В течение нескольких часов Лорелея делала в блокноте наброски каюты пирата, дожидаясь, когда он придет. Потом ей это надоело. В его отсутствие она не могла даже начать работу, потому что не знала, в какой позе захочет его писать.

Она походила взад-вперед, потом села к столу. Час назад она сделала попытку подняться наверх, но Кейси ее остановила, сказав, что Лорелея ничем не может помочь раненым. Она попробовала спорить, желая поухаживать за страждущими, но Кейси была не из тех, кому можно противоречить.

Поддавшись на ее уговоры, она вернулась в капитанскую каюту и опять принялась расхаживать, пока ей это не надоело. Лорелея со вздохом подперла голову руками и полистала бортовой журнал, который пират заполнял утром. На одной странице мелькнули цифры, и она стала читать.

«3 ноября 1777 г. 1000 кусков в одну восьмую выплачено Саймону Платту за верность, 800 восьмушек выплачено Роберту Джеригу за то же...»

Лорелея нахмурилась. Джек награждает своих людей за верность? Как странно. Она не находила в этом смысла, пока не перелистнула несколько страниц.

«14 апреля 1778 г.

Стоянка на Барбадосе. Подслушал, как трое разговаривали с Саймоном Платом, и он им сказал, что потерял ногу, когда сбежал от меня. Что я прибил его к мачте и отрубил ногу, чтобы он истек кровью на горящем корабле. Платт сказал, что дерево треснуло, и ему удалось освободиться, и что выжил только он один. Послать Моргану 800 кусков для выплаты Платту за хорошо проделанную работу. Это несколько успокоит моих преследователей. Надо будет упомянуть об этом деле в следующем порту...»

Лорелея была удивлена. Крайне заинтересованная, она стала старательно просматривать записи и в процессе чтения обнаружила массу интригующих сведений о капитане Черном Джеке. В том числе причину, по которой он позволил Моргану подобрать моряков с испанского корабля.

– Черный Джек, да у тебя сердце полно жалости к людям, – выдохнула она.

Это было действительно так! Согласно журналу, он поровну делил добычу между своими людьми, а также голосованием устанавливал, как вести дела на корабле и сколько времени в году проводить в море, прежде чем отправиться домой, на маленький остров в Атлантике, где у многих оставались жены, не желавшие плавать вместе с ними. А если кто-то погибал, его семье ежегодно выплачивалась сумма, достаточная для жизни.

В журнале были также подробности далеко не дружественных стычек и случаи, когда приходилось наказывать отдельных членов команды, но это всегда было справедливо, и пират не делал ничего такого, чего не сделал бы в подобной ситуации военный командир.

Но особое внимание Лорелеи привлекло то, как он развлекал офицеров ограбленного корабля. Она прочла, что однажды разгрузка британского корабля заняла у них неделю и на все это время офицеров обеспечили музыкой и питанием.

Как это может быть?! Но зачем бы ему писать ложь в бортовом журнале? Она услышала шаги. Быстро захлопнув журнал, она положила голову на стол и притворилась, что спит.

Дверь открылась, вошел капитан. Лорелея подняла голову и увидела, что он бледен, а его рубашка в крови. Она вскочила на ноги:

– Что с вами?

Он посмотрел на нее, и она поняла, что он забыл, что она в его каюте.

– Я в полном порядке, – сказал он, подошел к навесному шкафчику возле кровати, достал бутылку рома и сделал большой глоток.

Он вовсе не был в порядке, Лорелея это видела. Случилось что-то такое, что его потрясло. Она испугалась и пришла в замешательство, ведь он всегда был таким уверенным и расчетливым.

А сейчас перед ней был страшно уязвимый Черный Джек.

– Что случилось? – спросила она.

