К одежде ты всегда относился равнодушно, удовлетворяя свои скромные потребности в «Брукс Бразерс» или в «Дж. Пресс». И, похоже, ныне в обоих этих заведениях сложности с кредитом. Тем не менее сегодня утром ты намерен объявиться в танцевальном зале гостиницы «Уолдорф-Астория», где один модельер демонстрирует свою осеннюю коллекцию. Приглашение ты раздобыл у приятеля из журнала «Вог». Он у тебя в долгу —когда-то, отправляясь в Уэстчестер, он позаимствовал у тебя «остин хили», но по дороге врезался в оленя с какими-то поразительно ветвистыми рогами. Ни один из твоих приятелей-охотников за последние двадцать лет ни разу не видел оленя с такими удивительными рогами. В итоге машина закончила свой жизненный путь на свалке на окраине Плезантвилля. Дальнейшая судьба оленя осталась неизвестной, равно как и судьба той суммы, которую ты получил по страховке, известно лишь, что деньги эти исчезли за две недели без следа.

У двери высокая женщина с серебристыми волосами проверяет твой пригласительный билет. По обе стороны двери стоят двое чернокожих в тюрбанах со скрещенными руками на груди. Они изображают рабов-нубийцев или что-то в этом роде. Такое может позволить себе только итальянский модельер. Женщина, которая проверяет билеты, похожа на представительницу какого-то экзотического племени. У нее нет ни бровей, ни ресниц, а волосы растут только на макушке. То ли она попала в катастрофу, то ли просто шикует? Дамочка таращится на твою некогда белую повязку, которая давно уже стала серой и покрыта пятнами запекшейся крови.

— Мистер...

— Аллагэш,— говоришь ты, вытягиваясь в струнку. Это первая фамилия, что приходит тебе в голову. Тебе совсем не хочется пользоваться своей.

— Из «Вог»? —говорит она.

— Я работаю там с прошлой недели.

Она кивает и возвращает приглашение. Затем она щурит глаза и морщит нос, словно хочет сказать, что скормит тебя гигантам-нубийцам, если ты лжешь.

Замечаешь бар, он открыт. Поблизости, сжимая бокалы в руках, толкутся местные ветераны — торговые агенты универмагов. Вид у них такой, словно им больше всего хотелось бы сейчас оказаться во Флориде. Идти сразу в бар — явная ошибка, впрочем, с точки зрения здравого смысла все, что ты затеял,—полный идиотизм: явился сюда как дурак, под чужим именем и собираешься сорвать у них представление.

Извиняясь, протискиваешься к стойке и заказываешь водку.

— Со льдом,— уточняешь ты.— И еще одну стопку для подружки.

С двумя стопками в руках идешь в глубь зала и, наморщив лоб, останавливаешься в центре толпы. Затем оглядываешься вокруг, словно и в самом деле ищешь тут свою знакомую, что рекламирует фирму «Ревлон». Ты не хочешь привлекать внимания. Не исключено, что один из друзей Аманды узнает тебя и прежде, чем ты успеешь провернуть свой план, натравит на тебя гигантов-нубийцев. Вот именно так, думаешь ты, чувствует себя террорист — стоит в толпе с бомбой в портфеле и трясется, словно каждый может заглянуть ему в башку и узнать, что у него на уме. Колени дрожат. Ты залпом опрокидываешь одну стопку. Увы, террориста из тебя не выйдет. Затем вспоминаешь, что возле бара стоял чей-то портфель, и с первой волной алкоголя в мозгу твоем рождается идея.

Возвращаешься к стойке. Портфель все еще на месте. Его владелец, лысеющий человек с искусственным загаром, разговаривает с двумя восточного типа девицами. Он стоит к портфелю спиной. Ты облокачиваешься на стойку бара, делая вид, что устал.

— Что-нибудь подать? — спрашивает бармен. Отвечаешь отрицательно. Бармен хмурится. Тебе кажется, что во взгляде его мелькает подозрение.

— Черт ее разберет, как на ней плавают, на этой штуковине,— говорит лысый дядя. —Я нанял каких-то греков... — Девчонки, наклонившись друг к другу, шушукаются, а затем прыскают со смеху. Очевидно, они что-то задумали. Он плетет им какую-то околесицу про острова в лазурном море, а тем временем ты присваиваешь его портфель. Pas de труда.

Затем садишься в середине зала, прямо напротив подиума. Когда начнется представление, добраться до тебя будет практически невозможно. Подсовываешь портфель под сиденье и сверху кладешь пиджак. Итак, твой план приходит в действие.

