Оглядываясь теперь назад, должен признаться, что я был твердо уверен – с дочками Пэм мы быстро найдем общий язык, у нас сложатся безоблачные отношения, как в нормальной семье: иногда слегка пошутить, иной раз дать добрый совет или позволить им передышку от тех эмоциональных стрессов, которые испытывают современные дети. Я представлял себе, как они станут бродить вместе со мной по магазинам, наблюдать за моей игрой в гольф, с удовольствием ходить в кино и кафе, и везде мы будем чувствовать себя легко и свободно. Я не собирался становиться для них отцом. Один отец у них уже был, любящий и заботливый. Мне же хотелось сыграть такую роль, чтобы через двадцать лет они могли вспомнить свое детство и порадоваться тому, что их звезды оказались столь счастливыми.

Да и что могло помешать этому произойти? Именно так все и должно было быть, если исходить из прошлого опыта моего общения с племянниками, детьми друзей и с животными, особенно с Гарри. В общем, перспектива добрых отношений с дочерьми Пэм не вызывала сомнений. Прибавьте к этому еще и то, что дети были прекрасные: общительные, до ужаса умненькие, во всем разбирающиеся, очень милые – не какие-нибудь тепличные растения, вечно поддающиеся простуде и не знающие, как убить время.

Но на пути к этому счастливому будущему вдруг встала забавная штука, которая зовется действительностью. Вот взять хотя бы День поминовения. Мне этот праздник всегда нравился – за все, что с ним связано. А это, в первую очередь, возрождение: это начало благословенного лета, теплые деньки, короткие ночи, поджаренные на гриле гамбургеры, холодная вода из шланга, которая смывает песок с твоих пяток…

Еще в середине апреля я предложил Пэм загрузить в машину детей и собак да и отправиться на выходные и День поминовения в мой домик на южном побережье штата Мэн. От него всего километра полтора до широкого, покрытого мягким песком пляжа, там неглубоко, вода спокойная, много мелкой рыбешки и проворных крабов – идеальное место для детей такого возраста.

– Звучит очень заманчиво, – ответила Пэм, – только мне нужно уговорить девочек.

Когда я был ребенком, нас никто не спрашивал – просто сажали в машину и все. Но, как я уже успел понять, теперь так больше никто не делает. Воспитание детей стало напоминать бесконечную кампанию по проталкиванию законопроектов в конгрессе, будь то серьезные вопросы вроде школьных уроков и выполнения домашних обязанностей или нечто такое, что само по себе должно доставлять удовольствие. У детей сейчас, как правило, такой богатый выбор, что их надо стимулировать, иначе они так ничем и не увлекутся.

Пэм ничего не сообщала мне на эту тему, время все шло, а спрашивать я как-то не решался. До праздника оставалось несколько дней, когда Пэм, замотанная, позвонила мне и сказала: «Девочки хотят провести выходные дома, отдохнуть, расслабиться. Думаю, им так надоело носиться туда-сюда – то к отцу, то назад ко мне, что просто хочется побыть на одном месте».

И я, и Пэм отлично понимали, что девочки могли бы прекрасно отдохнуть в Мэне, тем более что там еще есть и океанское побережье, и множество ракушек, и зáмки, которые можно строить из песка под освежающим бризом, и кабинки для душа, и холодная газировка, которую можно пить на веранде с видом на густой лес. Да, но как убедить сразу двух самостоятельных и упрямых девочек в преимуществах того, чего они до сих пор не видели и не знают? И как убедить их маму – по характеру склонную скорее уговаривать, чем диктовать свою волю – в том, что она должна сама управлять событиями? Ответ прост, если вы, как и я, посторонний для этой тесной группки людей – никак.

– Мы не хотим тебя связывать, – откровенно призналась Пэм. – Если уж ты твердо решил ехать в Мэн, то поезжай. У тебя на работе такая нагрузка, а там ты сможешь хорошенько отдохнуть.

