ПРОЛОГ

Джеймс Кирк, широко раскинувшись, лежал на кушетке в гостиной своей каюты и дремал. Книга, которую он попытался читать, тяжелым грузом давила ему на грудь, взывая к совести, но и совесть капитана дремала. Внезапно замигали и потускнели огни, предупреждающие о кратковременной недостаче энергии и резком крене «Энтерпрайза». Кирк невольно встрепенулся и снова расслабился – ему нечего было делать, абсолютно нечего. Это всего-навсего экраны наружной защиты забрали почти всю энергию, чтобы защитить корабль вместе с экипажем от непомерно интенсивной радиации и потока гамма-лучей.

От вынужденного безделья, от расслабленности капитан чувствовал себя не в своей тарелке, как, впрочем, и вся команда. За всех работал один офицер-ученый Спок. И ради него одного корабль мотался на орбите странного аномального образования, первого и пока единственного обнаруженного образования такого рода. Вот уже шесть недель Спок наблюдал, замерял, анализировал, пытаясь установить, откуда и почему появилось оно и чего от него можно ждать.

И все эти шесть недель «Энтерпрайз» подвергался усиленной бомбардировке радиационных и гравитационных волн, испытывался на прочность неожиданными изгибами и поворотами самого космоса. Но работа Спока была крайне необходимой: разросшись, как огромная раковая опухоль, аномальное образование перекрыло главную трассу движения в искривленном пространстве. Сама собой напрашивалась мысль о неизвестном пока заболевании космоса и о том, что, как возникла одна опухоль, так может возникнуть и другая, и третья. Что, если одна из них появится вблизи какой-нибудь планеты и сотрет с ее поверхности все живое?

Кирк бросил взгляд на экран своего терминала связи, который оставался сфокусированным на образовании. «Энтерпрайз» как раз проходил мимо одного из его полюсов. Энергетический поток резко усилился, видно было, как пылевидный водоворот извергается в космос, оставляет в нем пробоины и оседает в них. Такому же штурму подвергался и корабль, реагируя на него и резким изменением силы тяжести, и неожиданными перемещениями, и стрессовым состоянием всей команды. И так будет продолжаться до тех пор, пока Спок не закончит свою работу.

Он мог бы работать в одноместном челноке, но легкое маневренное суденышко не устояло бы перед всеми искажениями пространства, вызванными образованием. И получалось, что огромный звездолет задействован ради одного-единственного человека. Эта очевидная нелепость усугублялась тем, что все видели опасность, сознавали ее и ничего не могли поделать, только ждать.

Но худшее уже позади – до конца исследований осталось всего несколько часов, и Кирк невольно подумал о том, с какой радостью рванут они подальше от этого места, какое облегчение почувствуют в свободном, ничем не больном пространстве.

– Капитан Кирк? – послышалось из интеркома.

Кирк дотянулся рукой до терминала связи и включил его. Очертания необычного образования исчезли, на экране появился образ лейтенанта Ухуры.

– Слушаю, лейтенант, что случилось?

– Капитан, мы принимаем субкосмическое сообщение.

– Назовите код и пустите текст на экран.

– Код срочного переброса.

– Срочного? – Кирк присел.

– Да, сэр. Сообщение было кратким. Оно поступило с рудников Алеф Прайма.

Ухура бросила быстрый взгляд на свои приборы и снова перевела его на экран.

– Повтора не было. Связь прервалась, – доложила она.

– Благодарю вас, лейтенант.

Ключ дешифровки сам собой всплыл в его памяти – его запрещено хранить в записи, запрещено вводить в корабельный компьютер для автоматической дешифровки. С карандашом и бумагой капитан принялся за утомительную работу по превращению набора букв и знаков в связное послание.

* * *

Старпом лейтенант Мандэла Флин облачилась в костюм дзюдоиста, а мундир свой повесила в шкаф. Ее курчавые рыжие волосы то и дело выбивались из туго затянутого на затылке узла, как бы напоминая, что их нужно обрезать. Она и сама это знала. Но предыдущая служба в пограничном патруле приучила ее к несколько большей вольности во внешнем виде, чем это допускалось на «Энтерпрайзе».

А на борту корабля она провела всего два месяца и была по уши занята организацией настоящей службы безопасности, так что у нее не было времени на то, чтобы вникнуть во все тонкости уставных и неуставных отношений. Она не умела да и не хотела приспосабливаться, как, впрочем, и выделяться своей оригинальностью, целиком уповая на профессионализм, на знание своего дела.

К тому же Мандэла опасалась, что Зулу примет всерьез их шутливое соглашение о том, что она обрежет свои волосы только тогда, когда он отрастит себе усы. Ей не хотелось ни навязывать ему свою волю, ни давать повода для насмешек над ним.

Она вошла в тренажерный зал корабля, приостановилась, чтобы отвесить традиционный поклон. На мате для дзюдо Зулу завершал приседания – ладони на затылке, локти касаются колен. Присев последний раз, он с трудом поднялся, бессильно опустил руки вниз. Флин села на пятки позади него и спросила:

– Как дела?

Не оборачиваясь к ней, Зулу ответил:

– Мисс Флин, я только что перебил всех клингонов рукояткой своего ножа, потом отбалансировал на корпусе «Энтерпрайза», помогая ему крутиться вокруг этой раковой опухоли, а о балансировании между Споком и Скоттом и говорить не хочется.

– А забавно было бы и в самом деле прогуляться по корпусу корабля снаружи, потом взмахнуть руками и поплыть, поплыть неведомо куда.

Зулу сел, распрямил ноги, туловище и принялся отбивать поклоны, касаясь лбом коленей, одновременно рассказывая:

– Мистер Скотт считает, что гравитационные колебания, энергетические спады и все остальные его проблемы – самые занятные штуки.

Стеганая рубашка его спортивного костюма задралась до самых ушей.

– Мистер Скотт убежден, что, когда мы в следующий раз будем проходить сквозь поток х-лучей, перегрузка на экранах защиты взорвет двигатели, – он застонал от боли, медленно выпрямил спину и сел. – Все, чего хотел бы мистер Скотт, – это идеально гладкая круглая орбита и никаких потоков.

Флин сочувственно кивнула: опасность была той штукой, с которой она не раз уже встречалась прежде. С ответственностью тоже. А ответственность за курс, за его безопасность лежала на Зулу. Он был перегружен и работой, и ответственностью.

– Вы клоните к тому, что намерены пропустить занятие? – догадалась она. – Но мне будет стыдно за вас, если вы бросите занятия после такого успешного начала: знание дзюдо никому еще не повредило.

– Не надо меня уговаривать! Я с нетерпением жду каждого занятия, потому что ваши уроки дзюдо и мои уроки фехтования только и поддерживают меня в последние дни и недели.

– Ну и добро! – сказала она и, встав, протянула ему руку, помогла подняться.

После легкой разминки Зулу – ученик – поклонился Флин – учителю. Затем они поклонились друг дружке уже как противники. В фехтовании Флин отрабатывала рапирой только технику защиты, которую легко пробивал Зулу. В дзюдо было все наоборот: у Флин был черный пояс мастера, а Зулу лишь недавно освоил технику падения.

А сегодня он не сумел даже выйти из плечевого броска. Словно и не пытаясь перевернуться, ученик тяжелым кулем так звучно шлепнулся о мат, что Флин только свирепо глянула на него и сжала кулаки, не в силах произнести ни единого слова. Зулу, ошеломленный своей неуклюжестью, тупо уставился в потолок.

– Проклятье! – воскликнула Мандэла. – Вы что, забыли, чему я учила вас целых два месяца? – и тут же опомнилась, притушила свой гнев, вспомнив, что сама занималась дзюдо в первую очередь для того, чтобы укротить свой неистовый темперамент. Это сработало. Она опустилась на колено около Зулу, участливо спросила:

– Все в порядке?

Он заставил себя сесть, смущенно глянул на нее:

– Виновата моя собственная глупость.

– Но и мне не следовало на вас кричать, – в свою очередь смутилась и она. – Вы были слишком напряжены в последнее время и можете получить серьезную травму. Поэтому отложим занятия на потом.

Приказав снять рубашку и лечь лицом вниз, Мандэла развела его ноги в стороны и принялась массировать ему спину, плечи, шею. Поначалу Зулу непроизвольно вздрагивал от каждого прикосновения ее сильных пальцев, с безжалостной деловитостью бороздящих его судорожно сведенные мышцы. Но мало-помалу боль отступала, Зулу перестал стонать и, закрыв глаза, с наслаждением прислушивался, как по всему его телу разливалось блаженное тепло. Он настолько расслабился, что готов был без конца предаваться этой процедуре.

Но руки Мандэлы свело судорогой. Бросив массировать, она села поперек спины Зулу, наклонилась над ним и, ласково похлопав по плечу, спросила:

– Как там на нижнем ярусе – живы еще?

– Пока живы, – ответил он, приоткрыв один глаз и лениво улыбаясь. – Кажется, я отогрелся на всю свою жизнь.

– Ошибаетесь, – возразила она. – Вам еще придется долго и упорно отмачиваться в теплой воде, намного дольше, чем после гимнастики.

Спустя несколько минут они оба глубоко погрузились в горячую воду японской бани. Флин развязала свои волосы, и они беспорядочными волнами рассыпались по ее плечам, но вода аккуратно распределила их по спине, легким шевелением приятно щекоча кожу.

Тепло окончательно заглушило постоянную, не очень сильную, боль в ключице, сломанной несколько лет тому назад. Мандэла машинально погладила шрам на плече, в который уже раз подумав, что когда-нибудь она все-таки обратится к врачам, и те надрастят ей кость. А пока на такие заботы о себе у нее просто нет времени.

Зулу с наслаждением вытянулся и проговорил:

– Вы оказались правы. Это именно то, что мне надо, – отмокнуть без всякой тренировки. Здорово! Флин улыбнулась в ответ и спросила:

– А вам не кажется странным тот факт, что мы с вами знакомы уже два месяца и все еще называем друг дружку «мистер Зулу» и «мисс Флин»?

Зулу ответил не сразу:

– Странно это или нет, но с моей стороны было бы не совсем корректно предложить вам перейти на неофициальное обращение. Погруженная в заботы командира безопасности, Флин не удосужилась разобраться в иерархии командного состава корабля и не знала непосредственного начальства Зулу. Ее это попросту не интересовало – она привыкла к традициям пограничного патруля, где штатная команда решала, позволять или нет новичкам использовать неофициальные имена. А на «Энтерпрайзе» строго придерживались традиции военного флота. По этой традиции командир Флин, равная по званию Зулу, была старше его по должности. Высчитав это, она сказала:

– Тогда я начну первой. Мои друзья зовут меня Мандэлой. А у тебя есть другое имя? Я не слышала, чтобы кто-нибудь называл тебя как-то иначе: все Зулу да Зулу.

– Ничего удивительного: когда я называю людям свое другое имя, они всегда спрашивают меня, что оно означает. Я отвечаю. Но никто не знает японского языка, и все смеются над моим именем.

– А если спрашивающий знает японский язык?

– Тоже смеется.

– Я неплохо разбираюсь в комбинации имен, в их предсказующем значении.

– Мое второе имя Хикару. Она не засмеялась, но серьезно ответила:

– Прекрасное имя. И оно вам подходит.

Зулу покраснел от смущения и спросил:

– А вы знаете, что оно означает?

– Конечно. «Блистательный», «великолепный». Это из романа?

– Да, – удивленно ответил он. – Вы единственный человек, за исключением моих родных, кто слышал о романе «Долина Генджи». Я говорю о тех, с кем встречался.

Мандэла в упор взглянула на него, он отвел свой взгляд в сторону, еще больше покраснев, потом посмотрел ей в глаза.

– Могу я называть тебя Хикару? – спросила она, стараясь говорить спокойным голосом: глаза у него были необыкновенно большие, необыкновенно глубокие и необыкновенно карие.

– Да, я хотел бы этого, – не задумываясь, ответил он.

Краткое мгновение напряженной тишины оборвал громкий голос, раздавшийся из передатчика интеркома:

– Мистер Зулу! Срочно на мостик!

Они оба испуганно вздрогнули. Хикару медленно погрузился в воду, на какую-то секунду оставив на поверхности лишь пряди мягко шевелящихся волос, потом шумно, как возмущенный дельфин, высоко выпрыгнул из нее и вышел из ванны, оставляя на кафельном полу большие капли.

– Нигде от них не скроешься! – сердито выкрикнул он и, нажав на кнопку ответчика интеркома, отозвался:

– Иду к вам.

Он с сожалением посмотрел на Мандэлу, тоже вышедшую из ванны, и попытался объясниться:

– Я…

– Не надо, – торопливо ответила она, – сердце ее бешено колотилось, кровь приливала к вискам. – Не надо. Поговорим позже. Там произошло что-то серьезное.

– Боже праведный! – опомнился Зулу. – Ты права.

Он поспешил в раздевалку, быстро протиснулся в брюки, накинул на себя рубашку, натянул ботинки. Мандэла не отставала от него. Хорошо сознавая, что вся ее команда безопасности совершенно бессильна перед угрозой, исходящей от аномального образования, она тем не менее подчинялась инстинкту. А инстинкт призывал к действию.

* * *

В обсерватории «Энтерпрайза» офицер-ученый Спок сидел у компьютера, пристально всматриваясь в показания приборов. Они по-прежнему не показывали ничего такого, что позволило бы ему сделать какой-либо определенный вывод. И офицер-ученый собрался было провести повторный, более тщательный, анализ ранее собранных данных, но подошло время очередного считывания показаний со всех приборов. Выводы можно оставить на потом, а сейчас ему требуется как можно больше точных данных для отчета Звездному Флоту. А Звездный Флот базировался на Земле, и Спок рассуждал об отчете, используя язык научных традиций Земли. И если отталкиваться от земных традиций, то теории Тайплера и Пенроуза были самыми подходящими для научного анализа аномального образования.

Согласно этим теориям, всякая новообразованная масса должна иметь четко обозначенные границы в виде какого-то горизонта. А межзвездная пыль, всасываемая образованием, если и имела какие-то границы, то они были невидимы для приборов.

Единственное, что было бесспорным, так это исходящие от образования энтропические волны такого необычного свойства, что вызывали удивление.

Многие научные открытия совершались на уровне «невероятное», «невозможное», если исследователь не отбрасывал «невозможное» прочь, как явную бессмыслицу. Спок сознавал это и… все равно сомневался. Если его первоначальный анализ подтвердится повторными наблюдениями и позволит сделать выводы, то они вызовут шок во всем научном мире и в общественном сознании. Если первый анализ подтвердится… Но возможно, он допустил ошибку, возможно, его подвела аппаратура?..

Спок вновь уселся за свои приборы, сосредоточился, проверил корректировку. «Энтерпрайз» приближался к бреши в той части образования, где поток х-лучей резко увеличивался, и наблюдатель мог последовать за ним глазом и взглянуть на жуткую тщательно скрываемую тайну, от которой искажались и время, и пространство, и разум.

И как раз в это самое мгновение, когда измерительные приборы Спока приступили к повторному, более тщательному сканированию, «Энтерпрайз» неожиданно, без всякого предупреждения провалился в месиво распадающейся материи космоса и прошел сквозь нее, вырываясь в чистое межзвездное пространство.

Спок оторопело поднялся на ноги, не способный понять, что произошло. Неделями «Энтерпрайз» противостоял хаотическим изгибам, поворотам и прочим пространственным изменениям – и прошедшие недели принесли результаты. Практически, проделана вся основная работа. Оставалось только произвести ряд повторных наблюдений, исключающих альтернативные выводы. А напрашивающиеся выводы и важны, и… Спок не находил эпитета для своих выводов. Напрашивались слова «страшный, „ужасный“ и „невозможный.“ Последний эпитет был бы самым подходящим, потому что из предварительных наблюдений Спок вывел заключение: Вселенной отпущено не тысячи миллионов лет жизни, как это предполагалось раньше, а едва ли сто лет по земному календарю.

А «Энтерпрайз», как ни в чем не бывало, несся на скорости искривленного движения, перегружая и без того перегруженные двигатели. «Наконец-то Зулу увел нас отсюда», – подумал Кирк, сидя в командирском кресле на капитанском мостике и стараясь выглядеть спокойнее, чем был на самом деле, – ему еще не доводилось иметь дело с приказом срочного переноса.

Двери турболифта разъехались в стороны, и впервые за долгие недели отсутствия на капитанском мостике появился Спок. Он не покидал обсерваторию с тех пор, как они приблизились к аномальному образованию. Спустившись на нижний уровень, офицер по науке подошел к капитану и пристально посмотрел на него, не задавая вопросов.

– Мистер Спок, – сказал Кирк, – я получил приказ на срочный перенос. Прекрасно знаю, что вы не закончили свою работу, но «Энтерпрайз» должен был незамедлительно выполнить приказ. У меня не было выбора. Я искренне сожалею, мистер Спок.

– Приказ срочного переноса, – повторил Спок, и лицо его ничего не выражало, но Кирк знал, что творится в душе его помощника и постарался вывести его из оцепенения:

– Вы можете спасти хоть что-нибудь из ваших данных? Вы можете сделать хотя бы общее предварительное заключение об образовании?

Спок уставился на экран. Далеко впереди, еще не различимая на фоне сверкающего звездного поля, их ждала обычная желтая звезда типа «О». Позади них, в центре огромного зарева, оставалось аномальное образование.

– Предварительные заключения были интересными, – начал Спок. Он заложил руки за спину и продолжал:

– Однако без проведения повторной проверки все первоначальные данные ничего не стоят.

Кирк негромко выругался и не очень убедительно повторил:

– Мне очень жаль.

– Я не вижу оснований для того, чтобы возложить на вас ответственность за происходящее, капитан, а потому и не нахожу логических причин для ваших извинений.

Кирк вздохнул: как всегда, Спок отказывался сетовать на неудачи.

«Хоть бы врезал разок своим кулачищем по перегородке, – подумал Кирк, – или мне придется найти солдатскую причину и врезать ему? Все легче было бы».

– С вами все в порядке, Спок? У вас такой изнуренный вид.

– Со мной все в порядке, капитан…

– Можете немного отдохнуть. Пройдет немало времени, прежде чем мы подойдем к Алефу настолько близко, что вы понадобитесь на капитанском мостике. Почему бы вам не передремать это время?

– Это невозможно, капитан.

– Но несколько часов вам просто нечего делать на мостике.

– Я понимаю, капитан. Но перед началом исследования я подверг психофизическим изменениям мой процесс обмена веществ, что позволило мне бодрствовать во все время эксперимента. Конечно, я могу вернуться к нормальному ритму жизни, но мне это кажется неблагоразумным: я настрою себя на отдых, а в пункте прибытия от меня потребуется работа.

Кирк отбросил в сторону все ссылки на технику и спросил чисто по-человечески:

– Спок, вы ведь не спали все шесть недель?

– Да, капитан.

– Слава богу, хоть что-то стало понятным! А почему вы не сказали об этом?

– Потому что шесть недель исполнится только послезавтра.

– Боже праведный! Вы что, никому не доверяете? Не верите, что и другие так же серьезно будут относиться к наблюдениям?

– Дело не в доверии, капитан. Эмпирические данные – очень тонкая вещь. Разница в толковании двумя наблюдателями одного и того же явления может быть гораздо плачевней по своим результатам, чем обычная невнимательность или ошибка в эксперименте.

– А вы не смогли бы провести несколько серий наблюдений и вывести из них нечто среднее? Спок поднял бровь:

– Нет, капитан, – и отправился на свое место. «Если бы я не знал его по-настоящему, то поклялся бы, что он опрокинул в себя не меньше двух кружек темного пива», – подумал Кирк и сделал запись в бортовом журнале: «Дата старта 50 001». Но если бы он мог, то дополнил бы запись примерно такими словами:

«Мы находимся на расстоянии дня от аномального образования, но тревога, охватившая „Энтерпрайз“ и всю его команду, не уменьшилась. Мы оставили позади себя одну тайну, не разгадав ее, чтобы встретиться с новой тайной, о которой вообще ничего не знаем. Команда срочного переноса не имеет себе равных по неотложности и по секретности. „Энтерпрайз“ находится на пути к колонии рудников Алеф Прайма, соблюдая абсолютную тишину в эфире, как того требует код. Я даже не имею возможности спросить, почему нас отвлекли от такого важного задания. Можно лишь гадать о причинах такой срочности, но убежден, что моя команда готова встретиться лицом к лицу с… с чем? Кто может мне ответить?»

 

Глава 1

Солнце Алеф Прайма приблизилось настолько, что из маленькой точки на экране разрослось в огромный диск. Вся команда застыла на своих местах, ожидая встречи с опасностью, такой же неопределенной, как и оставшееся позади новообразование. «Энтерпрайз» шел навстречу этой опасности с поднятыми экранами защиты, все фазеры были приведены в боевую готовность, а сенсоры насторожены до предела. У капитана Кирка по-прежнему не было никакой информации о предстоящем задании, кроме краткого приказа о срочном перебросе, а тишиной в эфире он был отрезан от всего мира.

Посмотрев на офицера по науке, капитан произнес:

– Непохоже, что над станцией нависла угроза стать «Новой».

– Зарождение новой звезды – всего лишь одна из возможных причин, по которой мы получили ту шифровку, – разъяснил Спок.

– Это утешает, – буркнул Кирк.

– И согласно ее положению в общем ряду, маловероятно, капитан, что станция станет «Новой» хоть сейчас, хоть в обозримом будущем.

– А две другие возможности для приказа – это военное вторжение или критическая ситуация, вызванная неудачным экспериментом, – подытожил капитан. – Непривлекательный выбор.

– Но вероятная причина может быть только одна, – уточнил Спок.

– Да, – согласился Кирк. – Но причина может быть необъявленной из-за своей сложности, не поддающейся классификации. Такой же сложной может быть и поджидающая нас опасность. А это уже интересно.

– Вполне возможно, капитан.

– Мистер Зулу, что у вас там на сенсорах?

– Да ничего страшного, капитан. Несколько рудовозов между астероидами и Алеф Праймом, несколько прогулочных шлюпок.

– Шлюпок? – не поверил Кирк. – Люди ходят под парусом, под солнечным лучом, между магнитными полюсами, выбираясь на мирный пикник. И это во время критической ситуации?

– Да, сэр. И похоже, что у них – гонка. А курс их, кажется, выходит за пределы отведенного им пространства.

– Слава небесам за это маленькое одолжение, – проговорил Кирк с изрядной долей сарказма. – Многие сотни лет не изменили традиций, согласно которым маломощные шлюпки имеют привилегии на трассах и могут не считаться с ненавистными для них махинами вроде нашего «Энтерпрайза».

В самом деле, шлюпки на экране были похожи на крохотные пылинки.

– Капитан Кирк, – произнес Зулу, – мы вошли в пределы сенсорной досягаемости Алеф Прайма.

– Благодарю вас, Зулу. Можно увидеть станцию на экране?

Пальцы рулевого коснулись сенсорной клавиатуры, и перед глазами Кирка и Спока открылся удивительный, похожий на россыпь драгоценных камней, вид станции. Звездный свет, преломленный тысячами разноцветных граней, сиял над ней непреходящей радугой. Никогда раньше Кирк не бывал на Алеф Прайме и не ожидал встретить здесь такую красоту. Многие города из тех, которые он видел, были прекрасными, но этот похож на скопление тончайших стеклянных волокон и скорлупок радиолярия, увеличенных в миллионы раз, и частичек гладких самоцветов: бирюзы, опала, агата и янтаря.

– Капитан, нас вызывают.

– Спасибо, Ухура. Давайте послушаем. Может быть, наконец-то узнаем, зачем мы, здесь нужны?

Это было бы кстати, потому что на станции не наблюдалось никаких разрушений, никакой суматохи, которые свидетельствовали бы о недавней битве. А если здесь что-то и случилось, то ни о каком вражеском вторжении не могло быть и речи, – разве что диверсионная вылазка? Но и после самой незначительной диверсии хоть какой-нибудь след да остался бы. Так зачем их вызвали, зачем оторвали от действительно важного дела?

– Капитан, – объявила Ухура, – на связи не Алеф Прайм, а другой межзвездный корабль.

Другой корабль находился как бы ниже станции, и Кирка неприятно поразило его крохотное изображение в виде темного пятна, прилипшего к боку прозрачных величественных очертаний Алеф Прайма. Конечно, станция была огромной и должна была быть такой – на ней разместилось полмиллиона разумных существ, по сравнению с ней любой корабль будет выглядеть крохотным, и все таки…

Зулу увеличил изображение приближающегося корабля, и Кирк разглядел яркое мерцание до боли знакомых очертаний, а потом и несвойственную военным кораблям раскраску под орла-феникса, сквозь которую все явственней проступал новый видеокадр.

– Хантер! – непроизвольно воскликнул Кирк.

– «Аэрфен» – «Энтерпрайзу», – произнесла с экрана женщина – капитан другого корабля. – Добро пожаловать, Джим. Это – ты? – она вопросительно замолчала.

– Капитан? – напомнила о себе Ухура.

– Сохраняйте тишину в эфире, – с сожалением приказал Кирк. – Оставим приветствия на потом.

Капитан звездного корабля сделала большую паузу, как бы всматриваясь в капитанский мостик «Энтерпрайза». Кирк тоже всматривался в нее.

Конечно, она здорово изменилась с тех пор, как Кирк видел ее в последний раз. Но морщины по углам ясных серых глаз придавали лицу капитана Хантер лишь большую выразительность, как бы подчеркивая былое изящество. Ее черные волосы были по-прежнему длинными, а тонкая косичка, спадавшая по правой щеке на плечо, была, как и прежде, туго заплетена и перевязана кожаным ремешком с ярким пером на кончике. Легкая седина на висках заставляла думать не о возрасте, но о чувстве собственного достоинства, которое и всегда было присуще Хантер.

Не дождавшись ответа, она усмехнулась, и эта усмешка перенесла Кирка в далекие годы – в годы Академии, соперничества, дружбы и страсти. Он хорошо знал, что скрывается за внешней сдержанностью Хантер, но ничего не мог поделать, не мог нарушить приказа.

– «Аэрфен» будет находиться на орбите Алеф Прайма еще несколько дней, – сказала капитан. – Свяжись со мной, если у тебя появится такая возможность.

Разговор закончился, и «Аэрфен» развернулся в сторону Алеф Прайма, показав «Энтерпрайзу» свой бок. Зулу снова увеличил изображение и с восторгом уставился на боевой корабль.

– Капитан Хантер и «Аэрфен»! – с благоговением произнес он, потом взглянул на Кирка:

– Вы знаете ее, капитан?

– Мы вместе с ней учились в Академии, – ответил Кирк, удивленный восторженным видом Зулу. Казалось, предстань сейчас перед ним сам Д'Артаньян со своей гибкой шпагой, с тонкой полоской своих знаменитых усов и заговори с ним, Зулу не так удивится, не проявит большего восторга. Но восторгались Хантер, и Кирк не выдал своего удивления.

Проделав замысловатый маневр, Зулу вывел «Энтерпрайз» на искусственную орбиту вокруг Алеф Прайма. «Аэрфен» вращался по той же орбите, но был на противоположной стороне станции. И вместо того чтобы свободно парить в свободном пространстве, Зулу затратил немножко больше времени, немножко больше топлива, лишь бы не терять из виду «Аэрфен». Рулевой не отрывал взгляда от его гладких обтекаемых линий. Он был намного меньше «Энтерпрайза», но зато это был корабль-истребитель. При сравнительно малом поперечном сечении он имел длинный острый фюзеляж, выкрашенный в ярко-алый цвет, усеянный серебристыми и черными точками, и походил на крупного стремительного хищника.

Когда Зулу окончательно пристроил «Энтерпрайз» на орбиту, положение истребителя относительно их корабля изменилось, и рулевой увидел на борту «Аэрфена» длинную темную полосу, где от удара вражеского орудия выгорела краска.

– Он недавно побывал в бою! – восхищенно выкрикнул Зулу, гордый тем, что ему довелось увидеть боевой шрам, который вскоре будет залечен и закрашен.

– Мистер Зулу?

Рулевой вздрогнул.

– Да, капитан.

Он подумал, что сейчас получит нагоняй за ничем не оправданный маневр и перерасход топлива. Но Кирк поощрительно улыбнулся:

– Выражаю вам благодарность за выход на орбиту.

Зулу смутился было, но тут же понял, что легкая ирония в голосе капитана не означает неодобрения, и радостно ответил:

– Рад стараться, капитан!

Кирк снова улыбнулся, увидев, что взгляд Зулу вновь прикован к маленькому истребителю. Да и не могло быть иначе: «Аэрфен» совсем недавно вышел из боя. Может быть, «Энтерпрайз» был вызван сюда потому, что был атакован Алеф Прайм, и рядом с «Аэрфеном» не было ни одного корабля из боевой эскадры Хантер? Но «Энтерпрайз» уже облетел вокруг станции, и никаких следов разрушения не было замечено. А сенсоры корабля обшарили все доступное им пространство и не обнаружили, кроме «Аэрфена», ни одного корабля – ни своего, ни вражеского. Кирк обратился к офицеру но науке:

– Вы не разгадали еще, что происходит, мистер Спок?

– Данные весьма противоречивы, но я не думаю, что мы будем вовлечены в военный конфликт. Это пока единственный вывод, который я могу сделать из имеющейся информации.

– Согласен с вами, – сказал Кирк. – Радиовызов с Алеф Прайма, капитан, – объявила Ухура.

«Аэрфен» исчез с экрана. Зулу откинулся в своем кресле, словно получил удар по голове, и его плечи разочарованно опустились.

На экране появился худой, сравнительно молодой еще, светловолосый человек в штатском.

– Капитан Кирк! – воскликнул он. – Не могу передать, какое облегчение я испытываю оттого, что вы прибыли. Я Иан Брайтвайт, прокурор Алефа. Вы не могли бы перенестись к нам, и как можно скорее, – официальный представитель говорил слишком энергично и чересчур настойчиво.

– Мистер Брайтвайт, – начал было Кирк.

– Радиопередатчик все еще отключен, – предупредила Ухура.

– Откройте канал! – заорал Кирк. – Он обратился ко мне открыто – и это после всех наших мер предосторожности! Да будь я проклят, если я переправлю хоть кого-нибудь на Алеф Прайм, не узнав предварительно, что там происходит.

– Да, сэр, – осторожно напомнила Ухура об открытом канале связи.

– Мистер Брайтвайт, слышите меня?

– Да, капитан, конечно. У вас проблемы с передатчиком?

– У нас проблемы с… Мы получаем от вас команду срочного переброса и находимся в состоянии вынужденного молчания в эфире. И практически, вступая с вами в разговор, я нарушаю этот запрет. Что у вас там произошло такое чрезвычайное?

Брайтвайт, как бы не веря своим ушам, покачал головой:

– Капитан, прошу прощения. Но я не могу посвящать вас в наши проблемы по открытому каналу. Вы не будете против того, чтобы я переместился к вам для конфиденциального разговора?

Кирк обдумывал предложение прокурора. Что бы у ним там на Алефе ни происходило, ясно было, что это не вражеская агрессия и не широкомасштабная авария. И ему не хотелось видеть на «Энтерпрайзе» возможного виновника чудовищной ошибки. А то, что произошла ошибка, уже можно было не сомневаться. В поисках верного решения капитан вопросительно взглянул на офицера по науке, но тот и не повел своей приподнятой бровью. Тогда Кирк вздохнул и объявил:

– Мистер Брайтвайт, я прибуду к вам через несколько минут.

– Благодарю вас, капитан, – с облегчением произнес прокурор.

– Конец связи. Кирк.

Образ прокурора исчез с экрана. Зулу незаметно коснулся пальцами клавишей, и перед их глазами вновь засветился «Аэрфен».

– Да-а, – озадаченно проговорил Кирк. – И таинственно, и непостижимо, – он взглянул на Спока, ожидая от него вопроса или подсказки, но тот, не глядя на него, поддакнул:

– Любопытно, сэр, очень любопытно.

Кирк рассмеялся – наконец-то Спок выразил свое любопытство.

– Тогда давайте отправимся вместе с вами и выясним, что, черт возьми, у них там происходит!

* * *

Больше всего на свете Кирку хотелось сейчас же выйти из строгой засекреченности и связаться с Хантер. Но не имея права тратить время на собственные нужды, он вместе со Споком прибыл в офис прокурора Алеф Прайма.

Высокий, чрезмерно высокий мужчина быстро шагнул вперед и энергично потряс руку Кирка, – он как бы маячил над капитаном и был на полголовы выше Спока.

– Капитан Кирк, благодарю вас за то, что вы прибыли, – он бросил любопытный взгляд на офицера по науке. – Э… мы встречались, не так ли?

– Не уверен, – ответил Спок.

– Это мистер Спок, мой заместитель, офицер по науке, – представил Спока Кирк.

Мистер Брайтвайт схватил руку офицера-ученого и затряс ее, прежде чем Кирк смог остановить его, предупредить о недопустимости такой манеры знакомства с вулканцем.

Спок заметил замешательство Кирка, но не убрал свою руку, зная, что это будет серьезным нарушением этикета, если здоровающийся с ним человек не знает об особенностях вулканцев. Вся беда была в том, что его не предупредили заранее, и он не смог должным образом воспротивиться вторжению в него чужих мыслей и чужих чувств. Сиюминутные мысли и чувства мистера Брайтвайта были нормальными мыслями и чувствами нормального человека – сильные, слегка взбудораженные, с легкой примесью печали. Спок привык защищаться от такого вторжения, не обращая на него внимания, хоть это и стоило ему некоторых усилий. У него, правда, мелькнула мысль воспользоваться представленной возможностью заглянуть поглубже в мысли Брайтвайта и узнать истинную причину вызова «Энтерпрайза». Чтобы не поддаться искушению, он вырвал свою руку из руки Брайтвайта и установил блок.

– Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет, – пригласил прокурор. – Там нам будет и удобней, и безопасней.

– Прошу прощения, мистер Спок, – извинился за прокурора Кирк и увидел, как желваки заходили на лице Спока.

– Я сохраню свой блок до тех пор, пока мы не возвратимся на корабль, – непроницаемо ответил вулканец.

Брайтвайт по пути прихватил еще одно кресло, и в кабинете они все трое смогли усесться. Кабинет был сравнительно небольшой, просто обставленный и битком набитый папками, банком данных, штабелями кассет, расшифровками и прочими атрибутами чиновничьей деятельности.

Брайтвайт принес Кирку напиток в пластиковой чашке (Спок отказался от угощения), присел, тут же снова вскочил на ноги, излучая из себя поток нервной энергии. Потом прошелся взад-вперед; явно раздражая Кирка своим мельтешением. Наконец, он приостановился и начал издалека:

– Моя обычная работа – исключительно рутинная. Но последние недели… – он замолчал, обеими руками вытер глаза и щеки, словно только что проснулся и продолжил:

– Простите, джентльмены. Этой ночью умер мой друг, и я не совсем…

Кирк поднялся, осторожно прихватил его за локоть, усадил в кресло, протянул ему чашку:

– Выпейте немного, расслабьтесь. Успокойтесь и расскажите нам, что произошло.

Брайтвайт сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул из себя воздух и вновь извинился:

– Прошу прощения. Мое состояние не связано с вашим прибытием на Алеф. Просто я не могу вытравить Ли из своей памяти. Все так неожиданно. Она не казалась безнадежно больной, обычное недомогание. А когда я заехал сегодня утром в больницу, мне сказали, что у нее был гиперморфийный ботулизм, и она…

– Мы разделяем ваше горе, мистер Брайтвайт, и понимаем, почему вы так расстроены.

– Она была адвокатом здесь, на Алефе… Принято считать, что адвокат и прокурор должны быть врагами, но это вовсе не так. В таком противостоянии есть, конечно, определенная доля соперничества, но если есть взаимоуважение, соперничество дружбе – не помеха.

Кирк согласно кивнул, а Спок бесстрастно наблюдал за болезненной прелюдией предстоящего разговора, а может быть, и дела.

– Ну, вот и все! Кажется, я могу держать себя в руках, – проговорил Брайтвайт, попытался извиняюще улыбнуться, но улыбка тут же исчезла с его напряженного и мрачного лица. – Вы находитесь здесь для того, чтобы поставить окончательную точку в деле, которое я только что, закончил расследовать. Признаться, оно не похоже на все то, с чем я встречался раньше. Начало делу положил прискорбный факт – исчезли десять человек. Естественно было подумать, что кто-то похитил их с целью вымогания денег, выкупа. Но все оказалось гораздо хуже – это был, запрещенный эксперимент над сознательными субъектами.

– Какого рода эксперимент? – поинтересовался Спок.

– Мне запрещено говорить об особенностях эксперимента. Да это и не относится к делу. А в общих чертах суть его такова: в условиях строжайшей секретности было произведено дознание, в тех же самых условиях был вынесен приговор. И все это делалось по прямому указанию Совета Федерации. Какая-либо гласность в этом деле исключена. Приняты все меры предосторожности. Для вынужденного знакомства с этим делом мне пришлось обращаться непосредственно в штаб Федерации. Мое обращение вызвало их недовольство. Но я и подумать не мог о том, что для перевоза одного заключенного в реабилитационную зону 7, они пришлют такой корабль, как «Энтерпрайз». Хотя, конечно, это очень надежный транспорт.

– Ну-ка, помолчите минуточку, помолчите, – сказал Кирк, поднимаясь с кресла.

Все сочувствие к сидящему перед ним человеку мигом улетучилось, и он не заметил, как вкрадчивый его голос перешел на громкий крик:

– Вы хотите мне сказать, что вы отвлекли «Энтерпрайз» – вы сняли с курса корабль с экипажем в сто тридцать пять человек, чтобы перевести одного человека из одной зоны в другую на расстояние одной звездной системы?!

Он был выше сидящего Брайтвайта и наклонившись над ним, кричал ему в лицо, кажется, даже обрызгал его слюной и не жалел об этом. Потом он замолчал и отошел в сторону от прокурора, чтобы остыть, прийти в себя.

Пустая чашка в руках Брайтвайта громко хрустнула.

– Я не выбирал ваш корабль, капитан Кирк, – сказал он. Лицо его приобрело бесцветность его волос. – Штаб-квартира Федерации заявила, что пришлет корабль, и когда «Энтерпрайз» вынырнул из искривленного пространства, я и предположить не мог, что это – вы.

Приказ получен не из штаб-квартиры Федерации, – спокойно уточнил Спок. – Не от командования Звездного Флота. И даже не со Звездной Базы. Приказ был получен прямо отсюда, с Алеф Прайма… с шифровкой чрезвычайной секретности, которая, по моим данным, использовалась всего лишь пять раз за последнее стандартное десятилетие.

Спок как бы не замечал ни истерии Брайтвайта, ни гнева Кирка – он просто делился известными ему данными.

– Честное слово, я не знаю, как это произошло, мистер Спок, – оправдывался Брайтвайт.

Спокойно переждав реплику прокурора, Спок продолжал:

– Подобная команда предназначена лишь на случай неспровоцированной вражеской атаки планетарного масштаба и того же масштаба чрезвычайного происшествия, вызванного неудачным научным экспериментом. Но она ни в коем случае не предназначена для сведения счетов с несчастным преступником.

– Несчастный преступник?! – внезапно обрел силу поникший было Брайтвайт. – Да будет вам известно, что помимо всего прочего, этот человек – опасный преступник, он – убийца!

– Прошу прощения, – извинился Спок все тем же ровным голосом, – вероятно, я не правильно выразился.

Брайтвайт согласно закивал головой.

– Не предназначена для того, – уточнил сам себя Спок, – чтобы вообще иметь дело с преступником, каким бы он ни был и кем бы он ни был. Тем более, что среди этой категории людей всегда есть арестованные по ложному доносу и осужденные по ложному обвинению.

Кирк невольно улыбнулся. То, чего он не мог достичь своим криком, офицер по науке достиг бесстрастным изложением фактов – загнал в угол не очень приятного типа из чиновничьей своры.

– Но я не посылал шифровку! – настаивал на своем Брайтвайт.

– Но приказ получен из вашего офиса и за вашей подписью!

– Если вас оторвали от нужного дела без крайней необходимости, то я выражаю вам свое сожаление, – искренне сказал Брайтвайт, – и постараюсь выяснить, как это произошло.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал Кирк. – Будет считать, что инцидент исчерпан, и мы можем удалиться.

– Нет! – вскочил на ноги Брайтвайт и широко расставил руки, загораживая выход. – Капитан, вы не уяснили суть проблемы. Мы изолированы здесь от всего мира, и правительственные корабли появляются у нас чрезвычайно редко. А между тем мы не можем организовать должную охрану безжалостного, гениального и такого предприимчивого человека, как Джордж Мордро. Если он сбежит из-под охраны, он легко может пробраться на торговый корабль, а там и вовсе исчезнуть из системы. И снова примется за свое дело. А вы даже не представляете себе, насколько этот человек опасен. Он маньяк и заставляет людей верить, что он может осуществить их мечты. Необходимо срочно отправить его в реабилитационный центр, пока у него нет возможности обмануть еще кого-либо, если он исчезнет отсюда…

– Вашей голове, а вместе с ней и шее станет легче, – закончил за него Кирк.

Лицо Брайтвайта залилось краской.

– Капитан, – неожиданно сказал Спок, – я думаю, нам надо удовлетворить просьбу мистера Брайтвайта.

Кирк от удивления опустился в кресло.

– Что за чертовщина? Почему это «нам надо»?

– Прошу прощения, – извинился Спок, – я не так сказал. Мне надо было сказать «мы должны удовлетворить просьбу мистера Брайтвайта».

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Кирк и вдруг сообразил, что речь идет не о простом преступнике, но о преступнике-ученом, и его офицер-ученый нашел какой-то выход из дурацкого положения.

– Ваша взяла, – с видимым неудовольствием сказал он Брайтвайту. – Я оказался в меньшинстве.

– Когда мы можем транспортировать его? – попытался взять быка за рога Брайтвайт.

– Простите, мистер Брайтвайт, но наш корабль не предназначался для перевозки опасных преступников. Нам необходимо подготовиться к принятию такого необычного пассажира. Честь имею.

Кирк и Спок покинули офис прокурора и направились в глубь станции, к ее центру.

Отойдя на несколько шагов, Спок поинтересовался:

– О какой подготовке шла речь, капитан? Командир безопасности Флин вряд ли увидит подтекст в ваших словах.

– Спок, ради бога, неужели вы передадите мои слова Флин? То, что предназначалось для ушей этого болвана, вовсе не надо слышать командиру безопасности. Вы разве сами не заметили, как она подтянула всю свою команду. Поберегите меня от ее темперамента – одним живым офицером будет больше.

– У меня нет достаточных причин передавать опрометчивые слова командиру Флин, – заверил его Спок.

– Договорились, – обрадовался Кирк. – Но я никогда не был на Алеф Прайме и не вижу в том большого зла, если мы задержимся на несколько минут, оправдываясь все той же подготовкой.

– Вы найдете его очень привлекательным. Это небольшое исследовательское сооружение, окруженное растущими биоэлектронными кристаллами. Оно способно революционизировать компьютерную науку.

– Я непременно должен туда заглянуть, мистер Спок.

– Непременно, капитан?

– Да, непременно. Надо же узнать, что тут происходит и почему вы впутали меня в это дело. Брайтвайт готов был сдаться и вызвать другой корабль. Вам это почему-то не понравилось, а уж я пошел вслед за вами, но мне хочется знать, куда я иду.

– Вы правы, капитан. Я ценю ваше доверие. – Кирк поморщился:

– А пока мы вдвоем, можно обойтись без «капитана»?

– Извиняюсь за потерю логики – это результат общения с прокурором.

– Сочувствую, но я хотел бы знать, что произошло, – вновь потребовал объяснения Кирк.

– Вы должны были обратить внимание на его слова «кроме всего прочего», а уж только потом он назвал этого человека опасным преступником и даже убийцей. Из всего этого вытекает, что речь идет не о правонарушении, а о чем-то гораздо более сложном.

Кирк нахмурил брови, пытаясь что-то вспомнить и спросил:

– А кто он такой, этот Джордж Мордро? Я такого не знаю.

– Много лет назад под его руководством я изучал физику времени. Он изумительный физик. И откровенно говоря, если нас позвали сюда не для того, чтобы помочь в бедственном положении, то единственным оправданием нашего нелепого вызова будет возможность обсудить мои наблюдения с Джорджем Мордро. Это поможет моим повторным наблюдениям.

– А вас не шокирует его преступная репутация?

– Джим, все это дело – абсурд! – приостановился Спок и тут же взял себя в руки. – Доктор Мордро – глубоко нравственная личность.

Более того, он ученый-теоретик, не экспериментатор. Он всегда охотнее работал с ручкой и бумагой, предпочитая их компьютеру. Если даже предположить, что он занялся экспериментальной работой, нелепо думать, что он подверг опасности какой-то там сознательный субъект, а уж тем более за деньги. Я не могу поверить тому, что он превратился в душевнобольного маньяка убийцу. Не могу!

– Вы надеетесь, что сможете доказать его невиновность?

– Я буду рад возможности узнать, почему его переправляют в реабилитационный центр с такой скоростью и при такой секретности.

Кирку не очень нравилась сама идея вмешиваться в дела гражданских властей, но с одной стороны – они уже вмешались со своим кораблем и не по своей вине, а с другой он, как и Спок, понимал, что если доктор Мордро попадет в реабилитационную зону, то выйдет оттуда отнюдь не в лучшем состоянии. Если ему даже повезет, и по выходу оттуда он не сможет больше причинять зло, все равно он не останется физиком-ученым.

– Вы правы, Спок. Слишком много странного в этом деле. Может быть, и впрямь вашего доктора посадили по ложному обвинению. И сможем или не сможем мы ему помочь, но попытаемся.

– Спасибо, капитан.

Кирк остановился и достал свой коммуникатор:

– Кирк «Энтерпрайзу». Лейтенант Ухура, конец радиомолчанию.

– «Энтерпрайз». Ухура на связи. Все в порядке, капитан?

– Я бы не сказал, что все в порядке, но никакой критической ситуации нет. Я останусь на некоторое время здесь, на Алеф Прайме, а вы можете вызвать меня, если я вам понадоблюсь.

– Да, сэр.

– Конец связи. Кирк.

Он задумался на короткое время, а потом произнес:

– Мистер Спок, пожалуйста, передайте командиру Флин, чтобы она взяла нас под защиту на тот случай, если мистер Брайтвайт начнет допытываться о причинах нашей задержки. И я предполагаю, что ей предстоит долгий рабочий день, поэтому составьте план дежурств для всей команды так, чтобы каждый имел немного свободного времени. Вас это тоже касается. И Скотта – он не должен выпавшее нам время отдыха провести в машинном отделении.

– Хорошо, капитан.

– Надеюсь, что день на Алефе, как и небольшое путешествие на Рехаб 7 не противоречит вашим планам?

– Нисколько, капитан.

* * *

Просторная площадь создавала полную иллюзию того, что вы находитесь под открытым небом, а не глубоко внизу от поверхности Алеф Прайма. Легкий ветерок, насыщенный запахами цветов воздух, жестковатая трава – все это приглашало прогуляться и было так великолепно, что очень скоро могло наскучить. Но пока до этого было далеко, Кирк наслаждался тем, что, скорее всего, создал человек, никогда не ступавший по настоящей земной почве и никогда не видевший над собой настоящего солнца, настоящего неба. Да и стоит ли бояться пресыщения, если в любой момент он может сбежать в один из парков, предназначенных для выходцев других планет. Таких парков здесь много. И, может быть, для уроженца какого-нибудь Дракониса 7 этот тоннель-лабиринт ласкает глаза, как самое совершенное создание во всей Вселенной? Все может быть…

Вдруг он увидел Хантер, выходившую из тени маленькой рощицы бог знает каких деревьев, и тут же забыл про тоннель-лабиринт, про уроженцев Дракониса 7 и даже о блуждающем по-настоящему ветерке. Хантер приветственно помахала ему рукой, и они поспешили навстречу друг дружке.

На Хантер были черные форменные брюки и ботинки, что вполне соответствовало уставу, но на ней же была голубая шелковая рубашка, поверх нее серебристая стеганая жилетка и – конечно же! – красное перо в волосах.

– Так и остаешься при своих недостатках? – поприветствовал, он Хантер.

– А ты все так же бдительно стоишь на страже традиций военного Флота? – ответно приветствовала его она. – Значит, есть нечто вечное и под Луной, и под Солнцем. И как я догадываюсь, мы оба рады этому.

Они рассмеялись, обнялись, не скрывая своей взаимной радости. И все-таки это было не то, что в прежние времена, и Джиму стало грустно. Он не удивился бы, если бы и она чувствовала то же самое, но боялся спросить ее об этом, боялся возложить на их дружбу большую ответственность, чем в давнишнюю минуту расставания.

Они повели себя, как старые добрые друзья, пережившие вместе и хорошие, и плохие времена, для которых годы разлуки ничего не значат, разве что сковывают неловкостью первые минуты встречи.

– Вы прибыли на Алеф Прайм по приказу, не так ли? – поинтересовался Джим.

– Нет, – ответила Хантер. – Это единственное поселение в моем секторе, которое предоставляет «Аэрфену» право крейсировать без каких-либо инструкций. А моя команда любит свободу и имеет на нее права… Ну а вы как здесь оказались?

– Да, пожалуй, в результате самой дурацкой шутки из всех, какие с нами только случались. Этот парень Иан Брайтвайт…

Она засмеялась:

– Так он и тебя атаковал? Но это же сумасшествие – поместить какого-то преступника в торпедный отсек «Аэрфена» и доставить его на Рехаб 7!

– Что ты ему ответила? – спросил порядком смущенный Кирк.

– Прежде всего сказала, что мне некуда поместить преступника, – не переоборудовать же специально для него торпедный отсек. И тут же потребовала капитального ремонта «Аэрфена», иначе он просто упадет с орбиты им на голову. Но правда в том, что и эта тактика была с моей стороны лицемерием.

– У меня та же ситуация.

– Не удивлюсь, если он и к тебе приставал. Но это дико: линейный корабль, совершающий такой рейс! Не томи меня, что ты ответил ему?

– Я сказал ему, что берусь за эту работу.

Хантер поначалу приняла его слова за шутку и хотела рассмеяться, но, убедившись, что он говорит серьезно, так же серьезно сказала:

– Чему я удивляюсь? Но это, пожалуй, самый яркий образец профанации нашей работы. А ну, рассказывай.

И Джим рассказал ей все, включая версию Спока. Он рад был возможности поговорить с кем либо посторонним. И в заключение спросил:

– Ты что-нибудь слышала о Джордже Мордро?

– Конечно, бог ты мой! Так ты думаешь, что он был на Алефе все это время? Он один из тех, как ты предполагаешь, от кого хотят избавиться, чтобы предотвратить «утечку мозгов»?

Джим недоуменно пожал плечами:

– Расскажи, что ты знаешь о нем?

Хантер когда-то считалась очень талантливым физиком и специализировалась на энергетике поля. Но академическая жизнь была слишком спокойной для нее, и риск научного эксперимента она сменила на риск приключений. Однако окончательно забыть физику так и не смогла – следила за всеми достижениями, особенно в своей любимой области, энергии поля.

– Итак, – начала она, – было две школы физической мысли, и никого не было посередине. Оговорюсь, что «школы» – весьма условное деление, можно их называть и направлениями, и лагерями. Так вот, представители одной школы считали Джорджа Мордро самым гениальным мыслителем со времен Бекеша, если даже не Эйнштейна… Послушай, Джим, ты хочешь пообедать на «Аэрфене» или мы подыщем местечко где-нибудь здесь? А не знаю, по какому графику работаешь ты, но по моему графику – уже позднее время, и я умираю с голоду.

– Я надеялся, что ты прибудешь на «Энтерпрайз», и я смогу представить тебя своему экипажу… А что там насчет второй школы или лагеря?

Она отвернулась в сторону, подумала.

– Мне надо было знать, что отвлекающий маневр против тебя не сработает, – она пожала плечами. – Я не хотела обижать твоего Спока. Но другой лагерь, к которому принадлежал и Спок, в своем подавляющем большинстве считал, что Мордро был сумасшедшим.

– Даже так?

– Даже так. – Но Спок умолчал об этом.

– Правильно сделал. Ты же знаешь, что если он пришел к какому-то мнению, то противоположное мнение считает оскорбительной для себя чепухой.

– А почему ты говоришь о Мордро в прошедшем времени?

– Да как сказать? Просто я так о нем думаю. Года два тому назад он издал пару работ, и отклики на них были… мягко говоря – отрицательные. И в последнее время он что-то издавал, но никто не знал, где он. Мне и в голову не приходило, что он может быть здесь.

– Ты не считаешь возможным, что кто-то решил ему отомстить?

– Не могу представить, зачем и кому это нужно и кто может пойти на это. Ведь он давно уже не представляет из себя какую-то величину в академических кругах. А кроме того, уголовное преследование – не тот путь, по которому идут профессора физики, чтобы дискредитировать своих оппонентов. Слава богу, что хоть это не стало присущей нашей цивилизации особенностью.

– Твое личное мнение о нем?

– Я никогда не встречалась с ним и у меня нет личного мнения о нем.

– Ну а что касается его трудов? Ты полагаешь, что он сумасшедший?

Хантер поиграла уголком своей жилетки, вздохнула.

– Джим… я рассталась с фундаментальной физикой пятнадцать лет тому назад. Я по-прежнему выписываю кое-какие журналы – поддерживаю поверхностную осведомленность. Но я слишком далека от того, чтобы даже правильно угадать ответ на твой вопрос. Этот человек когда-то много и хорошо работал, но это было много лет назад. Что он сейчас – кто это знает?

Какое-то время они прогуливались молча. Потом Хантер поставила точку над их долгим разговором:

– Прости, я ничем не могу тебе помочь. Хотя бы потому, что нельзя сказать что-либо определенное о личности ученого, зная только его работы.

– Да я все понимаю, но я, как утопающий, готов ухватиться и за соломинку, только бы выяснить, почему именно «Энтерпрайз» был выбран для этого дела? Оборвать Спока на завершающей стадии… Итак, капитан, я приглашаю вас на борт своего корабля и на прогулку, и на обед.

– Звучит заманчиво, капитан.

С другой стороны парка раздался слабый крик:

– Эй, Джим!

Леонард Маккой приветливо махал рукой. Он был не один, его сопровождал компаньон, скромно державшийся за спиной доктора. Тяжело ступая, Маккой направился к ним.

– Кто это? – спросила Хантер.

– Мой корабельный доктор, Леонард Маккой.

Она молча наблюдала за приближающимися и вдруг сказала:

– А он не чувствует боли.

Джим засмеялся и вместе с Хантер пошел навстречу другу.

* * *

Спок возвратился на «Энтерпрайз», вызвал на капитанский мостик лейтенанта Флин, командира службы безопасности, и занялся графиком увольнений, рассчитывая, как дать максимум свободы большему числу людей, чего от него потребовал капитан Кирк. Не успел он закончить работу над графиком, как двери лифта раскрылись, и на мостик вошла Флин:

– Слушаю вас, мистер Спок. Он обратился к лейтенанту:

– Командир Флин, как выяснилось, нашему визиту сюда мы обязаны вашей команде безопасности. Завтра утром на борт корабля прибудет доктор Джордж Мордро, и мы отконвоируем его в реабилитационную колонию 7.

Она слегка нахмурила брови, задумалась. Рехаб 7 располагалась в этой же системе и, хоть и находилась на противоположной стороне, до нее было всего лишь две астрономических единицы расстояния – коротенький, почти оскорбительный, рейс для звездного корабля.

– Если бы доктор Мордро был высокопоставленным лицом, вы вряд ли бы меня вызвали, – сказала она. – А это значит, что он заключенный?

– Совершенно верно, – ответил Спок и увидел, что она, ждет несколько большей информации.

Но что он мог ей сказать? Что капитан Кирк использует ее и всю ее команду в своей игре против Брайтвайта, и что он, старший помощник Спок, тоже участвует в этой игре, поддерживая капитана?

– Мы получили приказ, командир Флин, – сказал он то, что мог сказать. – Обеспечьте, пожалуйста, надежную изоляцию отсека для гостей к прибытию Мордро.

Он ожидал потока вопросов и возражений, как это было при прежнем командире безопасности, но новый командир повела себя совершенно иначе:

– Приказ ясен, мистер Спок, – и все-таки не удержалась:

– А за что осужден мистер Мордро?

Споку труднее всего было ответить на этот вопрос, потому что он не верил обвинению, но отвечать надо было:

– Недозволенные эксперименты на разумных субъектах и… убийство.

– Мистер Спок, – осторожно проинформировала Флин, стараясь, чтобы информация не выглядела как критика полученного приказа» – камеры для ареста более надежны той клетки, которую могут сделать мои люди. К тому же камеры – не темницы, в них есть все бытовые удобства.

– Я сознаю трудности, выпавшие на команду безопасности, так же, как сознает их капитан Кирк. Но я верю в ваши способности. Заключенный будет находиться в гостевом отсеке.

– Тогда мне придется делать более прочную клетку, мистер Спок.

– Я предоставил увольнения всему экипажу, за исключением вашей команды. А всю организацию берите на себя.

Она сразу же глянула на терминал, на график дежурств и увольнений и выбрала из списка четверых офицеров для работы на энергетических кранах.

– Все остальные могут отправляться на Алеф Прайм, – сказала она, – пока нас не вызовут по случаю широкосистемной аварии.

– Аварии не будет. Нам предстоит всего лишь транспортировать доктора Мордро. Благодарю за сотрудничество, Флин. Если я смогу помочь вам в изготовлении…

– Мои люди справятся с этим, мистер Спок. Но все же спасибо.

Он разрешающе кивнул головой, и командир команды безопасности покинула мостик.

Выйдя из лифта, Мандэла Флин услышала громкие радостные крики – на главном терминале корабля вместо графика аварийных работ появился график освобождения от дежурства. Командира службы безопасности, как и весь экипаж, радовало, что готовность к встрече с каким-либо бедствием обернулась несколькими часами свободы на крохотных просторах Алеф Прайма, но она не могла отделаться от досадной мысли, что лично для нее упущена еще одна возможность показать свои способности. Служба на «Энтерпрайзе» оказалась сплошной рутиной: за два месяца не произошло ничего серьезного.

Ради такой службы не стоило переводиться из пограничного патруля, не стоило мечтать о межзвездном пространстве – какими бы узкими ни казались пределы Федерации, они позволяли беспрерывно метаться из одного конца в другой, сражаться в случайных стычках и давали шанс получить в конце концов такое ранение, которое примирило бы ее с прозябанием на какой-нибудь Звездной Базе.

