обычно при распятии люди умирают от удушья много часов; иногда это занимает несколько дней.

— Этот человек мертв, — рявкнул Претор. — Вы не коснетесь его.

Оба солдата были достаточно сообразительны, чтобы расслышать угрозу в голосе своего командира. Они взяли свои дубинки и приступили к неприятному заданию, перебивая ноги двум другим распятым, тем самым ускоряя процесс удушья.

Претор был слишком занят, отдавая приказы, и не видел, как Лонгин подошел с другой стороны креста. К тому времени, когда он обратил взгляд своих голубых глаз туда, где висел Иса, было уже слишком поздно. Лонгин, сжав в руке копье, вонзил его в бок узника-назарея. Мария Магдалина протестующе вскрикнула.

В ответ прозвучал грубый и издевательский смех Лонгина:

— Просто проверка. Но ты прав. Он мертв. — Он повернулся к Претору, который побелел от гнева. — Что ты теперь сделаешь?

Претор начал было говорить, но потом сам себя остановил. То, что он сказал, прозвучало с величайшим спокойствием:

— Ничего. Мне не нужно ничего делать. Ты сам наложил на себя проклятье тем, что сделал.

— Снимите этого человека! — приказал Претор.

Из крепости Пилата прибежал гонец с посланием снять тело назарея и отдать его семье для погребения до захода солнца. Это было в высшей степени неожиданно, потому что обычно жертвы распятия оставляли гнить на крестах как предостережение народу. Но в случае с Исой Назареем все было по-другому.

Богатый дядя Исы, Иосиф, торговец оловом, пришел в Крепость Антония вместе с Иаиром и встретился с Клавдией Прокулой. Именно она получила для них разрешение немедленно снять тело для погребения. Когда Иосиф подошел к кресту, он принялся утешать Великую Марию, пока ее сына снимали с орудия его казни. Когда солдаты несли тело, мать Исы протянула руки:

— Я хочу один последний раз подержать моего сына, — сказала она.

Претор взял тело Исы и осторожно положил его на колени Великой Марии. Она прижала его к себе, дав себе волю открыто плакать над потерей своего прекрасного сына. Мария Магдалина подошла и встала на колени рядом с ней, и Великая Мария тогда обняла их обоих, одной рукой обвив плечи невестки, а другой баюкая голову Исы.

Они долго оставались в таком положении, вместе оплакивая его.

Иосиф купил гробницу для своей семьи в саду недалеко от Голгофы. Именно сюда назареи принесли тело Исы. Мирру и алоэ принес к могиле Никодим, молодой назарей, работавший у Иосифа. Марии начали готовить тело к погребению, разложив саван, но когда пришло время помазать Ису миррой, Великая Мария отдала кувшин Марии Магдалине.

— Эта честь принадлежит тебе одной, — сказала она.

Магдалина исполнила обязанности вдовы в погребальном обряде. Она поцеловала Ису в лоб и попрощалась с ним, и ее слезы смешались с благовонным маслом. Пока она делал это, она была уверена, что слышит рядом с собой в гробнице его голос, слабый, но различимый:

— Я всегда с тобой.

Вместе назарейские женщины сказали свое последнее прощание и покинули гробницу. Чтобы запечатать вход в гробницу и защитить останки Исы, была выбрана огромная каменная плита. Потребовались усилия многих людей, чтобы при помощи блока, сделанного из веревки и досок, поставить плиту у входа в гробницу. Как только эта последняя работа была завершена, скорбящие удалились под кров дома Иосифа. Придя туда, Мария Магдалина свалилась от изнеможения и проспала до следующего дня.

В субботу вечером несколько апостолов-мужчин собрались в доме Иосифа, чтобы встретиться с Марией Магдалиной и старшими Мариями. Они поделились своими рассказами о событиях предыдущего дня, вместе оплакивая Ису и утешая друг друга. Наступило время отчаяния, и все же время оно объединило их, еще ближе связав их друг с другом. Было слишком рано размышлять о будущем их движения, но этот дух единения был бальзамом для их израненных душ.

Но Мария Магдалина волновалась. С тех пор как арестовали Ису, никто не видел и не слышал об Иуде Искариоте. Иаир пришел в дом Иосифа, чтобы узнать о нем, объяснив, что Иуда был в ужасном состоянии после ареста. Поздно ночью он кричал Иаиру, вопрошая: «Почему он выбрал меня для этого деяния? Почему именно я избран совершить это преступление против моего народа?»