Все, что она сказала, было вполне справедливо, включая и то, что я твердо настроился ехать в Мэн. Но мне хотелось показать свою привязанность к новой жизни, дать понять, что я способен думать не только о себе, пусть для меня это и непривычно. И я остался, решив извлечь из этого максимум и постараться не думать о тех часах нирваны, которые мог бы провести в любимом месте к северу от Бостона.

На мое решение остаться повлияло еще одно соображение, совершенно реалистичное, хотя и с трудом поддающееся объяснению. Я вечно огорчаюсь, видя все то, что есть у этих девочек (и многих других таких же детей): просторные дома, невообразимое множество игрушек, которые они получают, стоит им только пожелать, возможность проводить каникулы в экзотических странах или на роскошных курортах. Надежды, честолюбивые мечты, благодарность, умение удивляться – все это совершенно искажается, если в таком раннем возрасте имеешь так много. Но на другой чаше весов лежит груз, который приходится нести и им, и многим другим современным детям: неполные семьи, в которых родители разведены (чего почти не было в моем детстве).

Обеим девочкам доступно объяснили, почему папа и мама решили идти дальше каждый своим путем. Но мама при этом поселилась в доме, до которого нужно было идти десять минут, и этот взятый в аренду коттедж стал одним из двух родных домов ее детей. Девочки были уже достаточно большими, к тому же очень сообразительными, и видели, что папа и мама – люди слишком разные и между собой не очень-то ладят. И все же я не сомневаюсь, что обе лелеяли надежду на счастливое воссоединение родителей, вместе с которыми они благополучно заживут в добром старом доме. Мое же появление, разумеется, лишало их таких надежд. Несмотря на все мои старания, я становился для них неотъемлемой частью всех тех неприятностей, которые им пришлось пережить в последнее время.

Жизнь девочек потекла по сложному расписанию, которое даже меня нередко серьезно озадачивало: кто где должен быть в эту среду и в следующую, у кого в доме они должны проводить понедельник по праздникам и сколько переездов туда-сюда им предстоит на рождественских каникулах. Кроме того, у папы и мамы действовали разные правила, в домах царила разная атмосфера. Отличались и требования родителей к детям. Каждые несколько дней девочки переезжали, упаковывали вещи, прощались со своими зверушками, со слезами расставались с мамой. Еще бы после всего этого им не хотелось побыть на одном месте!

Воскресенье перед Днем поминовения выдалось необычно жарким – чуть ли не рекордная жара. Не жарковато, нет – солнце пекло безжалостно, доводя чуть ли не до удара людей, привыкших к умеренно прохладной весне Новой Англии. Абигейл подняла невероятный шум, настаивая на том, чтобы ехать на рыбалку. Трудно представить себе более очаровательное зрелище, чем это создание девяти лет от роду в таком живописном виде. Нарядившись в высокие резиновые сапоги, шорты, бейсболку с низко надвинутым козырьком, она горячо объясняла, что научилась забрасывать удочку по-новому и намерена сегодня же это умение испробовать на всю катушку. Она сама готовила удочку со всем необходимым, сама возилась с червями. А когда ловила рыбу, то храбро хватала ее обеими руками и вытаскивала крючок из пасти.

И после завтрака мы двинулись в путь – сперва искать наживку, потом место, где можно забросить удочку. Взрослые на переднем сиденье внедорожника Пэм, детишки посередине, а сзади – частое дыхание двух предвкушающих удовольствие собак. Если у меня перед глазами и вставал Чеви Чейз в фильме «Каникулы», я тут же старался прогнать видение подальше. К полудню, выехав далеко за пределы пригородной зоны, мы оказались уже на самых дальних подступах к Бостону. Проезжали городки, в которых я никогда не бывал, а мне-то казалось, что я изъездил штат вдоль и поперек. В поисках наживки мы останавливались на автозаправках, у магазинов спорттоваров, а под конец припарковались у внушительного здания универмага «Уолмарт», где добились наконец успеха. Девочки вместе с мамой вернулись в машину, имея при себе не только пластиковый контейнер с червями, но и точные указания, где искать самое рыбное место, о котором с восторгом отзываются все местные жители, по-настоящему понимающие толк в рыбалке.