Он сделал еще один глоток и поставил бутылку на место. Не обращая на нее внимания, открыл сундук и вынул свежую рубашку. Когда он снял с себя рубашку, Лорелея разглядела многочисленные шрамы, особенно на спине. Никогда в жизни она не видала ничего подобного. Один длинный след на спине выглядел как ожог, другие были шрамами от пуль или ударов сабли, не говоря о повязке, которую он все еще носил под рубашкой на плече после подлого выстрела Джастина ему в спину.

Джек переоделся и сунул грязную рубашку в полотняный мешок, потом глубоко вздохнул и повернулся к ней.

– Томми потерял левую руку, – сообщил он.

– Томми?

– Да, тот пожилой моряк, который утром приносил вам краски. В него попал осколок шрапнели.

– С ним все будет хорошо? – спросила она.

– Сомневаюсь. Это очень опасное ранение. – Он сжал зубы.

Ей мучительно хотелось погладить его по лицу, чтобы смягчить горе, но он не такой человек, с которым нянчатся женщины, скорее всего он сочтет ее попытку жестом покровительства.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Неужели? – ядовито спросил он. – Будь ваша воля, вы бы изжарили всех нас на медленном огне.

– Это неправда!

– Неправда?

И она впервые поняла, что это действительно неправда, она не хотела зла этому человеку за то, что он с ней сделал. Да он ничего и не сделал, он только дразнил ее и совсем чуть-чуть помучил – ничего такого, за что следовало бы отнимать у него жизнь, не говоря уж о его команде.

Он пират, напомнила она себе. Ну ладно, пират, но совсем не такой, каким она себе представляла пиратов. Настоящий пират отрубил бы человеку руку и смеялся, а этот стоит перед ней, потрясенный горем.

– Неправда, – с жаром повторила она, – я вам уже говорила, что не люблю, чтобы люди страдали.

– Говорили. – Он подошел к мольберту, взял кисть и большим пальцем провел по щетине. – Я сейчас недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы сидеть и позировать. Возможно, позже.

По непонятной причине Лорелее не хотелось уходить. Улыбнувшись, она вздохнула:

– Почему каждый раз, когда я хочу кого-нибудь рисовать, все так говорят? Теперь я знаю, почему люблю рисовать фрукты: они не могут встать и уйти.

Джек смотрел, как она уходит. Он ничего так не желал, как остаться один, но и не хотел, чтобы она уходила. Впервые он почувствовал, что она с ним не борется, не осуждает.

«Вот уйдет она, и что ты будешь делать? Сидеть и хандрить по случаю того, что из-за тебя пострадал человек? Ты не мог это остановить. Ты лез из кожи вон, чтобы такого не случилось, а в том, что произошло в бою, нет твоей вины».

Он это знал, но ему было больно, еще больнее было от мысли, что Лорелея уйдет.

– Подождите.

Она остановилась, оглянулась.

– Я не такой, как другие ваши знакомые.

– Совершенно верно.

– Да? Тогда я вас не отпускаю. Оставайтесь, мадам художница, посмотрим, на что вы способны.

От ее улыбки у него потеплело на душе.

– Замечательно, – сказала она и, взяв его за руки, отвела к окну и показала на кресло с красной плюшевой обивкой. – Сядьте сюда.

Джек сделал, как было велено. Лорелея некоторое время смотрела, потом походила по каюте, глядя на него под разными углами. Она задумчиво хмурилась и была так восхитительно хороша, что Джек сомневался, долго ли сможет держать себя в руках, чтобы не накинуться на нее с поцелуями.

– Так не пойдет, – вздохнула Лорелея и подбоченилась.

– Что не так?

– Все. Вы совсем не похожи...

– На пирата?

Она сморщила носик, как будто его подсказка разозлила ее, хотя он не мог сообразить почему.

– Нет, с этим все в порядке. Я хочу уловить вас.

Джек встал и подошел к ней.

– А я очень хочу, чтобы вы меня уловили.

– Джек! – В ее голосе послышалось предупреждение, она схватила его руки и прижала к бокам.

Он улыбнулся. Впервые она назвала его по имени, сказанное ее сладким контральто имя звучало чудесно. Он провел пальцем у нее под подбородком.

