Покалеченный металл, освобожденный от напряжения, поскрипывал. В воздухе стояла озоновая вонь. Трение и перегретые двигатели сочили через щит тяжелый жар. Дезориентированное верчение корабля, вышедшего из-под контроля, хаотично меняло гравитацию: она то резко повышалась, то практически исчезала. Джим чувствовал, как его то прижимало к переборке, то он вдруг терял вес, затем его снова тянуло вниз, – прилив и отлив, память о Гиоге, – она настигла его, догнала, чтобы увлечь, унести за собой…

Он старался не открывать глаза. Он думал. Если я не стану просыпаться, – это будет только сон, это будет значить, что это никогда не случилось, что это не случится снова, что это не случается снова. Он позволил себе погрузиться в тепло и забвение.

Пугающий крик боли прозвучал в темноте. Он не был уверен в том, что что-то слышал, не знал, кого он слышал; но он попытался заставить себя прийти в себя.

Вспышка света ослепила его. Он моргнул, пытаясь восстановить чувства, стараясь что-нибудь разглядеть. Когда корабль завертелся и запрыгала гравитация, свет от единственного источника проливался в кабину при каждом обороте. В этом пульсирующем освещении Джим пополз на жалобный звук.

Кто- то схватил его за руку. Он застыл: это прикосновение было повтором былого кошмара: один из членов его команды, умирая, тянулся к нему, в надежде на помощь, –и дотянулся, и умер.

– Вы ранены? Гари?… Кто-то ранен…

– Это всего лишь Илья, это он кричит.

Голос рассеял видение. Это был голос из какого-то другого времени,

другого места, – очень красивый голос. Но он не вполне мог узнать его. Он знал, что этот голос означает, что он уже не на Гиоге. Но при этом он знал, что оказался посреди еще большего несчастья.

– Мир-корабль… – прошептал он.

– Все в порядке, – сказала Ухура. – Вы остановили Коронин, мир-корабль на месте.

Джим судорожно втянул в себя воздух. Его затрясло от облегчения, от

внезапно снятого напряжения. Ухура понимающе протянула ему руку: мягкий, успокаивающий жест. В этот момент единственное, чего он хотел, – это упасть ей на руки и позволить ей развеять кошмар.

Но Джеймс Кирк выровнял дыхание и быстро отвернулся, – повернулся к ней спиной, смущенный своим порывом. Если бы он сломался сейчас – как смог бы он когда-либо снова доверять себе, снова назвать себя капитаном? Он ухватился за спинку пилотского кресла и с силой сжал ее пальцами. Край спинки врезался ему в ладонь. Гравитация все так же придавливала и отпускала их, и свет мира-корабля всякий раз, когда кабина обращалась к нему, проливался внутрь. Он должен проверить двигатели, замедлить вращение, и снова взять под контроль шаттл – и себя. Но он никак не мог заставить себя перестать дрожать. Его зрение затуманилось.

Ухура за его спиной, снова съезжая на язык летунов, пропела несколько бессловесных нот.

Высокочастотное гудение транспортного луча заполнило кабину. Вмешался другой транспортный луч. Частоты перебили друг друга, забились вразнобой, но головокружительное верчение замедлилось и прекратилось. Энергия «Коперника» начала восстанавливаться. Слабо засветились аварийные огни, установилась гравитация.

Джим провел рукавом по глазам, как будто быстро отереть слезы означало сделать так, что они не появлялись. Он выпрямился и повернулся к Ухуре.

– Лейтенант Ухура, я…

Она знала, что должна сделать вид, что не заметила боль, на краткий миг появившуюся в его глазах. Она знала, что смутила его, – тем, что видела его отчаяние. Она не могла ему помочь, сказать что-то ободряющее. Все, что она могла сделать для него – это прикинуться, что последних тридцати секунд вообще никогда не существовало.

– Да, капитан. Я… я немедленно вызову «Энтерпрайз».

Спок услышал голоса капитана Кирка и Ухуры и понял, что они выжили. Импульсивный бросок Джеймса Кирка превратил самоубийственное столкновение «Куундара» с миром-кораблем в удар по касательной.

Спок, борясь с прыгающей гравитацией, пробрался в заднюю каюту шаттла. Лесной кот забился в угол. Он жалобно голосил, но интенсивность его криков указывала на то, что он не пострадал. Спок не был так уверен насчет Стивена. Столкновение сбросило его с койки. Он лежал на полу, по-прежнему обнимая себя руками и вздрагивая.

Транспортный луч замедлил и остановил верчение «Коперника». Спок перенес Стивена на раскладную кушетку и разыскал в кладовом отсеке одеяло.

Когда он вернулся, Илья уже покинул свое укрытие. Он свернулся возле согнутого локтя Стивена, урча, как будто стараясь привлечь внимание врагов к угрозе, которую он собой представлял. Илья мигнул на Спока, – медленно и величаво, и соблаговолил позволить тому приблизиться.

Расправляя одеяло, Спок в задумчивости смотрел на лежащего вулканца. Дальнее родство между Стивеном и Споком едва ли могло объяснить, почему Стивен решил подвергнуть себя опасности. Помогая Споку освободиться от могущественного очарования разума Алой, Стивен мог оказаться втянутым в такое же смятение разума. Стивен решил рискнуть жизнью в обмен на эмоциональное переживание.

Но, возможно, Стивен заранее знал, что этот опыт, который так подчинил себе Спока, всего лишь повлечет его за собой. И, так же, как когда они были детьми, Спок позавидовал его внутреннему, присущему ему самообладанию, которое Стивен так сильно старался нарушить.

Спок задумался, сможет ли он когда-нибудь понять Стивена, – хотя бы немного. Он в этом сомневался.

Спок признался себе в реакции смущения и недовольства, – реакции на то, что позволил переживаниям Алой так завладеть собой. Он должен был оказаться сильнее. Со временем, он бы подчинил чужие чувства и знания своему контролю, – без помощи Стивена. Он был в этом уверен. Почти уверен… да, вполне.

Спок вдруг осознал, что из верхней части формы на нем только рваные остатки черной безрукавки. Это тоже привело его в смущение. Его форменная туника была брошена на одно из сидений. Она запылилась, будучи оставлена им в стене мира-корабля, но в остальном не пострадала. Он стянул с себя остатки безрукавки и надел форменную рубашку.

– Коммандер Спок.

Спок обернулся.

– Да, капитан.

– Стивен не ранен?

– Нет, капитан. Он спит.

– Спит? Он не пострадал от того… того, что он сделал?

– Как я уже объяснял вам, капитан Кирк, он – искатель острых ощущений, эмоциональных и физических. Что бы он ни испытал, он этого хотел.

– Вы очень холодно говорите о человеке, который спас вашу жизнь.

– Вы задали мне вопрос. Я на него ответил.

– А вы, похоже, легко отделались, целы и невредимы.

– Я не пострадал ни интеллектуально, ни физически. Я полностью

осознавал свои действия, когда я начал действовать известным вам образом. Следовательно, по возвращении на «Энтерпрайз» я должен быть арестован и подвергнут трибуналу.

Кирк нахмурился.

– Трибуналу!

– Разумеется, капитан. – Спок спросил себя – неужели капитан еще не

подумал, что последует за тем, что произошло; неужели он так был сосредоточен на настоящем моменте, что ему нужно было разъяснять последствия того, что Спок сделал. – У вас нет выбора, кроме как отдать меня под трибунал.

– Выбор всегда есть, Спок, – мягко сказал капитан Кирк.

– Я не согласен. Иногда обстоятельства диктуют единственный ход

действий. Я думаю, что, если вы рассмотрите эту проблему логически, вы придете к тому же самому заключению. Хотя я признаю, – сказал Спок, и в голосе его прозвучало любопытство, – что я не понимаю, как какая-либо вообразимая логическая последовательность мысли могла стать причиной ваших действий.

– И какие именно мои действия повергают вас в сомнения, коммандер? – резковато спросил Кирк.

Спок задумался, что послужило причиной столь внезапного изменения тона голоса капитана.

– Ваше решение отправиться на мир-корабль. Ваше преследование «Куундара». Ваш полет к скальному выступу.

– Я отправился на мир-корабль за Линди. К вам это не имело

отношения. Однако – вы позволили захватить себя. В Империи к вам применили бы силу, а затем начали бы процесс о шпионаже! Вы отдавали себе отчет, что вашими безрассудными действиями вы компрометировали и себя, и Звездный Флот, и Федерацию!

– Я не совершал безрассудных действий, – сказал Спок.

– Вы хотите сказать, что слияние разумов с неизвестным инопланетным существом не было безрассудным, импульсивным действием?

– Конечно нет, капитан. Было очевидно, что мы могли так никогда и

не начать общаться с крылатыми людьми, если бы кто-нибудь не предпринял решительных действий. Как только решение было принято, не было причин откладывать его реализацию.

– Вы подвергли опасности себя, а также мой корабль. – Он на миг

замолчал, выражение его лица стало жестким. – Возможно, вы правы, – возможно, вам лучше подготовиться к необходимости примириться с последствиями этих действий.

– Как я уже отметил, я к этому готов. Но и вы подвергли себя

опасности. Другие могут рассудить, что вы также подвергли опасности корабль. Капитан, вы так и не объяснили, почему вы предотвратили мое падение со скалы.

Кирк странно посмотрел на него.

– Что ж, может, я просто любитель острых ощущений, – вроде Стивена.

Джим вернулся в главную кабину «Коперника» и попытался добиться какой-нибудь реакции от командной консоли шаттла, пока Ухура пыталась восстановить связь. Он мог слышать, как она, работая, напевала себе под нос.

Безрассудные действия, подумал Джим. Мое решение не дать коммандеру Споку свалиться вниз явно отличается – наверное, отличается, – от его решения войти в слияние разумов с Алой. Разве нет?

Мерцающее сияние транспортаторного луча отразилось на панели управления «Коперника». Осанистый клингон материализовался в основной кабине шаттла и навис над Джимом и Ухурой.

Джим, который принял решение отправится на мир-корабль безоружным, первым делом заметил бластер, прикрепленный к отделанному сапфирами поясу клингона.

– Кто вы? – спросил Джим.

– Почему вы остановили ее? – сказал клингон.

– То есть?

Клингон в ярости устремился к Джиму, сгреб его и почти оторвал от палубы.

– Коронин клянет вас за то, что вы ее остановили! Мог ли мир-корабль сделать то, о чем она говорит? Мог он разрушить Клингонскую Империю?

– Да, – сказал Джим, – Или Федерацию Планет.

– Но она бы повергла ваших врагов!

– Вы мне не враг, – сказал Джим.

– Противостояние наших правительств…

– Но мы с вами не воюем! И даже если бы воевали, – вы что, думаете, что я бы мог просто стоять и смотреть на смерть миллионов невинных людей? – Джим схватил клингона за запястье. – Отустите меня.

Спок, скрывавшийся в тени за спиной клингона, неслышно приблизился.

Клингон отпустил Джима, пробормотав что-то нечленораздельное, но, судя по тону, нелицеприятное.

– Все в порядке, капитан? – сказал Спок.

Директор, вздрогнув, резко повернулся.

– Да, мистер Спок. – Джим поправил рубашку. И сказал, обращаясь к клингону: – У вас еще есть ко мне вопросы?

Директор потянулся к поясу. Джим напрягся, но директор вытащил всего лишь коммуникационное устройство. Он что-то проговорил в него, затем закрыл и снова убрал.

– Я сказал, что у нас перемирие, капитан, – сказал он. – Это значит, что ваш звездолет – и неизвестный корабль – могут оставаться во владениях нашей досточтимой императрицы.

– Это… очень любезно с вашей стороны, – сказал Джим.

Клингон дематериализовался.