– У нас будет самая лучшая рыбалка, какая только может быть, – уверенно заявила Абигейл.

Я не засекал время специально, но ехали мы уже добрый час – вполне достаточно, чтобы доехать до границы Мэна. До безымянного пруда ехать было еще минут двадцать, как им объяснили, мы и поехали.

Прошло сорок минут, а мы его так и не отыскали. Девочки проголодались. Собаки, сидевшие позади, дышали с натугой. Водитель постепенно разочаровывался в затеянном предприятии (что вообще-то для него не характерно). Мама пыталась внести нотку успокоения.

– Какая чудесная погода для рыбной ловли! – восклицала Пэм.

Наконец высшие силы над нами сжалились: мы подъехали к водоему, по берегам которого сидели на складных стульях старички с удочками и спиннингами в руках. Я съехал на обочину весьма оживленного шоссе. Собаки были до крайности возбуждены, воображая, что их привезли поплавать. Девочки, особенно Абигейл, пребывали в нерешительности: озерцо не выглядело многообещающим. Солнце пекло немилосердно. Мимо одна за другой проносились машины.

– Красиво здесь, – заметил я, стараясь не смотреть на жестянки и пакетики, которые швыряли в воду безответственные водители, проезжающие мимо. – Давайте попробуем, что получится, – предложил я, причем готов поклясться, что голос у меня дрогнул от напряжения.

К счастью, со мной все согласились. Я успокоил собак. Пэм перевела через дорогу девочек, выглядевших просто бесподобно со своими заброшенными на маленькие плечики удочками. Отыскали на берегу такой участок, где мусора и всякой грязи казалось чуть меньше, чем везде. Абигейл и Пэм насадили червяков на крючки и забросили удочки.

Я же смотрел на вездесущих комаров и слепней и не переставал удивляться, как такие массивные насекомые, раздувшиеся от выпитой ими человеческой крови, способны летать так быстро и кусаться так больно. Они носились в огромном количестве, словно именно на этой обочине у них происходил общенациональный съезд. Движение на дороге было что-то уж слишком оживленным для воскресенья, к тому же предпраздничного. Абигейл упорно продолжала раз за разом забрасывать удочку, и при каждом броске крючок пролетал буквально в паре сантиметров от моих глаз. А вот Каролина начала хныкать уже минут через двадцать. Правда, оно и к лучшему – я сам готов был захныкать. Вся рыба почему-то ушла в какие-то неведомые «другие места».

Изо всех сил я старался жить одной минутой, наслаждаться тем, что происходило в данный момент. Но жара стояла удушающая. Мне и впрямь не хватало воздуха, а мысли так и устремлялись на север, в Мэн, на покрытые мягкой травкой луга и широкие поля, прилегающие к пляжу и скалам Гус-Рокс. Если бы нынче утром мы отправились туда, а не на эту рыбалку, то уже были бы там, уже успели бы переодеться кто в плавки, кто в купальники и стояли бы по колено в прохладной воде океана, а волосы нам развевал бы легкий солоноватый бриз.

– У-у-у-у! Черт! – закричала Пэм, звонко хлопая ладонью по шее. Убитое этим ударом насекомое шлепнулось на землю чуть ли не со стуком, такое оно было большое. Каролина, повесив голову, смирилась с выпавшей на ее долю тяжкой участью. Кто-то загудел клаксоном пикапа, потом заорал:

– А у вас есть разрешение на ловлю рыбы?!

– Надо бы тебя чем-нибудь покормить, – сказала Пэм Каролине, рассеянно потирая спину. И вот мы, проведя полтора часа в дороге и не больше получаса на рыбалке, собрали все снасти, удочки, мини-холодильник, коробку с червями и потопали по жаре назад, к автомобилю. Я стал подумывать – с немалым страхом – о том, что же будет значиться в планах на завтра.