Внезапно толпа у входа заволновалась, расступилась, словно гладь вод перед носом корабля. Щелкают фотоаппараты, мелькают вспышки. Наконец, обнаруживаешь и виновницу ажиотажа. Она тебе, несомненно, знакома — ее лицо ты видел на рекламе «кока-колы» и еще какой-то косметической фирмы, а недавно в одной бульварной газетенке прочел о ее скандальных похождениях. Это известная актриса, она же манекенщица. На сей раз она на отдыхе. На ней линялые джинсы, свитер и яхтсменская шапочка; появившись в таком виде, она словно хочет сказать: «Я могу выглядеть шикарно и в смирительной рубашке». Аманда, которая однажды ездила с ней на показ моделей, рассказывала, что та — настоящая мученица. Не меньше семи раз она делала пластические операции, пытаясь исправить форму носа, и все равно недовольна. Теперь она отказывается фотографироваться в профиль. Впрочем, с такого расстояния нос выглядит вполне нормально, да и в остальном она кажется тебе на удивление приятной особой. Ростом она примерно пять футов и пять дюймов — для манекенщицы маловато. К тому же у нее слишком пышный бюст.

У Аманды был идеальный восьмой размер: бедра — тридцать четыре, талия —двадцать три, бюст — тридцать три. Кроме того, ты помнишь размер ее туфель, перчаток и кольца. Клара была бы в восторге. Все цифры у тебя в голове. А если прибавить еще и скулы, которые один фотограф как-то назвал «неоклассическими», то она тянула на все сто пятьдесят долларов в час.

Народ рассаживается. На подиум выходит женщина в свободном розовом платье, очевидно ведущая. Она улыбается, приветливо кивает головой, благодарит собравшихся за внимание и проходит к микрофону на краю подиума. Руки у тебя начинают дрожать. Ты думаешь, что неплохо бы еще выпить, выбираешься к проходу и устремляешься к бару наперерез толпе. Люди смотрят на тебя; кажется, они читают каждую твою мысль. Впрочем, с Амандой ты прожил три года в одном доме, можно сказать, бок о бок, а так и не понял, что у нее на уме. Она говорила, что любит тебя, и вела себя безупречно.

Свет гаснет, и женщина в розовом начинает рассказывать, почему все здесь сегодня собрались. Она говорит что-то о Революции Вкуса. О герое этого вечера — модельере, который носит фамилию знаменитого художника Возрождения и оказал на нынешнюю моду не меньшее влияние, чем его прославленный однофамилец — на живопись. Между тем бармен сообщает тебе, что бар закрыт до конца программы, но для тебя он, так и быть, сделает исключение. (Ты тем временем тычешь ему десятку.) Бармен — парень примерно твоего возраста. Тебе хочется потолковать с ним об Аманде. Но вместо этого у тебя вырывается:

— Тут дамы ходят, все в золоте, а охраны что-то не видно.

Он смотрит на тебя.

— Охрана тут есть,— произносит он уверенно.

Отличный ход. Ты-то, балда, надеялся, что сможешь, не привлекая лишнего внимания, все у него выпытать. А он тебя сразу раскусил. И принял за обыкновенного жулика, что, по его разумению, еще хуже, чем брошенный муж. Хоть бы руки перестали дрожать. Он оглядывает тебя: совершенно очевидно, что ты ему не нравишься. Он готов позвать пинкертонов или гигантов-нубийцев. Они будут бить тебя палками по пяткам, пока ты не признаешься во всем. Аманда увидит твое позорное изгнание и подумает: «Боже, как низко он пал».

Ты тем временем продолжаешь врать:

— Моя дама немножко нервничает. Она надела свое лучшее ожерелье, а тут... Знаете, может, я и ей заодно принесу чего-нибудь выпить?

Он кладет лед в другой стакан.

— Нет, ей безо льда,— говоришь ты. Его взгляд холоден.— Вряд ли ее муж будет в восторге, если она придет домой без ожерелья.

Ты подмигиваешь.

— Он думает, что она пошла играть в бридж.— Зачем ты все это говоришь?

По дороге в зал поворачиваешься, оглядываешься через плечо. Бармен подает кому-то знаки. То и дело извиняясь (и расплескивая водку), протискиваешься, задевая чужие колени, на свое место. Розовая дама вещает нечто о Новых Смелых Фасонах. Едва ты садишься, как появляется первая манекенщица. Она чернокожая и высоченная, как зулуска. Розовая дама описывает ее туалет, специально обращая внимание на гофре, которое придает ему особую элегантность.

Аманда выходит третьей. По крайней мере ты предполагаешь, что это Аманда. Волосы ее зачесаны назад; она густо накрашена, так что ты вовсе не уверен, она ли это. Идет она обычным шагом манекенщицы — они все двигаются одинаково,— но, кажется, ты узнаешь ее походку. Вот она прокручивается и уходит со сцены. Времени подумать у тебя совсем нет. Ты не можешь понять, она ли это. Вспоминаешь, как твои друзья, бывало, говорили, что видели ее фотографии в журнале «Нью-Йорк таймс мэгэзин» или где-то еще, хотя это была другая манекенщица. Иногда они приносили вырезки из журналов, и ты с удивлением обнаруживал, что девушки на картинках совсем не похожи на Аманду. А после того, как вы расстались, ты уже сам стал забывать, как она выглядит. Как-то ты просмотрел альбом с ее фотографиями и попытался составить некий обобщенный портрет. Все фотографии немного отличались друг от друга. Ее агентша говорила, что она может выступать в любом амплуа — соблазнительницы, деловой женщины или простушки. Модельер, с которым она работала, считал, что у нее очень пластичные черты лица. Начинаешь подозревать, что все твои надежды вернуть Аманду столь же призрачны, как те образы, которые она с такой легкостью меняла в лучах прожекторов. Ты видел то, что она хотела тебе показать, или то, что сам хотел видеть.