Добиваясь перевода на «Энтерпрайз», Мандэла мечтала о неизведанных путях первооткрывателя: о новых мирах, научных открытиях, даже если такое открытие требовало шести недель торчания возле какого-то аномального образования. И постигшая неудача не обескуражила ее – тот, кто хочет командовать кораблем, должен пройти и через опыт разочарований. Во всяком случае, четыре офицера, отобранных для работы, не должны знать о переживаниях своего командира. И в служебный кубрик Мандэла Флин вошла с деловым, спокойным видом.

* * *

Оставшись один, Спок связался с коммуникационным каналом связи станции, чтобы заполучить информацию о Мордро – о его прошлом, о его настоящем и… Спока интересовало все, связанное с доктором Мордро.

Прежде всего он запросил запись о судебном процессе над Мордро из банка данных Алеф Прайма и получил ответ: «Нет информации». Он запросил еще раз, подкрепляя запрос аттестацией своей благонадежности, которой вполне хватало для шкалы секретности, присвоенной станции. И снова ответ был отрицательным.

Он запросил еще несколько банков данных о преступлениях, но и в них не нашел ничего. Служба новостей тоже не хранила никаких записей о докторе Мордро: в директории станции его дело не слушалось. Откинувшись на спинку кресла, Спок задумался над тем, что еще можно предпринять.

Возможно, доктор жил под вымышленным именем, но это не объясняет отсутствие записей: на суде он фигурировал бы под своим настоящим именем. А если суда не было…

Используя свои возможности, Спок немилосердно обманывал все компьютеры Алефа – их защита была слишком слабой, соответствующей местным возможностям, чтобы спрятать от него какую-либо информацию. Но нужной ему информации не было ни в одном компьютере.

Значит, доктор Мордро или вовсе не был судим и содержится под стражей незаконно, или все записи о суде над ним стерты – и в том, и в другом случае нарушена конституция Федерации.

* * *

Мандэла нашла Хикару в спортивном зале. Он приветствовал ее радостной улыбкой.

– Я уж боялась, что и это занятие не состоится, – сказала она.

– Это было бы еще большим нарушением графика, – отозвался Хикару. – И я тоже боялся, что ты не сможешь прийти.

– Мне всего-навсего надо сменить несколько щитов, но все, что я могу делать, – это заглядывать через плечи моих офицеров и заставлять их нервничать. А тренировку мы закончим как раз к концу их работы. Затем все вместе спустимся на Алеф Прайм и развлечемся немного. Я позабочусь об этом. Не хочешь присоединиться к нам?

С удовольствием. Спасибо за приглашение. Мандэла бросила ему небольшую кассету:

– Держи! Он подхватил ее на лету и спросил:

– Что это?

– Книга. Что ты думаешь о старых земных романах? Я имею в виду докосмические времена.

– Я люблю их, – не задумываясь, ответил Зулу. – «Три мушкетера» – мой любимый роман.

– А моя любимая книга – «Граф Монте-Кристо» Дюма.

– А «Виргиниану» ты читала?

– Конечно, самое забавное и на древнем, и на современном английском языке. А как насчет «Машины времени»?

– Очень хорошая вещь! А «Франкенштейн»?

– Тоже. А «Исландия»?

– Еще бы! И знаешь, я где-то прочитал, что они собираются собрать все, когда-то запрещенное, и издать факсимильный вариант.

Мандэла засмеялась:

– Сколько веков они говорят об этом? Хотелось бы дождаться и увидеть, как они сделают это.

Хикару с любопытством разглядывал подаренную ему кассету, и она торжественно указала рапирой на кассету:

– А это Бабель, одна из моих любимых книг. Издано Делани. Великолепно издано.

– Я ничего не слышал об этой книге. А когда она издана?

– 1966 год, старый календарь.

– Тогда это – не докосмическая книга.

– Нет, докосмическая.

– А, ты ведешь отсчет от первого приземления на Луну. А я – от первого спутника.

– Традиционалист. А это значит, что ты не читал «Сивилла преследует Синий» и готов отвергнуть множество книг только потому, что мы не можем прийти к согласию из-за каких-то двенадцати лет.

– Ты что? Я принимаю книгу и благодарю тебя. По пути на ковер Мандэла импульсивно положила свою руку ему на талию, попыталась обнять его. Он не отстранился. Он был слишком воспитан, чтобы сделать это. Но все его тело непроизвольно напряглось. Удивленная, обиженная, пытающаяся понять, где и когда она совершила ошибку, она отдернула свою руку и быстро зашагала на край ковра, чтобы занять позицию.

Он догнал ее, хотел было схватить за руку, но лишь дотронулся до ее локтя:

– Мандэла, прости меня. Ты… не сердишься на меня?

– Я неверно подумала о тебе, – ответила она.

– Давай не будем говорить об этом, я не хочу за один и тот же день дважды оставаться в дураках.

– Но это вовсе не так!

– Не знаю, – она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я думала, вчера… Обычно я очень хорошо понимаю намеки… Прошу прощения – я поторопила тебя. Ты знаешь, что я имею в виду, но я не хотела оказывать на тебя давления. Извини, если я смутила тебя.

– Нисколько! – воскликнул он. – Мне было очень приятно.

– Тогда все в порядке – ты был намного вежливее, чем была бы я к тому, кто меня не интересует.

Она не хотела навязываться и не могла признаться, что он был для нее самым привлекательным из всех мужчин. И не слепой же он, чтобы не видеть, к чему идет дело. А если он нашел ее привлекательной, – в чем Мандэла была уверена со вчерашнего дня, – то как объяснить его поведение?

– Да пойми ты меня! Я все время думаю о том, что зародилось между нами. Но я добиваюсь перевода. Мы с тобой уже говорили об этом. И ты единственная, с кем я могу делиться самым сокровенным.

– Я не забыла наш разговор. Ну и что с того? Никто из нас не знает, где он будет на следующей неделе, в следующем месяце.

– Я не хочу быть несправедливым по отношению к тебе.

Мандэла в упор смотрела на него, в ней боролись два чувства: удивление и раздражительность. Рапира с треском выпала из ее рук.

– Какую, черт возьми, справедливость ты подразумеваешь? Что ты будешь верен своему решению и переведешься на другой корабль? Но если ты был откровенен со мной, то о какой несправедливости ты говоришь?

Хикару стоял растерянный, подавленный. Мандэле хотелось крепко взять его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы он снова стал самим собой. Но она знала, что не сможет остановиться на этом, а стеганые костюмы для фехтования, открытое пространство спортивного зала не предназначались для любовных ласк. Да и смущать его еще больше не хотелось.

– Ну, как тебе сказать? – он помедлил, подыскивая нужные слова. – Мне кажется бессердечным использовать счастливый случай взаимности и тут же исчезнуть бесследно.

Мандэла взяла его руку в свою, провела пальцем по ложбинкам его ладони.

– Пойми, что прежде всего ты бессердечен к самому себе. Никто из нас во время службы на борту на берет на себя долговременных, обязательств. Это слишком рискованно и слишком больно. Мы привыкли говорить друг дружке: «На какое-то время». И к чему-то другому я не привыкла. Но ты… мне кажется, что ты хотел бы иметь при себе что-то такое, что длилось бы целую вечность.

– Так было бы лучше, – ответил Зулу.

– Наконец-то ты высказался! И хорошо сделал, теперь я все о тебе знаю. Ты был бог знает под каким прессом целых полтора месяца, и на тебя еще давила мысль о переводе с «Энтерпрайза». И я думаю, что ты прав, не усложняя себе жизнь еще одной проблемой.

– Как видишь, все сошлось одно к одному.

– Я тебя понимаю.

– Благодарю тебя, – произнес он и обнял ее. Мандэла ответила на объятие, хоть была смущена его щепетильностью и поторопилась поднять с пола рапиру.

– Давай, пора приступать к уроку. Они обменялись приветствиями рапирами, учитель сразу же опустил свою маску, а ученица попросила его:

– Хикару, если ты изменишь свое мнение, дай мне знать, – и прикрыв лицо маской, заняла позицию «эн гарде».

* * *

Спустя несколько часов бесплодного труда, Спок прервал связь с Алеф Праймом. Опробовав все мыслимые и немыслимые пути получения информации. И все попытки закончились безуспешно. Ничего нельзя добиться, находясь на борту «Энтерпрайза».

Прежде чем отключить терминал, офицер по науке глянул на график, чтобы найти хоть кого то, знакомого с работой капитанского мостика. Имя Зулу было первым по списку.

Рулевой отыскался в спортивном зале. Он появился на экране с потным лицом, с маской, откинутой на лоб.

Как первый помощник капитана Спок давно уже пришел к выводу, что с Зулу ему легче работать, чем с кем бы то ни было другим, настолько тот был уравновешенным, спокойным во время работы. Но другую сторону характера молодого лейтенанта – его неожиданные вспышки романтизма, хотя бы и в свободное от службы время, – Спок не постигал.

– Но вот Зулу вытер пот, отложил рапиру и маску и вновь стал похож на серьезного, умного, атлетически сложенного офицера Звездного Флота.

– Слушаю, мистер Спок?

– Мистер Зулу, вы можете прервать свои занятия?

– Я только что закончил свой урок, сэр.

– Мне надо ненадолго покинуть борт корабля, чтобы посетить Алеф Прайм. Но я не могу оставить пустым капитанский мостик.

– Я буду там через десять минут, мистер Спок.

– Благодарю вас, мистер Зулу. Конец связи, – но протягивая руку к переключателю, офицер по науке увидел, что рулевой сделал непроизвольный жест рукой, и спросил:

– Да, мистер Зулу, что там у вас?

– Мистер Спок, – молодой офицер вдруг замялся и спросил с каким-то отчаянием:

– Капитан не сообщил вам… и вы думаете… что капитан Хантер прибудет к нам на борт?

Спок невозмутимо глядел с экрана, а Зулу в этот момент готов был отдать все на свете, чтобы лицо офицера-ученого выразило бы хоть какое-нибудь чувство, ведь он был, пожалуй, единственным на корабле, кто не мог или не хотел понять, почему Зулу задал этот вопрос. Но насколько он знал Спока, от него можно было ждать лишь уважительного ответа и, скорее всего, неопределенного.

А Зулу нужна была определенность. Половину своей сознательной жизни он прожил под звездой капитана Хантер. Она была для него всем: и первой детской любовью, и живой легендой, и ярким маяком на пути его жизни. А в его семье царил подлинный культ Хантер. И не мудрено.

Отец и мать Зулу да и он сам были выходцами с Земли. Но его отец был поэтом, а мать – агрономом-консультантом, и они не нашли лучшего для себя места, чем сельскохозяйственная колония Федерации Ганьютцу, где и прошла большая часть детства Зулу. Большинство поселенцев на Ганьютцу были такими же, как и его родители, романтиками, выходцами из прошлого, для которых сельская идиллия была дороже всех прелестей цивилизации. Но на беду любителей сельской жизни, Ганьютцу была затеряна в далеком пограничье Федерации, и клингонские пираты облюбовали беззащитную планету для своих грабительских набегов.

Ни отчаянное сопротивление ганьютцев, ни многоречивые ноты протеста правительства Федерации не могли спасти планету. Клингоны утверждали, что планета заселена ренегатами от цивилизации, которых нет никакого смысла защищать, к тому же им не известно, откуда появляются и куда исчезают пираты.

И тогда над Ганыотцу, как сокол на охоте, появилась молодой офицер Хантер со своей боевой эскадрильей. Преследуя пиратов, она загнала их в клингоновское гнездо, и клингоны вынуждены были признать и своих пиратов, и свое поражение.

Хантер избавила и Зулу, и всех ганьютцев от многолетнего кошмара, но он не знал, как объяснить это офицеру по науке, чтобы тот понял его состояние, как понял бы его капитан Кирк.

Кажется, Спок не осуждал его за любопытство, но брови его насмешливо взлетели вверх, и он ответил:

– Я не имею понятия о планах миссис Хантер, мистер Зулу, но не исключена возможность того, что она окажет честь «Энтерпрайзу», поднявшись на его борт, и будет встречена офицерами подобающим образом. Конец связи. Спок.

Зулу оторопело наблюдал за аскетическим, лишенным какого бы то ни было выражения, лицом офицера по науке, исчезающим с экрана, и очень надеялся, что его собственное, с отвисшей челюстью, лицо не видно ему.

«Когда, наконец, я научусь держаться перед Споком, как подобает офицеру, а не мальчишке?» – в который раз подумал он с досадой.

– Очнись, – вывела его из оцепенения Мандэла. – Ты обещал ему прийти через десять минут, так что поторопись, – она подняла свою маску, обменялась с ним рукопожатием.

– Ты думаешь, Хантер взойдет к нам на борт? Мандэла улыбнулась как-то странно.

– Я надеюсь на это. Мне тоже хочется увидеть ее, – вытерев потное лицо рукавом, добавила:

– Если тебя отпустят, просись сразу в эскадрилью Хантер – лучшего места не найдешь.

Вместе они направились к раздевалке.

– Эскадрилья Хантер! – воскликнул Зулу. Для него сама возможность служить под командой Хантер была такой же реальной, как призрачный сон. – Я не такой счастливчик, чтобы мечтать об этом.

Мандэла резко шагнула вперед и, загородив ему дорогу, с неожиданной злостью спросила:

– Ты кто – человек или мешок сомнений? Да где ты их набрался?

Ее ладони с широко растопыренными пальцами едва не касались его унылой физиономии.

– Боюсь, что если она откажет мне…

– У тебя хорошая квалификация, у тебя целая куча смежных специальностей. И на твоей груди звезда Академии.

– Но ты не видела моего аттестата.

Стиснув зубы, она уставилась на него своими зелеными, мечущими бешеные искры, глазами:

– Плевать на твой аттестат! Ты поступил в Академию и прошел полный курс – только это идет в расчет. Ни один самый всезнающий, самый всесильный бюрократ не сможет отклонить твою просьбу о переводе на том основании, что ты не доволен своим аттестатом.

Хикару знал ее уже достаточно хорошо, чтобы под маской гнева различить плохо скрытую боль.

– А с тобой это было? – как можно мягче спросил он и сразу же сообразил, что было, ведь Мандэла не заканчивала Академии, она в буквальном смысле слова сражалась, добывая себе звания.

– Было, – не сразу ответила она. – И не раз. И всегда, когда это случалось, я чувствовала себя оскорбленной. Но ты единственный, кому я рассказала об этом. А больше никому не скажу. Он согласно кивнул головой:

– И не надо.

– Это мое первое первоклассное назначение, Хикару. Но Кирк не просил именно меня. Он просто подал запрос на любого, кто способен был заменить моего предшественника. И любого взял бы. И это бесит меня.

Она мрачно усмехнулась.

– Может быть, Кирк и считает, что заполучив меня, он взял то, что ему надо. Но мне это место досталось по чистой случайности. И я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Я не буду тратить время попусту: или звезда Академии, или… – она резко оборвала себя, осознав, что сказала слишком много, положила руку на плечо Хикару и закончила:

– Усвой раз и навсегда: никто не поверит в тебя, если ты сам в себя не веришь.

Хикару промолчал. Он не мог признаться, что не столько не верит в себя, сколько боится быть отвергнутым.

* * *

Спок снова спустился на Алеф Прайм и направился в городскую тюрьму. Она располагалась в самом конце короткого коридора административной секции и производила гнетущее впечатление своим запущенным видом. Пластиковые стены сверху донизу были испещрены рубцами и царапинами, скрывавшими скабрезные надписи, а кое-где виднелись глубокие трещины, обнажавшие природный камень астероида. И все это, закрашенное и перекрашенное много раз, говорило о запущенности, о забытости этого заведения.

Охрана из трех человек лениво развалилась на скамейке у входа, погруженная в созерцание ручных компьютеров. При появлении Спока все компьютеры исчезли в глубоких карманах мундиров, но Споку было плевать на то, чем занимается охрана, и он не сделал ей никакого замечания: на чепуховой работе всякий волен заниматься чепухой, хоть читая, хоть просматривая развлекательные фильмы.

Старшей среди охранников была женщина. Она не спеша поднялась со скамейки и спросила:

– Чем могу служить?

– Я мистер Спок, первый офицер военного корабля «Энтерпрайз». И мне хотелось бы побеседовать с доктором Джорджем Мордро до того, как мы возьмем его на борт своего корабля.

Охранница сдвинула брови, напрягая свою память:

– Мордро… Это имя что-то напоминает мне, но я не уверена, что он здесь, – она повернулась к сенсорному микрофону приемного отделения. – Джордж Мордро есть среди арестованных?

– Такого заключенного нет, – донеслось из сенсора.

– Прошу прощения, – извинилась охранница. – И насколько мне известно, ни один из содержащихся под арестом не подлежит этапированию со станции. Здесь собраны одни хулиганы – вчера был день получки.

– Мы столкнулись с явной неразберихой – должны взять на борт, не зная кого, не представляя степень его опасности. Какую-либо информацию о процессе Мордро не удалось отыскать. Возможно, что он здесь, но сопроводительные документы на него потеряны.

– Я вспомнила Мордро. Он был обвинен в убийстве. Но его адвокат настаивала на тайном процессе, и суд был закрытым. И все это делалось со ссылкой на безумие обвиняемого.

– Значит, он здесь?

– Нет. Если они признали его безумным, то он находится не здесь, а в больнице. Но вы можете его посетить, если захотите.

В подтверждение своих слов она указала ему на целый ряд экранов, дававших возможность увидеть всех обитателей тюрьмы. И Спок не нашел среди них того, кто напоминал бы ему его бывшего учителя. Тогда он решил воспользоваться советом охранницы и направился в больницу.

– Конечно, он здесь, – ответил дежурный администратор на вопрос Спока, – но вам будет трудно вести с ним беседу.

– Почему трудно?

– У него большая депрессия. Ему назначено лечение, но, очевидно, переборщили с дозой. И он не очень связно разговаривает.

– И все-таки я хочу с ним поговорить, – настаивал Спок.

– Думаю, это можно. Только постарайтесь не расстраивать его.

Дежурный проверил удостоверение личности Спока, провел его в обширный коридор и открыл одну из дверей.

– Я буду наблюдать по экрану, – предупредил он.

– В этом нет надобности.

– Может быть. Но такова моя работа, – он впустил Спока в палату.

Она представляла из себя что-то вроде недорогого номера в гостинице среднего класса в дальнем захолустье обитаемого мира. Из мебели были одна лишь кровать и кресло, их дополняли раздаточный пищевой автомат и терминал, клавиатура которого была ограничена последними известиями и развлекательными программами. На большее тюремщики не решались, как видно, опасаясь, что доктор Мордро сумеет проникнуть в городскую компьютерную программу и сам себя освободит.

Доктор плашмя лежал на кровати, беспомощно вытянув руки вдоль длинного худого тела, широко раскрыв большие светло-карие глаза. Он и раньше был худощавым, чуть выше среднего роста, но не казался ни худым, ни высоким. Иллюзию худобы создавал слишком просторный костюм арестанта в светло-коричневую полоску. Но больше всего Спока поразили беспорядочно взъерошенные седеющие волосы Мордро и неподвижно застывший взгляд, наполненный страданием и безысходностью, – в нем не осталось ничего от былого возбуждения, от постоянного ожидания новых открытий.

– Доктор Мордро? Профессор?

В ответ ни звука, ни шороха – ничего. Вглядываясь в неподвижное тело, Спок размышлял: «Что это? Вызванная переживаниями кататония? Медитативный транс? Конечно, нет. Это наркотики! Но кто додумался травить ими такой блестящий ум?»

Спок познакомился с Мордро во время своей учебы в одном из самых знаменитых университетов Федерации – в Макропирусе. Доктор занимал университетскую должность профессора-исследователя и одновременно вел небольшой, но нацеленный на углубленные знания семинар. В тот год, когда Спок занимался на семинаре, там было всего пятнадцать студентов, и доктор предъявлял к ним такие требования, что даже для Спока они казались чересчур завышенными.

Но доктор Мордро так не считал, потому что сам работал где-то за пределами человеческих возможностей: его труды ошеломляли коллег своей парадоксальностью и периодичностью. А награды сыпались на него с регулярной монотонностью.

– Профессор, нам надо поговорить с вами.

Джордж Мордро словно ничего не слышал. Он лежал все так же неподвижно, взгляд его все так же был переполнен страданием и безысходностью. Наконец доктор издал какой-то звук, и Спок не сразу сообразил, что слышит смех. И он вспомнил, как профессор Мордро смеялся когда-то: восторженно, заразительно для всей аудитории, разряжая шутками и тонким юмором напряженность исследовательской работы. Какие изменения!

Неожиданно Мордро уперся в жесткое ложе кровати, с трудом приподнялся и сел. Его осмысленный взгляд остановился на посетителе, но осмысленность ограничивалась одной подозрительностью.

– Зачем вы прибыли на Алеф Прайм, мистер Спок?

– Я думал, вы забыли меня, профессор.

– У меня хорошая память.

– Корабль, на котором я служу, прибыл сюда для того, чтобы взять вас на борт.

Крупные слезы беззвучно выкатились из глаз профессора и потекли по его щекам.

– Чтобы этапировать меня в тюрьму, – закончил он за Спока. – Чтобы перевоспитать меня.

– Профессор, что случилось? Как против вас могли выдвинуть такие чудовищные обвинения? В них нет ничего правдоподобного!

Мордро откинулся на кровать, свернулся беззащитным клубком и зашелся горьким безудержным плачем, то и дело перемежая его диким, отвратительным смехом.

– Уходите! – закричал вдруг он. – Все уходите, оставьте меня одного! Я уже говорил вам, что хотел только помочь людям, и помогал им, когда меня просили об этом. Что еще вы хотите от меня узнать? Я все сказал!

– Профессор, – как можно мягче произнес Спок. – Я пришел к вам для того, чтобы помочь вам. Так помогите и вы мне – давайте сотрудничать.

– Вы меня не обманете! – взвизгнул Мордро. – Вам, как и всем другим, хочется, чтобы я предал своих друзей. Но не надейтесь – вы ничего от меня не добьетесь, и уходите прочь от меня!

Неожиданно открылась дверь, в палату поспешно вошел администратор, объявил:

– И в самом деле – уходите. Я же предупреждал вас, что ничего путного вы здесь не услышите. А при желании успеете наговориться с доктором по пути, – он почти вытолкал Спока из палаты.

Спок не обратил внимания на грубость администратора. Он удостоверился, что ничего здесь не добьется и, покидая больницу, тщательно обдумывал слова профессора. В них не было новизны, если не считать фразы о друзьях, которых Мордро не хочет предавать. Но какой конкретный смысл кроется за этими словами? Или это всего лишь больной бред безумца?

Так ни до чего не додумавшись, Спок решил отложить дело до той поры, когда Мордро окажется на борту корабля, – если, конечно, профессор сможет прийти в себя, если помощь ему еще не запоздала.

Уже достав коммуникатор, чтобы связаться с «Энтерпрайзом», офицер по науке, неожиданно для себя, принял другое решение: нелогично покидать Алеф Прайм с испорченным настроением. Спрятав коммуникатор, Спок направился в другой сектор станции.

* * *

Посчитав, что он уделил достаточно времени для Хантер, чтобы не обидеть ее, Кирк достал свой коммуникатор и вдруг услышал по нему сигнал вызова. Это было так неожиданно, что коммуникатор чуть было не выпал из его рук.

– Какая синхронность! – пожаловался он Хантер. – А обещали не тревожить меня все послеполуденное время. Я им припомню это!

Хантер непроизвольно напряглась. «Аэрфен» не вызывал ее во время ее отлучек с корабля, если ему не угрожала серьезная опасность, а в спокойной обстановке любой член экипажа мог заменить ее на капитанском мостике. Она убедилась в этом, частенько покидая корабль в любое время. И делала это намеренно, потому что смотрела на жизнь откровенно трезво и сознавала, что она смертна и что рано или поздно ее место займет кто-то другой, может быть, более достойный капитанского звания.

В недавнем прошлом она имела неприятности за то, что предоставляла своему экипажу гораздо большую самостоятельность, чем это предусматривалось уставом. Но внезапно подули новые ветры, и ее даже вызывали в штаб Звездного Флота для обмена опытом по обучению молодого командного состава пилотированию межзвездных кораблей в режиме искривленного движения. Последнее обстоятельство настолько убедило ее в правильности своей тактики по отношению к экипажу, что она решила: Кирка срочно вызывают по случаю критической ситуации. И она готова была помочь, если Кирку понадобится помощь.

– Кирк слушает, – произнес Джим. Хантер почему-то вспомнила их первую встречу. Он был такой же аккуратный, причесанный, прилизанный, а у нее, как всегда, были пыльные башмаки. Та первая встреча закончилась взаимным чувством презрения.

– Капитан, – донеслось из коммуникатора, – я достал кое-какое оборудование для «Энтерпрайза», и нужна ваша подпись, чтобы я смог отправить его на борт.

– Что за оборудование, мистер Спок?

– Биоэлектронное, сэр.

– А зачем оно нам?

– Для оснащения аппаратуры, наблюдающей за аномальным образованием.

– Понятно, – сказал Кирк. – А где вы находитесь?

– На Алеф Прайме, в секторе 0-Г, в лаборатории по выращиванию кристаллов.

– Мистер Спок, я действительно нужен вам именно сейчас?

– Да, капитан. Время не терпит.

Джим посмотрел на Хантер и сделал кислую гримасу. Она недоуменно пожала плечами, но расслабилась – никакой опасности не предвиделось.

– Хорошо, мистер Спок. Я прибуду к вам через несколько минут, – он отключил коммуникатор и извиняюще обратился к Хантер:

– Мне очень жаль, но Спок так много работал, столько времени потратил на опаснейшие наблюдения и так внезапно был оторван от них. И мне нечем его утешить, разве что помочь в приобретении этой аппаратуры.

– Я все понимаю, – ответила Хантер. – И никаких проблем.

– Это не займет много времени…

– Джим, я же сказала тебе, что все в порядке. Сейчас я отправлюсь к себе на «Аэрфен», сделаю необходимые дела и сразу же прибуду на «Энтерпрайз».

– Хорошо, – наконец успокоился он. – Увидимся позже.

Она указала ему наиболее краткий путь к лаборатории, молча наблюдала, как он идет по полю, вспоминая и минувший день, и давно прошедшее время. Слава богу, их дружба выдержала испытания многих лет разлуки, хоть они оба остались такими же разными, какими были еще в первый год учебы в Академии.

Кирк и тогда уже был притягательной звездой для многих курсантов, общительный космополит, выросший в центре обитаемого мира, равно открытый для всех представителей этого мира. Хантер же, напротив, была колонисткой, с врожденным чувством ущербности, которое не давало покоя, держало в постоянной готовности дать отпор любому посягательству на ее свободу. Что и привело к нелепому, но памятному инциденту, который и показал ей истинное лицо курсанта Кирка.

Начало инциденту положил отказ Хантер вписать в документы свое второе, чисто семейное, имя. Это было явным нарушением устава учебных заведений вооруженных сил. Хантер сослалась на религию, которая запрещала ей открывать свое второе имя кому бы то ни было, кроме родных и самых близких ей людей. А поскольку свобода религии была для Звездного Флота потребностью номер один, ее оставили в покое.

Но новоявленный командир их подразделения, старшекурсник Фриндли (это смешное имя они моментально изменили на Френси) запретил ей носить орлиное перо, заплетенное в ее короткую косичку, узрев и в этом нарушение устава. Хантер и тут увидела посягательство на ее религиозную свободу и категорически отказалась выполнять приказ.

Френси посчитал себя оскорбленным и потребовал суда чести, обвиняя Хантер в непочтительном отношении к старшим по званию и в нарушении правил ношения формы. Остыв от первого порыва, она готова была признать себя виновной по первому пункту обвинения и как-нибудь отмолчаться по второму, чтобы никого не посвящать в тонкости ее расовой иерархии.

Но возникла новая проблема. Суд не мог состояться без адвоката, Хантер не могла обратиться за помощью к кому бы то ни было, так как по семейным традициям обязана была защищаться сама. Но, к ее неудовольствию, нашелся добровольный защитник – и тем добровольцем был Кирк, которого Хантер считала птицей того же полета, что и их командир, потребовавший над нею суда. Первые же его слова убедили ее в том, что она не ошибалась.

– Я думаю, что вы глубоко ошибаетесь, доводя дело до суда. Достаточно вам извиниться, и Френсис будет удовлетворен и не потребует судебного разбирательства.

– Извиниться?! Ни за что!

Он посмотрел на ее черную косу, на маленькое алое в черных крапинках перо, которым заканчивалась коса, и предупредил:

– Смотрите сами. Но если Френсис ко всему прочему обвинит вас еще и во лжи, то его последнее обвинение поставит точку на вашем пребывании в Академии.

– Во лжи? – громко выкрикнула она, вскакивая со стула и, упершись в край стола руками, с ненавистью глядя на него. – Никто за всю мою жизнь, – с придыханием произносила она, – не обвинял меня во лжи. И вам не так-то просто найти причину, которая заставит меня отказаться от желания размазать вас по стеночке!

Он осторожно потянулся рукой к ее перу. Она так резко откинула голову назад, что коса больно хлестнула ее по плечу.

– Не прикасайтесь к нему!

– Я вижу, вы не верите, что я на вашей стороне, – мягко сказал он. – Но я действительно на вашей стороне и хочу вам помочь. Ради этого я потратил целую ночь и вычитал, что должно означать ваше перо. Оно является едва ли не самым высоким знаком отличия, которого удостаивались немногие люди. Я не хочу сказать, что вы сознательно вводите в заблуждение окружающих вас людей. Сейчас вы носите его как украшение, хоть не исключена возможность, что со временем вы добьетесь права носить его как действительный знак отличия. Но если в ходе судебного разбирательства выяснится, что вы затеяли свару из-за какой-то подделки, доведя дело до суда, вам не поздоровится.

– Подделки? – спросила она. – А с чего это вы надумали, что мое перо не настоящее?

Он вытащил из своего портфеля книгу, полистал ее, нашел нужную страницу и указал пальцем на картину с изображением орла-феникса, планирующего на распростертых крыльях. Увидев орла, Хантер с трудом поборола нахлынувшую на нее тоску по родному дому.

– Вот, видите, – палец Кирка дотронулся до одного из перьев на крыле орла. – И вот, – палец застыл над фотографией молодой женщины.

Хантер от удивления заморгала глазами: в молодой женщине она легко узнала свою пратетю, которую видела в ее восемьдесят лет, и в которой были та же элегантность, то же чувство собственного достоинства, что и у молодой женщины на фотографии. А палец Кирка чуть коснулся пера на фотографии:

– Вы понимаете, что я имею в виду? – спросил он и кивнул в сторону ее пера.

Кажется, Хантер догадалась, в чем дело. Ее перо было маленьким, не больше среднего пальца ее руки, и крапинки были черными, а на портрете перо было длиною с человеческую руку и с крупными белыми пятнами. Она взяла книгу в свои руки, недоверчиво осмотрела ее.

– Или это плохая книга, или вы не разобрались в значении пятен, не обратив на них внимания. Вот, смотрите, – она указала на хохолок орла, который был красно-черным, с черным оперением вокруг него. – И то, что я ношу, вовсе не высший знак отличия, а всего лишь… мне трудно объяснить вам это. Ну, в общем, орлы признают меня своим другом.

Кирк с удивлением посмотрел на нее:

– И один из орлов подарил вам это перо?

Хантер нахмурилась, с раздражением сказала:

– Наконец-то до вас дошло! А вы что думали, что это изделие рук человеческих или того хуже – трофей? Да у кого рука подымется, чтобы ранить одного из этих хоть и чуждых нам, но гордых, сильных и кротких существ? По своему разуму они не уступают нам. А может быть, и поумнее нас.

Кирк медленно опустился на стул:

– Кажется, я начинаю понимать вашу позицию. И прошу прощения за мой ошибочный первоначальный вывод.

Хантер все еще недоверчиво кивнула в знак прощения. Но мало-помалу ее неприязнь к нему начала испаряться – она тоже сделала вывод, что была не права в своем гордом нежелании объяснять кому бы то ни было тонкости ее пантеизма.

На следующий день состоялся суд, который здорово навредил дальнейшей судьбе Френсиса, посмевшего неосторожно коснуться чуждой ему религии…

Хантер отбросила в сторону воспоминания, в последний раз глянула на спину удалявшегося Кирка и вызвала на связь «Аэрфен». На борту корабля ее встретил старший офицер по оружию и, приветствуя, по привычке откинул назад свои длинные белые волосы кивком головы.

– Привет, Илья, – произнесла Хантер. – Все в порядке?

– Жалоб нет, – ответил Илья раскатистым басом. Но проводив ее до кормовой переборки, неожиданно добавил:

– За исключением одной.

– Какой же? – поинтересовалась Хантер.

– Да уж сильно не нравится мне этот монстр, зависший над нашим хвостом. Нервирует он меня.

– Да это ж наш друг, – рассмеялась Хантер.

– Хорош друг – его пустили в открытую дверь, а он залез с ногами на стол и загородил все окошко. Разреши, я пугану его хотя бы одним выстрелом, выровняю его горбатую спину.

Хантер посмотрела в иллюминатор, увидела «Энтерпрайз», и в самом деле выглядевший горбатым по сравнению с «Аэрфеном», и сквозь смех проговорила:

– Илья Николаевич, опустись на Алеф. У них там вчера была получка, и ты без труда найдешь того, кому и твоя физиономия не понравится. Вот и почешете руки, а то и горб у кого-нибудь появится.

 

Глава 2

По чистой случайности оказавшийся старшим по званию среди тех двадцати человек из всего экипажа, что остались на борту, Зулу был далек от того, чтобы представить себя настоящим капитаном, командиром корабля. Мысли его были заняты другим. Мандэла Флин была сейчас там, на Алеф Прайме, с четырьмя своими офицерами, которым она пообещала обед за свой счет. И Зулу хотелось как можно скорее освободиться от своей высокой должности, чтобы присоединиться к Мандэле.

Одинокий и неприкаянный на большом капитанском мостике, он опустился в командирское кресло и от нечего делать уставился на экран. Открывшийся его глазам вид только усилил его нетерпение: «Энтерпрайз», с учетом его собственного гравитационного поля, был сориентирован так, что Алеф Прайм постоянно находился вверху, и при движении корабля вокруг него его огромный светящийся силуэт напоминал рождественскую елку с празднично горящими огнями.

Чтобы не раздражать себя, Зулу отвел глаза в сторону, а когда вновь посмотрел на экран, то не поверил сам себе: вместо рождественской елки он увидел обрамленный чернотою космоса и разноцветными звездами острый нос «Аэрфена».

– «Аэрфен», сероглазая Минерва, Афина-Паллада, богиня-воительница», – громко произнес он, зная, что его никто не услышит. И не удержался, продекламировал:

– Молнией быстрой, доспехами ярко сверкая, в образе смертного мужа богиня помчалась к земле.

– Хантер – «Энтерпрайзу». Разрешите прибыть на борт.

Зулу вздрогнул, услышав голос Хантер и увидев ее лицо на экране. Что, если она услышала, как он цитирует Гомера на капитанском мостике, предназначенном отнюдь не для поэтического вдохновения? И еще не сознавая, что он говорит, ответил:

– «Энтерпрайз», Зулу. Капитан, конечно, даю разрешение, – чуть не прокричал он и, вызвав первого встречного на замену себе, поспешил к транспортному отсеку, не веря тому, что должно вот-вот произойти.

Но Хантер и в самом деле излучилась. Озабоченный тем, чтобы не выдать своего волнения, Зулу не сразу подал ей руку, а лишь когда она уже сошла с платформы. А назвав свое имя в ответ на ее приветствие, не удержался и отвесил ей легкий поклон. Это было явным нарушением традиций Звездного Флота, но такова была традиция его семьи.

Хантер или действительно не заметила его промашки, или сделала вид, что не заметила, и он оценил ее тактичность, ее простоту в обращении с низшими по званию.

И вопреки его представлению она оказалась не очень высокой, ничуть не похожей на богиню воительницу, подавляющую своим величием. Да и весь ее облик был каким-то домашним, родным. Ее ладонь была твердой и жесткой, со следами мозолей, а по тыльной стороне ее запястья тянулся длинный красноватый шрам, теряющийся под коротким рукавом рубашки. Но, очевидно, сама Хантер никого не хотела обманывать своим мирным видом – поверх ее голубой рубашки сверкала, подобно кольчуге, серебрянная жилетка.

– Мистер Зулу, – улыбаясь, сказала она, – я очень рада с вами познакомиться. Джим рассказывал мне о вас с большим удовольствием.

Зулу онемел от удивления, не зная, что сказать в ответ.

– Спасибо, – промямлил он, с трудом ворочая непослушным языком.

– Капитан Кирк еще не вернулся на борт, капитан Хантер. Позвольте мне показать вам каюткомпанию офицерского состава.

– Это будет очень мило с вашей стороны, мистер Зулу.

Они вошли в лифт, опустились вниз и пошли по длинному коридору. «Энтерпрайз» казался пустынным и заброшенным без команды, отдыхающей на станции, и потусторонним от притушенных плафонов.

– Его надо осматривать в другом свете, – как бы извиняясь за корабль, сказал Зулу.

– Сгодится и этот, – ответила Хантер. – «Энтерпрайз» не нуждается в рекламе.

Зулу не смог удержаться и выразил свое восхищение «Аэрфеном», и под разговор о достоинствах двух, таких разных, кораблей они добрались до кают-компании. Зулу предложил ей на выбор освежающий напиток или бокал хорошего вина, она отказалась от того и другого. Их вкусы сошлись на кофе, и с дымящимися чашечками в руках они устроились напротив иллюминатора с видом на безграничное космическое пространство, никогда не утомляющее любознательных глаз.

– А что это за страшный след на борту «Аэрфена»? – спросил Зулу. – Надеюсь, все обошлось благополучно.

Хантер отвернулась в сторону, помолчала и ответила:

– Для корабля более или менее благополучно, но я потеряла двух замечательных… может быть, самых замечательных людей из моего экипажа.

– Капитан, простите… я не знал…

– А вам и не надо знать! Достаточно того, что добровольцы, рвущиеся попасть на службу в истребителях знают, на что они идут.

Она вдруг показалась Зулу очень человечной, лишенной каких бы то ни было божественных качеств, а потому очень усталой и еще более достойной восхищения. Чтобы хоть как-то заполнить наступившую неловкую паузу, он встал и налил ей еще одну чашечку кофе. А она спросила:

– Откуда вы, мистер Зулу? Мне очень хотелось самой узнать это по вашему акценту, но он у вас настолько неясный, что я вынуждена пасовать.

– У меня вовсе не неясный акцент, а никакой, сплошная неразбериха. Я жил во многих местах, но большую часть своего детства провел на Шинпае, – он и не заметил, что употребил неофициальное название.

– Шинпай! – воскликнула Хантер. – Ганьютцу! Я была там!

– Да, мэм, я знаю об этом. И я там был в то же самое время, что и вы. И ничего не забыл. И никто не забудет вас на Ганьютцу.

Пришел и его черед отвернуться в сторону, чтобы справиться с внезапно подступившим волнением. Он не мог рассказать ей и о своей благодарности, и о благодарности многих людей – к горлу его подступил комок, на глазах выступили слезы. И он боялся насмешки с ее стороны над непростительной для офицера чувствительностью. Но она, кажется, поняла его и очень просто сказала:

– Благодарю вас, мистер Зулу.

Он молча повернулся к ней, рассматривая ее потемневшее лицо, ее потускневшие глаза. А она с болью заговорила:

– В нашей профессии – вы должны помнить об этом! – иногда накатывает чувство опустошенности, и ты начинаешь думать, что все эти нелепые конфликты, все эти ни с того ни с сего затеваемые драки, в которых ты теряешь лучших друзей, затеваются во имя или во славу каких-то безликих людишек и ничего не значащих, пустопорожних правил и инструкций. А все это не имеет никакого значения для жизни, никакого, черт побери! Важно только то, что ты делаешь для простых, просто живущих, людей!

– И это важное вы делали и делаете, мэм, – смог наконец проговорить Зулу.

* * *

Джеймсу Кирку пришлось опустить на землю неудобные ящики с биоэлектронными кристаллами, чтобы достать свой коммуникатор.

– А нельзя ли как-нибудь избавиться от всего этого, мистер Спок?

– Конечно, можно, капитан. Но я не думаю, что вы захотите еще раз посетить Алеф Прайм.

Кирк пробормотал что-то нечленораздельное и проговорил в микрофон коммуникатора:

– Кирк – «Энтерпрайзу».

– «Энтерпрайз». Зулу слушает, капитан.

– Спок и я готовы к переносу, мистер Зулу.

И через несколько минут Кирк, Спок и груда разнокалиберных коробок материализовались на транспортной платформе «Энтерпрайза». Кирк сошел первым, чтобы приветствовать Хантер на борту своего корабля, – она сопровождала Зулу по пути к транспортаторному отсеку.

– Я вижу, вы уже знакомы с мистером Зулу, – сказал он. – А это мистер Спок, мой первый офицер.

– Мистер Спок, – заговорила Хантер. – Наконец-то я встретила вас, спустя много лет после того, как впервые услышала о вас.

– Польщен, – коротко ответил Спок. А Кирк заметил, как Зулу медленно и неохотно пошел прочь от них.

– Мистер Зулу, – поторопился он окликнуть рулевого. – Вы обедали?

– Обедал? – переспросил Зулу, удивленный таким необычным вопросом. – Боюсь, капитан, что мой организм потерял ориентацию во времени, пока мы шесть недель крутились на веревочке вокруг того образования. И я не помню, когда в последний раз ел в обеденное время.

Кирк улыбнулся:

– Я знаю, как вы себя чувствуете, мистер Зулу. Сейчас я покажу капитану Хантер корабль, а затем она, я, мистер Спок отобедаем на платформе обозрения. Хантер, я хочу, чтобы мои офицеры познакомились с тобой. Мистер Зулу, не смогли бы вы узнать, кто еще есть на, борту?

И вместе с другими офицерами присоединяйтесь к нам.

– С радостью, – ответил Зулу. – Спасибо за приглашение, капитан.

Как только Кирк, Спок и Хантер, нагруженные ящиками с оборудованием, покинули транспортный отсек, Зулу поспешил к панели управления и включил канал связи:

– Зулу – Флин. Ответь на вызов, командир. Последовало долгое молчание, и он уже собирался повторить вызов, когда услышал голос Мандэлы:

– Флин слушает.

– Мандэла?

– Хикару, ты один у пульта?

– Да, один, – ответил он, слегка удивленный ее вопросом.

– Хорошо. Срочно перенеси нас. Я тут не одна, со мной двое из моих людей.

– Он услышал нетерпение в ее голосе и поспешил исполнить неожиданную просьбу. А когда Мандэла вместе со своими «людьми» появилась на платформе, Хикару тупо уставился на три взъерошенные, ничем не похожие на офицеров Звездного Флота, фигуры.

Ближе всех к нему разместилась Снанагфаштали (все звали ее укороченным именем Снарл). Она стояла на четвереньках, как хищник, вышедший на добычу, и ее вздыбленная шерсть поднялась густой гребенкой от затылка до самого хвоста. А темно-бурая окраска шерсти выглядела в отблесках луча транспортатора густыми пятнами крови. Да и низкий голос ее походил на рычание.

– Нам надо вернуться! – изрыгала Снарл. – Я положила глаз на этого молокососа!

Мандэла громко рассмеялась и поправила:

– На того, а не на этого, – волосы командира свисали вниз, как распущенная грива, что придавало ей сходство с диким животным. – Но не забывай, что у него плохие манеры – он хотел вызвать команду безопасности Алефа. Нам бы не поздоровилось. Поэтому мы улетучились оттуда.

Мандэла говорила таким счастливым голосом, какого Зулу не слыхал со дня ее появления на «Энтерпрайзе».

Третий представитель этой веселой компании, Дженифер Аристидес, стояла молча, потупя вниз глаза, безвольно опустив широченные могучие плечи. При росте в два с половиной метра, при ее широкой кости она казалась вылепленной из одних мускулов. А может быть, так оно и было. Землянка по своему происхождению, она генетически была запрограммирована для жизни на планетах с пониженной гравитацией, а нашла себе место на «Энтерпрайзе». Мандэла подошла к ней с одной стороны, Снарл притерлась с другой.

– Пошли, Дженифер, – мягко, но настойчиво сказала Мандэла. – Она взяла огромную ручищу женщины-гиганта в свою и помогла ей сойти с платформы. Дженифер оглядела своими серебристыми глазами всех присутствующих и заплакала.

– Я не хотела драться, – призналась она с видом несправедливо обиженного ребенка.

– Я знаю, – успокаивала ее Мандэла. – Они заслужили того, чтобы ты расколола их безмозглые головы или чтобы Снарл превратила их морды в кровавое месиво.

– Я не имею права злиться, если кто-то называет меня уродиной, – хныкала Дженифер.

– А я имею! – встала на ноги Снарл.

– Но я не хочу попасть в беду.

– А я с бедой как с водой, – промурлыкала Снарл. – Она, видите ли, не хочет. Вы тоже не хотите, командир? Боитесь, что капитан рассердится?

– Это я виновата, – продолжала хныкать Дженифер.

– Прекрати, Дженифер. Я была рядом и видела, что произошло. Так что не волнуйся. По крайней мере, не бойся Кирка.

Снарл ухватила Дженифер под руку.

– Пошли, подруга, – и они покинули транспортный отсек.

Мандэла резко встряхнула головой, отбрасывая назад свои волосы.

– Что произошло? – спросил Зулу.

– Да нашлись скоты, которые устроили себе потеху, оскорбляя Дженифер. Снарл оскорбилась больше нее, а тут и я подоспела. Спасибо, что вовремя переправил нас.

– Так вы ввязались в драку?

– Хикару, – со смехом сказала Мандэла, – неужели я выгляжу так, словно возвратилась с тихой прогулки?

– Ты не ранена?

– Нет. Да и другая сторона не очень пострадала. С обеих сторон все решала сноровка. И я хотела бы, чтобы ты видел это. Он глянул вслед ее подчиненным и произнес:

– Не хотел бы я оказаться на их месте. Когда это дойдет до капитана Кирка, он взбеленится.

Мандэла ехидно глянула на него, прищурив свои страстные зеленые глаза, резко ответила:

– Если Кирку не нравится мое поведение, я готова выслушать его с глазу на глаз, – ярость закипала в ней с каждым произнесенным ею словом. – Но если речь идет о моих подчиненных, то это – моя работа, мои достижения и мои упущения.

Гнев ее так же внезапно исчез, как и появился. Она собрала свои распущенные волосы в тугой пучок на затылке и оставила их в покое. А Хикару на краткое мгновение закрыл глаза, чтобы не назвать себя дураком за то, что он отказался от нее, сколько бы это между ними ни продолжалось.

– О боже! – произнесла она. – Мне нужна была драка, мне надо было ослабить свои зажатые тормоза, – она посмотрела туда, куда ушли Дженифер и Снарл. – Пойми ты, что несмотря на то, как она выглядит, Дженифер очень мягкая, добрая. Она взрослый ребенок и чересчур застенчива. Боюсь, она чувствует себя несчастной в команде безопасности.

– С тобой действительно все в порядке?

– Да. Зачем ты вызвал меня? Ты закончил свое дежурство и хочешь пригласить меня на Алеф Прайм?

– Ты пообедала?

– Нет, я только собрала своих людей и поджидала тебя.

– Тогда все складывается как нельзя лучше – у меня есть заманчивое для тебя предложение.

* * *

Джеймс Кирк предпочел бы приветствовать Хантер на борту своего корабля при его полном экипаже. И это вполне оправданное желание боролось в нем с чувством справедливости – его люди заслужили отдых. Справедливость победила – он не отозвал ни одного офицера с Алеф Прайма. И когда вместе с Хантер ступил на широкую пустынную палубу обзорной кабины, затемненной и тихой, и остановился у огромного стовосьмидесятиградусного иллюминатора, он был вознагражден за свою справедливость: они остались вдвоем в необъятном, заселенном только мерцающими звездами мире, и, как звезды понимали друг дружку без слов, так и им не нужны были никакие слова. Все, сказанное давным-давно, подтверждалось их обоюдным молчанием, а если чего то и не хватало, так это одного-единственного слова. И Джим произнес это слово, повернувшись к Хантер и глядя ей в глаза.

Это слово было ее интимным именем, известным только ее родным и ему, Джиму. Он не произносил этого имени с тех пор, как они расстались после недолгой, но страстной любви.

И тут открылись двери лифта. Джим сделал глубокий вдох и медленный выдох, когда на палубу ступил Спок, сопровождаемый Зулу и лейтенантом Флин. Он почувствовал смешанное чувство сожаления и облегчения – плохо ли, хорошо ли, но минута объяснения отодвигалась в неопределенное будущее.

– Мандэла!

– воскликнула Хантер. – А я и не знала, что ты на «Энтерпрайзе».

– Привет, Хантер, – откликнулась Мандэла. – А для меня сюрприз твое появление здесь.

– Она сказала мне, что хочет быть капитаном, как и я, – не подумав, сказал Джим.

Флин покраснела, но Хантер с удовольствием рассмеялась.

– Тебе придется срочно от нее избавиться, если ты хочешь сохранить свой корабль за собой: она слов на ветер не бросает.

И, кажется, Кирк наконец-то понял, что Флин хотела сказать, а не то, что она сказала во время их первой встречи. Тогда, беседуя с ней сразу же после ее прибытия на борт корабля, он спросил, каковы ее планы на будущее. И она, не задумываясь, ответила:

– Хочу работать на вашем месте.

Он не принял те слова всерьез – при ее образовании нечего было и мечтать о капитанской должности. А она как раз и заявила ему о том, что намерена серьезно работать, какую бы должность ни занимала, и хотела, чтобы к ней относились серьезно.

Флин широко улыбнулась на слова Хантер, и женщины, без лишних церемоний, как это принято в пограничном патруле, дружески обнялись.

– Кажется, мне не придется тратить время на представление присутствующих и прибывающих, – засмеялся Кирк. – Когда вы служили вместе?

Веселая улыбка моментально исчезла с лица Флин, ее сменила настороженная маска командира безопасности. И Кирк подумал, что если до нее дойдет то, что он говорил о службе безопасности Иану Брайтвайту, то он не знает, чего можно ожидать от Флин. Правда, на Спока он надеется, но мало ли что может произойти…

– Моя эскадрилья и пограничный флот Мандэлы одно время летали вместе, – ответила Хантер. – На границе вокруг Ориона.

– По сообщениям, там было жарко, – припомнил Джим, и разговор пошел о старых временах, о былых сражениях. Даже Спок не остался в стороне и рассказал одну странную историю, которая произошла с ним на заре его службы в Звездном Флоте. К большому облегчению Кирка, Мандэла Флин тоже расслабилась. И только Зулу казался отстраненным от разговора, хоть видно было, как он внимательно слушал и даже повторял про себя отдельные фразы, словно старался запомнить их, как и стихи Гомера, – навсегда.

А Джим, довольный, улыбался самому себе. От былого сожаления, что им с Хантер не удалось надолго уединиться, что он слишком импульсивно пригласил на встречу других, не осталось и следа. Он был счастлив, что все идет так, как оно идет.

* * *

Поздней ночью по корабельному времени Зулу сидел в темноте своей маленькой каюты и грыз ноготь большого пальца: Зулу мучили сомнения. Он любил «Энтерпрайз». Здесь у него были друзья товарищи по команде, они любили и уважали его, начальство по достоинству оценило, а сам он от всей души восхищался своим капитаном. И если он решит остаться на борту «Энтерпрайза», то должен признаться себе, что безумно влюблен в Мандэлу Флин. А признание равносильно отказу от всех честолюбивых, далеко идущих, планов.

Зулу привык мечтать. Но бесплодные мечтания надоели ему. Полгода службы на «Энтерпрайзе» не внесли никаких изменений в его судьбу – он как был рулевым, так и остался. И скорее всего, останется им на всю жизнь. Как бы ни совершенствовал он свое мастерство, какую бы характеристику ни заслужил бы, на борту этого корабля ему не добиться повышения в командирской должности. А, с другой стороны, он всегда готов служить под командованием Кирка и Спока. Но поймет ли его Мандэла? Не будет ли презирать его за то, что он… что он ради любви к ней отказался от всех своих честолюбивых планов?

Но помимо всего, его подстерегает еще одна – может, самая страшная для него – опасность. Он готов на реальную опасность – на смерть в бою, лишь бы его приняли в боевую эскадрилью, в идеальном варианте – на «Аэрфен». Если, конечно, Кирк отпустит его, а Хантер примет на борт своего корабля. И если Кирк не отпустит – это еще полбеды. Но если Хантер не примет его, то как он будет продолжать свою службу на «Энтерпрайзе»?

* * *

Хантер и Джим вместе прошли к транспортному отсеку.

– У меня сегодня был счастливый день, Джим. Я рада, что снова увидела тебя, – призналась Хантер.

– А мне жаль, что мы так скоро расстаемся, – произнес он, – и нет никакой, видимой причины для того, чтобы на обратном пути завернуть на Алеф Прайм.

– Мы к тому времени уже уйдем отсюда, – сказала она. – На границах неспокойная обстановка, а моя эскадра ослаблена. И я не могу позволить себе роскошь, надолго оставляя ее без флагманского корабля. Я должна быть там, где и она.

– Хантер глубоко вздохнула, – я не знаю, кем заменить двоих моих погибших.

Он не знал, что ответить. Но просто сочувствовал ей, потому что понимал, что такое потерять не просто членов экипажа, а друзей, которых никто не сможет заменить. Так, молча, они дошли до транспортного отсека, Джим набрал координаты корабля Хантер, наступила минута прощания.

– Ну вот, – произнес он и замолчал с полной ясностью осознав, что истинная неловкость подступила к ним только сейчас, когда ни один из них не мог произнести прощального слова. Они молча обнялись, и Джим с какой-то отчетливой безнадежностью вдруг понял, что и другого слова, слова надежды, которое собирался ей сказать, он так и не скажет, потому что слишком долго собирался сказать его и опоздал – опоздал на многие годы.

– Он спрятал свое лицо в ее волосах, вдыхал ее запах, от которого повеяло такими воспоминаниями, что он боялся даже взглянуть на нее, боялся заговорить.

– Джим, – грустно произнесла Хантер. – Не надо. Пожалуйста, не надо, – она осторожно высвободилась из его объятий.

– Хантер!..

– Прощай, Джим, – сказала все-таки она и взошла на платформу.

– Прощай, – прошептал он.

Кивком головы Хантер предупредила о том, что она готова, и Кирк надавил на кнопку транспортатора. Хантер исчезла.

* * *

Нескоро Кирк вышел из оцепенения, нескоро пришел в себя. Да и пришел ли? Он чувствовал себя уставшим, опустошенным, потерявшим что то очень нужное. И мечтал только о том, чтобы добраться до своей каюты, никого не встретив, чтобы на него не свалилась какая-нибудь сверхнеотложная задача.

Впервые он подумал о том, чтобы уйти в отставку. И, может быть, сразу же после выполнения этого непонятного задания, над которым не хотел больше ломать голову. Предстоит легкая прогулка, и это то, на что он еще способен.

Он вошел в свою темную пустую каюту – в единственное место на корабле, где по-настоящему мог расслабиться и по-настоящему ощутить всю глубину своего одиночества, и где не был целых двадцать четыре часа.

Кое-как стянув с себя рубашку и швырнув ее куда-то подальше от себя, Кирк хотел уже растянуться на койке, но увидел зеленый свет на экране терминала. Зеленый свет не означал срочности предстоящего дела, но по опыту капитан знал, что не уснет, пока не узнает, какое именно дело ждет его решения. Включив терминал, он услышал записанный на пленку голос Зулу. Рулевой просил об официальной встрече.

Просьба была странной. Капитан и не помнил, когда в последний раз была у него встреча такого рода, петому что был доступен для любого члена своего экипажа и не давал повода Зулу для официального заявления. Из чистого любопытства Кирк ответил рулевому, рассудив, что если тот спит, вызов его не разбудит.

Но, к его удивлению, Зулу немедленно появился на экране. Он бодрствовал, хоть выглядел усталым и вздернутым. Очевидно, сказалось то обстоятельство, что рулевой не смог отдохнуть на Алеф Прайме, как другие члены команды. Так уж сложилось, что ему пришлось дежурить и над станцией после многодневной стоянки на вахте во время длительного многократного облета аномального образования.

«Я слишком перегрузил его, – подумал Кирк. – Но он настоящий мастер своего дела, и с ним приятно общаться. Настолько приятно, что никто и не заметил, как много и как хорошо Зулу поработал. Или – О боже! – у него были другие планы на этот вечер, а он принял мое приглашение за приказ?»

– Мистер Зулу, я получил ваше послание. У вас все в порядке? Мне кажется, я должен извиниться перед вами.

– Извиниться передо мной? Но за что, капитан?

– Я не хотел вас принуждать присутствовать на обеде. Как мне сейчас кажется, у вас были другие планы, а я разрушил их своим приглашением, понятом вами как приказ.

– Нет, сэр, – горячо возразил Зулу. – Наоборот, это мы поступили эгоистично, приняв ваше приглашение, хоть вы и Хантер предпочли бы остаться наедине.

– Хоть это и не совсем так, очень хорошо, что мы с вами все выяснили. Доброй ночи. Завтра увидимся.

– Капитан?

– Да, мистер Зулу.

– Я не об этом хотел поговорить с вами…

Кирку очень хотелось спросить, нельзя ли отложить разговор до завтра, но что-то во взгляде рулевого остановило его. В конце концов, почему надо отказываться от возможности поговорить с молодым офицером о корабле, о капитане? Молодого офицера что-то тревожит, и он не может уснуть.

– Тогда почему бы вам не прийти ко мне в каюту? Мы пригласим третьего собеседника – бренди – и побеседуем по душам.

– Благодарю вас, сэр…

Кирк недооценил себя, думая, что при его опустошенности ничто не сможет его пронять. Просьба Зулу повергла капитана в удивление, граничащее с ужасом.

– Перевод? – переспросил он. – Почему? Куда? Что случилось? Что сделало вас таким несчастным на борту «Энтерпрайза»?

– Я счастлив здесь, капитан! – Зулу обхватил бокал с бренди так, словно хотел его раздавить. Запах «третьего собеседника» соответствовал его крепости, но рулевой морщил нос не от запаха, а от желания объяснить капитану свое решение.

– Как вам известно, капитан, у меня не совсем хорошая аттестация.

– У вас прекрасная аттестация, Зулу.

Тогда рулевой лег на другой курс:

– Служба на «Энтерпрайзе» – лучшая аттестация для любого офицера. И это единственное, что не подлежит сомнению в моем послужном списке. Но эта аттестация выпала мне по чистой случайности.

– Да? – угрожающе произнес Кирк. – Так вы считаете, что я набираю свою команду наобум?