– Все зависит от уровня сахара в крови, – стала объяснять Пэм, усевшись на переднем сиденье. Каролина тем временем свернулась клубочком позади нас. – Детям нужно есть все время, иначе содержание сахара резко снижается, и они становятся вялыми. Это я виновата: надо было захватить с собой побольше еды.

Через десять минут мы остановились у ресторанчика «Бертуччи». Никогда не встречал более унылого места, чем рядовая пиццерия в праздничное воскресенье, когда на улице тридцать пять градусов жары. Боюсь, правда, что встречу, и очень скоро – возможно, прямо завтра.

Официантка держалась слишком дерзко. Каролина подавленно молчала. Абигейл горевала о неудавшейся рыбалке. Пэм брала всю вину на себя. А я с трудом сдерживался, чтобы не позвать кого-нибудь на помощь: пусть возьмет меня за руку и отведет обратно, в простую и ясную прежнюю жизнь.

Однако постепенно я начинал привыкать к тому, что настроение у детей способно не только быстро портиться, но и так же быстро приходить в норму. Вспышки злости и хандры проходят без следа. Как только Каролина пополнила свои запасы калорий, ее очаровательное личико повеселело. Она возвращалась к жизни на глазах – даже удивительно было это видеть.

– Слышь, Аби, – заговорила она с набитым ртом, размахивая зажатым в руке ломтиком брускетты. – Надо было леску подальше забрасывать, подальше от берега. Вся рыба там.

Абигейл согласилась и как рыболов со стажем проанализировала, почему рыба избегает подходить близко: ее, несомненно, отпугивает весь тот мусор, который скопился у берега. В следующий раз, может быть, мы сумеем нанять лодку, а то и моторку, и заплыть подальше, где рыбы больше всего.

– Может, поедем еще раз завтра? – предложила Аби, и Каролина закивала, как будто сегодня все получили большое удовольствие.

Когда в тот день мы добрались наконец домой (а могли бы в это время угощаться мягким мороженым в кафе-кондитерской «Гус-Рокс» в Мэне), дети выпрыгнули из машины, громко крича: «Цыпа! Цыпа!», – а птица скакнула навстречу с веранды и встретила их во дворе, кудахча на все лады.

– Какая ты молодчина, что ждала нас, – сказала ей Каролина.

– Мы тебя обожаем, Цыпа, – подхватила Абигейл.

Ах, если бы я был этой птичкой!

Потом я притащил из подвала кондиционеры, вместе с Пэм установил их, рассказал двум утомившимся девочкам на ночь сказку о волшебном надувном мяче, который проплыл от Мэна до самой Гренландии, а уж потом устроился на кухне, рассеянно зачерпывая ложечкой шоколадное мороженое «Бригэм». Тихо вошла Пэм в своем фирменном белом халате и футболке, глаза у нее слипались.

– Я понимаю, что на День поминовения ты рассчитывал совсем не на это, – проговорила она.

Это было совершенно справедливо, но мирно согласиться с этим невозможно, а потому я просто промолчал, проявив не характерный для меня такт.

– Когда есть дети, со многим приходится мириться, – сказала Пэм. – Приходится плыть по течению, даже если несет тебя совсем не туда, куда хотелось бы. – Немного помолчала, поправила упавшую на лицо прядь волос и продолжила: – Поверишь ли, девочкам сегодня очень понравилось, они ведь были с нами. Пусть они этого и не говорят, но где-то в глубине души очень ценят то, что ради них ты поехал на рыбалку.

Я получил нежный поцелуй в губы, и Пэм пошла спать, оставив меня болтаться в чистилище, между старым и новым, между эгоизмом и альтруизмом, между тем, чего я хотел, и тем, что имел в реальности. Завтра мы проснемся и снова будет то же самое, и послезавтра, и через неделю, и через год.

Готов ли я к этому? А они готовы?

Я доковылял до кушетки, вытянулся на ней и представил себе, что это не кондиционер, а океанский бриз в Мэне веет прохладой на мое лицо.