Юэн: После целых суток, проведенных в обществе Игоря и его компаньонов, вернуться на дорогу было сущим наслаждением. Мотоциклы жадно поглощали километры ровных российских дорог, и езда была нам в радость. Чарли уселся повыше на какой-то тюк, который он соорудил из вещей и приладил к сиденью, вытянул вперед ноги и вовсю резвился, снимая накопившееся за предыдущие сутки напряжение. Ранним вечером мы уже были в Белой Калитве и направлялись вдоль многочисленных рядов советских многоэтажек к гостинице. Это надо видеть! Бетонные коридоры, пластиковые двери, водопроводные трубы времен «Титаника» и разноцветный кафель в ванной, — отель являл собой сущее насилие над рассудком, но мне он все равно понравился. Моя спальня была отделана сосновыми панелями, и там были узорчатые ковры, оранжевые занавески, мебель шестидесятых годов, допотопные радиоприемник и большой белый телевизор, какой-то невообразимый пейзаж с изображением морского побережья на стене, лакированный шкаф и оранжевое нейлоновое стеганое одеяло на кровати. Я был вне себя от восторга. Наконец-то чувствовалось, что мы где-то в другом месте.
— О боже, мы в России, Чарли! — воскликнул я. — Я так рад, и мне очень нравится мой номер.
Чарли же страшно устал, и вечером, за ужином, началось сказываться переутомление предыдущих дней. Он пребывал в весьма дурном расположении духа, обрывал Расса, Дэвида и Сергея на полуслове и подавал свое мнение как неоспоримую истину. А потом, когда речь зашла о том, изменит ли это путешествие нашу жизнь, он вдруг поднялся и заявил:
— Какие, к черту, перемены в жизни. Два полудурка поперлись вокруг света на мотоциклах. — После чего стремительно вышел прочь.
Но я был в корне не согласен с таким определением, и к тому же путешествие уже изменило мои взгляды на множество вещей. Меня очень тронули истории тех людей, которых мы встречали по дороге. Мы путешествовали по той части мира, где столько всего произошло, где на жизнь людей сильнейшее влияние оказали война и политика. Местным жителям пришлось очень многое пережить, однако, несмотря на все это, они обладали таким чувством собственного достоинства, что я просто не мог не сочувствовать им. Больше, чем когда-либо, я осознал сейчас собственную врожденную подозрительность к чужакам и твердо решил избавиться от нее. Я знал, что схожие чувства наверняка испытывал и Чарли. Он лишь поддался усталости. На следующий день, когда я наблюдал за Чарли, внимавшим гиду, который рассказывал нам о казаках и их истории, как они подвергались гонениям и эксплуатировались царями и коммунистами, я ясно видел, что и на него произвели впечатление их старания возродить свои традиции. Потомки казаков основали центр для молодежи, дабы передать им наследие предков, хотя многие сейчас, увы, были безработными или злоупотребляли алкоголем. Один парнишка продемонстрировал нам исконно казачье мастерство верховой езды — он лежал на спине на лошади, пока та галопировала на арене, заставлял ее кланяться и вставать на дыбы. Между мальчиком и лошадью ощущалось невероятное взаимопонимание, и я видел, что это нашло отклик в сердце Чарли. Он даже немного проехал специально для мальчика на заднем колесе, когда мы уезжали.
Мы направились в Волгоград, мчась по плоской, как блин, местности. В лицо постоянно хлестал резкий ветер, и еще нас изводила милиция. Они, разумеется, лишь делали свою работу, но для нас это было помехой, лишней проволочкой, замедлявшей наше продвижение. Каждый раз возникавшие перед нами милиционеры имели суровый и мрачный вид, однако стоило лишь нам снять шлемы, как они расслаблялись, улыбались и говорили по-английски, проверяя наши документы и объясняя по карте дорогу дальше. Большей частью их даже не интересовали наши паспорта: они лишь хотели разглядеть наши мотоциклы и поупражняться в английском.
Гораздо хуже пристального внимания милиционеров был ветер. На широких открытых равнинах от его порывов негде было укрыться, и мы просто выбивались из сил. Ветер хлестал нас по телу и бил по голове, из-за чего мотоцикл бросало из стороны в сторону. Все время приходилось наклоняться под углом сорок пять градусов, и временное облегчение наступало, лишь когда мы проезжали мимо фур. Тогда ветер ненадолго прекращался, а голова и шея получали краткую передышку, пока — бах! — при обгоне грузовиков ветер вновь не обрушивался на нас, и тогда приходилось вцепляться в мотоцикл, чтобы не сдуло с дороги. Нам так отчаянно хотелось добраться до пункта назначения, что мы пропустили обед, из-за чего вымотались еще больше, и последние шестьдесят пять километров были сущим наказанием. Половину из двухсот семидесяти километров до Волгограда я вообще проехал с полузакрытыми глазами.
Недалеко от города мы остановились возле довольно примитивной заправочной станции, чтобы пополнить запасы горючего. Чарли оплатил вперед двадцать литров, однако этого оказалось недостаточно, чтобы наполнить наши бензобаки, поэтому он вернулся в сторожку заправщика, чтобы попросить его переключить насос на свободную подачу, и продолжил наполнять бак.
— Выключите насос! — заорал Чарли, появляясь рядом со мной.
Я обернулся. Бензин хлестал из бака по всему его мотоциклу, в том числе и по обжигающе горячим выхлопным трубам.
— Блин… Насос не выключается! — завопил я, наблюдая, как Чарли пытается заткнуть большим пальцем наконечник шланга. И тут струя бензина из-под его пальца брызнула прямо мне в лицо.
— А-а-а-а-а, мои глаза! — заорал я, ослепленный бензином, тут же обрушилась боль. Каким-то образом мне удалось вытащить бутылку с водой, и я начал промывать глаза. К счастью, за несколько мгновений до этого на заправку въехала группа поддержки. Василий схватил меня, осмотрел глаза и промыл их.
— Великий боже… Прости меня… Так ужасно видеть, как мой товарищ… Бензин прямо в глаза… И потоки воды… И все это натворил я, — в полнейшей панике бормотал Чарли. — Какой ужас, и это я один во всем виноват, ну что я, блин, за идиот. Я наверняка и так уже тебя достал, а теперь еще и это… Боже! Что же делать? Я просто с ума схожу.
— Чарли, уже все прошло.
— Ох… Прости, друг.
— Ты не виноват, — успокаивал я его. — Мне просто случайно брызнуло прямо в глаза, когда ты перекрыл наконечник. Простое совпадение. У комиков и то не получилось бы лучше.