Зулу залился краской стыда, поняв, какую бестактность он допустил по отношению к своему капитану, и поспешил извиниться:

– Нет, сэр, прошу прощения. Но я ума не приложу, почему вы взяли меня на борт своего корабля. Мои оценки в Академии были самыми средними, – он замолчал, испытав как бы новый приступ неудовлетворенности и собой, и своими успехами в Академии.

– А я несколько иначе смотрел на ваши баллы, – сказал Кирк. – Постоянные переезды вашей семьи не позволили вам подготовиться к учебе в Академии по-настоящему. И всякий раз, когда начинался новый семестр, вы были самым последним по успеваемости.

Зулу с удивлением смотрел на своего капитана, пораженный и пристыженный его осведомленностью.

– Но затем, – продолжал. Кирк, – вы подтягивались, осваивали предмет во всем его объеме и становились одним из лучших курсантов. Что соответствует моему представлению о потенциально прекрасном офицере.

– Благодарю вас, капитан.

– Я убедил вас, не так ли?

– Да. Но я вынужден служить с моей аттестацией, что бы вы за ней ни разглядели.

– Ваш будущий командир может не разглядеть этого.

Зулу согласно кивнул головой.

– К тому же я считаю, что вы недооцениваете себя.

– Нет, сэр. Прошу прощения, но на этот раз я не могу с вами согласиться. Я люблю этот корабль и с легким сердцем останусь на нем. Но если у меня появится возможность перевестись с повышением, я без всяких раздумий соглашусь на любую командирскую должность, потому что, пока я не наберусь опыта в самых разных войсках Звездного Флота, я не могу надеяться на большее, чем командовать каким-нибудь грузовозом или маленькой дальней заставой.

Кирк медлил с ответом, внимательно разглядывая свой бокал, потом тихо сказал:

– Нет ничего позорного и в таком командовании.

Зулу сделал большой глоток, чтобы выиграть время на ответ.

– Капитан, жить, ничего не стыдясь, очень важно для меня. Это необходимо, но этого недостаточно. Дипломатия ожидания – целая наука, да не для меня она. Я хочу живого действия, живого исследования, исследования самого себя – я хочу знать, на что я способен. Даже если моя карьера закончится крахом после двух самостоятельных шагов.

Выговорившись, он с тревогой всматривался в лицо Кирка; пытаясь угадать ответную реакцию. И не угадал. Когда Кирк заговорил, от его слов понесло холодом:

– Никогда не думал, что Хантер будет вербовать себе рекрутов на борту моего корабля. Ведь вы хотите перевестись на «Аэрфен»?

– Да, сэр. Но Хантер не вербовала меня. Я думал об этом задолго до того, как увидел ее. Я всегда мечтал служить на боевом корабле, а на «Энтерпрайз» пошел потому, что он совмещает в себе все возможные назначения межзвездного корабля.

Зулу не был уверен, что все, высказанное им капитану, было верным шагом с его стороны, но он выложил правду и не корил себя за это.

– А единственным человеком на корабле, с кем я обсуждал эту возможность, был мой друг, от которого ничего не зависит. Вы первый человек, в чьих руках моя судьба и к которому я обращаюсь со своей просьбой. Я знаю, что Хантер потеряла двух людей из своей команды, но я не питаю иллюзий – найдется слишком много желающих служить на «Аэрфене». Я даже не знаю, для какой работы требуются ей люди и способен ли я выполнять ту работу. И не представляю, как она отнесется к моему обращению, если даже вы не будете против.

Он наклонился вперед и горячо заверил:

– Капитан, я никогда не лгал вам, не лгу вам и сейчас. Вы можете узнать у капитана Хантер, разговаривал ли я с ней по этому поводу. А она не из тех, кто говорит не правду.

Кажется, Зулу высказал все, что хотел, и ему оставалось только ждать, что ответит капитан.

– Мистер Зулу, а что будет, если Хантер откажет вам или если Звездный Флот уже нашел нужных ей людей?

– Я приму это как должное, капитан, но этого я боюсь больше всего.

Впервые за все долгое время разговора капитан Кирк улыбнулся, и никогда и ничья улыбка так не радовала Зулу.

– Я тоже не знаю, как Хантер отнесется к вашему предложению, но если она откажет вам, то долго еще ей придется искать того, кто хотя бы наполовину заменит вас.

* * *

Обычно долгая процедура перевода произошла с такой стремительной быстротой, на какую Зулу не мог и надеяться. С «Аэрфена» согласие на его перевод было получено сразу же. Зулу даже предположил, что оно продиктовано отчаянным положением корабля, но Кирк заверил его, что капитан Хантер берет его на свой корабль, учитывая его прошлые и… будущие заслуги. Задержку могло вызвать только официальное оформление перевода. Но как только красная черта его данных пройдет сквозь бюрократическую машину, он может перебраться на борт «Аэрфена».

И вот, спустя каких-то пять часов после разговора с Кирком, он стоит посреди своей пустой каюты с вещмешком за спиной, с коробкой, набитой разной вещевой мелочью, у ног и с мечом самурая в руках.

Недолгая минута прощания со своим, теперь уже былым, приютом, и Зулу, пройдя несколько шагов по коридору, осторожно постучался в дверь каюты Мандэлы. Из-за двери тут же послышалось:

– Войдите.

Щелкнул открывшийся замок, и он вошел в полутемную каюту.

– Что случилось? Кому я понадобилась? – спросила Мандэла, натягивая на себя форменную рубаху.

– Все в порядке, – успокоил ее Зулу. – Это я. Руки Мандэлы были уже продеты в рукава, а пояс рубахи закрывал ей нижнюю часть лица, видны были только глаза и лоб, прикрытые распущенными прядями волос.

– О, привет! – проговорила она. – Как вижу, ты пришел ко мне во всеоружии, чтобы позвать с собой на войну? – она сняла рубаху, бросила ее на стул поверх брюк и ярче засветила свет, отчего ее рыжие волосы засверкали золотыми искорками. Искорки сверкали на ее плечах, на груди и, кажется, на спине. Хикару очень хотелось верить, что он был один из не очень многих, кто видел ее такой. Приветливая улыбка исчезла с ее лица.

– И все-таки ты выглядишь так, будто что-то у тебя не так. Что с тобой, Хикару? Садись, рассказывай.

Она отодвинулась к переборке, освобождая ему место, и он присел на краешек койки. А Мандэла, оставаясь под одеялом, подтянула к груди коленки и обвила свои руки вокруг его шеи.

– Иди ко мне, – позвала она. – Что случилось?

– Это произошло, – ответил он, – я попросил перевести меня в эскадрилью Хантер.

– И она приняла тебя! – торжественно произнесла Мандэла. Он молча кивнул.

– Да ты должен кувыркаться от радости. Что может быть лучше?

– А я, как всегда, сомневаюсь, не сделал ли я ошибки.

– Хикару, нет слов, «Энтерпрайз» – прекрасное место работы, но ты был прав, предположив, что тебе нужен разносторонний опыт.

– Да я не это имею в виду, я не о профессиональном опыте. Речь идет о личном.

Она отвела свой взгляд в сторону, потом посмотрела прямо в его глаза, взяла за руку.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – привязанность к кому-то.

– Прости, – сказал он. – Я знаю твое состояние и не хочу тебя лишний раз тревожить. Просто я зашел к тебе, чтобы сказать «прощай» и передать тебе мой меч. Вес его за пределами допустимого веса личных вещей, и я не могу взять его с собой.

Мандэла с почтительностью приняла подарок – это был древний меч с острым клинком, с рукоятью тонкой работы.

– Спасибо, – сказала она и спрятала лицо между колен. Хикару показалось, что она плачет.

– Мандэла, что-то не так? Прости меня. Она отчаянно Помотала головой, не глядя на него, нашла его руку своей, прикрыла ее, останавливая его извинение. А когда подняла голову, на лице ее блуждала улыбка, хоть глаза были в слезах.

– Нет, – сказала она. – Это ты прости меня. Все так прекрасно. Ты видишь – я улыбаюсь, но не по поводу твоего меча, а просто такая уж я, и с этим ничего нельзя поделать. Постой! Она положила меч на стул, поискала что-то торопливым взглядом:

– Я тоже подарю тебе… Вот…

На среднем пальце ее правой руки было надето массивное золотое кольцо с рубином, отбрасывающим те же искры, что и ее рыжие волосы. Мандэла никогда не расставалась с ним, снимая только во время тренировок на уроках по дзюдо. Она сняла его со своего пальца и надела на безымянный палец Зулу. И ему почему то вспомнилось. Как она рассказывала о теории секса, о символах секса в виде ножей и мечей, замков и ключей и, конечно же, разного рода колец. И как ему помнится, рубин означает возрастное неравенство.

Они спокойно смотрели друг дружке в глаза.

– Это значит, что ты имеешь в виду то же самое, о чем ты мне говорила? – с трудом ворочая пересохшим языком, спросил он.

– Я всегда говорю и делаю то, что имею в виду, – ответила она. – А ты не передумал?

– Я… я не знаю.

– Это не прибавит тебе проблем, и я хочу, чтобы ты не передумал.

– Я полюбил тебя, как только ты появилась на корабле, – с отчаянием проговорил он, – но ведь я ухожу.

Она положила свои руки ему на плечи:

– Изменишь или не изменишь ты свое решение, мне от этого легче не станет. Я люблю тебя, Хикару! И я не знаю, о чем мы больше будем жалеть… о том, что любили, или о том, что боялись любить?

Она погладила его щеку, челюсть, ложбинку шеи. Он потянулся к ней, она ответила тем же, руки их переплелись, и она сквозь торопливые поцелуи проговорила:

– Ты даже представить себе не можешь, как часто я хотела этого.

Она расстегнула его рубаху, сдернула ее резким рывком и, гладя ему спину, наблюдала, как он снимает ботинки, потом брюки, наслаждаясь одним видом его атлетически сложенного тела. Ее пальцы выписывали замысловатые узоры на этом теле, пока Хикару не повернулся к ней и не покрыл ее лицо поцелуями. А ее руки, оставив в покое его плечи и спину, заскользили по его талии, бедрам. Она приподняла одеяло, пуская его к себе, наклонилась над ним, накрыв его плечи водопадом волос. Сначала осторожно, потом все исступленней и безоглядней они погружались в любовь.

* * *

Джеймс Кирк сидел в кают-компании, обхватив пальцами чашку горячего кофе. Настроение его было паршивым.

Дверь открылась, и вошел мрачный Маккой.

– Доброе утро, Джим, – осторожно произнес он с сильным южным акцентом, который появлялся у него или во время похмелья, или сразу же после принятия того, что вызывает похмелье. Чем был вызван акцент в столь раннее время, Кирку не хотелось выяснять – не то настроение.

– Что за ночь, – пожаловался Маккой, присаживаясь напротив Кирка с чашкой в руках. – Что за ночь! Вы согласны со мной? Судя по вашему виду, ваше самочувствие не лучше моего.

– Да, – согласился Кирк, почти не слыша доктора. – Это была действительно ночь.

Большую часть этой ночи Кирк провел у субкосмического коммуникатора, доказывая кому-то, что красная полоса на личном деле офицера Звездного Флота Хикару Зулу не означает, что этот офицер навечно приписан к экипажу «Энтерпрайза». И доказал. И, как он сейчас считает, допустил ошибку, серьезную ошибку. Если бы он был таким же настойчивым по отношению к самому Зулу, то этот замечательный офицер изменил бы свое решение.

– Я тоже так думаю, – говорил о своем Маккой. – И уверен, что ты провел ее так же хорошо, как и я.

– Хорошо? – попытался вникнуть в то, о чем ему говорит доктор, Кирк и понял, что тот ничего не знает о Зулу, ведь они не видели друг друга со времени встречи в парке Алеф Прайма.

– Дружище, о чем ты говоришь?

– Ну, я не отрицаю, что выпил уже пару… но ведь ты же не заметил.

Кирк пристально посмотрел на него, но Маккой продолжал свое:

– Джим, друг, ты выглядел действительно счастливым. Я уж и не помню, когда я в последний раз видел тебя таким…

Кирк не выносил фамильярности доктора, тем более в такое раннее время.

– И я испытал истинное удовольствие, увидев тебя со старым другом, с испытанным другом.

Кирк наконец-то понял, что подразумевал Маккой, и почувствовал себя раздраженным, хоть, по правде говоря, у доктора не было оснований думать иначе. Но с какой стати ему вообще думать о дружбе Кирка и Хантер? Это сугубо личное дело только их двоих, всякий третий в их деле будет лишним.

– Ты глубоко ошибаешься, дружище, – предостерег Кирк.

Тогда Маккой перешел на грубовато-добродушный тон, каким двое мужчин, говоря о чем-то личном, прикрывают свою осторожность, свое истинное отношение к собеседнику:

– И это говоришь мне ты, Джеймс Кирк – Дон Жуан Земли, Казанова космоса?..

– Заткнись!

Маккой хотел было отшутиться, но, глянув на Кирка, понял, что тому не до шуток и что все, сказанное только что им, так далеко от правды, что дальше некуда.

– Джим, – моментально протрезвев и выйдя из роли старого доброго друга, извиняюще произнес он, – прости меня. Но я знаю, что вы часто встречались, ну и предположил… Я не думал, что это тебя обидит.

Кирк усмехнулся и с непонятной грустью произнес:

– За что ты просишь прощения? Твое предположение вызвано знанием моего прошлого. А в своем прошлом виноват я, а не ты.

– Ты хочешь поговорить об этом или предпочитаешь, чтобы я убрался куда-нибудь подальше и, не раздражал тебя своей болтовней.

Кирк задумчиво посмотрел на него и неожиданно для себя сказал:

– Мы с Хантер были большими друзьями: Она одна из самых лучших моих друзей. Были мы и любовниками, но давно, еще до того, как она вступила в звездное братство.

– Звездное братство? Так это все объясняет!

– Ничего это не объясняет, скорее наоборот – все запутывает. В то время в братстве было всего девять человек – я имею в виду взрослых, – связанных между собою узами родства. Четверо или пятеро из них были такими же перелетными птицами, как и Хантер, но у остальных были дети, привязывающие их к Земле. И собственно говоря, эти земные существа и составляли костяк братства. Встречался я с ними – добрые милые люди, но когда Хантер предложила и мне вступить в братство, я обещал подумать… А несколько лет тому назад вернулся на Землю и встретился с дочерью Хантер.

– У Хантер есть дочь? – воскликнул удивленный Маккой, для которого Хантер была воплощением офицера Звездного Флота, но никак не матерью.

– Да, – произнес Кирк, вспомнив, какие трудности возникли у него с дочерью Хантер. Не привыкший к детскому окружению, он избрал по отношению к ней тактику снисходительного покровительства. И однажды, к своему удивлению, узнал, что своим поведением глубоко оскорбил хоть и маленького, но очень самостоятельного человека, который презирает его вместе со всей его славой. В результате серьезного разговора Кирк понял свою ошибку, и они в конце концов сумели даже подружиться…

– Не часто такое бывает, но я встретил человека, чьим отцом я и мог и хотел бы быть.

– Джим, – осторожно начал Маккой. – А ты не смог бы сказать Хантер то, что ты сказал сейчас мне?

– Не знаю, – задумчиво ответил Кирк. – Не знаю. Но я не хотел бы заново встречаться с теми сложностями, какие были в наших отношениях. Подозреваю, что мы оба были не правы, оба слишком заняты собой и останемся такими навсегда.

* * *

1000 часов. Зулу поставил свои вещи на транспортаторную платформу и повернулся к своим друзьям. При всей неожиданности его перевода слух о нем распространился по всему кораблю, и Зулу был рад этому: он оставляет на «Энтерпрайзе» не только знакомых, но и друзей. Вот они стоит у платформы: члены его группы начинающих фехтовальщиков Павел Чехов, Дженис Рэнд и Кристина Чэпел, старший йог «Энтерпрайза» Беатрис Смит, капитан Кирк, доктор Маккой и Ухура. Даже мистер Спок пришел проводить его.

Помахивая прощально рукой, Зулу вдруг почувствовал внезапный приступ боязни за остающихся и своей вины перед ними: как будто он бросает их всех перед надвигающейся опасностью которая и его затронет самым больным образом. Объяснив себе это мимолетное чувство грустью расставания, он окончательно успокоил себя тем, что никогда не ходил в пророках.

Он не пожал руку Споку, как сделал это, прощаясь с Кирком, не обнял его, как Ухуру и доктора Маккоя. Вместо этого он отвесил почтительный поклон офицеру по науке. Спок в ответ поднял руку в традиционном приветственном и прощальном жесте вулканцев.

– Долгой жизни и процветания вам, – пожелал он.

– Спасибо, мистер Спок, – поблагодарил Зулу и обратился к Флин:

– Мандэла…

Она положила свои руки на плечи ему и тихо прошептала:

– Мы были правы, Хикару, но даже от этого не становится легче.

– Нисколько, – ответил он сквозь подступавшие к горлу слезы.

– Будь внимателен к себе.

– Ты тоже.

Он резко повернулся, ступил на платформу, не давая волю своим чувствам, – наедине они уже попрощались друг с дружкой. Глянул в сторону Спока, стоящего у пульта, и кивнул ему головой. Через мгновение мерцающий холодный луч окутал его и поглотил.

* * *

После исчезновения Зулу всех провожающих охватило гнетущее чувство опустошенности, как будто каждый из присутствующих расстался не только с Зулу, но и с частицей самого себя. Мандэла Флин, пожалуй, больше всех поддалась этому чувству и вовсе не хотела с ним расставаться.

Но у нее не было времени на долгие переживания – через несколько минут прибудет узник. Она встряхнула себя и сосредоточила все свои мысли на работе. Конвоировать преступника – не такое уж новое для нее дело. Но Флин чувствовала тревогу, вернее, предчувствовала, что должно произойти что-то невероятное, чего она не может предотвратить: ни капитан, ни первый офицер не ввели ее в курс каких-то странных событий.

«О смысле – спросить не сметь.

О цели – она у глаз

Тебя посылают на смерть

Умри, выполняя приказ».

Она вспомнила строки Теннисона и цинично продекламировала их про себя. Какой сокровенный смысл вкладывал в эти строки давно живший и давно умерший поэт? Неужели тот же самый, какой вкладывает в них она, Мандэла Флин, которая тем лучше исполняла задание, чем больше о нем знала? Не было исключения из этого правила.

А высшие офицеры «Энтерпрайза» первое же выпавшее на ее долю задание превратили в исключение. И она не могла отделаться от мысли, что добром это не кончится, хоть капитан Кирк заверил ее, что речь идет о легкой прогулке.

Но о какой легкой прогулке может идти речь, если один вид охраны должен внушать ужас и преступнику, и его сообщникам? И почему преступник должен содержаться не в специально предназначенной для этого камере, а в слегка переоборудованном отсеке для важных гостей, одна из кают которого снабжена дополнительными дверями и энергетическим экраном по всему ее периметру?

Что происходит? Для кого ставится этот спектакль? Кто кого дурачит и зачем?

– Командир Флин, мы готовы к приему узника? – прервал ее размышления Кирк.

– Да, сэр. Конвой должен прибыть ровно в 10.15, как вы и просили.

Отвечая капитану, она уже слышала шаги приближающегося конвоя, и не могла сдержать улыбки, когда он вошел. Хорошо, что она додумалась предупредить всех конвойных о роли, которую им надо сыграть, и они не обидятся за то, что их выставили на посмешище. И, пожалуй, самым смешным было то, что каждый из пяти конвоиров был вооружен фазером, который выглядел в его руках детской игрушкой.

Первым вышагивал заместитель командира Бернарди Аль Аурига – массивный плотный чернокожий гигант ростом в два с лишним метра, огненноволосый, с густой рыжей бородой, отливающей всеми оттенками красного, желтого и оранжевого цвета.

За ним, волоча свой длинный, как у стегозавра, хвост с острыми шипами, переваливалась с боку на бок Неон. Переливающаяся чешуя и длинный хвост заставляли думать о ней как о сильном и опасном, но медлительном и тупом динозавре. Она же была быстрее молнии, а по коэффициенту умственного развития намного превышала те 2000 единиц, которые Звездный Флот считал удовлетворительными для службы в нем.

Снанагфаштали и Дженифер Аристадес по разным причинам были отобраны в эту команду. Дженифер монументальной статуей возвышалась даже над Барри Ауригой. Да и от всего ее, на первый взгляд, уродливого вида веяло спокойствием, каменной несокрушимостью и надежностью.

Снанагфаштали была, пожалуй, самой неподходящей для этой команды, но Флин видела ее во вчерашней короткой стычке на Алеф Прайме и включила в команду на тот случай, если действительно произойдет что-то из ряда вон выходящее. Снарл не нападала первой без причины и была не на высоте там, где требовалась дисциплина. Но в исключительных ситуациях она вела себя исключительно: забыв об инструкциях и обо всем на свете, она пускала в ход свои острые красные лапы, а не фазер.

Максиме Александер Арунья, скуластый хмурый мужчина средних лет, обладал редчайшим талантом смешиваться с толпой так, что был незаметен среди самого чужеродного для него сборища. И он же, отделяясь от толпы, мог излучать из себя самую устрашающую ауру из всех аур, когда либо виденных Мандэлой. Как-то на ее глазах он развел в разные стороны две противоборствующие хулиганские шайки, ничем не угрожая и не шевеля пальцем…

Флин посмотрела на Кирка:

– Надеюсь, вы остались довольны внешним видом команды безопасности, сэр?

– Да, командир Флин, – ответил он с таким каменным выражением лица, что осталось неясным, доволен он на самом деле или…

Флин обратилась к Аль Ауриге:

– Все в сборе, Барри?

– Да, мэм, – как можно мягче ответил он и после короткой паузы добавил:

– Все готовы отбить нападение целого отряда клингонов.

Флин слегка улыбнулась. Макс засмеялся так, словно угрожающе рычал на кого-то. Неон издала жуткий, похожий на дребезжание треснувшего колокола, звук, Барри хихикнул, а Снарл, громко хохоча, переводила взгляд с одного лица на другое, пытаясь понять, над чем все смеются. Помимо нехватки самообладания, ей недоставало и чувства юмора.

– Я считаю, что мы все – великолепная команда, – высказала свое мнение Флин, после чего Снарл приподняла свои уши, пригладила взъерошенные волосы и заняла место у платформы транспортатора.

– Капитан Кирк, – произнес Спок тоном, который Флин охарактеризовала бы как обеспокоенный, если бы ее об этом спросили. – Доктор Мордро – старый академик, и все это «воинство» вряд ли необходимо.

– Мистер Спок, насколько я понимаю, мы хотим показать Брайтвайту, что принимаем его всерьез… не так ли?

Взгляд Спока блуждал от Кирка к Флин и к ее команде безопасности, наконец остановился на потолке.

– Как вам будет угодно, капитан.

Транспортатор дал сигнал готовности и через мгновение главный прокурор Алеф Прайма и заключенный материализовались. Квинтет команды Флин взял фазеры наизготовку.

«Ну и ну, – сокрушенно подумала Мандэла, как только Мордро окончательно „затвердел“, он же находится под действием наркотиков».

Лишенное какого-либо смысла лицо, блуждающий взгляд затуманенных серой пеленой глаз не имели другого объяснения. И ко всему еще заключенный носил на запястье энергоманжет и пару инерционных ограничителей движения на лодыжках, которые позволяли ему ходить и готовые защелкнуться, едва он попытается бежать. И все это было таким же устаревшим, как и железные цепи, и настолько ненужным, насколько и унизительным. Но доктор Мордро был в таком состоянии, что не понимал своего унижения. Тогда Флин взглянула на офицера-ученого, но его лицо не выражало никаких чувств, очевидно, все его чувства ушли на созерцание команды безопасности.

Брайтвайт сошел с платформы, коротким взглядом окинул оцепление и удовлетворительно кивнул Кирку:

– Великолепно! А где камера для него?

– Мистер Брайтвайт, – ответил Кирк. – Я немедленно снимаю «Энтерпрайз» с орбиты Алеф Прайма, и у вас нет ни времени, ни нужды для осмотра корабля.

– Но, капитан, я сопровождаю вас до Рехаба 7.

– Это невозможно.

– Это приказ, капитан, – он протянул Кирку субкосмическую депешу.

Кирк прочитал ее и нахмурился.

– Должен вас предупредить, что назад вам придется добираться самому, а как вы сами знаете, в этом районе не много кораблей, которые смогли бы вас подбросить домой.

– Я знаю, капитан, – произнес Брайтвайт. – Лицо его стало мрачным и задумчивым. – После всего случившегося… после суда и после смерти Ли… мне нужно время, чтобы побыть одному, подумать. Я заказал одноместный корабль и сам вернусь назад.

Он посмотрел в глаза Кирку:

– Вы не заметите меня по пути на Рехаб и вам не придется заботится о моем возвращении.

Высказавшись, он поспешил вслед за командой безопасности, тесным кольцом окружившей его подопечного, который так и не сообразил, где он находится и куда его ведут. А капитан Кирк с некоторым замешательством смотрел ему в спину, не понимая, что он должен думать о человеке, который собирается лететь один через всю звездную систему в тесной, хрупкой, немощной шлюпке. Так ничего и не уяснив, он покачал головой и вышел из транспортного отсека.

Добравшись до своей каюты, Кирк тяжело опустился в кресло и почувствовал себя таким усталым, что не мог даже ворочать языком. Он ни на минуту не сомкнул своих глаз в течение полутора суток и, оставшись один, попытался подытожить, что он приобрел за все время бодрствования.

Прежде всего, он остался без рулевого офицера – лучшего за все годы своей службы. Его офицер по науке, оторванный от исследования аномального образования уже на завершающей стадии, попытался спасти результаты своих наблюдений и, засев за компьютер, составил уравнение, понятное лишь ему одному, – никто другой не, сможет его ни решить, ни даже прочитать. Раздраженный невниманием к его работе, главный инженер Скотт потребовал свою долю компьютерного времени, а корабль в это время летел с черепашьим скрипом отключив нуждающиеся в ремонте ВОРБ-двигатели.

Все это можно было отнести и к личным потерям капитана Кирка, и к потерям «Энтерпрайза». А приобретение было весьма сомнительное: появление на борту корабля то ли скандально известного безумца, то ли оклеветанного гения. Но независимо от того, кем он был на самом деле, доктор Мордро доставлял гораздо меньше хлопот, чем сопровождавший его Брайтвайт.

Молодой, амбициозный, прокурор Брайтвайт не оставлял Кирка в покое – ему все хотелось знать, все видеть и все понимать. И капитан жалел теперь, что не посвятил командира Флин в тонкости затеянной игры.

Но он надеялся на ее проницательность – начатый ею спектакль должен продолжаться. Ведь если Споку удастся доказать невиновность доктора Мордро, можно будет с полдороги повернуть назад и пристать к ремонтной мастерской Алеф Прайма.

Только бы Хантер к тому времени не умчалась к своей эскадрилье! Он не сможет покинуть свой корабль, не сможет, как Брайтвайт, нанять одноместную шлюпку и лететь на ней к дальним границам Федерации. А свидеться с нею ему край как надо – он готов сказать Хантер то, на что намекал Маккой: Хантер и Кирк оба были не правы, но первым сознаться в своей не правоте должен он – Кирк.

 

Глава 3

Главный инженер Скотт Монтгомери шел по коридору, тяжело ступая и бормоча себе под нос ругательства на непонятном шотландском диалекте. Еще бы – шесть недель работы пропали зря. Шесть недель работы, которую придется делать заново и которая была приостановлена, как самая обычная работенка, за несколько часов до ее окончания и по идиотской причине. И со времени получения той странной команды срочного переброса, со времени прекращения исследования аномального образования Скотт на каждом шагу слышит одно и то же: «Бедный мистер Спок, бедный мистер Спок – вся его работа псу под хвост».

«А как же быть с бедным мистером Скоттом?» – хотелось спросить Скотту о самом себе. Постоянная работа двигателей на орбите аномального образования была не увеселительной прогулкой для главного инженера – он был занят не меньше Спока. Двигатели постоянно находились под ужасающим напряжением, и такого же напряжения требовала забота об их безопасной и безостановочной работе.

Откажи двигатели во время коррекции орбиты, и вся их экспедиция, вместе с «бедным мистером Споком», приказала бы долго жить и в самом прямом, и в самом переносном смысле – в зависимости от того, откуда наблюдать за происходящим. Если отсюда, то «Энтерпрайз» будет падать в глубину хаотической безмерности, становясь все более бледным и туманным, пока совсем не исчезнет. Экипаж корабля при этом падении увидит всего лишь пропавший и вновь появившийся космос – при том предположении, что корабль перенесет подобный транзит чем-то единым целым, а не отдельными мелкими кусочками, – но тот космос будет находится в другом месте, в другом измерении и в другом времени. А что можно будет увидеть оттуда, Скотт и предполагать не хотел…

Состояние двигателей было одной из основных причин отвратительного настроения главного инженера. В то время, как все на корабле, – а если и не все, то подавляющее большинство, – получили целый день отдыха и использовали его на полную катушку, он, вместо того чтобы расслабиться и отдохнуть в этом самом лучшем месте, в этой восьмой части Галактики, – он все свое время потратил на добывание запчастей и на доставку их на корабль. И это было только началом работы: все добытые узлы и отдельные детали предстояло еще вмонтировать в разобранные ВОРБ-двигатели, без которых «Энтерпрайз» превращался в простую улитку, ползущую со скоростью света.

Да и обычные двигатели были не в лучшем состоянии. Самое бы время пристать на ремонт здесь на Алеф Прайм. Но на них сваливают важное поручение. Ха, поручение!

И ко всему еще история с Зулу. Ну, пусть они не были близкими друзьями, но работа связывала их, и уйти, не попрощавшись, не предупредив о том, о чем знала вся команда, это что-то близкое к свинству.

Занятый своими не очень веселыми мыслями, инженер прошел транспортный отсек и вдруг остановился. Ему показалось, что он только что видел мерцающий свет, как будто кто-то использовал транспортатор. Это было невероятным: они были слишком далеко от каких бы то ни было объектов, чтобы принять кого-то на борт. И тем не менее Скотт повернул назад.

В самом центре транспортного отсека стоял мистер Спок, как будто он только что сошел с платформы транспортатора на палубу, отойдя от платформы на два-три шага, прежде чем остановиться: его плечи были низко опущены, и весь его вид говорил о том, что он вот-вот упадет.

– Мистер Спок? – окликнул его Скотт. Споку потребовалось меньше секунды на то, чтобы выпрямиться и повернуться на голос главного инженера.

– Мистер Скотт, я… я ждал вас.

– Вы меня вызывали? Зачем? С вами все в порядке? Или что-нибудь с транспортатором? – Скотт подумал, что его забыли попросить закрепить на время полета транспортатор, а он сам, замотанный делами, забыл об этой своей прямой обязанности. Пусть это было его упущением, но почему в эти последние дни с ним никто не считает нужным разговаривать?

– Я просто заметил незначительные энергетические колебания, – ответил Спок. – Они могут стать причиной для жалоб.

– Я могу вернуться и помочь вам, – предложил Скотт, – как только я доложу капитану Кирку о состоянии двигателей.

Ему стало как-то не по себе: Спок, который никогда не реагировал на перегрузки, сейчас выглядел выработавшимся и усталым, более усталым, чем сам Скотт. Итак, не только обычные земляне и обычные вулканцы, но и суперлюди, вроде Спока, имеют пределы выносливости.

– В этом нет никакой необходимости, – отклонил помощь Спок. – Работа уже закончена.

Спок так и не сдвинулся с места. Скотт помедлил мгновение в дверях и пошел своей дорогой, оставив его одного. После многих лет совместной работы с ним Скотт не обижался, что Спок не говорил «спасибо» за предложение о помощи, если он сам не просил о ней и не нуждался в ней. Но сегодня главный инженер готов был обидеться на всех и вся.

У самого лифта его нагнал худощавый мужчина в штатском: без всякого сомнения, он был одним из тех, кого они забрали с Алеф Прайма. Скотт не очень дружелюбно посмотрел на него. Капитан Кирк ввел его в курс дела, по которому их отозвали от аномального образования, не скрыл от него и того, что ничего секретного и сверхобычного им не поручили, – обычный рейс с обычным преступником на борту. А мужчина в штатском, очевидно, сопровождающий.

Скотт кивнул штатскому, предлагая ему первым войти в лифт, хоть предпочел бы его компании одиночество – ему не хотелось, чтобы его временное раздражение было принято за постоянную невежливость.

– Придержите лифт!

Скотт заново распахнул створки лифта, и вошел капитан. Он выглядел отдохнувшим, форма на нем была, как новенькая, и Скотт, проведший последние шесть часов в машинном отсеке, почувствовал себя донельзя грязным.

– Привет, Скотт! – поздоровался капитан.

– И вам, капитан, – коротко ответил Скотт. Ему вдруг пришло на ум, что этот штатский тип мог быть последним, кто пользовался транспортатором и кого подразумевал Спок, упоминая о жалобах.

– Сэр, – обратился к нему Скотт, – не могли бы вы рассказать, как вы себя чувствовали по прибытии на корабль? Это поможет мне разобраться в работе транспортатора.

Человек в штатском удивленно посмотрел на него и ничего не ответил.

– Простите, сэр, – не отставал от него Скотт, – но я главный инженер корабля, мое имя – Скотт.

– Боже мой, Скотти, – произнес Кирк, – и транспортатор тоже не в порядке?

– Ваш транспортатор, – отозвался наконец штатский, – работает превосходно, насколько я могу судить, – он ухмыльнулся. – Я подумал, что легкая встряска придумана в нем для того, чтобы мы не дремали. Не так ли, капитан Кирк?

Двери, лифта распахнулись, все трое они вышли на капитанский мостик, и здесь Скотт попытался ответить на тревожный вопрос капитана:

– Я пока не знаю, что случилось с транспортатором. Мистер Спок только что сказал мне…

Он замолчал так резко, словно у него внезапно отнялся язык, когда он увидел Спока на его обычном месте в обычной позе склонившимся над терминалом.

Кирк и штатский спустились по ступенькам на нижний уровень мостика, где их поджидала Флин, небрежно облокотившись на перила. Скотт последовал за ними, не отрывая удивленного взгляда от Спока и не глядя себе под ноги. Он тут же оступился и полетел бы вниз, не поддержи его Мандэла.

– Что с вами? – осведомилась она.

– Ничего, – раздраженно ответил Скотт и поспешно отстранился от нее. А Кирк занял свое место у пульта управления и обратился к инженеру:

– Какие новости из машинного отсека, Скотта?

– Двигатели ВОРБ разобраны. Но большинство нужных запчастей я достал на Алеф Прайме. И надеюсь…

Он замолчал, как только поднявшийся со своего места Спок подошел поближе, чтобы лучше слышать его.

– Что случилось, Скотти? – спросил Кирк.

– Я… я не знаю. Мистер Спок, как вы сумели обогнать меня? Ведь я прибыл сюда прямо из транспортного отсека.

Спок поднял одну бровь:

– Из транспортного отсека, мистер Скотт? Но я все время находился на капитанском мостике. Я несколько часов не был даже поблизости от транспортного отсека.

– Но вы только что сказали мне, что барахлит транспортатор.

– Я не в курсе дела каких бы то ни было неисправностей.

– Ну, как же, мистер Спок? Вы сказали мне, что вас беспокоили энергетические колебания и что вы сами почти все закрепили на транспортаторе.

Среди младших офицеров корабля была парочка шутников, от которой можно было всего ожидать, но Спок не способен на шутки такого рода. Скотт отчаянно замотал головой – если б он не был таким уставшим!

– Мистер Скотт, я уже достаточно долго нахожусь на капитанском мостике.

– Но я только что видел вас там и разговаривал с вами!

Спок ничего не ответил, но еще раз поднял свою бровь.

– Я видел вас! – настаивал Скотт.

– Скотти, – спросил Кирк, – где ты провел эту ночь?

– Капитан, это несправедливо! Да, я не спал эту ночь, но я провел ее не на Алеф Прайме, а в машинном отсеке, работая.

– Конечно, тебе надо отдохнуть, Скотта, – умиротворенно сказал Кирк. – Мы все измотаны, все держимся на пределе своих возможностей. Это самое, по-моему, разумное объяснение тому, что ты видел.

– Вы хотите сказать, что у меня была галлюцинация? Капитан! Это была не галлюцинация – я видел мистера Спока в транспортном отсеке так же ясно, как вижу сейчас вас.

– Я не отрицаю этого. Но сейчас я хочу, чтобы ты немного отдохнул. А потом мы можем с тобой поговорить, если в этом будет нужда.

Это было сказано таким тоном и с таким выражением лица, что не допускало возражений. Помедлив еще немного, Скотт убедился, что его просто исключили из разговора. Спок насмешливо глядел на него, не пытаясь даже задуматься над происходящим, а Кирк демонстративно отвернулся в сторону.

«Ну, хорошо, – подумал Скотт, – вы не считаете нужным посвящать меня в то, что происходит на корабле? И не надо – сам все узнаю».

Он вошел в лифт. Сейчас он примет душ – горячий душ. Потом выпьет, в чем он себе давно уже отказывал, и выспится. Но как Спок мог обогнать его по пути на капитанский мостик?

А на мостике это же самое Кирк хотел узнать от Спока, но его вниманием завладел Брайтвайт:

– Капитан, разве мы идем со скоростью света?

– Да, мистер Брайтвайт. Рехаб 7 так близко находится от Алеф Прайма, что если мы попытаемся перейти на ВОРБ-скорость, то нам потом придется возвращаться назад. А скорость света позволяет нам двигаться без резких толчков ускорения и торможения.

– Не подумайте, капитан, что я возражаю. Я никогда не был на звездном корабле и рад случаю побывать у вас, присмотреться. Но я тешил себя надеждой, что уж сейчас-то узнаю, что такое ВОРБ-скорость.

Кирк с трудом сдерживал свое раздражение:

– Ожидания всегда превосходят возможности. Но вы попросили меня обсудить вопросы безопасности. И я думаю, что командир Флин должна принять участие в этом обсуждении.

Не говоря ни слова, Флин подошла к ним, и обсуждение началось. Брайтвайт достал из нагрудного кармана вдвое сложенный листок бумаги и протянул его Кирку:

– Это сообщение поступило на борт корабля в то время, когда вы спали, капитан.

Кирк пробежал глазами текст: «Еще один гражданин Алеф Прайма заболел гиперморфным ботулизмом», – и спросил:

– Вы думаете, что Алеф Прайму понадобится медицинское оборудование моего корабля? Вы опасаетесь эпидемии?

– Хотелось бы надеяться, что это просто эпидемия, – высказался Брайтвайт, – но моя подруга Ли была адвокатом Мордро, а судья Десмонинз председательствовал на суде.

– Кто-то отравил их?

– Прямых доказательств нет, но не исключено, что так оно и есть.

– А кому это надо?

– Пока что я могу только строить предположения. Но слишком много совпадений, которые говорят о том, что кто-то пытается освободить доктора Мордро. И я полагаю, что надо усилить его охрану.

– Иан, – постарался успокоить его Кирк, – я понимаю и вас, и ваше беспокойство. – Но на борту «Энтерпрайза» вам ничего не угрожает, а охрану заключенного командир Флин держит под своим контролем.

Он посмотрел на командира команды безопасности с надеждой, что она поддержит его заверения, и увидел, что та упорно избегает его взгляда.

– Командир Флин? – строго спросил Кирк, и тогда она посмотрела на него кристально чистым взглядом своих зеленых глаз и ответила:

– Я предпочла бы обсудить вопросы безопасности в более узком кругу, капитан.

– Ого – удивленно воскликнул он и вдруг осознал, что она и в самом деле может быть недовольна им. – Ну, хорошо, я согласен. Но прежде всего не надо забывать, что доктор Мордро – пожилой человек…

– Командир Флин, – вмешался Брайтвайт, – я отвечаю за Мордро так же, как и вы, а вы хотите исключить меня из обсуждения вопроса безопасности. Капитан Кирк…

– Кирк!

Два голоса прозвучали так слитно, что Флин даже удивилась, с чего это прокурор вдруг перешел на крик, но в следующее мгновение она поняла, что ошиблась, – крик повторился:

– Вы уничтожили меня; Кирк! И вы заслужили свою смерть!

Все, находившиеся на капитанском мостике, обернулись на этот голос и увидели доктора Мордро, с безумными, вылезающими из орбит глазами и с тяжелым пистолетом в руках.

– Доктор Мордро, – выкрикнул Брайтвайт, – не делайте того, что лишь ухудшит ваше и без того не лучшее положение.

Каждой клеточкой своего тела ощутив резкий приток крови, как это всегда было с ней в подобных ситуациях, Флин, не отрываясь, смотрела на черный ствол пистолета, нацеленный в грудь Брайтвайту.

«Смело, – подумала она, – слишком смело для того, чтобы все это хорошо кончилось, черт бы побрал всех этих любителей!» Если Мордро промедлит еще хотя бы секунду, ее рука зажмет его запястье железной хваткой, но будь проклят Кирк за то, что не предупредил ее о действительной опасности, и она оказалась без своего фазера на боевом посту.

Щелкнул взведенный курок, но за ничтожную долю секунды до выстрела Флин ударом своего тела сбила Брайтвайта с ног, отшвырнула его на нижний уровень мостика. В следующее мгновение раздался выстрел, и Мандэла удивилась, что он прозвучал слишком слабо, а удар пули был таким сокрушительным, что она тут же рухнула на пол и едва не потеряла сознание от боли.

Джеймс Кирк резко вскочил на ноги, пытаясь увидеть и понять, что происходит, но второй выстрел свалил и его.

Мордро, не мешкая, отступил в лифт, закрыл за собою двери. Спок, метнувшийся было за ним, не стал тратить время на бесполезную попытку проникнуть в лифт, но, перескочив через перила на нижний уровень мостика, надавил на кнопку вызова:

– Доктор Маккой, немедленно на мостик! Команда скорой помощи, чрезвычайная ситуация 9! – и опустился на колени рядом с Кирком. – Джим…

На мостике царила неразбериха. Кровь забрызгала палубы всех уровней, испятнала переборки, отражалась на светящихся экранах. Командир службы безопасности, зажимая рану на своем плече, отдавала приказы по интеркому, рассредоточивая свои силы для задержания Мордро. Кровь просачивалась сквозь ее пальцы и дождевыми каплями звучно падала на пол рядом со Споком. Вторая пуля попала Кирку прямо в грудь, и кровь хлестала из раны при каждом ударе его сердца. И это служило утешающим свидетельством того, что сердце капитана еще работало.

– Спок, – Кирк сделал мучительное усилие, чтобы отвернуться от яркого, слепящего глаза, света.

– Лежите тихо. Доктор Маккой уже в пути, – наказал Спок и попытался остановить кровотечение. Кирк вскрикнул и вцепился в руку Спока.

– Не надо, – попросил он, – пожалуйста, не надо, – он чувствовал, как кровь хлынула ему в легкие.

Спок и сам видел, что рана была слишком глубокой, слишком опасной и слишком мучительной, чтобы что-то предпринимать. Он просто поднял Джима на руки, и тому стало заметно легче.

– Кто-нибудь еще ранен? Мандэла?.. Как ты?

– Я в порядке, капитан, – она стала осторожно подниматься вверх по лесенке.

– Командир Флин? – окликнул ее Спок, не оглядываясь на нее.

– Что?

– Не занимайте лифт. Нельзя задерживать доктора Маккоя.

Ей надо было подняться в лифте, чтобы присоединиться к своим людям, это было похоже на инстинкт. Но Спок был прав. Она ждала у лифта, мерно покачиваясь из стороны в сторону.

– Мандэла, присядь, я помогу тебе, – нежные руки Ухуры обняли ее, осторожно дотянули вниз.

– Не надо, Ухура.

– Мандэла?

– Ухура, – тихо прошептала она, – если я сяду, я не смогу больше встать.

– Лейтенант Ухура, – неожиданно проговорил Спок, – вызовите еще раз доктора Маккоя.

Он не хотел причинять Джиму лишнюю боль, доставляя его в лазарет без носилок, но если через тридцать секунд команды скорой помощи не прибудет, он вынужден будет это сделать.

– Спок, что случилось? – прошептал Джим. – Мы считали, что это будет, детской прогулкой.

Розовая пена пузырилась на его губах. Очевидно, пуля пробила легкое, и дыхание стало прерывистым, а каждый вдох сопровождался пронизывающей болью.

– Я не знаю, Джим. Не разговаривай, пожалуйста, лежи тихо.

Кирк был в полуобморочном состоянии, ожидание грозило обернуться непоправимой бедой. И тут наконец двери лифта отворились, и на мостик пулей влетел Маккой.

– Что здесь случилось? – спросил он и тут же воскликнул:

– О, боже мой! – увидев Флин, он направился к ней.

– Не со мной, с капитаном, – остановила она доктора.

Он на мгновение задержался на ней взглядом, сразу увидев и окровавленную форменную рубашку, и забрызганные кровью лицо и волосы, и ладонь, прикрывающую большую, но не опасную для жизни рану на плече. И поспешил к Кирку. Флин вошла в лифт, и двери за ней закрылись.

А Маккой опустился на колени рядом с капитаном.

– Джим, дружище, не волнуйся, сейчас мы тебя доставим в лазарет.

А Кирк с удивлением прислушивался к своему молотоподобному пульсу – кажется, никогда еще он не звучал так громко и так ритмично.

– Дружище, я…

– Тихо!

– Ты был прав по поводу того, о чем мы с тобой говорили. Я скажу Хантер.

– Заткнись! Ты должен лежать тихо. О каком разговоре ты думаешь?

Маккой обследовал трикодером грудную клетку Кирка. Сердце не затронуто, но артерия разорвана чуть ли не наполовину, а о пробитом легком можно было догадаться с первого взгляда, без всякого обследования.

Положение тяжелое, но не безнадежное. Срочно нужен кислород, а затем аппарат искусственного дыхания, и чем скорее, тем лучше.

– Где твоя команда скорой помощи? – нетерпеливо спросил Спок.

– Они в пути, – попытался защитить своих людей доктор, хоть и сам злился на них за проволочку. Он уже поверил, что спасет Джима.

Но что это? Из трикодера послышался громкий сигнал опасности. Маккой сразу же подумал об отравлении, но цифры на шкале данных не имели ничего общего с ядом, и вообще доктор никогда не встречал ничего похожего на этот сигнал опасности. Что за чертовщина?

А Кирку показалось, что кровь залила ему глаза, и он различал перед собой лишь тусклую пелену.

– Я ничего не вижу, – беспомощно пожаловался он.

Спок схватил его за руку, цепко обжал ее своей ладонью и открыл все чувственные и психические щиты, которыми он оградил себя за долгое время пребывания среди землян.

– С тобой все будет в порядке, Джим, – заверил вулканец. Он поднес свою правую руку к виску друга, замыкая и телепатическую, и мистическую связь, превращая два разных тела в единый организм. Боль, страх, сожаление волной нахлынули на него, и он принял их с готовностью, зная, что это принесет облегчение Джиму.

«Мои силы – тебе, – шептал он так тихо, чтобы никто не мог услышать. – Мои силы – тебе, моя воля – тебе».

Маккой видел, как опускались веки Спока, как закатились его глаза, но не мог уделить ему должного внимания. Наконец двери лифта широко распахнулись, и команда скорой помощи, вооруженная всем необходимым оборудованием, вывалила на мостик в полном своем составе.

– Скорей ко мне! – запоздало прокричал Маккой.

Без его участия к агонизирующему телу Кирка был пристегнут травматический блок, и живительный кислород на короткое время поддержал сердце, согрел замерзающие конечности. Казалось, что и боль несколько ослабела, «но взгляд Кирка все больше затуманивался, тускнел.

– Спок? – чуть слышно прошептал он.

– Я здесь, Джим.

Рука друга мягко прижалась к виску и щеке. Джим чувствовал, как из нее вливается в него сила нерасторжимой близости, поддерживающая его жизнь. И, не видя Спока, он каким-то рассудочным чувством знал и понимал все, что творится в душе друга, искаженной болью и страхом за него, Кирка.

Он сознавал, что умирает и что вместе с ним умирает и Спок, отдавая ему последние силы в безнадежной попытке спасти его. Спок уже сделал свой выбор, надо было выбирать и ему – капитану Джеймсу Кирку.

– Спок, – прошептал он, – позаботься о моем корабле, – и собрав последние силы, какие еще были в нем, резко дернулся и вывернулся из контактирующих объятий Спока.

Толчок от внезапного прекращения оттока энергии был таким сильным, что отбросил Спока назад, к холодной стене переборки. И он лежал, прижавшись щекой к полу, широко раскинув руки, ощущая, как с каждым толчком сердца из него уходили отголоски боли Джима Кирка. Но попытавшись открыть глаза, он ничего не увидел перед собою, кроме серой пелены тумана. Тогда он усиленно заморгал и вскочил на ноги, пытаясь скрыть неожиданно навалившуюся слабость. Неподвижное тело Кирка лежало на носилках, накрытое газообразным колпаком с респиратором: оно дышало, но в его дыхании не было признаков жизни. А глаза Кирка – немигающие, широко открытые – заволокла серебристо-серая безжизненная пелена.

– Доктор Маккой?

– Не сейчас, Спок.

Спок почувствовал, как все его тело пронизала холодная дрожь, и он судорожно сжал кулаки, пытаясь унять ее и почти бессознательно наблюдая, как люди Маккоя вкатывают тележку с телом Кирка в лифт, как пара других медиков склонилась над потерявшим сознание Брайтвайтом, чтобы и его унести в лазарет. Но Брайтвайт был жив, тело капитана тоже могло жить неопределенно долгое время под аппаратом искусственного дыхания.

Но Спок знал, что его друг, капитан Кирк, умер.

* * *

Мандэла Флин прислонилась спиной к задней стенке лифта, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на своем ранении. Ясно было, что пуля прошла по диагонали от левой ключицы до нижнего ребра, где и застряла куском расплавленного свинца. Жизненно важные органы, кажется, не задеты, но ее ключица снова раздроблена.

Мандэла выругалась: пуля, как в копеечку, попала в то же самое место, которое два года тому назад облюбовала шрапнель. А это означало, что придется потратить месяц на лечение и навсегда простится с надеждой избавится от старого шрама, с надеждой вернуть былую силу и мышцам, и костным тканям…

Кровяное давление резко понизилось, и вместе с ним поутихла и боль, но потом ее приступы возобновились. Мандэла всеми силами старалась удержаться на невидимой грани между потерей сознания от упадка давления и терпимостью к разрастающейся внутри нее боли.

Двери лифта раскрылись, и она увидела совершенно пустой коридор. Но куда девалась охрана? Ярость закипала в ней, ярость и стыд – как бы ни пострадал за свою оплошность капитан Кирк, вина за все случившееся лежит на ней. Даже если бы никто не был ранен, заключенный вырвался из-под охраны, и этому факту нет оправдания. А она гордилась своей командой, считала ее образцовой. Вот и, аукнулась ей ее пустопорожняя гордыня.

«Посмотри, что ты натворила! – ругала она себя. – Сумасшедший с пистолетом в руках бегает по всему кораблю, и ни одного охранника нет даже у этих проклятых дверей лифта. С таким же успехом твоей командой безопасности могла бы командовать безмозглая каменная глыба в звании лейтенанта. А твое место не в командирах, а в подметалах».

С трудом добредя до вестибюля, она и в нем никого не увидела, а ступни ее ног уже онемели, коленки беспомощно тряслись.

«Это паралич! – удивилась Мандэла. – Но какой паралич при моем ранении? Что со мной происходит?»

Сделано еще несколько шагов. Каюта Мордро рядом – сразу же за углом. И в ее сознании почему-то всплыла разрезная картинка: лошади, пропавшие из закрытой конюшни. Перед глазами закружился пестрый калейдоскоп цветных пятен, не имеющий ничего общего ни с закрытой конюшней, ни с пропавшими лошадьми, – что надо искать: пропавшую конюшню или закрытых лошадей?

Уже на уровне подсознания она вырвалась из бредового плена, вернулась к действительности. Ее людей не было около лифта, но что, если их не будет и у дверей камеры Мордро? Неужели Брайтвайт был прав, и она стала жертвой хорошо спланированного нападения? Но на «Энтерпрайз» нельзя проникнуть незамеченным никакому живому существу – сенсорная многослойная система предупреждения оповестит экипаж корабля о появлении на борту даже такого пассажира, как муха. Что говорить о человеке?

Ноги Мандэлы подогнулись, и она рухнула на колени, не почувствовав при этом боли, – онемение добиралось до бедер. И некого позвать на помощь. Перекатившись к переборке, она кое-как приподнялась, помогая себе одной правой рукой, – левая была парализована до полного бесчувствия. Вот и угол. Дотянувшись до него рукой, а затем дотащившись и всем телом, она увидела потрясающую картину: у двери в каюту Мордро столпилась чуть ли не вся ее команда безопасности.

– Что за чертовщина происходит? – произнесла она достаточно громко для того, чтобы ее услышали. – Мордро пропал, а вы стоите здесь, как… как…

Бернарда Аль Аурига резко выпрямился, отрываясь от обзорного оконца каюты Мордро, с высоты своего роста посмотрел на командира, увидел ее окровавленную руку, бок рубашки.

– Мандэла, командир… что? Тебе помочь?

– Отвечай на мой вопрос! – Флин вновь почувствовала кровь в своем теле. Боль куда-то ушла.

– Мордро здесь, командир, – ответил Аурига. В подтверждение своих слов он распахнул дверь каюты, и Флин заглянула в нее.

Лежа на кушетке, Мордро с трудом приподнял голову, помогая себе локтями. Взгляд его был туманным, словно он только что проснулся или очнулся от забытья.

– В чем дело? – недовольно спросил он. – Что означает вся эта суматоха? – Неон? – строго спросила Мандэла. – Лифт? Главный вход? Охрана?

– Командир, – ответила Неон своим серебристым голосом. – Заключенный, камера, Неон, глаза, тревога.

– Что?.. – замешательство Флин было вызвано не странным английским языком Неон, а тем, что она сказала. А Неон сказала, что Мордро находился в камере, и она тоже, и не спускала с него глаз, когда раздался сигнал тревоги.

– Заключенный, мостик, разделение, – добавила Неон.

Мандэла покачала головой, пытаясь прогнать подступившую к горлу дурноту. Заключенного не было на мостике. Но кто же тогда там был? Целый ряд предположений прокрутило ее сознание: андроидная копия? клон? Или клон, или у заключенного есть брат-близнец!

– Барри, собери всех-всех. Разбуди ночную смену и обыщите весь корабль. Удвойте охрану здесь и поставьте часовых у челнока и у проклятого транспортатора – он не должен работать, – она задыхалась, но продолжала отдавать распоряжения. – Только что Мордро стрелял в капитана Кирка на капитанском мостике. А если это был не Мордро, то кто-то очень похожий на него. И предупреди всех, что он вооружен.

– Есть, командир.

– Где Дженифер? – спросила Флин, вспомнив с опозданием, что этот вопрос она должна была задать раньше всех других. Значит, она впадает в беспамятство. Чтобы не видеть перед собой сгущающийся туман, Мандэла закрыла глаза и продолжала допытываться:

– Дженифер должна быть на посту, но ее нет. Где она?

– Командир, лазарет, – напомнила Неон.

– Со мной все в порядке, – зло ответила Флин, сознавая, что говорит очевидную для всех не правду, но сейчас ей было не до того.

– Дженифер, лазарет, болезнь, пересечение, мгновенно.

Флин понимающе кивнула: Неон говорила достаточно точно, хоть единственной частью речи, доступной ее языку, было существительное. Дженифер внезапно заболела и попала в лазарет, где должна быть и она, Мандэла. И это было правдой.

Попытавшись открыть глаза, она почувствовала, что теряет сознание, и машинально попыталась помочь правой руке, которой она придерживалась за переборку, еще и левой. Но ощутила на ее месте лишь острую боль, которая тут же прострелила плечо и спину и как бы рассыпалась на мелкие осколки, пронизывая грудь и живот.

«Вот и все! – с тоской подумала она. – Я осталась без обеих рук».

Но что это? Проморгавшись, она увидела, как тонкие серебристые щупальца, похожие на шелковые нити, обвились вокруг пальцев ее рук, выкинули еще более тонкие, более изящные присоски и впились ими в ее плечи, грудь.

– Нет! – громко выкрикнула Мандэла, осознав, что увидела то, чего никто не видит, – свою собственную смерть. Отчаянным рывком она вырвала одну руку из оплетающей паутины. Тончайшие присоски натянулись, как струны и разом оборвались с резким звуком лопнувшей струны. Сами присоски беспомощно корчились на рубашке, а из щупалец, из места обрыва, вырастали новые присоски…

Неон бросилась к ней на помощь, издав пронзительный вопрошающий возглас.

– Назад! – собрав последние силы, выкрикнула Флин. – Неон, отделение. Барри, не позволяй никому притрагиваться ко мне…

Она с трудом открывала рот, с трудом ворочала языком. Но она знала, каким оружием убита, и торопилась поделиться своим знанием:

– Барри… скажи Маккою… паутина… капитан Кирк…

Досказать она не смогла – присоски добрались до ее мозга и погасили сознание.

* * *

Спок прямо-таки заставлял себя не подчиняться реакции своего тела на то, что произошло. По земным меркам это казалось немыслимым. Но такой же немыслимой, по его понятиям, была земная идея о душе и теле. Признавая за этой идеей право на существование, он все-таки считал, что идея «цельного» вулканца – сложная и тонкая идея – более соответствует понятию разумного и сознающего себя живого создания.

Но вот он только что соприкоснулся с идеей души и тела не философствующим разумом, а всей своей сущностью «цельного» вулканца. Он отдавал Джиму всю свою волю и все свои силы, а в ответ слышал, как страдает земная душа и как болит земное тело. И если бы Кирк не прервал их гипнотическую связь, лежал бы Спок в коматозном состоянии и получал бы кислород для своего тела от жуткой бездушной машины доктора Маккоя.

– Мистер Спок, что с вами? Разрешите, я вам помогу, – подошла к нему Ухура и, не касаясь его, протянула ему руку. Он знал, что она не дотронется до него без его разрешения.

Павел Чехов, потеряв над собой контроль, плакал, уткнувшись головой в панель управления: в его плаче боль случившегося перемежалась с надеждой, что капитан Кирк останется жив.

Переживания Ухуры и Чехова были настолько сильны и глубоки, что Спок слышал их без всякого прикосновения, и ему надо было уединиться, чтобы восстановить свои силы. Он не мог логически мыслить в таком состоянии, а надо было многое обдумать и многое сделать.

– Лейтенант, – обратился он к залитой слезами, но молчащей Ухуре, – мне нужна ваша помощь. Вызовите от моего имени командира Флин и направьте ее в лазарет. Это приказ. Есть основание предполагать, что она ранена гораздо сильнее, чем она сама считает. Нельзя медлить с оказанием помощи.

– Да, сэр, – отозвалась Ухура, и вопросительно посмотрела на него. – А как вы себя чувствуете?