Коронин спокойно ждала на борту выведенного из строя «Куундара»

она была готова. В одной руке у нее был бластер, в другой, – ее клинок крови. Она подумала было о возможности перегрузить двигатель «Куундара» и позволить ему взорваться, но затем решила, что, если ей суждено умереть, она умрет, сражаясь ее дуэльным клинком. Если же появится хотя бы шанс выжить, бластер может оказаться очень полезным, но она подозревала, что следующим оружием, которое ей придется использовать, – и последним, – был все же клинок.

Только одного ей еще хотелось – шанса встретится лицом к лицу с

капитаном Федерации, который расстроил ее планы. Она могла только надеяться, что флот захватит «Энтерпрайз» и его команду, и что у какого-нибудь высокопоставленного флотского офицера страсть к кровавым зрелищам.

Надеяться она всегда умела.

«Куундар» взвизгнул, как попавшее в ловушку животное, когда транспортный луч отодрал его от шаттла. Металл оплавился от жара и силы столкновения.

На ее корабле замерцал транспортаторный луч. Она улыбнулась: она сможет поразить сколько угодно захватчиков, прежде чем они сориентируются после транспортации.

На палубе появилась серебристая металлическая сфера. Коронин подозрительно сощурилась на нее. Она не была похожа на известные ей бомбы… сфера с легким хлопком выпустила светло-серый дымок, заполнивший туманом командный отсек. Коронин кинулась назад, но было поздно.

Она упала, не зная, доведется ли ей снова открыть глаза.

Пока транспортный луч «Энтерпрайза» тянул «Коперник» домой, Джим смотрел на мир-корабль, безмятежно плывущий в вакууме.

– Он смотрится таким мирным, – и тем не менее это – самое мощное, наиболее разрушительное оружие из всех когда-либо созданных, – сказал он.

– Напротив, капитан, – сказал коммандер Спок. – Это вовсе не оружие.

Джим вопросительно посмотрел на офицера по науке.

– Вы же первый поняли, что произойдет, если кто-нибудь атакует его!

– Но… – Спок воспроизвел слегка вибрирующий, легкий

музыкальный звук, –… крылатые люди никогда не мыслили о войне или оружии. В нормальных обстоятельствах они сделали бы так, чтобы Вселенная существовала вокруг мира-корабля в безопасной ее конфигурации, затем, – когда они пожелали бы исследовать другую область пространства, – изменили бы ее на другую безопасную конфигурацию. И только в условиях неестественного стресса – такого, как нападение с применением оружия, – которое крылатые люди даже не могли себе представить, поскольку они никогда не воображали себе войну, – мир-корабль мог бы принудить Вселенную передвинуться по небезопасному вектору, разрывая ткань пространства.

– Вы из-за них даже говорите так, словно они действительно двигают Вселенную, а не мир-корабль!

– Но это так, капитан, в их системе отсчета, и в рамках их физики.

– Это бессмыслица! Это смешно – утверждать, что точка отсчета остается на месте, а летуны заставляют Вселенную двигаться!

– И все же, – сказал Спок, – она движется.

– Но это невозможно!

– Вы забываете один факт, капитан.

– Какой?

– Система работает.

Джим стал думать о том, что сказал коммандер Спок. Внезапно все его

догадки относительно крылатых людей сошлись вместе, затем разлетелись осколками, словно стеновая сфера. Когда они снова улеглись, они имели совершенно другой облик. Он припомнил восхищение крылатых людей приборами «Энтерпрайза», он вспомнил превосходный «акробатический» трюк, который выписал Солнце-И-Тень, раскрутив «Коперник». Он вспомнил Зеленого, который моргнул, глядя на него, и сказал: «Вы еще слишком молоды».

Он имел дело не с группой детей, или племенем, управляемым каким-то призрачным хозяином. Он говорил с разумными существами, настолько высокоразвитыми, что они уже едва ли заботились о том, чтобы думать о своих технологиях. Они не были восхищены «Энтерпрайзом» – он их забавлял, как взрослых может позабавить попавшая им в руки замысловатая детская игрушка.

Флагман флота втянул «Куундар» внутрь, а «Энтерпрайз» завел на палубу шаттлов «Коперник». Джим нетерпеливо ждал, пока пройдет декомпрессия.

Ухура негромко пропела музыкальную фразу. Спок повторил ее – кажется, немного по-другому, но Джим не был в этом уверен. Ухура начала было с начала, но остановилась на полпути.

– Я ведь никогда это не освою, да, мистер Спок? Не освою хорошо, полностью.

Спок поколебался. Казалось, что вулканец, который заявлял о своем полном равнодушии к чувствам других людей, подыскивает деликатные слова для ответа.

– Да, – сказал Спок. – И никто из нас не освоит.

Она ничего не ответила, но мигом спустя, когда она начала напевать

снова, она внезапно оборвала себя на полуслове.

Прозвучал сигнал законченной декомпрессии. Джим открыл люк

шаттла и с некоторым трудом спустился на палубу. Нежная молодая трава скукожилась и погибла от вакуума.

Маккой и коммандер Скотт торопливо спускались по трапу. Алая и

Линди подошли мигом спустя, – как только Линди выпустила Афину в помещение с восстановленной атмосферой. Сулу тоже стоял неподалеку. Звездный Флот переполз с его руки на ногу и приклеился к ней наподобие моллюска.

– Джим! – Маккой сжал руку Джима, затем отбросил сдержанность и неловко обнял его.

Как только Джим выбрался из объятий Маккоя, Линди тоже обняла его.

– Ну, это был и номер, – сказала она. – Если когда решишь пойти в шоу-бизнес, я включу в программу воздушную акробатику.

Джим улыбнулся и обнял ее в свою очередь.

– Капитан Кирк, – без обиняков сказал Скотт, – Меня из-за вас чуть удар не хватил, – да еще вы заставили нас вас вылавливать – весел’нькое дело! Думаете, так просто противодействовать угловому моменту всего-то транспортным лучом!

– Знаю, что непросто, мистер Скотт. – Он протянул инженеру руку. – Но вы сделали это. И удержали «Энтерпрайз» на расстоянии, не дав ему ввязаться в бой, в то время, когда, без сомнения, вам так и хотелось броситься вперед. Самое меньшее, что вы сделали – это предотвратили войну. Вы должны гордиться обоими этими достижениями.

– Не могу сказать, что было сложнее, – сказал Скотт, но сжал руку Джима.

– Было сложно, но дело того стоило. Я… очень признателен вам.

– Что ж… спасибо, капитан Кирк.

– Спок. – Алая, взмахнув крыльями, сомкнула из за спиной вулканца – жест приветствия крылатых людей. – Вы вернулись из вашего молчания. Я благодарю вас за те дары, что вы мне дали, и сожалею о боли, которую я причинила вам из-за своего неведения.

– Вулканцы не подвержены боли, – сказал Спок.

Стивен услышал комментарий Спока и громко фыркнул. Спок не обратил на него внимания.

– Единственное мое сожаление, – сказал Спок, – это что я не могу перенять ваш язык так, как вы переняли мой.

Алая понимающе кивнула.

– Если наши народы снова когда-нибудь встретятся, вы будете старше, и, может быть, это станет возможным. – Она провела кончиком крыла по щеке Ухуры. – Может, это станет возможно, – снова сказала она. – Вы еще так молоды.

Ее крылья зашелестели, как шелк. Она подпрыгнула в воздух и заскользила через помещение. Афина вскинула голову и зарысила вслед за ней.

– Алая! – воскликнула Линди. – Не дразните ее!

– Она попрактиковалась в полетах, Линди-маг, – сказала Алая, паря в нескольких метрах над головой Линди. – Она не может жить на мире-корабле, так что она должна научиться летать в меньшем пространстве. – Алая заскользила на другую сторону палубы – очень, очень медленно. Афина немного сдала назад, затем подпрыгнула и взлетела.

Джим смотрел, как Афина играет в воздухе с Алой, затем Линди

вспрыгнула ей на спину, и они заскользили вместе с Алой, – тоже в каком-то медленном танце-игре.

– Мистер Скотт, – сказал Джим, – как далеко «Энтерпрайз» отошел от пространства Федерации?

– Эт’ сложно сказать, капитан. Он был все еще в нем, когда «Куундар» выскочил из мира-корабля, а затем, э-э, я немножечко ослушался вашего приказа, – ну, на случай спасательной операции, понимаете. С той поры нам только и шлют депеши – они прям жужжат там на мостике, как комары, и похоже, что мы теперь вроде посольства. Так что, где б мы ни были, «Энтерпрайз» – территория Федерации. Директор вам оч’нь признателен.

Спок приподнял одну бровь.

– Очаровательно.

– Еще бы он не был признателен! – сказал Маккой. – Да и к вам ему

тоже следует испытывать признательность, мистер Спок, принимая во внимание то, что произошло. Если бы вы не узнали достаточно о мире-корабле, мы б сейчас, пожалуй, оказались посреди миленькой пальбы.

– Я полагал, что мои действия необходимы, – сказал Спок.

– И вы были правы, – внезапно сказал Джим.

– Конечно, – сказал Спок.

– Нет, правда, коммандер. То, что я сказал вам недавно – я сказал не подумавши. И я согласился с вами по поводу трибунала. Но я был не прав. И вы тоже.

– Прошу прощения, – сказал мистер Спок, – возможно ли это? – явно оскорбленным тоном.

– Нет, коммандер Спок, послушайте меня. Трибунала не будет. Если бы у вас не хватило смелости провести это слияние разумов с Алой…

– Станете ли вы утверждать, что остановить Коронин было смело с вашей стороны? – сказал Спок. – Я думаю, нет. Где нет выбора, там не идет речь о смелости.

Джим не смог придумать ответ.

– Вот я, вообще-то, не согласен, – сказал Маккой. – Но, надеюсь, я смогу не согласиться цивилизованно.

– Ваша манера кажется мне вполне цивилизованной, доктор, – сказал Спок.

– Ну, спасибо, мистер Спок. Кстати, если вы заглянете в лазарет, я смогу что-нибудь сделать с этим вашим красивым фингалом.

Спок молча направился на мостик, перешагивая через ступеньки трапа

– по две за раз. Маккой полез за ним. Джим двинулся за ними, только помедленнее: ему мешала временная шина, которая оберегала его колено.

Скотт направился к шаттлу и открыл двигательный отсек.

– Ну, а теперь, когда мы все, наконец, закончили раскланиваться… – выразительно зевнул Стивен.

Сулу прошел мимо него, направляясь к «Копернику», чтобы проверить, насколько пострадала навигационная система.

Илья, сидевший у Стивена на плече, ощетинился на Звездный Флот, который быстро закрыл личико и уткнулся им в колено Сулу.

– Похоже на то, что у вас появился друг? – сказал Стивен.

– О, надеюсь нет, – сказал Сулу с чувством.

Стивен широко улыбнулся.

– Ну, как вам «Дионис»?

– Здорово, сэр, – сказал Сулу. – Я заметил, что у него кое-какие дополнительные преимущества.

– Я рад, что хоть кто-то хоть что-то здесь заметил, – сказал Стивен.

Хазарстеннай, прибывшая из Инженерного для того, чтобы заняться «Коперником», скользнула вниз по трапу. Увидев Стивена и Илью, она остановилась. Ее усы неодобрительно дернулись, но она удержалась от комментариев. Она присоединилась к мистеру Скотту. Тут она услышала странный звук, вроде радостного чириканья, которое она не смогла опознать как механический звук.

– От двигателей что-нибудь осталось? – спросила она.

– Немногое, – сказал Скотт.

Хазарстеннай снова услышала чириканье.

– Мистер Скотт, что это за звук?

– Что? А! это зверек мистера Сулу. Отталкивающее существо.

Хазард стало любопытно.

Она заглянула в главную кабину «Коперника». Сулу пытался заняться делом, но маленькое сообразительное животное так и лезло ему под руку. Оно заметило Хазард и вприпрыжку побежало к ней, дружелюбно чирикая.

– Какое милое создание, – сказала она.

Сулу поднял на нее глаза.

– Вы, должно быть, шутите.

– Вам он не нравится?

– Это чума какая-то, – сказал он.