— Ох, блин, прости, друг.
— Да ладно, говорю же тебе, это случайно вышло. — Несмотря на то, что пострадавшим был я, мне же еще приходилось утешать Чарли.
— Ладно хоть врач вовремя подоспел и помог, — не унимался он. — И струя была маленькой…
— Не такой уж и маленькой.
— Мне было так жутко.
«Ему, видите ли, было жутко!» — подумал я, растирая глаза, которые все еще жгло.
— Понимаешь, это был такой шок, — продолжал Чарли. — Бензин так и хлещет из моего мотоцикла, а я никак не соображу, как, блин, остановить его.
— Впредь нам обоим наука, — отозвался я. — Если подобное вдруг случится снова, мы просто бросим шланг, и пусть себе поливает землю бензином. Так ведь он никому не причинит вреда, а?
— Ну и фиговый денек сегодня выдался! — сменил тему Чарли. — Ветер! Как будто кто-то целый день бьет тебя по голове. У меня башка разболелась.
— Попроси у Василия таблетку.
— Я уже заглотил анальгина, — сказал он.
— Может, морфия тебе дать? — пошутил я. — Или, еще лучше, пиццу?
— Вау! Хочу «Американскую горячую» из «Пицца Экспресс» с сырной добавкой плюс салат! — Чарли заметно оживился.
— Я тоже, пожалуй, закажу в «Пицца Экспресс». Возьму-ка «Маргариту» с анчоусами и пепперони. А салат не хочу. Мне просто две пиццы.
— Я сейчас захлебнусь слюной, — не выдержал Чарли. — Черт… Мой желудок просто взбунтовался…
На этом инцидент был исчерпан, и мы вновь сосредоточились на дороге, оставалось последних несколько километров. Когда мы добрались до Волгограда, Василий первым делом повел меня в больницу. Мы долго бродили по длинным коридорам в поисках кабинета офтальмолога. Врач усадила меня перед каким-то прибором и велела вслух читать таблицы, что было отнюдь нелегко, поскольку буквы там были русские. Потом я ждал в коридоре и решил пока позвонить своему врачу в Англию. Он делал мне лазерную коррекцию близорукости, чтобы во время путешествия не надо было надевать очки под шлем. Врач кое-что посоветовал мне насчет лекарств, которые прописала офтальмолог, и сказал, что если бы я сразу не плеснул себе в глаза воды, то бензин ожег бы роговицу и я не смог бы ездить на мотоцикле целых две недели. Невеселая перспектива, хорошо что в критический момент безукоризненно сработал инстинкт — немедленно промыть глаза.
Мы с Василием вернулись в гостиницу, в прошлом тут селили высокопоставленных функционеров из КПСС и КГБ, а также членов Политбюро, когда они наведывались в город. Мы с Чарли бросили монетку, чтобы разыграть номера — я выиграл и оказался в огромных апартаментах.
— На этой самой кровати некогда спал Никита Хрущев, — похвастался я Чарли, которому досталась крохотная комнатка.
— Надеюсь, они сменили простыни, — отозвался он.
Нам разрешили остановиться в этой гостинице, потому что там имелась охраняемая стоянка, но кроме нас других постояльцев в ней не было. Снаружи она была отделана бетонной плиткой и выглядела довольно обшарпанной. Внутри, однако, зрелище было впечатляющим. Как и многие места в России и на Украине, она словно бы затерялась во времени — в данном случае, в конце пятидесятых годов прошлого века. В фойе стоял рояль, на котором я не удержался и поиграл, а телефоны словно были позаимствованы из фильма «Из России с любовью». После длительной гонки на пронизывающем ветру мы были совершенно разбиты, поэтому рано поужинали и отправились в находившуюся через дорогу баню, помнившую не одного советского лидера. Пропотеть в парилке да похлестать друг друга дубовыми вениками — именно это нам сейчас и требовалось. По возвращении в гостиницу мы узнали, что Клаудио наконец-то сдал экзамен, получил права на вождение мотоцикла и уже вылетел к нам в Волгоград. Новость была замечательной. Теперь мы могли проделать самую трудную часть пути, имея при себе квалифицированного оператора, не отвлекаясь на то, чтобы снимать друг друга.
На следующее утро мы обсудили дальнейший путь.
— Мы вот-вот окажемся в совершенно иной местности, — сказал я, — и гостиниц там не будет. Нам придется разбивать на ночь лагерь, самим готовить еду и очищать воду. Я хочу лишь знать, готовы ли мы к этому. Все ли оборудование у нас есть? Ничего не упустили? Потому что, если вдруг упустили, у нас еще есть время пополнить снаряжение.
После завтрака мы все распаковали и затем уложили снова. Вроде бы полный порядок. Я и так уже долгое время восхищался BMW, но в то утро просто влюбился в него. Я возился на автостоянке со своим мотоциклом, слушая музыку через шлемофон — перекладывал сумки, устранял мелкую поломку седла. Я оглянулся и увидел, что из гостиницы вышел Чарли. Он тоже слушал плеер, и я понял, что он разделяет мои чувства. До чего же замечательно! Вся команда здесь, на автостоянке. Группа поддержки проверяет внедорожники и оборудование. Все у нас в совершеннейшем порядке. Вот оно, счастье!
Я не боялся предстоящих трудностей. Физически и морально я был к ним подготовлен и даже предвкушал эти трудности. Единственное, что меня тревожило, это мои отношения с Чарли. Порой они становились немного натянутыми — когда мы были вместе с группой поддержки, между нами вспыхивали ссоры. Предыдущим вечером я просматривал материал, отснятый в Шефердс-Буш за три месяца подготовки к путешествию. Я заскучал по тем беспечным денечкам, когда Чарли и я столько смеялись.
Мы были так близки тогда. Но за последнюю неделю все изменилось. Создавалось впечатление, что мы с Чарли как будто держались в стороне друг от друга, словно бы путешествовали по отдельности, а не вместе. Возможно, сказываются первое напряжение, тоска по близким. Да и путешествие наше приобретает все больший размах, причем самая трудная часть его еще была впереди. Вот уже две недели мы не снижали заданный темп. Пятьсот километров в день или даже больше стали для нас едва ли не нормой. Частенько мы останавливались только для того, чтобы поснимать или перекусить, или потому что засыпали за рулем. Да, это были замечательные дни, но мы с Чарли потихоньку отдалялись друг от друга. Мне так хотелось просто подурачиться, как в былые времена.