– Закройте глаза, – прошептал он.

– Вы собираетесь меня поцеловать?

– Ш-ш-ш... Доверьтесь мне.

Он увидел сомнение в ее глазах, но потом, к его удивлению, она подчинилась. Джек дотронулся до ее губ. Лицо у нее было белое, как чистейшие сливки, морщинка на переносице напомнила ему мускатный орех. О да, она редкая красавица, в ней есть огонь и ум, таких женщин он еще не встречал.

– Подумайте обо мне, – сказал он, наклонившись к ее уху, – и скажите, что видите.

Он думал, она скажет – пирата с занесенной над головой саблей, и ответ его ошеломил:

– Я вижу вас таким, каким вы были в таверне, с длинными волосами, раскиданными по плечам.

Она открыла глаза и улыбнулась так, что у него закололо в паху.

– Попались? – со смехом сказала она и, к вящему его изумлению, закинула руки ему на шею и обняла.

От неожиданности Джек замер. Это было легкое, дружеское объятие, оно выражало чистейшую симпатию. Такого Черный Джек еще не испытывал, только Кит так его обнимал. Не догадываясь о его своеобразных чувствах, Лорелея, как белка, пробежалась по каюте.

– Я знаю, что мне надо. – Она потащила его к кровати. Джек вскинул брови. – Я хочу, чтобы вы лежали в кровати.

– Интересная мысль. Я хочу того же от вас.

Она широко открыла глаза.

– Перестаньте, я серьезно, речь об искусстве. Я хочу, чтобы вы лежали так, как я застала вас утром. На боку, глядя на дверь.

Он предпочел бы, чтобы она лежала на боку и смотрела на него. Обнаженная. Такой день настанет. А сейчас надо ей подыграть, пусть ее доверие окрепнет, а когда она будет думать, что держит ситуацию под контролем, и потеряет бдительность, тогда...

Джек послушно лег на кровать. Лорелея подоткнула вокруг него подушки. Его окатил нежный запах роз, и он глотнул блаженное излучение ее тела. Ах, ее груди были на расстоянии вытянутой руки, и все же он не посмел сделать то, к чему призывали его душа и тело. Стиснув зубы, он боролся в себе с адским пламенем, грозившим поджечь его штаны.

– Прекрасно, – наконец объявила она. – Кроме одной вещи.

– Какой?

Она подошла, развязала кожаный ремешок, державший волосы, и стала укладывать их по плечам. Джек затаил дыхание. Руки, забравшиеся в его волосы, обжигали. Не говоря о том, что ее груди были на уровне глаз, так близко, что он мог бы наклонить голову и коснуться губами.

Он скрипнул зубами – пытка оказалась невыносимой. Но если он сейчас прижмет ее к себе, он провалит все – она, конечно, выскочит за дверь, убежит и пошлет его к черту.

Лорелея – художник, она не видит в нем мужчину. Он для нее нечто вроде фрукта, который она собралась рисовать. А вот если он ей подыграет, наверное, она позволит ему... показать свой банан.

– В чем дело? – Лорелея остановилась.

– В чем дело? – повторил Джек и напрягся, гадая, не сказал ли он вслух.

– У вас такой вид, как-будто вам в голову пришла какая-то шутка.

Джек выдавил из себя улыбку:

– Я думал о вас, душечка, вот и улыбался.

Она выпрямилась и одарила его оценивающим взглядом.

– Знаете, что я думаю? Я думаю, что вы так привыкли очаровывать женщин, что делаете это бессознательно.

– Это точно?

– Я уверена. Я думаю, все, что вы делаете, – это расчетливая попытка получить то, чего вы хотите.

– И чего же я хочу?

Она скрестила руки на груди и приняла вид командира, идущего в бой.

– Я не дам вам использовать меня, Джек. Я такой же человек, как и вы, а не пешка в ваших руках. Я не позволю вам чернить адмирала, как и Джастина. Он хороший человек.