– У меня нет телесных повреждений, – ответил Спок и стал с трудом подниматься по лесенке. Позади него Ухура вызывала на связь Флин.

– Лейтенант, она здесь, внизу, – голос Бернарди Аль Аурига звучал на близкой к истерике ноте. – У каюты Мордро. Она без сознания. Но она приказала не прикасаться к ней. В нее стреляли паутинной пулей. Проклятье? И в капитана Кирка тоже.

Спок вошел в лифт. Когда он развернулся спиной к стенке, сквозь еще не закрывшиеся двери он успел заметить на мостике две пары широко раскрытых от ужаса глаз. Это были глаза Ухуры и Чехова.

Лифт стремительно полетел вниз. Спок прислонился к стенке, обретая контроль над своим телом, но мысли его оставались бесконтрольными.

«Значит, „паутина“, – говорил он сам себе. – Вот почему я не мог помочь Джиму. А не догадался о ней потому, что не мог представить, будто кто-то способен применить это чисто земное по своеобразности и по жестокости оружие».

Ему хватило коротенького уединения, чтобы привести себя в порядок, и из лифта он вышел таким бодрым и уверенным, как будто не он, а кто-то другой падал от изнеможения за минуту до этого.

Он подошел к каюте Мордро и услышал, как Бернарди Аль Аурига колотит кулаком по панели интеркома и громко кричит:

– Куда вы все подевались, черт вас побери, медики-педики?

«Секция медицины уже знает о „паутине“, и в лазарете царит ужас», – подумал Спок.

Сверкая искрами своих чешуек, Неон мостом прогнулась над Мандэлой Флин, как будто защищала ее от новой опасности. Спок опустился на одно колено рядом с телом командира безопасности и поразился его стройной изящности и хрупкости. Он привык видеть Мандэлу самоуверенной, полной энергии и чисто физической силы. А оказалось, что она создавала свой внешний облик ценой упорных тренировок и постоянного контроля над собой.

– Не делайте этого! – предупредил Аль Аурига, когда Спок протянул свою руку к неподвижно лежащему телу. – Она приказала не прикасаться к ней.

– На меня не распространяются приказы командира Флин, – ответил Спок, но невольно приостановился, увидев свои пальцы, покрытые кровью Кирка.

Сосредоточившись, он, как сканером, провел кончиками пальцев по вискам Мандэлы: рана на ее плече все еще кровоточила, значит отдельные клетки ее тела сохраняли подобие жизни, но пульса не было и не было никакого ответа от ее затихшего мозга.

А ее совсем еще недавно невероятно зеленые глаза покрылись холодной пеленой серостального цвета. Такую же пелену Спок видел и на глазах Кирка, когда того уносили с капитанского мостика.

– Опасности для окружающих нет, – объявил Спок, оглядев всех офицеров команды безопасности. – Паутина больше не растет. Командир Флин мертва.

Аль Аурига молча отвернулся в сторону, Неон что-то грозно прорычала, и Спок подумал, что придется ему лично побеспокоиться о безопасности доктора Мордро.

Неон присела рядом с Мандэлой и тихо прошептала:

– Месть! – а потом, уже громко добавила:

– Обязанности, верность, клятва, долг.

Спок поднялся на ноги и спросил заместителя командира безопасности:

– Где вы задержали Мордро?

– Никто его не задерживал, – уныло ответил Аль Аурига. Тоскливо и неохотно он взглянул прямо в глаза Споку:

– Он все время находился здесь, взаперти. Мандэла приказала мне обыскать весь корабль, чтобы найти его двойника.

Спок поднял бровь:

– Двойника? – прежде чем вплотную заняться этой невероятной версией, он должен выяснить, где служба безопасности допустила ошибку. – Кто стоял на посту у каюты?

– Неон. Должна была стоять Дженифер, но она внезапно заболела и была госпитализирована. Извините, мистер Спок, но сейчас у меня просто нет времени, чтобы выяснить, чем она заболела, – надо срочно организовать поиски преступника.

– Согласен с вами. А еще какие приказы вы отдали?

Аль Аурига шумно вздохнул:

– Удвоить охрану. Но я хочу того же, чего хотела и Мандэла Флин: перевести заключенного в камеру для арестантов. Приказ о содержании его в этой каюте все еще остается в силе? Капитан в состоянии отдавать новые приказы?

– Нет, лейтенант, он не может отдавать приказы. Но приказ о содержании Мордро в этой каюте был отдан мной. И он остается в силе.

– После того, что произошло? – Спок не мог определить, чего больше было в голосе Аль Ауриги – негодования или недоумения.

– Да. Нет никаких оснований для изменения приказа, – ответил Спок, отлично понимая, что и у старого приказа весьма шаткие основания.

– Но это безумие, мистер Спок! Если он уже сумел однажды вырваться отсюда, он проделает это и при удвоенной охране, и никто не помешает ему еще раз воспользоваться своим оружием. А вы знаете, чем это грозит? По описанию свидетелей его преступления, он был вооружен двенадцатизарядным полуавтоматическим пистолетом десятого калибра. Да это же целая пушка! И в его распоряжении еще десять зарядов!

– Приказ остается в силе, мистер Аль Аурига. – Отдавая этот приказ, Спок услышал звук приближающихся шагов задолго до того, как его могло услышать земное ухо, и повернул голову на звук. Из-за угла, тяжело ступая, появился медбрат. Его халат был забрызган кровью, а сам он был ошеломлен и суетлив. На ходу раскрыв свою медицинскую сумку и ничего не достав из нее, он опустился на колени перед неподвижным телом Флин и проверил пульс. Не найдя его, он ничего не понимающим взглядом оглядел всех присутствующих.

– Да не стойте вы над душой! – с этими словами медбрат выхватил из сумки кардиостимулятор и приступил к процессу оживления.

– Это не имеет смысла, – проговорил Спок, положив свою руку на плечо незадачливого реаниматора. – Она мертва.

– Мистер Спок! – скорее безнадежно, чем осуждающе воскликнул медбрат.

– Посмотрите на ее глаза, – успокаивающе произнес Спок.

Медбрат склонил голову, волосы его шевелились от тяжелого дыхания Аль Ауриги.

– Такие же, – сказал он и запнулся, – ., такие же мертвые, как у капитана Кирка. Доктор Маккой сейчас оперирует его.

Спок прикрыл глаза – не хотелось думать о том, что в эту самую минуту уродуют мертвое тело Джеймса Кирка в безнадежной попытке вернуть ему жизнь.

Глухой звук заставил всех вздрогнуть.

– Выпустите меня! Вы слышите, выпустите меня! – кричал Мордро, слабыми ударами кулаков молотя в дверь. – В чем вы меня обвиняете? Я ничего не сделал! Я утверждаю, что был взаперти с тех пор, как меня пригнали на этот проклятый корабль!

Аль Аурига медленно разворачивался лицом к закрытой двери, его трясло от праведного гнева. Спок выжидающе молчал. Он хотел знать, сможет ли этот красноглазый мужчина вести себя настолько выдержанно, чтобы стать командиром вместо Флин. Аль Аурига перестал трястись, его руки, сжатые в кулаки, расслабились, он обратился к медбрату, застывшему в беспомощной позе над распростертым телом Мандэлы:

– Есть у вас успокоительное, чтобы дать ему?

– Нет! – ответил за медика Спок. И медбрат, и офицер безопасности оторопело уставились на него, а Неон, не обращая внимания на всех троих, достала из объемистой сумки носилки и принялась разматывать их.

– Мистер Спок, – поинтересовался Аль Аурига, – я могу спросить у вас, что мне делать, когда у него начнется очередная истерика?

– Доктор Мордро находился под влиянием наркотиков задолго до своего появления на корабле. И без достаточных причин, – пояснял свое решение Спок. – И пока он не отойдет от накачки наркотиками, пока не выздоровеет, мы не услышим от него ничего связного. Командир Флин приказала вам обыскать, корабль, не так ли?

– Да, – ответил Аль Аурига. – В таком случае, может быть, вы приступите к исполнению приказа?

– Уже приступили, – ответил офицер безопасности и заверил:

– Мы найдем эту проклятую пушку.

– И вы, конечно же, сразу обыскали доктора Мордро?

Аль Аурига схватился за голову:

– Боже мой! Да это и в голову никому не пришло. Неон?

– Заключенный, безопасность, разделение, – сказала Неон. Она уже закончила возиться с носилками, поставила их на пол. – Коридор, каюта, разделение.

– После сигнала тревоги в каюту никто не заходил. Мы выполним приказ командира Флин и…

– Лучше сделать это сейчас, – прервал его Спок. – Откройте дверь и отойдите в сторону.

Пока Аль Аурига открывал дверь в каюту. Неон осторожно подняла Флин и уложила ее на носилки, кивнула медбрату, и тот, ухватившись за передние ручки, так и стоял, не распрямляясь, тупо глядя вниз.

– Отнесите ее пока за угол и побудьте с нами рядом, пока не закончится обыск, а потом доставите тело в морг, – приказал медбрату Спок и носилки тут же исчезли за углом, а Неон возвратилась и вопросительно уставилась на старшего офицера, ожидая нового распоряжения.

– Неон, дверной проход, побег, – услышала она и встала у косяка, готовая в любое мгновение оказаться и в самой каюте, и заступить дорогу заключенному, если тот попытается бежать.

– Доктор Мордро, – произнес громко Спок, и стук за дверью прекратился. – Успокойтесь, пожалуйста.

Я пришел, чтобы поговорить с вами. После минутной паузы из-за двери послышался голос Мордро:

– Мистер Спок? Это вы? Слава богу, нашлось хоть одно разумно мыслящее лицо среди сборища военно-бюрократических идиотов!

Спок толкнул от себя дверь и стоял напряженный, готовый в любое мгновение среагировать на опасность и опередить выстрел. Но доктор Мордро спокойно стоял посередине каюты с безвольно опущенными руками. Увидев Спока, он удовлетворенно прикрыл глаза веками, не шевельнувшись при этом, а только тихо спросил:

– Мистер Спок, что произошло?

Спок машинально оглядел свои окровавленные руки, рубаху и ответил:

– Я вынужден обыскать вас, доктор Мордро.

– Так вперед! – с кривой усмешкой скомандовал Мордро. – Что вы медлите? Я привык к подобным процедурам.

Спок быстро подошел к нему, провел руками у его тела там, где можно что-то спрятать и бросил за спину:

– Он безоружный.

– Мистер Спок, – с неподдельным интересом спросил доктор Мордро. – А на этот раз что, как это предписывает сценарий официальной клоунады, я должен был сделать?

– Доктор Мордро, только что был убит капитан Кирк.

– Что?! И это приписывается мне?

– Есть неопровержимые доказательства.

– Доказательства подтасованы, свидетели лгут, как и раньше лгали. Я никому не причинял зла. Я сделал только то, о чем меня просили мои друзья. Я помог им осуществить их мечту. Разве это преступление?

Что бы ни скрывалось за словами доктора, Спок обязан сказать ему правду, пока он верит еще своим собственным глазам.

– Сэр, но я один из свидетелей убийства, – он протянул вперед окровавленные руки. – Видите, на моих руках кровь убитого Кирка.

Мордро смотрел на него расширенными от ужаса глазами.

– Вы, мистер Спок… вы смогли поверить, что я убил человека?

– Здесь нет оружия, – объявил Аль Аурига, выключая трикодер. – Он спрятал его не здесь. Я отправляюсь на поиски, мистер Спок. А вам, я думаю, лучше выйти отсюда, пока на замену мне не придет другой офицер безопасности.

– Я не просил вас беспокоиться о моей безопасности.

– Но, мистер Спок…

– Если хотите, это приказ.

Аль Аурига с нескрываемой ненавистью посмотрел на него и неожиданно сдался:

– Как вам будет угодно, – он вышел, оставив Спока наедине с Мордро.

– Доктор, – как можно спокойнее сказал Спок. – Я смотрю на вас и с большим трудом верю тому, что я видел, но я видел, как вы убивали.

Мордро покачал головой, взгляд его прояснился, голос зазвучал убедительно:

– Это был не я. Вы видели прохвоста в моей личине, заинтересованного в моем обвинении.

– Доктор Мордро, но с какой целью кто-то пытается громоздить на вас обвинение за обвинением? Вы уже приговорены к отбыванию срока в реабилитационной колонии. Что может быть страшнее такого наказания.

– Смерть! Только смерть! – выкрикнул Мордро и захихикал. – После вашего обвинения мне остается только умереть, именно этого они и хотят.

Перестав хихикать, он разрыдался и рухнул на пол.

– Доктор Мордро! – прикрикнул Спок, схватив его за ворот рубашки и поставив на ноги. Пока одна рука поддерживала впавшего в истерику доктора, другая сжалась в кулак.

– Помогите мне, – с трудом выговорил доктор. – Я не могу помочь ни себе, ни вам, так помогите вы мне.

Спок опомнился, разжал кулак, выпустил ворот рубахи – не хватало еще, чтобы он ненароком задушил доктора, как будто для этого он и пришел сюда.

– Доктор Мордро, успокойтесь. Я не могу долго оставаться у вас, но вы успокойтесь.

– Это не я смеюсь и плачу – это плачут и смеются наркотики. Не давайте мне больше наркотиков, прошу вас, пожалуйста.

– Ни в коем случае, – заверил его Спок. – наркотиков больше не будет. Но назовите мне того, кто заинтересован в вашем обвинении?

– Если бы я, знал! – горько воскликнул доктор.

– Я приду к вам, как только смогу, – пообещал Спок и оставил доктора одного. Неон восстановила блок охраны.

 

Глава 4

«Леонард Маккой. Доктор медицины». Эта пластина валялась на столе, разбитая на две, почти ровные, части. Доктор смотрел на нее так же презрительно, как и она смотрела на него, – насмехаясь каждой буковкой над его ученой степенью. Да, пластик и медь пластины имели ту же цену, что и его ученость. И от этого некуда деться – остается только выпить.

Доктор налил виски в свой давно уже пустой бокал. Хорошее виски-бурбон. Не какая-то там инопланетная дрянь, которую бог знает откуда достают буквально все на корабле и лакают, создавая хмельную летопись корабля. Поразительно, как много разных, предположительно, разумных биологических видов употребляют этот откровенный яд в качестве взбадривающего средства, но еще поразительнее то, что при всем различии биологических видов, все они одинаковым образом реагируют на яд. За доказательством далеко ходить не надо – достаточно вспомнить, как Спок напился однажды. Правда, сам вулканец наотрез отказывается обсуждать тот случай. А что там страшного? – ну, выпил и выпил. Рассуждая сам с собой, доктор и не заметил, как бокал его вновь опустел. А может быть, он просто забыл его наполнить? Не беда – эту ошибку легко исправить. Бокал снова наполнился золотистой ласкающей глаз жидкостью. Такой же приятный цвет и у любимого Джимом коньяка бренди.

Доктор издал такой звук, словно ему обожгло горло. Бурбон должен помочь ему забыться, а не навязывать воспоминания, но как забыть серебристо-серый блеск открытых глаз Джима Кирка?..

Он слышал слабые созвучия разной тональности, доносившиеся к нему из палаты интенсивной терапии, расположенной рядом с его каютой. Звуки издавала система жизнеобеспечения. И время от времени эти звуки заставляли его вскакивать, чтобы взглянуть на дисплей системы.

Рост механической паутины был остановлен, ее молекулярные волокна не могли проникнуть в мозг Джима. Помимо этого, Маккой оживил несколько артерий, зашил пробитое легкое и даже произвел регенерацию раны, так что она могла бы зажить, не оставив после себя следа.

Сканеры наблюдения давали совершенно искаженную информацию. Они показывали нормальное дыхание, но это дышали респираторы, заставляя кислород циркулировать в легких Джима, а, его организм не делал при этом ничего самостоятельного. Удары сердца были регулярными, но отсутствие каких-либо сигналов на параллельных экранах доказывало, что сердце билось только за счет самой мышцы, а не в ответ на какие-либо нервные импульсы. Анализ крови был нормальным, но это была принужденная нормальность, показания оставались на постоянном уровне, никогда не меняясь. Содержание электролита и сахара, микробов-бациллоносителей, уровень кислотности стабилизировались при помощи чрезвычайно чувствительной аппаратуры. В совершенно здоровом живом человеческом организме показания будут зашкаливать, реагируя на каждую мелочь, начиная от дыхания и чувства голода и кончая настроением, которое может менять он и от реальных переживаний, и от несбыточных фантазий.

Маккой искал забытья, искал возможности хоть чем-нибудь отвлечься, чтобы не вскакивать поминутно и не пялиться тупо в безнадежные показания приборов. Он не дурачил себя, он верил приборам, но… И это «но» заставляло его чего-то ждать, а ждать было слишком мучительно, невыносимо…

Бокал в его руке был наполовину пустой. Он осушил его и почувствовал приток надежды, неожиданную уверенность в том, что если он сейчас посмотрит на экран, то увидит доказательства того, что мозг Джима не умер, что он выздоровеет и будет еще долго-долго жить.

Он быстро встал и через раскрытую дверь прошел в палату, подошел к самому последнему в ряду и самому важному для него экрану. Все линии на этом экране, отражающие работу мозга, были идеально ровными, «мертвенно-ровными», как их когда-то называли они – студенты-медики, глядевшие на смерть с цинизмом молодости. Альфа, бета, дета и все остальные волны, как и все графические изображения, реагирующие на признаки жизни, говорили о том, что Кирк мертв.

«Паутина» закончила свое черное дело и разложилась сама собой. Маккой ничего не мог поделать с ней, да и никто другой не в силах был остановить ее рост. Изображение подтверждало и смерть этого страшного орудия смерти, запрещенного во всем мире Федерации.

Ни одно правительство, даже на грани поражения в войне не решалось на производство этого оружия, одинаково опасного и для тех, кого поражают им, и для тех, кто поражает. А по своей структуре оно было настолько простым, что любой полуграмотный идиот мог производить его в любой подпольной лаборатории. И оно производилось во времена вспышек терроризма, которых не избежала и Федерация. «Паутина» была преимущественно и исключительно оружием только террористов. Она поражала наверняка, вызывая медленную мучительную смерть.

«А какая смерть приятная? – подумал Маккой. – Смерть от фазера, требующая большей меткости от стреляющего? Смерть есть смерть, мгновенно ли ты прекратишь свое существование или медленно, с болезненными мучениями, растворишься ли в химическом растворе или превратишься в космическую пыль – в любом случае современная медицина беспомощна перед ней».

Но «паутина» оставляет после себя след. Ее нити, как бы смотанные в тугой клубок, мирно спят в заряде, лишенные пищи для своей отвратительной жизни. А попав в живое тело, мгновенно оживают, внедряются в нервные окончания и растут. Быстрее всего по оси спинного мозга. Достигнув головного мозга и поразив все его клетки, нити в поисках выхода устремляется по каналам глазных нервов непосредственно к глазам, поражают сетчатку и отмирают, выступая вокруг белка и радужной оболочки серебристо-серой сыпью. Сыпь затвердевает, не позволяя векам закрыться.

Кирк смотрел вверх чужими, серебристо-серыми, мертвыми глазами.

* * *

Маккой вернулся к себе в каюту, наполнил свой бокал, сдобрив виски солидной порцией слез, и опустился в кресло. Пить не хотелось, утирать бегущие по лицу слезы – тоже. Он сжимал бокал, как будто надеялся, что легкая прохлада хрупкого сосуда утешит его в безысходном, немом гор'е.

– Доктор Маккой…

Маккой вздрогнул от неожиданности, бурбон выплеснулся из бокала, обдав холодком его руки. Не раздумывая, он выпил остаток, со стуком поставил бокал на стол.

– Что вам угодно, мистер Спок?

Спок требовательно смотрел на него:

– Я думаю, вы понимаете, зачем я пришел?

– Нет, не понимаю. Объяснитесь.

Ничего не сказав, Спок вышел из каюты и, скрестив руки, встал перед блоком экранов. Немного помедлив, доктор нехотя поднялся и подошел к нему.

– Доктор Маккой, капитан Кирк мертв.

– Машины этого не говорят, – с сарказмом ответил Маккой и неожиданно вспомнил, как однажды Кирк со смехом спросил его: «Дружище, с каких-таких пор ты стал доверять машинам?»

– Только об этом и говорят все ваши машины.

Маккой тяжело опустил плечи, попытался что то объяснить:

– Спок, жизнь – это нечто большее электрического сигнала. Может быть, нам как-нибудь…

– Его мозг мертв, доктор Маккой.

Доктор поежился от этих жестких и жестоких слов, хоть и сознавал, что в них сосредоточена вся правда о Джиме. Его затуманенный алкоголем мозг протестовал против такой правды, утверждая, что пока доктор верит в возможность выздоровления Кирка, эта возможность существует.

– Я держал связь с его разумом до самой его смерти. Доктор, я слышал, как он умирал. Вы знаете, как распространяется «паутина»? Ее усики обвиваются вокруг нервных волокон. Затем они…

– Я изучал военную медицину, Спок. Даже больше, чем вы, дольше, чем вы.

– Головной мозг капитана разрушен. На выздоровление нет никакой надежды.

– Спок…

– Оставшееся тело – это всего лишь оболочка. В нем не больше жизни, чем в лишенном энергии клоне, ждущем своего хозяина, чтобы тот разрезал его на составные части.

Маккой бросился к нему с поднятыми кулаками:

– Да будьте вы прокляты, Спок! Будьте прокляты!..

Спок легко перехватил его правую руку, не очень резко завернул ее за спину и сам оказался за спиной доктора. Тот попытался дотянуться до него левой, но услышал:

– Доктор Маккой, вы же знаете, что я прав.

Маккой сокрушенно сгорбился.

– Вы не можете держать его дольше. Вы сделали все возможное и невозможное, чтобы спасти его. И не ваша вина, что он был обречен с момента ранения. Эта неудача не уронит вашей чести, если вы не будете разыгрывать эту уродливую пародию на жизнь. Дайте ему спокойно уйти!.. Я прошу вас… Дайте ему уйти!

Вулканец говорил с пронзительной убежденностью. Маккой взглянул на него через плечо, и Спок разжал свои руки, сделал шаг в сторону, чтобы скрыть свою собственную печаль и собственное отчаяние, которые могли скрутить и его, как они скрутили Маккоя.

– Да, мистер Спок, вы правы, – сказал доктор. – Вы правы.

Подойдя к панели управления системой жизнеобеспечения, он отключил систему герметизации и открыл дверь в карантинную камеру. Воздух с шумом ворвался в это помещение с пониженным давлением, за воздухом в камеру вошел Маккой, а за ним и Спок, Последний раз доктор проследил глазами за ЭКГ, но ничего нового для себя не увидел – все та же ровная горизонтальная линия бежала по экрану без малейшего отклонения вверх или вниз. На всех других экранах был тот же безрадостный вид.

Маккой подошел к тому, что было когда-то Джимом, откинул прядь волос с его лба, с трудом взглянул в его серые глаза и приступил к работе.

Началась она с того, что доктор заставил свой разум развеять туман алкоголя, и руки его приобрели четкие уверенные движения. Он вытащил одну за другой иглы из руки Джима, и мнимая гармония химических анализов распалась на ряд неприглядных картин: содержание кислорода в крови резко упало, зато выросло содержание углекислоты и совсем исчезли данные о каком-либо обмене веществ.

Оставив сердце Кирка без искусственных стимуляторов, Маккой, стиснув зубы, отключил и респиратор. Но сердце Джима продолжало биться, потому что сердце продолжает биться даже вырезанное из грудной клетки. Мышца сердца будет сокращаться до тех пор, пока отдельные его клетки, одна за другой, не выйдут из синхронного ряда, и тогда начнется свертывание крови и смерть всех клеток.

Но дыхательный рефлекс требует нервного импульса. А когда Маккой отключил респиратор, тело Джима и, не пыталось вдохнуть. После последнего, полупринудительного, выдоха не последовало никакой борьбы за жизнь, и это больше, чем свидетельства машины, убеждения Спока и его собственная неуверенность, убедило Маккоя в том, что каждая клеточка тела Кирка мертва…

Все жизненные показания застыли на нуле, наступила оглушающая тишина. Доктор накрыл лицо Кирка простыней – закрыл его мертвые глаза. И тут же прикрыл рукой свои, сдерживая слезы, но не сдержав громких рыданий:

– О боже, Спок, как это могло произойти? – и пошатнувшись, начал проваливаться в благодатную темноту, угасающим сознанием укоряя себя за то, что слишком много выпил.

Спок подхватил его на руки, легко поднял и почувствовал такую остроту переживаний доктора, что вынужден был призвать все свои внутренние ресурсы, чтобы отгородить себя от боли утраты, от чувства стыда за бессилие и от раскаяния за только что содеянное. Но отгородившись от внутренней сумятицы Маккоя, Спок не смог подавить свое собственное чувство стыда и заглушал его неотложными действиями.

Он занес Маккоя в одну из пустующих палат, уложил на койку, снял с него ботинки, расслабил воротник форменной рубахи, прикрыл одеялом и притушил свет. Кажется, все было сделано для того, чтобы доктор проспался, протрезвел, но неожиданно Спок вспомнил тот единственный случай в своей жизни, когда он напился до унизительного состояния беспомощности. Доктор сейчас находился в таком же состоянии, и оставлять его одного – значит, подвергать его жизнь опасности. И Спок сел на стул рядом с койкой, опустил голову на руки, задумался.

Ни погруженный в молчание Спок, ни громко храпевший Маккой не подозревали, что за ними давно уже наблюдали. Напротив карантинного отделения, в палате с полузашторенной прозрачной стеной, лежал Иан Брайтвайт. Он был абсолютно неподвижен из-за травмы черепа и тяжелого сотрясения после падения с мостика. Голова его раскалывалась от боли, в глазах у него все двоилось и даже троилось.

Поэтому поначалу он не поверил своим глазам, а когда поверил, то подумал, что у него началась галлюцинация или он видит страшный сон. А когда окончательно убедился, что все происходящее на его глазах – не правдоподобная реальность, то попытался помешать преступным действиям доктора корабля и первого офицера: они отнимали жизнь у капитана Кирка!

Но едва он попытался открыть рот, шевельнуть рукой, сенсоры снабдили его такой дозой успокоительного, что он лежал беспомощной куклой, лишь время от времени с трудом открывая глаза. Но он все видел: и как Маккой спорил о чем-то со Споком, и как они затевали драку, после которой мирно отключили от капитана систему жизнеобеспечивания и преступно ждали, когда он умрет.

Теряя сознание, Иан не верил, что снова очнется, но хорошо помнил, что он видел…

Громкий всхрап Маккоя вывел Спока из глубокой задумчивости. Он резко встряхнул головой, прогоняя подкрадывающийся к нему сон, – если он сейчас уснет, то в течение нескольких дней его трудно будет разбудить. А спать ему нельзя – слишком много обязанностей навалилось на него за последние часы. Но силы были на исходе. И глянув на безмятежно храпящего Маккоя, Спок решил хотя бы расслабиться, хотя бы вздремнуть.

Все огромное пространство лазаретного коридора освещалось лишь плафоном в потолке карантинной камеры. Свет этого плафона не проникал в палату, а лишь матово высвечивал потолок и часть стены коридора, доступные взгляду Спока из-под полузакрытых век. Чья-то огромная тень заслонила источник света и вывела Спока из дремоты. Он встал, раздвинул шторы, выглянул в коридор.

Дженифер Аристидес, офицер безопасности, которую забрали в лазарет прямо с поста у каюты Мордро, стояла сейчас у огромного окна камеры карантина и смотрела, прильнув к стеклу, на затихшие машины, на темные сенсоры, на прикрытое простыней тело капитана. Две крупные, как горошины, слезы выкатились из ее серебристых глаз на щеки, а толстые пальцы ее мощных рук судорожно вцепились в планку крепления, окна.

Кристина Чэпел спешила к ней, на ходу приговаривая:

– Лейтенант Аристидес, вам нельзя там находиться, вам еще нельзя вставать.

– Капитан умер, – глухо произнесла Дженифер.

– Я знаю, – ответила Чэпел. – Я знаю. Но вы больны. Пожалуйста, вернитесь в палату. Вы очень больны.

– Я не могу оставаться здесь. Я нужна там.

Чэпел бегала перед Аристидес, преградив ей путь в коридор. А больная терпеливо ждала, ее руки беспомощно висели вдоль тела, во всей ее огромной фигуре не было ничего агрессивного, но не было и уступчивости.

Контраст между этими двумя женщинами был настолько разительным, что постороннему наблюдателю, не знакомому с их характеристиками, в голову не пришло бы, что они относятся к одному человеческому роду. Сестра Чэпел была стройной высокой элегантной женщиной, но рядом с глыбоподобной Аристидес она казалась слабой и хрупкой, как полупрозрачные «ветряные всадники», порхающие над пустынями Вулкана, слишком легкие, чтобы опуститься на землю.

Спок встал и неторопливо подошел к женщинам. Он был единственным на «Энтерпрайзе», кто мог потягаться силой с Аристидес, но даже вдвоем с Чэпел им не остановить великаншу, решись та уйти из госпиталя.

– Лейтенант, – сказал он, – если вы находитесь на излечении, вы должны подчиняться медперсоналу, ваша безопасность находится в его руках.

– Я выздоровела, – ответила Дженифер. – У меня дежурство.

– Доктор Маккой освободил вас от службы по меньшей мере на неделю, – сказала Чэпел и с благодарностью посмотрела на Спока за чисто моральную поддержку. Она тоже понимала, что Аристидес сделает то, что надумала. А Спок прикидывал, сможет ли он зажать ей нерв раньше, чем ее трапециобразные мускулы оживут и легкой пушинкой сметут всякого, вставшего на ее пути.

– Я хотела сказать «у меня долг», – поправила свою ошибку Аристидес. – Я не выполнила свой долг.

– Ни о каком долге не может быть и речи, – отрезал Спок. Аристидес промолчала.

– Чем она больна? – спросил Спок. – Есть ли опасность рецидива?

– Гиперморфный ботулизм.

– Необычное заболевание, – Спок помнил сообщение Брайтвайта о том, что два его коллеги заразились от какого-то источника на Алеф Прайме, но как могла Аристидес добраться до того источника? А пищевых отравлений не было ни на «Энтерпрайзе», ни на Алеф Прайме. Если и было что-то общее между тремя жертвами отравлений, так это общение с доктором Мордро. Но какой вывод следует из этого?

– Я выздоровела, – упорствовала Аристидес, – и не могу оставаться здесь. По крайней мере, дайте мне сходить в мою каюту. Спок поднял бровь, вопросительно глядя на Чэпел:

– Со стороны медицины есть возражение против этой просьбы?

– Это не очень хорошая идея.

– Пожалуйста, – умоляюще прошептала Аристидес, – я прошу вас.

Чэпел тяжело вздохнула и потянулась к пластиковому в металлической оправе обручу на левой руке Дженифер, но та отдернула руку, словно обожгла ее. Это выглядело не столько смешно, сколько глупо. Хотя, может быть, она просто не любила, когда до нее дотрагивались.

– Ну, хорошо, Дженифер, – уступила ее просьбе Чэпел. – Только обещайте не снимать ваши сенсоры, чтобы мы могли знать о состоянии вашего здоровья и в любой момент прийти на помощь.

– Если мне потребуется помощь, сенсоры дадут знать.

«Это не обещание, – подумал Спок. – Это ни к чему не обязывающее утверждение».

– Да, они сработают, – подтвердила Чэпел. – Но я предполагаю, что в вашей каюте вам будет хорошо – вам прежде всего нужен отдых.

Дженифер Аристидес наклонила голову в знак благодарности, и Кристина Чэпел отступила в сторону, давая ей дорогу. Офицер безопасности шла с большим трудом, но ни разу не оглянулась и вскоре скрылась за углом.

Чэпел молча смотрела ей вслед, потом, глубоко вздохнув, направилась было в лазарет, но приостановилась и сказала зачем-то:

– Надеюсь, мы поступили правильно.

Спок не ответил. Его мысли занимал Маккой, и он ждал, когда женщина пройдет мимо него, чтобы и он мог отправиться по своим делам. Но Чэпел кончиками пальцев чуть коснулась его рукава:

– Мистер Спок, – сказала она с заметным волнением. – Кто-то должен объявить всей команде о том, что произошло. Будет не очень хорошо, если они все узнают о случившемся так же, как узнала Дженифер, а по кораблю уже идут слухи, один другого фантастичнее. Вы теперь командир. Если вы не можете… если предпочитаете, – оговорилась она, – не делать этого, то поручите это кому-нибудь другому.

Спок помедлил, потом согласно кивнул ей. Ему было нелегко признать, что он плохо помнил о своих неожиданных обязанностях командира корабля, забыв о его экипаже. И все-таки он должен был сделать ей выговор за то, что она без разрешения заговорила с ним о его-обязанностях. Но, по сути, она права, и он согласился с нею:

– Благодарю вас за напоминание. Я не буду больше откладывать это на потом.

Она склонила голову и с довольным видом исчезла в тени этого огромного помещения, переполненного хитроумными машинами и всякого рода медицинским оборудованием, никому сейчас не нужным.

Сзади послышался стон Маккоя. Спок вернулся в палату. Кажется, этанол сделал свое черное дело, и доктору понадобилась помощь. Он включил свет поярче, и Маккой прикрыл рукой глаза:

– Уберите этот чертов свет, – пробормотал он так невнятно, что Спок с трудом разобрал его слова.

Интенсивность света не имела для вулканца никакого значения – он мог видеть при таком освещении, которое для землян было полной темнотой. И легко исполнил просьбу доктора.

– Доктор, вы меня слышите?

В ответ послышалось что-то нечленораздельное.

– Доктор Маккой, я должен покинуть вас, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей.

– Я видел сон, – произнес Маккой четким голосом.

Спок был удовлетворен этим голосом – он может оставить доктора одного. Но Маккой поднялся и повторил:

– Спок, я видел сон о времени.

– Усните снова, доктор. И утром вы будете как огурчик.

Маккой издевательски хихикнул и спросил:

– Вы так думаете?

Он разгладил лицо руками, но морщины от этого стали еще глубже. Он всматривался в Спока красными, распухшими глазами, как будто пытался разглядеть его в полной темноте.

– Я знаю, что нам надо делать.

– Мне уже подсказали это, – ответил Спок. – Я должен сообщить экипажу «Энтерпрайза» о том, что произошло.

– Нет!

– Это необходимо сделать, доктор.

– Время, Спок. Ты забыл о времени. Мы проделывали это раньше, проделаем и сейчас.

Спок не ответил. Он помнил о времени и знал, о чем говорит доктор. Он уже думал об этой возможности и отбросил ее как негодную. Она аморальна и безрассудна. Даже верная теоретически, предлагаемая доктором возможность может обернуться разрушительной реальностью.

– Нам надо перестроить двигатели и одним прыжком сделать петлю, вернувшись в определенную точку прошедшего времени. Так мы спасем Джима.

– Доктор, это невозможно.

– Спок, прошу вас, ради бога. Вы же знаете, что это возможно.

Спок удивился тому, что напряженные переживания научили Маккоя логически мыслить. И он пытался понять его.

– Да, мы можем вернуться в прошлое время. Возможно, даже предотвратим то, что произошло. Но наше произвольное вторжение может разрушить космическое время – слишком велико будет напряжение.

Маккой покачал головой, как будто слушал Спока с закрытыми ушами и до него не дошел смысл его слов:

– Мы спасем Джима.

– И наделаем еще больше бед.

– Но мы делали это раньше, делали, чтобы помочь другим людям. Почему же мы не можем сделать этого ради спасения нашего друга?

– Доктор Маккой… в тех случаях мы были вынуждены вмешиваться в ход событий… не всегда ради помощи каким-то конкретным людям – мы возвращали время с максимальной точностью, и не для развлечений.

– И что из этого следует?

– Мы предотвращали то, что могло произойти в будущем. А на этот раз, если мы изменим прошлое, мы автоматически изменим и будущее.

– Но это будет будущее, которое уже осталось в прошлом. Мы уже жили в нем. А настоящее будущее еще впереди.

– А что нам скажут люди, чье прошлое мы затронем?

– Вы хотите сказать, что в будущее нельзя будет вернуться, и все, что мы делаем, не имеет ни какого значения, потому что не может иметь какого-то значения?

– Я этого не говорил и не хочу говорить. Я говорю, что есть события максимальной правдоподобности, которые нельзя перечеркнуть по чьей-то доброй воле, а затем заново переиграть их с желанным для нас результатом. Сделать это означает – вызвать метаморфозу, превращение, или, если хотите, аномалию, не отличающуюся по эффекту разрушения от той, за которой мы наблюдали в течение шести недель. Это может привести и к нашему уничтожению, и к уничтожению всего будущего. Вы этого хотите для будущего, доктор?

– В данное время меня не заботит будущее. Мы с вами живем в настоящем. И я хочу его изменить, вернувшись назад. А для будущего разница в каких-то двух часах, которые нам необходимы, не, имеет никакого значения – они уже остались позади.

Доктор нахмурился, махнул рукой, запутавшись в глагольных временах.

– Для будущего имеет значение каждая секунда. Эта мысль заложена в основу каждой теории, разрабатывающей механизм движения, времени, начиная с экстраполяции Золотого века до открытия всеобщей относительности в теориях Земли 21го века. Эта же мысль проходит через все работы Мордро.

Маккой с изумлением всматривался в Спока:

– Мордро! Вы ссылаетесь на его работы, чтобы доказать мне, что мы не сможем предотвратить совершенные им преступления?

– Опороченное имя не опровергает истины.

Маккой вскочил на ноги:

– Ну и черт с вами! В конце концов вы не единственный на корабле, кто знает эффект петли. Я найду Скотта…

Спок положил руку ему на плечо, и Маккой ощутил неприятный холодок, пробежавший по его спине, когда палец Спока слегка надавил на нерв в перекрестии шеи и плеч.

– Я не хочу выводить вас из строя, Маккой. В вашем состояния это чрезвычайно опасно. Но я сделаю это, если вы вынудите меня.

– Вы не сможете навсегда заставить меня замолчать или посадить в кутузку.

– Нет, не смогу.

– Тогда как же вы собираетесь остановить меня?

– Сейчас, если потребуется, я запру вас в вашей каюте – я не могу недооценивать опасность вашего замысла.

– А утром?

– Я думаю, к утру вы образумитесь.

– Не рассчитывайте на это.

– Доктор Маккой, я запрещаю вам даже думать об этом.

Маккой зашелся от ярости и перешел на крик:

– И вы полагаете, что будете командовать мною? Вы полагаете, что вы – капитан? Вы никогда не будете капитаном этого корабля! – крик обессилил его, и он плюхнулся на койку.

Спок отступил на шаг, подчеркивая этим дистанцию между ним, командиром корабля, и доктором – его подчиненным.

– Доктор Маккой, я требую от вас слово офицера Звездного Флота, гарантирующее, что сегодня ночью вы не предпримете действия, которыми только что угрожали, – он не высказал, какая угроза таится в его собственных словах.

Маккой с ненавистью посмотрел на него, глубоко вздохнул и обреченно сказал:

– Конечно, я вынужден подчиниться вам и даю слово ничего не делать этой ночью, – он рассмеялся, смех его был похожим на скрежет покореженной стали. – Мне некуда спешить. В моем распоряжении время всей Вселенной.

Он поднялся и вышел в коридор, крикнув на ходу:

– Оно в моей бутылке!

* * *

Лейтенант Ухура сидела на своем рабочем месте на капитанском мостике, с трудом удерживая рыдания.

«Ты – лейтенант, Ухура, – говорила она себе, – Ты – лейтенант. Помни об этом. Помни».

Это подействовало, и она не заплакала, не стала искать какую-нибудь тяжелую штуковину, чтобы швырнуть ее в Чехова, хоть за минуту до этого она готова была сделать и то, и другое. По мере того, как нарастало напряжение с каждым уходящим часом, легко возбудимый русский все заунывнее насвистывал какую-то родную ему мелодию, перемежая ее невнятными словами на своем языке. Слова, скорее, произносились, чем пелись, в том же фальшивом тоне, что и свист. А Ухура обладала абсолютным слухом, и сольные упражнения Чехова звучали для нее, как скрип открываемой двери, у которой проржавели петли.

Ухура понимала, что ее раздражение на Чехова вызвано тревогой за жизнь капитана. Доктор Маккой почему-то не вывесил бюллетеня о состоянии здоровья Джеймса Кирка после операции, которая была несколько часов тому назад. И никто не знал, чем объяснить молчание доктора, – возрастающей надеждой или очевидной безнадежностью. И дело было не в том., что Чехов свистел фальшиво, – он всегда фальшиво свистел, – а в том, что фальшивое однообразие превратил в пытку.

Спок тоже не возвращался на мостик и не давал о себе знать с тех пор, как покинул его. Ничего не известно и о Мандэле Флин, хоть она, скорее всего, находится в лазарете, раз Бернарди Аль Аурига руководил поисками сообщника нападавшего преступника.

Ухура, как от озноба, передернула плечами, припомнив о «паутине». Уроженка Земли, для которой терроризм остался в далеком прошлом, она знала о «паутине» только по рассказам, принимая эти рассказы за байки для длинных ушей, готовых ужасаться ради самого ужаса. Капитан Кирк и Мандэла Флин находились в лазарете, и не могут не выздороветь – Ухура в этом уверена. К тому же Мандэла самостоятельно покинула мостик, а это верный признак того, что она легко ранена.

Павел сбился в очередной раз, взяв такую фальшивую ноту, что Ухура все-таки поискала глазами чего-нибудь тяжелого, но открылась дверь лифта, и свист прекратился.

На мостик вышел Спок, и по его виду Ухура поняла, что весь ее оптимизм был сплошным легкомыслием, которым она отгораживалась от отчаяния и неизвестности.

Не говоря ни слова, Спок сошел на нижний уровень мостика. Остановившись у капитанского кресла, он слегка помедлил и решительно опустился в него.

Ухура сжала свои длинные пальцы. Ее охватило желание вскочить со своего места и убежать куда-нибудь подальше, чтобы не слышать того, что скажет Спок. Но он включил аварийную систему интеркома, и когда он заговорит, от его голоса нельзя будет спрятаться – нет такого места, на корабле, куда он не добрался бы. Чехов повернулся к Споку и застыл с каменным, цвета белого мрамора, лицом. Тишина и напряжение возрастали.

Спок прикрыл глаза набрякшими веками, затем открыл их и уставился взглядом прямо перед собой.

– Говорит капитан Спок, – начал он, и Ухура уже все поняла.

Никогда раньше, занимая кресло капитана, он не называл себя капитаном, но всегда – первым офицером или офицером по науке, хоть не однажды управлял кораблем во время длительных отлучек капитана Кирка. Его тоже никто не называл капитаном.

– …Считаю своим долгом сообщить вам что несколько минут тому назад Джеймс Т. Кирк, капитан корабля «Энтерпрайз», скоропостижно скончался. Он был смертельно ранен и не приходил в себя с того момента, как покинул капитанский мостик корабля. Смерть его была легкой – он не чувствовал боли.

Ухура ушла как можно глубже в себя, и слова скользили поверх ее сознания, по ту сторону незримой оболочки, которою она укрылась, чтобы защититься от боли. Осознание всей тяжести происшедшего должно доходить до нее не сразу, но постепенно, чтобы не похоронить ее под собой.

– В героической попытке прикрыть своим телом капитана была смертельно ранена командир Флин. Она погибла при исполнении воинского долга… Подозреваемый в убийстве взят под стражу. Никаких конкретных сведений о предполагаемых сообщниках обнаружить не удалось.

Спок замолчал и погрузился в себя, словно подыскивая слова утешения для экипажа, но не нашел. Резкий щелчок известил об отключении интеркома…

– Капитан мертв? – словно только что очнулся от глубокого сна Чехов, голос его звучал недоверчиво.

– Да, мистер Чехов.

– Но… но что же мы будем делать?

– Следовать своим курсом, – ответил Спок. – ., лейтенант Ухура?

Она смотрела на него невидящим взглядом и ответила так, словно вопрос дошел до нее спустя долгое время:

– Да, мистер Спок?

– Известите командование Звездного Флота о том, что произошло… и судебные власти… Мистер Аль Аурига несомненно, захочет ознакомиться с нашими свидетельскими показаниями в течение ближайшего времени. Наш долг – постараться как можно точнее изложить событие.

– Да, сэр, – понуро ответила Ухура.

* * *

Зулу неслышно вошел в крохотную каюту, которую он делил со старшим офицером по оружию Ильей Николаевичем. Каюта эта была вдвое меньше его каюты на «Энтерпрайзе». Возможно, что в другое время он досчитал бы унижением для себя делить с кем-то свое жилье. Но сейчас это его нисколько не волновало – его переполняла радость оттого, что он находится на «Аэрфене». К тому же «Аэрфен» нес патрульную службу в приграничном пространстве, и Зулу с Ильей Николаевичем несли вахту в разное время, так что каждый из них мог оставаться в каюте один – пусть и на короткое время.

Давно уже Зулу не чувствовал себя таким усталым и таким счастливым. Он отработал восемнадцать часов почти без отдыха, осваивая оружие на борту «Аэрфена» и его ведомых кораблей, оружие, эффективность которого зависела не столько от грубой механической силы, сколько от меткости и ловкости. На «Энтерпрайзе» все было наоборот. И он был доволен своими первыми успехами, «о не обольщен – до снайперского мастерства двух других офицеров-стрелков ему было еще далеко. И он готов был вступить с ними в дружеское, отнюдь не бессмысленное, соперничество.

Илья спал, мирно посапывая, как ребенок. И это посапывание никак не вязалось с обликом бодрствующего Ильи, который с первой же минуты пробуждения надевал на себя маску настороженности, подозрительности и даже откровенной враждебности. Он носил эту маску как свое собственное лицо, нисколько не интересуясь, какое впечатление он производит на своего нового коллегу.

Все члены экипажа ласково называли его Ильюшка. Но так как Зулу не услышал с его стороны предложения называть его этим уменьшительным именем, он обращался к нему по имени-отчеству. И Зулу не обижало это – он знал, что ему предстоит утвердить себя перед каждым членом экипажа корабля-истребителя, славного и своими боевыми победами, и традициями.

Илья был пониже его ростом, но схожего телосложения: мускулистый, худощавый и сильный. Его Прямые светлые волосы падали на лоб, достигая бровей, а сзади тяжелыми космами свисали ниже плеч. Своей манерой держаться он напоминал Зулу Спока: то же непроницаемое суровое лицо, тот же постоянный контроль над собою. Но он был землянином, подражающим вулканцу.

Присев на койку, Зулу снял с себя рубашку и принялся разуваться. Ботинки были тесными, еще не разношенными, и рука Зулу соскользнула с задника, когда ботинок неожиданно соскочил с ноги и полетел на пол. Зулу подался вперед, чтобы поймать его, но не успел. Ботинок тяжелым каблуком с подковой упал на пол, наполнив грохотом каюту.

Илья кошачьим прыжком взлетел с койки, приземлился на четыре точки, в руке его сверкнул нож. Зулу неподвижно застыл с рукой, протянутой к ботинку.

– Простите, – смущенно сказал он и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

Илья встал, недовольно хмурясь и складывая нож.

– Ничего страшного не произошло, – сказал он. – Но я должен предупредить вас, что я провел два года за границей во время стычки у Ориона.

Он сел на койку, спрятал нож под подушку.

– И, пожалуйста, не будите меня таким грохотом, когда я сплю, не подходите без предупреждения сзади. Вы поняли меня? У меня кошачьи повадки – могу и поцарапать.

– Я запомню, – пообещал Зулу.

Илья удовлетворенно кивнул. Пестрая русская рубаха, которую он носил нараспашку, подпоясывая ее кушаком, распахнулась, обнажив грудь: от левого плеча, наискосок до самого живота тянулся синевато-багровый шрам. Зулу не мог оторвать от него своего взгляда. Илья заметил это и пожал плечами.

– Сувенир, – односложно пояснил он, завалился на койку и, не сказав больше ни слова, мирно уснул.

Зулу разделся и забрался на свою узкую койку так тихо, как только мог. Вытянулся, почесал затылок, прикрыл глаза. Но спать не хотелось. Он притянул к себе трикодер, пристроил его у самого уха. Но у него еще не было времени, чтобы запрограммировать его на свой голос, да и разговаривать с компьютером в то время, когда рядом с тобой кто-то пытается уснуть, – не очень хороший тон.

Нажав на клавиатуру, Зулу вызвал чертежи «Аэрфена» и час за часом изучал их, вникая в общий план, в различия между «Аэрфеном» и другими кораблями эскадрильи. И все это время он раз за разом покручивал кольцо Мандэлы на своем пальце. Ему так не хватало ее! И его удивляло, что он не чувствовал того же по отношению к «Энтерпрайзу». Но как ему недоставало ее! Мандэлы! Произошло столько всего, о чем он мог бы рассказать ей – во время ее уроков фехтования или его уроков дзюдо… или…

«Когда мы встретимся?» – подумал он, и вспомнил, что прошло уже двадцать четыре часа после их расставания. Спустя такое же время после прибытия на «Аэрфен» Зулу крепко уснул, а тусклый свет экрана освещал его счастливое лицо.

* * *

Командир Спок шел вниз по широкому коридору корабля, который считался теперь его кораблем. Но он не был амбициозен, вернее, его амбиции шли в направлении, далеком от командования кораблем и его экипажем, набранном преимущественно из землян, все еще непостижимых для Спока. И Маккой правильно говорил: он был капитаном не по призванию, а по принуждению. Конечно, он будет исполнять эту работу как можно лучше и до тех пор, пока будет вынужден делать это. Но при первой же возможности он переведется на другой корабль офицером по науке – и чем скорей, тем лучше. Ему и в голову никогда не приходило, что он может остаться на «Энтерпрайзе» при другом капитане. Со смертью Кирка умерла и часть его, Спока, жизни. И ее нельзя было возродить.

Он попытался выяснить, что произошло, и потерпел полную неудачу. Любое разумное предположение заканчивалось тупиком невозможности. Не было найдено ни одного доказательства существования сообщника. Да и невозможно себе представить, что кто-то проник на корабль, неведомо как, и, так же неведомо как, исчез. Но и Мордро не мог, никак не мог выбраться из каюты, сделать свое черное дело и вернуться обратно. И все-таки, кажется, он сделал это. Но кто ему помогал?

Медицинское освидетельствование Дженифер Аристидес дало непостижимые уму результаты: она была так серьезно больна, что не могла освободить Мордро, а впоследствии принять яд, чтобы скрыть свою вину. Оставалось предположить, что она была пешкой в руках опытных заговорщиков, и эту пешку сбросили с доски, как только она стала мешать другим фигурам. Но это было вершиной нелепости.

Пистолет тоже не нашли. И он не был уничтожен – при анализе циркулирующих систем не было найдено никаких посторонних элементов.

Может быть, таинственному сообщнику или самому доктору Мордро удалось каким-то путем выйти к воздушным тамбурам до того, как все ходы-выходы из корабля были перекрыты? Пистолет в таком случае, засосало в космос, где он и затерялся. Или он был вынесен из «Энтерпрайза» по лучу транспортатора, и его мельчайшие частицы безвозвратно растворились в безграничном пространстве? Похоже, это был единственный вывод, который можно было сделать из всех предположений. Но и в этом случае сам Мордро не смог бы выполнить такую продолжительную по времени работу. Спок даже был почти уверен и в том, что у Мордро не было времени и на то, что произошло на глазах Спока.

Волей-неволей напрашивалась мысль, что кто то из членов экипажа организовал, а возможно, и в одиночку совершил это лишенное всяких мотивов преступление.

Так чему верить? Спок видел своими собственными глазами, как Мордро стрелял в Кирка, – и это доказывает виновность Мордро. И теми же самыми глазами Спок видел, в каком состоянии находится Мордро, что исключало возможность какого-либо насилия с его стороны.

Спок надеялся, что Мордро уже пришел в себя. Ему необходимо было поговорить с профессором, ему надо было знать мнение профессора о происходящих событиях. И Спок зашагал в сторону каюты для высокопоставленных гостей.

Что его вело в эту каюту? А то, что события на «Энтерпрайзе» имели косвенное сходство с тем, что обнаружил Спок во время своих наблюдений за аномальным образованием. Анализы показали, что энтропия возрастала намного быстрее, чем это должно быть, – возрастала с постоянным ускорением, как будто с наращением массы ускорялся процесс ее образования. А это в свою очередь доказывало… что требовались новые доказательства для того, чтобы из множества напрашивающихся выводов остановиться на одном, единственно верном и уж от него возвращаться к первоначальной причине. А для этого Споку нужны новые данные. Его оторвали от повторных наблюдений за аномальным образованием, но события последних двух часов происходили и на его глазах, и на глазах многих членов экипажа. И Спок будет наблюдать, расспрашивать, анализировать. Другого выхода у него не было. Досконально узнав, что произошло и как, он узнает, и почему произошло. Земного понятия «случайное стечение обстоятельств» не было в языке вулканцев, может быть, и в земном языке это понятие носит временный характер?

– Мистер Спок!

Погруженный в свои мысли, он резко вскинул голову – навстречу по коридору неслась на всех своих четырех Снанагфаштали. Покрытым растительностью членам экипажа не разрешалось носить стандартную униформу, предназначенную лишь для гуманоидов. И на Снарл было надето что-то среднее между портупеей и доспехами из мягкой кожи, что больше всего напоминало детские штанишки о нагрудником, на котором красовалась эмблема «Энтерпрайза», плотно крепились коммуникатор и кобура для фазера.

Она плавно остановилась перед Споком, распрямилась, ее покрытые темно-бордовыми и алыми пятнами мускулы расслабились, руки вытянулись по швам.

– Пожалуйста, следуйте за мной. Есть причина для опасения за еще одну жизнь.

Спок поднял бровь: Снарл говорила бегло по-вулкански, с едва заметным акцентом и без шепелявости, которая уродовала ее стандартный английский, а шипящие звуки вулканской речи произносились несколько иначе и легко давались ей.

– В чем дело? – спросил он тоже по-вулкански.

– Друг Дженифер. Болезнь… расстроила ее разум… В ней самой и вокруг нее – смятение, и она видит только один путь к своей чести.

Спок не очень понял истинное значение ее фразы и сосредоточенно всматривался в Снарл. Она перешла на английский:

– Дженифер в отчаянии, мистер Спок. Она хочет только одного – умереть. Эти слова все разъяснили. – Ведите меня к ней, – сказал Спок, – поскорее.

* * *

Дженифер Аристидес стояла посреди своей каюты и рассматривала картину с изображением своего дома. Картина висела на стене и создавала впечатление окна, из которого был виден и сам дом, и луг за ним, и пасущиеся на, лугу пони.

Дженифер сама нарисовала эту картину, хоть и не считала себя художником, хоть живопись в ее родных местах ни у кого не вызывала восхищения. Но что ей было делать в минуты, а то и долгие часы одиночества, когда тоска по родному дому горькой петлей перехватывала горло, когда сознание своей никчемности на службе безопасности заставляла браться за любое дело, лишь бы отвлечься, заняться, забыться?

Картина получилась грубой и нереальной. Ну, дом был как дом, луг с натяжкой мог сойти за настоящий луг, но вместо пони на этом лугу паслись какие-то механические создания высотой в двадцать четыре руки и массой в две тонны, никак не способные насторожиться, ни с того ни с сего взбрыкнуть и галопом помчаться к ближайшей изгороди, высоко взбрасывая копыта. Именно такими, а не застывшими механизмами помнила своих пони Дженифер, такими хотела видеть их на своей картине.

Дверь в каюту открылась, но Дженифер даже не повернулась посмотреть, кто вошел, – кроме нее, только Снанагфаштали разрешалось входить к ней без стука, и Дженифер обрадовалась, что увидит свою подругу, хоть это и будет их последняя встреча. Но она не скажет ей «прощай». Если она попрощается, Фаштал попытается остановить ее.

Снанагфаштали подошла к ней сзади, провела своей щекой по ее виску, что означало знак дружеского приветствия. А Дженифер в это время торопливо прятала в карман униформы разорванные медицинские сенсоры. Они должны были подать сигнал о помощи, если с нею что-то случится. Но ей не нужна помощь, поэтому сенсоры и не подадут никакого сигнала.

– Лейтенант Аристидес, могу я войти? – голос принадлежал офицеру по науке, первому офицеру, а в настоящее время и капитану корабля.

Кремовая и темно-бордовая шерсть щеки Фаштал: скользила по коротким и жестким каштановым волосам Дженифер.

– Если хотите, – ответила она. Это не было ни приглашением, ни даже разрешением и не обязывало ее к учтивости. И вместо того, чтобы приветствовать его вставанием и салютом как высшего по званию, Дженифер присела на стул. И сделала это вовсе не потому, что хотела оскорбить Спока, которым она искренне восхищалась, а чтобы подчеркнуть свое безразличие даже к нему.

Это было трудно, но это было надо. Дженифер неуютно чувствовала себя среди людей-землян, которые смотрели на нее или с плохо скрываемой насмешкой или с открытым презрением. Лишь двое землян относились к ней хоть и по разному, но по-человечески: капитан Кирк, которого она уважала, и Мандэла Флин, которую она боялась. И этих двух людей не стало. Оставалась одна Фаштал ее подруга, а может быть, и ее любовь. Дженифер не задумывалась об этом, хоть смутно подозревала, что любить можно кого-то подобного себе. Спросить было некого, потому что она боялась насмешки, которая убила бы ее.

А Споком она восхищалась. Среди землян она помимо неуютности чувствовала и свою мнимую неуклюжесть, боясь кого-то задеть, ненароком придавить, что зачастую и случалось. А возле Спока она была спокойной, ловкой в движениях, как будто он давал ей и чувство собственного достоинства, и ощущение пространства. Он был единственным похожим на землян созданием на корабле, у кого не вызывала отвращение ее телесная форма. Он был безразличен к ней, и она была благодарна ему за это. Пусть бы оставался безразличным до ее последней минуты…

– Как вы себя чувствуете, лейтенант Аристидес? Хорошо?

Она помедлила, но ответила правду. Лгать не было смысла – ее никто не может остановить, лишь бы он избавил ее от необходимости быть учтивой.

– Не очень, – ответила она сначала на вторую, а чуть помедлив, и на первую часть вопроса. – Я чувствую себя обесчещенной, и мне стыдно. Я потерпела неудачу – как всегда и во всем.

– Лейтенант Аристидес, вы понимаете, что были на волосок от смерти? Вы понимаете, что любой другой член команды безопасности умер бы, окажись он на вашем месте? И умер бы так быстро, что не смог бы поднять тревогу.

– Результат был бы тот же. Что толку, что я осталась жива? Я все равно потерпела неудачу – заключенный исчез из камеры и убил капитана и моего командира. И почему-то никто не заболел, кроме меня. Так что если бы я умерла, было бы лучше. Фаштал зарычала ей в ухо:

– Я уже говорила тебе, что наши люди возлагают на тебя большие надежды.