Меня беспокоило также и то, что пока что мы прошли лишь самую простенькую часть пути. Я знал, что впереди нас ждали серьезные трудности, и, мысленно возвращаясь к нашим февральским тренировкам по бездорожью в Уэльсе, когда я отчаянно пробивался за Чарли чувствовал настоящий страх. Тогда я совершенно пал духом и утратил веру в себя. И теперь мне уже становилось не по себе от одних лишь мыслей о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири. Для меня три этих названия были самой сутью приключения, и я понимал, что расслабиться мы сможем только тогда, когда они окажутся позади.
Закончив подготовку мотоциклов, мы отправились на осмотр достопримечательностей, покатались на лодке по Волге, погоняли на картах, а потом посетили военные мемориалы. Прошлым вечером мы звонили своим матерям, и обеим было что сказать о Волгограде. В свое время моя мама готовила к выпускному экзамену по географии задание по Волге и была уверена, что уж это ей точно не пригодится, поскольку Волгу она никогда не увидит. И вот теперь она сказала, что через столько лет я увидел эту великую русскую реку за нее. Мать Чарли, немка по национальности, вспомнила, как во время войны в этот город (он тогда назывался Сталинград) отправляли совсем молоденьких солдат, почти большинство из которых так и не вернулись назад. Сталинградская битва стала самым кровавым сражением в истории человечества. Здесь погибло около двух миллионов человек, в большинстве своем русских, но также и огромное количество немцев, румын и итальянцев. Зимой 1943 года из-за продолжительных уличных боев, в результате которых было уничтожено восемьдесят процентов зданий, населению Сталинграда пришлось выживать в невероятно тяжелых условиях. Там было даже хуже, чем в окопах Первой мировой войны. Русским ничего не оставалось, как биться с немцами врукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» — «крысиная война». Сражались даже за коллекторы; на протяжении нескольких недель велись близкие бои в элеваторе — огромной башне, где советские и немецкие солдаты находились так близко, что слышали даже дыхание друг друга. Вконец измученный от голода и жажды взвод советской армии под командованием сержанта Якова Павлова захватил в центре города трехэтажное здание. Обложив дом минами, установив в окнах пулеметы и сломав подвальные стены, чтобы обеспечить доступ к припасам и коммуникации, они превратили здание в неприступную крепость. К тому же Павлов придумал поставить на крыше противотанковую пушку. Немецкие танки просто не могли поднять свои стволы достаточно высоко, чтобы уничтожить эту пушку, которая безнаказанно расстреливала бронемашины. Павлов удерживал этот дом на протяжении целых пятидесяти девяти дней, когда к нему наконец пришла подмога. Это произошло незадолго до контрнаступления русских весной 1943 года.
Немцам пришлось отступать, и это стало для них началом конца войны на Восточном фронте.
Мы стояли подле остатков Дома Павлова, выгоревшего угла жилой многоэтажки, ставшей поворотным пунктом в войне, и думали о том, что хотя люди, которых мы повстречали в пути, были такие же, как и мы, однако все памятники, которые мы видели в Словакии, на Украине и в России, были посвящены войне. Это неизменно были люди с автоматами, солдаты или рабочие, вставшие на защиту родины. Получается, что в конечном итоге люди увековечивают именно войну, как здесь, так и на Западе. Это очень грустно.
Чарли: На следующее утро мы направились в Астрахань. Мы проехали мимо гигантского нефтеочистительного завода и других промышленных предприятий, которые за пределами Волгограда тянулись часами — целые километры раздолбанных заводов и ржавеющих труб, постепенно сменившихся рядами домишек и садовых участков, а затем гладкой дорогой посреди открытой местности — по ней мы ехали вдоль Волги до Каспия весь оставшийся день. Мы остановились выкурить по сигаретке и отдохнуть и увидели, как по земле довольно быстро ползет змея с черной спинкой и желтым брюхом.
— А здорово вот так мчаться, все вперед и вперед, — сказал я Юэну, пока Клаудио снимал невдалеке пейзажи.
— Не могу свыкнуться с мыслью, что это последний участок нормальной дороги, — отозвался Юэн. — Но ты прав, и впрямь здорово. Я словно вдруг оказался в своих воплощенных фантазиях. Несся и думал: «Боже, вот оно, вот то, о чем я так мечтал все это время. Степь, степь, степь. Ни ветерка. Хорошая дорога. Просто феноменально!»
Настроение было отличным, и его не испортило даже то, что нас опять несколько раз останавливала милиция: Юэн разыгрывал карту Оби-Вана, показывая свою фотографию — кадр из «Звездных войн». Никаких проблем с ментами не возникало — просто счастье какое-то. Единственное, что произвело на нас угнетающее впечатление, была автокатастрофа. Два парня, один из них с окровавленным лицом, вылезали из «ауди», влетевшей в кювет. Водитель «Лады», стоявшей посреди дороги с продавленной крышей, определенно был мертв. На месте аварии скапливались прохожие, и мы пробрались через толпу, надеясь, что с теми двумя все будет в порядке. То было своевременное напоминание о последствиях рискованного обгона, каковых мы нагляделись достаточно. Если вспомнить, сколько машин пытались выдавить нас с дороги, становилось ясно, что и мы вполне могли бы попасть в подобную аварию. Я заметил, что мы невольно снизили скорость после увиденного.
Плодородные равнины сменились песчаными пустынями, пред нами предстал один из первых ликов Казахстана — вот уж действительно «пампасы».
— Завтра Казахстан! — прокричал я Юэну, когда мы остановились в конце дня в Астрахани. — Уже совсем близко, чувак!
Вечер только начинался, и возле гостиницы, где мы припарковались, русская играла со своей дочкой, крепко сжимавшей в маленькой ручке Барби — нас тут же пронзила тоска по собственным дочерям. И тут появился какой-то мужчина и заговорил с этой женщиной.
— Извините, я услышал, как вы говорите, — вмешался Юэн, — и сдается мне, что тут не обошлось без шотландского акцента.
— Ага, — ответил незнакомец, — я из Керкалди.
— Да ну! Я проучился там год в театральной школе. А что вы здесь делаете?
— Работаю на нефтепромыслах.
— Здорово, что мы встретились. А мы путешествуем вокруг света. То есть вокруг северного полушария.
— А я, между прочим, слышал о вас.
— Правда? Ну вот, пока что мы добрались досюда.
— Здорово. Это, кстати, единственный отель в городе…
— Что, правда?