Джек напрягся. Знала бы она, что за человек Уолингфорд. Знала бы, какого подлого, злобного человека так страстно защищает.

– Лорелея, даю слово, он не тот, кем вы его считаете.

Он совершенно не заслуживает вашей преданности.

– А я говорю, вы ошибаетесь.

У него на языке так и вертелось рассказать ей правду об Уолингфорде, пусть узнает, что это за чудовище, но Джек придержал язык. Он хотел победить честно. Он не унизится до тех подлых приемов, которыми пользуются люди вроде Уолингфорда.

– Ладно, пусть я не прав, – жарко выдохнул он. – Не прав, что отнял вас у семьи, и если бы во мне была хоть капля порядочности, я бы сейчас же вернул вас домой.

Она замерла и выжидательно на него посмотрела.

– К сожалению, во мне нет ни капли порядочности.

Она сощурилась и, прежде чем он успел сообразить, подскочила, выхватила из-под него подушку и ударила по голове. Джек хохотал, а она продолжала лупить его подушкой. Он схватил другую подушку и кинулся в контратаку. На мгновение она замерла, но потом с хохотом возобновила нападение.

Джек отполз подальше и с удовлетворением увидел, что она залезла на кровать, в пылу сражения не понимая, что делает. Она размахнулась, обрушила на него подушку и задела резьбу на спинке кровати. Послышался громкий треск, и перья стали разлетаться по каюте. Джек торжествовал:

– Я победил! – И прежде чем она догадалась о его намерениях, он прижал ее к груди и поцеловал. Ему этого хотелось с того момента, как она приняла воинственную позу. Она сомкнула руки у него за спиной и приоткрыла губы, давая ему насладиться ее дыханием, сладким, как мед.

– Добыча победителя, – прошептал он.

Она засмеялась гортанным смехом, от которого он еще больше возбудился.

– И месть побежденного, – прошептала она, оттолкнула его и выхватила саблю из ножен, висящих у него на боку. Она отползала по кровати, держа перед собой саблю. – Я хочу, чтобы ты отвез меня домой.

Его раздирали противоречивые чувства. Одно – все еще не утихшее вожделение, другое – вспышка холодной ненависти за предательство. Значит, она все подстроила, чтобы заманить его в ловушку? Все же ему не верилось, что она придумала это заранее, она просто воспользовалась представившейся возможностью. В любом случае она не получит то, чего желает. Джек никому не позволит распоряжаться его жизнью.

– Этого я сделать не могу.

– Джек, я умею этим пользоваться, – предупредила она. – И воспользуюсь, если ты не отвезешь меня домой.

Джек слез с кровати и скрестил руки на груди. С нарочитой грубостью он приблизился к ней.

– Миледи, если вы хотели увидеть мое оружие, вам следовало только попросить. Честно говоря, я хотел вам его показать с того момента, как увидел вас на балу.

Она нацелила саблю ему в горло:

– Я вас предупреждаю.

Он подумал, что должен бы прийти в ужас, но вооруженные люди так много раз загоняли его в угол и никогда не могли одолеть, что и сейчас ему не составит труда ускользнуть от этой женщины.

Джек медленно отошел к сундуку, за которым торчала прогулочная трость. Лорелея глазом не успела моргнуть, как она оказалась у него в руках. Он увидел на ее лице настороженность – она ждала, что он попробует ее разоружить.

– Да, у вас такой вид, будто вам приходилось держать в руках мужское оружие.

В ее глазах вспыхнула злость, но она не дала ей выхода.

– Как я понял, отец давал вам уроки фехтования, а не только чтения и арифметики?

Он выхватил из трости тонкую шпагу. Он ей покажет, как поднимать на него меч! Стремительным круговым движением он сделал попытку выбить у нее из рук саблю, но она парировала удар.

Удивленный, Джек сделал шаг назад.

– Вас действительно учили.