– Я думаю, он очаровашка, – сказала она. Животное потерлось об нее носом, и зарылось пальцами в ее мех. – Ему, должно быть, очень неудобно. Существ, покрытых мехом, нельзя заставлять носить одежду.

– Это не я придумал, – сказал Сулу.

Хазард помогла существу снять рубашку и штаны. Оно оказалось с ног

до головы покрыто мехом розового цвета, сгущавшимся в карминный на спине и ногах. Оно удовлетворенно поскребло свой бок и позволило Хазард расправить мягкий мех.

– Так лучше, малыш, правда? – сказала Хазард.

– Я так думаю, он ничей, – сказал Сулу. – Он просто забрался на меня, потому что испугался Стивенова кота. Слушай, Хазард, ты ему, похоже, куда больше нравишься, чем я.

– Да, верно, – сказала Хазард. – Пусть идет со мной, если захочет.

К ее удовольствию, и к облегчению Сулу, Звездный Флот последовал за Хазард, когда она вернулась к двигателю «Коперника».

Пересекая палубу, чтобы вернуться на «Дионис», Стивен бросил взгляд

на Линди и Афину. Линди поймала его взгляд. Она поколебалась, затем подняла руку и махнула ему. Но она не повернула Афину в его сторону; и ничего ему не сказала. Стивен вряд ли мог ее за это винить.

Войдя внутрь, Стивен проверил все системы. Они были невредимы; Сулу должным образом вывел их из рабочего режима и выключил. Стивен испытывал некоторые собственнические чувства по поводу «Диониса»; рулевой звездолета был единственным, кто управлял яхтой с тех пор, как Стивен ее приобрел.

Стивен позволил себе упасть в кресло пилота. Он чувствовал себя разбитым и вымотанным, слишком усталым даже для того, чтобы добраться до кушетки. Илья вспрыгнул ему на колени, устроился там и завозил по его бедру передними ногами. Стивен погладил его.

– Все ушло, – негромко сказал он, обращаясь к лесному коту. – Я почти могу вспомнить, но это лишь призраки и мечты. Они ускользают прочь, и я не могу их больше чувствовать. – Он был опустошен и дезориентирован. Для того, чтобы смочь освободить Спока от силы чувств и мыслей Алой, Стивен полностью отсек хоть и непрочный, но контакт, который он имел со своими эмоциями. Он положил руку на широкую голову Ильи. Лесной кот мигнул. – Но всегда есть время начать все сначала, правда ведь?

Самое уместное сейчас, подумал Стивен, – это цинический смех. Но и

для этого я слишком устал.

– Стивен?…

Он с трудом открыл глаза. В проеме люка стояла Ухура.

– Вы в порядке? – спросила она.

– Не знаю, – сказал он.

– Стивен… – Она замолчала, как будто не зная, что сказать. – Капитан Кирк недавно на «Энтерпрайзе». Он не знает мистера Спока, и немногое знает о слиянии разумов. Он не понимает, что вы сделали, – как трудно это было, и как опасно. И думаю, что доктор Маккой тоже не понимает.

– Большинство людей не понимают, – сказал Стивен.

– Но я понимаю, – сказала Ухура. И я благодарю вас. Мистер Спок вас не поблагодарил, или он не смог…

– Он практически ничего не может с собой поделать, – сказал Стивен. – Мне бы пора к этому привыкнуть.

Она протянула к нему руку. Ее рука была холодной и сильной. Он поискал в себе какую-нибудь реакцию, но ничего не нашел. Даже сожаления.

– Ухура… Не побудете здесь несколько минут? Просто посидите рядом?

– Конечно.

Он откинулся на спинку пилотского кресла. Ухура, не выпуская его

руки, села подле него в кресло второго пилота. Она заметила, как осунулось его лицо, и обрадовалась, когда его выражение стало более спокойным: Стивен глубоко заснул.

Ухура поднялась, легонько поцеловала Стивена в щеку и покинула «Дионис», чтобы вернуться на мостик.

Джим спрашивал себя, почему его удивляет то, что мостик выглядит так обычно. Ему казалось, что он отсутствовал несколько месяцев, и все должно было измениться. Но индикаторы ворп-двигателей свидетельствовали о полном порядке; связь полностью восстановилась: блокирующее поле было снято. Спок занял свое место за консолью офицера по науке. Старшина Рэнд была занята системами окружения, коммандер Чеунг сидела на месте навигатора. Мистер Сулу вернулся, освободившись, как заметил Джим, от прилипчивого присутствия Звездного Флота, и, несколькими минутами позже, лейтенант Ухура заняла свое место за коммуникационной станцией.

Джима беспокоила только схема в углу видового экрана. Она указывала положение «Энтерпрайза» – он был далеко за пределами Федерации, и с каждой минутой углублялся все дальше, следуя за миром-кораблем. Однако пространство Федерации на схеме обозначалось синим. Неяркое синее кольцо окружало и «Энтерпрайз».

– Капитан Кирк, – адмирал Ногучи на подпространственной частоте.

– Благодарю вас, – сказал Джим, поскольку едва ли он мог избежать

этого разговора. Умей проигрывать, напомнил он себе. Он понятия не имел, что скажет адмиралу, и еще он подозревал, что ничего не потеряет, если так и не узнает того, что собирался поведать ему адмирал.

– Ну, Джим, – сказал адмирал, – вы должны были прибыть на Звездную базу 13 вчера.

– Я знаю, сэр. Но мы встретили… – Он поколебался, пытаясь придумать, как объяснить мир-корабль. – Первый контакт, сэр.

Адмирал Ногучи фыркнул.

– У тебя всегда был талант к недоговариванию. В самом деле, первый контакт. Я видел передачу.

– Передачу, сэр? Но у нас не было времени что-либо передать – и возможности тоже.

– Передачу дал флот.

– О.

– Я бы поспорил, – сказал адмирал, – что одинокий корабль Федерации, повстречав флот надзорного комитета клингонов, будет либо немедленно уничтожен, или захвачен, с предъявлением обвинения в шпионаже его командиру. Знаете, что они хотят сделать с вами?

– Э-э… нет, сэр. – Джим понятия не имел, чтo может последовать за подобным обвинением. Больше всего ему хотелось никогда не знать, какое наказание предусмотрено Империей за шпионаж.

– Они хотят наградить вас медалью.

– Медалью? Это бред!

– Возможно. Но…

– Я не могу принять медаль от Клингонской Империи!

– … вы ее примете, и примете вежливо. Джим! Никто не знает,

сколько это продлится. Может быть, около десяти микросекунд. Но каким-то образом ты заставил наши правительства говорить друг с другом, вместо того, чтобы осыпать друг друга оскорблениями. И, помимо этого, если верно то, что люди мира-корабля не повернут его обратно в пространство Федерации, кто-то должен быть там нашим представителем. Наши ученые и дипломаты доберутся дотуда не раньше, чем через неделю. Так что вы назначаетесь временно исполняющим обязанности посла на клингонском пограничье и на мире-корабле. Я на вас рассчитываю, мой мальчик.

– Я… сделаю все, что в моих силах, адмирал.

– Да, я знаю. И теперь, и в будущем. Мы подробно поговорим и о

будущем, и о вашей следующей миссии, – как только вы вернетесь. – Он улыбнулся, в то время, как Джим пытался придумать, что сказать. Кстати, Джим, – скажи Линди, что директор надзорного комитета выразил желание присутствовать на представлении ее компании. Если она согласится, пожалуйста, устрой все там. О, – здесь есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.

На экране возникло другое лицо.

– Гари!

– Ну ты там и влип, малыш, – сказал Гари. – Я же тебе говорил, чтоб ты без меня и носу не совал из Федерации.

– Да, говорил, – сказал Джим. – Я больше не буду, обещаю. – Ему

хотелось засмеяться от радости, видя, что его друг снова на ногах, зная, что он будет уже в порядке, когда адмирал поручит Джиму новую миссию. Гари все еще выглядел худым и изможденным, и он опирался на трость, но трость, выложенною эбонитом и увенчанную сияющей позолоченной ручкой, – по крайней мере, хотя бы частично это было показное.

Да важно ли это? – подумал Джим. Ничуть.

– Мне тебя не хватало, Гари. Ты нам нужен. – Он даже не чувствовал обычного раздражения, которое с ним случалось, когда Гари называл его «малыш».

– Это точно. Нет, только поглядите на него, – не успел выбраться из госпиталя, как снова залез в лубки.

Джим смиренно поглядел на свое колено.

– Боунз уже синтезировал для меня эту зеленую дрянь.

– Кто бы сомневался. Я всегда знал, что в глубине души он садист, – Гари засмеялся.

Он думает, я шучу, – подумал Джим. Хотел бы я.

– Когда ты наконец сможешь оттуда выбраться? – спросил Джим.

– Еще немного побуду, малыш. Тебе придется как-то перебиться без первого офицера, пока они не выпустят меня из этой камеры пыток.

Напоминание о том, что Гари не может быть его первым офицером, несколько приглушили радость Джима.

– Мне нужно будет поговорить с тобой. Попозже… – Он хотел

рассказать Гари о приказах Ногучи; он хотел как-нибудь загладить нарушенное обещание – и перед собой, и перед своим другом. Но только без свидетелей. Он болезненно ощущал присутствие коммандера Спока точно за своей спиной. Он надеялся, что Гари воспримет намек.

– Скоро, – сказал Джим.

– Ага, конечно. – Гари мотнул головой, чтобы отбросить свои густые черные волосы со лба. – Позже. – Его волосы немедленно скользнули обратно. – Скоро.

Гари умолк. Даже короткий разговор утомил его.

– Мне надо идти, – быстро сказал Джим. – Только еще одно…

– Что?

– Сходи к парикмахеру.

– Есть, кэп-малыш-сэр, – сказал Гари, улыбнувшись.

– И поправляйся, – тихо сказал Джим.

Гари прервал связь.

Спок не мог не слышать разговора. Он знал, чтo будет предметом

будущего разговора. Капитан Кирк будет вынужден объяснить, что, в конечном итоге, коммандер Митчелл не сможет занять место первого офицера. Спок обратил мало внимания на спор Кирка с Ногучи по этому поводу, и до настоящего момента он не видел причин, по которым ему следовало бы так или иначе вмешаться в это дело. Но теперь только он мог здесь что-либо изменить, и он чувствовал, что должен действовать. Он запросил у компьютера файл с наброском рапорта о переводе, который он на какое-то время раздумал было подавать.

Пока он ожидал его, он вдруг осознал, что неподалеку стоит доктор Маккой, – сложив на груди руки и нетерпеливо барабаня пальцами по своему плечу.

– У тебя в глазах снова это докторское выражение, Боунз, – сказал капитан Кирк.

– Верно. Я хочу, чтобы вы со Споком отправились в лазарет, причем немедленно.

Спок недоверчиво поднял бровь.

– Вы полагаете, это мудро, доктор, – сказал он, – чтобы оба старших офицера одновременно покинули мостик?

Маккой очень странно посмотрел на него.

Спок ответил ему совершенно серьезным взглядом.

– Вы совершенно правы, Спок, – сказал Маккой, после продолжительной паузы. – Это было бы ошибкой. Джим, ты ведь, кажется, как-то раз говорил что-то насчет того, что никогда не следует просить кого-либо под твоим началом сделать то, что ты сам не стал бы делать?

– В жизни я такого не говорил, – сказал Джим. Но, сдаваясь, он с трудом поднялся на ноги и, хромая, поплелся за Маккоем.

Спрашивая себя, почему Маккой повел себя столь странно в ответ на его замечание, Спок закончил свой запрос о переводе с «Энтерпрайза».

В лазарете Маккой быстро осмотрел Джима, уделив, однако, основное свое внимание его колену. Оно выглядело еще хуже, чем Джим ожидал. Освобожденное от временной поддержки, оно начало не на шутку болеть. Коленную чашечку окружал могучий синяк.

– Я знаю, что ты уже выращиваешь для меня эту зеленую мерзость, – сказал Джим.