— Ну, есть еще пара местечек, но…
— Что ж, судя по всему, на какое-то время это будет наша последняя гостиница. А вам не приходилось бывать в Казахстане?
— Я проработал там четыре года, и мы только что запустили проект здесь, на Каспии, так что на самом деле я живу в Казахстане, в Аральске.
— Ну и как там? Мы двигаем на юг, в Алматы. Не очень там? То есть… Я имею в виду, чего только мы не наслушались.
— Да как везде, — отозвался шотландец. — Слишком большое пространство, чтобы населить его одними только идиотами. А нормальные люди везде есть.
— Рад это слышать.
— Казахи еще только-только встают на ноги, и им еще многое предстоит, но с ними вполне можно иметь дело.
— Ну, рад был познакомиться. До чего же приятно встретить земляка из Керкалди. Если буду в тех краях, передам привет.
— Спасибо! — ответил шотландец. — Может, еще и увидимся. — Ну надо же, мы промчались четыре с половиной тысячи километров и наткнулись на парня, как выразился Юэн, «из соседнего квартала». Похоже, мир гораздо меньше, чем он таковым кажется после стольких дней, проведенных в седле.
Тем вечером я смотрел видеозапись, которую Клаудио привез из Лондона, и мне сразу бросилось в глаза, что мы утратили то веселье, которым так искрились все три месяца на Бульвер-стрит. Юэн стал, на мой взгляд, чересчур обидчивым и принимал все слишком близко к сердцу. Я понимал, что нам нужно немного расслабиться. Без чувства юмора далеко не уедешь. Однако в тот период нам было не до веселья — сказались все эти стрессы, постоянная напряженная езда, плотный график и разлука с близкими.
Следующим утром мы пересекли российскую границу. Как и обычно, поначалу нам не разрешали снимать. Но уже через пять минут фотоаппараты были расчехлены, пограничники просили автографы и фотографировались с Юэном, упрашивая его надеть их широкие фуражки и даже расписаться в их паспортах. Затем мы проехали километров восемь или десять до одной реки в дельте Волги. На том берегу был уже Казахстан. Всего лишь короткая переправа — и мы попадем из Европы в Азию. Паром оказался достаточно широк, чтобы вместить, кроме нас, еще два грузовика. На европейской стороне была специальная бетонная пристань, на азиатской — ничего. Капитан вывел свое плоскодонное судно на песчаную гряду, открыл ворота, и мы выехали на берег.
Уже ощущалась основательная разница. Мы миновали казахское приграничье, ряды ветхих лачуг, и увидели целую делегацию встречающих. Эрик, наш местный посредник, с которым мы несколько раз встречались в Лондоне, стоял рядом с местным мэром. Две девушки в национальных костюмах держали подносы с кумысом из верблюжьего молока. На вкус этот напиток оказался шипучим, напомнив мне газированный йогурт из козьего молока. Пришлось заставить себя проглотить его. К счастью, нас попотчевали также и лепешкой, перебившей вкус кумыса — ох, и гадость, я вам скажу! Когда все формальности были соблюдены, мы в сопровождении полицейской машины отправились на обед к мэру, где нас попытались напоить водкой. Но поскольку мы планировали проехать еще триста пятьдесят километров до Атырау, пришлось принести извинения и сократить время обеда. Пока мы его ждали, появился фольклорный ансамбль. Нас развлекали женщина с гитарой, еще две в национальных костюмах и мужчина в темном костюме с балалайкой, который весь расцветал, когда мы ему аплодировали. А потом подали чай. Просто великолепный, ну прямо как английский. Мы сразу почувствовали себя дома.
— Чай в Казахстане всегда такой хороший? — спросил я мэра.
Эрик перевел его ответ:
— Чай на завтрак. Чай на обед. Чай на ужин. Если у казаха не будет чая, он умрет.
— Как далеко до Алматы? — поинтересовался я: ведь именно там мы запланировали следующую продолжительную остановку.
— Больше трех тысяч километров, — ответил Эрик.
— Вау! Три тысячи километров до Алматы. Боже! — Это было две трети от уже пройденного нами расстояния. Оказывается, мы сейчас находились ближе к Праге, нежели к Алматы, бывшей столице и коммерческому центру страны.
— До середины маршрута дороги вполне приличные, — сообщил Эрик, но вот от Атырау до Аральского моря они хуже некуда.
— Ничего страшного, — заверил Юэн. — Для нас, наоборот, чем хуже — тем лучше.
Мэр настаивал, чтобы всю дорогу до Атырау, где мы собирались остановиться вечером, нас сопровождала полиция. После долгих переговоров он сдался, и мы отправились в путь. Мы установили себе норму, триста двадцать километров в день, однако шоссе сразу же превратилось в ухабистую проселочную дорогу, засыпанную гравием, — сущий кошмар для мотоциклов. Порой попадались небольшие заасфальтированные участки, но они были настолько разбиты, что казались хуже грунтовки.
— Следи за дорогой, чувак, — сказал я по рации. — Поосторожнее на этом песочке.
— Похоже, норму мы сегодня не выполним, — отозвался Юэн. — Да уж…
Неужели тут повсюду такие дороги — вот ужас-то! Я никак не ожидал, что они сразу же будут настолько плохими. А ведь Эрик считал эти дороги вполне приличными. Потом они станут еще хуже. Было от чего пасть духом.
— Господи, да мы же тут вымотаемся до предела, — возмущался Юэн по рации. — Я проехал всего каких-то пятнадцать километров по Казахстану, и уже словно выжатый лимон. Как вы там? В порядке? Клаудио? Как ты, Клаудио? Чарли, давай ты поведешь.
— Чего? — не врубился я.
— Иди впереди, пожалуйста, — голосил Юэн. — Хочешь?
— Сам иди. Мне и здесь Неплохо.
— Да ну тебя…
Юэн: Приходилось соблюдать осторожность. Когда мы проехали по Казахстану километров двадцать, дорога исчезла совсем. Нам пришлось скакать вниз по склону по путаной гравийной дороге, и так несколько километров, пока вновь не появился асфальт. «Господи, — думал я, — в этой стране нам приходится покрывать огромные расстояния, и на это уходит столько времени». Мы ожидали условий много лучше. Когда я осознал, во что мы влипли, то покрылся холодным потом, а к горлу подступила тошнота.
Ландшафт, впрочем, был восхитителен. Нас окружала пустыня. Мы увидели первого верблюда: он стоял посреди дороги и пялился на нас, пока мы проезжали мимо. У него в носу было кольцо, означавшее, что он кому-то принадлежит, и вдобавок верблюда специально покалечили, чтобы не сбежал. Не самый гуманный способ обращения с животными.