– Меня очень хорошо учили, – самодовольно сказала она.

Сабля блеснула на свету, Лорелея обрушила ее на шпагу в руке Джека. Джек удивился. Он редко встречал даже мужчин, равных ей в умении. Она сделала выпад, и он даже покачнулся. Когда она проходила сзади, он резко повернулся и схватил ее в объятия; от изумления она открыла рот, и он впечатал в него свирепый поцелуй.

Лорелея взвизгнула и с размаху наступила ему на ногу. Боль пронзила его снизу доверху, и Джек с шипением оттолкнул ее. Предвидя следующее движение, он отскочил.

– Это был злобный удар, – сказал он, заставляя себя не думать о боли в стопе. Она промолчала, но горячий взгляд говорил за нее.

Джек вырвал у нее из рук саблю и отбросил оба оружия; ударившись о стену, они громко зазвенели. Он схватил Лорелею за вытянутую правую руку и прижал ее спиной к стене. Грудь ее высоко вздымалась. И хотя она только что пыталась его проткнуть его же саблей, Джек улыбнулся.

– Я предпочитаю драться подушками, – сказал он, наклонился и поцеловал ее в губы.

У Лорелеи закружилась голова, разбушевались чувства. Он ее победил! Много лет никто не мог этим похвастаться, а этот пират с легкостью выбил у нее саблю из рук! А теперь поцелуем лишает ее последних сил. Что в этом мужчине есть такого, что она жаждет его прикосновений?

Харизма и обаяние, аура мужской властности. Очарование неприрученного дикого зверя. Он человек необузданной, никому не подвластной силы. Человек, который строит свою жизнь по своим правилам, не подчиняясь чужому диктату.

Берет, что хочет, и не извиняется.

Вот сейчас он хочет ее. А если бы правда выплыла наружу, то он узнал бы, что она тоже хочет его. Ужаснувшись этой мысли, Лорелея отпрянула.

– Пожалуйста, дайте мне уйти.

По глазам она видела, что ее робкая просьба его остановила. Он выпустил ее.

– Лорелея, я не могу отвезти вас домой.

– Но мне следовало сделать попытку, – прошептала она.

– Попытка благородная, надо отдать вам должное. – Вряд ли он иронизировал. – Но никогда, никогда не пытайтесь скрестить со мной шпаги перед лицом моих людей.

– Я понимаю. – Бабушка не раз говорила ей, как важно для капитана сохранять свой авторитет перед командой.

Джек подобрал саблю и шпагу, уложил их в сундук и запер.

– Кто научил вас драться?

Лорелея пожевала губами, решая, можно ли ему рассказать. Придя к выводу, что правда ей не повредит, вздохнула и ответила:

– Бабушка.

На его лице отразилось явное недоверие.

– Бабушка?

Наслаждаясь его удивлением, она договорила:

– Моя бабушка – Анна Бонни. Думаю, вы про нее слышали.

Он засмеялся, но потом что-то вдруг изменило его настрой.

– Вы это серьезно?

– Да, вполне.

В его глазах засветилось уважение.

– Чему еще она вас научила?

– Быть осторожнее с пиратами, особенно с теми, кого зовут Джек.

На этот раз он засмеялся от души.

– Что ж, это объясняет вашу пылкость. Держу пари, вы копия своей бабушки.

– Мне так говорили.

– И все-таки вы собираетесь замуж за того британского лорда. Как выдумаете, что бы при этом чувствовала ваша бабушка?

– Гордость. Она до самой смерти сожалела о поступках, совершенных в молодости.

– Сожалела о свободе на море? – Он спросил так, как будто такая мысль была для него непостижимой.

– Она всегда так говорила, но, честно говоря, я думаю, что она любила свободу больше, чем смела признаться. О чем она действительно сожалела, так это о потере Калико Джека.

– Вашего деда?