Хотя Мария объяснила внутреннему кругу учеников, что Иса направил Иуду предать его в руки властей, люди за пределами этого круга не знали — и не могли знать — правду. Поэтому имя Иуды стало синонимом слова «предатель» по всему Иерусалиму, и весть об этом быстро распространилась. Репутация Иуды стала еще одном звеном в долгой цепи несправедливостей, которые творились на этом пути, предопределенном судьбой и пророчеством. Мария молилась, чтобы однажды она смогла восстановить доброе имя Иуды. Но она еще не знала, как это сделать.

Иуда так никогда и не узнал, смогла ли Мария вернуть честь его имени. Позже ученики обнаружили, что уже слишком поздно: в тот черный вечер произошла еще одна трагедия. Неспособный смириться с тем, что его имя навсегда будет связано со смертью его господина и учителя, Иуда Искариот покончил с собой в День Мрака. Его нашли повесившимся на дереве за городской стеной Иерусалима.

Мария Магдалина беспокойно спала той ночью. Слишком много образов теснилось в ее голове, слишком много звуков и воспоминаний. И было что-то еще. Это возникло как чувство тревоги, смутное ощущение, что что-то не так. Мария встала с кровати и тихо прошла по дому Иосифа. Небо еще было темным; оставался, по меньшей мере, целый час до рассвета. Никто не проснулся, и в доме все было спокойно.

Тогда она поняла. Мария ощутила ту внезапную вспышку пророческого дара, когда знание соединятся с пониманием. Иса. Она должна добраться до могилы. Что-то происходит там, где похоронен Иса. Мария на миг заколебалась. Следует ли ей разбудить Иосифа или взять с собой кого-нибудь другого? Может быть, Петра?

Нет! Это только для тебя одной.

Она услышала ответ в своей голове, и все вокруг отозвалось эхом. Охваченная верой и закутанная в свое траурное покрывало, Мария Магдалина тихо подкралась к двери. Едва очутившись вне дома, она быстро побежала к гробнице.

Было еще темно, когда Мария добралась до сада, где находился склеп. Небо было скорее фиолетовым, чем черным; скоро должен был наступить рассвет. Было уже достаточно светло, и Мария увидела, что огромный камень отодвинут от гробницы.

Мария бросилась к открытому входу, ее сердце колотилось от страха. Она пригнулась, чтобы войти в гробницу и, когда сделала это, увидела, что Иса исчез. Странно, но в склепе было светло, удивительное сияние освещало погребальную камеру. Мария ясно видела льняные погребальные пелены, лежащие на каменной плите. На саване можно было разглядеть очертания тела Исы, но это было единственное свидетельство того, что он когда-то находился там.

Как это произошло? Неужели священники так сильно ненавидели Ису, что украли его тело? Наверняка дело не в этом. Кто мог совершить такое?

Задыхаясь и спотыкаясь, Мария выбралась из гробницы. Очутившись в саду, она в изнеможении опустилась на землю, оплакивая еще одно оскорбление, которому подвергся Иса. Пока Мария плакала, первые лучи солнца начали свой путь, освещая небо. Первые лучи яркого утреннего солнца пробежали по ее лицу, когда она услышала позади себя мужской голос.

— Женщина, почему ты плачешь? Кого ищешь?

Мария не сразу подняла глаза вверх. Она подумала, что, может быть, это садовник пришел рано утром, чтобы ухаживать за травой и цветами вокруг могил. Потом задала себе вопрос, не видел ли он что-нибудь и не может ли ей помочь. Подняв голову, она заговорила сквозь слезы:

— Кто-то унес тело господина моего, и не знаю, куда положили его. Если ты знаешь, где он, я прошу тебя, скажи мне.

— Мария, — услышала она позади себя ответ, произнесенный голосом, которого нельзя было не узнать. Она похолодела, на миг боясь повернуться, не зная, что может увидеть позади себя. — Мария, я здесь, — сказал он снова.

Мария Магдалина обернулась, и первые лучи утреннего солнца осветили прекрасную фигуру, стоящую перед ней. Там стоял Иса, одетый в чистое белоснежное одеяние и совершенно исцеленный от своих ран. Он улыбнулся ей, своей прекрасной улыбкой, полной теплоты и нежности.

Когда она двинулась к нему, он поднял руку:

— Не держись за меня, Мария, — сказал он мягко. — Мое время на земле истекло, хотя я еще не вознесся к Отцу моему. Я должен был тебе первой подать этот знак. Иди к братьям нашим и скажи им, что я скоро восхожу к Отцу моему, который есть также твой Отец и их, на небеса.

Мария кивнула, в благоговении стоя перед ним и чувствуя, как чистый и теплый свет его благости изливается на все вокруг.

— Мое время здесь прошло. Теперь твое время.