— Давайте остановимся, — это был Клаудио, как обычно желавший поснимать.
Мы остановились на обочине. Пока Клаудио готовил камеру, мы с Чарли шумно резвились, изображая Дэвида Аттенборо.
— Вот мы в самом сердце Казахстана, — хрипло прошептал Чарли в манере Аттенборо. — И прямо позади меня редчайший верблюд. Верблюд верблюдикус.
Шлеп! Верблюд, равнодушный к нашему фиглярству, обрушил на дорогу порцию дерьма.
— Я напугал его до усеру, — пошутил я.
Мы осмотрелись по сторонам. Нас окружала пустыня. С одной стороны виднелось несколько лачуг, и больше ничего. Наши мотоциклы стояли бок о бок, гравийная дорога устремлялась вдаль.
— Черт, ну до чего же здорово! — произнес я. — Пейзаж как на обложке книги Теда Саймона. — Именно книга Саймона «Путешествия Юпитера» и вдохновила меня на эту затею. Его рассказ о четырехлетием кругосветном путешествии, которое Тед совершил в начале семидесятых, и произвел на меня огромное впечатление. На обложке этой книги — фотография автора, склонившегося над рулем своего 500-кубового «Triumph Tiger» где-то посреди Африки.
— До чего же красавцы, — сказал я, указывая на мотоциклы. — Просто сердце радуется. Давай сфотографируемся.
Клаудио установил камеру, а мы с Чарли встали перед мотоциклами.
— Знаешь, мы должны быть уверены, что здесь мы будем одни, — сказал я. — Ты, я и Клаудио. Никакой группы поддержки. Всегда только мы втроем. И больше никого. Так будет лучше.
Мы подождали, пока мимо проедет грузовик. Затем за Клаудио появилась белая «Лада» и остановилась прямо рядом с ним. В ней ехали четверо: двое спереди и двое сзади.
— Здравствуйте, — сказали мы им по-русски.
Люди в машине в ответ улыбнулись. Водитель открыл дверцу и смерил взглядом сначала камеру, потом Клаудио. И когда я готов был рассказать им о нашем путешествии вокруг света на мотоциклах, один из парней на заднем сиденье скинул куртку, достал пистолет и направил его на Чарли, а затем на меня. Я смотрел прямо в дуло пистолета. Он так его и держал, направив прямо на меня, и это длилось целую вечность. «Вот, блин, — думал я. — ну, мы попали». Я понятия не имел, что произойдет дальше. Может, незнакомцам нужна была видеокамера, может, они хотели ограбить нас, а может, и что похуже. Затем парень с пушкой заржал, обнажив два ряда золотых зубов. Водитель захлопнул дверь, и они умчались, оставив меня дрожать, как осиновый листок. Оказывается, это была всего лишь безобидная шутка. А я-то уже распрощался с жизнью.
— Гос-по-ди. — Это был Чарли, стучавший себе в грудь, словно говоря: у меня от таких шуточек чуть инфаркт не случился.
Забавный парень, — со смехом сказал Клаудио. Его это, видите ли, позабавило. — Он целил прямо в тебя.
— Блин… — выдавил я, — я смотрел прямо в дуло.
— Ничего подобного, — возразил Чарли, — он целился в меня. Это я смотрел в дуло. Я смотрел прямо в дуло. И не понимаю, как ты мог смотреть прямо в дуло, если в тебя даже не целились.
— Не заморачивайтесь, — пожал плечами Клаудио. — Люди просто пошутили. — Для нашего Клаудио заглядывать в ствол было не внове. Он вел съемки в зонах военных конфликтов уже двадцать лет и брал интервью у Усамы бен Ладена еще задолго до того, как о нем услышало большинство из нас. Но мы с Чарли были в шоке, и наш энтузиазм заметно поубавился. Мы боялись, что в Казахстане беззакония будет даже больше, чем на Украине. Джейми Лоутер-Пинкертон говорил нам, что в этих краях каждый уважающий себя мужчина имеет оружие. Оно является лишь признаком благополучия, и для большинства людей это все равно что завести собаку. Но легче от этого не становилось. Ничего себе шуточки — вот так направить ни с того ни с сего пушку на абсолютно незнакомого человека! Мы сели на мотоциклы, и я попытался отвлечься, но жуткая сцена никак не выходила у меня из головы. Лишь за несколько минут до инцидента мы обсуждали, как бы избавиться от группы поддержки. Теперь же каждая встречная машина расценивалась мною как потенциальная угроза, и я гадал, стоило ли во все это, черт возьми, ввязываться.
Дорога становилась все хуже и хуже. А когда мы подумали было, что непроходимее она уж вряд ли станет, то тут же убедились в обратном. Порой это напоминало езду по лунному ландшафту, состоящему из песка и гравия — двух из трех самых страшных кошмаров мотоциклистов. Недоставало только грязи.
Мы проезжали мимо сотен нефтяных вышек — то был самый богатый нефтью район Казахстана — и бесчисленного количества верблюдов, ослов, лошадей и коз. И посреди этого чужого и враждебного края меня вдруг поразила картинка — кобыла с жеребенком, — я немедленно вспомнил о своих дочках. А когда я затем увидел верблюжонка, на глаза навернулись слезы. Я подумал о младшенькой, Эстер. Разлуку с ней я переносил тяжелее всего, потому что малышка не понимала по-настоящему, почему меня не было дома. Жена рассказала, что Эстер начала искать меня в комнатах наверху, показывая на спальню и требуя папочку. С Кларой было полегче — я мог разговаривать с ней по телефону и слать ей открытки, Эстер же объяснить мое отсутствие было невозможно.
Солнце скрылось за тучами, поднялся ветер, температура резко упала, и я стал мечтать о горячей ванне. Мы проехали мимо заброшенных зданий, покрытых таким слоем пыли, словно на них высыпали гигантский куль муки. Километров за шестьдесят до Атырау нас остановил полицейский. Невероятно толстый, в огромной фуражке, он напоминал огромного плюшевого мишку. Фыркая, кривя губы и покачивая головой, он отказался пропустить нас дальше без полицейского сопровождения. Наша попытка договориться с этим несгибаемым блюстителем порядка происходила под аккомпанемент автомобильного гудка. Маленький мальчик, лет трех, сидевший во внедорожнике неподалеку, бибикал вовсю.
— Забавно, — сказал Чарли, — маленькие мальчики одинаковы во всем мире.