– Что?… Да вовсе нет.

– Но я же сам видел заказ!…

– Да ну? Это, значит, поэтому ты не шел на осмотр?

– Причина неплохая, что ты скажешь?

– Ну да, я смешал партию реген-культуры. Только к тебе это не имеет никакого отношения. Не все на свете имеет к тебе отношение, знаешь ли. Просто у меня было время провести небольшое исследование, я и занялся.

– Извини, Боунз.

– Ну да, ну да. Что ж, если тебе от этого станет легче: нет. Тебе не грозит новый реген. Реген – это для серьезных случаев. У тебя всего лишь сильное растяжение и кровоизлияние. – Маккой широко улыбнулся. – Только подумай обо всех этих годах медшколы, что стоят за этим диагнозом! Ну ладно, во-первых, прекрати на время ковбойскую акробатику…

– Без вопросов.

– … и отложи намеченные фехтовальные турниры.

– Ты и об этом слышал?

– Мои шпионы повсюду. – Он закрепил на ноге Джима электростимулятор. – Все остальное просто прекрасно. Биообменный регенератор тебе бы не повредил – так, на всякий случай. Реген тебя меняет, даже если ты этого не замечаешь… И еще – ты, очевидно, пренебрегал упражнениями.

– Я был так занят…

– Ну и я слишком занят, чтобы таскаться за тобой по кораблю и канючить. Пора бы повзрослеть, Джим. Выбирай: можешь делать упражнения, а нет – полезешь обратно в реген. Все ясно, капитан?

– Ясно, доктор.

– Вот и хорошо. А теперь иди, становись старшим офицером на мостике и пришли мне сюда Спока.

В тот момент, когда Спок направил свой рапорт о переводе на комм-юнит капитана Кирка, капитан вернулся из лазарета.

– Ваша очередь, мистер Спок.

– Я уже прошел необходимый медосмотр…

– Не спорьте, коммандер Спок!

– Хорошо, сэр.

Спок знал, что доктор Маккой не обнаружит никаких нарушений.

– А вы везунчик, – сказал Маккой.

– Я не верю в везение, доктор Маккой.

– А должны бы. Если бы рядом не оказалось Стивена…

– Его нахождение там опровергает вашу теорию о моем везении.

– Что-то есть такое… очень личное в том, что он вам не нравится, мистер Спок. Кто он такой – семейный нарушитель приличий?

– Мы… дальние родственники.

– Почему-то, – сказал Маккой, – утешительно узнать, что даже в вулканских семьях есть родственники, о которых не принято говорить. Значит, Стивен ваш кузен-диссидент, а?

– Такое объяснение достаточно. Вулканские семейные отношения достаточно сложны.

– Думаю, я смогу проследить за объяснением, – сказал Маккой. – Используйте короткие слова.

– Дочь сестры отца моего отца – мать Стивена. Таким образом, мы родственники в третьем колене, во второй степени.

Маккой сощурился, прикидывая.

– Ну, то есть, вы кузены.

– Если бы вулканцы отмечали родство таким же образом, как ваша культура, наша родственная связь подпала бы под эту категорию.

– Так что ж вы так сразу и не сказали?

– Я сказал, доктор, – сказал Спок, недоумевая, почему люди так настойчивы в своих противоречивых требованиях.

Но несколькими минутами спустя, возвращаясь на мостик, он не мог не подумать снова о том, что Маккой сказал о Стивене. Как бы ему ни хотелось не признавать этого, у него и Стивена было кое-что общее.

Они оба были изгоями.

Следующие двадцать четыре часа были полны кипучей деятельности.

Алая, услышав о планируемом представлении, выразила желание посмотреть его, и намекнула о подобном же интересе со стороны других жителей мира-корабля. Аудитория, таким образом, получилась настолько многочисленной, что ни «Энтерпрайз», ни какой другой корабль из директорского флота не вместили бы ее. Алая нашла естественный амфитеатр на мире-корабле. Линди согласилась, что это место подойдет, поскольку у компании были разборные декорации и подмостки. Кроме того, на мире-корабле, – на открытом воздухе, – Афина могла быть частью представления. Единственное, что беспокоило Линди – вероятность дождя.

– Дождя не будет, Линди-маг, – сказала Алая.

– Легко сказать, – но как можно быть в этом уверенным?

– Да нет же, я уверена.

– Ну ладно.

И, к некоторому удивлению Джима, все устроилось как надо.

Хикару Сулу прибыл в амфитеатр мира-корабля, одетый в черное

трико и пунцовый колет, с поясом для оружия. Это был потрясный костюм. Может, стоило начать носить его не только на сцене?

Он немного беспокоился о своей роли. Он знал слова – но не был уверен, что ему хватит духу их произнести. Он подумал, а не попробовать ли заговорить непеределанным текстом, прикинувшись, что он слишком переволновался, чтобы упомнить версию мистера Кокспера. Он даже пожалел, что не играет Горацио вместо Лаэрта. У Горацио был монолог после того, как Гамлет умирает. Если Хикару проигнорирует редакцию Кокспера, играя Лаэрта, ему придется говорить все Гамлету в лицо, а Гамлет при этом будет стоять напротив него со шпагой в руке. Тогда поединок может оказаться куда более реальным, чем самые смелые ожидания.

В любом случае Кокспер придет в ярость, но, в конце-то концов, он и так большую часть времени находился в этом состоянии.

– Э-э… мистер Сулу. – К нему подошел мистер Кокспер. Он был облачен в черный бархат. До этой секунды Хикару так и не знал, соблаговолит ли Кокспер прервать забастовку и выйти на сцену.

– Я готов, мистер Кокспер.

– Я вижу, что готовы. Но планы поменялись.

– О… Вы снова на забастовке? – Может, Линди позволит мне взять монолог Гамлета, – подумал Хикару. Я же его выучил, – так, на всякий случай.

– Нет, нет, – адмирал Ногучи убедил меня в том, что я все же должен принять участие в представлении – во имя Федерации.

– Значит, – другая сцена? – спросил Хикару, не вполне уверенный, что он сможет вынести новое изучение писанины мистера Кокспера.

– Да. Вот именно. Сцена поединка отменяется. Слишком уж она возбуждает, принимая во внимание, э, воинственные наклонности наших гостей.

– Не думаю, что это будет возбуждать, – сказал Хикару. – Как же насчет катарсиса? «Деяния, взывающие к жалости и страху, есть средства вызвать катарсис подобных эмоций».

– Чего вы бормочете?

– Я цитирую Аристотеля.

– Но мы-то ставим Шекспира. Возможно, будет лучше, если я произнесу один из монологов Гамлета. И все.

– О, – сказал Хикару. Его видение Актера Третьего Плана, Спасающего Представление, испарилось.

– Это для блага представления, – сказал Кокспер. – Пьеса должна идти своим ходом, и все такое.

Он пошел прочь.

– Что бы там ни случилось с «Один за всех и все за одного»? – сказал Сулу.

Стивен поблизости проверял балансировку некоторых новых предметов для жонглирования. Он установил, что, если жонглировать очень широкими и тяжелыми предметами, или использовать больше предметов и бросать их выше, он все же мог показать неплохой номер, несмотря на низкую гравитацию. При высоком содержании кислорода в атмосфере факелы были особенно зрелищны. В первый раз, когда он зажег факел, тот чуть не спалил ему брови.

Неплохо, подумал он. Как раз то, что требуется, чтобы быть в форме.

Чеснашстеннай, Хазард и Снарл выскочили на сцену, перепрыгивая друг через друга и проскальзывая понизу, как если бы они уже начали свое выразительное и эротичное «охотничье» представление. Илья ощетинился. Охотники остановились. Стивен поймал свои вертящиеся в воздухе жонглерские принадлежности, и опустил их на землю, спрашивая себя, не придется ли ему сейчас растаскивать дерущихся кошек. Он не понимал, почему охотникам так не нравится Илья.

Звездный Флот, чирикая, показался из-за плеча Чеснашстеннай.

– Стивен, – сказал Чеснашстеннай, – ты уже видел моего нового зверька?

– Да, встречались, – сказал Стивен.

– Ну, не прелесть ли он? – Чеснашстеннай легонько поскреб зверька под подбородком. Засвистев от удовольствия, Звездный Флот, быстро засучил ручками. – Хазарстеннай дала его мне… в знак любви.

Хазард издала ворчаще-мурлыкающий звук.

– Раз Чеснашстеннай не позволяет мне похитить его для Звездного Флота, я вынуждена подарить ему Звездный Флот.

– Я думаю, ему не нравится имя «Звездный Флот», – сказал Чеснашстеннай. – Я бы сменил ему имя. Его уши немного заострены… что вы думаете об имени «Вулканец»?

– Я думаю, что Звездный Флот будет единственным розовеньким вулканцем за всю историю Вселенной, – сказал Стивен.

Чеснашстеннай кивнул.

– Это верно. Он будет даже более необычен, чем тот вулканец, который был блондином. Мне придется подождать, пока появится подходящее для него личное имя. А пока я научу его жонглировать! Возможно, Линди примет его в труппу, и мы станем богатыми и знаменитыми! Что вы об этом думаете, Стивен?

– Я думаю, что в водевильной компании может быть только один жонглер, – сказал Стивен и обнаружил, что он сжал от раздражения зубы.

Снарл фыркнул.

– Я же вам говорил, – помните? – что ни у одного вулканца во Вселенной нет чувства юмора.

Хохоча и завывая, они ускакали, – переливающийся, стремительный

поток мышц и заносчивости. Звездный Флот подскакивал на спине Чеснашстеннай, словно жокей.

Илья успокоился и сел умываться.

– Ты думаешь, мы это заслужили? – спросил Стивен Илью. – Я думаю, что не заслужили.

Розвинд поспешила в свою каюту, чтобы переодеться. Как у большинства членов команды «Энтерпрайза», у нее было позволение транспортироваться на мир-корабль, чтобы посмотреть представление водевильной компании. Наконец-то она его увидит.

Она открыла дверь.

И взвизгнула.

Зеленая слизь покрывала пол, и тошнотворный запах разлагающегося регенерационного геля заполнял ее каюту.

Следующие несколько часов она проела, убирая остатки зеленой «соседки по комнате», пока все ее друзья наслаждались представлением.

Розвинд знала, что ее разыграли.

В свежевозведенной раздевалке в амфитеатре, Джим в тридцать третий раз поправил свой парадный китель, оставил, наконец, попытки устроиться в нем поудобнее, и вышел наружу. Он встретил Линди, которая прекрасно выглядела в своем серебряном платье.

– Это просто смешно, – сказал Джим. – Какое я имею отношение к сцене?

– Имеешь, и еще какое. – Она поправила одну из треугольных наградных ленточек на его груди. – Ты приготовил место для еще одной? Давай же, это такая древняя традиция – заставлять героев рассказывать об их подвигах со сцены водевильного представления.

Джим застонал.

Она засмеялась.

– Все будет в порядке. Мне нужно поторапливаться, – подожди, пока не увидишь мой выход!

Она замешалась в кучу артистов, занимавшихся своими

приготовлениями к выходу и исчезла за разгороженными занавесками гримерных. Джим начал слоняться возле, стараясь выглядеть спокойным. Ему попался на глаза Спок, созерцавший закулисную суматоху. Он выглядел совершенно невозмутимым; на нем была его коричневая бархатная туника.

– Коммандер Спок.

Спок серьезно-бесстрастно посмотрел на приближающегося Джеймса Кирка.

– Да, капитан?

– Что означает рапорт о переводе, который я нашел у себя на столе сегодня утром?

Спок приподнял бровь.

– Я полагал, это самоочевидно, – сказал он.

– Вы полагали неверно. Коммандер, я думал, мы заключили мир.