– Да. Она его ужасно любила. – Лорелея вздохнула, вспоминая бабушку и все, что той пришлось перетерпеть, когда она вернулась в Чарлстон. – Она говорила, что напрасно ослушалась отца, что ей следовало бы сидеть дома, а не отдаваться пирату. Это была самая большая ошибка в ее жизни, и она расплачивалась за нее до конца дней.

Джек нахмурился еще больше:

– Не могу поверить, что она жалела о днях, проведенных в море.

– Я могу. Я сама видела печаль в ее глазах.

– Может, она сожалела о том, что оставила море?

Если бы ей не взгрустнулось сейчас о бабушке, она бы рассмеялась в ответ на мужскую самонадеянность Джека. Он был не способен поверить, что не все любят море так, как он.

– Нет, я знаю. Если бы она хотела вернуться, она могла бы это сделать. Отец ей предлагал.

– И она отказалась?

Лорелея кивнула. Он подошел к ней вплотную.

– Значит, чтобы загладить ее ошибки, вы собираетесь совершить собственные?

– Не понимаю.

– Вы не должны выходить замуж за Джастина.

– Почему?

– Потому что он вам не подходит. Он эгоистичный и холодный, со временем такая жизнь вас уничтожит.

– Вы его совсем не знаете!

– Я знаю его лучше, чем выдумаете. Я видел, как он с вами обращается. Как со своей собственностью, которую он стережет. Он даже подверг риску вашу жизнь ради продвижения по службе.

– Я сама согласилась пойти в таверну!

– Он не должен был даже просить об этом. – Джек погладил ее по щеке, и Лорелею охватил жар. Как же ее тянуло к нему! – Он не должен был выставлять вас перед грубой и опасной толпой. Я видел, что такие мужчины делают с женщинами, вас бы до конца жизни мучили кошмары. Когда вспоминаю, как близко вы подошли к опасной грани, я готов избить Джастина в кровь.

– Он не дал бы мне попасть в беду, я знаю.

– Но он это сделал. – Джек просверлил ее глазами. – Вы у меня на корабле. Он не смог меня остановить, как не остановил негодяя, который к вам приставал. – Джек помолчал. – Джастин вам не подходит, Лорелея.

В его глазах она видела предельную настойчивость и что-то еще. Что-то очень глубокое, взывавшее к ней.

– В тот вечер на балу я спросила вас, какого сорта мужчину вы бы мне предложили, а вы повернулись и ушли. Почему?

– В отличие от Джастина я честен с женщинами. Я не обещаю им вечную любовь. Обещаю только то, что могу дать.

– Что же это?

Он вздохнул и отошел к окну. Остановившись возле кресла, он стал смотреть на море, а когда заговорил, то так тихо, что она еле расслышала:

– Восхитительную ночь в моей кровати и наутро – прощальную записку.

Очень по-мужски. Бабушка была права: они не держат слово, они наговорят все, что угодно, чтобы получить желаемое, а потом при первой возможности сбегают.

– Джек, это так мелко.

– Боюсь, такова реальность.

– Реальность? – фыркнула она. – Любовь – вот реальность. А соблазн...

– Освобождает.

– Быстро проходит!

Он посмотрел ей в глаза:

– А любовь – нет?

– Нет! – Она старалась, чтобы он признал правоту ее слов. – Любовь – это прекрасно.

– Любовь – это орудие уничтожения.

– Неправда!

– Более, чем правда. Единственное, на что можно рассчитывать в жизни, – это на себя, и только дурак позволит другому подчинить себя.

Неужели он так слеп? Как он может не видеть правду жизни? Правду любви?

– А как же Кит? Я знаю, что вы его любите. Или вы и в этом сомневаетесь? – Ей пришло в голову, как можно еще подкрепить свою мысль. Она прищурилась. – А как же мать Кита? Он говорил, что вы любили ее больше жизни. – В этот миг на нее нашло озарение. – Вот в чем дело! Вы оплакиваете ее, как бабушка своего...

– Я вам уже сказал, что не знаю его мать, – прервал ее Джек.