Дженифер ласково похлопала по руке Фаштал, уютно устроившейся на ее плече:

– Не надо запрашивать слишком много, иначе ничего не получишь. Я, во всяком случае, ничего не могу дать.

Спок прошелся по каюте, сел напротив нее:

– Я не понял, что вы сказали.

– Мистер Спок, хлеб, который выращивают мои люди, так перегружен тяжелыми металлами, что маленький кусочек его может убить представителя любой природной группы, о которой мы знаем. А мы сами не восприимчивы к любой земной болезни, к любому яду. Когда доктор сказал, что у меня пищевое отравление… – она горько рассмеялась. – Это как раз и доказывает то, что я безнадежный атавизм, повисший где-то между настоящим человечеством и настоящим мутантом.

– Самоубийство не кажется мне лучшим путем решения ваших трудностей.

– Я покинула свой дом потому, что чувствовала себя несоразмерной с окружавшей меня там жизнью. Здесь, на корабле, все, вроде бы, обстоит иначе, но я по-прежнему чувствую себя не в своей тарелке. Я – полуземлянин и полу… в мире нет для меня места, – она отвернулась и сторону. – Вам этого не понять.

– Вы так думаете? – спросил Спок. – Но я тоже наполовину землянин.

Дженифер снова рассмеялась тем же смехом:

– Ага, – отсмеявшись, сказала она. – И вы не видите между нами разницы?

Он умел не отвечать на вопросы, если ответ усугублял дело.

– Я не сомневаюсь, что вы иногда чувствуете себя не совсем уютно среди землян и могли быть мишенью для насмешек, – сказала Дженифер. – Но на этом корабле на вас смотрят совсем иначе. Я вижу это и вижу, как смотрят на меня. Я сомневаюсь, что вы нуждаетесь в друзьях, но если вы захотите найти их, вы их тут же найдете. Я восхищаюсь вашей независимости, но я не могу подражать вам. Я задыхаюсь от тоски по друзьям, но мои сородичи бегут от меня, как от чумной заразы. Я бы сошла с ума, если бы не Снанагфаштали, – она вздохнула. – Я делаю все возможное, чтобы справляться с работой, которую я ненавижу и для которой не предназначена. И я знаю, что меня ждет. Неужели вы думаете, что я перенесу стыд позора из-за болезни, которая почему-то поразила только меня?

– Это была не болезнь, – сказал Спок. – Во всяком случае, не совсем болезнь.

– Не надо шутить надо мной, мистер Спок, я от всего этого устала.

– Я подозревал это, когда сестра Чэпел сказала, что пострадали вы одна. Анализ результатов теста подтвердил мои подозрения – при всей опасности токсина гиперморфного ботулизма вы приняли его непомерно большую дозу.

– Что вы хотите сказать этим?

– Вы были отравлены.

Снанагфаштали зарычала во всю глотку.

– Кто-то пытался убить вас и почти достиг своей цели, и обязательно достиг бы, окажись на вашем месте кто-то другой из команды безопасности. Я полагаю, что то же самое лицо отравило двух человек на Алеф Прайме и организовало покушение на капитана Кирка. Только смерть командира Флин могла быть не запланированной, а случайной.

– Боже мой! – Дженифер испуганно заморгала. Фаштал нежно похлопала со по плечу и прорычала:

– Кто это сделал? – зрачки се темно-бордовых глаз расширились от охотничьего азарта.

– И зачем? – спросила Дженифер.

– Я не знаю, – честно ответил Спок. – Я также не знаю ответа на другой вопрос. Доктор Мордро был просканирован сразу же, как попал на борт. У него не было обнаружено ни оружия, ни капсулы с ядом…

– Я думаю, если у заключенного и была капсула с ядом, он вряд ли смог заставить меня принять яд, – усмехнулась Дженифер.

– Согласен с вами, – произнес Спок. – Лейтенант, а когда вы стояли на посту, вы не почувствовали резкого укола?

– Вы имеете в виду нечто схожее с укусом жала? Нет. Моя нервная система надежно защищена от такого рода стимуляторов, она может реагировать только на тяжелые физические травмы. Последствия от таких травм – единственная болезнь, которая мне угрожает.

– Понимаю, – принял к сведению Спок все, сказанное Дженифер, и посмотрел ей в глаза:

– А вы помните, как вы теряли сознание?

– Нет, – быстро ответила она и отвела взгляд в сторону, – но, вероятно, это было со мной.

– Согласно докладу Аль Аурига вас нашли в полуобморочном состоянии, подпирающей дверь. Это свидетельствует о том, что даже если вы и потеряли сознание, доктору Мордро было трудно пройти мимо вас.

– Да, так и было задумано. Но я не справилась. Он вышел. Вы сами видели его.

– Видел. Это правда. Но если он не мог выйти из каюты, у этой правды есть другие объяснения.

– Я хотела бы знать, что это было?

Спок встал.

– Прежде всего вы должны знать, что не виноваты в том, что произошло, что вам не за что упрекать себя.

Дженифер с мольбой уставилась на него, стараясь поверить его словам, но это далось ей с трудом, с большим трудом.

– Я не могла заболеть, – наконец твердо сказала она, и это была ее правда.

Снанагфаштали зарычала, как бы охныкивая крушение планов:

– Теперь она не причинит себе вреда, а если попытается – я разорву ей глотку!

Дженифер и Спок посмотрели на Снарл, которая ответила им взглядом, полным притворного горя. Почувствовав внезапное облегчение, Дженифер разразилась громким смехом и обняла свою подругу.

– Все в порядке, со мной теперь все в порядке, – заверила она. Спок направился к двери, открыл ее, и вдруг обернулся назад:

– Лейтенант, удовлетворите мое любопытство. Вы не обращались с просьбой о повышении в службу безопасности?

– Нет, – ответила Дженифер, – я хотела перевестись. Но боялась, что мне откажут, и боялась раздражать командира Флин своей просьбой.

– А чем вы хотите заниматься?

– Ботаникой. Это не совсем то, чтобы пахать землю на четырех пони, но это доступное и самое близкое мне, что я могу получить, не возвращаясь домой, а, домой я не хочу возвращаться. Спок кивнул. Он понял.

Один из кризисов миновал. Он поможет ей в переводе. Спок закрыл за собой дверь, оставив подруг одних.

 

Глава 5

Маккой Проснулся с такой жестокой головной болью, какой никогда еще не испытывал с похмелья. А единственным облегчающим средством была злость на себя самого, сдобренная мыслью о том, что никто не виноват в его мучениях. Но самобичевание не помогало, и после первой же попытки подняться с койки, доктор опрометью бросился в туалетную комнату, где его рвало до тех пор, пока не очистился желудок.

Долгое прополаскивание не избавило от горького привкуса желчи во рту. Пришлось принять две таблетки – аспирина и противорвотного средства, вызвавших новый позыв тошноты. Но дальше этого дела не пошло. Вздохнув с облегчением, доктор умылся, глянул в зеркало. Увидев опухшее лицо, набрякшие веки, покрасневшие глаза, с тоской подумал:

«Так и сопьюсь с горя и докачусь до приюта на какой-нибудь захолустной приграничной планете».

Выйдя из кубрика, где он спал, а точнее сказать, валялся без сознания, Маккой направился в свою каюту. По пути он мельком оглядел карантинный блок и был неприятно поражен: все рабочее оборудование было сдвинуто к стенам и зачехлено, а тело Джима перенесено в стационар. Кто то, – может, Спок, а может, и Кристина Чэпел – навел порядок, от которого тоже тошнило.

Доктор побрился, еще раз умылся, наложил на лицо побольше крема-стимулятора и переоделся в чистую одежду. И все это время его мучили угрызения совести за вчерашнее поведение. Как постыдно он вел себя с того момента, когда впервые отказался верить показаниям приборов и своему собственному медзаключению, а если быть точным, с того ужасающего мига, в который услышал о «паутине».

Ведь если быть честным, то рассудком он понимал, что Джима не спасти, но какой-то необъяснимый, переполнивший его душу, порыв заставлял его прилагать сверхчеловеческие усилия для опровержения неопровержимого. Что им управляло – любовь или упрямство вкупе с гордостью? Не все ли равно? У него ничего не вышло, он потерпел крах, а все остальное не имело никакого значения.

Ему было стыдно и за свое хамское отношение к Споку. И стыд его усугублялся тем, что, если даже он принесет свои извинения (что он собирался сделать прежде всего), он все равно не узнает наверняка, поймет или нет вулканец всю глубину и искренность его сожаления. Ночной разговор не стерся в памяти доктора, хоть он предпочел бы или вовсе не помнить его, или как можно скорее забыть.

Также хотелось забыть и недавний сюрреалистический сон, абсурдность которого он принял за подсказку некоего высшего разума. И хоть сон помнился ему весь, до мельчайших подробностей, теперь – на трезвую голову – Маккой понимал неосуществимость подсказанной сном идеи. Сон оставался сном и ничем иным он быть не мог.

Спок сразу же понял это. Все его объяснения, все извинения были всего лишь увертливыми отговорками, за которыми он скрывал свой решительный отказ сходить с ума. Уже тогда вулканец знал, что только сейчас признал доктор – судьбу нельзя переиграть, дважды карты не сдаются. Вполне возможно, что он был не так потрясен смертью Джима, как Маккой, но зато его бесстрастное восприятие неизбежного позволило ему более трезво взглянуть на то, что произошло.

А ничего из ряда вон выходящего и не случилось: смерть – естественный конец всего живущего, ее можно отсрочить, но не избежать. Только дети, рассказывающие сказку, могут повернуть от конца к началу, подгоняя события так, чтобы все остались довольными и счастливыми. Маккой вздохнул. Его ждали дела, и только покончив с ними, он сможет повидаться со Споком и признаться, что вулканец был прав.

* * *

Зулу разбудил стук в дверь. Какое-то время он лежал, уставившись глазами в потолок и не понимая, где находится. Ясно было, что не на «Энтерпрайзе». Окинув взглядом маленькую каюту, увидев незанятую и незаправленную койку Ильи, Зулу все вспомнил. Дверь в каюту была слегка приоткрыта, сквозь узкую щель просачивалась тонкая полоска света.

– Мистер Зулу? – послышалось из-за двери. Он приподнялся на локтях, но ничего, кроме яркого света и глубокой тени, не разглядел.

– Да, кто это? Что надо? – слабым и уставшим голосом отозвался он.

– Это Хантер. Мне надо поговорить с вами.

Голос ее звучал настойчиво. Зулу нащупал выключатель, зажег свет и натянул одеяло повыше на грудь.

– Пожалуйста, мэм, заходите.

Она не совсем охотно подошла к его койке. Вид ее был не совсем бодрым, волосы не прибраны.

– Я получила сообщение по субкосмическому радио. С «Энтерпрайза». Очень плохие новости, – она провела рукой по лбу, по глазам, словно унимая боль. Зулу непроизвольно так сжал свои кулаки, что кольцо Мандэлы больно впилось в пальцы.

– Что? Что случилось? – поторопил он. Хантер присела на краешек койки:

– Не знаю, как тебе и сказать… Джим Кирк убит.

Зулу ошеломленно уставился на нее, слова ее показались ему случайным набором ничего не значащих звуков. «Капитан Кирк убит? Это невозможно!» – ничего другого не приходило ему в голову. Волна воспоминаний захлестнула его: в ней была и грубоватая доброта капитана, и неназойливая передача богатого опыта молодому рулевому, и ситуации, когда капитан спасал ему жизнь.

– Я должен был находиться на мостике, когда это произошло! Я был обязан сделать все для его спасения! А я покинул его и ничего не мог предотвратить! Я предал его!

– Я самый старший по званию офицер в этом секторе, – тихо произнесла Хантер. Она помолчала какое-то время, пытаясь взять себя в руки, потом глубоко вздохнула и добавила:

– И именно на мне лежит обязанность провести расследование причины смерти капитана Кирка и Мандэлы Флин.

Зулу судорожно вскинул голову, не в силах поверить услышанному. Новая волна еще более глубокого горя накрыла его с головой, лишила воздуха.

– Мандэла? – вопросительно подался он всем своим телом к Хантер. – Мандэла тоже убита?

Лицо его побелело, взгляд стал беспомощным, рот открылся в ожидании услышать что угодно, только не то, что он услышал. Хантер пристально посмотрела на него, сама изменившись в лице.

– Господи, – покачала она головой, сокрушенная неожиданным, открытием. – Господи, прости меня. И ты, Зулу, прости меня – я ничего не знала.

– Вы не могли этого знать, – сказал Зулу. – Никто этого не мог знать. Мы сами только-только успели узнать… И меня не было там, и ее я предал…

– Через час я отправляюсь на «Энтерпрайз», – объявила капитан Хантер. – У меня два посадочных места. Если хочешь, одно останется за тобой, – после этих слов она резко встала и вышла из каюты, словно сбежала. И Зулу так и не суждено было узнать, потому ли она так спешила оставить его одного, что он готов был разрыдаться, или потому, что он уже разрыдался.

* * *

Макс Арунья открыл каюту доктора Мордро и впустил в нее Спока не с большей учтивостью, чем требовала от него служба. Второй охранник постарался вообще не заметить его, застыв у двери с неподвижным взглядом. Спок не пытался даже заговорить с ними, понимая, какое настроение у всех офицеров безопасности, только что потерявших своего командира, который своей собственной смертью доказал, что занимал командирскую должность не по случайности, а по своим, действительно командирским, – качествам. И ясно было, – что они винили Спока в смерти своего командира. А у него не было ни фактов, ни времени доказывать, что это не так. Войдя в каюту, он постучал в дверь, оставшуюся за спиной, как бы спрашивая разрешения войти. Профессор лежал на койке, завернувшись в одеяло, и не обратил внимания на стук.

– Профессор Мордро?

– Что вам надо от меня, мистер Спок?

– Я же говорил вам, что приду, как только вы оправитесь от действия наркотиков, которыми пичкали вас на Алеф Прайме.

– С некоторых пор я считаю, что наркотик – не самое худшее в моей ситуации.

– Доктор Мордро, сейчас не время оплакивать себя. Я хочу знать, что случилось и на «Энтерпрайзе», и там, на станции.

– Что бы и где бы ни случилось, все сделал я, – ответил Мордро. Он приподнялся на локтях, сел на койке лицом к вулканцу и включил освещение на полную мощность. Спок присел рядом с ним, ожидая, что будет дальше. Он не решался заговорить сам, уверенный, что последует опровержение всех его домыслов, которому он поверит; а вслед за тем и объяснение истинной сути всего происходящего.

– Я должен был, думаю, – нерешительно произнес Мордро и вдруг спросил:

– Интересно, что заставило меня сделать это?

Блеснул луч надежды.

– Профессор, под влиянием наркотиков вы были в невменяемом состоянии.

– Да, сейчас я не сделал бы этого, мистер Спок. Меня еще не совсем свели с ума. Несмотря на тот фарс с судом, я никого не убивал.

– Сэр, но вы сами только что сказали, что совершили преступление.

Мордро взглянул на Спока и рассмеялся так же звучно и весело, как в былые времена и все таки… в его смехе слышались нотки безумия или чего-то очень близкого к нему.

– Прошу прощения, – оборвал смех профессор. – Я полагаю, что вы знакомы с моими работами, особенно с работами последних лет. И думаю, что они были слишком неожиданными для вас.

– Скажу вам больше того, доктор Мордро, мой терминал постоянно запрограммирован на ваше имя. Я нахожу ваши работы очень интересными, – Спок с сожалением покачал головой. – Вы не должны были уходить из Макропируса. Ваши исследования выдержали бы любую критику.

Доктор Мордро криво усмехнулся:

– Они и выдержали. Те немногие, кто с ними познакомился, безоговорочно поверили в них. Причем так безоговорочно, что запретили все мои работы, а вместе с ними и меня.

Спок внимательно слушал, пристально всматривался, и к нему постепенно приходило понимание: доктор Мордро уже дважды сказал, что пытался осуществить мечту своих друзей, однажды он сказал, что должен был убить капитана Кирка, но сейчас он этого не говорит.

– Надеюсь, вы не имеете в виду то, что вы попытались на практике опробовать ваши теоретические исследования по физике времени?

Ответ был обескураживающим:

– Именно это я и имею в виду. А почему бы и нет?

– Хотя бы по этическим соображениям, если даже не принимать во внимание другие обстоятельства.

– Для последней моей работы теоретических выкладок было недостаточно. Прежде всего мне надо было опробовать сам принцип. Не мог же я всю жизнь ограничиваться только публикациями, с учетом того, что Джорнэл наотрез отказывался их печатать, хоть и без его печатания мои монографии привлекали значительно большее внимание, чем работы всех псевдоученых. И я не понимаю и не принимаю ваших возражений, – продолжал Мордро. – Никто ведь не пострадал. А друзья, которых я нашел на Алеф Прайме, сами упрашивали меня применить на практике мою теорию.

– И вы согласились? Вы послали их в прошлое, за что и были арестованы и осуждены, то есть за неэтичный эксперимент?

Доктор Мордро пожал плечами;

– Да, я потрудился над их перемещением, чтобы доказать его принципиальную возможность. Мне было не до шуток, а они были крайне заинтересованы. Некоторые из них усиленно помогали мне, особенно те, кто понял, что луч трансмиссии – всего лишь подвергшийся некоторой модернизации транспортатор… Они добровольно и с большой охотой помогли мне переделать транспортатор, что значительно ускорило мою работу – не меньше, чем на год.

– Доктор Мордро, есть существенная разница между экспериментами над мертвым материалом и посылкой в прошлое живых людей!

– Да, я понимаю вашу правоту есть существенная разница. Но я уверен, что у меня было бы предостаточно хлопот, занимался бы я с живыми людьми или нет.

– Но как вы решились на это?

– Речь идет о людях, которые были моими друзьями. И они были очень настойчивы в своих просьбах. И скажите мне, мистер Спок, скажите честно, неужели нет другого места и другого времени, где вам хотелось бы жить и где вы чувствовали бы себя гораздо счастливей, чем здесь и сейчас?

– Нет, профессор.

– Вы серьезно говорите?

– Доктор Мордро, вы знаете, я – гибрид. А техника скрещивания высокоразвитых существ различного эволюционного происхождения была доведена до совершенства лишь незадолго до моего рождения, поэтому я физически не могу существовать в другие времена.

– Не будем вдаваться в тонкости происхождения вулканцев. Вы отлично понимаете, что я имею в виду. И я уверяю вас, что любой человек, – достаточно доверяющий вам, чтобы рассказать о своих мечтах откровенно, непременно обнаружит глубоко затаенное желание жить в другом времени или в другом месте. Убеждение, что они живут не там и не тогда, сопровождает людей всю их жизнь, и они всегда стремятся попасть туда, куда они не в состоянии попасть.

– Очень романтично, – язвительно прокомментировал Спок, вспомнив почему-то увлечение Зулу давно умершей земной цивилизацией. Вполне допустимо, что его приняли бы там за всемогущего языческого колдуна, но это не уменьшило бы его шансы умереть от потери крови после удара меча на дуэли или от черной оспы.

– Те, кого я послал в прошлое, были первыми людьми, поверившими мне среди общей атмосферы недоверия вокруг меня, мистер Спок. И я не мог вначале убедить их, что у меня есть то единственное во Вселенной, что им необходимо, а затем отказать, показав им кукиш.

– Вам необходимо вернуть их в настоящее время.

– Такой необходимости нет.

– Я глубоко уважаю вашу преданность друзьям, профессор, но ваше будущее, а по существу, ваша жизнь поставлена на карту. Если они действительно ваши друзья, они не могут оставить вас в беде, которую они в силах предотвратить.

– Возможно, и нет. К тому же, делая подобные заявления, вы подвергаете суровому испытанию нашу дружбу с вами. Да и ничего хорошего их возвращение им не сулит. Ведь меня судили вовсе не за то, что я ставил эксперименты на разумных существах, хотя официально именно в этом я обвинен. Просто мои опыты повергли в панику многих в верхах Федерации, так что в любом случае власти нашли бы пути, как заставить меня замолчать.

– А другие факторы?

– Ну, прежде всего я принял меры предосторожности против каких-либо исторических изменений, и мои друзья попали в такое далекое прошлое, что их влияние на будущее свелось почти на нет.

– И как далеко вы их отослали?

Общеизвестно, что возможность выбора прошлого обратно пропорциональна квадрату расстояния от времени, из которого осуществляется путешествие.

– Я не могу вам ответить на это, не могу дать вам координат их пребывания, зная, что вы попытаетесь вернуть их оттуда. Но могу заверить вас, что их шансы произвести какие-либо значительные изменения равны нулю.

– Но, сэр, если вы вернете своих друзей обратно в их время, вы избавите себя от объяснений перед властями, и все станет на свои места.

Доктор Мордро снова рассмеялся.

– Сейчас вы заговорили о том, чтобы изменить события прошлого времени, вы заговорили о возвращении моих друзей якобы для предотвращения их переноса во времени. Что случилось с вашими высокими этическими принципами?

– Профессор, противоречие, на которое вы пытаетесь ссылаться, совершенно обманчиво.

– Я не верну их назад – это единственная их просьба!

Спок заметил, что доктор Мордро готов потерять самообладание, если разговор будет продолжаться в том же русле, поэтому оставил попытки в чем-либо переубедить его.

– Оставим прошлое в покое, – предложил он. – Но вы можете допустить тот факт, что в вашей версии будущего вы стали убийцей двух ни в чем не повинных людей?

– Не знаю, почему я это сделал, и это единственное, что я могу сказать в свое оправдание. Конечно, меня беспокоит, что я внес так много неожиданных изменений. Скорей всего, я находился под гнетом сознания, что реабилитация превратит меня в совершенно беспомощного человека. Другого объяснения не вижу. Ну а вы, конечно, подумали, что я превратился в туман и просочился из этой камеры сквозь межмолекулярное пространство.

– Офицер безопасности, охранявшая вас, была отравлена. Может быть, при этом учитывалось, что при ее обмене веществ она невосприимчива к ядам. А может быть, ничего не учитывая, вы обрекали на смерть еще одного человека. Если бы это произошло, то можно было бы предположить, что вы действительно сбежали, а затем вернулись назад. Приняв последнюю версию за основу, вас и обвиняют в убийстве капитана Кирка.

– Но зачем мне это ложное обвинение? – спросил Мордро скорее у себя, чем у Спока.

– Есть более важный вопрос: зачем вам убивать капитана Кирка?

Доктор пожал плечами:

– Я никогда не встречался с ним до вчерашнего дня. Очевидно, причина моей мести кроется в будущем.

– Доктор Мордро, капитан Кирк мертв и не может никаким образом повлиять на будущее.

– Вероятно, он что-то сделал в том будущем, в котором его не убили, – неуверенно предположил профессор, но голос его дрогнул.

– Доктор, у меня есть эмпирический опыт путешествия во времени. Да и этот корабль не однажды попадал в такие переделки, в которых, по меньшей мере, решалась судьба нашей цивилизации, – следовательно, потенциальный ущерб в случае нашей неудачи был бы намного значительней. В каждом конкретном случае нам удавалось предотвратить катастрофу. Профессор, данный случай – всего лишь подобный случай. И я полагаю, что мы должны или возместить нанесенный нами ущерб, или выстрадать все последствия неудачи.

Мордро в томительном раздумье смотрел на Спока.

– Как я понимаю, вы хотите предотвратить убийство Кирка моим будущим «я»?

– Да, основной смысл именно в этом, но… – Спок вовремя спохватился: может, это и лучше, что доктор свел все его побуждения к узкоэгоистическим интересам.

– Со своей стороны, могу сказать, что мне тоже не нравится идея, по которой я, пусть пока еще и не существующий, кого-то убиваю.

– Поэтому-то мы и должны работать вместе, добиваясь общей для нас цели.

Доктор неожиданно рассмеялся:

– Мистер Спок, неужели вы не понимаете, что одного разговора недостаточно для того, чтобы изменить мои действия в будущем? Может быть, мы…

Они пристально посмотрели в глаза друг другу, выжидающе помолчали – ничего не изменилось. Воспоминания Спока были все теми же. Капитан Кирк был все так же мертв. Доктор Мордро глубоко вздохнул.

– Оставим пустые надежды. Это была всего типа мысль, – и тут же бросил быстрый подозрительный взгляд на Спока и заявил:

– Я не буду сотрудничать с вами, пока не получу от вас обещания.

– Какого обещания?

– Вы не должны мешать моим друзьям – останутся ли они в прошлом или вернутся назад.

Спок тщательно обдумал это предложение. Сможет ли он самостоятельно ликвидировать нарушение временного порядка, не учитывая другие, не известные пока ему, факторы? И что будет, если его бесплодное усилие окончится полным провалом? Но он сомневался, что удастся как то согласовать его анализ аномального эффекта с анализом доктора Мордро.

Во всех сферах каждой отрасли науки, не исключая и точных наук, есть место сомнениям, конфликтам и противоположным философским подходам к одному и тому же явлению. Очевидно, доктор Мордро не был согласен с тем, что всякое перемещение во времени имеет продолжительный разрушающий эффект. Сам же Спок не сомневался, что так оно и есть. Надо было как-то согласовать несогласуемое.

– Я предлагаю вам компромисс, профессор.

– Какой?

– Я оставляю за собой право на попытку убедить вас, что не следует осуществлять ваши теоретические открытия хотя бы потому, чтобы не идти навстречу той участи, которая вам уготована.

– Вы хотите, чтобы я загубил свою работу, свое самое любимое детище?

– Нет, я хочу, чтобы вы проявили большее чувство ответственности.

– Какую бы меру ответственности я ни проявил, я добьюсь лишь того, что меня возвратят в колонию для перевоспитания. Неужели вы не понимаете, что страшно вовсе не то, что я могу делать после своего открытия, а то, что я сделал это открытие. Не я сам выбрал свою судьбу, хоть мое открытие одобряют лишь несколько человек. С меня и этого достаточно. А в противном случае я останусь в памяти всех опороченным болваном – мне такая память не нужна. Ну, теперь вы понимаете мой выбор? Теперь вы принимаете мои условия или мы забудем этот разговор?

Спок безнадежно вздохнул: ему навязывалась игра, ставкой в которой была его честь.

– Я принимаю ваши условия, доктор.

– Должен вас предупредить, что во всей Вселенной есть лишь несколько существ, которым я мог бы довериться столь же глубоко, как доверился сейчас вам.

– Я ценю ваше доверие, сэр, – сказал Спок совершенно искренне.

Профессор слегка откашлялся, как когда-то перед лекцией, и оставшиеся полчаса Спок провел в каюте для высокопоставленных персон, слушая учителя, объяснявшего ему в общих пока чертах работу преобразователя времени. Начав понимать, как просто устроено это приспособление, он все больше поражался тому, что оно до сих пор еще не изобретено. Хотя возможно, давно уже изобретено и… использовано с большой долей секретности.

* * *

Иан Брайтвайт вошел, в машинный отсек «Энтерпрайза» и с интересом огляделся вокруг.

Он родился на Алеф Прайме и никогда нигде не бывал. Его хобби были гонки на-космических яхтах. Он мог соперничать в технике вождения кораблей с любым жителем Алеф Прайма, мог уверенно проложить курс меж магнитных полей и солнечного ветра, мог с ловкостью уйти от ионной бури, налетающей внезапно из глубин межзвездного пространства. Но устраиваемые им безумные скоростные гонки, опасные, веселые, требовали, по его мнению, огромного количества энергии.

Попав на «Энтерпрайз», он понял, что ничего не умеет и ничего не знает – по крайней мере, об энергии. Работали только импульсные двигатели – и можно было лишь воображать, как работают ВОРБ-двигатели. Энергия вибрировала на еле слышной частоте, но он слышал ее, ощущал, как она пульсировала по всему его телу вплоть до кончиков пальцев. Нет, он не позволит такому кораблю оказаться в руках у преступников.

– Вы заблудились? – спросил его возникший неизвестно откуда главный инженер.

Монтгомери Скотт провел не одну бессонную ночь за последнее время, но возбуждение предыдущего дня с лихвой перекрыло всю его усталость. А Иан искал по всему кораблю тех, кто остался верен своему капитану.

– Мне надо переговорить с вами, мистер Скотт, – с ходу начал Брайтвайт.

– О чем? – удивился Скотт.

– Великолепный корабль! – воскликнул Иан.

– Да, – безразлично согласился Скотт. – Хороший корабль.

– Мистер Скотт… – Сэр, здесь не подходящее место для разговоров. По инструкции сюда не следует допускать… но я не из тех, кто придерживается этих глупых инструкций. И если вы захотите, могу вам кое-что показать. – Мистер Скотт, я не настолько бездушный, чтобы просить вас об экскурсии после того, что случилось. Гораздо важнее переговорить обо всем случившемся.

Скотт нахмурился и после длительной паузы предложил:

– Пройдемте со мной в мои апартаменты, там и переговорим.

Главный инженер был близок к тому, чтобы напрямую сказать Иану Брайтвайту, что не будь его на борту, на Корабле вообще ничего не происходило бы. Но прокурор говорил так серьезно и впечатляюще, что Скотт решил уступить и выслушать его мнение о, случившемся. Сам он только тем и занимался все двадцать четыре часа, что пытался понять суть шквалом налетевших событий и потерпел крах. Если что-то ему и удалось узнать, так это то, что ничему нельзя верить и ничего раньше времени не предпринимать.

Апартаменты главного инженера оказались обыкновенной каютой, в которой царило господство технической документации. Даже на койке уютно лежали толстенные справочники, вытеснив хозяина каюты в крохотный клочок пространства, где смогли разместиться два стула и терминал компьютера. Скотт переложил объемистую затрепанную папку со стула на стол, освобождая место для Брайтвайта. На другой стул он тяжело опустился сам.

– Здесь не всегда такой беспорядок, – извинился по-своему он.

– Для меня это не имеет значения, – поспешил ответить Брайтвайт и приступил к делу:

– Мистер Скотт, я обучался ремеслу следователя и намерен найти людей, которые убили капитана Кирка.

– Людей? – удивился Скотт. – Но обыскала весь корабль и не нашли никого, кто мог бы быть сообщником Мордро. Никого не нашли.

– Точнее, не нашли никого, кто не был бы членом команды корабля.

Монтгомери Скотт холодно глянул-на собеседника:

– Вы хотите сказать, что кто-то из нас помог убить капитана? Но это значит, что и я под подозрением.

– Ну, что вы, что вы? Как раз напротив! Я потому и разыскал вас, что вы, как мне кажется, один из тех немногих на корабле, кому я могу довериться полностью.

– С чего бы это?

– Мистер Скотт, я, как и вы, видел мистера Спока там, где его никто не ожидал увидеть… я встретил его там, где он не мог быть.

– Извините, не понимаю, – встряхнул головой Скотт.

– Каким-то образом он оказался на Алеф Прайме еще перед тем, как туда прибыл «Энтерпрайз». Не спрашивайте меня, как это могло быть. Я этого не знаю, но это было, хоть он и отрицает.

– Вы говорите слишком занятно о не…

– О невозможном? Но так же невозможно было для него вчера быть и на капитанском мостике, и одновременно в транспортном отсеке.

– Короче, вы пытаетесь мне внушить, что мистер Спок замешан в убийстве капитана?

– Я пытаюсь заострить ваше внимание на чрезвычайной специфичности происходящего. Насколько мне известно, только вы и я непосредственно столкнулись с этой спецификой, и обратили на нее внимание. Капитан Кирк не захотел выслушать вас вчера и сегодня он мертв. Я не делаю умного вида и не утверждаю, что мне понятна суть происходящего, неясностей слишком много. Ничего конкретного, кроме подозрений, у меня нет. А подозрениями нельзя разбрасываться – без доказательств они выглядят клеветой. Могу только сказать, что у всех моих подозрений есть характерная особенность – когда они зарождаются, от них трудно отделаться.

– Что правда, то правда, – вынужден был согласиться Скотт, тоже измученный подозрениями, которыми он ни с кем не мог поделиться хотя бы для того, чтобы кто-то доказал ему, что он не прав. – Сами собой подозрения не уйдут из головы… – он замолчал, не желая продолжать этот разговор и надеясь, что не сказал лишнего.

Но последняя фраза показалась Иану обнадеживающей, хоть идти напрямую было еще рано. И он задал вопрос, который, казалось бы, должен был сменить тему разговора:

– Мистер Скотт, как Спок объяснил свое пребывание в транспортном отсеке? Хоть какие-нибудь аргументы за или против он приводил?

– Вы сами слышали все, сказанное им по этому поводу. Как раз после этого капитан Кирк…

– Да, я хорошо помню, – Иан с болезненной гримасой потер виски: головная боль не проходила, а наоборот усилилась.

– Что с вами? Может быть, стакан воды?

– Да, пожалуй, – Брайтвайт неожиданно увидел перед собой двух Скоттов и попытался проморгаться, потом вообще закрыл глаза: постарался припомнить первые симптомы гиперморфного ботулизма. Скотт протянул ему стакан воды, и он с благодарным кивком жадно выпил его.

– У вас не совсем здоровый вид, – заметил Скотт.

– Я знаю это. К тому же я расстроен и зол, что отнюдь не улучшает здоровья. Но это к делу не относится… Мистер Скотт, можно ли переправить человека из одной точки «Энтерпрайза» в другую?

– В общем-то можно, притянув лучом транспортатора в транспортный отсек и направив в другое место. Но для этого необходимо предварительно материализоваться на транспортаторной платформе. Подобная затея приведет к большой затрате энергии при ничтожной экономии времени.

– Но в принципе это возможно?

– В принципе – да.

– Мистер Скотт, а если предположить, что кто то переправил доктора Мордро из его камеры в транспортный отсек.

Главный инженер не моргнул глазом, но лицо его побледнело.

– Такая возможность существует?

– Да, – хрипло ответил Скотт.

– Какие у вас есть возражения?

– Камера надежно ограждена целым блоком щитов, кроме того – самостоятельной системой сигнализации. Можете представить себе, какой переполох поднялся бы, попытайся кто-то… Да и вряд ли лучом транспортатора можно пробиться сквозь защитное энергетическое поле.

– А если предположить, что сигнализация была отключена, энергетическое поле в щитах ослаблено, а луч транспортатора был повышенной мощности?

– Все это слишком сложно, – пренебрежительно поморщился Скотт.

– Но возможно?

– Если вам так хочется, – да. Но на всем корабле есть лишь несколько человек, способных справиться с такой задачей. Иан терпеливо ждал продолжения, и Скотт произнес:

– Я мог бы проделать это.

– Только вы?

– Мистер Спок, еще…

Брайтвайт попытался что-то сказать, но Скотт замахал руками, Замотал головой:

– Да чепуха все это, все не правда, все невозможно!

Брайтвайт от волнения захрустел пальцами; все, оказывается, не так уж и сложно. Поднять доктора из камеры, материализовать и направить в лифт, откуда он выйдет сам и застрелит капитана, как это и было на самом деле. Затем скрыться в лифте, как и на самом деле скрылся Мордро. Сообщнику или сообщникам надо было лишь иметь навык работы с транспортатором, чтобы переправить доктора в его камеру. Иан отдавал себе отчет, что его версия слишком соблазнительна, чтобы целиком доверять ей, и все же…

– Нет, – прервал его размышления Скотт. – Все происходило как-то иначе, – он помедлил и начал рассуждать как бы сам с собой:

– Щиты ограждения способны отразить луч, в несколько раз превышающий по силе луч транспортатора, – он посмотрел на Иана вроде бы спокойно, но с недоверием. – Тот, кто хорошо знает устройство всех систем безопасности корабля и их взаимодействие, конечно, может отключить и сигнализацию, и защитные устройства, но на очень короткое время – буквально на несколько секунд, и в эти секунды можно послать луч. В принципе это можно проделать неоднократно и незаметно для других.

– Кому доступна такая возможность?

– Капитану, командиру службы безопасности и мне.

– Командиру службы безопасности это уже интересно, – Иану было известно, что Флин отличалась повышенной амбициозностью, но не имела надлежащего образования и практически у нее не было шансов на продвижение по службе. Круг подозреваемых расширялся. – А еще кому? Может быть, вы не всех перечислили?

– Ну, мистер Спок, – с неохотой выдавил из себя Скотт, не желая упоминать вулканца после вчерашней, не очень приятной для него, сцены. – Но не исключена возможность, что кто-то и помимо нас имел эту возможность.

– И вы видели мистера Спока в транспортном отсеке всего за несколько секунд до убийства?

– Да, – с неохотой признал Скотт. – Но я не могу поверить в это, хоть и видел его собственными глазами и говорил с ним, – как всегда в минуты возбуждения, акцент его резко усилился. – Я не верю собственным глазам, и этому должно быть какое-то объяснение. Должно быть!

«Да, – подумал Брайтвайт. – Он не верит собственным глазам, как же он поверит косвенным уликам? Нужны доказательства, нужны неопровержимые свидетельства – и как можно больше». А вслух сказал:

– Вы правы, мистер Скотт этому должно быть объяснение. Поэтому мне надо еще разговаривать и разговаривать с разными свидетелями, собирая неопровержимые улики, – произошло что-то сверхневероятное.

– Вы верите этому?

– Я очень хотел бы не верить, – Иан похлопал Скотта по плечу и отвернулся.

– Мистер Брайтвайт, – повысил голос Скотт. Брайтвайт повернулся к нему.

– Вы же прекрасно знаете, что есть другое объяснение.

– Какое? Подскажите его мне?

– Я не видел Спока в транспортном отсеке, а выдумал это для того, чтобы отвести от себя подозрения.

Брайтвайт задумчиво посмотрел на него, усмехнулся и сказал:

– Мистер Скотт, я был бы очень рад, если бы попав в трудное положение, я увидел рядом с собой друга, преданного мне хотя бы наполовину того, как вы преданны Споку.

* * *

Доктор Маккой затребовал в отделе документации завещания капитана Кирка и Мандэлы Флин. Завещание Флин было сухим безликим документом, написанным от руки, а не на аудиопленке, и хранилось в виде факсимиле. Прежде всего в нем сообщалось о допустимых расходах на похороны, и доктор не мог сдержаться от улыбки: в своем собственном завещании он на эту цель оставлял еще большую часть своего состояния.

Далее в завещании говорилось о том, что умершую следует похоронить на любой населенней планете и все. Предсмертная воля командира Флин была краткой и необычной.

В большинстве случаев члены экипажа просили, чтобы после их смерти какая-то часть их состояния, личные вещи, сувениры из дальних мест были переданы их родственникам или друзьям. Командиру Флин нечего было передавать по наследству и некому. В ее личных файлах не упоминалось о каких-либо родственниках, более того – у нее не было постоянного дома.

Она родилась в глубинах космоса, на пути между двумя, лежащими вдалеке от, обычных маршрутов, звездными системами. Ее родители не были даже уроженцами Федерации, они были членами экипажа торгового судна «Митра», которое ходило под тем флагом, который лучше всего защищал его интересы в данный момент и в данном месте.

Мать Флин была эвакуирована еще ребенком с планеты, заброшенной на границе зоны Федерации и ромуланской территории. Ее отец родился в колонии, которая обанкротилась и была расформирована. Спустя несколько лет после того, как Флин поступила на службу в Звездный Флот, торговый корабль вместе с ее родителями пропал, став жертвой несчастного случая или вероломного нападения, – об их дальнейшей судьбе не поступало никаких известий.

Очевидно, и сама Флин не знала, к какому миру она принадлежит. Требовались, по крайней мере, свидетельства двух поколений ближайших родственников, чтобы установить это. Но в любом случае ее классификация звучала бы как «субъект неопределенного гражданства и места проживания». А подобной формулировке неизбежно сопутствуют предвзятость, подозрительность и откровенное недоверие.

Большинство астронавтов предпочитает кремацию или похороны в космосе, но Маккой понимал последнюю волю Флин: борясь в самых неблагоприятных условиях за космос, Флин хотела найти покой в какой-нибудь твердой почве.

Сняв с экрана факсимиле Флин, Маккой заставил себя просмотреть завещание Джима. Как большинство людей, Джеймс Кирк доверил свою последнюю волю ячейке блока памяти: в завещание можно было вносить последующие дополнения, но основной текст уже нельзя было изменить.

Джим появился на экране, и слезы выступили на глазах Маккоя. Казалось, что его друг был совсем рядом, может, в соседней комнате, а не лежал мертвый в стационаре.

Читая с листа, Кирк произносил стандартные, обычные для таких случаев, неудобоваримые слова, перечисляя части своего достояния, которые должны перейти его родным и близким. Все свое имущество он оставлял Питеру – сироте, сыну своего брата, родному племяннику.

Прервав чтение, Джим оторвал свой взгляд от листа и, усмехнувшись, посмотрел прямо в глаза Маккоя.

– Привет, старина! Если ты видишь это – значит, я уже мертв или близок к смерти. Как ты знаешь, я не сторонник героизма любой ценой и жизни в любых условиях, поэтому не стоит тянуть время, если мозг уже не работает. Объявляю, что даю свое согласие на достойную смерть.

Улыбка исчезла с его лица, он еще внимательнее всмотрелся в объектив, создавая полную иллюзию того, что он был где-то на другом конце интеркома.

– Леонард, – произнес он с такой теплотой, что Маккой задрожал от озноба, – до сего времени я никогда не называл тебя другом и, если я ушел из жизни, так и не произнеся этого слова, ты прости меня. Я надеюсь на твое прощение и на то, что ты понимаешь, как трудно говорить мне подобные вещи, – он снова улыбнулся и сказал:

– Спасибо тебе за дружбу.

Затем он сделал паузу и отдал несколько распоряжений относительно своего имущества. Маккой с трудом слышал его последние слова и почти не различал лица – слезы застилали ему глаза.

– Я выбираю кремацию, а не погребение в космическом пространстве. Меня не очень прельщает перспектива носиться мумией в вакууме бесконечности на протяжении тысячелетий. Пусть меня испепелят, используя энергию двигателей моего корабля.

– Я был уверен, что он выберет огонь, – проговорил Спок, как только экран погас.

Маккой круто развернулся, испуганно вытирая лицо рукавом.

– Когда ты подошел? – со злостью спросил он и тут же спохватился, попроси? извинения.

– Всего лишь несколько секунд назад, – мягко ответил Спок. – Но я ищу вас давно, доктор Маккой. Мне надо поговорить с вами с глазу на глаз. Я обнаружил кое-что важное и хотел бы подвести итог нашему вчерашнему разговору. Вы помните его?

– Да, помню, – сказал доктор, – и смиряю свой гнев, принося извинения. Я был не прав, навязывая вам свое предложение и наговорив кучу всякой чепухи. Простите меня, мистер Спок.

– У вас нет причины для извинения, доктор Маккой.

– Проклятье, Спок! Дайте мне, по крайней мере, шанс извиниться перед вами, если вам безразлично, какого дурака я свалял.

– Напротив, доктор. Как верно то, что ваши порывы являются результатом вашей сверхэмоциональности, так верно и то, что они сами собой оправданны. Больше того – они показали то направление, в котором нам необходимо двигаться, тот единственно верный путь, идя по которому, мы помешаем доктору Мордро убить капитана Кирка.

Маккой пристально всматривался в Спока, ища в его лице признаки безумия, но оно было, как всегда, бесстрастным, и если бы не странный блеск в глазах…

Возможно, вулканец сошел с ума спокойно, с полным отсутствием каких-либо эмоций. Вернуть Джима к жизни? Маккой явственно ощущал в своем сознании пустоту утраты, а может быть, брешь, которая образовалась после смерти друга. В обычное время эта пустота будет заполняться воспоминаниями, а в минуты отчаяния будет болеть, как самая больная рана. Так зачем доводить себя до отчаяния, шарахаться из стороны в сторону, то смиряясь с потерею Джима, то строя безумные планы его спасения? Вчера он обезумел, сегодня – вулканец. Сплошная эстафета безумия.

– Мистер Спок, я несколько погорячился вчера, и буду очень рад, если вы не обиделись на меня. Потому что я очень хотел вас обидеть. И мне очень стыдно за это. Но я не мог примириться с тем, что потерпел полную неудачу, спасая своего самого близкого друга.

– Я не вижу никакой связи между вашим эмоциональным состоянием вчера вечером и задачей сегодняшнего дня, к решению которой мы должны приступить сейчас же.

– Я знаю только одну задачу сегодняшнего дня – похоронить мертвых и достойно помянуть их.

– Доктор Маккой!

– Нет! Если я смог признать, что вчера был немного не в себе, то почему бы вам не признать, что вы, хоть и с опозданием, впали в то же самое состояние?

– Мое состояние и мои суждения вполне нормальны. Все события вчерашнего дня не оказали на меня никакого влияния, в то время как вам они нанесли много вреда.

У Маккоя не было желания спорить, он даже не хотел ткнуть носом вулканца в тот очевидный факт, что Джим погиб из-за него. Поднимавшееся в нем раздражение не смогло еще преодолеть тяжелую апатию, придавившую его после просмотра завещания Джима. Он отвернулся к стенке и глухо проговорил:

– Спок, я прошу вас, уходите, оставьте меня одного, – а про себя подумал: «Оставь ты меня наедине с моим горем».

Он обхватил плечи руками, словно ему стало холодно, и закрыл глаза. А Спок так долго молчал, что казалось, он покинул доктора так же тихо, как и пришел к нему. Чтобы удостовериться в этом, доктор развернулся и увидел неподвижно стоявшего вулканца, вперившего взгляд прямо перед собой.

– Вы готовы меня выслушать, доктор Маккой?

Маккой вздохнул, понимая, что не отделается от него до тех пор, пока не выслушает. Он покорно пожал плечами, и Спок расценил его жест как знак согласия.

– Доктор Мордро не убьет капитана.

Маккой решил обороняться:

– Хорошо, я принимаю ваш тезис без всякой критики.

Доктор не кривил душой. Спок задел его за самое больное место: Джим умер потому, что в его распоряжении не было средств, способных возрождать мертвых. Так, может быть, Спок расскажет ему о каких-нибудь сверхсекретных работах, с которыми он успел познакомиться, о какой-нибудь неизданной монографии, рассказывающей о «паутине» и о средствах борьбы с ней.

– Я и не рассчитывал на вашу критику, потому что я высказал не тезис, а вывод из нескольких тезисов: при нормальном ходе событий Джеймс Кирк не умер бы. Больше того, при нормальном ходе событий доктор Мордро не появится на капитанском мостике.

Доктор нахмурился, – Что за дьявольщину вы несете? Что вы имеете в виду под выводами? Из каких предпосылок?

– Наркотики, которыми пичкали доктора Мордро, чтобы он был управляемым и послушным, больше не парализуют его мозг и его волю. Я разговаривал с ним сегодня утром. Теперь я знаю, над чем он работал на Алеф Прайме. В полном уединении. Знаю также, почему его работа была запрещена.

Явно раздосадованный неожиданной сменой темы разговора, Маккой не отвечал. Он будет сидеть и молчать до тех пор, пока Спок не закончит свою лекцию о новейших системах вооружения, а потом встанет и уйдет.

– Он подготовил монографию по проблемам перемещения во времени, которая вызвала оживленную дискуссию, а потом он попытался осуществить свою идею на практике. И ему это удалось.

Слушавший ради того, чтобы слушать, доктор вдруг насторожился и попытался понять, о чем говорит Спок.

– Перемещение во времени, движение сквозь время… Вы имеете в виду путешествие во времени?

– Именно о нем я и говорил.

– Значит, вы намереваетесь использовать исследования Мордро, чтобы вернуться во вчерашний день и спасти Кирка. Я хорошо понимаю ваш замысел, но не понимаю, чем ваш план отличается от моего и чем он более этичен.

– Тем, что при одном и том же результате мы исходим из разных мотивов. Вы хотите спасти Кирка, а я хочу остановить доктора Мордро – Простите, Спок, – Маккой не скрывал своего сарказма, – но в разности мотивов я не уловил этической разности. Все эти тонкости не для меня.

– Тонкости тут ни при чем. Выслушайте меня до конца и вы поймете и логику, и этику моих рассуждений.

Маккой все еще не был настроен на долгое обсуждение, но по мере того, как Спок излагал то, что ему удалось узнать за последнее время, заинтересованность доктора возрастала помимо его воли. Не со всем он соглашался, но и не все отрицал. Хотя бы то, что Дженифер Аристидес была отравлена. Но никак не мог понять, из каких соображений Спок пришел к выводу, что Мордро не мог исчезнуть из камеры, а затем вернуться в нее? И это при всеобщем хаосе! А насчет оружия Маккой так и остался при своем мнении: как бы тщательно ни обыскивался корабль, какой бы надежной ни была система безопасности, всегда найдется ловкач, способный спрятать оружие и в нужный момент воспользоваться им – найди иголку в стоге сена.

И все-таки Маккой слушал, и наконец сообразил, к чему клонит Спок.

– Стоп! – прервал он, рассуждения офицера по науке. – Спок, вы хотите сказать, что Джим был убит не тем Мордро, который содержится под стражей на «Энтерпрайзе», а, тем, который вернулся на корабль из будущего, прихватив с собой свою пушку?

– Совершенно верно, доктор Маккой. Это единственное объяснение, приложимое по всем параметрам к происшедшему. И доктор Мордро так считает. К тому же это самое простое объяснение, если учесть, что в будущем у него был доступ к информации, необходимой для того, чтобы вернуться в наше время.

– Самое простое?

– Да, именно так.

– Даже более простое, чем версия о сообщнике?

– О сообщнике, который появился неизвестно откуда, выглядел точно так же, как доктор Мордро, имел отношение к событию, которое еще не случилось, а затем исчез, неизвестно куда?

– Кто-то на борту корабля ненавидит капитана Кирка, кто-то, кто разбирается в голографической маскировке, – голос Маккоя дрогнул, когда он взглянул на Спока и увидел, до какой степени измотан вулканец, несмотря на его пресловутую неутомимость.

– Голографическую маскировку легко обнаружить, – возразил он, – к тому же ее…

– Когда актер, хорошо владеющий перевоплощением…

– Которому удалось скрытно загримироваться, потом вернуться в свой нормальный вид и избавиться от оружия в то самое время, когда на корабле искали того, кто был похож на Мордро?

– И все-таки это возможно, – упрямствовал Маккой.

– Так же возможно, как и то, что «Энтерпрайз» превратился в корабль-призрак.

– Ну-у, в это легче поверить, чем в преступника, бегающего во времени, куда ему захочется.

В моей теории есть один уникальный фактор, который, возможно, убедит вас помочь мне.

– Что еще за фактор?

– Если моя гипотеза верна, то все эти события являются цепочкой пертурбаций. Стоит каждое звено этой цепочки поставить на свое место, и капитану Кирку не надо будет умирать. Он и не будет умирать.

Маккой потер глаза, пытаясь разобраться в нагромождении доводов Спока. Они казались абсурднее один другого, но, по крайней мере, пытались объяснить необъяснимое – роковое, неумолимое, неконтролируемое разумом развитие событий на корабле.

– Ну, хорошо, Спок, чего вы от меня хотите? Я помогу вам, если вы на этом настаиваете, но предупреждаю, что иду за вами, как бык на веревочке, не зная, куда вы меня ведете.

Неужели по лицу Спока пробежала легкая тень облегчения и благодарности? Маккой отказывался этому верить.

– Формально, я – командир «Энтерпрайза», пока Звездный Флот не разберется в ситуации и не назначит нового командира.

– Или не повысит вас в должности.

– Это исключено. В данной ситуации я не приму эту должность, а в другой мне ее и не предложат. К тому же, осуществляя задуманное нами, я не смогу исполнять обязанности капитана. Доктору Мордро и мне требуется некоторое время на составление программы, которая позволит вернуться мне во вчерашний день. И было бы хорошо, если бы нас никто не беспокоил.

– А почему мы не можем вернуться назад посредством эффекта петли?

– По той же причине, по которой мы не решаемся экспериментировать с аномалией, используя ее для переноса в прошлое. В результате этого эксперимента мы можем перенести во вчера весь корабль, включая и тело капитана, и встретим там… самих себя, которых надо заново убеждать.

– Хорошо, – не стал больше спорить Маккой. – Но что вам от меня надо? Чтобы я освободил вас от исполнения обязанностей капитана по соображениям медицины?

– Ваше предложение не лишено смысла, – раздумчиво проговорил Спок. – Вы можете поступать, как посчитаете нужным: давать уклончивые ответы или вообще не отвечать на вопросы.

– В нормальных условиях вам следовало бы хорошенько отоспаться, – сказал Маккой, знающий график сна Спока, составленный им самим для себя. – Подумайте, как вы будете бороться со сном.

– Я могу продлить рабочую установку.

Маккой нахмурился. Спок так часто выходил за границы возможного.

– Это не очень умно.

– Может быть, – согласился Спок, – но мне потребуется всего несколько минут, чтобы привести в порядок свой обмен веществ.

«Ясно. Спок хочет доказать и себе, и другим, что ничем не отличается от настоящих вулканцев. Добром это не кончится.»

– Но это абсурд. Почему бы вам не поспать? У нас еще есть время.

– У нас нет времени. Усилия, необходимые для изменения событий, прямо пропорциональны квадрату их протяженности в прошлом. Кривая необходимой мощности очень быстро приближается к бесконечности.

– Чем больше мы ждем, тем труднее нам будет что-либо изменить?

– Абсолютная истина. Кроме того, мы летим в реабилитационную колонию и если в оставшееся в нашем распоряжении время мы не завершим программу, я вынужден буду выдать властям доктора Мордро, и от нашего замысла ничего не останется.

– Постойте, постойте Но я всегда думал, что вы считаете его невиновным, я всегда думал, что вы постараетесь его оправдать.

– К несчастью, это невозможно.

– Почему?

– Потому что, даже если бы он и был невиновным (а так оно и есть), он не был бы реабилитирован за свое преступление. Сама его работа была воспринята как чрезвычайная угроза, и на самом высоком уровне было принято решение уничтожить ее результаты.

– Да это же сумасшествие!

– Что, доктор Маккой, – действия властей или вера профессора Мордро в свое право на эксперимент? Я и сам разрываюсь от противоречий. Но не зря же записи судебных заседаний пропали из публичных архивов, а упоминание имени профессора было исключено из банка памяти федерации. Не зря же компьютер Алеф Прайма заразил компьютер «Энтерпрайза» вирусом, который ищет и уничтожает работы доктора Мордро. Программа-вирус заражает всякий компьютер, с которым имеет контакт. К тому времени, когда я его обнаружил, вирус уже проделал свою работу на «Энтерпрайзе». К счастью, мой личный компьютер имеет иммунную защиту против таких инфекций, поэтому у меня сохранились копии работ доктора Мордро, копии на бумаге.

Кажется, Маккой стал сознавать всю опасность теории Мордро: всякий желающий мог применить ее на практике, изменяя по своему произволу течение времени и самой истории. Даже их самих прямо сейчас можно было изменить без их ведома и согласия. Маккой непроизвольно вздрогнул всем телом – бр-р.

– Ничье заступничество и никакие аргументы в пользу доктора Мордро не помешают властям заслать его на реабилитацию, – подытожил Спок размышления Маккоя.

И все-таки он сложил руки на груди и заявил:

– У меня нет никаких оснований для симпатии к этому человеку, Спок, и тем не менее мне не очень-то нравится, что его бросают на съедение к волкам.

– Бросают? Я предложил ему несколько способов избежать заключения, но он отвергает мою помощь. Он предпочитает оставить все как есть, чтобы хоть небольшая группа людей оценила по достоинству его работу. В противном случае его теория будет ошельмована, а это для него страшней реабилитации.

– И вы допустите?..

– У меня нет выбора. Я дал ему слово не исправлять его предыдущих действий, какими бы разрушительными они ни были.

– Мистер Спок…

– Доктор, у меня нет времени, чтобы спорить с вами. Я понимаю и принимаю вашу позицию, но сейчас мы вынуждены довольствоваться помощью Мордро ради спасения капитана. Вы хотите, чтобы я назначил вас исполняющим обязанности капитана со всеми официальными формальностями?

– Нет нужды.

Спок благодарно кивнул и уже готов был уйти.

– Спок, подождите. – Вулканец вернулся назад.

– А зачем нам секретничать? Давайте объявим о случившемся и о наших планах действий – каждый член команды поддержит нас.

– Ничего худшего вы не смогли бы предложить.

– А что плохого в моем предложении?

– Работа Мордро исключительно опасна не только для Федерации, но и для истории всей Вселенной. Если мы будем изобличены в использовании его теории хотя бы тем же Ианом Брайтвайтом, то мы попадем под суд и будем посланы в ту же самую реабилитационную колонию, что и Мордро. Можете не сомневаться.

– Да ну!

– Доктор Маккой, наша затея не лишена риска. И реабилитационная колония для нас – не самая страшная опасность: не исключена возможность того, что у меня ничего не получится или я еще больше наделаю вреда… Вы предпочли бы, чтобы я начал эксперимент без вашего участия?

Маккой отрицательно покачал головой.

– Нет, мистер Спок, в стороне я не останусь. Что бы ни ожидало нас в прошлом-будущем или в будущем-прошлом – как его еще назвать? – я помогу вам, как сумею.

– Другого я и не ожидал от вас, доктор. Я ценю вашу помощь.

* * *

Спок чувствовал, как сон тяжелыми путами сковывает его тело, мутной пеленой обволакивает глаза. Но он не мог позволить себе уснуть, даже если сон свалит его с ног. А до этого было недалеко. Последние сутки он подвергался такому внешнему давлению, что вынужден был, забыв о контроле над механизмом сна, переключить все свое внимание на эмоциональную сферу, которая в нормальных условиях как бы не существовала для него.

Едва он открыл дверь и переступил порог, тепло каюты, близкое и к земному понятию «жара», и к нормальной температуре тела вулканцев, сразу же охватило его, прояснило свет перед глазами. Он закрыл за собою дверь и простоял несколько минут, не двигаясь с места, переходя из мира землян в свой собственный мир. Но времени было в обрез и, не мешкая, он растянулся во весь рост на длинной полированной плите гранита планеты Вулкан – на месте медитации.

Обычно это было одним из немногих удовольствий, которые он себе позволял, но сейчас это стало насущной необходимостью, может быть, единственным шансом прийти в себя. Вулканец закрыл глаза, все больше и больше расслабляясь, погружаясь в мягкий поток дремы, такой глубокий, что достаточно было одного бесконтрольного мгновения, чтобы дрема перешла в сон. А этого нельзя было допустить и на это нельзя было отвлекаться погружение в глубины своего «я» требовало такой предельной концентрации на внутренней сущности, что внешнее состояние просто переставало существовать – между сном и бодрствованием стирались всякие грани.