Спок поглядел в небо, где Алая парила в свободе и радости полета. Он припомнил отголоски скорби Алой; он вспомнил свое собственное отчаянное восхождение к молчанию или смерти. Он медленно погрузился бы в небытие, если бы не опасный и импульсивный бросок Джеймса Кирка. При всей своей бесстрастности, Спок ценил жизнь, ее прошлый опыт и тот, что еще предстояло приобрести.

– Это так, капитан.

– Тогда почему перевод?

– Когда я только познакомился с вами, я посчитал, что не смогу с вами

работать. Вы очень отличаетесь от Кристофера Пайка. Вы эмоциональны, своевольны и упрямы. Но я пришел к пониманию того, что эти отличия следует ценить, а не презирать. Я понял, что работа с вами будет хоть трудным, но полезным опытом.

– Спасибо за комплимент, – сухо сказал Кирк.

– Иметь дело с трудностями означает учиться, – объяснил Спок.

– Но это по-прежнему не объясняет, почему вы запросили перевод.

– Я думал только о себе, и о том, хотел бы я остаться на «Энтерпрайзе» под вашим командованием. Я не думал о том, хотите ли вы работать со мной. Если я откажусь от должности первого офицера, вы сможете назначить на нее коммандера Митчелла.

– А почему именно вы решили принести эту жертву?

– В жертву приносятся только мои личные желания. Это – немногое, по

сравнению с риском, на который вы пошли в центре мира-корабля. Вулканцы не собирают долгов. Но мы также предпочитаем не быть в должниках.

– Вы ничего мне не должны, Спок. Черт…

– Капитан…

– Нет, теперь вы послушайте. Несколько дней назад я, вероятно,

позволил бы вам осуществить ваш благородный жест. Я бы, вероятно, это оценил. Но если бы я даже думал, что адмирал Ногучи позволит мне назначить Гари первым офицером, несмотря на его возражения, – чего я не думаю, – теперь я бы и пытаться не стал. Я тоже выучил парочку уроков за последние несколько дней. Урок первый: адмирал Ногучи прав.

– Я не понимаю.

– Звездолет нуждается в различных людях. Ему нужны хорошие офицеры, – а Гари один их лучших, – но ему также нужен контроль и равновесие. Гари и я действительно слишком похожи… – Он умолк, на миг углубившись в даль не таких уж давних воспоминаний. – Я ему обязан… жизнью. Но я должен выбрать то, что лучше для «Энтерпрайза». А это – убедить вас остаться на его борту в качестве первого офицера.

– Но как же коммандер Митчелл – ваш друг?

– Примирить дружбу и ответственность будет непросто – и еще сложнее будет сказать это Гари. Что из этого выйдет – узнаем, может быть, лет через двадцать или около того. Что будет по меньшей мере через пятнадцать лет после того, как он получит свою команду. Вынудить вас уйти с «Энтерпрайза» – причинит ему – и мне – больше вреда, чем пользы. И если вы отклоните вашу первую должность старшего офицера, вы от этого тоже не выиграете.

Спок задумчиво провел рукой по подбородку. Капитан умел убеждать; можно было также сказать, что его убеждения содержали элемент логики.

– Мистер Спок, я намерен проигнорировать прошения о переводе, которые я сегодня нашел на своем столе. Я надеюсь, что не найду там завтра новых.

– Хорошо, капитан. Я подумаю о том, что вы сказали. Но… вы получили не одно прошение?

– Я получил два, но одно было от мистера Скотта. Недоразумение. Оно уже улажено.

– Ясно. – Спок заметил мистера Сулу, сидевшего на куче реквизита в нескольких метрах от них. Хотя выглядел он довольно несчастным, он, должно быть, все же решил, что назначение на «Энтерпрайз» не было, в конечном итоге, такой уж катастрофой.

– Коммандер Спок, – сказал Джеймс Кирк, – разве вы не должны быть сейчас в зале, ожидая вызова Линди?

– Да, капитан. Но я хотел посмотреть на приготовления к представлению.

Однако капитан Кирк был прав; пора было занять место. Кирк прошел вместе с ним несколько шагов по дорожке, ведущей в амфитеатр.

– Великий Боже, – сказал Джим, – Я должен буду выступить перед всеми ними.

– Стимулирующая аудитория, – сказал Спок.

Обитатели Федерации, Клингонской Империи и мира-корабля сидели

вместе на естественных каменных террасах, – беспокойная толпа числом по крайней мере в тысячу существ. Однако беспокойство их было, похоже, вполне дружелюбным. Джим надеялся, что так оно и останется.

В отведенной для клингонов зоне транспортации замерцало поле. Появился директор надзорного комитета со своей свитой. Джим и директор ранее договорились о запрете ношения оружия на мире-корабле. Директор соблюдал договор. Он взял с собой телохранителей, которые могли защитить его безо всякого оружия. Каждый из них был размером почти с Ньюланда Рифта. Его сопровождала также непонятная фигура с лицом, покрытым вуалью, и вторая, у которой вуаль была поднята и обернута вокруг плеч.

– Капитан… – сказал Спок.

Телохранители директора подтолкнули Коронин в спину. Ее руки были в наручниках. Она уперлась и двинулась только тогда, когда дальнейшее сопротивление стало угрожать, что ее недостойным образом вытащат вперед. Джим слегка вздрогнул. Неважно, что Коронин сделала или намеревалась сделать, – Джиму было тягостно смотреть, как с разумным существом обращались как с пойманным животным, выставляя его напоказ.

Директор двинулся к Джиму.

– Я думаю, вы подготовились к этой чести, капитан, – сказал он. Он показал ему обтянутый кожей футляр.

– Ваша милость, я протестую против этого варварства!

– Капитан, о чем вы говорите? Вы имеете в виду это существо? Пусть она вас не беспокоит. Вы демонстрируете свои награды, я – свои.

– То, что вы демонстрируете, – это…

Рука Спока легла на руку Джима и предупреждающе сжала ее.

– … нецивилизованное…

Пальцы Спока сжались сильнее.

– Капитан! – воскликнул директор с насмешливым испугом. – Мы условились о том, чтобы запретить драки и оскорбления между нашими подчиненными. Я по наивности своей полагал, что запрет распространяется также на вас и на меня.

Джим сдался. Он ничего не мог здесь поделать, – если только не хотел поставить под угрозу хрупкий мир, которого сам помог достичь, и подвергнуть опасности всю свою команду.

– Да и кроме того, – сказал директор, – это последний проблеск свободы для Коронин. Я мог бы оставить ее в ее камере. В ней нет окон и совсем нет света. Вообще-то, в ней нет ничего. А мое соизволение взять ее с собой даже может повредить моей репутации.

Внутренне кипя, Джим посмотрел на Коронин. Она, должно быть, прочла в его глазах жалость.

– Я вызываю тебя, негодяй-федерат! – заорала Коронин. – А если ты ответишь отказом, тогда ты – трус!

– Тихо, предатель! Сегодня вызовы запрещены. – Директор юмористически фыркнул и направился к своему креслу. Его телохранители последовали за ним, таща за собой Коронин.

– Можете отпустить мою руку, – сказал Джим.

Спок отпустил его. Джим потер руку. Синяк будет, подумал он.

– Я понимаю ваши возражения, капитан, – сказал Спок. – Возможно, лучше, чем вы думаете. Я не могу извинить действия Коронин… но они не были совсем беспричинны. У нее были причины для ее ненависти, как к ее собственному народу, так и к нам. Она действовала из глубокой жажды мести.

– Что вулканец может знать о мести, коммандер Спок?

– Вы плохо знаете вулканскую историю, – серьезно сказал Спок. – Наша способность к отмщению, – первоочередная причина, по которой мы решили ликвидировать эмоции.

Коронин напряженно сидела на естественной каменной скамье в окружении безжалостных директорских головорезов. Я заявила свои права на этот мир, подумала она. Он принадлежит мне. Но мне никогда не будет позволено представить его императрице, и за это, не знаю как, но я отомщу.

Громогласный бас Ньюланда Рифта загремел над толпой:

– Гости, старые друзья, новые друзья, – всем добро пожаловать! Позвольте мне представить – Классическая Водевильная Ворп-скоростная компания!

Аудитория примолкла и выжидательно замерла. Один из офицеров флота глянул вверх, заметил летунов, летящих в их сторону, и предупреждающе закричал.

Коронин заметила, что директор напрягся. Он ожидал нападения. Ловушки. Что до нее, она была бы этому только рада. Она ждала удобного случая; хаос мог послужить ей на руку.

Высоко над их головой, крылатые люди парили, подныривали друг под друга и ударяли друг друга кончиками крыльев. Световая сеть обрисовывала их силуэты и ярко освещала их по контуру.

Зал ахнул, когда летуны вдруг камнем упали вниз. Однако один из стаи не был летуном. Это было четвероногое существо с покрытыми перьями крыльями. Оно захлопало крыльями, замерло на миг в воздухе и опустилось на сцену. На его спине сидел человек.

Человек спрыгнул на сцену. Федераты неистово зааплодировали. Подчиненные директора молча ждали. Как только им что-то понравится, они заткнут за пояс федератов своей реакцией, заглушат их воем одобрения. Но пока они были в замешательстве, поскольку не знали, следует ли им оценить людскую способность сохранять равновесие на спине четвероногой особи, или людскую способность тренировать летающих особей, или что еще. Им определенно не хотелось аплодировать после того, как они были испуганы.

Летуны покинули сцену, и расселись в разных местах вокруг амфитеатра. Четырехногая особь взлетела в воздух. Ее угрожающая тень стала проноситься взад-вперед над амфитеатром.

– Почтенная публика, – сказал одетый в серебряное платье человек. – Добро пожаловать.

Она представила директора. Коронин захотелось, чтобы она допустила

какой-нибудь оскорбительный промах и втянула тем самым аудиторию в рукопашную. Но женщина даже не могла назвать имя директора, поскольку его не знала, и, насколько Коронин могла судить, должным образом произнесла все его титулы.

Директор поднялся к ней на сцену.

– Как представитель нашей почитаемой императрицы, – сказал он, – я явился почтить члена Федерации, который рисковал своей жизнью, чтобы расстроить планы несчастного предателя Коронин…

И все в том же духе. Коронин доставила себе удовольствие улыбаться

ему все то время, пока он чернил ее.

Джиму Кирку хотелось только, чтобы это поскорей закончилось. Директор, наконец, перестал оскорблять Коронин.

– Я награждаю капитана звездолета «Энтерпрайз».

Нервно ожидавший, когда назовут его имя, Джим сначала не понял, что теперь его черед идти на сцену.

Маккой пихнул его в бок.

– Давай, Джим, не мечтай на параде.

Джим встал – слишком порывисто для низкой гравитации. Так что

полпути до сцены он проделал одним шагом. Вспыхнув, он сориентировался и продолжал двигаться уже более достойно.

Директор раскрыл обтянутый кожей футляр, вытянул оттуда целое ожерелье и поднял его над головой Джима. С тяжелой золотой цепи свисала кричаще яркая подвеска, сделанная из крупных синих и красных камней. Все это выглядело как театральная бижутерия.

– Я именую тебя Защитником Императрицы.

Директор отступил на шаг.

Джим повернулся лицом к аудитории.

Нечеловеческий вой заполнил амфитеатр, совершенно заглушив аплодисменты членов команды «Энтерпрайза». Джим напрягся, решив, что флотские все же собираются напасть, вопреки всем мирным договорам. Но они только орали. Ему не пришло в голову спросить, как принято аплодировать у клингонов. Теперь он это знал.

– Спасибо. – Может, можно на этом закончить? подумал он. Боюсь, что нет. – Для меня это большая честь и я польщен тем, что директор оказал мне ее, и рад, что этот случай свел нас вместе в мире и дружбе. И я надеюсь, что дружба между Империей, Федерацией и людьми мира-корабля будет продолжаться и крепнуть.

Каким-то образом он спустился со сцены и оказался снова в своем кресле. Его руки стали влажными от пота. Он был рад, что пожимание рук, по-видимому, не входит в обычаи Империи.

Маккой подался вперед, чтобы рассмотреть медаль.