Мы въехали в город, ведомые полицейской машиной. Мигающие фары «Лады», вспышки мигалки и постоянные вопли в мегафон толстого полицейского, приказывающего пропускать нас на красный свет и на всех перекрестках, — все это не способствовало тому, чтобы прибыть в город незаметно, как мы планировали. Хорошо хоть, по крайней мере, нам не пришлось искать гостиницу. Впрочем, было нечто сюрреалистическое в этом полицейском эскорте в казахском захолустье. Странное у меня возникло ощущение в стране, где я прежде никогда не был, в городе, о котором у меня не было совершенно никаких представлений. Это были словно кадры из фильма Дэвида Линча.
Я заметил впереди толпу, собравшуюся на придорожной автостоянке. Когда мы приблизились, замелькали вспышки фотоаппаратов и телекамер, и я понял, что на нас готова наброситься целая свора журналистов.
— Великий боже, телевидение, — прошептал я по рации. — Ах, чтоб вам провалиться — сдали нас прессе! Этого только нам и не хватало.
Полицейская машина въехала на стоянку, и толстый полицейский выпрыгнул из нее.
— Стойте здесь, — велел он.
Все это не особенно вдохновляло: какой-то незнакомый тип отдает нам приказы; мы должны стоять там, где нам не нравится, в обществе людей, с которыми мы не желали общаться; да вдобавок нам еще ничего толком не объяснили. Я слишком устал, чтобы ясно соображать, и так и не сказал ничего умного перед назойливыми камерами. Я хотел лишь принять душ да поесть. Полицейская машина тронулась, мы пристроились за ней, а журналисты попрыгали в свои фургоны и легковушки и поехали за нами. В гостинице суматоха началась по новой — представители СМИ проследовали за нами в отель и окружили нас в фойе, пока я, Чарли и Клаудио пытались зарегистрироваться. Все жаждали пожать нам руки и получить автографы. Наконец они все-таки удалились. Ну слава богу!
Чарли: На следующее утро мы совершили небольшой круиз по реке Урал до Каспийского моря, чтобы посмотреть на ловлю осетровых. Старая посудина чудесно пахла дизельным топливом, а капитан был самым что ни на есть морским волком — обвисшие седые усы, поношенная старая фуражка и здоровенный нос, который, по нашим подозрениям, являлся следствием злоупотребления водкой. Пока местные рыбаки гребли в плоскодонках, волоча за собой в мутной коричневой воде сети, а большие буксиры тащили по реке баржи, мы устроили себе восхитительный обед из анчоусов, вяленой рыбы, салата, ухи из осетра и кучи икры. В жизни не пробовал такой вкусной икры, и я все не мог наесться, не без иронии подумывая о том, что мы сами вот-вот убедимся, насколько осетр опасно близок к исчезновению. Икра, которую мы ели, считается лучшей в мире; она более темная и качественная, нежели иранская. Когда местные рыбаки сказали нам, что они продают ее лишь по сто долларов за килограмм (ничтожно мало по сравнению с ценами в Лондоне или Нью-Йорке) и что ее покупают некоторые звезды Голливуда, у меня появилось искушение учредить компанию, которая будет заниматься импортом этого деликатеса. За обедом рыбаки рассказали нам о новом методе добычи икры: рыбам делают нечто вроде кесарева сечения. Живую рыбу разрезают вдоль, извлекают из нее икру, а затем зашивают и выпускают обратно в воду.
— Рад слышать об этом, — сказал Юэн. — Иначе осетр просто исчезнет.
— Да, у нас есть поговорка, — подхватил я, — что курицу, несущую золотые яйца, не убивают. Ох, бедный осетр! Еще тарелочку икры, пожалуйста!
На лодочной прогулке у нас было время оценить свои достижения на тот момент и спланировать путь до Алматы. Всего один день в Казахстане, а мы уже начали выбиваться из графика. Неудивительно, ибо мы разрабатывали маршрут на Бульвер-стрит, не потрудившись предварительно разузнать о состоянии местных дорог и возможностях приобрести в Казахстане топливо. Юэна очень тревожило, что мы доберемся до Нью-Йорка на несколько недель позже намеченного, ему ведь предстояло вернуться к работе. А ведь приходилось помимо всего прочего учитывать, что ввиду ухудшения состояния дорог возрастает и вероятность падения кого-либо из нас, либо же поломки мотоцикла, а это, в свою очередь, также может задержать нас в пути.
— Меня начинают пугать уже одни расстояния, — признался Юэн. — Может, по всему Казахстану дороги такие же отвратительные. Откуда нам знать? А ведь впереди у нас еще Монголия, где дорог просто нет, а затем Сибирь и Дорога Костей. И как, интересно, мы будем справляться с этим изо дня в день? Я так понимаю, нормального асфальта уже больше не предвидится, так?
— Так-то оно так, но ведь грузовики ездят от Волгограда до Алматы, — ответил я, — а раз сможет проехать грузовик, то должны и мы, разве нет? Во всяком случае, пока погода держится…
Во время нашего разговора на борт поднялся инспектор рыбнадзора, с сигаретой в уголке рта и темных очках. Он пришвартовал свой катер и весьма эффектно перепрыгнул к нам на палубу. Умеют некоторые люди себя подать.
Инспектор взял нас к себе на катер и стал носиться по Каспию в поисках браконьеров. Это не заняло много времени. Браконьеры, одетые в куртки цвета хаки и плотные кожаные шапки с опущенными ушами, завязывавшиеся под подбородком, ловили в море с лодки, битком забитой осетрами. Злоумышленники совершенно не раскаивались.
— Осетр — наш хлеб, наша жизнь, — говорили они. Уверенные, что у них есть право ловить в море рыбы сколько влезет, браконьеры даже пользовались GPS-навигаторами, чтобы обозначать места установки сетей и ночью возвращаться за трофеями. После непродолжительных поисков мы обнаружили одну такую сеть с попавшимся осетром. Нам очень понравилось высвобождать чешуйчатую доисторическую рыбу и отпускать ее в море.
Юэн: Надеясь избежать очередного полицейского эскорта, мы встали на заре и отправились в путь рано утром, но не тут-то было. Полицейский поджидал нас в машине, на сиденье рядом с ним обнаружились бутерброды и термос чая. Так что мы покинули Атырау таким же образом, как и прибыли. На окраине города полицейский остановился, пожал нам руки и указал поворот налево, в Дозу. Мы рванули вперед, счастливые, что снова в дороге, ни о чем не беспокоясь и надеясь лишь на лучшее. Довольно скоро мы доехали до Дозы: захудалый городишко, где дорога была залита водой и превратилась в трясину. Посреди города Чарли свернул налево, на дорогу, сплошь усеянную рытвинами.