Кажется, Споку удалось удержаться в границах бодрствования – постепенно он начал чувствовать каждый свой орган, каждый мускул и каждое сухожилие в своем теле. Он глубоко вздохнул, заставляя живые клетки нейтрализовать распадающиеся, и углубился в сознание, чтобы восстановить биологическое равновесие, достигшее критической точки. Он сражался сам с собой. Он затребовал сам для себя все еще остающиеся в нем силы. Он прошел сквозь все лабиринты своего мозга и был вознагражден обновленной ясностью разума.

На этот раз ему удалось победить самого себя. Доктор Маккой вышел из лифта на капитанский мостик и уже поднял было руку, чтобы радостно поприветствовать Ухуру. Но рука его повисла в воздухе, когда он заметил тревожное напряжение и печаль на красивом лице офицера связи, увидел ее опухшие от слез глаза. И это напомнило ему, насколько все до сих пор потрясены случившимся, а Ухура потеряла не только уважаемого ею офицера, но и подругу. Сам Маккой уже начал думать, что Джим отправился в непродолжительный отпуск, и забыл о своем недавнем отчаянии. Надо тщательно маскировать свою надежду. Предостережение Спока было весьма предусмотрительным: если они станут подозреваемыми, их немедленно схватят. Маккой остановился около Ухуры, пожал прогнутую ею руку и нежно, с любовью погладил ее ладонь. Как ему хотелось обнять ее и рассказать все, что он узнал за последнее время! Как ему хотелось успокоить всех на мостике, всю команду, разъяснить, что произошла фантастическая ошибка, почти шутка.

– Доктор Маккой?

– Что такое, Ухура?

– Как вы?

– Да так себе, – ответил он, ненавидя себя за жестокость и фальшь своего ответа. – А ты как?

– Так себе, – ответила она с вымученной улыбкой. Маккой отправился на нижний уровень капитанского мостика.

– Доктор Маккой?

– Да.

– Доктор, связь на корабле в полном беспорядке. Я не имею в виду технические поломки, – она жестом указала на узел связи. – Я имею в виду, что все беспрестанно переговариваются друг с другом, передают какие-то слухи, говорят о каких-то подозрениях. А Спок молчит, как будто и в самом деле подозревает нас в чем-то. Если же не подозревает, так пусть скажет несколько слов, успокоит нас.

– Ухура, о чем вы говорите? Какие подозрения?

– Меня сегодня серьезно допрашивали. Вам известен уровень моей благонадежности, и я никогда не предполагала, что подвергнусь такому унизительному допросу. Маккой удивился, нахмурился и ответил:

– Я надеялся, что Барри Аль Аурига проявит больше такта. Мандэла Флин вместе с доктором проверила досье всех офицеров службы безопасности и вместе с ним выбрала себе заместителя вскоре после своего появления на корабле. Одна из причин, почему Аль Аурига стал ее заместителем, заключалась в его психологической характеристике, в которой особо отмечалось, что он ведет себя мягко и тактично даже тогда, когда на него оказывают давление.

– Я говорю не о Барри. Он еще вчера взял наши заявления. Речь идет об Иане Брайтвайте. Он додумался до того, что заключенный не мог выбраться из камеры самостоятельно, значит, кто то ему помогал. А это целый заговор. Вот он и носится по всему кораблю в поисках заговорщиков. Он до того додумался, что даже Мандэлу причислил к заговорщикам. Да я ему готова была глаза выцарапать и выцарапаю когда-нибудь!

Маккой разозлился.

– Я никогда не слышал такой чепухи! И кроме того, у Брайтвайта нет никаких юридических полномочий на борту «Энтерпрайза». Да если бы они у него и были, я не позволю ему издеваться над тобой, а тем более клеветать на того, кто не в состоянии ответить за себя.

Но Брайтвайт был всего лишь один из тех многих, для кого всякий человек без гражданства был неблагонадежен с точки зрения квасного патриотизма. Маккой хорошо знал это и решил приструнить зарвавшегося прокуроришку.

– Ухура, вызовите мистера Брайтвайта. Разыщите его и передайте, чтобы он без промедления явился на капитанский мостик.

– Слушаюсь, доктор.

Он опустился в кресло Кирка, уставился на экран, видя и не видя захватывающее зрелище звездного поля. Он думал о том, что будет после того, когда план Спока осуществится. Останутся ли в чьей-нибудь памяти эти дурацкие события или исчезнут, словно их и не бывало. И вообще, что с ними со всеми произойдет? «Нас, какие мы сейчас есть, тоже не станет?» – недоумевал он. И чем больше думал, тем сильнее запутывался в своих мыслях, в чередовании предполагаемых событий, уж и не зная, как воспринимать задуманный Споком эксперимент.

Двери лифта раскрылись, появился Иан Брайтвайт. Его деловитость, его решительность виделись и в приподнятых плечах, и в скорой поступи, с какой он вышел из лифта.

– Я предполагаю, что вы хотите поговорить и со мной, – произнес доктор, – после того, как вы своей агрессией оскорбили весь экипаж.

– Я предпочел бы поговорить с новым капитаном, но он избегает меня.

– Посмотри на меня, сынок, – ласково сказал Маккой, ничем не напоминая того пожилого добряка, каким его привыкли видеть. – Кажется, ты из тех, кто исчезает из моего лазарета без моего ведома? Но у тебя неважный вид, и ты должен сейчас же отправиться в постель.

– Не подменяйте тему разговора.

– У меня одна тема – здоровье. А из того, что я услышал о тебе, мне стало ясно, что у тебя поехала крыша.

– Что вы говорите? Какая крыша?

– Не имеет значения. О господи, избавь меня от тех, кто никогда не бродил по Земле и не заглядывался на крыши, ловя ворон или галок! Брайтвайт, какого черта вы будоражите команду? Мы и так побывали в аду благодаря вам и вашему проклятому заключенному. Мы потеряли друга, которого мы не только любили и уважали, но и восхищались им. И я не позволю вам толкать нас еще глубже в пропасть отчаяния.

– Вижу, что ничего конкретного, связанного с преступлением, вы не можете сказать. А я занимаюсь расследованием преступления, потому что это входит в мою юрисдикцию.

– На корабле Звездного Флота у вас нет и не может быть никаких юридических полномочий.

– О, вы эксперт не только в медицине, но и в юридических вопросах. Я восхищен.

– Мистер Брайтвайт, что с вами? Все, находившиеся на мостике, видели, как ваш заключенный убил капитана, и вопреки вашему заявлению, что Мордро сбежал, он, как был, так и остается в камере под охраной.

– Я не намерен обсуждать с вами эти вопросы.

– «Я не намерен, я не буду», – передразнил Маккой. – Да ты просто хам, – он подошел вплотную к прокурору.

– Где Спок, или точнее, где новый капитан?

– Думаю, что от него ты услышишь более подобающий ответ, чем от меня, если выскажешь ему то, что ты наговорил мне. Джим и Спок были по-настоящему близки друг другу на протяжении многих лет, и он скорее даст вырвать все свои ногти, чем признает хоть один твой домысел. Смерть Джима стала для него тяжелейшей утратой.

– Даже так? А я полагаю, что он вовсе не опечален.

– Послушай. Я не понимаю твоего воинственного настроения. Что с тобой происходит? Если у тебя есть что сказать, то скажи, а не передергивай всякое мое слово, как тебе того хочется.

– Я хочу поговорить с офицером, принявшим на себя командование кораблем.

– Тогда вам следует обратиться ко мне – Спок временно передал мне командование кораблем.

– А где он сам?

– Он спит, – ответил Маккой. Но в его ответе сквозила такая грубая ложь, что он тут же смутился и начал говорить о трудностях наблюдений за аномалией и о способностях вулканца приспосабливать свою потребность в сне к своей работе. Видно было, что Брайтвайт не верит ни одному слову, что и доказал его вопрос:

– Насколько мне известно, должностная иерархия требует, чтобы в подобной ситуации кораблем командовал Монтгомери Скотт. Чем вы можете объяснить факт передачи корабля в ваши руки?

– Это решение Спока, – перешел на более миролюбивый тон Маккой. – Скотт в настоящее время занят ремонтом двигателей, и у него нет времени на командование кораблем. Его руки заняты.

По выражению лица Брайтвайта Маккой догадался, что его миролюбие не обмануло прокурора.

– У меня есть более важные дела, чтобы тратить время на пустые разговоры с вами, – заявил Брайтвайт и круто развернулся, намереваясь покинуть капитанский мостик.

– Иан! – окликнул его Маккой с тем протяжным южным акцентом, который появлялся у него вместе с гневом. Брайтвайт остановился, но не повернулся к доктору.

– Иан, хотите вы того или нет, я останусь командиром до тех пор, пока мистер Спок не приступит к исполнению своих обязанностей. И заявляю вам, что, если вы не прекратите третировать команду, я возьму вас под арест.

На этот раз Брайтвайт повернулся лицом к собеседнику и крепко сжал свои кулаки.

– И вы считаете, что вам это удастся.

Маккой улыбнулся доброй мягкой улыбкой провинциального доктора, голос его был низким, бархатным:

– Не испытывайте моего терпения.

* * *

Спок, заглядывая через плечо Мордро, просматривал схемы, над которыми доктор просидел несколько часов кряду. Они мелькали на экране одна за другой. Изобретение отличалось простотой элегантного математического доказательства и убийственной смелостью стального клинка.

– Работая вместе, мы управимся за несколько часов.

– А какова мощность вашего устройства?

– Вы имеете в виду, как далеко в прошлое можно попасть?

– Именно.

– Это зависит не от самого преобразователя, а от того, как много энергии сможете вы оттянута на себя. Возможно, «Энтерпрайз» снабдит вас таким количеством ее, что зашлет на целую неделю назад. Если же вы перейдете на ВОРБ-скорость, то – намного дальше.

– Понятно.

Доктор Мордро взглянул на Спока:

– Это гораздо дальше необходимого вам, если, конечно, вы не солгали мне относительно ваших намерений.

– Вулканцы никогда не лгут, профессор. Несмотря на то, что ваша позиция не устраивает меня, я не откажусь от своего слова, если вы сами не освободите меня от него.

– Договорились, – сказал доктор. – Отправляйтесь в прошлое и спасайте своего капитана.

У Спока не было веских аргументов, чтобы заставить Мордро изменить свое мнение, и он вынужден был промолчать.

– По счастливому стечению обстоятельств вы прихватили на Алеф Прайм эту биоэлектронику, – заметил профессор, – без которой ваш преобразователь был бы величиной в шаттл, а весом раза в два потяжелее.

– Я не верю в стечение обстоятельств, профессор, – с отсутствующим видом ответил Спок, составляя в уме список необходимых инструментов и материалов, которые будут ему необходимы. – Любая случайность при тщательном анализе оказывается либо причиной, либо следствием другой мнимой случайности.

– Если вы в этом уверены, то попытайтесь найти этому объяснение и поделитесь им со мной.

Спок пока лишь отметил частое совпадение видимых случайностей, особенно в последнее время, но на тщательный логический анализ этого феномена у него просто не хватало времени. Тем более сейчас. И он снова склонился над экраном. Дверь в каюту Мордро открылась, в ней стоял Брайтвайт и смотрел на Спока.

– Не спится? – с ехидным сочувствием спросил он. – А я то думал, что вы уже десятый сон досматриваете.

– Мои привычки – не ваша забота, мистер Брайтвайт…

– До той поры, пока меня не вводят в заблуждение, ссылаясь на них, – прервал прокурор.

– Вы пришли поговорить со мной или справиться о самочувствии доктора Мордро? Как видите, он находится в камере.

Брайтвайт подошел поближе, сощурившись, присмотрелся к экрану.

– Заключить доктора Мордро под стражу и одновременно дать ему доступ к компьютеру – это равносильно тому, что дать грабителю ключ от квартиры, которую он намерен ограбить. Как вы пошли на это?

Мордро набрал на экране: «Ясно?»

– Что это значит?

– Ничего такого, что могло бы заинтересовать вас, – ответил Мордро с наигранной бравадой в голосе.

– Доктор Мордро оказывает неоценимую помощь в анализе тех наблюдений, которые были прерваны из-за вашего приказа, – пояснил Спок. – И, возможно, это будет его последний вклад в науку, который сможете оценить даже вы.

Брайтвайт посмотрел на него, не скрывая своей враждебности:

– Я нахожу весьма проблематичными впечатления от его вклада в общую копилку, знаний, – он снова наклонился над терминалом.

– Я попросил бы вас не совать свой нос в банк данных компьютера, мистер Брайтвайт, – сказал Спок.

– Что?!

Спок воздержался от повторения сказанного, и замерший в ожидании Брайтвайт разжал кулаки. Потом развернулся и медленно вышел из каюты.

Словно ничего не случилось, Спок снова повернулся к Мордро.

– Он понял, что вы вводите его в заблуждение, мистер Спок. И вы видите, он не угрожает, но просто ждет, копит улики, чтобы бить ими наверняка, – доктор перенес вычисления из памяти компьютера на дисплей.

– Я не вводил его в заблуждение, – Спок всматривался в длинные ряды математических уравнений, выстроившихся на экране. – Работа над вашим преобразователем времени дала мне ценную возможность по-иному вникнуть в устройство моей аппаратуры для наблюдений.

– И вы использовали эту чистую случайность? Или опять совпадение?

– Да. И очень необычное, – ответил Спок, возвращаясь к работе.

* * *

Доктор Маккой вздрогнул, услышав свое имя, и весь подобрался, готовый к любой неожиданности.

– Что это? Я не сплю? – он осмотрелся по сторонам, как будто и в самом деле только что проснулся, и сообразил, что он все еще находится на мостике, под прицелом недоумевающих взглядов всех присутствующих на нем. А голос Чехова окончательно вернул его к действительности.

– Вас вызывает мистер Скотт.

– Да, Скотт, – отозвался Маккой. – Все в порядке.

Последовала пауза, а за ней вопрос:

– Доктор, это вы?

– А кто же еще?

– Мне нужно срочно проинформировать мистера Спока о состоянии ВОРБ-двигателей. Вы не скажете, где он?

– Скорее всего, сейчас он спит, – ответил Маккой, уличая сам себя, что уже второй раз говорит не правду. – Полагаю, что можно и мне доложить.

На этот раз пауза была более длительной, и Маккой хотел уже поинтересоваться, исправен ли интерком, что выглядело бы вполне нормально при всеобщей ненормальности.

– Вам? Доктор Маккой! – наконец-то разродился возмущением Скотт.

– Я несу определенную ответственность до возвращения Спока на капитанский мостик.

– Он назначил вас своим заместителем? – все гаммы ущемленного самолюбия слышались в этом гневном вопросе: вместо главного инженера кораблем управляет какой-то доктор!

– Не совсем так, – ответил Маккой, стараясь щадить самолюбие друга и не имея возможности объяснить ему, что это сделано для его же безопасности, для его будущего. – Это ненадолго – до тех пор, пока все не уладится. А в это время ты гораздо нужнее на своем месте.

– Сэр, – холодно отрезал Скотт, – я не сомневаюсь, что Спок знает, что он делает.

Интерком отключился. Маккой печально вздохнул: со Скоттом обошлось не легче, чем с Брайтвайтом… Не успел Скотт отвернуться от интеркома, как его взгляд скрестился со взглядом Брайтвайта. Скотт чувствовал себя преданным, был ошеломлен этим и не скрывал этого.

– Мне очень жаль вас, – искренне посочувствовал Брайтвайт.

– Не того жалеете, – ответил главный инженер. – Доктор Маккой прав. У меня совершенно нет времени. С двигателями еще работы и работы.

– Проклятье!. – заорал Брайтвайт. – Добровольно или по принуждению дует доктор в одну дуду со Споком, но они предали всех вас на этом корабле. А вы еще смеете оправдывать их!

– Я знаю их не один год, и у меня никогда не было причины не доверять им, – возразил Скотт, хоть обида и злоба переполняли его. Но он не знал, на кого он злится больше всего – на Маккоя, на Спока, на Брайтвайта, или на всех, вместе взятых? Ему вдруг вспомнился случай, когда он доверился и был жестоко обманут, и хоть случай тот был давний и не имел ничего общего с теперешней обидой, он подлил масла в огонь:

– Да. Тяжело все это. Брайтвайт накинулся на него:

– Неужели вы не понимаете, что отсутствие улик не оправдывает Спока, а лишь уличает его в тщательно продуманном замысле преступления. И теперь уже неважно, была или нет Флин сообщницей Спока и в какой степени виноват Маккой, хоть все равно они не стоят оправдания.

Скотт молча уставился в график ремонтных работ.

– Мистер Скотт, – доверительно окликнул его Иан. – Ну дайте вы хоть какое-нибудь объяснение тому, что происходит, и я буду безмерно благодарен вам.

– Меня не устраивает ваша версия, что три офицера Звездного Флота устроили заговор с целью захвата корабля и освобождения особо опасного преступника.

– Скотт! – умоляюще сложил руки Брайтвайт. – Оставьте, пожалуйста, свои причитания вашей бабушке. Вы же видите, что происходит.

– Да, вижу, – не сразу отозвался Скотт. – Может быть, в ваших словах есть какая-то правда, но я не понимаю, зачем им все это нужно. Ведь в любом случае – назначит Звездный Флот Спока командиром корабля или нет – пройдет достаточно много времени. И все это время корабль фактически будет находится в руках Спока. Зачем ему захватывать его? И какой смысл Маккою влезать в эту петлю? Занимаясь медициной, он так и останется доктором, никакое должностное повышение ему не светит. А насколько я знаю, он и не собирается бросать врачебную практику.

Иан вздохнул от отчаяния. Он не мог посвятить инженера во все свои подозрения, потому что знал, как трудно поверить в них далекому от преступных замыслов уму, – да его информация просто испугает занятого своими железяками Скотта, отшатнет от прокурора.

– У меня нет точных данных, что Маккой – добровольный участник заговора. Я даже не теряю надежды, что нам удастся его образумить и вернуть на свою сторону. Я мог бы сделать на его счет несколько предположений, но боюсь, что, они понравятся вам не больше, чем и мои подозрения. Но основной своей мыслью я все-таки поделюсь с вами: совершенно очевидно, что первоначальный план по освобождению Мордро претерпел неожиданные изменения, и они вынуждены действовать наобум. Отсюда и все несообразности в их действиях. Но самое плохое, что… В конечном итоге, как бы Спок того ни хотел, он никогда не получит под свое командование ни этот, ни другой корабль. А сейчас, как вы и говорите, «Энтерпрайз» в его руках, и он не намерен ждать, когда Звездный Флот оставит его ни с чем, утвердив в должности командира корабля нового капитана.

– Это безумие, да и команда этого не одобрит, – отмахнулся Скотт.

– Именно на это я и рассчитываю, мистер Скотт. Именно поэтому я обратился в первую очередь к вам.

– Даже так? – удивился инженер.

– Могу я рассчитывать на вашу помощь?

– Вы можете рассчитывать на меня только в том случае, если ищете правду, и больше вы от меня ничего не услышите.

 

Глава 6

Вечером в условленное время Маккой, непривычно волнуясь, пробирался в транспортный отсек, где он должен был встретиться со Споком.

Прошедший день был сплошным кошмаром. Спок крутился белкой в колесе, работая над преобразователем времени. Скотт открыто демонстрировал свое уязвленное самолюбие и не общался с ними, односложно отвечая только на рабочие вопросы. Иан Брайтвайт рыскал по всему кораблю и угрожал пытками каждому встречному, напуганный какими-то заговорами и тайнами, известными лишь одному ему.

Маккой усмехнулся, подумав о том, что будет делать молодой прокурор, когда узнает правду, но усмешка была с горьким оттенком.

Барри Аль Аурига был разъярен тем, что, собирая свидетельские показания об убийстве Кирка, он то и дело наталкивался на людей, уже обработанных Брайтвайтом и зараженных его предвзятостью. И одна из самых чудовищных предвзятостей заключалась в том, что командир Флин, погибшая при попытке спасти капитана, умудрилась составить заговор с целью убийства того же капитана.

Маккой и раньше подозревал, что Барри питал к своему командиру нечто большее, чем простое уважение, но умело скрывал свое чувство. И при всем его умении держать себя в руках, Маккой не сомневался, что Барри сорвется, если Брайтвайт еще раз встанет на его пути. А он непременно встанет, потому что никакие предупреждения не действовали на прокурора, – он совал свой нес повсюду, будоражил и без того взбудораженный экипаж нелепыми слухами и подозрениями. И ради спасения и корабля, и его экипажа, Маккою придется выполнить свою угрозу и арестовать прокурора.

Но Спок уже закончил работу над преобразователем времени, и, может быть, все волнения доктора были напрасными – ждать оставалось недолго. Он остановился в дверном проеме транспортного отсека, наблюдая за офицером по науке, который возился во внутренностях транспортатора. Дай бог, чтобы у Спока все получилось, тогда Маккою не надо будет заниматься не своим делом, арестовывая кого-то ради наведения какого-то порядка. Как только затея с преобразователем времени завершится успешно, все само собой станет на свои места без какого-либо вмешательства доктора. Дай-то бог! Спок заметил его присутствие.

– А, доктор Маккой, рад вас видеть, – он взял меньший из двух приборов, похоже, органического происхождения, присоединил его к модулю транспортатора.

Доктор подошел к нему поближе, спросил:

– Спок, а что произойдет с нами?

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Если вы вернетесь в прошлое и измените ход событий, то, может быть, мы и существовать не будем?

– Нет, мы будем существовать, доктор Маккой.

– Но не здесь, не сейчас, или будем делать не то, что делаем сейчас. Что случится с нашей вот этой теперешней версией или сущностью? Не исчезнем ли мы из этой жизни?

– Надеюсь, что ничего подобного не произойдет.

– А что же тогда произойдет?

– Ничего, – Спок закрыл панель, снова открыл ее, проверяя, как надежно скрыто новоявленное дополнение к транспортатору в необходимом для него месте. Маккой был расстроен.

– Видите ли, – попытался объяснить Спок. – Если у меня все получится так, как задумано, то та, всего лишь вероятная версия событий, вообще не произойдет. А мы с вами не исчезнем потому, что и не будем существовать в том, изначально не существующем потоке событий. Это очень просто и очень логично, – Ваша правда, – согласился Маккой и почувствовал, как от внезапного волнения пульс его лихорадочно зачастил, но в этот момент ему было не до повышенного давления.

– Так давайте поскорее проделаем это – и точка.

– Чем я и занимаюсь, – Спок подхватил за ремень больший прибор, похожий на гроздь янтарных ягод, повесил ремень на плечо. От легкого покачивания крупной грозди перед глазами доктора мелькали янтарные блики.

– Спок, постойте, а как вы вернетесь назад?

– Как только что вы проницательно заметили, при благоприятном исходе эксперимента мне не надо будет возвращаться назад – с ослаблением энергии посылающего луча я буду просто вытеснен в свое время. Но если даже мне придется возвращаться самостоятельно, для этого потребуется гораздо меньше энергии – силового поля преобразователя будет вполне достаточно.

– А где мне лучше всего ждать, здесь или где то еще? И вы вернетесь сразу же после… – Маккой не смог подобрать слова для точного определения времени возвращения, – или раньше этого времени? Когда вас ждать?

– Я постараюсь вернуться раньше того времени, в котором я вас покину, – с необычайной торжественностью сказал Спок. – Да, это будет захватывающий эксперимент, – он выдержал паузу и обратил внимание на прибор. – Не так уж сложно рассчитать, что я буду отсутствовать ровно столько времени, сколько я проведу его в прошлом. А я надеюсь управиться за час.

– Хорошо! Я постараюсь быть здесь к тому времени.

– Доктор Маккой, если я буду отсутствовать неоправданно долго, необходимо, чтобы я или то, что останется от меня, было все-таки возвращено в наше время. В противном случае конфликт между тем, где я есть и где я должен быть, создаст массу затруднений, и возникнет возможность губительного парадокса. Он показал кнопку на приборе, вмонтированном в транспортатор.

– Вот этот запасной преобразователь времени вернет меня назад. Все, что от вас требуется, так это – включить его. Но должен предупредить, что его сигнал не может быть направлен точно, поэтому маловероятно, что я останусь жив, если даже прибуду сюда.

– Тогда я и не притронусь к нему!

– Вы притронетесь. Если меня не будет в течение дня, вы нажмете эту кнопку.

– Хорошо, мистер Спок. Вулканец ступил на платформу транспортатора.

– До свидания, мистер Спок. Счастливого пути! Удачи!

Спок нажал кнопку на своем приборе. Транспортатор ожил, но вместо обычного мерцающего луча, окутывающего фигуру, вспыхнул яркий, похожий на радугу, свет. Освещение погасло, потом затих мягкий, привычный, шум вентилятора, и корабль погрузился не только в темноту, но и в безмолвие. А Маккой подумал, что взрыв и ослепил, и оглушил его. «Энтерпрайз» остался без энергии.

* * *

Как только прекратилась подача энергии, Иан Брайтвайт сообразил, что произошло нечто похожее было и на Алеф Прайме, когда доктор начал экспериментировать со своим изобретением. С того эксперимента и началась новая жизнь прокурора Брайтвайта, состоявшая из сплошных расследований сложнейших хитросплетений заговоров, убийств, террора и предательства. И сейчас он проклинал себя и за собственную недооценку Мордро и Спока, и за свою мягкотелость, не позволявшую ему более жестко взяться за дело. Будь он хоть чуточку последовательнее в своих действиях, он бы давно уже вызвал гражданскую полицию с Алеф Прайма, давно бы связался со Звездным Флотом. Но он упорно пытался сохранить в тайне открытие Мордро, как и предписывалось ему, хоть он и не понимал, какой смысл был в засекречивании исследований, которые уже были опубликованы и известны всей Федерации?

Аварийные генераторы постепенно набрали мощность и возобновили подачу энергии, погрузив корабль в непривычный полумрак. Иан бежал по коридору к каюте доктора Мордро, уверенный в том, что преобразователь времени был использован для того, чтобы освободить преступника-профессора из мнимого заключения, в котором он якобы находился на «Энтерпрайзе». А думал он о том, сколько времени займет поворот с курса на Рехаб 7, с курса на реабилитационную колонию? И вдруг он осознал, что это, может быть, уже произошло, и никто, «кроме главного инженера не сможет сказать ему об этом достаточно убедительно.

«И сколько времени потребуется заговорщикам, чтобы окончательно решить нашу судьбу? – спрашивал он сам себя. – Какая участь нам всем уготована: быть проданными клингонам или ромуланцам в качестве заложников или судьба корабля и его экипажа решена более определенно?» Но лишь в одном Иан Брайтвайт не сомневался: попади в его руки корабль, подобный «Энтерпрайзу», он бы его не променял ни на какие сокровища.

В точке пересечения двух коридоров он вдруг остановился: а зачем он, собственно говоря, спешит к каюте Мордро? – и дураку понятно, что его там нет, Спок его уже освободил. Но чтобы вынести профессора за пределы «Энтерпрайза», необходимо использовать транспортатор, усиленный к тому же преобразователем. И если есть шанс перехватить преступников, то только в одном месте – в транспортном отсеке. Надо спешить.

Круто развернувшись, Иан побежал в обратном направлении. Ослепленный неожиданной вспышкой над транспортатором, доктор Маккой осторожно приоткрыл один глаз, затем другой. Ничего не видя в темноте, он подумал было, что, может быть, ничего и не произошло из того, что они задумали, а свет погас по какой-то другой причине.

– Мистер Спок? – позвал он и не дождался ответа. А его глаза, привыкающие к темноте, различили светящуюся шкалу на панели транспортатора, от нее, прямо на его руки падали странные серебристые блики. Он отступил в тень и стоял тихо, выжидая, что же дальше произойдет. Тускло засветились аварийные источники света, темнота рассеялась, уступив место сумраку.

Откуда-то доносились встревоженные крики членов экипажа, но это была обычная реакция на редкие отключения энергообеспечения. И винить кого-либо за подобную реакцию бессмысленно Маккой знал, что происходит, и все равно ему было не по себе.

Еще раз глянув на платформу транспортатора, он решил, что лучше будет вернуться сюда через час, походя занимаясь каким-никаким делом, а не изводя себя ожиданием. У выхода он нос к носу столкнулся с Брайтвайтом.

– Проклятье! – развел руками Иан и заступил доктору дорогу. Он был на голову выше Маккоя и на двадцать лет моложе.

– Еще не поздно, доктор, – угрожающе произнес прокурор. – Я знаю, что произошло вчера ночью, и знаю, в каком состоянии вы были. Вы просто потеряли голову…

– О чем вы говорите?

– Я не спал, когда капитан Кирк умер. Я видел, как вы спорили со Споком, и знаю, что вы не хотели исполнять его требование.

Маккой остолбенело уставился на Брайтвайта.

– Я не могу обещать вам неприкосновенность после того, что я видел вчера ночью, – он схватил Маккоя за плечо. – Но я хорошо понимаю, какое давление можно выдержать, а какое нет. Вы сопротивлялись, как могли, я видел, как вы бросились на него с кулаками. И я клянусь, что сделаю все возможное, чтобы избавить вас от смертной казни, если вы поможете мне. Маккой вышел из столбняка, вздрогнул, словно встряхнулся после того, как его с головы до ног обдали ледяной водой.

Так вот оно что! Они охотятся не за убийцей капитана Кирка, они готовы снять обвинение с Мандэлы Флин они перестанут талдычить о мифических заговорщиках, как только заполучат в свои руки Спока и меня?

– Что вы сказали? – с нескрываемой угрозой спросил Маккой. – Вы сказали, что думаете, будто Кирка… вы это сказали?

– Капитан Кирк был еще жив. Я видел, как вы отключили систему жизнеобеспечения.

– Он был мертв, Иан, – устало ответил доктор, начиная, кажется, что-то понимать. – Его мозг был мертв уже тогда, когда я забирал его с капитанского мостика. Просто я не хотел признавать его смерти. Именно об этом мы и спорили со Споком. Я не хотел признавать свое бессилие, я не мог примириться с тем, что он мертв.

Брайтвайт был слегка поколеблен в своей уверенности:

– Вы были настолько пьяны, что вряд ли могли отличить живого от мертвого.

– Даже если бы я был мертвецки пьян, я все равно услышал бы сигналы сенсора мозговых импульсов. О, боже мой! Да я прислушивался к ним час за часом!

Брайтвайт задумчиво глядел на доктора сверху вниз.

– Я хотел бы поверить вам. Но почему вы проделали все это ночью, не получив согласия его семьи или хотя бы душеприказчика.

– Единственный член его семьи – это несовершеннолетний племянник. А его душеприказчика вы видите перед собой. Если хотите, можете ознакомиться с его завещанием. В нем капитан сам просил не продлевать его жизнь, если нет шансов на спасение. Я вопреки его воле в течение нескольких часов пытался что-то сделать, пытался обмануть сам себя, пытался доказать себе, что его еще можно спасти. А это нечестно по отношению к любому человеку, а уж по отношению к Кирку и подавно.

Брайтвайт освободил доктору дорогу, но пошел по коридору вслед за ним, донимая разговором:

– Недостаток энергии – это результат использования изобретения Мордро. Доктор постарался не услышать его слов.

– Доктор Маккой, я готов поверить вашему рассказу о деле капитана Кирка, но, пожалуйста, поверьте и вы мне. Доверьтесь – мы же не враги. Признайтесь, куда и когда вы отправили Спока и Мордро?

– Я никуда и никогда их не отправлял. И что вы имеете в виду, говоря, «когда» и «куда»? Путешествие во времени? Но это самое безумное предположение из всех слышанных на моем веку. Я уже говорил вам, что пока Спок спит, нет никакой возможности поговорить с ним. А доктор Мордро находится в своей каюте. Почему бы вам не пойти к нему и не поговорить с ним на тему путешествий?

Маккой был слишком поглощен своими мыслями, чтобы заметить злобную гримасу, перекосившую лицо Брайтвайта, когда доктор вновь заговорил о мнимом сне Спока. Ложь была наскоро сметана белыми нитками, видными издалека, но Брайтвайт видел и свои собственные ошибки. В этой чрезвычайно запутанной ситуации он с самого начала оказался не на высоте – был слишком щепетилен, старался из превышать своих полномочий перед лицом смертельной угрозы. Вот и остался один на один со своей щепетильностью, а преступники делают свое дело.

«Как ты наивен, Иан», – укорил он сам себя, а вслух сказал:

– Хорошо, я проверю доктора Мордро, но и вы пойдете вместе со мной.

Кажется, он начал исправлять свои ошибки, перестав доверять доктору Маккою, не имея веских доказательств его невиновности.

– Как вам будет угодно, – безразлично согласился Маккой. Он все еще не пришел в себя – он только что как бы заново пережил смерть Джима, и реальность этого переживания, реальность смерти отодвинули затею Спока в область несбыточной химеры. Вдвоем они пошли к каюте Мордро.

С каждым шагом доктор все больше приходил в себя и все сильней злился на прокурора. Он сомневался, что увиденный наяву Мордро успокоит подозрительность молодого выскочки от юриспруденции, – вслед за Мордро Брайтвайт захочет увидеть и Спока. И доктору ничего не оставалось делать – волей-неволей приходилось тянуть время, чтобы Спок смог закончить свою работу.

У каюты Мордро Барри Аль Аурига беседовал с двумя другими охранниками. Все трое вопросительно уставились на подошедших.

– Мы пришли навестить доктора Мордро, если, конечно, он на месте, – многозначительно заявил прокурор.

Аль Аурига нахмурился, но сдержал себя и ответил:

– Да, он на месте.

– Откройте дверь, – приказал прокурор.

– Не торопись, Барри, – сказал в свою очередь доктор, и все с удивлением посмотрели на него, а Брайтвайт побледнел.

– Я был прав! – прошипел он в лицо Маккоя.

– Вы…

– А вы мне слишком надоели, – прервал его доктор. – Барри, не сочтите за труд взять мистера Брайтвайта под стражу и запереть его до тех пор, пока он не научится, как себя вести в приличном обществе.

– Доктор Маккой, – просиял Аль Аурига. – С большим удовольствием.

– Только полегче обращайтесь, прошу вас.

– Я буду носиться с ним, как с драгоценной фарфоровой статуэткой!

Иан попытался было увернуться от огромного офицера безопасности, но наткнулся на двух стоявших позади охранников.

– Вы не понимаете, что вы делаете! – закричал он. – Мордро сбежал! А Спок и Маккой помогли ему! – Иану пришлось высоко задрать голову, чтобы найти взгляд Аль Ауриги. Он давно уже не встречался с человеком выше себя ростом и с каким-то ужасом смотрел на нависшую над ним тяжеловесную фигуру. Но не умолкал. Прижавшись спиной к переборке, продолжал выкрикивать:

– Это они убили Кирка! А бывший командир службы безопасности помогала им. Но слишком много затребовала за свою помощь, поэтому они и ее убили. Аль Аурига шагнул вперед и схватил Иана за горло.

– Барри, – предостерег его Маккой.

– Не беспокойтесь, я не покалечу этого… – голос его дрогнул. – Но если он скажет еще хотя бы слово о…

Он сделал еще один шаг, вплотную приблизившись к Брайтвайту, и пронзая его своим огненным взглядом, предупредил:

– Послушай ты, кто бы ты ни был, но если ты скажешь еще хотя бы полслова против Мандэлы, я задушу тебя вот этими своими руками.

Брайтвайт, сжав челюсти, без всякой боязни выслушал Аль Ауригу.

«Да-а, – подумал Маккой, – характера ему не занимать. Надо будет обязательно сказать ему об этом».

Барри кивком головы приказал прокурору следовать вперед, и двинулся вслед за ним. Когда они скрылись за углом коридора, Маккой подумал, что эти двое действительно не скажут друг другу ни полслова.

* * *

Спок материализовался на платформе во вспышке радужного света. Он помедлил, прежде чем сойти вниз, – перемещение переносило его не только сквозь время и пространство, но и через все искажения космоса, и жестоко обращалось с ним. Все тело его ломило, каждый мускул скручивало от боли.

И ему потребовалось больше обычного времени, чтобы успокоить боль. А когда он попытался сделать шаг, то едва не упал – так одеревенели его ноги. Но он все-таки сделал этот шаг, сойдя с платформы, и стоял, покачиваясь, с трудом сохраняя равновесие.

– Мистер Спок?

Спок замер от неожиданности, а потом как можно спокойнее повернулся лицом к главному инженеру, пряча за спиной преобразователь времени.

– Мистер Скотт, я… я ждал вас.

– Вы меня вызывали? С вами все в порядке? Что-то случилось с транспортатором?

И Спок сказал первое, что пришло ему в голову, лишь много позже осознав, что он сказал Скотту то, что, как утверждал Скотт, Спок сказал ему в транспортном отсеке:

– Я просто заметил незначительные колебания в работе транспортатора. Они могут стать причиной для жалоб.

– Я могу помочь вам, как только доложу капитану о состоянии двигателей, – хмуро предложил Скотт.

– В этом нет никакой необходимости. Работа уже почти закончена, – он не тронулся с места. Скотт чуть подзадержался в дверном проеме, пожал плечами и оставил Спока одного.

Вулканец выжидал. Главный инженер должен сейчас войти в лифт вместе с Брайтвайтом и капитаном, выйти с ними на капитанский мостик и во время доклада капитану увидеть его, Спока, и затеять с ним спор. Затем он должен пройти в обратном направлении, бормоча проклятия на шотландском диалекте.

И как только Скотт второй раз скроется из глаз, Споку надо незаметно войти в лифт, поджидая сумасшедшего Мордро из будущего и преградить ему дорогу на мостик.

Спок дотронулся до своего фазера. Конечно, он предпочел бы не пускать его в ход, но ничем иным Мордро нельзя остановить – его надо не только остановить, но и уничтожить, иначе он будет возвращаться снова и снова – и снова и снова убивать Кирка.

Спок прокрался к лифту, зашел за угол кабины и, притаившись в тени, принялся терпеливо ждать.

– А-а, Спок! Я думал, вы придете сюда после меня.

Вулканец резко развернулся и лицом к лицу встретился с Мордро – с тем самым, лишь слегка постаревшим Джорджем Мордро, который уже появлялся на капитанском мостике «Энтерпрайза». На нем был тот же светло-коричневый костюм арестанта, что и на втором его «я», запертым сейчас в каюте, в руках он держал пистолет, которым хотел воспользоваться через несколько минут.

– Поверьте, я вовсе не хотел впутывать вас в это дело, но мне надо было убрать вас подальше от этой проклятой аномалии, возле которой вы один принесли мне больше хлопот, чем Брайтвайт, Кирк вместе со всей Федерацией.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, доктор Мордро? – Спок незаметно потянулся рукой к фазеру. Доктор угрожающе поднял пистолет:

– Пожалуйста, не делайте этого – не доводите меня до крайности. Я никогда не помышлял причинить кому-либо вред, я всего лишь попытался отвести от себя беду. Но вы не имеете представления, до какой степени все перепуталось. Вы совершили всего лишь одно перемещение во времени, а оно повлекло за собой целую цепь других, которых вы не смогли предусмотреть и не сможете предотвратить.

– Профессор, вы слишком взволнованы. Остыньте слегка – и вы поймете, что вам гораздо логичней отказаться от ваших первоначальных намерений. Вы же сами только что сказали, сколько нежелательных событий вы можете вызвать.

– Ну, уж нет! Вы меня не так поняли – это событие остановит все другие.

И последние слова Мордро, и безумный блеск его глаз убедили Спока, что перед ним стоит не гениальный ученый, а маньяк-убийца, которого не остановить словами.

Вулканец отпрыгнул в сторону и выхватил фазер. Но прежде чем успел прицелиться, услышал выстрел из пистолета. Удар в голову отбросил его к переборке и свалил с ног. Уже в падении Спок попытался прицелиться и… потерял сознание. А когда открыл глаза, увидел перед собой мутную пелену тумана.

Это был верный симптом «паутины». Офицер по науке знал, что ему угрожает, но попытался думать не о подступавшей к нему смерти, а о том, как остановить Мордро, как спасти Кирка. Вдруг он почувствовал легкое прикосновение к своей ладони чего-то очень тонкого, нежного и сквозь застилающий глаза туман разглядел острый усик присоски, готовый впиться ему в руку.

Спок откатился в сторону, с трудом привстал на колени, окрашивая палубу зелеными пятнами крови, стекающей с его виска. Не трогая рану, он протер сухим рукавом глаза и стал гораздо лучше видеть.

Пуля-«паутина» застряла в переборке. Но она помнила, что уже коснулась живого тела, и медленно сползала вниз в поисках пищи для себя. Из небольшого вмятого в переборку клубка одна за другой вытягивались серебристые нити щупалец и, переливаясь на свету, выбрасывая из себя тончайшие усики присосок, тянулись туда, где только что был Спок. Клубок «паутины» почти весь размотался, превратился в шевелящееся месиво, которое вдруг конвульсивно дернулось и застыло – упустив добычу, «паутина» умерла, превратившись в безобидную путаницу серебристых нитей.

Кое-как обтерев лицо, Спок сосредоточился на остановке кровотечения и вспотел от напряжения. А Мордро уже приближался к мостику. Подобрав оброненный им фазер, вулканец бежал к запасному лифту, ни от кого не скрываясь; не беспокоясь, что кто-то увидит его заинтересуется, откуда и куда спешит он в таком виде.

До прибытия лифта прошла, кажется, целая вечность. А заскочив в кабину и нажав кнопку мостика, Спок пережил еще одну вечность – вечность медленного подъема. Наконец лифт остановился, двери его раскрылись.

Шагнув на мостик, Спок замер: в нос шибануло запахом человеческой крови, он услышал тяжелое, прерывистое дыхание смертельно раненного друга, увидел склоненного над Кирком Маккоя, пытавшегося предотвратить непредотвратимое.

Никто не смотрел в сторону открытого лифта, и вулканец заново пережил панику и неразбериху, боль и отчаяние – всю несуразицу, завладевшую капитанским мостиком. Разум его соединился с разумом Кирка, и угасающее сознание Кирка потянуло в омут смерти и сознание Спока. Роль постороннего наблюдателя не удалась, и первый офицер умирал вместе со своим капитаном.

– Спок?

– Я здесь, Джим…

Спок так никогда и не узнал, слышал ли слова умирающего друга на самом деле или воспроизводил их своим разумом, отвечал ли сам вслух, или мысленно, в последний раз пытался что-то сделать.

– Спок, позаботься о моем корабле…

– Джим…

Агонизирующим усилием, боясь, что уже опоздал, Кирк оттолкнулся от Спока и с ужасом погрузился в одиночество смерти. Толчок отдачи от внезапно прерванной связи отбросил вулканца к перилам, где он и осел наземь. Кирк и Спок были навсегда разделены.

Когда за ним закрылись двери лифта, Спок окончательно осознал, что он находится в прошлом. Его охватила нервная дрожь, а лифт спокойно дожидался команды, готовый доставить его на любую палубу. Но Кирк был мертв, и в этом прошлом Споку нечего было делать.

Дрожащей рукой нащупав кнопку преобразователя, он нажал ее, чтобы вернуться в настоящее время, и исчез в временном потоке.

Мощный рывок заново перенес его сквозь космос, вызывая все ту же боль во всем теле. Материализовавшись на платформе транспортатора, он с трудом удержался на ногах. Маккой поддержал его.

– Что случилось, Спок?

– Мордро опередил меня, – ответил Спок охрипшим голосом. – Я видел, как Джим умирал.

Маккой пытался сообразить, что им теперь делать.

– Пойдем. Прежде всего надо привести тебя в порядок, – положив руку на плечо Спока, он помог ему сойти с платформы и убраться из транспортного отсека.

– Мистер Спок, что случилось? – воскликнула Кристина Чэпел, увидев его залитое кровью лицо, рубашку, испачканную зелеными пятнами уже запекшейся крови.

– Он, упал с кровати, – буркнул в ответ Маккой, но тут же спохватился и сменил тон. – Прошу прощения. Я не хотел вас обидеть. Подготовьте, пожалуйста, необходимые инструменты и постарайтесь найти гибрид искусственной кожи.

Пока он усаживал Спока, Чэпел принесла лоток с инструментами и, не говоря ни слова, поставила его на стол.

«М-да, – подумал Маккой, – так мне и надо, я заслужил ее холод».

Доктор отстегнул преобразователь от ремня, перекинутого через шею Спока, отложил его в сторону и принялся вытирать кровь с лица и с виска.

– Что произошло? Это похоже на касательное пулевое ранение.

– Так оно и есть, – Спок старался не встречаться взглядом с глазами доктора. – Я столкнулся с Мордро из будущего и не смог остановить его.

– Похоже, что он чуть было не остановил вас, – Маккой начал сознавать, что произошло. – Он стрелял в вас из того же пистолета?

Спок кивнул.

– Но ты видел действительно его?

– Да.

– Ты уверен?

– Что он из будущего? Да, доктор. На этот раз у меня было больше времени на знакомство с ним. Он был… другим доктором Мордро. С неожиданным лукавством Спок посмотрел на Маккоя и спросил:

– Вы сомневаетесь в моих словах?

– Да неплохо было бы иметь хоть какие-то подтверждения.

Спок помолчал, пока Маккой обрабатывал его рану, а потом сказал:

– Мне снова надо вернуться назад.

Маккой начал было протестовать, но что бы он ни говорил, начиная с того., что Спок потерял добрый литр крови, что они оба находятся под подозрением в убийстве, предательстве, в исследованиях запрещенного оружия, – ничто не могло заставить Спока дожидаться полного выздоровления. Да и Маккой понимал, что их единственный шанс заключен в повторной попытке Спока остановить сумасшедшего Мордро, и он готов был прикрыть исчезновение вулканца, дать ему время, чтобы в свое время посмеяться над всем, сейчас происходящим.

– Вы собираетесь вернуться в то же самое время?

– Нет, – ответил Спок. – Мордро из будущего кое о чем проговорился. Ну, о том, что мои наблюдения за аномалией создали какие-то неудобства для него, и он отозвал «Энтерпрайз» на Алеф Прайм.

– Вы хотите сказать, что не Звездный Флот и не Брайтвайт отозвали нас от аномалии, а что это сделал Мордро?

– Будущий Мордро. Я хорошо рассмотрел его.

– А сможете ли вы добраться так далеко? Расстояние солидное и потребует много времени, а энергии и того больше – «Энтерпрайз» на несколько минут превратится в кусок металлолома.

– Если я не получу энергию от ВОРБ-двигателей, то разверну корабль на обратный курс и вернусь на Алеф – на те координаты, откуда поступил сигнал.

Вошла Кристина Чэпел и положила на стол пакет с искусственной кожей. Спок и Маккой прервали разговор, а она как-то странно посмотрела на них и вышла с независимым видом.

– Скотт не придет в восторг ни от одного варианта. И как мы будем объяснять наши действия?

– А я и не намерен посвящать мистера Скотта в свои планы. Если он отремонтировал хотя бы один ВОРБ-двигатель, нам не потребуется его разрешения, а отчитываться перед главным инженером я не намерен.

Маккой вскрыл пакет и стерильным пинцетом достал из него небольшой клочок искусственной кожи. Впервые в своей практике он применял ее на живом человеке не совсем обычного происхождения. Хоть кожа была рассчитана как на землян, так и на вулканцев, иммунные системы у них были разные. Не исключалась возможность отторжения, но приходилось рисковать. Доктор прикрыл кожей рваную полосу раны, поверх кожи наложил пластырь.

– Почти незаметно, – с удовлетворением заметил он. – Мне было бы интересно понаблюдать за вами изо дня в день и… – доктор осекся, увидев приподнятую бровь Спока. – И верно, я забыл, что ни вас, ни меня здесь не будет. Остается только надеяться.

Спок встал и объявил:

– Мне надо справиться о ВОРБ-двигателях.

– Вы что, забыли, что вы спите? – вскинулся Маккой. Поймите, что это мой приказ. И приступая к исполнению, ложитесь прямо здесь. Не шевелитесь, пока я не вернусь. Я сам наведу справки о ВОРБ-двигателях и принесу вам чистую одежду. Окажите мне любезность и отдайте распоряжение компьютеру пропустить меня в вашу каюту, чтобы я не возился с замком.

– Компьютер не откроет вам мою каюту.

– Почему?

– Моя каюта не заперта. Вулканцы не знают замков.

– Но вы же не на Вулкане.

– Понимаю, но не вижу причин, чтобы изменять своим привычкам. Это касается не только замков, но и всего остального.

Маккой неодобрительно посмотрел на Спока.

– Подавляющее большинство на «Энтерпрайзе» – честные люди, но мне кажется, вы искушаете судьбу.

– Судьба здесь ни при чем. Я давно уже заметил, что люди ведут себя так, как от них ожидаешь.

– Да, большинство из нас, но все-таки…

– Доктор, неужели у нас есть время для философских дискуссий?

– Вероятно, нет, – неохотно признался Маккой, намереваясь при первой же возможности вернуться к этой дискуссии, но потом сообразил, что если ничего страшного не произойдет, то и повода для этой дискуссии не будет. – А потому прилягте, отдохните. Слышите? Я скоро вернусь.

После ухода Маккоя Спок прилег на койку. Ему все еще нельзя было спать, но отдых был крайне необходим. Он не замечал боли, и это было сигналом физиологической опасности. Дав отдых своему телу и не давая дремать разуму, Спок размышлял о причинах странных совпадений, которые только теперь стали проясняться.

«Энтерпрайз» был вызван на Алеф Прайм не случайно – это сделал доктор Мордро. А значит, была какая-то неразрывная связь между экспериментами профессора и эффектом энтропии, который обнаружил Спок, наблюдая за аномалией.

И вдруг его осенило, да не осенило, а ослепило вспышкой электрического разряда, и он понял, как его открытие энтропии соотносится с работой доктора Мордро. Он столкнулся с профессором на прямом, а не побочном, результате перемещения в четвертом измерении. Образовавшаяся аномалия была всего лишь наглядной демонстрацией тех изменений в космосе, которые возникли после одностороннего перемещения во времени друзей доктора Мордро.

Спок даже удивился, почему он раньше не мог понять этого. Или сказался его чисто земной взгляд на происходящее, или связь между сложнейшими явлениями была настолько простой, что на нее трудно было обратить внимание? Но теоретически связь, между аномалией и возможностью путешествия во времени или наоборот – между путешествием во времени и образованием этой аномалии – была известна уже много веков. Открытие этого взаимного влияния предшествовало открытию принципов надмежзвездного путешествия практически во всех технологически развитых цивилизациях. Но эффект энтропии был чем-то совершенно новым, он предупреждал об опасности мнимой простоты временного перемещения. Из всего этого следовал один вывод: друзья Мордро должны быть возвращены в свое время, а та рана, которая образовалась в результате их перемещения, – рана открытого космоса – нуждалась в лечении.

Спок не мог предугадать, как сам Мордро воспримет эту информацию, поверит ли ей. Скорее всего, не захочет и задумываться над ней, приняв ее за очередную попытку заставить его отказаться от своих друзей. И вулканец осознал, какие высокие ставки были в этой, не им начатой, игре, в которой на карту была поставлена его честь.

* * *

Маккой добрался до инженерного отсека, насыщенного запахами озона, изоляционных материалов и расплавленных проводников. Скотт сидел в своем кубрике, склонившись над компьютером.

«Если бы дела были просто плохи, Скотт сейчас приводил бы их в надлежащий порядок, но если он предварительно советуется с компьютером, значит, дела очень плохи», – оценил ситуацию доктор.

– Привет, мистер Скотт, – как можно непринужденней поздоровался он.

Ответом ему было молчание и такой резкий поворот вращающегося кресла, что Маккой услышал хруст в левой руке главного инженера, которой он оттолкнулся от корпуса компьютера.

– Скотти, – почти по-отечески спросил доктор, что случилось?

– Ничего, – отрезал Скотт.

– Послушай, ты из-за этого глупого назначения. Так я его не добивался и уверен, что Спок не думал тебя обижать. Он просто сделал наиболее целесообразное, с его точки зрения, назначение.

– Ну и отлично! А я здесь при чем? Что вам от меня нужно? У меня нет времени на пустые разговоры, на выяснение отношений.

«О-о, гордец! – подумал Маккой. – Тебя не волнуют наши отношения? Тебе нужна официальность? Давай поиграем в нее и посмотрим, кто кого переиграет».

– Я это вижу, мистер Скотт, и не займу вашего драгоценного времени. Мне требуется информация о состоянии двигателей – импульсных и ВОРБ.

Скотт был ошарашен, не понимая, что происходит: то ли ему напоминают о сиюминутной ситуации в должностных отношениях, то ли разыгрывают, спрашивая о том, что медика никак не может интересовать. Маккою тоже было не по себе: а вдруг он своей болтовней оторвал инженера от действительно важного дела и дал лишний повод для всплеска его обычной раздражительности? Но у него, как и у Скотта, тоже не было времени ублажать чье бы то ни было больное самолюбие.

– Импульсные двигатели уже функционируют, – доложил Скотт. – Если мои люди смогут поработать над ними еще какое-то время, мы сумеем замедлить скорость на повороте к Рехаб 7. Но вся инженерная команда работает сверхурочно вот уже несколько дней.

– Вы можете объяснить причину утечки энергии? – спросил Маккой, предполагая, что Скотт ждет этого вопроса.

– Утечка? Я бы не сказал. Похоже, что кто-то перекачал через транспортатор огромное количество энергии и выбросил ее в космос.

– Это невозможно, – поспешно возразил Маккой, пытаясь отвести инженера в сторону от ненужной ему информации. – В таком выбросе нет никакого смысла.

– Есть смысл, – многозначительно ответил Скотт, – Так как насчет ВОРБ-двигателей? – увильнул доктор от скользкой темы.

– Мы не успеем затормозить, двигаясь на ВОРБ-двигателях.

– Я спрашиваю не об этом. Если я поднимусь на капитанский мостик и запрошу движения на ВОРБ-скорости… ну, скажем, к Арктуру, я смогу заполучить эту скорость?

Скотт открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и, пробормотав нечто неудобопроизносимое, четко ответил:

– Да, конечно.

– Благодарю вас, мистер Скотт. Именно это мне и надо было знать.

* * *

Маккой сообразил, что Спок будет выглядеть слишком подозрительно, появившись на Алеф Прайме в форме офицера Звездного Флота. Ведь он появится на станции раньше, чем туда прибудет «Энтерпрайз». И было сверхглупостью, если бы его арестовали, а то и судили как дезертира.

Доктор чувствовал себя не очень хорошо, роясь в гардеробе Спока, но что надо, то надо. Наконец он нашел то, что меньше всего было похожим на военную форму. На всякий случай прихватив еще несколько туник и рубашек, он направился в лазарет, выставив напоказ свежие рубашки, чтобы удовлетворить любопытство всякого встречного и избежать вопросов.

– Спок?

Вулканец сидел в полумраке палаты, бодрствующий и собранный, без какого-нибудь следа недавнего изнеможения. Доктор смотрел его висок – искусственная кожа приживалась просто отлично.

– Вот подходящая одежда для вас, – Маккой протянул темно-коричневую тунику. – По крайней мере, она менее заметна, чем голубая форма офицера космического корабля.

Спок принял рубашку с легкой усмешкой на губах, но ничего не сказал о выборе Маккоя.

– Как насчет ВОРБ-двигателей? – спросил он. – Они в рабочем состоянии?

– Скотт утверждает, что да.

Слежавшаяся чистая рубашка была сшита из шелковистой ткани широкого покроя и отделана золотом на рукавах и по воротнику. Спок тут же надел ее.

– Что-то я не видел на вас этой рубашки?

– Для «Энтерпрайза» – малоподходящая форма.

– Зато хорошо смотрится и под цвет вашим глазам.

Спок взял преобразователь времени и встал.

– Рад удовлетворить ваше любопытство – эту рубашку подарила мне моя мать, – обойдя доктора, он вышел из лазарета. Доктор поторопился не отстать от него.

– Вам не обязательно сопровождать меня, доктор Маккой, – перекинув через плечо ремень преобразователя, офицер по науке, не убавляя шаг, стал медленно нажимать кнопку.

– Как долго вас не будет на этот раз? Спок задумался.

– Трудно сказать, – нерешительно ответил он. – Даже приблизительно.

– Вызываю доктора Маккоя! – произнес корабельный компьютер. – К нам приближается корабль. Пожалуйста, прибудьте на мостик.

– Только не сейчас! – воскликнул Маккой.

– Будет лучше, если вы ответите. Не исключено, что возникнет еще более серьезный перерыв в подаче энергии. Поэтому вам просто необходимо находиться на мостике… Поверьте, нам не надо прощаться.

– Хорошо, – ответил доктор, поняв, что и действительно нет никакой причины сопровождать Спока до транспортного отсека. – И все-таки, если я смогу вас встретить, сколько времени придется мне ждать на этот раз?

– Не менее двенадцати, но не более четырнадцати часов. В противном случае у преобразователя времени не хватит энергии доставить меня домой через то расстояние, которое к тому времени преодолеет корабль.

– Боже мой, есть опасность материализоваться в открытом космосе?

– Вполне возможно. Хотя, скорее всего, луч возврата рассеется в глубине межзвездного пространства.

– Тоже мне разница! – пробормотал Маккой и напомнил, скорее, сам себе:

– Значит, не больше четырнадцати часов.

– Доктора Маккоя вызывает мостик, – снова произнес компьютер. – Доктор Маккой, пожалуйста, ответьте.

– Или мне кажется, или действительно у компьютера сдали нервы, и он вкатывается на истерику.

– Видимо, у компьютера не в порядке низкие частоты, – заметил Спок. – К сожалению, у меня нет возможности устранить повреждения, вызванные, по-видимому, отключением энергии.

– Пренебрегаете своими прямыми обязанностями, – укорил Маккой и, прежде чем вулканец смог серьезно ответить на его шутку, добавил:

– Прошу прощения, но я и сам стал слишком истеричен.

– Ответьте мостику, доктор, – вулканец круто развернулся и пошел к транспортному отсеку.

– Приближается летательный предмет неопознанного назначения, – предупредил компьютер. – Приготовить фазеры.

– Этого еще не хватало, – всплеснул руками доктор и побежал на капитанский мостик.

На полпути к транспортатору Спок приостановился, задумался. Он может вернуться на Алеф Прайм и помешать отзыву «Энтерпрайза» с орбиты аномалии. Но он может еще раз поговорить с доктором Мордро, – привести ему доказательства, которые убедят Мордро освободить Спока от данного им обещания. Это было бы наилучшим выходом из создавшегося положения.

В это время на капитанском мостике доктор Маккой отключил автоматику наведения фазеров на цель: неизвестное судно приблизилось настолько, что его можно было разглядеть на экране без всякого увеличения. Оно было небольшим по размеру, но очень маневренным, схожим с серебристым пятном на фоне звездного неба.

– Кто это? И откуда они? У Маккоя мелькнула мысль, что Брайтвайт умудрился вызвать с Алеф Прайма себе подмогу и свалить ему на голову лишние хлопоты. И посоветоваться было не с кем – ни Чехова, ни Ухуры не было на мостике, а имена сменивших их молодых офицеров он пока не знал.