– Вот это блямба, – сказал он.

– Похоже на брошь, которую моя двоюродная бабушка Матильда одевала в церковь, – пробормотал Джим себе под нос.

Алая тоже наклонилась вперед с того ряда, в котором она сидела, скрестив ноги.

– Она сверкает, – сказала она. – Но если взлететь, она перетянет тебя вниз.

Аплодисменты и крики утихли. Амелинда вернулась на сцену.

– А теперь, – сказала она, – представление для наших героев.

Чувствуя облегчение от того, что с этой частью вечерней программы покончено, Джим сел на свое место, чтобы насладиться представлением Линди.

Директор смотрел на колдовство, и раздражение его росло при каждом новом колдовском действе. Он спрашивал себя, не задумано ли это федератами для того, чтобы оскорбить его, или что они, возможно, ждут от него, что он вскочит на сцену в попытке изгнать дьявольское присутствие, или, может быть, они в самом деле думали, что ему доставит удовольствие такое выставление? Он решил расстроить их козни. Но пока что он не станет протестовать; но и притворяться, что одобряет это, или, хуже того, – получает удовольствие, – он не будет.

Поскольку он никак не реагировал, не реагировал также никто другой из всего флота.

Но Коронин зачарованно смотрела на магические действия. В отличие от директора, чья нервозность позабавила ее, она знала, что это все было шоу, просто трюки. Румайу не были суеверны; по крайней мере, они не верили в дьявольское присутствие. Кроме того, она наблюдала подобную ловкость рук на Арктуре, где бродяги, изгои Федерации использовали трюки, чтобы развлекать знакомых и обманывать чужаков.

Но Коронин никогда не видела ничего, похожего на номер Амелинды Лукариэн с исчезновением. Ее ассистент замотал ее веревками, запер электронные замки, и закрепил ее внутри ящика, и набросил на ящик покрывало, и двадцать три летуна подхватили тросы, прикрепленные к ящику, и оторвали его от земли. Когда они снова опустили его на сцену, он был пуста, а Амелинда Лукариэн выступила из-за сценической занавеси под бравурную музыку. Коронин одобрительно взвыла и даже похлопала бы, как это делали федераты, если бы ее руки не были скованы.

Загадка трюка Амелинды так заинтриговала Коронин, что едва ли она обратила внимание на остальные номера представления.

И ей пришла в голову идея.

Аплодисменты в конце выступления Линди звучали слабо, поскольку хлопала ей только команда «Энтерпрайза», которую флотский персонал превосходил по количеству в пропорции один к трем. Линди покинула сцену, ошеломленная реакцией толпы. Она никогда не нервничала сильно на сцене, но после этой борьбы с аудиторией пот с нее просто градом катился. Чеснашстеннай и остальные из группы охотничьего танца скользнули мимо нее к сцене.

– Ногу сломишь, – сказала Линди.

– Не хочешь ли ты сказать, чтоб мы поостереглись, чтобы публика нам ноги не повыдергивала? – Чеснашстеннай вспрыгнул на сцену.

В этот момент вернулся «исчезавший» мистер Спок.

– Я сейчас умру, – сказала Линди. – Мистер Спок, – вы понимаете, что происходит? Не могу же я быть настолько плоха, – ведь команде с «Энтерпрайза» нравится?… Может, они это просто из вежливости?

– Я могу только предложить гипотезу, – сказал Спок. – Директору, по всей видимости, не нравится то, что он видит.

– Но ведь никто не аплодировал!

– Он не аплодирует – так что и никто из его подчиненных не аплодирует тоже.

– Вы сначала тоже не аплодировали – это никого на «Энтерпрайзе» не остановило.

– Линди, – сказал Спок, – в отличие от директора, у меня нет власти над жизнью и смертью кого-либо на моем корабле.

– О.

– Я полагаю, мы имеем дело с межкультурным недопониманием. Это прискорбно; но поделать ничего нельзя, кроме как продолжать.

– Да. Представление должно идти своим чередом, – сказала Линди.

Точно; так оно и шло: прямиком под горку, насколько это возможно в амфитеатре. Либо директору так не понравился номер Линди, что он распространил свою неприязнь на все представление; либо ему не нравилось вообще все.

Уровень морали за кулисами был невысок.

Джим наклонился к директору.

– Вам нравится представление? – прошептал он.

Директор гневно воззрился на него.

– Ваша цивилизация, если ее вообще можно почтить этим термином, находится в глубоком упадке.

И он высокомерно отвернулся.

На антракте Джим отправился за кулисы. Линди старалась не выглядеть расстроенной, но ей это не слишком удавалось.

– Я просто зашел, чтобы… – Джим умолк. Говорить, что он хотел поддержать ее, было не очень тактично.

– Чтобы оказать моральную поддержку? Спасибо, Джим… Мне она, пожалуй, нужна.

– Я боюсь, что как-то оскорбил директора своей речью, – сказал Джим. На самом деле он понятия не имел, что задело директора, но, в общем-то, это могла быть его речь. Поскольку Джим не сделал своей профессией произношение речей, как Линди и ее компания сделали своим образом жизни выступления, он с радостью готов был взять вину на себя.

– Ты так действительно думаешь? Честно? – Она внезапно вспыхнула. – Джим, прости, я так это сказала… мой тон…я не хотела.

Он улыбнулся.

– Я знаю. Все в порядке.

– Это, похоже, будет представлением из тех, что запоминаются

на всю жизнь, и потом о них рассказывают внукам – тогда это начинает казаться забавным. – Она горестно улыбнулась. – Лет через сто.

Маккой, стоя возле временного бара, протягивал директору запотевший серебристый бокал.

– Попробуйте это, – говорил он, – Это одно из высших достижений человеческой цивилизации.

Директор проверил напиток с помощью прибора, похожего на трикодер.

– Яда нет, – дружелюбно сказал Маккой. – Я врач, а врачам запрещено прописывать яд.

– Как странно, – сказал директор. – А как это называется?

– Это мятный джулеп. Смотрите, я тоже его пью. – Он отпил из другого запотевшего бокала.

Директор тоже отпил глоток. Директор немного подумал.

Можно пить, – сказал он.

– От него на груди растут волосы, – сказал Маккой.

Директор в ужасе швырнул бокал к ногам Маккоя. Колотый лед и

веточки мяты оказались на ботинках Маккоя. Директор быстрыми шагами пошел к своему креслу.

– А жаль, – сказал Маккой.

Джим заметил Алую, которая пробиралась по закулисью. Он подошел к ней.

– Алая, – сказал он. – А вам нравится представление?

Алая провела языком по чувствительным усикам.

– Оно очаровательно. Я буду рассказывать о нем своим внукам.

Джим широко улыбнулся.

– Да, так именно Линди и сказала. Но, может, твои внуки сами посмотрят его, или подобное ему.

– Не думаю, Джеймс.

– Почему? Алая…

Прозвучал сигнал и их разделили, потому что публика поспешила занять свои места.

В амфитеатре Хикару Сулу уныло опустился на каменную скамью. Он

знал, что он должен переодеться, но решил подождать до конца представления, – так, на всякий случай.

Капитан Кирк задержался возле него и улыбнулся.

– Мистер Сулу, вы либо не в форме, либо не с той стороны сцены.

– Мой выход отменили, – сказал Сулу.

– Очень жаль, – сказал капитан. – А может и нет, если подумать.

За кулисами Линди собрала в кулак все свое мужество и вышла на сцену, – объявить Стивена.

Линди полагала, что он просто фантастически приспособил свой номер к низкой гравитации. Тем не менее, директор и его люди продолжали хранить стоическое молчание. Только когда Стивен вынес на сцену факелы, они немного оживились.

Они, вероятно, надеются, что он спалит себе брови, – сердито подумала Линди.

Если и так, Стивен их разочаровал. Он жонглировал девятью факелами, начав бросать их в воздух один за другим, пока они все не закружились над ним одновременно, затем он начал подхватывать их по мере того как они падали, и выстроил из них огненное заграждение прямо перед собой. Он загасил их, опустил на сцену, стянул с головы синюю ленту, освободив волосы, и поклонился. Хотя все с «Энтерпрайза» долго и громко хлопали ему, со стороны людей директора донеслось лишь несколько возгласов одобрения.

– А я думал, что это вулканцам трудно угодить, – сказал Стивен Линди, когда спустился со сцены.

Линди заколебалась. Она осознала, что все это время избегала его, что вряд ли было честно по отношению к Стивену. Ей захотелось обнять его, но не хотелось ставить его в неловкое положение.

– Твой номер был просто потрясным, – сказала она.

– Я знаю, – сказал он. – Ты рада, что полпути мы уже проделали?

Линди не могла не засмеяться.

Филомела еле продержалась. Марцеллин вышел на сцену, неся с собой

свою незримо зримую вселенную. Однако для директора она явно осталась просто незримой.

И теперь оставались только мистер Кокспер – Линди невольно вздрогнула, – если они так невзлюбили другие номера, они же просто съедят Кокспера заживо, – и Ньюланд Рифт. Ньюланд им должен понравиться, подумала Линди. Не может не понравится! Если бы вот только с мистером Кокспером все обошлось без тухлых помидоров…

Но где, кстати, был мистер Кокспер? Он всегда появлялся в самую последнюю минуту. Он мог даже и не знать, что у них за несчастье с этим представлением.

Линди огляделась. Кокспер стоял в дверях своей гримерной. Он был бледен.

– Мистер Кокспер, в чем дело? Ваш выход!

Его веки задрожали, и он сощурился.

– Не думаю, что я могу играть.

– Но вы должны! – Она не могла поверить, что он просто струсил из-за враждебности аудитории. Он был помпезен и заносчив, но трусом он не был. – Мы на вас рассчитываем! – Что, я действительно так сказала? – подумала она. Ну да, сказала, и вроде бы даже так подумала. – Я не хочу, чтобы кто-то говорил, что мы не дали полное представление, обманули публику, – даже если они и не понимают, чем мы вообще заняты. И даже если они понимают, и все равно не принимают.

– Это невозможно… Я болен… Мне так жаль подводить вас, Амелинда. Возможно… если я немного отдохну…

– Но ваш выход сейчас!

Он покачнулся, будто собирался упасть в обморок. Ньюланд, стоявший посреди ровненького кружка пуделей, протянул вперед свою массивную руку и поддержал его.

– Сейчас пойду я, – сказал он. – Так что у вас будет десять минут.

Ньюланд вышел на сцену. Подпрыгивая выше чем на метр в низкой гравитации, пуделя последовали за ним, похожие на меховые шарики в йо-йо.

Линди помогла мистеру Коксперу сесть, затем окликнула первого, кто попался ей на глаза.

– Марцеллин, ты можешь узнать, – может, Хикару еще не сменил костюм? Мистер Кокспер… – Она посмотрела на Кокспера, который неустойчиво опирался на скамью. – Мистеру Коксперу нехорошо.

Сулу, едва заметив изменение в программе, оставил свое кресло и

отправился за кулисы. На полпути он наткнулся на Марцеллина, все еще в гриме, который искал его. Они дружески улыбнулись друг другу. Марцеллин склонился в низком придворном поклоне, пропуская Сулу вперед.

– Хикару! – сказала Линди. – Ты можешь играть? Ты знаешь этот монолог? Я знаю, у нас кошмарная публика, но…

– Да-да, я могу играть, я знаю монолог – в смысле, оригинал, – и мне дела нет до публики, – сказал Хикару. – Это же вызов, верно?

Внезапно он заметил, что мистер Кокспер стоит за его спиной.

– Мне лучше, – сказал Кокспер. Он прошагал мимо Линди и Хикару и занял место за кулисой.

Хикару безмолвно уставился на него.

– Да это!… – Линди издала яростное восклицание. – Не могу поверить! Он хотел выйти последним, и он… он… Я убью его! Хикару, извини меня.

Хикару вздохнул.