— Не знал, что нужно ехать сюда, — сказал я. — Ты уверен?
— Вроде так, если верить моему GPS, — отозвался Чарли. — Блин, если вся дорога будет такой, нам крышка!
Через какое-то время грязь кончилась. Теперь под колесами у нас был асфальт, хотя и весьма разбитый.
— Пока ничего, — прокомментировал я. — Но никак не могу отделаться от чувства, что эта безопасность обманчива. — Около восьмидесяти километров я наслаждался ездой, маневрируя меж выбоинами, словно играл в компьютерную игру. Я оказался в безмятежном пространстве, где все замедлилось, и в голову хлынули всякие мысли. Мы летели ясным морозным утром по пустыне. Я не сомневался, что запомню эти картинки на всю оставшуюся жизнь.
— Ты только глянь на тот грузовик! — прозвучал голос Чарли по рации. — Последние несколько грузовиков, что я здесь видел, были заляпаны грязью. Почти до самой крыши. Не знаю, в чем тут дело, но боюсь, нам это не сулит ничего хорошего!
Вскоре мы убедились в справедливости его предчувствий, когда прибыли в очередной неописуемый городишко. Он по колено утопал в грязной жиже. Остановившись для определения координат, мы буквально через несколько секунд были окружены толпой мужчин и подростков, каждый из которых предлагал свой путь до Актобе. Решив последовать указаниям пожилого мужчины, мы вскоре оказались в тупике на окраине города, утопая в вязкой и скользкой грязи, рядом с железнодорожной веткой, среди брошенных ржавеющих грузовиков и пустовавших бетонных зданий. Сначала упал Клаудио, потом поскользнулся и я. Снова набежали местные и опять загалдели, теперь показывая уже в совершенно противоположные стороны, — Вот гребаные дороги! — выходил из себя Чарли. — Господи! Если они и дальше будут такими же, нам придется выбираться отсюда до скончания века.
Грязь — худший кошмар байкера. Единственный способ продраться через нее — газовать, стоя на пегах, чтобы сохранять равновесие между задним колесом для сцепления с землей и передним для управления. Достаточно хоть немного качнуться, и ты падаешь в грязь. Раньше мы думали, что на мотоциклах это проще, чем в машине — но в машине нельзя упасть. Мы вернулись в центр города, слезли с мотоциклов и стали ждать прибытия группы поддержки. Однако, когда они появились и выбрались из внедорожников, даже Эрик не смог разобраться в направлениях. В конце концов, мы позволили местным проводить нас до окраины города и снова оказались на открытой дороге. Через несколько километров при прохождении поворота Клаудио потерял управление. Он с грохотом упал, и заднюю часть мотоцикла сильно прокрутило. Я понял, что наш оператор еще дешево отделался: он ведь мог пострадать сам и повредить мотоцикл. Клаудио медленно поднялся, держась за бока.
— Я в порядке, — успокоил он нас. — Болит, но вполне терпимо.
Дорога стала еще хуже. Порой ямы на ней превращались в лужи, такие широкие, что только и оставалось, что ехать прямо по ним — вода доходила до осей мотоциклов, и мы промочили ноги. Чарли как самый опытный ездок по бездорожью возглавлял колонну. Я следовал точно за ним: двигаясь сзади по лужам, я мог быть уверен, что не попаду в скрытую глубокую яму.
— Блин, да скоро ли эта фигня кончится, — ругался Чарли. — Если и на Дороге Костей в Сибири то же самое, то мы крепко попали.
Я вспомнил скептические замечания Томаса Юнкерса. Возможно, он вполне справедливо раскритиковал наш план. Постучав по куску дерева, который я носил в кармане, чтобы подкладывать под стойку на мягкой почве, я воззвал к удаче. Мои серо-черные гоночные брюки стали мокрыми и коричневыми от грязи, мотоциклы тоже были ею заляпаны. Наверняка со стороны мы выглядели смешно, однако нам было не до веселья.
А тем временем ситуация стала еще хуже. Раз мы выбились из графика, придется ночевать в чистом поле. Я люблю ночевать в палатке, а вот Чарли не особо, да и наш врач, Василий, не советовал нам этого делать.
— Сейчас это невозможно. Это очень опасно, — настаивал он. — Начался сезон повышенной активности пауков «черная вдова». Змея на вас никогда не нападет, если вы на нее не наступите, но вот паук запросто укусит. Боль такая, что ее нельзя унять даже наркотиками. Адская боль.
Этого оказалось достаточно, чтобы Чарли отказался от затеи разбить лагерь — ему это было не по душе и в лучшие времена.
— Сезон «черных вдов»? Надо же, а мы и не в курсе…
— Всегда найдется повод не делать чего-либо, — отозвался я.
— Но Василий еще сказал, что в это время года пока еще очень холодно. Он говорил, что земля покрывается инеем…
— Естественно, холодно. Поэтому-то мы и взяли термобелье. Ты будешь спать в спальном мешке, на теплоизолирующем коврике. Да, будет прохладно, но это не повод отказываться от палаток.
— Знаешь, я не большой поклонник палаток. Меня вполне устраивают гостиницы, предпочтительно такие, где имеется поле для игры в гольф. К тому же я никак не могу выкинуть из головы того парня с пушкой. Его лицо до сих пор стоит у меня перед глазами. Только представь — вдруг мы встанем лагерем, а ночью заявится какой-нибудь псих и прикончит нас.
— Что? Посреди пустыни? Отъедем за пару километров от дороги. Нас никто и не увидит.
— Жаль, что наша палатка не зеленая. Тогда мы могли бы замаскироваться в кустах, а эта оранжевая как бельмо на глазу. Нет уж, давай не будем зря рисковать…
Замечание было дельным, и я с ним согласился. Наша оранжевая трехместная палатка и впрямь была очень заметной. Но меня удивляло нытье Чарли: тоже мне, путешественник, подавай ему комфортабельный отель.
— Знаешь, когда я был в Бразилии, там были случаи, что пауки кусали людей, спящих в гамаках, — не унимался Чарли. — Пауки запросто прокрадываются даже в гамаки. Или могут спуститься на тебя сверху.
— У нас все будет в порядке, — заверил я его. Был и еще один довод в пользу палаток: я хотел избавиться от группы поддержки, — поскольку мы ехали медленно, они нагоняли нас на каждой остановке. У меня возникало чувство, что мы словно на школьной экскурсии. Чего совершенно не предполагалось.