Хватаешься за край стула и ждешь, когда она выйдет снова. Теперь ты более или менее представляешь себе, что надо делать. Итак, когда Аманда появится, ты подойдешь к ней. Если кто-то попытается помешать тебе, скажешь, что в портфеле — взрывчатка и при приближении любого ты разнесешь к чертям весь этот зал. Опять выходит зулуска — на сей раз уже в новом одеянии. Следом за ней — еще одна манекенщица. Теперь очередь Аманды, но вместо нее возникает какая-то брюнетка. Начинаешь паниковать. Она тебя видела. Она больше не выйдет. Однако Аманда (или женщина, которую ты принимаешь за Аманду) все же появляется. Пока она проходит по подиуму, ты встаешь. Розовая дама восторгается плиссе. Ты хочешь крикнуть: «Аманда!» — но от страха у тебя пропадает голос. На тебя начинают оглядываться. Ты хрипишь нечто невнятное. И наконец слышишь свой голос: «А-ман-да!»

Женщина продолжает показ. Она доходит до края подиума и делает резкий пируэт, так что юбка ее взвивается. Затем проходит в одно крыло подиума (он имеет форму буквы «Т»), потом — в другое. Оказавшись почти, напротив, она смотрит на тебя. В ее взгляде то ли ненависть, то ли равнодушие. Теперь тебе нужно встать и потребовать у нее объяснений. Но она поворачивается и уходит как ни в чем не бывало. Кто бы она ни была, она — профессионалка! Кто бы она ни была, ты ее не знаешь.

Розовая дама просит тебя занять свое место. Люди оглядываются, пытаясь получше рассмотреть тебя. Ты слышишь их голоса: «Сядьте», «Что ему нужно?» Находящийся впереди фотограф щелкает тебя — так, на всякий случай, вдруг тобой заинтересуется пресса. Ты представляешь себе заголовок в «Пост»: БРОШЕННЫЙ МУЖЕНЕК ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ. По проходам спешат два здоровяка в униформе. На них — миниатюрные наушники, вероятно, они соединены с такими же крохотными приемниками. Интересно, а что, если они не люди, а роботы? Рядом с тобой сидит женщина с испуганным лицом. Откуда ты знаешь, что она на самом деле напугана? Если бы ты наступил ей на ногу, она бы закричала, но откуда ты знаешь, что ей больно? Быть может, человек, с которым ты встречался многие годы да так и не удосужился познакомиться поближе,— робот? Не исключено также, что робот жил с тобой под одной крышей, а ты по простоте душевной считал его своей женой.

Люди-роботы приближаются. Очевидно, они хотят насесть на тебя с двух сторон. Великолепный маневр! Просто восхитительный. Музыку врубили на полную громкость — вероятно, чтобы заглушить шум, когда тебя будут брать. Ты не сопротивляешься, когда один из этих людей (из уха у него тянется проводок от наушников — ну, форменный робот), берет тебя за руку и говорит:

— Пройдемте.

Ты идешь за ним вдоль ряда кресел, то и дело задевая чьи-то колени и извиняясь. Он выводит тебя в главный проход и тут впивается тебе в руку железной хваткой.

Двое роботов ведут тебя через фойе. На какое-то время твое внимание привлекает группа японских туристов. Они идут толпой вслед за гидом с розовым флажком и значком с иероглифами на лацкане пиджака. Твои провожатые докладывают в миниатюрные микрофоны, прикрепленные у них на рукавах:

— Нарушитель задержан. Идем по фойе.

Перед тем как вытолкнуть тебя за дверь, один из охранников наклоняется и говорит:

— Чтобы ноги твоей тут больше не было.

Ясный, солнечный день — для тебя даже слишком солнечный. Черные очки, слава богу, при тебе. По Парк авеню катится полуденная толпа. Ты ждешь, что люди будут пялиться на тебя, как на чудище, однако никому ты не нужен. На углу толстяк в шапочке с надписью «Янки» продает с тележки сухие соленые крендельки. Женщина в меховом манто подняла правую руку — ловит такси. Мимо громыхает автобус. Ты осторожно входишь в толпу — так человек, многие годы не входивший в воду, ступает на дно плавательного бассейна.

Аманда говорила: «Люди меняются, в жизни всякое бывает». Ей это казалось вполне сносным оправданием. Ты же хотел, чтобы она все объяснила, хотел знать, кто из вас двоих виноват. И пусть он получит по заслугам. Ты вынашивал планы жестокой мести и в то же время рассчитывал на примирение. Теперь прошлое будет стираться, таять, как при очень быстром прочтении книги, когда первое время память хранит еще какие-то образы, ощущения, а потом в голове остается только название.