– Ну, посмотри на это с такой стороны. Публика, вероятно, убьет его за тебя. Ну, а что до меня, – я пойду узнаю, растут ли у них тут помидоры.

Мистер Кокспер, стоявший за кулисой, внутренне собрался. Он позволил себе только минутную радость по поводу того, что Ньюланд Рифт на сей раз не имел своего обычного успеха. Конечно, публика была враждебна, но это был достойный противник, и уж конечно, они понимали разницу между искусством и простым эскапизмом*.

*эскапизм (лит.) – бегство от жизни (прим. перев.)

Рифт удалился со сцены, балансируя двумя пирамидами из французских пуделей на вытянутых руках. За сценой он отпустил собак, и они попрыгали на землю.

– Оу, – сказал он. Пудели скучились у его ног.

После того, как его представили, Кокспер, прежде чем появиться, драматически выждал несколько секунд. Выйдя, наконец, на сцену, он уставился куда-то в пространство над головами публики и выждал еще, чтобы нагнать напряжения.

И начал самый знаменитый монолог пера Шекспира.

– Должен ли я убить себя, или нет? Вот что я все время у себя спрашиваю. Я не могу решить, что лучше, – быть несчастным, или покончить со всем. Если я засну, – в смысле, умру, – вся моя в высшей степени болезненная чувствительность пропадет. Это было бы просто прекрасно! Я бы хотел заснуть, я бы хотел умереть. Но что если мне будут сниться сны? Вот это действительно проблема. Это-то и удерживает того, кто собрался сказать жизни «Прощай». Ведь никто не хочет стареть, никто не захочет иметь дело с жалкими досужими возмутителями порядка, которые хотят слушать бессмысленные разглагольствования невежественных критиков, когда можно просто покончить со всем этим, вонзив в себя острое лезвие кинжала? Кто станет обременять себя, и мириться со всем этим брюзжанием и потогонной работой, если бы не был испуган тем, что попадет прямо в ад? Что, если ад означает, что придется пережить все это снова, а, может быть, еще и худшее, вроде путешествия через неоткрытую вселенную без страховки? У нас у всех совесть нечиста, так что, и в том случае, если мы просто заболеем и поблекнем, и в том, если мы рискнем, и будем стремиться наверх, бороться и карабкаться, все равно нас будет нести по течению в потоке жизни, потому что в конце-то концов мы все равно проиграем.

Хикару, который находился за кулисами, закрыл глаза рукой. Он раньше не слышал этот монолог в версии мистера Кокспера.

– Я просто не верю этому, – застонал он, – несмотря ни на что, ему стало неловко за мистера Кокспера.

Публика сидела в полной, напряженной тишине.

Джим вежливо похлопал, надеясь, что команда последует его примеру.

Внезапно директор вскочил на ноги и пронзительно, в полный голос заорал. Забыв о своем достоинстве, он крутанулся вокруг своей оси и завыл от восторга.

Флотский состав последовал его примеру. По амфитеатру разносились завывания, пронзительные крики и топот ног директорской команды. Овация – в полную силу – продолжалась несколько минут. Даже мистер Кокспер выглядел ошеломленным; затем он принял аплодисменты. Он слегка и несколько напряженно поклонился своим новым поклонникам.

Маккой что-то сказал, но шум совершенно заглушил сказанное.

– Что? – крикнул Джим.

– Никогда нельзя недооценивать мятный джулеп! – закричал в ответ Маккой.

Мистер Кокспер, высоко неся голову, все еще в образе, покинул сцену. За кулисами, однако, он принял невозможно чванный вид.

Аудитория вызывала его на сцену добрую дюжину раз, прежде чем крики начали затихать.

Директор упал на одно колено перед Джимом Кирком.

– Сможете ли вы простить меня, капитан?

– Конечно, – сказал Джим. – А… за что?

– Я подвергнул сомнению ценность вашей цивилизации. Это было в высшей степени несправедливо! Теперь мне ясно, что я глубоко заблуждался, я не понимал вашей культуры; я по-прежнему не вполне могу примириться с колдовством, но, возможно, позже вы окажете мне честь, объяснив, почему вы позволяете его. Пока что же, я не смогу вести разумную беседу. Мой разум переполнен чувствительностью, глубиной чувств, совершенным мастерством актера! Капитан, – как вы думаете… возможно ли это…вы бы не могли представить меня?… – Переполненный эмоциями, директор снова подпрыгнул, и начал завывать и голосить, пока мистер Кокспер не появился снова и не поклонился еще раз.

Когда начали выходить другие актеры, каждому из них достались долгие и продолжительные аплодисменты, как от персонала «Энтерпрайза», так и от флотских. Директор сам руководил овацией. Это было как будто он прозрел и теперь надеялся загладить свое равнодушие, которое проявлял в течение последних двух часов.

Когда директор и его люди наконец отпустили актеров, Линди чувствовала себя радостной, но в то же время смущенной. В ушах у нее звенело.

Похоже, мне многое предстоит узнать об инопланетных зрителях, подумала она.

Через несколько минут Джим появился за кулисами в сопровождении директора, его свиты и пленной Коронин. Директор двинулся прямиком к мистеру Коксперу. Он опустился перед актером на колени, – на оба колена, заметил Джим.

– Сэр! Я потрясен, я благоговею! Никогда еще представление не производило на меня такого впечатления!

И потрясенный директор продолжал все в том же духе несколько

минут. Кокспер сначала издавал звуки, долженствующие означать скромность, но в конце концов сдался перед искушением обратить внимание на некоторые тонкости своего представления, на особо умный и подходящий подбор слов.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – прошептала Линди Джиму, наблюдая за обменом мнениями между актером и директором. – Им страшно не понравились все мы, но понравился мистер Кокспер?

– Насколько я могу сказать, – да, что-то вроде этого.

– Сэр, – сказал директор, – не снизойдете ли вы до того, чтобы быть представленным ко двору нашей императрицы? Она широко известна как покровитель искусств. Наибольшее удовольствие ей доставляет вознаграждать актеров, которые доставили ей удовольствие.

Линди прилагала все усилия, чтобы сохранить спокойствие.

– Полагаю, я смогу найти время, – сказал мистер Кокспер.

– Директор, – сказал Джим. – Я бы хотел представить вам Амелинду

Лукариэн, управляющего компании, а также мага.

Линди удалось справиться с душившим ее смехом. Она протянула директору руку.

Он отпрянул назад и сделал перед собой отметающий жест.

– Не прикасайся ко мне, ведьма!

– Что? Ведьма? – Линди начала было снова смеяться, затем посерьезнела, когда поняла, что он говорит совершенно серьезно. – Я не ведьма! Я иллюзионист! Я же вам это сказала перед началом моего представления.

– Как умно: скрыть ваши дьявольские силы под маской обмана!

– Я иллюзионист!

– Я вам не верю. Никто не может сделать того, что вы делали, без помощи потусторонних сил. Никто не может ускользнуть из оков, и запертого ящика, поднятого над землей…

– Это был просто фокус.

– Вы лжете!

– Минуточку!…

Джим начал опасаться, что ситуация выйдет из-под контроля. Он вмешался в разговор прежде, чем эти двое могли наговорить друг другу новых оскорблений.

– Линди, почему бы тебе не показать директору, как ты делаешь одну из своих иллюзий? Например, трюк с ускользанием из ящика?

– Я потратила на него месяцы! Я не собираюсь выдавать свой секрет! Да это и запрещено.

– Явные извороты ведьмы, – сказал директор.

– Ну, не можете же вы на самом деле верить в колдовство! Только самая темная деревенщина…

Джим вздрогнул.

– Линди! Э… директор, извините, мы на минутку.

Коронин, в окружении телохранителей директора, с радостью смотрела на происходящее. Свара между командующими офицерами была даже лучше, чем свара в простой публике.

Джим отвел Линди в сторону и что-то горячо ей втолковывал в течение

нескольких минут. Она вернулась, глядя сердито.

– Я покажу вам, как я делаю трюк с исчезновением из ящика, – сказала она директору. – Но только вам придется поклясться, что вы никому не расскажете.

– Если в этом нет колдовства, я поклянусь. Иначе я оглашу вас ведьмой.

Линди что-то пробормотала себе под нос.

– Идемте со мной.

Директор обернулся к мистеру Коксперу.

– Досточтимый сэр, прошу вас меня извинить на минуту. Когда я вернусь, я выпишу вам визу, позволяющую находиться в нашем пространстве, и мы уладим все остальное, что касается вашего визита.

Линди направилась к складу реквизита. Телохранители вместе с Коронин двинулись за директором.

Линди остановилась.

– Это не публичная демонстрация. Я сказала, что покажу вам.

– Мои телохранители пойдут со мной, – сказал директор совершенно ровным голосом, – и мы не можем оставить предателя без стражи. – Он подумал. – Если вы так хотите, я завяжу ей глаза. – Он перекрутил ее вуаль и обернул ее вокруг ее глаз. Коронин попыталась увернуться, но стража придержала ее.

Линди расстроено выдохнула и отбросила в сторону занавеску. Когда Джим попытался войти, она остановила его.

– Э-э, Джим, ты останься здесь.

– Но ты же не можешь пойти туда с ними, – вдруг директор снова выйдет из себя? Вдруг он на самом деле решит, что ты колдунья?

– Это смешно. И ты не войдешь. Там и так уже полно народу.

– Я не могу оставить тебя с ними одну.

На этот раз она сердито уставилась на него.

– Ладно, если ты так хочешь. – Она огляделась вокруг. – Мистер Спок!

Спок подошел.

– Да, Линди?

– Вы не пройдете со мной? Джим считает, что мне нужен телохранитель.

– Минутку, – сказал Джим. – Почему это ему ты покажешь трюк, а мне нет?

– Потому что он уже знает, как это все делается.

Она исчезла в складском помещении, Спок за ней, и занавесь упала прямо перед лицом Джима, оставив его кипеть от возмущения.

Для демонстрации, похоже, требовалось куда больше времени, чем для показа самой иллюзии. Он уже почти совсем решился вломиться внутрь, чтобы удостовериться, что все в порядке, когда занавесь открылась и все вышли. Коронин подняла скованные руки и стянула с глаз повязку.

– Ну как, убедились? – спросил Джим директора.

– Она не ведьма, – сказал директор. – Трюк, который она мне показала – это просто детская игра. Я бы немедленно ее разоблачил, но я пришел смотреть на представление, а не на обман. Да это любой может делать!

Джим видел, что Линди была готова взорваться, и даже Спок поднял бровь и посмотрел на директора.

– Ну, теперь, когда тут все устроилось, – сказал Джим, прежде чем кто-то еще мог сказать хоть слово, – не стоит ли вам закончить ваши дела с мистером Кокспером?

– Прекрасное предложение, – Он посмотрел на Линди. – Детская игра, – сказал он снова. Он резко отвернулся и ушел, его свита поспешила за ним.

– Я так и знала, что он это скажет! – сказала она. – Мистер Спок, я же вам говорила, что они всегда это говорят?… – Она закрыла лицо руками. Ее волосы свесились вперед, а плечи затряслись.

– Линди, – мягко сказал Джим. – ну, Линди, все же в порядке. Ему просто надо было спасать лицо…

Она бросилась в складское помещение.

Джим посмотрел на коммандера Спока.

– Вы как думаете – с ней все в порядке?

– Я не знаю, капитан. У меня весьма ограниченный опыт в отношении эмоциональных всплесков.

И тут Джим услышал взрывы хохота, доносящиеся со склада реквизита. Он начал хихикать. И двинулся к Линди. Под озадаченным взглядом коммандера Спока они начали смеяться вместе и хохотали, пока из глаз у них не потекли слезы.

Спок взвесил сходства и различия, а, взвесив их, отправился искать своего

кузена. Он нашел Стивена посреди суматохи сборов компании.

– Стивен, – сказал Спок, употребив то имя, которое выбрал его родственник.

Стивен поднял взгляд от реквизита.