— А ты что думаешь, Клаудио? — обратился я к нашему оператору. — Ты за лагерь?
Клаудио был как обычно прямолинеен:
— Думаю, нечего слушать всякие страшилки про пауков. Хочешь поставить палатку? Так ставь.
Я огляделся. День был в самом разгаре, и мы только закончили обед — хлеб да консервированные сардины. Несмотря на все трудности, я все-таки не мог не восхищаться первобытной красотой окрестностей. Пустынный ландшафт оказывал успокаивающее воздействие. Я был совершенно измотан и сыт по горло разбитыми дорогами, но одно лишь великолепие природы пробудило во мне желание продолжить путешествие и увидеть больше. Мы забрались на мотоциклы и поехали, однако лучше не стало. Вообще-то стало намного хуже. То, что на карте, словно в насмешку, было обозначено как главная дорога, пребывало в таком плачевном состоянии, что стало проще маневрировать меж порослью на обочине, нежели ехать по самой дороге.
Затем, прямо посреди пустыни, мы заметили небольшую группку людей, неподвижно стоявших на ветру. Никак нас встречает очередная делегация. Снова девушки в национальных костюмах держат на подносах кувшин с кумысом. Они подарили мне свирель из камня, размером примерно с мячик для гольфа, из которой мне удалось извлечь кое-какую мелодию.
— Мы ждали вас целый месяц, — сообщил местный сановник с золотыми зубами, в костюме и при галстуке. Одетый по-дорожному человек рядом с ним заявил, что он будет сопровождать нас до самого Актобе (хотя дотуда было еще больше трехсот километров). Было очень трогательно, что нас встречали и выказывали такое гостеприимство везде, где мы проезжали, но мы хотели проехать по Казахстану незамеченными. Наше путешествие вовсе не планировалось как акция, широко освещаемая СМИ — сплошные рукопожатия, приемы и красные ковровые дорожки, которые повсюду перед нами расстилают. Планировался всего лишь отпуск. Только Чарли и я, сами по себе, встречающиеся с местными как любые другие путешественники и сами решающие возникающие проблемы. И всеми этими торжественными встречами и аплодисментами я уже был сыт по горло. У нас как будто крали наше приключение.
Несмотря на невероятное бездорожье и сильный ветер, к концу дня нам все же удалось проехать еще пятьдесят километров, и в целом наш пробег за день составил триста тридцать километров. Звучало вполне неплохо, пока Чарли не сообщил, что надо проехать еще триста пятьдесят, если мы все-таки хотим добраться до Актобе.
— Думаю, учитывая какие тут везде гребаные дороги, это будет круче некуда, — сказал он. — Давайте заправимся здесь и ломанемся немного дальше. По-моему, это не очень подходящее место для лагеря.
Я согласился. Достаточно было того, что за нами присматривали двое полицейских, чей фургон только остановился. Снова нам навязали опекунов. Честно говоря, мы до сих пор еще не остановились на ночлег из-за чувства противоречия — хотели доказать самим себе а также нашим опекунам, — что нам любые дороги по плечу.
Еще через пару часов, мы снова остановились. Темнело. Нам до чертиков все надоело, организм требовал отдыха. Мы сегодня проехали по грязи больше, чем надеялись, и сейчас находились на окраине какого-то города. Однако до ближайшей гостиницы, как выяснилось, еще километров пятьдесят. Я даже не знал, что и делать. В Атырау нам сказали, что до Актобе еще четыреста восемьдесят километров, но мы уже проехали четыреста шестьдесят, и вдруг оказывается, впереди, по крайней мере, еще двести пятьдесят. Лично я не привык к подобным нагрузкам. Руки онемели, спину меж лопаток жгла боль. Ноги дрожали, как студень, после целого дня выравнивания мотоцикла, стоя на пегах. Солнце уже практически село, и я не хотел искушать судьбу.
Мы въехали в город и спросили, где можно остановиться. На протяжении пяти минут мы созерцали группу местных жителей, обсуждавших эту проблему, затем свою помощь предложил один из охранявших нас полицейских из фургона. Через пятнадцать минут мы уже были в его доме. Мотоциклы мы поставили в гараж — друзья полицейского вызвались по очереди караулить их всю ночь. Хозяин показал нам свое жилище. Никогда еще большая пустая комната с бетонным полом не выглядела так привлекательно.
Пока Клаудио снимал наших хозяев, смотревших телевизор в гостиной, мы с Чарли раскатывали спальники на полу.
— Мне понадобятся затычки для ушей, чтобы не слышать твоего храпа, — заявил Чарли.
— А мне понадобится прищепка на нос из-за твоих ног, — не остался в долгу и я.
В гостиной полицейский представил нас своей жене, которая укладывала спать их трехмесячного малыша. Мы смотрели, как она пеленает младенца в белую пеленку, вставляет соску в рот и пристегивает к белой кроватке, чтобы ребенок не упал ночью на бетонный пол. В углу завывал телевизор.
— Эй, посмотрите-ка сюда! — позвал нас Клаудио. — Это же про вас. И точно: казахское телевидение показывало меня и Чарли, трясущихся на ухабистой дороге. Потом показали, как я пою в «Мулен Руж» и небольшой эпизод из «Звездных войн». Полицейский с женой посмотрели на нас с недоумением. Наверняка подумали: «Великий боже, что они здесь делают?» Мы в ответ пожали плечами и улыбнулись. Они показали на экран, а потом на нас. Мы кивнули. Как ни странно, я не ощущал неловкости. Мне это казалось вполне естественным. Мы путешествовали вокруг света, мы остановились в их доме, и нас показывали по телевизору. Все было так просто.
Вернувшись в нашу комнату, я уставился в окно на полную луну. Закончился первый день езды по бездорожью. А сколько еще таких дней будет в Казахстане, Монголии и Сибири. А ведь мы уже и так опаздывали. По плану, через шестьдесят дней мы должны быть в Магадане, на побережье Тихого океана. Еще через четыре недели, 30 июля, мы должны прибыть в Нью-Йорк. Если дело и дальше пойдет так же, как сегодня, то мы опоздаем на месяц с лишним. Рядом Чарли вставил беруши в уши и улегся в спальный мешок. Через несколько секунд он уже спал. Он обладал завидной способностью сразу же отрубаться. Я смотрел в потолок и гадал, когда же теперь снова увижу жену и детей. А еще я жалел, что не умею засыпать так же быстро, как Чарли.