Смутившись, она обдумывала то, что сказал ей Кит. Джек в три шага подошел к ней, и она испугалась: он стал холодный и злой, и она не понимала почему.

– Лорелея, давайте я расскажу вам про эту любовь. Мать Кита была проституткой в порту, не помню, в каком. Когда я отказался от ее услуг, она спросила: может, я предпочитаю мальчиков? Точнее, ее собственного мальчика.

Даже если бы он ее ударил, ей было бы не так плохо. «Неужели он говорит правду?»

– Что?!

– Я был так же потрясен, как вы. – Он с отвращением скривил рот. – Я, который поездил по миру и видел кошмарные вещи, – я был подавлен таким предложением. Ну, я и выкупил его у нее за одну гинею.

– Но Кит сказал...

– Кит не знает правду, – сказал он, и злоба на его лице сменилась грустью. – До сих пор я никому не говорил о его матери. По понятным причинам я скрыл правду от него. Может, я пират, которого рано или поздно вздернут на рее, но я до черта уверен, что лучше я, чем то, что уготовила ему мать. – Проглотив ком в горле, он посмотрел ей в глаза. – Теперь я вас спрашиваю: где была ее любовь к ребенку?

– Она явно была ненормальная, – сказала Лорелея, не в силах поверить, что кто-то может так относиться к ребенку, тем более к своему собственному. – Мой папа скорее бы умер, чем позволил кому-то пальцем до меня дотронуться.

– Счастлив за вас, – сказал он холодным, бесцветным голосом. – В моем мире такой преданности не существует.

Она осторожно погладила его лоб, мечтая, чтобы он смог посмотреть на мир ее глазами.

– Мне жаль, Джек. Мне очень жаль, что вы в это не верите, потому что любовь существует.

– Верьте в это, если хотите. Мне остается надеяться, что Джастин в отличие от своего отца окажется человеком чести и выполнит свои обязательства в отношении вас.

– Почему вы так ненавидите адмирала?

– Причин бесконечное множество, и все они мои, – убежденно сказал он.

– А вы не из тех, кто делится сокровенным, да?

– Да.

От досады Лорелея скрипнула зубами. Ей хотелось бы найти способ подступиться к нему, но он явно не хотел, чтобы к нему подступались, а раз так, то ей ничего не оставалось, как установить между ними перемирие.

– Ладно, мой недоверчивый пират, – она потянула его за руку, – раз я не могу победить вас мечом, позвольте уловить вас своей кистью.

Лорелея усадила его на кровать. Здесь он был на месте, здесь проявлялась присущая ему чувственность; даже когда он откинулся назад и лег, он излучал силу и властность. Она не знала, сможет ли перенести это на холст, но страстно желала попробовать.

Она принялась смешивать краски на палитре. Хватит ли ей таланта изобразить человека?

Так прошло полдня: Джек лежал на кровати и пристально следил за ней, она старалась отразить в портрете его личность.

В каюте витал легкий ветерок, слышались шум моря и голоса матросов. Все было на удивление мирно и спокойно. Джек с ней не заговаривал, казалось, он был поглощен наблюдением за ее работой.

Она гадала, случалось ли ему быть столь же податливым с другими, и что-то внутри говорило, что нет. Сегодня она так много о нем узнала, увидела в нем такое, о чем раньше и не подозревала. Главное – его доброта. Он спас Кита, в то время как большинство людей прошли бы мимо. Он заботился о команде. И если сказать правду, то ей бы хотелось, чтобы он так же заботился о ней.

Тишину нарушил голос Джека:

– Вы улыбаетесь. О чем вы думаете?

Она почувствовала, что покраснела.

– Ни о чем в особенности.

– Вы лжете.

Она кашлянула, обтерла тряпкой кисть.

– Ладно, Джек. Я думала о вас, если вам так хочется знать.

– Обо мне?

– Да, я гадала, сможет ли кто-нибудь вас спасти.