– Мы приняли сообщение, – объявил заместитель офицера по связи.

– Дайте его на экран. Экран засветился, и на нем появилась Хантер. За ее спиной виден был Зулу – молчаливый, мрачный, с печальными глазами. Хантер и сама выглядела не лучше. Маккой понимал ее состояние, он уже пережил его в ночь, когда умер Джим. Как ему хотелось сказать им, что все будет хорошо, все станет на свои места.

Но ничего не происходило, ничего не менялось. В подаче энергии не было никаких сбоев. Где же Спок? «Неужели все так и пойдет своим чередом, без всяких изменений? Джим Кирк и Мандэла Флин так и останутся мертвыми, а если Споку и удастся что-либо сделать, так это будет опять какая-нибудь версия происходящего. Глаза Маккоя наполнились слезами – неопределенность усиливала чувство безнадежности.

– Капитан Хантер, – грустно произнес он. – Привет, Зулу.

– Рада хоть вас видеть, Маккой, – ответила Хантер.

Зулу лишь кивнул в ответ, не в силах произнести ни одного слова.

– Простите, что приходится встречать вас в таких условиях.

– Я уж и на это не надеялась. Разрешите переправиться на борт?

– Да, конечно, – ответил Маккой и тут же осознал свою ошибку. Если Спок не покинул еще корабль, то доктор не имел понятия, как поведет себя транспортатор. – Капитан, – торопливо сказал, он, – мне кажется, что гораздо лучше произвести стыковку. У нас была сильная утечка энергии, поэтому я предлагаю не пользоваться транспортатором до полного выяснения всех обстоятельств ЧП.

– Как вам будет угодно, – согласилась Хантер. Она сманеврировала так, что ее маленький приземистый челнок приник борт о борт к «Энтерпрайзу» и мягко состыковался с ним. Маккой подождал, пока она выбралась из своего корабля в гравитационное поле и спрыгнула на палубу «Энтерпрайза». За нею медленно брел Зулу.

– Капитан, – приветствовал ее Маккой. – Мистер Зулу.

– О господи, доктор! – вскинула руку Хантер. – Я не выношу всей этой уставной чепухи чинопочитания. Нельзя ли обойтись без формальностей? Другие называют вас Леонард?

– Иногда.

– И на том спасибо. Что тут у вас произошло?

Маккой тяжко вздохнул:

– Этого за минуту не объяснишь. Пойдемте, присядем и все обсудим.

– Согласна. Они и не заметили, как Зулу покинул их.

* * *

Зулу не был уверен, что сможет выслушать объяснения доктора. Все., что он знал, и чего ему никогда не хотелось бы знать, заключалось в двух словах – «Мандэла мертва». Он быстро добрался до морга и остановился у двери, собираясь с силами, чтобы перешагнуть незримый порог. Наконец он вступил в поле сенсора, и дверь открылась. Внутри громадного помещения тускло светились две барокамеры: два энергетических поля создавали все условия для сохранности двух неподвижных тел, две холодные металлические пластинки бесстрастно хранили две короткие надписи: «Джеймс Кирк. Капитан» и «Мандэла Флин. Лейтенант-командир».

Зулу отдал дань уважения своему бывшему капитану, осторожно погладив пластину с его именем. Потом с предельной осторожностью приподнял вверх крышу камеры, в которой лежало тело Мандэлы. Полоса голубоватого света, как пеленой, окутывала его. Но и сквозь смягчающую пелену Зулу увидел в открытых глазах Мандэлы все муки, через которые она прошла. «Паутина» не дает шансов на легкую смерть, но Зулу не сомневался, что Мандэла боролась – боролась до последней минуты своей короткой жизни.

Ее аккуратно уложенные волосы как бы свисали, обрамляя лицо и плечи. Зулу протянул руку сквозь защитное поле, коснулся щеки Мандэлы, убрал с нее локон рыжих волос. Подаренное ею кольцо замерцало на его пальце золотой звездочкой. Ему очень хотелось закрыть ей глаза. Но это было невозможно. Тогда он опустился на пол, обхватил руками колени, уткнулся в них подбородком, потом лбом, пряча свое лицо неведомо от кого.

Так и сидел долго-долго, погруженный в воспоминания, пока не услышал легкое прикосновение к своему плечу. Испуганно вздрогнув, Зулу вскинул голову, широко раскрыл глаза.

Аль Аурига, присев рядом с ним на корточки, вопросительно смотрел на него сверху вниз.

– Почему я не был там, на мостике? – тихо произнес Зулу.

– Чтобы умереть вместе с ней?

Она этого не хотела.

– Да что ты можешь знать? – вскипел Зулу и отвернулся в сторону, испуганный своей внезапной горячностью. Рука Барри легла на плечо Зулу:

– Я все знаю, – с глубоким вздохом ответил он. – Потому что и сам переживаю. Неразумно было влюбляться в командира своего подразделения… и я видел, что ты… что она хотела тебя. Что мне было делать? Но я переживаю, как и ты.

Зулу протянул руку Барри:

– Прости меня, я не знал.

Аль Аурига покачал головой:

– Все это уже позади, – он встал, поднимая и Зулу. – Пошли отсюда. Это место не для воспоминаний.

Зулу опустил крышу камеры и не мог сдвинуться с места. Уткнувшись лбом в стеклянную стенку, закрыв глаза, чтобы не видеть Барри, он пытался остановить беззвучные слезы и не мог.

– Пошли! – повторил Аль Аурига, – он обнял Зулу, как брата: он тоже беззвучно плакал.

 

Глава 7

Хантер слушала молча, с бесстрастным выражением на неподвижно застывшем лице. Маккой не мог понять, верит она ему или нет, но, честно говоря, он сам ни за что не поверил бы тому, что сейчас говорил, – столько нестыковок и немаскированных уловок было в его рассказе.

Но он продолжал что-то рассказывать, а Хантер поигрывала черным пером в своей черной косе.

– Может, хватит, Леонард, – наконец не выдержала она, – я вдоволь наслушалась твоего бреда. А теперь говори правду.

Он удивленно моргал, не зная, что сказать ей, а она добила его:

– Ты неважный лжец, а актер – и того хуже.

Доктор все еще молчал. Тогда Хантер резко подалась вперед, оперлась локтями о колени и заговорила с раздражением:

– В незаштопанные дыры твоего рассказа может пролезть мой корабль. Что ты мне нагородил: таинственные сообщники, улетучившееся оружие, какие-то отравления. Неужели вы думаете, что я поверю в то, что Мандэла Флин выбрала себе заместителя, который в течение двадцати четырех часов не способен собрать путной информации? Она была слишком честолюбива, чтобы передать свою власть человеку, который выставит ее в дурацком свете. Я предполагаю что и Аль Ауриге рассказали туже самую сказку, что и мне. Но между нами есть существенная разница: вы старше по званию, чем Аль Аурига, но младше по сравнению со мной. И кстати, где Спок? Где, в конце концов, Брайтвайт?

– Ну, Спок отдыхает…

– Только не это! Еще раз – и я не выдержу! Капитан мертв, командир службы безопасности мертв, преступление не раскрыто, убийца не задержан, Спок принял на себя командованием кораблем и тут же уснул! На три дня! А ну, пошли!

– Но после такого…

– Доктор Маккой! – она произнесла его имя таким тоном, что доктор похолодел. – Нет ничего таинственного в этом сне. Мне хорошо известна его техника. Вы сами могли бы ей обучиться. Спок не находится в состоянии транса, из которого нельзя вывести, не причинив вреда. Он может и должен проснуться, что он сейчас и сделает и объяснит всю ту околесицу, что вы мне нагородили.

Маккой почувствовал, как задрожали его руки, а крупные капли холодного пота покатились по морщинам его лица. Может, сказать ей правду? Она слишком много знает о корабле и о его команде, чтобы можно было ее дурачить, как Брайтвайта. К тому же ее и не арестуешь. Но что делать? Он же и не рассчитывал, что она ему поверит, потому и врал, не заботясь о правдивости, выигрывая время. Споку нужно время, чтобы что-то сделать или попытаться сделать. Но почему он не покидает корабль? Прислушиваясь к каждому шороху, доктор ждал, что вот-вот прервется подача энергии, и Спок исчезнет, а тогда…

– Хантер, – осторожно начал Маккой. – Никто из нас ничего не мог соображать после того, как Джим умер. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но мне кажется, что вы все принимаете слишком близко к сердцу.

Хантер внимательно слушала, и Маккой осмелел до безрассудства:

– Я знаю, что вы были близки с Джимом. Он говорил мне… его самые последние слова были о вас.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она просто смотрела и слушала.

– Он каялся, он понимал, что совершил ошибку, не ответив на ваше предложение. Он сам хотел сказать вам об этом. Но смерть помешала ему. Когда он осознал, что больше никогда не увидит вас, то просил меня…

– Замолчите!

– Он хотел, чтобы вы узнали.

– Я не верю вам, – отчеканила она.

– Это – правда!

– Я еще не слышала ни одного слова правды, как только появилась на борту «Энтерпрайза», – резко возразила Хантер. – Джим доверял вам, доверял больше всех, включая и меня. Но клянусь, я не понимаю, почему.

Она резко встала и направилась к выходу из кают-компании.

Маккой вскочил на ноги, сзади схватил ее за руку. Хантер инстинктивно отпрыгнула в сторону, занесла руку, чтобы нанести ответный удар, но вовремя опомнилась, опустила руку и пошла своей дорогой.

– Куда вы идете?

Она не ответила, и Маккой молча пошел за нею. Вскоре он понял, что путь ее лежит к каюте Мордро.

– Нет никакого смысла говорить с безумным профессором, – сказал он с такой безнадежностью, что голос его звучал фальшивее слов. – Он говорит совершенно бессвязно. Он…

– Не ври, Леонард. Или скажи полную правду, или вообще замолчи.

* * *

Иан Брайтвайт в который уже раз попытался открыть дверь своей каюты и в который раз все его усилия пропали даром – электронный замок больше не реагировал на его голос, а отключенный терминал связи не давал возможности связаться хоть с кем-нибудь. И больше всех ему был нужен главный инженер Скотт. В бессильной ярости он колотил ногами в дверь, потому что давно уже охрип от громкого крика, которым пытался привлечь к себе внимание тех, кто проходил по коридору мимо его каюты.

Маккой купил его своей сентиментальной чушью о последнем желании своего друга капитана Кирка. А он, дурак, развесил уши и влип в дерьмо по самые уши. Но он непревзойденный актер, этот докторишка. Впрочем, как и все доктора. И злясь на Маккоя, Иан в то же самое время восхищался его талантом заговаривать зубы. И ведь заговорил! – достиг своей цели. И нет ему ни прощения, ни оправдания – как бы ни переживал он смерть Кирка, он слишком легко примирился с ней. Как видно, предполагаемые выгоды от захвата «Энтерпрайза» и использования преобразователя времени заглушили в нем и горе, и муки совести.

Иан вдруг почувствовал себя совершенно беспомощным, словно он опять оказался прижатым к стене этим гигантом Ань Ауригой. Нет, офицер безопасности не причинил ему видимого вреда, но он отдал его во власть Маккоя, Спока и безумного Мордро, загнал его в безвыходное положение. Только сейчас Иан осознал это. Но он не был напуган. Возможно, его убьют, все идет к этому. Он готов ко всему.

Он даже готов отказаться от поисков доказательств их вины – если они ему поверят и сохранят жизнь. Но есть один вопрос, на который он должен найти ответ: планируют ли они использовать корабль и преобразователь времени в своих личных целях, или они захватили эти самые передовые достижения научной и технической мысли Федерации для того, чтобы отдать их в руки врагов?

Иан бросился на койку и прикрыл глаза рукой. В желудке у него бурлило. Давно уже мучившая тошнота не проходила, но все больше усиливалась от бессильного напряжения и такой же бессильной злости. Не иначе, заработал себе язву, связавшись с Мордро и с этим кораблем. Надо взять себя в руки, спокойно проанализировать последние события, чтобы предугадать ближайшее будущее, подготовиться к нему.

Но о чем бы он ни пытался думать, мысли его неизбежно возвращались к Маккою, которому нельзя доверять, от которого можно ждать чего угодно. И как бы в подтверждение своих мыслей Иан услышал, что дверь каюты открылась. Он даже не пошевелился, притворился спящим. Луч света скользнул по складкам его рукава. Кто это – Маккой, пришедший расправиться с ним, как расправился он с капитаном, или Спок, решивший отравить его, как отравил он Ли, судью Десмолинза и офицера-охранника? Шаги приближались. Иан, стараясь не двигаться, напрягся, изготовясь одновременно и к сопротивлению, и к нападению.

– Мистер Брайтвайт. – Напряжение как рукой сняло. Он убрал с глаз руку и быстро сел.

– Мистер Скотт, слава богу!

– Мне пришлось повозиться с вашим замком, – извинился инженер, – но сколько я ни пытался связаться с вами по своему коммуникатору, ничего не получалось.

– Они изолировали меня, – объяснил Брайтвайт. Он встал перед инженером, продолжая объяснять. – Я хотел дать Маккою еще один шанс, но они арестовали меня.

– Ну и ну, – понуро прокомментировал Скотт, избегая взгляда Иана.

– Я знаю, что могу довериться вам, – прокурор коснулся плеча инженера. – Я знаю, что на корабле должен быть хоть кто-то, кто разбирается, что к чему. Но, господи, если бы не вы!..

– Не говорите обо мне, – остановил его Скотт. – Не пойте мне дифирамбов. Во всей этой истории нет ничего, кроме позора.

– Мы должны снова арестовать Мордро, а вместе с ним и Спока. Они вдвоем покинули корабль, но наверняка оставили свои следы, по которым мы и разыщем их. Они работали в каюте Мордро. Пойдемте туда.

Брайтвайт вышел в коридор, не думая о том, что его заметят и снова арестуют. Скотт не отставал от него.

* * *

Мордро сидел в кресле, глубоко в нем утопая и скрестив руки на груди. Он долго сдерживался и наконец его прорвало. Выпучив внезапно обезумевшие глаза, он выкрикивал Споку:

– Нет! Ни за что! Слышите, ни за что! – он понизил голос и с горечью сказал:

– Я знал, что это произойдет, если я помогу вам. Я знал, что рано или поздно это случится. Я знал, что вы не успокоитесь, пока вам не удастся совместить вашу волю, и ваши этические принципы с моими.

– Я заверяю вас, доктор Мордро…

– Заткнитесь и выйдите вон! Мне совершенно безразлично, в чем вы хотите меня заверить.

– И вы освобождаете меня от моего обязательства?

– Нет! Вы сами обговорили свои действия. И если вы сделаете хоть один лишний шаг, я объявлю вас перед всем научным миром отступником и лжецом.

Спок посмотрел на преобразователь времени. Угроза Мордро не стоила и выеденного яйца. Если Спок, нарушив данное им слово, спасет профессора от ареста, то не возникнет и ситуации, в которой он вынужден был дать слово, а следовательно, он и не давал его. Если же Спок потерпит неудачу, и профессор попадет в реабилитационную зону, то кто его там услышит? А если и услышит, то все равно истинная угроза для вулканца таится в его совести, которая решает, как ему жить и можно ли вообще жить.

Дверь в каюту открылась.

– А вы говорили, что они убежали! – выкрикнул Скотт. Брайтвайт ошеломленно глянув на Спока, на Мордро, почувствовал и облегчение, и торжество победы.

– Тем лучше! Мы успели их перехватить – а это главное. Отнимите у Спока эту вещь. Это… это оружие!

– Мистер Скотт, вы искали меня? – спросил Спок.

– Мистер Спок, мистер Брайтвайт выдвигает против вас и против доктора Мордро несколько серьезных обвинений, которым я не могу поверить. Но есть вопросы, не дающие мне покоя, и я хотел бы услышать на них ответы. Я считаю, нам надо поговорить.

Брайтвайт презрительно фыркнул.

– Это приказ, мистер Скотт? – спросил Спок.

– Я не хотел бы переходить на официальщину, но вы сами вынудили меня. Итак, вас обвиняют в мятеже.

Спок вскинул бровь и усмехнулся.

– Вы играете в молчанку? – сорвался на крик Скотт. – Вы не хотите отвечать на мой вопрос и тем самым лжете мне…

– Ради бога, мистер Скотт, – прервал его Брайтвайт. – Сейчас не время выяснять тонкости ваших отношений. Он резко шагнул к Споку, протянул руку к преобразователю и приказал:

– Отдайте его мне!

Не раздумывая, Спок отвел в сторону руку прокурора, в два прыжка проложил себе путь между двух охранников, стоявших у дверей и что есть мочи помчался по коридору. Скотт и Брайтвайт бросились вслед за ним. Возмущенные крики, топот бегущих ног слились в один беспорядочный гул.

– Остановите его! – то и дело выкрикивал Скотт, все больше и больше отставая от Спока. А высокий и худощавый Брайтвайт не бежал, а несся размашистым шагом спортсмена, и расстояние между ним и Споком все сокращалось и сокращалось. Свернув за угол, вулканец чуть не сшиб с ног доктора Маккоя и Хантер, направлявшихся в каюту Мордро. Онемевшая от удивления Хантер даже не приказала ему остановиться, и, не извинившись, Спок побежал дальше, слыша за своей спиной крики, проклятия и противоречивые приказы и объяснения Маккоя, старавшегося запутать и без того запутанную ситуацию.

Но после недолгого выяснения истины происходящего погоня возобновилась, и, как только Спок вбежал в транспортный отсек, Брайтвайт отчаянным прыжком настиг его и сбил с ног. Лежа, они вцепились в друг друга. Брайтвайт старался дотянуться до преобразователя и завладеть им, а Спок своими длинными пальцами ощупывал мышцу у основания шеи Иана, ища уязвимое место. Наконец ему удалось найти его, и прокурор мгновенно обмяк, безвольно раскинув руки. Спок вскочил на ноги и, не теряя времени на проверку аппаратуры, не задумываясь, сможет ли он перенестись с достаточной точностью в запланированное время, ступил на платформу транспортатора. В это самое мгновение в проходе появилась Хантер с энергопистолетом на взводе. Она прицелилась из настоящего боевого оружия. Еще не пришедший в себя Брайтвайт прокричал:

– Стреляйте! Остановите его! Это он убил Джеймса Кирка.

Но Хантер колебалась, а вместе с Маккоем в отсек уже вбежали офицеры безопасности и Скотт. Они видели, как Спок нажал на кнопку включения, транспортатор заработал, окружив радугой уносящегося в бесконечность Вселенной вулканца. Резко завибрировали заработавшие ВОРБ-двигатели, заряжая своей энергией преобразователь времени, – ее потребовалось столько, что погасли все огни, но не сразу. И Маккой успел заметить, как Хантер опустила пистолет.

– Что он, черт его возьми, сделал? – спросила она.

– Опять свел на нет весь мой ремонт! – мрачно ответил Скотт.

– Аварийное энергоснабжение должно сработать через минуту, – произнес доктор. – Как я и предупреждал, мы столкнемся с некоторыми проблемами.

– Мы столкнулись не только с проблемами, – сказала Хантер таким тоном, который заставил всех замолчать.

Ощутимые колебания воздуха, вызванные работой транспортатора, наконец прекратились, тусклый свет наполнил помещение. Издали доносились возмущенные крики чуть ли не всей команды, сливаясь во все возрастающее крещендо. Компьютер издал журчащий звук, потом какой-то неясный шум. Главный инженер помог прокурору встать на ноги. Ошеломленный Брайтвайт покачнулся, Маккой подался к нему, чтобы поддержать его.

– Уберите от меня свои руки, – откачнулся от доктора Иан и тут же присел на платформу, обхватил голову руками.

– Все в порядке, Иан, – примиряюще сказал Маккой и обратился к офицеру безопасности:

– Кто-нибудь охраняет доктора Мордро?

– Полагаю, что нет, доктор.

– Вам следовало бы вернуться к нему. Здесь и без вас хватает контролеров.

Охранники недоверчиво посмотрели на него.

– Исполняйте! – выкрикнул Маккой. Они неохотно подчинились. А доктор, скрестив руки на груди, обратился к Брайтвайту:

– Иан, если я не ошибаюсь, вы должны находиться в своей каюте? Как вы здесь оказались?

– Я освободил его, доктор Маккой, – вмешался Скотт. – Я не понимаю, что творится на корабле, что творится с вами и с мистером Споком. Мистер Брайтвайт – единственный, от кого я услышал вопросы, которые ждут ответа. Но как я понимаю, вы не хотите отвечать.

– Скотт! Вы нарушили мой приказ!

– Ваш приказ?! Но вы – не тот офицер, который может командовать нами. Кто доверил вам пост командира корабля?

– Спок назначил его командиром, – ответил Брайтвайт., – Так проще всего убрать вас с дороги и завладеть кораблем.

– Подождите, – сказал Маккой.

– Всем молчать! – раздался грозный окрик. Трое мужчин затихли, услышав голос того, кто требовал внимания и полного подчинения:

– Я выше всех вас по званию, включая и Спока, – твердо сказала Хантер. – И если для того, чтобы выяснить истину, надо применить власть, считайте, что это сделано… Доктор Маккой, у вас есть что сказать?

Он готов был все рассказать ей, но Спок перенесся, и может быть, ему потребуется всего несколько минут, чтобы навести порядок. А если у него опять не получится и ему надо будет опять вернуться на корабль, где о его планах все уже будет известно и где его остановят… Нет, доктор не мог раскрывать карты и отрицательно покачал головой.

– Мистер Скотт? – спросила Хантер.

– Я не понимаю, что произошло и что происходит. Доктор Маккой утверждал, что Спок спит мертвым сном. Как он спит, вы только Что видели своими глазами. Но то, что мы наблюдали здесь, не похоже на обычный луч транспортатора, к которому мы привыкли. Спрашивается, куда он отправился? С моей, чисто технической точки зрения, все происходящее не имеет никакого смысла. И возможно, что подозрения мистера Брайтвайта имеют основания. Мне не хочется подливать масла в огонь, но я хотел бы знать, с какой целью доктор Маккой намерен отправиться на Арктур?

– Арктур! – воскликнула Хантер.

– С чего вы взяли, что я собираюсь отправиться на Арктур? – с искренним недоумением спросил Маккой.

– Да вы сами объявили мне об этом, – твердо сказал Скотт, и когда Маккой отрицательно покачал головой, добавил:

– Я хорошо помню, как вы спросили меня о том, можно ли добраться на ВОРБ-скорости до Арктура.

– Ах, вон оно что, – вспомнил Маккой. – Так я ничего не имел в виду, просто использовал сравнение, чтобы иметь представление о наших возможностях. И кстати, что было бы, если бы я действительно захотел полететь на Арктур? Что могло быть?

– Леонард, – напомнила о себе Хантер. – Арктур одинаково удален от Федерации, от ромуланского и клингоновского, влияния. Это нейтральная зона, и уже давно. Обычно на Арктур отправляются те, кому надо обделать темные делишки.

– Да нет у меня никаких делишек с Арктуром, – оправдывался Маккой, – я просто хотел узнать, работают ли ВОРБ-двигатели.

– Он даже не намерен извиняться! – вмешался Брайтвайт.

– Вы правы, мистер Брайтвайт, – поддержала его Хантер, готовая разразиться смехом. – Доктор Маккой не собирается извиняться. А что вы этим хотите сказать?

– Спок пытался освободить Мордро, – ответил прокурор. – Он был на Алеф Прайме еще до окончания суда – я сам видел его там. А мистер Скотт видел, как Спок вертелся вокруг транспортатора перед убийством Кирка. Но Споку не удалось освободить Мордро и он, по-видимому, решил сбежать сам после того, как его авантюра провалилась. И ко всему прочему они с Маккоем втянули в свой заговор и командира службы безопасности, а потом убрали ее…

– Командира службы безопасности! Вы имеете в виду Мандэлу Флин?

– Да. Она тоже была не прочь покомандовать кораблем. Ни для кого не секрет, что она даже Кирку заявила об этом. Но он только посмеялся над ней. Капитан отлично понимал, что у офицера без определенного гражданства нет шансов сделать карьеру в Звездном Флоте.

– Что за странные домыслы у вас, мистер Брайтвайт?

– Тем не менее так все и было. Возможно, Спок посулил ей командование кораблем, чем и привлек на свою сторону. Но прежде всего им надо было избавиться от Кирка. Доктор Мордро попытался это сделать, но не довел дело до конца. Тогда Спок нажал на Маккоя, и доктор добил капитана.

– Опомнитесь, Брайтвайт! Он уже был мертв, – голос Маккоя сорвался. Он закрыл глаза, низко опустил голову. Наступила полная тишина. С трудом придя в себя, доктор ответил на обвинение:

– Я просто исполнил его предсмертную волю, выраженную им в завещании. Вы можете ознакомиться с ним, если хотите.

– Я обязательно это сделаю, – пообещала Хантер. – Но не думайте, что за всеми вашими делами я забуду о том, что на капитана Кирка было совершено покушение.

– Вы могли остановить их! – выкрикнул Брайтвайт. – Почему вы не стреляли в Спока? У вас был такой шанс!

Хантер посмотрела на пистолет, который все еще держала в руке, медленно убрала его в кобуру.

– Вы думаете, я могу убить человека только потому, что вам так хочется?

Прокурор встал на ноги и направился к панели управления транспортатором.

– Еще не поздно. Мы еще можем… – он остановился как раз в тот момент, когда Маккой готов был уже прыгнуть на него и любой ценой отвлечь его внимание от транспортатора, от вмонтированного в его корпус преобразователя времени. Иан пошатнулся, оглядел всех присутствующих вопросительным взглядом.

– Что случилось? – встревожился Скотт, – Иан… Тело прокурора обмякло, и он медленно осел на пол.

– Нервный срыв, – сделал заключение Скотт.

– Нет, – возразил Маккой, опускаясь на колено рядом с Брайтвайтом. Он сразу определил знакомые ему симптомы. – Это гиперморфный ботулизм. Помогите мне поднять его – некогда ждать носилки.

* * *

Находясь в тисках преобразователя, Спок ощущал, как мимо него проносится время. Это ощущение не имело ничего общего с тем, что испытывает человек, когда луч транспортатора переносит его из одной точки пространства в другую. Сейчас он просто падал сквозь пространство, сквозь вакуум, борясь с водоворотами солнечного ветра и потоками магнитных полей, сотрясаясь от гравитационных волн и самого света.

Он материализовался в двух метрах от земли над центральным парком Алеф Прайма и затратил на падение с двухметровой высоты те же доли секунды, что и на весь путь от «Энтерпрайза».

Приземление было жестким – он упал и едва не потерял сознание. Но могло быть и хуже, устройство не позволяло управлять переносом с абсолютной точностью. А попасть с движущегося корабля в то место, где Алеф Прайм находился несколько дней назад, было уже само по себе трудной задачей. Поэтому и предпочел приземлиться на открытом воздухе. Конечно, было бы гораздо удобней очутиться сразу же в помещении экстренной связи, но шансов на это было слишком мало.

Спок поднялся, стряхнул с себя пыль и внимательно осмотрелся, убеждаясь, что он никем не замечен. Начало было неплохим, не зря же он выбрал темное время суток. Искусственная луна, повисшая в темном беззвездном небе, тускло освещала окрестность. Без промедления покинув парк, Спок углубился в лабиринт коридоров, тянувшийся через весь Алеф Прайм. Проходя мимо общественного информационного терминала, он уточнил время: ровно через час будет послано сообщение, отзывающее «Энтерпрайз» с орбиты аномалии, – он прибыл именно в то время, в какое и планировал.

Тихо было в эти предрассветные часы на Алефе. Даже гуляки, возвратившиеся с поздних вечеринок, спали в своих постелях, а несколько случайных прохожих, спешивших по своим делам, не обратили на Спока внимания. Маккой оказался прав, подобрав ему эту рубашку, – она делала его неприметным. Доктор хорошо знал всеобщую человеческую слабость – пялить глаза на знаки различия, нашивки, воинские звания. Окажись он сейчас в своей обычной форме, к нему уже пристал бы какой-нибудь любопытный зевака из пьяниц с такой кучей вопросов, что одними ответами от него и не отделаться бы.

Небольшой правительственный сектор был погружен в такую тишину, что казался вообще необитаемой частью станции. Спок знал, где находится передатчик экстренных сообщений, но без личного кода допуск к нему был закрыт. Он медленно шел вниз по коридору, по обеим сторонам которого располагались офисы со стеклянными стенами. Всюду было темно и тихо. Вулканец прошел мимо офисов Службы безопасности, Федерации, Звездного Флота, Охраны правопорядка, Прокуратуры… И тут вспыхнул свет. Иан Брайтвайт вышел из внутренней комнаты в вестибюль.

Спок приостановился, но прятаться было поздно. Иан Брайтвайт вышел в коридор, держа в руках кейс, портативное считывающее устройство и целую кучу бумаг. Как только он закрыл за собой дверь, свет погас, и он заметил Спока только тогда, когда чуть не столкнулся о ним.

– Извините, – рассеянно сказал он и тут же поправился. – Может быть, вам помочь? Вы кого то ищете?

«Все ясно, – подумал Спок. – Он еще не встречался со мной и, не знает, кто я, у него еще нет никаких подозрений против меня. Завтра, когда прибудет „Энтерпрайз“, он вспомнит, что встречался со мною. Неужели ничего не получится и на этот раз?»

– Где тут консульство Вулкана? – спросил Спок первое, что пришло ему в голову.

Брайтвайт задумчиво защипнул большим и указательным пальцами переносицу и тут же ответил:

– О-о, вы попали не в тот сектор. Все консульства находятся в фешенебельной части Алеф Прайма, – он указал на северное направление.

Спок поблагодарил его, и Брайтвайт удалился, на ходу читая одну из своих бумаг. Не удивительно, что ему вскоре потребуется время на то, чтобы вспомнить, где он раньше встречался с вулканцем.

Как только прокурор пропал из виду, Спок попытался открыть дверь комнаты с передатчиком экстренных сообщений. Она, конечно же, была заперта, и компьютер охраны затребовал код допуска. Но Спок был, предельно осторожен, стараясь не говорить и не попадать в поле зрения сенсора. Ему нельзя было оставлять следы своего пребывания здесь.

У него уже мелькнула мысль вернуться в общественный информационный центр, получить в нем доступ к компьютеру и попытаться «взломать» охранное устройство, чтобы потом добраться до передатчика. Когда-то он уже проделывал это с компьютером Алеф Прайма, – что, впрочем, было в будущем. Возможно, это удастся и сейчас.

Стало совершенно ясно, что доктору Мордро удалось проделать эту операцию без большого труда. Это был самый простой способ получить доступ к передатчику, когда доктору потребовалось направить на «Энтерпрайз» вызов с Алефа. И Споку оставалось всего лишь найти укрытие, дождаться появления Мордро и задержать его.

Спок методично перепробовал все двери длинного коридора. К его огромной радости, одна из них открылась. Внутри помещения царила темнота, но вулканец не стал включать свет, он и так хорошо видел: это был небольшой с редкими рядами кресел зал судебных заседаний, где, возможно, был осужден доктор Мордро и где ему было отказано в праве на апелляцию.

«Понять – значит простить», – прочитал Спок размашистую надпись на стене и подумал, что философский смысл это фразы трудно выразить на языке вулканцев. Но он понял, почему те, кто столкнулся с исследованиями Мордро, были так напуганы ими, так решительно настроены запретить их, что не дали восторжествовать справедливости. И на месте Мордро Спок едва ли простил бы своим обидчикам, если бы даже они и не воспользовались результатами его трудов. Случись это на Вулкане, работа профессора была бы тщательно изучена, и ученый был бы вознагражден даже в, том случае, если бы этический аспект открытия вызывал сомнения, – оно не, нашло бы практического применения, только и всего. Так думал Спок, знал, вернее – верил, что так бы оно было. Затаившись в маленьком темном зале заседаний, откуда он все видел, сам оставаясь невидимым, вулканец стал ждать.

Его логика не подвела и на этот раз. Через несколько минут доктор Мордро появился в коридоре, крадучись пробрался к передатчику, нервно озираясь по сторонам, вздрагивая на каждом шагу и замирая при малейшем шорохе. Через плечо его был перекинут ремень с преобразователем времени, таким же, как и у Спока.

Он протянул руку к блокирующей панели, и спустя несколько секунд «взломал» предохранительное устройство. Дверь открылась. Спок с фазером в руке вышел в коридор.

– Доктор Мордро! – негромко произнес он. Профессор в ужасе повернулся на его голос, ухватившись рукой за преобразователь времени, и закричал:

– Нет! Подождите!

Но Спок уже выстрелил.

Он успел подхватить профессора на руки, легко поднял его постаревшее тело и перенес в зал заседаний. Он не убил своего учителя. Его фазер был настроен так, чтобы можно было оглушить, не причиняя особого вреда.

Закрыв дверь изнутри, Спок затемнил стеклянную штору, включил слабое освещение, чтобы профессор мог видеть, где и с кем он находится, и присел рядом, дожидаясь пробуждения Мордро.

* * *

Доктор Маккой лихорадочно трудился в лазарете, опасаясь, что прошло слишком много времени, что он снова ничего не сможет сделать, боясь, что и Брайтвайт умрет из-за неэффективного лечения.

«Спок, – думал он, – где тебя черти носят? Почему ты ничего не делаешь? Пропасть между прошлым и настоящим все расширяется, и этого ничем нельзя предотвратить».

Хантер и Скотт стояли в дверях реанимационной. Хлюпающие звуки работающей системы жизнеобеспечения не смогли до конца заглушить голос Скотта:

– Он подозревал, что будет убит, он подозревал…

Яд сокрушал организм Иана, несмотря на поддержку реанимационных машин. Сердце его билось аритмично, а тело то и дело сотрясали конвульсии, что еще больше увеличивало аритмию.

«Да борись же ты, глупый, твердолобый хлопотун», – шептал про себя Маккой. Он и не заметил, как Хантер вышла.

 

Глава 8

Хикару Зулу, скрестив ноги и положив расслабленные руки на колени, сидел на полу в каюте Мандэлы Флин. Глаза его были закрыты. Он пытался заново пережить те самые чувства, которые пережил здесь вместе с Мандэлой. Но это было невозможно. Образ Мандэлы хранился только в его памяти, а в каюте от нее ничего не осталось, словно она и не жила здесь никогда. В буквальном смысле ничего, лишь на абсолютно голой поверхности переборки одиноко висел старинный меч Хикару, да ее кольцо, теплое изнутри и холодное снаружи, мерцало на его пальце.

Ни в чем, ни в чем не проявлялась ее индивидуальность, она ушла из жизни, ничего после себя не оставив, кроме своего образа в памяти Зулу. И образ ее оживал в его воспоминаниях, и ему казалось, что он обоняет запах ее мягких волос и… И вдруг он понял, почему она не хотела иметь хоть какую-нибудь собственность: его воспоминания о ней не были связаны с чем-то материальным, и их нельзя было отделить от него, а потому нельзя и забыть.

Ее постель оставалась все в том же беспорядке, в каком она была после их занятий любовью…

Внезапно погасший свет вывел его из состояния задумчивости, чувство вины вновь дало о себе знать. Бродя по «Энтерпрайзу», он ни с кем не хотел общаться, ослепленный своим горем, и не хотел выяснять, что и как здесь произошло. А из того, что рассказал ему Аль Аурига, ничего нельзя было понять, потому что всякое разумное объяснение опровергалось целым рядом странных событий, самым странным из которых было то, что Мандэла оказалась под подозрением. Хикару был ошеломлен и разозлен не меньше Барри, когда узнал об этом.

Он медленно поднялся и как бы впервые услышал шум вентиляторов, необычно громкий среди наступившей тишины. Пробираясь в полумраке, словно привидение, он вышел из каюты своей любимой.

* * *

В транспортном отсеке Хантер с интересом рассматривала странное приспособление, вмонтированное в корпус транспортатора. У Спока не было крайней необходимости переправляться куда-то, а из пуганых объяснений Брайтвайта можно было понять, что этот механизм был не простым дополнением транспортатора.

– Что это за штука? – спросил Зулу. Он присоединился к Хантер после того, как она вышла из лазарета. И она была рада его компании не столько из-за его знания корабля и команды, сколько оттого, что слишком беспокоилась за него, оставшегося где-то наедине со своим горем. Всю долгую дорогу с Алеф Прайма на «Энтерпрайз» они говорили о Джиме, о Мандэле, и Хантер знала, как глубоко потрясен Зулу двумя нелепыми смертями.

– Я не совсем уверена, – ответила Хантер, – она попыталась вскрыть не знакомую ей новинку, но не нашла видимых снаружи соединений и поостереглась применять какой-либо инструмент. – Я думаю, нам надо проконсультироваться с доктором Мордро, прежде чем пытаться экспериментировать с этой штукой.

Она задвинула янтарный кристалл назад в корпус транспортатора и вместе с Зулу снова направилась в лазарет.

– Как вы себя чувствуете? – заботливо спросила она.

– Гораздо лучше, – ответил он. – А вы?

– Скажу, как только выясню причину их смерти, – загадочно проговорила Хантер. – Не хотелось бы забегать вперед.

– Все ведут себя как-то странно. Я не узнаю ни доктора Маккоя, ни Скотта. А люди не могут ни с того ни с сего так измениться – что-то изменило их. Но что?

Она знала, что Зулу пытается оправдать близких ему людей. Но при желании их странное поведение можно использовать и как обвинение. Она подумала об этом и оставила свое мнение при себе.

Брайтвайт лежал без сознания, отданный на попечение аппаратуры срочной помощи, окруженный вниманием сенсоров, датчиков, иголок, присосок и бог знает чего еще. Но показания приборов были удовлетворительными, и Хантер почувствовала облегчение от своей ошибки – она считала, что дни прокурора сочтены.

Скотт и Маккой молча сидели в кабинете доктора, стараясь не смотреть в глаза друг другу. Хантер бесцеремонно присела на край стола, а Зулу прислонился к дверному косяку.

– Как состояние мистера Брайтвайта? – поинтересовалась Хантер.

– Пока трудно сказать, – глухо ответил Маккой.

– Кстати, он боялся, что его могут отравить, – вставил Скотт.

– Когда вы перестанете об этом? Тут его никто не травил! Это сделали еще до того, как он появился на борту «Энтерпрайза», – не удержался Маккой.

– Может быть, тогда, когда он встретил мистера Спока на Алефе? Еще до прибытия туда «Энтерпрайза»? Ничего удивительного! Я и сам видел мистера Спока там, где он не мог быть.

– Брайтвайт мог ошибиться, у него могла быть галлюцинация после отравления.

– Значит, и меня отравили, если у меня была галлюцинация!

Хантер предпочла не останавливать этот спор, надеясь услышать хоть что-нибудь полезное для себя, но так ничего и не услышала.

– Доктор Маккой, я обнаружила нечто странное в корпусе транспортатора. И мне показалось, что это биоэлектронное дополнение. Скотт резко поднял на нее глаза:

– Биоэлектронное? – он вспомнил, что нечто подобное видел в руках у Спока. Брайтвайт убеждал его, что это новый вид оружия. – В транспортаторе ничего подобного не должно быть! – он встал, готовый отправиться в транспортный отсек.

– Пожалуйста, оставайтесь здесь, – приказала Хантер, не глядя на него, не отводя взгляда от Маккоя.

Лицо доктора так же не умело лгать, как и его язык, – он побледнел от пристального взгляда Хантер.

– Я не хотела бы извлекать это приспособление, мистер Скотт… пока! Может быть, Леонард, ты объяснишь нам, что это такое?

– Вряд ли, – честно ответил доктор.

– Тогда попробую я. Скорей всего – это приспособление усиливает луч транспортатора, добавляя в него что-то еще. Но самое интересное то, что в нем есть регулятор обратного действия.

– Вы что, прикасались к нему?! – вскрикнул Маккой.

– Нет. Пока нет. Но если я включу его, предполагая, что некая сопряженная с ним часть находится у мистера Спока… то мы вернем его сюда, где бы он ни находился… Не так ли?

– Может быть, – глухо отозвался Маккой.

– Черт всех вас побери, кто мне объяснит, что тут происходит?!

– Дайте Споку еще немного времени, – взмолился Маккой. – Прошу вас!

– И сколько времени?

– Он обещал вернуться через двенадцать часов. Два часа уже прошло.

– Неужели вы считаете, что я буду сидеть тут у вас десять часов сложа руки, не услышав какого-либо разумного или хотя бы неразумного объяснения? Маккой беспомощно развел руками:

– Если вы не верили мне раньше, то как вы поверите тому, что я могу вам рассказать?

– Леонард, вам уже нечего терять.

– Я даже вас могу потерять, – дрожащим голосом с трудом проговорил Маккой.

Наступила напряженная тишина. Зулу порывисто шагнул к Маккою и сказал:

– Доктор, доверьтесь ей. Как она может вам верить, если вы никому из нас не верите?

Маккой обхватил голову руками, застонал, глядя на рулевого, и снова обратился к Хантер:

– Если вы включите эту штуку в транспортатор, – медленно произнес он, – то возможно, вы и вернете Спока, но, скорей всего, в разобранном виде – вы убьете его.

– Это – конец. Почему бы тебе не начать с самого начала?

Обреченно вздохнув, Маккой, с трудом подбирая слова, рассказал историю, еще более невероятную, чем та, которую Хантер услышала от Иана Брайтвайта. Когда он замолчал, Хантер, Скотт и Зулу долго смотрели на него, не произнося ни слова.

– Более бредовой фантазии я еще не слышал, – прервал наконец молчание Скотт.

– Скотти, но ты же знаешь, что путешествие во времени в принципе возможно, – воззвал к инженерному разуму доктор.

– В принципе да… – неопределенно промычал Скотт.

– Или доктор Мордро не столь безумен, как его нам представляют, – высказалась Хантер, – или вы все тут помешались, приглядывая за одним помешанным.

Маккой развел руками:

– Я хорошо понимаю, насколько не правдоподобно все это выглядит, тем более после того, что я нагородил вам, чтобы сбить вас с толку. Но я тянул время, я надеялся, что Спок добьется своего, если я прикрою его.

– А теперь вы хотите, чтобы я предоставила ему шанс?

– Хантер, вы уже могли помешать ему, но не сделали этого…

– И не сделаю! Я не буду мешать Споку хотя бы потому, что вы мне больше не лжете, а не потому, что этого хочет Брайтвайт.

– Не убивайте его и сейчас, дайте ему время: все, что я говорил, – чистая правда.

Хантер прошлась по кабинету, прислонилась к переборке, глянула в потолок и высказалась:

– Для Джима я уже ничего не смогу сделать, но Спок был его другом, и этого достаточно, чтобы не мешать ему.

– Хантер, – обратился к ней Зулу. – Мы ничем не рискуем, мы просто даем Споку шанс… А если капитан и Мандэла не будут убиты…

Хантер рассмеялась:

– Ошибаешься, Зулу, мы очень рискуем. Она схватилась за голову, словно удивляясь самой себе, и объявила:

– У Спока будут эти чертовы десять часов, даже в том случае, если мне придется провести за них десять лет в армейской тюрьме!

* * *

Доктор Мордро шевельнулся, застонал и открыл глаза. Он увидел себя лежащим на кушетке в зале судебных заседаний. Кто-то склонился над ним, помогая ему приподняться и сесть.

– Спок? – удивленно выкрикнул профессор. – Мистер Спок, что вы тут делаете? Как?.. – и тут он увидел преобразователь времени и громко рассмеялся. – Нет, только не это!

Смех лучше всяких слов убедил вулканца, что его бывший учитель в своем уме. А Мордро вскочил на ноги и с тревогой спросил:

– Как долго я был без сознания? Может, еще не поздно? – он бросился к двери, но Спок придержал его. – Мистер Спок, вы ничего не понимаете. Нельзя терять ни минуты!

– Сэр, вы ошибаетесь, я все отлично понимаю. Стоит нам подождать еще какое-то, время, и результатом нашего ожидания будут изменения во временном потоке. Во всяком случае, «Энтерпрайз» останется на орбите аномального образования.

– Но вы заблуждаетесь! Вы не за того меня приняли! Я хочу сказать, что я – это не он, – профессор попытался еще что-то говорить, но от волнения то ли забыл, то ли перепутал все слова и с глубоким вздохом закрыл глаза.

Спок крепко держал, его за руку. Спустя несколько секунд Мордро открыл глаза и более спокойным голосом сказал:

– Давайте начнем сначала: вы остановили не того меня. Я пришел сюда для того, чтобы встать на пути самого себя, то есть моего безумного «я» и не позволить ему передать команду на «Энтерпрайз». Я хорошо знаю все, что произошло. Я здесь затем, чтобы спасти Кирка от смерти. Я гнался за вами сквозь время, – профессор снова замолчал, потом снова рассмеялся – уже истеричным смехом:

– Как вы не понимаете, Спок, что я пытаюсь остановить сам себя, пытаюсь спасти себя?

Вулканец стремглав сорвался с места, выбежал в коридор и помчался к центру экстренной связи.

Дверь в помещение была открытой, Спок вихрем влетел в него.

Второй Мордро сидел над пультом субкосмического передатчика. Подняв глаза на непрошенных гостей, он с ликованием выкрикнул:

– Слишком поздно!

– Слишком поздно, – эхом отозвался за спиной Спока первый Мордро, а второй прикоснулся к преобразователю времени, и рука вулканца дотянулась уже не до него, а до пустого места.

Мордро будущего и Спок тудо уставились на передатчик, понимая, что посланного сообщения нельзя ни отменить, ни изменить.

Профессор опомнился первым.

– Проклятье! – прошептал он. – Давайте сматывать удочки, пока не поздно. Если нас застанут здесь, то скорей всего пристрелят на месте.

Они вернулись за своими преобразователями, оставленными в зале заседаний и поспешно покинули административный сектор Алеф Прайма. Выйдя в предрассветный пустынный парк, они уселись на скамейку, решив, что в это время суток им не найти более безопасного места. Доктор Мордро обхватил голову руками.

– С вами все в порядке? – тревожно спросил Спок. После небольшой паузы профессор ответил:

– Сносно. Могло быть и хуже. Ведь Вселенная доказала мне, как легко создается хаос и с каким трудом наводится порядок.

– Каждый может доказать, что хаос – первоисточник всего сущего.

Мордро поднял голову, посмотрел в глаза своему бывшему ученику:

– Я рад, что вы уловили связь между вашими исследованиями и моей работой. Рад, что мы с вами боремся не со мной, но сражаемся с хаосом, с энтропией.

– Вначале я предположил, что допустил какую то ошибку в своих наблюдениях, – сказал Спок.

– Нет. Ваши наблюдения были точными. С того момента, как я стал использовать преобразователь времени, рост энтропии действительно стал прогрессировать.

– Прежде всего я осознал, что ее пагубный потенциал трудно принять на веру.

– Да, я тоже осознал это. Больше того – миллионы лет человеческие существа стремились создать самое совершенное оружие, а изобрести то, что может погубить нашу Вселенную, досталось почему-то мне.

Доктор провел рукой по волосам – привычка, которой он не изменил за прошедшие годы.

– Дела в моем времени идут очень плохо, мистер Спок. Вселенная… просто погибает. Да, погибает. Вы можете представить это?

– Могу.

Искусственная луна исчезла за холмистым пейзажем, нарисованным на дальней стене, а на противоположной стене, за их спинами, пробежали первые алые блики солнечного света.

– Но почему это зашло так далеко, профессор? Или вы уже давно пытаетесь вернуть все на свои места?

– Очень давно. Ведь я ничего не мог делать, пока не изобрел заново свое изобретение. Программа-вирус поработала с добросовестностью могильщика – все мои записи пропали. Лишь с большим трудом я нашел отдельные ссылки на мои работы в банке данных и в библиотеках. А этого, как вы понимаете, было слишком мало.

– Но вы могли бы связаться со мной. Вы же знаете, с каким интересом и уважением я отношусь к вашим исследованиям. У меня сохранились копии многих ваших трудов.

Мордро протянул руку, чтобы коснуться ладони Спока, и вулканец не уклонился от этого прикосновения. Теплый поток признательности, симпатии исходил от руки профессора, и Споку были весьма кстати эти неожиданные чувства.

– Друг мой, я не смогу обратиться к вам, потому что вы не переживете самого себя, не перенесете груза обвинений, выдвинутых против вас. Вы будете посланы на реабилитацию, хоть властям хорошо известно, как вы будете противиться усилиям перепрограммировать ваш разум.

Спок понимающе кивнул. Он знал, сколько людей прошли через реабилитацию и вернулись к нормальной жизни не только живыми и законопослушными, но и довольными собой. А считанные вулканцы, подвергнутые той же мере перевоспитания, погибли, не вынеся насилия над их разумом. Спок осознавал себя не столько земным человеком, сколько вулканцем, и это, как ни странно, давало ему стойкое чувство спокойствия.

– А что будет с доктором Маккоем? С капитаном Хантер?

– Звездный Флот принудит Хантер уйти в отставку. Она пойдет на формальный разрыв со своей семьей, чтобы спасти детей от позора, и прибьется к Свободным Коммандос. А спустя несколько месяцев погибнет на границе. Один из ее офицеров покончит с собой в знак протеста против глумления над именем Хантер.

– Мистер Зулу? – удивленно спросил Спок, хоть никогда не считал, что Зулу способен на акт харакири.

– Зулу? Нет! У того офицера было русское имя, только я не могу его вспомнить. Но по-моему, Зулу тоже пойдет в Коммандос, – Мордро пожал плечами. – Что равнозначно медленному самоубийству.

– А что вам известно о Маккое?

Профессор призадумался:

– Я пытался отыскать его следы. Он был арестован по обвинению в убийстве Кирка и к тому времени, когда его освободили, здорово сдал. Оправдательный приговор запоздал. Но куда он исчез после освобождения – убей, не помню.

– А как вам удалось сохранить свой рассудок?

– Власти очень скоро изменили свое отношение ко мне. Они поняли, как я буду полезен им, делая свою работу под их присмотром, и не вторгались в мой разум.

– И вы сумели сбежать?

– Да. Болел я относительно недолго, но придя в себя, умело симулировал безумие. На меня махнули рукой и…

– Из всего вами сказанного, я так и не могу понять, почему ваше второе «я» убило Кирка? Ведь он ничего не делал по личной инициативе, вы ему навязывали действия. И вы же вчера, то есть в будущем, выкрикнули на мостике, что Кирк погубил вас.

– Наконец-то вы задали самый больной для меня вопрос, хоть ответить на него мне проще всего. Дело в том, что в той версии будущего, в которой он не умер, Кирк поддержал ваше предложение спасти меня от реабилитации. А я вдруг «заболел» законопослушанием, и мне пришло в голову, что после прочистки мозгов я выйду на свободу послушным и всем довольным, и никто не будет преследовать меня за какие-то бредовые открытия. Тогда я и решился вернуться в прошлое, чтобы помешать вам и Кирку спасти меня.

– Так сколько же их, этих сценариев будущих событий?

– Бессчетное количество, мистер Спок. Основное время разделилось на несколько вариантов сразу же после того, как я послал своих друзей в прошлое, а после моего осуждения произошло еще одно разделение: я – потенциальный убийца – перенесся в прошлое, чтобы мстить.

– Значит, и защитник, и судья?

Доктор Мордро утверждающе кивнул головой и добавил:

– Иан Брайтвайт тоже, но вы этого пока не знаете.

Искусственное солнце поднялось достаточно высоко, тени двух собеседников легли на искусственные холмы.

– Еще одно разделение произошло после отправления этого сообщения. Но есть и такой вариант, в котором вы заканчиваете свои наблюдения, и вина моя доказывается вами, а не кем-нибудь иным, но я все равно остаюсь виноватым Еще в одном варианте я тоже не допускаю завершения ваших исследований, хоть факт энтропии осознаю лишь спустя многие годы, – он лукаво посмотрел на Спока и спросил:

– Ну, теперь вы понимаете, как все осложнилось?

– А начало всему – ваш первый эксперимент с изменением времени?

– Боюсь, что так оно и есть.

– Что же помешало вам изменить такой плачевный ход событий?

– До сих пор я всего лишь раз попытался сделать это. Я вернулся в прошлое и попытался убедить себя не использовать преобразователь времени. Но пробыл там всего несколько мгновений, увидев, как один из моих друзей убивает меня. Я имею в виду меня из другого сценария. И я… до сих пор боюсь решиться на вторую попытку, хоть знаю, что в конце концов я должен сделать это.

– До сих пор ваши шансы изменить будущие события были слишком незначительны.

– Но я обязан хотя бы пытаться! – выкрикнул Мордро.

– А я перенесся в недостаточно удаленное время, – с сожалением произнес Спок.

– Так вы намерены перенестись еще дальше и там остановить меня?

– Я обещал вам не трогать ваших друзей, – вулканец отвернулся в сторону, чтобы не видеть лицо собеседника. – Но мне моя клятва кажется пустым звуком по сравнению с тем, что произойдет, если я не нарушу ее.

– Не пытайтесь обмануть меня, – решительно ответил Мордро. – Я знаю, что ваша клятва – не пустой звук для вас. И надеюсь, вы будете не против, если я освобожу вас от нее?

– А вы тот человек, которому я давал ее?

– Я уверен, что тот. Правда, с того времени столько всего напроизошло, что мои воспоминания о том времени, когда я еще не сходил с ума, стали туманными. Но после ваших слов о клятве я вспомнил, что требовал от вас чего-то в то время, когда был моложе и безрассудней. Мистер Спок, я избавляю вас от ваших обещаний. И клянусь вам, у меня есть на это право.

– Есть или нет у вас права на освобождение меня от клятвы, я в любом случае благодарен вам, потому что мне надо вернуться к самому началу этого клубка событий.

– Спасибо, мистер Спок, – Мордро замялся и нерешительно проговорил:

– Но я обязан вас предупредить… Было бы нечестно, если бы я не сделал этого.

– Что вы имеете в виду?

– Чем дальше вы перенесетесь во времени, тем губительнее это скажется на вашем здоровье. В хаос ввергается не только Вселенная, но и субъект путешествия. Вы разве не заметили этого?

– Да, заметил ухудшение самочувствия, некий дискомфорт.

– Дискомфорт? Я бы так не сказал. Всем известно, что в обычных условиях вулканцы выносливее людей, но речь идет не об обычном, а о сверхнеобычном способе передвижения. И я обязан был предупредить вас, а право выбора остается за вами.

Спок, не задумываясь, ответил:

– У меня нет выбора. Лучше я умру, чем вернусь в свое время обесчещенным и навлеку позор на свою семью, – он взял в руки преобразователь времени.

Мордро сделал то же самое.

– Может быть, и мне отправиться с вами?

– Доктор, не теряйте разума. Вы ничего не сможете изменить, только лишний раз подвергнете опасности свою жизнь.

Мордро погладил пальцами янтарную поверхность преобразователя и поблагодарил:

– Спасибо вам, мистер Спок. Чем чаще я путешествую во времени, тем больше боюсь этих путешествий. А я не тороплюсь умирать. Но нам пора. Идемте ко мне.

Прежний Мордро, который сейчас находился в больнице, дожидаясь отправки на реабилитацию, занимал обширный особняк в старом секторе космической станции, в нескольких минутах ходьбы от центрального парка. Это был жилой сектор, и камень астероида определял его архитектуру: коридоры напоминали тоннели, жилые помещения – пещеры.

В особняке царил полный кавардак: книги и разного рода бумаги валялись на полу, столы и стулья перевернуты, терминал компьютера мигал так, словно из его памяти была стерта вся информация; тараканы, мокрицы, сороконожки бегали и по полу, и по стенам.

– Похоже, во время ареста здесь была целая война, – отметил Спок.

– Может, мы попали не в ту версию? Что-то я не припомню, когда так шумно отсюда уходил.

Мордро провел Спока в дальнюю комнату, где располагалась лаборатория и где беспорядок был не так заметен. На транспортаторе, во всяком случае, не осталось следов повреждения. Профессор заглянул вовнутрь;

– Они забрали преобразователь, но в остальном, кажется, он в полном порядке.

Пока Мордро проверял надежность всех соединений, Спок занялся вычислением координат ближайшего времени – того момента в прошлом, когда разделение событий еще не наступило, но уже стало доступной пониманию вероятностью.

– Транспортатор готов, – доложил доктор. – А вы?

– Я тоже готов, – ответил Спок. – А вы что думаете делать?

– Как только вы перенесетесь в прошлое, я постараюсь вернуться в свое время – если это мне удастся.

Двумя руками прижав к груди преобразователь времени, Спок ступил на платформу транспортатора.

– До встречи, доктор Мордро.

– До встречи, мистер Спок. Спасибо вам.

Офицер-ученый коснулся кнопки включения. Пересеклись два энергетических поля, вызвав яркую вспышку света и – Спок исчез.

Но он видел: похожая на пещеру комната-лаборатория Мордро скрылась в разноцветном потоке, в котором оранжево-желто-зеленый цвет сменился зелено-голубым, а пронзив оболочку ультрафиолетовых лучей, Спок вынесся в обычный космос и материализовался.

Зная, в «когда» это должно произойти, он не имел ни малейшего понятия о «где». А потеряв ориентацию, нельзя сохранить равновесие. И Спок, всем телом защищая преобразователь времени от возможного удара, крепко прижал его к груди, а сам свернулся в тугой комок, подтянув колени к подбородку. Спиной упав на каменный пол, оглушенный чудовищной силы ударом, он, как ему показалось, бесконечно долго скользил, словно по льду, по гладкой поверхности пола. Наконец, он остановился и попытался встать, но был тут же парализован приступом жгучей боли. Спок смутно слышал чьи-то испуганные голоса, ослепленными ультрафиолетом глазами различал неясные силуэты людей. Чтобы прийти в себя, он зажмурился и уперся в пол руками. Невыносимая боль пронизала все его тело, но он сосредоточился на голосах, пытаясь распознать среди них хоть один знакомый. Безуспешно. В голосовом потоке смешались гнев, испуг и удивление незнакомых вулканцу людей.

Неужели представители властей Алеф Прайма держали под наблюдением жилище доктора Мордро и сумели предотвратить, остановить эксперимент с перемещением во времени? И сейчас Спока арестуют вместе с профессором? Об этом не хотелось и думать. Но что это? Из враждебного потока голосов пробилось что-то знакомое:

– Мистер Спок, откуда вы?

Вулканец усиленно проморгался, и зрение восстановилось; озабоченно нахмурившись, над ним стоял профессор Мордро.

– Как вы сюда попали? Что вам здесь надо? Спок приподнялся, и судорога прошлась по каждому мускулу его тела, перед глазами замелькали круги. Преодолевая подступившую слабость, вулканец сосредоточил свое внимание на профессоре, присевшем перед ним на корточки. Это был не тот доктор Мордро, которого он только что покинул на Алеф Прайме. Этот Мордро был намного моложе и выглядел примерно так же, как он выглядел во время учебы Спока в Макропирусе. Через какой-то месяц этот Мордро состарится лег на десять – после обвинения, суда и приговора.

– Позвольте, я помогу вам встать? – осторожно предложил доктор. Он протянул руку, но так и не дотронулся до вулканца, отрицательно покачавшего головой.

– Не надо, – проговорил Спок и неуклюже, но зато самостоятельно поднялся на ноги. Преобразователь времени висел на его груди.

– Господи, где вы это откопали? – удивился Мордро. – И вообще, откуда вы взялись?

– Что там случилось? – раздался голос из соседней комнаты.

В дверном проеме стояли двое. Один из них обернулся на голос и ответил:

– Кто-то материализовался на платформе.

– Итак, мистер Спок, в чем дело?

– Я пришел предостеречь вас, доктор Мордро, – ответил Спок. Голос его был еще слабым, руки и ноги дрожали, но боль притупилась.

В дверном проеме уже толпилась целая группа: очевидно, это были те самые друзья, чьи мечты толкали Мордро на путь гибели. А Спок надеялся застать профессора одного.

– Пройдите, сядьте, – сказал профессор. – Вы похожи на смерть.

Кажется, он был прав. Спок чувствовал, что дошел до предела, что силы его исчерпаны. Прихрамывая, он прошел в смежную комнату и сел в предложенное ему кресло. Люди, толпившиеся в дверном проеме, двинулись следом и образовали вокруг Спока подозрительно широкий круг – шестеро взрослых, четверо детей.

– Чего он хочет, Джордж? – как об отсутствующем, спросил о Споке молодой человек, лет тридцати.

– Я еще не знаю, Перим. Ты бы лучше присел.

– Вы вулканец? – десятилетний мальчик с любопытством уставился на нежданного гостя.

– Это мистер Спок, – ответил всем сразу Мордро. – Он был одним из лучших моих студентов в Макропирусе. А сейчас он служит на звездном корабле. По крайней мере, я так предполагаю. Но, может быть, сейчас он служит в другом месте, откуда и прибыл к нам.

– Нет, – возразил Спок. – Я все еще служу на «Энтерпрайзе». Один из молодых людей, по возрасту студент, протянул Споку стакан воды. Вулканец сделал маленький глоток.

– Оставим воспоминания на послеобеденный чай, – сказал Перим и отвел любопытного мальчика подальше от Спока и Мордро. – Что он делает здесь? Он выбрал неподходящее для визита время, если, конечно, не хочет остановить нас.

– Вы для этого явились к нам, мистер Спок? – строго спросил Мордро.

– Да, сэр, для этого, – Спок переводил взгляд с одного лица на другое, пытаясь распознать, кто из них способен на жестокость, которая нагонит страха на будущего Мордро, когда тот попытается сделать то, что Спок намеревается сделать сейчас? Но группа путешественников во времени сплотилась так тесно, что от нее исходило лишь дружно возрастающее раздражение. Вулканца охватило мрачное предчувствие. Но отступать было некуда.

– Сэр, – окрепшим голосом произнес Спок, – спустя месяц вас обвинят в убийстве всех этих людей. Доказательства вашей вины будут неоспоримы – вас обвинят в неэтичном эксперименте над разумными существами. При этом никто не будет ссылаться на вашу последнюю работу, никто не будет анализировать ее. Вашу работу постараются, уничтожить, во всяком случае, запретят любое упоминание о ней – такой страх вызовет она у исполнительных и законодательных властей. А вас приговорят к принудительной реабилитации. И «Энтерпрайзу» будет предписано этапировать вас в колонию на Рехаб 7. Во время этапирования вы станете виновником смерти капитана Джеймса Кирка и командира команды безопасности Мандэлы Флин…

– Это, абсурд! – выкрикнул Мордро.

– Это правда, – жестко ответил Спок. – Вы должны отказаться от эксперимента. Он приведет к большой беде.

– Подождите минуточку, – вмешался один из путешественников во времени. – Вы сказали, что нам не следует отправляться в путешествие во времени. Значит, вы хотите, чтобы мы остались здесь?

– Не я хочу – вы должны остаться, – уточнил Спок.

– Но мы оставим документальную запись о нашем добровольном желании, поэтому Джорджи не может попасть в беду, которую вы ему предрекаете. Мы согласились на себе испытать его теорию.

– Что значит согласились? – возразила женщина средних лет, сидевшая верхом на спинке дивана. – Мы, подчеркиваю, мы, уговорили его дать согласие на наше путешествие.

– Некоторые из вас оставят записи, – согласился Спок. – Но они послужат еще одним доказательством неоспоримой власти профессора над всеми вами – хотите вы этого или не хотите.

Доктор Мордро тяжело опустился в кресло и растерянно произнес:

– Я считал, что принятых мер предосторожности вполне достаточно для избежания каких либо осложнений. Но если надо, я могу принять и дополнительные меры.

– Никакие меры не могут быть достаточными, – сказал Спок. – Вернее, они, может быть, и будут достаточными, но все равно вы должны отказаться от своего плана. Потому что ваша личная судьба и судьба всех этих людей ничего не значат на общем фоне тех осложнений, которые вызовет ваша работа. Перемещение ваших друзей в ложное пространство и ложное время – одностороннее перемещение! – создаст напряжение, которое не смогут выдержать истинное пространство и истинное время.

– Боже мой! – воскликнул Перим. – Звучит так патетично, словно речь идет о конце света.

– Со временем это и будет концом света, – подтвердил Спок.

– Ну-у, со временем и без наших экспериментов все кончится, – отмахнулась женщина.

– Но не за сто стандартных земных лет.

Наступило молчание.

– Что за чепуха! – громко произнесла женщина. – Послушайте, мистер Спок, кто бы вы ни были, откуда бы ни пришли и каким бы необычным студентом-физиком ни являлись, я тоже не лыком шита и, корпея над уравнениями, не нашла ни одной возможности для какого-либо искажения в пространстве.

– Вы ошиблись. К не просто ошиблись, но допустили роковую ошибку.

– Джордж, проклятье! Что я слышу? – женщина повернулась к Мордро.

– Она права, мистер Спок. Я тоже беспокоился, что односторонний перенос во времени может вызвать некоторое искажение. Но в уравнениях ничего не говорится об этом.

– И все-таки вы ошиблись, – настаивал Спок. – Ваши эксперименты исказили реальность до такой степени, что рост энтропии прогрессирует: в течение каких-то двадцати лет большие звезды начнут превращаться в «Новые», подвергая изменениям неустойчивые экосистемы. А первоначальная величина этого эффекта настолько незначительна, что может остаться незамеченной.

– Докажите это, – потребовал Перим. Спок взглянул на терминал компьютера в углу комнаты и согласился:

– Хорошо, я покажу вам начало.

Около получаса он колдовал у компьютера. Но уже через несколько минут половина взрослых ушла в соседнюю комнату, где играли дети: далекие от физики профессии не позволяли им следить за ростом доказательств. Но доктор Мордро и женщина – ее звали Мри – внимательно прочитывали уравнение за уравнением, в то время как Перим, скрестив руки на груди, угрожающе маячил слева от Спока.

Освободив место в центре экрана, Спок пропечатал новое уравнение.

– Что за чертовщина? – воскликнула Мри.

– Не стоит богохульствовать, – ответил Спок. – Я объясню вам все, что пока еще не доступно вашему пониманию.

– Это не выше моего понимания, – раздраженно произнесла Мри. – Это фактор коррекции. И достаточно очевидно, что с его помощью вы сможете доказать любую чепуху.

– Мри, – успокоил ее Мордро. – Не злись раньше времени. Дай ему закончить. И должен довести до вашего сведения, мистер Спок, что этот преобразователь времени сконструировала Мри. Поэтому нам всем будет лучше, если вы оставите свой сарказм. Я так думаю.

– В моих словах не было сарказма.

– Допустим. Но предупреждаю, что Мри и я способны следить за экраном лишь до тех пор, пока на нем не появится что-то, взятое из воздуха. Любая попытка ввести нас в заблуждение будет тотчас же обнаружена и… вы сами понимаете.

Спок сидел, положив руки на колени и вглядываясь в экран.

– Это уравнение я вывел на основе моих наблюдений в данном временном потоке, в начальный период энтропии. Как вы можете видеть, исходное цифровое значение чрезвычайно мало, оно зависит от величины (T-t)2. Но эта малая величина не просто растет – она растет с ускорением, – Спок наклонился над клавиатурой и показал, как фактор коррекции вклинивается в первоначальное уравнение.

Доктор Мордро присвистнул.

– Джорджи, – сказала Мри. – Но я не вижу доказательства наличия этого фактора.

– И верно, – откликнулся Мордро. – Что вы ответите на это, Спок?

– Перед вами нет доказательства наличия фактора коррекции, потому что нет наличия самого фактора. Он начнет существовать с того момента, когда появится величина «Т». А величина «Т» возникнет с того момента, когда вы пошлете людей в прошлое и оставите их там.

Мри пробормотала какое-то ругательство, она была полна недоверия:

– Это самое глупое доказательство из всего того, чего я вдоволь уже наслушалась. Это полностью замкнутая в себе циркулярная система.

– Да, – согласился Спок. – Доктор Мордро создал этот круг циркуляции. Спокойствие покинуло и доктора Мордро.

Он свирепо глянул на Спока и заговорил:

– Из всех ваших уравнений можно сделать лишь один вывод: вы пытаетесь спасти капитана Кирка и готовы пойти на что угодно. Я восхищен вашей преданностью, мистер Спок. Но почему в угоду вашей дружбе я должен предавать своих друзей? Почему я должен разрушать их планы? Но я благодарен вам за предупреждение – теперь я знаю, что мне грозит, и не позволю арестовать себя после того, как отошлю Мри и других друзей в прошлое. В случае необходимости я и сам перенесусь вслед за ними.

– Я давно уже пытаюсь убедить тебя в этом, – напомнила Мри. Спок встал и посмотрел в глаза своего бывшего учителя:

– Доктор Мордро, вулканцы никогда не лгут. Эффект энтропии вызвал у меня большое сомнение. Когда я впервые обнаружил его, то прежде всего подумал, что допустил ошибку. Но вы сами – ваша будущая версия, которая пыталась залечить космическое пространство, так же, как и я сейчас пытаюсь сделать то же самое, – вы убедили меня, что не было ошибки. А вы прибыли из того времени, когда эффект имел уже катастрофические последствия.

Мордро сердито возразил:

– Вулканцы утверждают, что они не лгут. Но с одной стороны, это утверждение никем не проверено, а с другой, вы – не вулканец. Не настоящий вулканец. А земляне – первые лжецы во всей Вселенной.

– Я… я постарался усилить вулканские начала во мне и подавить все человеческие черты, – не очень уверенно сказал Спок, – А почему бы вам не пойти на компромисс? Ваш корабль не будет вызван на Алеф Прайм, вы останетесь в стороне от того, что я делаю, и ваш капитан останется жив.

– Судьба капитана Кирка лишь косвенно связана с тем, о чем я рассказал вам. Живой ли, мертвый он не сможет изменить общую картину того, что произойдет в результате вашего эксперимента.

– Где же тогда моя, вымышленная вами, версия? Почему я не могу прийти к себе из будущего себя – то есть меня?

У Спока был ответ и на этот вопрос, но подкравшийся сзади Перим неожиданно схватил его за волосы, сильно рванул вниз. Спок не противился. И обманутый легкой победой, Перим прокричал:

– Сколько можно слушать пустые разговоры? Помогите мне связать его и давайте уходить.

Одного мгновения хватило Споку, чтобы перевернуться и пустить в ход ноги, – Перим лежал на полу, оглушенный падением; беспомощный. А Спок, довольный тем, что выявил самого темпераментного из друзей Мордро, постарался ответить наг вопрос:

– Доктор, вы пытались, дважды пытались. В первый раз…

С секундным опозданием он почувствовал, как чья-то рука сжала его плечо. Тонкие сильные пальцы безошибочно впились в уязвимое место прежде, чем он смог среагировать на них. Силы покинули Спока, и он медленно осел на пол. Сквозь легкий туман, застилавший глаза, вулканец увидел склонившуюся над ним Мри.

– С ним будет все в порядке, – успокоила она Мордро. – Но Перим прав – надо убираться отсюда, пока не поздно.

Доктор Мордро медлил. А Спок и боролся со своим собственным телом, пытаясь взять его под контроль, и… восхищался мастерством Мри. Редкие земляне так тонко владели техникой бескровного боя. Одни были слишком грубы, чтобы в совершенстве овладеть этой техникой, другие слишком агрессивны, чтобы беспокоиться о чужом здоровье. Но Мри обладала несомненным талантом бескровного бойца – Спок все видел, все понимал И в то же время не мог ни пошевелиться, ни заговорить.

– Будь по-вашему, – решился наконец Мордро. Он первым пошел в комнату-лабораторию, за ним гуськом потянулись остальные.

Спок искал в себе силы, способные оживить парализованное тело, и не находил. Ослепительный отблеск радужного света, стремительная волна ультрафиолетовых лучей известили его об очередной неудаче – друзья Мордро отправились туда, где их никто не найдет. Спок может возвращаться сюда снова и снова, раньше и позже этого времени – и каждая тщетная попытка спасти субстанцию Вселенной от разрушения будет наносить ей непоправимый вред. Он обречен на неудачу. Всегда найдется что-то, что помешает ему. Всегда будет побеждать энтропия. Потому что энтропия непобедима. Спок закричал от отчаяния.

Крик разбудил в нем надежду, каким-то чудом ему удалось перевернуться на живот. Напрягая каждый нерв, каждый мускул, Спок тащил вперед свое непомерно тяжелое тело. Он не полз, но как доисторическая амфибия, впервые оказавшаяся на сухом берегу, инстинктивно боролась за жизнь, превращая жабры в легкие, а плавники – в цепкие лапы, так боролся и он, зная, что умрет, если прекратит борьбу. А если выживет, то только в борьбе.

* * *

Хантер вошла в лазарет, хоть сейчас ей хотелось быть где угодно, только не здесь. Она остановилась у открытой двери в каюту Маккоя.

– Леонард, двенадцать часов мистера Спока на исходе.

– Я знаю, – с несчастным видом ответил доктор. – Но он предупредил, что его лимит – четырнадцать часов.

– Боже мой! – раздраженно произнесла Хантер. – Леонард… – Подождите! – остановил ее доктор и настороженно прислушался. – Вы слышите? Это сенсоры! – он вскочил и опрометью бросился в центральное отделение лазарета. В карантинном блоке скорой помощи показания сенсора застыли на нуле, но не потому, что яд окончательно доконал Иана Брайтвайта, – опередившая доктора Хантер увидела пустую кровать и выбежала в коридор. На ее глазах Брайтвайт скрылся за углом.

– Он хочет добраться до транспортатора! – громко выкрикнул Маккой.

Подстегнутая этим криком, Хантер бросилась догонять Брайтвайта. Иан был еще очень слаб и расстояние между ними быстро сокращалось. Но иногда и слабым везет – Брайтвайт добрался до лифта и зашел в него. На мгновение опоздавшая Хантер с разбегу врезалась в закрытую дверь.

– Проклятье! – простонала она, яростно нажимая на кнопку.

Маккой поспел как раз к возврату лифта. Вдвоем они ввалились в кабину лифта, и едва он остановился, Хантер выскочила в коридор и помчалась вслед за Брайтвайтом.

А он уже добрался до транспортного отсека и открыл панель управления транспортатором. Биоэлектронная конструкция, прикрепленная к корпусу модуля, походила на грозно мерцающую злокачественную опухоль.

– Не трогайте, Иан! – воскликнула Хантер. – Заклинаю вас Богом, не трогайте!

– «Как бы не так!» – злорадно прошептал Брайтвайт.

* * *

Добравшись до дверного проема, Спок прошептал:

– Доктор Мордро…

Путешественники во времени как бы разделились на две группы: одни из них испуганно оглянулись на шепот Спока, другие – тоже с испугом – уставились на транспортатор.

Не понимая, что произошло, Спок приподнялся на локтях и увидел двух Мордро. В первое мгновение он подумал, что у него двоится в глазах. Но нет – один Мордро сошел с платформы транспортатора и тут же упал лицом вниз, второй опустился на колено рядом с упавшим и перевернул его на спину. Первый Мордро – старый, с безжизненным серым лицом – громко застонал.

Цепляясь руками за стену, Спок поднялся на ноги. Больше всех удивленная Мри смотрела то на одного, то на другого Мордро, потом молча уставилась на Спока.

– Сэр, – произнес вулканец.

– Ничего не изменилось, – прохрипел старый Мордро. – Я ждал вас, но… ничего не изменилось, – голос его был сухим, эфемерным, он напоминал звук сыплющегося на камень песка. – Я ждал, но хаос…

Спок о трудом преодолел несколько метров и упал на колени около вестника из будущего. Мордро настоящего времени пристально наблюдал за ним.

– Профессор, они намерены уйти, – сказал Спок. – Я пытался показать им, что произойдет. Рука старого Мордро вцепилась в его запястье.

– Я не хочу так умирать, – прошелестел безжизненный голос. – Бесцветные старческие глаза нашли себя сегодняшнего. – Поверь ему. Прошу тебя, поверь.

Старый профессор вздохнул, рука его беспомощно упала рядом с коченеющим телом. Мордро настоящего схватился за голову и медленно опустился на пол.

– Боже мой! – испуганно вскрикнула Мри.

Посмотрите, что происходит?

Тело умершего Мордро на глазах превращалось в пыль, а пыль тут же превращалась в ничто. Не дожидаясь конца этого скорого процесса, Спок схватил преобразователь времени умершего, настроил его на будущее время и опустил в пыль. Пылевые останки профессора исчезли в своем времени вместе с преобразователем.

Вулканец медленно поднялся с колен, устало спросил:

– А теперь вы верите мне? – и перестав контролировать себя, забыв о своем вулканском происхождении, дал волю своим чувствам, закричав, что есть мочи:

– Он знал, что умрет, если вернется назад! Он знал! И боялся смерти но в его времени изменения, вызванные вами, стали невыносимыми! И чтобы остановить вас, он пошел на смерть!

– А нам как быть? – закричал Перим. – Мы никуда не денемся от будущего! А наши мечты о прошлом?

– А мечты ваших детей? – спросил Спок и посмотрел на мальчика, который задавал ему вопрос, а сейчас с интересом прислушивался к разговору. Понимает ли он, о чем идет речь? Но ребенок хотя бы пытается понять что-то, понять, а взрослые и не понимают, и не хотят понимать. – Даже зная грядущие последствия, вы хотите вернуться в прошлое, потому что там вы будете чувствовать себя в полной безопасности. Но ваши дети доживут до будущего и им придется нести ответственность за ваше безрассудство, – Спок внимательно осмотрел всех – и взрослых, и детей. Доктор Мордро поднялся с пола и заговорил дрожащим от волнения голосом:

– Мистер Спок, возможно…

– Джорджи! – прервал его Перим и со сжатыми кулаками шагнул к Споку.

Мри, казалось бы, мягко сжала его запястье, но он тут же остановился и замолчал.

– Мне кажется, что у всех нас могут быть другие мечты и надежды, – примирительно сказал Спок.

– Перим, – заговорила Мри. – Спок прав. Мы были большими эгоистами и знали о своем эгоизме. Но теперь мы знаем, каковы могут быть результаты нашего эгоизма.

– Простите меня, – мягко произнес Мордро и оглядел по очереди всех, начиная с Мри и Перима и закончив детьми. По лицу студента, который подал Споку воду, текли слезы.

– Это было бы… – начал он и не закончил фразы.

– Друзья мои, я еще раз прошу у вас прощения, – громче и уверенней сказал Мордро и, подойдя к транспортатору, принялся разъединять многочисленные провода. Перим и еще один из недовольных попытались помешать ему, но Мри и трое других взрослых прикрыли профессора.

Сняв с транспортатора преобразователь времени, Мордро со слезами на глазах обнял по очереди всех своих друзей, а остановившись около Перима, проговорил:

– Я не могу сделать этого – я не враг вам. Перим вырвался из его объятий и скорее прорычал, чем проговорил:

– Ты прав – ты ничего не можешь! – и схватив мальчика за руку, выбежал из комнаты.

* * *

Иан Брайтвайт ударил кулаком по кнопке преобразователя времени. Хантер и Маккой нагнали его слишком поздно. Они успели оттолкнуть прокурора от панели управления транспортатором, но разом включенные ВОРБ-двигатели уже заработали, причем так не синхронно, что «Энтерпрайз» затрясло, как в лихорадке. Над транспортатором вспыхнула радуга; красный-оранжевый-желтый свет…

Маккой застонал от горя и отчаяния. Перед его глазами засветилось зеленое-голубое-фиолетовое пламя, и он погрузился в темноту: свет на всем корабле погас, радуга пропала…

Доктор очнулся, открыл глаза и с удивлением увидел, что лежит на палубе транспортного отсека. Рядом с ним никого не было. Плафоны освещения заливали отсек ярким светом. Попытавшись встать на ноги, Маккой едва не упал – ноги одеревенели так, словно он пролежал здесь несколько часов.

Что же произошло? В памяти мелькали смутные обрывки то ли действительного кошмара, то ли… Но нет, это был не сон! Доктору показалось, что совсем недавно он держал в руках нечто осязаемое, что сейчас проскальзывало сквозь пальцы и улетучивалось, не оставляя после себя следов.

– Что я здесь делаю? – пробормотал Маккой, еще раз оглядел безлюдный отсек и пошел в лазарет.

* * *

Когда все кандидаты в путешественники во времени покинули гостиную, доктор Мордро печально окинул взглядом Спока, потом Мри и заявил:

– Я полагаю, что следует воздержаться от публикации моей последней работы.

Несмотря на все произошедшее, Спок чувствовал свою вину перед профессором и мысленно перенесся на Вулкан, общественное устройство которого не налагает запретов на знания.

– Я согласна с тобой, – сказала Мри. – Я думаю, о ней не стоит даже упоминать. Но проклятье!., сама по себе идея – просто великолепна!

– Как по-вашему, сможет ли кто-нибудь из ваших друзей воссоздать преобразователь времени? – спросил Спок. Мордро пожал плечами:

– Сможет, не сможет… Кто знает? Ни в чем нельзя быть уверенным. Но я полагаю, что это – наша проблема, а не ваша, мистер Спок.

Мри с виноватой улыбкой осведомилась:

– Надеюсь, я вас не травмировала? Простите меня?

– Ваша техника безупречна, – ответил Спок. – Примите мои поздравления.

– Благодарю вас. Мордро кинул взгляд в сторону лаборатории, где его второе «я» превратилось в пыль.

– С вами ничего не случится, мистер Спок? Вы сможете вернуться в свое время без…

– Ваше второе «я» путешествовало намного больше меня.

– Все-таки физиология у нас разная.

– Доктор Мордро, у меня нет выбора. Я не могу оставаться здесь по той же самой причине, по которой вы не можете послать своих друзей в прошлое. Каждая минута моего пребывания в вашем времени может обернуться целым каскадом бедствий. Приходится рисковать.

Спок встал, взял в руки преобразователь времени:

– Мне пора.

– Мистер Спок?

– Мне пора, – повторил вулканец. – Я должен немедленно возвращаться.

Пальцы его судорожно вцепились в красивую гладкую игрушку взрослых людей, от которой хотелось как можно скорее избавиться, чтобы никуда больше не путешествовать, не подставлять свое измученное тело под новые удары больного пространства и искаженного времени.

– Прощайте, – произнес Спок и дотронулся до включателя.

Он успел услышать их напутственные слова перед тем как энергия преобразователя окружила его радужной сферой и втянула в стремительный поток. Ультрафиолетовые лучи пронзили его закрытые глаза.

Заверяя Маккоя в своем благополучном возвращении, Спок не мог даже предполагать, сколько опасностей будет подстерегать его, и сейчас не был уверен, сможет ли он – вернее, новая временная версия его, возникшая в данном потоке, – добраться до своего времени и существовать в нем.

Но материализовался он на «Энтерпрайзе» и убедился в этом за мгновение до того, как потерял сознание.

* * *

Радужный свет исчез, а вместе с ним и мистер Спок. Мордро посмотрел на Мри, а она, не отрывая задумчивого взгляда от платформы транспортатора, покачала головой:

– Ты думаешь, с ним все будет в норме?

– Надеюсь на это. Подождем недельку, другую, узнаем, где находится «Энтерпрайз», свяжемся с ним. Если Спок не вспомнит, что с ним произошло, значит – с ним все в норме.

– Ты хочешь связаться с ним отсюда?

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Джорджи. Мри взяла его за руку, осторожно напомнила:

– Если Перим не отойдет от своей злости, он может шантажировать тебя – твоя жизнь будет в опасности.

Сбитый с толку Мордро обдумал ее слова и переспросил:

– Мне будут угрожать?

Мри пожала плечами.

– Я надеюсь, что и сам смогу собрать преобразователь. Но Перим не хуже меня знает, кто изобрел его и довел до ума, – возразил Мордро.

– Да, – согласилась она. – Но я в любом случае хочу покинуть Алеф Прайм. И не вижу большой разницы в том, как я отсюда исчезну – перенесусь ли через четвертое измерение, или преодолею три обычных.

– Ты думаешь, мне тоже надо убираться отсюда.

– Непременно.

– Бежать?

– Как испуганному зайцу, – добавила она, сделала небольшую паузу и серьезно спросила:

– Джорджи, что тебя держит здесь?

– Да есть кое-какие дела, – неопределенно ответил он.

Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг дружке, вспоминая давний, очень схожий разговор.

– Вспомни, сколько раз я просила тебя уйти отсюда вместе со мной? Мне опять надо просить? Нас ждут – все еще ждут, – убежденно сказала Мри.

– Нет, – ответил Мордро, – тебе не надо просить. Если ты уверена, что будет польза от «сумасшедшего» ученого…

– Уверена, – рассмеялась она. – Пока ты в одной упряжке с «сумасшедшим» изобретателем, – она указала на преобразователь времени. – Вспомни о проекте, который мы сможем осуществить. На этот раз мы не ошибемся.

* * *

Выкрикивая что-то бессвязное, Джеймс Кирк резко приподнялся с кровати, сел и схватился руками за лицо: ему показалось, что какая-то непонятная муть склеила ему глаза, сделала их неподвижными. В ответ на крик медленно загорелся свет. Кирк увидел себя в своей каюте, на своем корабле, живым и здоровым. А все привидевшееся ему было кошмарным сном. Кирк снова лег, потер лицо обеими руками. Лоб был покрыт холодным потом: кажется, этот сон был самым реалистическим из всех его снов. Но не все сны напоминали ему о терроризме, с которым Кирк столкнулся в самом начале своей службы в Звездном Флоте. И впервые он видел, как в него стреляют из пистолета, заряженного пулей-«паутиной», впервые во сне он разделился на двух Кирков, один из которых умирал, ощущая, как «паутина» добирается до его мозга, а другой наблюдал за собственной смертью и видел свои мертвые глаза, покрытые серебристо-серой пылью.

Джим потер грудь как раз в том месте, куда вошла пуля, – по счастью, во сне, – и с горьким юмором подумал:

– А ведь могла бы и убить.

Почему-то ему вспомнились другие сны – сны о Хантер. Давно он не видел ее во сне. Может, потому, что старался не думать о ней, не вспоминать, что разрушило их интимные отношении и едва не разрушило дружбу.

«Почему ты не вырос, Джим? – спросил Кирк самого себя. – Сон пришел к тебе не для того, чтобы развлечь или напугать тебя, а чтобы напомнить тебе, что ты смертен. Конечно, тебе может повезти, и ты умрешь другой смертью. Но все равно – ты смертей, и Хантер смертна. И ей постоянно угрожают реальные, а не мнимые опасности. И что ты сможешь сказать о себе, если с нею что-то случится, а она так и не услышит от тебя нужного слова? Только то, что ты идиотски глуп?»

Кирк приказал свету погаснуть и лежал в темноте с открытыми глазами. Он долго не мог уснуть, а, засыпая, знал, что никогда не сможет забыть сон сегодняшней ночи.

* * *

Хантер очнулась в кресле своей полутемной каюты, кинула взгляд на светящийся экран ридера и зябко поежилась. Похоже, она задремала, хоть и сомневалась в этом. Капитан откинулась назад, потянулась, помассировала виски и вновь уставилась на ридер. Чтение этой монографии давалось ей с большим трудом, ведь прошло столько лет со времени ее занятий физикой. Но работа была слишком оригинальной, чтобы не заинтересовать ее. Хантер всегда подозревала, что Джордж Мордро был немного помешанным, и только что прочитанная монография подтверждала ее подозрения.

Странным было уже то, что четыре работы из пяти были перепечатками двухгодичной давности, а пятая вообще не была датирована и в ней не проскальзывало никакого намека на последующие работы ученого. Зато от имени издателя сообщалось, что доктор Джордж Мордро ушел из Макропируса в зените своей славы и сейчас пребывает неведомо где: высылая свои работы для публикации, он не считал нужным указывать место жительства.

Хантер чувствовала себя слишком уставшей от, физики. Она развернула ридер к стене и направилась на капитанский мостик, чтобы подготовить «Аэрфен» для стыковки с Алеф Праймом.

Ее экипаж нуждался в замене больше, чем корабль в ремонте. Но Звездный Флот почему то не соизволил ответить на запрос капитана. И всякий раз, когда Хантер сталкивалась с бюрократией, которая все свои обязанности перекладывала на плечи других, она мечтала об уходе в отставку. Ее давно звали к себе Свободные Коммандос.

А перед уходом в Коммандос Хантер могла бы отправиться домой и побыть там некоторое время. Но что ее ждало дома? – несколько недель, посвященных семье, дочери, и несколько дней в горах, посвященных орлу-фениксу, с которым она подружилась еще в те давние годы, когда искала себе имя-мечту.

Хантер грустно усмехнулась, – кажется, она становится сентиментальной. А если она станет сентиментальной, то будет думать о Кирке – так же, как она всегда думала: «если бы да кабы».

«Если бы он был другим, – подумала Хантер, – и если бы я… то все было бы превосходно».

* * *

По дороге в свой офис Иан Брайтвайт остановился у офиса адвоката по гражданским делам, открыл дверь и от порога поздоровался:

– Привет, Ли! Как ты себя чувствуешь?

– Да вроде лучше. Похоже, что я подхватила вирус, но отделалась легким недомоганием.

– Ну и слава богу.

– Есть что-нибудь интересное? – поинтересовалась Ли. – Надоело защищать пьяных горняков от административных штрафов. А ты почему отказался от стоящего дела по контрабанде?

– Не хотелось усложнять себе жизнь.

– У всякой пташки свои замашки?

– И свой голосок, – ответил Иан. – Так я зайду за тобой после суда.

И он отправился дальше – к своему офису, где его поджидала куча среднескучных, среднетягостных, среднезнакомых дел.

* * *

Мандэла лежала в оцепенении, не в силах пошевелиться, не в силах издать хотя бы единый звук. Она только что очнулась от страшного сна, и ужас сопровождал ее пробуждение. Но постепенно она осознала, что находится не в пограничном патруле, не в разгаре кровавой битвы, а в своей каюте на «Энтерпрайзе» – месте нового назначения.

Мандэла погладила разболевшийся шрам на левом плече, подумала, что перенапряглась во время тренировки, растревожила старый перелом. Пора всерьез позаботиться о здоровье и надрастить кость. Глупо мириться с неудобством, от которого легко избавиться. Тем более, что нежданный приступ боли вызвал ночной кошмар.

Но кажется, и в кошмарном сновидении она встретила опасность лицом к лицу, как привыкла встречать реальные опасности. Это маленькое открытие наполнило Мандэлу радостью, примирило со сном.

Рядом с ней тихо спал Хикару. Он лежал на животе, подложив под голову руки, лицом к ней. Приглушенный свет слабо отражался от его загоревших плеч.

Вчера наконец они оба поняли, чего хотели и в чем сильнее всего нуждались: быть как можно больше вместе, Даже если ему придется покинуть «Энтерпрайз».

Хикару был таким… нежным. Мандэле не хотелось думать о нем другом, каким его может сделать новое назначение. Но она не скажет ему об этом, не поставит свой эгоизм выше его честолюбия. В конечном счете, ничего не дается даром. Нелепо и думать, что Хикару, пройдя через жестокие испытания боевого офицера, останется таким же, каким он был вчера с нею. Но еще нелепее надеяться на продвижение по службе, оставаясь на «Энтерпрайзе».

Тряхнув головой, Мандэла отбросила прочь печальные мысли, припомнила сон и оживилась. От заново переживаемых, почти реальных, событий сна бешено заколотилось сердце, кровь прилила к голове, возбудило желание. Она приподнялась, поцеловала Хикару в плечо, потом коснулась губами его уха, виска, щеки. Он испуганно открыл глаза, тут же закрыл их и снова открыл.

– Как хорошо, что ты меня разбудила, – глубоко вздохнув, сказал он.

– А я рада, что ты проснулся, – кончики ее пальцев прошлись вверх-вниз по его спине. Хикару вздрогнул.

– Ты избавила меня от ночного кошмара.

– Что-нибудь плохое?

– Мне приснилось, что… но я не могу припомнить ничего конкретного.

Мандэла придвинулось ближе к нему, положила руки на его плечи, плотно прижала Хикару к себе.

Он тоже крепко обнял ее, спрятал лицо в густых космах распущенных волос и лежал так до тех пор, пока не расстался с тревогой ночного кошмара. Тогда Мандэла привстала и, слегка наклонившись над ним, собрав волосы в один пучок, стала щекотать ими его затылок, плечи. Хикару молча улыбался. А ее руки выводили рисунки на его спине: теплые – пальцами, холодные – массивным перстнем.

– Как ты красив! – прошептала Мандэла и наклонилась, чтобы поцеловать его еще раз до того, как он ответит ей.

* * *

Дженифер Аристидес и Снанагфаштали сидели за столом в дежурном кубрике и играли в шахматы. Они обе предпочитали классическую двухмерную доску трехмерной. Лишенная нарочитой вычурности игра на классической доске сохранила всю свою безграничную сложность.

– В конце концов, не плюнет же Мандэла Флин мне в лицо, если я попрошу ее о переводе.

– Конечно, нет, – подтвердила Снарл. – Она не из тех, кто плюется.

– Я с таким трудом убедила нашего бывшего командира, что не могу бить людей, но ему было плевать на меня, – Дженифер пожала плечами. – Стоит ли обижаться на него?

Фаштал подняла свою лоснящуюся голову, посмотрела на подругу, зрачки ее темно-бордовых глаз расширились.

– Надеюсь, – произнесла она, – никто не посмеет сказать, что не верит тебе, если я буду стоять рядом. И никто не посмеет плевать тебе в лицо.

– Ты же знаешь, он и не делал этого, – кротко ответила Дженифер. – Он не мог достать до моего лица.

– Не стоит вспоминать о нем, – сказала Фаштал. – Теперь Мандэла – наш командир. И если она не даст добро на твой перевод в секцию ботаники, то должна будет объяснить причину отказа. Но я не думаю, что она откажет.

– Я боюсь заговорить с ней, – призналась Дженифер.

– Боишься, что она укусит тебя? Или что ты ненароком придавишь ее? Видела бы ты, что она вытворяет на тренировках по дзюдо. Ни один землянин не сможет победить ее. Даже капитан.

– А ты победила бы? – поинтересовалась Дженифер.

– Я в такие скучные игры не играю, – ответила Фаштал и громко рассмеялась.

Дженифер отметила про себя, что вопреки общему мнению Фаштал не лишена чувства юмора, и двинула вперед пешку королевского фланга. Фаштал зарычала. Дженифер виновато улыбнулась и проговорила:

– Не сердись – я даже шаха не объявила.

– Зато скоро объявишь мат. И все из-за этой противной пешки, – она издала другой сердитый звук. – Ты видишь на целый ход дальше меня, подруга Дженифер, и я завидую тебе.

Неожиданно Фаштал насторожилась, пятнистая шерсть на ее затылке поднялась дыбом.

– Что такое? – тревожно спросила Дженифер.

– Что-то упало. Или кто-то. В обсерватории.

На всех четырех ногах Фаштал стремительно выскочила из дежурки, Дженифер последовала ее примеру. Казалось, что она бежала с тяжеловесной медлительностью, но очень скоро Фаштал осталась позади, а Дженифер первой вбежала в обсерваторию.

В самом центре обширного затемненного зала, пошатываясь, с трудом удерживаясь на ногах, стоял Спок. Его вылезшие из орбит глаза неподвижно застыли, волосы топорщились в разные стороны, по щеке, из раны на левом виске, стекала кровь. Но, пожалуй, самым удивительным было то, что на нем вместо форменной рубашки, топорщилась просторная темно-коричневая туника.

Дженифер поспешила было ему на помощь и вдруг испуганно остановилась: весь пол обсерватории, словно желтыми звездами, был усеян мелкими янтарными осколками. Она ничего не успела разбить, но как всегда в подобных случаях, боялась повредить хрупкую принадлежность хрупких людей, среди которых ей ни шагнуть, ни развернуться.

Колени Спока подогнулись, и Дженифер, забыв о янтарных осколках, одним прыжком допрыгнула до офицера по науке и подхватила его, падающего, на руки. Подскочившая следом Фаштал, встав на задние лапы, передней дотронулась до лба Спока.

– У него высокая температура, – сказала она. – Слишком высокая даже для вулканца. Услышав ее, Спок приподнял голову.

– Мои наблюдения, – с трудом проговорил он. – Энтропия… – во взгляде его сквозило то ли безумие, то ли смущение. – Капитан Кирк…

– Фаштал, иди разбуди доктора Маккоя, а я помогу мистеру Споку добраться до лазарета.

Белые усики Фаштал чуть поднялись, что было знаком согласия, она перемахнула через янтарные осколки и исчезла в коридоре.

– Со мной все в порядке, – неожиданно сказал офицер по науке.

– Вы истекаете кровью, мистер Спок.

Он дотронулся рукой до виска, долго рассматривал свои окровавленные пальцы, потом с удивлением уставился на рукав, увидев на себе темнокоричневый шелк вместо форменного голубого велюра.

– Разрешите мне отвести вас в лазарет.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи.

Дженифер подумала, что она бессердечна, но не могла не подчиниться старшему по званию и позволила ему идти самостоятельно, слегка поддерживая его за локоть.

Это было мучительное шествие: Спок падал раз за разом, и Дженифер то и дело подхватывала его и ставила на ноги. И при этом отворачивалась в сторону, чтобы не встретиться с ним взглядом, не оскорбить его чувства собственного достоинства. Наконец офицер безопасности не выдержала и попыталась положить конец этой трагикомедии:

– Мистер Спок, я направляюсь в лазарет. Вы не можете составить мне компанию?

– Лейтенант Аристидес, – с неожиданной теплотой ответил Спок. – Я настолько гордый, сколько упрямый, и буду благодарен вам за помощь.

* * *

Леонард Маккой расхаживал взад-вперед по своему кабинету и мучительно раздумывал об истоках привязавшейся к нему бессонницы. Беспричинная потеря сознания в транспортном отсеке могла быть вызвана усталостью, но это не объясняло его теперешнего состояния. А он чувствовал себя так, словно только что проснулся после хмельной студенческой пирушки, на которой отстаивал свою репутацию горького пьяницы – приверженца добрых старых традиций юга.

Но Маккой со студенческих лет не пил ничего крепче кофе, да и кофе употреблял редко с той поры, как у него появились проблемы со сном. Было, правда, кофе с бренди на торжественной встрече офицеров экипажа с новым командиром команды безопасности Мандэлой Флин. Да вряд ли событие двухмесячной давности может сказываться до сих пор.

– Доктор Маккой, – Снанагфаштали грациозно встала на Задние лапы. – Мистер Спок заболел. У него высокая температура. По крайней мере, повышена на целых три градуса по Цельсию.

– У него всегда такая температура.

– Я говорю не о земных мерках, – я сравниваю его температуру со своей.

Маккой знал, что она не любила шутить и серьезно спросил:

– Где он?

– Он в сознании. Лейтенант Аристидес сопровождает его к вам.

– Хорошо. Спасибо, – Маккой почувствовал внезапное облегчение, а Снарл навострила свои уши.

Дженифер Аристидес вошла в лазарет, неся Спока на вытянутых перед собою руках. Вулканец был в обмороке, его длинные руки и ноги безвольно свисали вниз, голова беспомощно откинулась назад, зеленые капли крови отмечали каждый шаг Дженифер.

– Минуту назад он потерял сознание, – офицер безопасности говорила нерешительно, как можно ниже опустив голову и плечи, чтобы не очень возвышаться над доктором. – И я подумала, что будет лучше, если я донесу его на руках, не дожидаясь носилок.

– Вы правильно поступили, – ответил Маккой. – Жаль, что я не поверил своим опасениям и позволил ему дойти до такого состояния.

 

ЭПИЛОГ

Джеймс Кирк сидел у кровати спящего Спока и вертел перед глазами странной формы частицу то ли механизма, то ли приспособления, то ли… Гадать было бесполезно – Кирк никогда не видел ничего, хотя бы отдаленно схожего с этим притягательным янтарным осколком. Других, более мелких осколков, собранных на полу обсерватории набралась целая груда… Но что может сказать бесформенная груда о форме и назначении того, чем она недавно была?

Вошел Маккой и сел рядом, устало потирая глаза.

– Старина, – сказал Кирк, – я позову тебя, как только он проснется. А до того почему бы и тебе не поспать вместе с ним?

– Да пытался уже, – мрачно отозвался Маккой. – И начинаю думать, что Спок и меня заразил своим настроем на двухмесячную бессонницу.

Джим бессознательно провел указательным пальцем по янтарной изящно изогнутой поверхности осколка, ногтем коснулся острого, излома.

– Все последние дни я чувствовал тревогу, – признался доктор. – Как будто знал, что должно произойти что-то ужасное, чего я не мог понять и предотвратить. Кирк ухмыльнулся.

– Ты почувствовал тревогу только в последние дни, а на меня она навалилась сразу же после того, как мы вошли в пределы сенсорной досягаемости этой проклятой аномалии, – он посмотрел на спящего Спока, который ни разу не пошевелился на его глазах. – С ним все будет в норме?

– Думаю, что да.

– Ты в этом уверен или нет? – добивался Кирк определенного ответа.

– Для уверенности есть все основания. Но я не возьму в толк, как он дошел до такого состояния. Мне было бы понятно, если бы кто-нибудь привел его истощенного…

– Ты знал о том, что он совсем не спал?

– Да.

– И ничего не сказал мне?

– А что бы ты сделал? Запретил? – теперь уже ухмыльнулся Маккой. – Я неказал тебе по соображениям медицинской этики. Как тебе известно, существует конфиденциальность между врачом и пациентом. Да и не хотел я подставлять свою седую голову под карающий меч моего капитана.

– Ну хорошо, хорошо. Но что с ним, если это не истощение?

– Это истощение, но такой высокой степени, словно он прошел через многократную физическую перегрузку. Марафонцы с Вулкана говорят о такой перегрузке: «Сто километров по пустыне». А рана черепа вообще необъяснима. Она получена не при падении, а гораздо раньше, потому что была закрыта синтетической кожей и начинала заживать. Спок знал, что я применяю ее и для вулканского генотипа, и мог воспользоваться ею. Но он этого не сделал: пакет в хранилище лежал нетронутым, – доктор приостановился. – Продолжать дальше?

– Не надо. Я сам продолжу: он был в штатском. На корабле я никогда не видел его, одетым не по форме. И…

– В руке он держал таинственный кусок таинственного… чего?

– Понятия не имею. Скотти тоже не может сказать ничего определенного. Вероятнее всего, это биоэлектроника, но такая новая, что о ней мало кто знает. Я не подписывал заявку на оборудование такого рода, и нет никаких упоминаний о том, что мы доставляли его на борт нашего корабля.

Медленно пробуждаясь от глубокого сна, Спок мало-помалу стал различать чьи-то голоса. Кажется, кто-то обсуждал его, но он не смог понять смысла даже отдельных слов. И внутренне напрягся.

– Происходит что-то очень странное, – сказал Джим Кирк. – Я не могу понять, что. И это мне совсем не нравится.

– Джим! – Спок сел так неожиданно, так быстро, что слышно было, как захрустели его мускулы и сухожилия. Порывистое движение и громкое восклицание вулканца произвели должное впечатление – Кирк и Маккой были удивлены, а сам Спок остался доволен: об истинной причине его порыва никто ничего не знает.

Он схватил Джима за руку – она была живой, весомой. Радостное облегчение охватило Спока. Погладив руку Джима, он дотянулся до его щеки, приложил к ней ладонь, почувствовал выбитую из привычной колеи энергию неповрежденного разума друга. Удовлетворенно откинулся назад, смущенный своим поведением, отвернулся к стене, пытаясь взять под контроль разгулявшиеся чувства.

– Спок, что случилось? Дружище…

– Все нормально. Ты же хотел, чтобы он проснулся, – ответил за Спока Маккой.

– Все нормально, капитан, – эхом отозвался Спок. Он уселся на кровати, попытался взять себя в руки, чтобы не выдать того, что он готов и рассмеяться, и разрыдаться, как самый обычный землянин. – Я просто… очень рад, что вижу вас.

– Я тоже рад вас видеть, – голос Кирка звучал насмешливо. – Вы как будто отсутствовали длительное время.

– Как долго, капитан? – настойчиво спросил Спок.

– Несколько часов. И почему?

Спок расслабился:

– Потому, сэр, что аномалия находится в процессе превращения в очень маленькую черную дыру, как вы сказали бы, следуя земным традициям, в «ястребиную» черную дыру. Когда превращение закончится, образование взорвется. Кирк вскочил на ноги и устремился к двери.

– Капитан! – окликнул его Спок.

Кирк оглянулся назад.

– «Энтерпрайзу» не грозит опасность – процесс будет продолжаться еще целых шесть дней.

– О! – с облегчением выдохнул Кирк и вернулся назад. – Вы меня успокоили, мистер Спок. Но что же все-таки произошло?

Спок поднял руку, коснулся раны на виске – она была едва заметна. Маккой наложил на нее новый слой синтетической кожи, закрепил ее прозрачной жидкостью…

На столе, выдвинутом на середину палаты, лежала скомканная коричневая с золотой отделкой туника Спока…

Джим вертел в руке осколок преобразователя времени…

– Итак, вы были в обсерватории, – напомнил Джим. – Снарл услышала, как вы упали. Вы помните это?

Спок легко воскресил в памяти то, что отчетливо помнил. Взглянув на Кирка, потом на Маккоя, он сразу же сообразил, что если они сейчас находятся здесь, то их не было в переменном потоке времени. Но где был он сам?

Офицер по науке ясно помнил поток времени, в котором гладко проходили его наблюдения: аномальное образование действительно появилось и, хоть нельзя было с достаточной точностью установить причину его возникновения, с самого начала было ясно, что оно саморазрушится и не представляет какой-либо опасности. «Энтерпрайз» никогда не отзывался на Алеф Прайм, доктор Мордро никогда не появлялся на его борту, Спок не обнаружил никакого ускорения в росте энтропии.

Но он появился в обсерватории, вытесненный на «Энтерпрайз» чуждыми ему пространством и временем в место, которому он принадлежал. Это не вызывало сомнения. Бесспорным было и то, что Спок ошибся в подсчете запасов своих жизненных сил. Значит, путешествие во времени или истощение, а может быть, то и другое вместе стали причиной потери сознания.

– Спок? – осторожно спросил Кирк. – Вы все помните?

– Нет, капитан, – вполне правдиво ответил Спок. – Воспоминания разобщены и непонятны.

Кирк поверил ему. Нельзя было ожидать, что вулканец будет все помнить после того, как он проделал петлю времени, а вернувшись в свое время, отключился от настоящего. Но кое-что Спок помнил, кое-что знал.

Ну, прежде всего он узнал, каким хрупким является космос. Ему не удалось восстановить его в его первозданном виде. Удалось лишь залатать самое продырявленное место, наложить заплаты на самые большие дыры. Спок надеялся, что неплохо справился со своей задачей, хоть швы были не очень ровными, а нити не очень гладкими. Видимые несообразности выглядели обычным астрономическим феноменом, которому нет объяснения, но он тем не менее существует, чтобы напоминать разуму о вечной тайне настоящего и вечной противоречивости воспоминаний. Офицер по науке с приятным чувством благодарности принимает это напоминание.

– Прошу прощения, капитан, – но я не могу объяснить, что произошло.

– Вы получили небольшое сотрясение мозга, – сообщил Маккой. – Придете в себя, тогда все вспомните и все объясните.

Спок надеялся, что этого не произойдет, но умолчал о своей надежде. Кирк поднес к его глазам преобразователь времени:

– Ну а это… вы можете мне объяснить, что это такое?

– Конечно, капитан. Это Конструкция, которая помогла мне справиться с моей задачей, – Спок почувствовал стыд за себя, потому что чисто технически он сказал почти правду, а фактически – солгал.

– Где вы взяли его?

– Сам сделал, капитан.

– На нашем корабле нет биоэлектронных компонентов.

– Джим, – вмешался Маккой, – отложи на потом это дело.

– Отложу. Но не раньше, чем мистер Спок ответит на мой вопрос.

– Вы не задавали вопроса, капитан, – произнес Спок. – Вы высказали утверждение, с которым я вынужден согласиться: на «Энтерпрайзе» действительно нет биоэлектроники. Но считаю нужным обратить ваше внимание на одно из интереснейших свойств биоэлектронных кристаллов: их можно вырастить, – вулканец протянул руку к преобразователю времени.

Кирк бросил на него свирепый взгляд, потом усмехнулся и укоризненно сказал:

– Да-а, мистер Спок, никогда не думал, что вы нечисты на руку.

Маккой сокрушенно вздохнул:

– Вон до чего дело дошло! Может, хватит?

Спок не совсем понял слова капитана и уставился на свои руки – они были слегка зеленоватыми от не совсем отмытой крови. Но какая из них грязная?

– Спок, – перешел на серьезный тон Кирк. – Вы не все рассказали, и мне это не нравится.

– Капитан, находясь поблизости от аномалии, можно предсказать только то, что ничего нельзя предсказать.

– Иными словами вы и не хотели разбираться в природе недавних событий?

– Я и сейчас предпочел бы не делать этого, капитан.

Кирк нахмурился, и Спок подумал, что придется ему забыть об осколке преобразователя времени. Но неожиданно капитан снова улыбнулся и протянул Споку его вожделенное достояние.

Вулканец молча принял его.

– Хорошо, Спок. Я доверяю вам и доверяю вашему мнению о том, что, хотя вы и не можете объяснить природу аномального образования, оно не представляет опасности для корабля и для всех, находящихся на его борту.

– Я не стану злоупотреблять вашим доверием, – ответил Спок. Маккой скрестил руки на груди.

– А сейчас, джентльмены, когда вы обменялись выражением доверия друг к другу, – он строго взглянул на Кирка, – не хотите ли вы пока оставить больного в покое и выйти вон. А вы, – он перевел раздраженный взгляд на Спока, – отправляйтесь спать. Прямо сейчас. Это – приказ!

Джим рассмеялся.

– О'кей, старина! Мистер Спок, так мы можем убираться отсюда?

– Да, капитан. Мои наблюдения закончены.

– Хорошо, – Кирк встал и пошел на выход.

– Капитан… Джим…

Кирк оглянулся.

– Спасибо вам, – сказал Спок.

* * *

Когда Кирк завернул за угол, он увидел Зулу, направлявшегося к лифту.

– Мистер Зулу! – окликнул капитан. Рулевой не оглянулся. Кирк окликнул его еще раз. Зулу тут же остановился, виновато произнес:

– Простите, капитан. Я… я задумался, – и подождал капитана.

– Вы держите курс на капитанский мостик?

– Да, сэр. Через десять минут моя вахта.

– Я рад этому. Работа мистера Спока завершена, и мы можем уходить отсюда. И во время маневра вблизи аномалии я хотел бы видеть вас на месте рулевого.

– Да?.. Спасибо, капитан, – растерянно произнес Зулу, удивленный неожиданным комплиментом.

«В последнее время Зулу выглядит озабоченным, – подумал Кирк. – И срочно нуждается в стрижке. Он стал отращивать усы. О чем это говорит? Рулевой линейного корабля похож на разгильдяя-таможенника из пограничного патруля. Впрочем, ему столько пришлось работать, что мог и забыть о своем внешнем виде».

Кирк на ходу придумал шутку по поводу прически Зулу – шутку, которая будет понята как предложение привести себя в порядок.

«А почему ты хочешь, чтобы Зулу остриг себе волосы? – спросил сам себя Кирк. – И как это может отразиться на его работе?» Шутка была забыта.

– Вы счастливы на «Энтерпрайзе», мистер Зулу?

Зулу не колебался и ответил так уверенно, словно давно уже готовился к ответу:

– Да, капитан. Я нашел здесь то, на что не мог и надеяться. И думаю, что ничего лучшего я никогда не буду иметь.

Кирк засомневался, хоть и уловил явный комплимент в свой адрес, лишь слегка прикрытый вычурностью речи. Он услышал в словах Зулу горький подтекст, потому что хорошо знал его послужной список и знал, как может прочитать его конторский бюрократ.

«Не очень разнообразный опыт», – вот как будет звучать вывод из послужного списка Зулу, словно кто-то может иметь опыт, достаточный для службы на «Энтерпрайзе». К большому сожалению, все решала бумага, а не человек, на которого заводилась эта бумага. И Зулу знал это так же хорошо, как и все остальные офицеры. Кирк вдруг осознал, что если рулевой захочет продвинуться вверх по служебной лестнице, ему волей-неволей придется покинуть «Энтерпрайз».

«Ты потеряешь самого лучшего рулевого, какого еще не имел этот корабль, если ничего не сделаешь для него, причем достаточно быстро», – убедил себя Кирк.

– Я думал, – сказал он, – я думаю, что ваш послужной список должен отражать все ваши достоинства, а не быть при вас пустым придатком. Будет чертовски обидно, если вы захотите получить повышение, а ваш пост перейдет в руки полузнайки только потому, что у него все в порядке с придатком, а у вас нет.

Лицо Зулу приняло такое выражение, что Кирк уже поздравлял себя с успехом.

– Я полагаю, что мы с вами должны обговорить детали выдвижения вас на звание полевого лейтенанта-командира. Правда, через несколько лет вы так или иначе получите повышение, но звание полевого командира…

– Капитан!.. – голос Зулу зазвенел от волнения.

– Конечно, это звание означает большую ответственность.

– Я готов к ней, капитан.

– Хорошо. Давайте встретимся и все обговорим. Вы даете уроки фехтования, после обеда, не так ли?

– Через день. А в другие дни я беру уроки дзюдо у командира Флин.

– В какое время вы заканчиваете?

– Около 16.00 часов.

– Тогда что вы скажете о 17.00 завтра в кают компании?

– Я буду там, капитан! Спасибо, сэр.

Кирк кивнул. Они подошли к лифту, зашли в него, направились на капитанский мостик.

– Между прочим, мистер Зулу, у вас будут замечательные усы, когда подрастут еще немного. Щеки Зулу вспыхнули румянцем…

– Да, я не шучу.

– Я не надеялся, что вы одобрите их.

– Почему? Я тоже когда-то отращивал себе усы.

– Вы? А почему вы сбрили их?

– Могу сказать, но с условием, что вы никому не передадите наш разговор.

– Капитан, обещаю.

– Они были рыжими. Красно-рыжими. Пожалуй, я никогда в своей жизни ни над чем так не смеялся, как над своими усами.

И Кирк весело расхохотался, за ним засмеялся и Зулу.

– Я не думай, что мне это грозит, капитан, – сквозь смех проговорил рулевой.

Двери лифта распахнулись, они вышли на мостик. Кирк ответил Зулу:

– Да, я думаю, вам это не грозит.

Кирк занял свое пустующее место, Зулу сменил у пульта управления младшего рулевого офицера, проверил работу пульта.

– Мистер Зулу, – приказал Кирк, – проложите курс нашего ухода отсюда.

– Есть, сэр.

Работа заняла всего лишь несколько секунд, и Зулу готов был увести корабль прочь от этой аномалии в любой момент.

– Курс проложен, капитан. ВОРБ-фактор Один.

– Благодарю вас, мистер Зулу.

Как вольная птица «Энтерпрайз» стремительно вырвался из цепких когтей аномалии, проплыл сквозь пламенеющий занавес измельченного вещества, окружавшего ее, и ушел в глубины космоса.

* * *

Запись в капитанском журнале. Дата по звездному календарю 50 001:

«Мы находимся от аномалии на расстоянии одного дня, и тревога, охватившая экипаж „Энтерпрайза“ в период нашей работы, постепенно исчезает, уступая место чувству облегчения и даже удовлетворенности. Особо хочется отметить высокий моральный дух команды безопасности: хоть я и считаю, что новый командир безопасности довольно колючая, она великолепно исполняет свои обязанности.

Я решил провести «Энтерпрайз» вдоль границы между пространством Федерации и территорией клингонов, которую сейчас охраняет эскадрилья капитана Хантер. Клингоны стали необычайно агрессивны и нанесли весьма ощутимые потери эскадрилье. Замена прибудет нескоро. И появление в этой зоне линейного корабля не прибавит забот капитану Хантер».

Административная запись:

«Я направил в Звездный Флот ходатайство о присвоении мистеру Зулу звания полевого лейтенанта-командира.

А так как это сделает его одним из самых молодых офицеров в таком звании без формального стажа прохождения службы на передовой линии, мне предстоит преодолеть сопротивление многих мелочных бюрократов, чтобы добиться их согласия. По моему мнению, если служба на «Энтерпрайзе» не дает квалификацию, равную по опыту службе на передовой, то мне остается развести руками и подать в отставку.

По ходатайству командира Флин я добился перевода лейтенанта Дженифер Аристидес из команды безопасности в отряд ботаники. А мистер Спок незамедлительно попросил ее позаботиться о проекте по выращиванию биоэлектронных компонентов. До сих пор Аристидес казалась мне еще более жестким и бесчувственным типом, чем сам Спок, но она явно довольна своей работой на новом месте.

Мистер Спок выздоравливает после катастрофического переутомления. Он убедил Звездный Флот, что аномальное образование вскоре самоуничтожится, и от него не останется следа во Вселенной. Со мной мой офицер по науке не желает обсуждать «непредсказуемые события», которые занимали его во время наблюдений. Несмотря на постоянное искушение спросить его, относится ли эта информация к той, которую простым смертным не следует знать (вопрос этот, несомненно, затрагивает его научную объективность), я не хочу оказывать давление, задавая ему вопросы. Возможно, он допустил ошибку, чреватую последствиями лишь для его самолюбия.

Во всяком случае, что бы там ни произошло, это касается только Спока и не затрагивает интересы «Энтерпрайза».

А он, как был, так и остается моей главной заботой».