– Как тебе такой опыт, а, Спок? – сказал он. – Переживешь такое представление, как сегодня, в начале своей карьеры, – и никакая публика, что бы там ни было, уже тебя и на минуту не обеспокоит.

– В мои намерения не входит посвятить жизнь сцене, – сказал Спок.

– Я не про тебя, я про себя говорю, – сказал Стивен.

– У меня было впечатление, что ты – сезонный актер. И Линди, полагаю, тоже так думала.

– Я сказал, что умею жонглировать. Я никогда не говорил, что у меня есть сценический опыт, – беззаботно сказал Стивен. – Вот теперь у меня есть сценический опыт.

Стивен бросил Споку булаву для жонглирования со свинцовым оголовком. Спок выхватил ее, крутящуюся, из воздуха, и перебросил назад. К тому времени, как она достигла Стивена, тот схватил новую булаву и бросил Споку. Спок поймал и ее тоже. Стивен продолжал добавлять предметы к подборке: шесть булав, длинный тяжелый кинжал и не зажженный факел. Когда рукоять кинжала твердо легла в его ладонь, Спок отметил про себя, что оружие казалось на глаз неуклюжим, но было прекрасно сбалансировано.

Булавы, кинжал и факел летали и крутились в воздухе между двумя вулканцами. Спок, не привыкший жонглировать с партнером, воспринял сложный подбор предметов как вызов. Он принял его и еще усложнил, отправив одну из булав по дуге, пролегающей высоко над уже установившейся траекторией других предметов. Стивен поймал булаву, вернул ее в строй, и запустил по той же самой дуге факел. У Спока не было времени на расчеты. Он выбросил руку, надеясь, что она окажется там, где, как, он знал, – как ему казалось, – должен был через миг оказаться факел. Он лег точно в его ладонь.

Стивен засмеялся. Спок подумал, – а может ли кто-нибудь еще расслышать слабый намек на пустоту, эту искусственную радость в смехе его кузена. Он в этом сомневался. Человеческие существа, как правило, принимали за правду все то, что они видели на поверхности. Они не могли испытать, как это пришлось Споку, отголоски поиска Стивена, момент радости, которую испытал Стивен, которая обернулась отчаянием, – в тот миг, когда все ушло окончательно.

– У нас отличная команда, – сказал Стивен. Может, тебе все-таки стоит подумать о сцене. Тебе что, никогда не хотелось сбежать с цирком?

– Никогда, – сказал Спок. Булавы вертелись и сновали между ними; твердые удары дерева о ладонь создавали удовлетворительный ритм. – Стивен… – сказал Спок снова, пытаясь вернуться к исходной цели своего разговора.

– Если ты не хочешь становиться жонглером, ты можешь взять номер с ментальным актом.

Спок чуть не вздрогнул при мысли о том, чтобы открывать свой разум различным случайным существам, – и не по одному разу, а раз или два каждый вечер.

– Не думаю, – сказал он. – Стивен, я хочу поговорить с тобой серьезно.

Стивен вздохнул.

– Я был груб с тобой в прошлом, – сказал Спок. – И, возможно, снова буду в будущем, поскольку, откровенно говоря, я не понимаю тот выбор, который ты сделал для своей жизни. Но… я признателен тебе за риск, на который ты пошел ради меня. Я у тебя в долгу.

Стивен посмотрел ему прямо в глаза поверх вертящихся в воздухе булав. Во взгляде его был лед.

– Я это сделал не для того, чтобы ты оказался у меня в долгу, – сказал он.

– Тем не менее, ты можешь однажды оказаться в ситуации, для разрешения которой может понадобиться нечто большее, чем твоя изобретательность. У меня есть некоторые возможности… – Спок умолк, когда понял, что несколько членов компании и команды «Энтерпрайза» начали постепенно подбираться ближе, привлеченные жонглированием. По замыслу Спока, это должен был быть частный разговор. – Каковы бы ни были твои причины, я признателен тебе за твои действия. – Он говорил быстро, надеясь окончить разговор прежде, чем он будет подслушан.

– Тебе известны мои причины, Спок, – сказал Стивен, произнеся имя Спока с вулканской интонацией. – Я – любитель острых ощущений. – Когда факел лег ему в руку, он дотронулся до включателя. Он высоко подбросил факел, и тот ярко запылал.

Спок поймал пылающий факел так же легко, как и прежде, но, когда он передал его обратно, он вдруг понял, что, хотя он знал, как удержать все эти жонглерские принадлежности в воздухе сколь угодно долгое время, он понятия не имел, как остановить так много предметов одновременно, как оборвать жонглирование. Он бросил взгляд на Стивена. Движение светлой брови Стивена, веселый проблеск в его глазах, подсказали Споку, что Стивен понял проблему Спока и она его от души забавляет.

И на этот раз Спок не рассердился на него.

Ухура сидела в темноте своей каюты, бездумно, бессистемно трогая струны своей старой арфы. Но пальцы ее упорно пытались нащупать музыкальные фразы речи крылатых людей. Она отложила арфу и продолжала сидеть в тишине.

Песня по-прежнему вертелась в голове Ухуры. Ей хотелось либо разобрать ее мелодию, либо сделать так, чтобы она ушла насовсем. Она знала, что ни то, ни другое желание так и не исполнятся.

На стук в дверь она сперва не ответила. Но в дверь постучали во второй, а затем и в третий раз. Резкий звук наконец ворвался в мягкое течение ее мыслей.

Она зажгла свет. Как бы она объяснила своим сослуживцам, почему сидит тут одна в темноте? Они бы стали над ней смеяться.

– Ухура? – произнесла Дженис Рэнд.

Ухура уже собиралась открыть дверь, но, услышав голос Дженис, заколебалась. Она могла сейчас говорить почти с кем угодно, только не с ней, – на настоящий момент у нее было слишком мало душевных сил, – явно недостаточно, чтобы предложить Дженис ободрение и поддержку, в которых она так сильно нуждалась. Граждане Соэура, под чьей «протекцией» Дженис жила, лишила ее стержня, повторяя ей снова и снова, что она глупа и никчемна и, в конце концов, она начала этому верить. Дженис на себя совсем не рассчитывала, – значит, она пришла, потому что ей очень нужна помощь. Но когда-нибудь, со временем, если ей помочь, она снова научится верить в себя.

– Ухура, пожалуйста, впустите меня. Я беспокоюсь за вас. Вы в порядке? Вы… вы, должно быть, жутко злитесь на меня?

– Входи, – сказала Ухура. Дверь скользнула, открываясь. – Конечно, я не злюсь на тебя, Дженис.

Дженис стояла в коридоре, глядя на нее.

– Входи, пожалуйста, – сказала Ухура. – Я немного задумалась и сначала не услышала, когда ты постучала.

Дженис опасливо переступила через порог.

– Я вас не видела на представлении Линди.

– Я не пошла.

– С вами все в порядке?

– Да, – ответила она; ей хотелось, чтобы Дженис перестала спрашивать. Если она не перестанет, Ухура, вероятно, все ей расскажет. Последнее, что было нужно Дженис – это выслушивать о проблемах другого человека.

Кроме того, – подумала Ухура, – вряд ли я могу ожидать, что ее тронет мое разочарование. Это так мелко, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить.

– Зачем вы меня искали? – мягко спросила Ухура. Может быть, мне как раз и нужно выслушать кого-нибудь, подумала она. Это вернет мне взгляд на перспективу.

– Я хотела вам сказать, – сказала Дженис, – что я подумала о том, что вы мне говорили. Я хорошенько подумала. И решила, что вы правы.

– Права – в чем?

– Насчет Комиссии по правам. Насчет показаний.

– Это чудесно, Дженис, – сказала Ухура от всего сердца. – Ты должна очень гордиться собой из-за этого решения. Это потребовало смелости.

Дженис вспыхнула.

– Я не думаю, что я смелая.

– Почему ты передумала?

– Из-за вас. Нет, не совсем так, – быстро сказала Дженис, увидев выражение лица Ухуры. – Я не имею в виду, что решила дать показания, потому, что вы думаете, что я должна это сделать. Я хочу сказать, что я собираюсь дать показания потому, что это нужно сделать, это правильно. Вы вступились за меня, хоть у вас и могли быть из-за этого неприятности. Никто никогда, никогда раньше не вступался за меня. Никто никогда на Соэуре не вступается за таких, как я, но я теперь могу это сделать. И я это сделаю. Я хочу быть такой же сильной, как вы. Когда-нибудь я такой стану. Я начну с того, что скажу капитану Кирку то, что сказала вам. Во всех тех местах, где я прежде бывала, люди использовали свою силу, чтобы облегчить жизнь себе. Даже если это причиняло вред другим. Но капитан Кирк не такой. Он похож на вас. Он делает что-то, когда считает, что это – правильно, даже если это может повредить ему.

– Ты гораздо сильнее, чем ты думаешь, Дженис, – сказала Ухура.

– Вот забавно. Я испугана, – но еще я рада. Я чувствую себя так, словно я могу все на свете! – Она раскинула руки, словно хотела обнять всю Вселенную. – Знаете, что еще? – спросила она заговорщическим тоном.

– Что же еще?

– Еще я собираюсь отрастить волосы. А потом сделаю с ними что-нибудь фантастическое! Мне этого не разрешали там, на Соэуре. Но теперь я это сделаю.

Ухура невольно улыбнулась.

Публика разъехалась с мира-корабля, на «Энтерпрайз» были подняты разобранные сценические постройки и оборудование, клинеры и добровольцы закончили уборку в амфитеатре. Когда последний робот, последний член команды, последняя куча мусора растворились в транспортном луче, Спок отметил, что последним признаком закончившегося представления был звук аплодисментов, будто по-прежнему раздававшийся в ушах.

Джеймс Кирк взобрался к нему наверх.

– Трудно поверить, что здесь вообще что-то происходило, – сказал капитан.

Несколько летунов парили в вышине. Спок на мгновение почувствовал сожаление, что не может присоединиться к ним.

– Коммандер Спок, я размышлял о декодере Линди… как вы думаете, мистер Скотт может… э-э… на какое-то время забыть об инструкциях и изготовить ей новый?

– Это устройство в высшей степени противозаконно, капитан, – сказал Спок.

– Мне это известно, коммандер.

Спок понял, что капитан Кирк задал ему конкретный вопрос, а не поставил перед ним этическую проблему.

– Полагаю, капитан, – честно сказал он, – что при сложившихся обстоятельствах мистер Скотт выполнит любую задачу, которую вы перед ним поставите.

Алая устремилась вниз и встала на землю неподалеку. Она приветствовала Спока переводом его личного вулканского имени на свой собственный язык. Зная, что уровень его владения языком крылатых людей весьма невысок, Спок не стал пытаться ответить соответственно.

– Я очень рада увидеть вас обоих еще один, последний раз, – сказала Алая на Стандарте.

– Один последний раз?… Алая, вы не должны уйти. Все изменилось, – сказал капитан Кирк. – «Энтерпрайз» может оставаться возле мира-корабля. Нам еще столько предстоит узнать…

– Нет. Это невозможно. Придя сюда, мы оказали вам плохую услугу. Мы подтолкнули вас к насилию, мы невольно повредили вам…

– К насилию! Вы помогли нам установить мир!

– Он долго не продлится, Джеймс. И вы это знаете. – Она мигнула. – Вы же видите… разве нет? – паттерн уже изменяется.

Капитан Кирк слегка отпрянул, словно она ударила его.

– Но ведь еще есть время… – сказал он.

– Если Вселенная останется на месте, ваш мир продлится еще меньше, чем мог бы. Мир-корабль станет предметом раздора между вашими людьми. Его возможности – слишком большой соблазн для тех, кто решает свои споры с помощью насилия.

– Коронин…

– Коронин не единственная.

Джим поколебался.

– Я знаю, – сказал он тихо и с сожалением.

– А где Ухура? – спросила Алая.

– Она… вернулась на «Энтерпрайз», – ответил Джим, удивленный тем, что показалось ему внезапной сменой темы разговора. Поскольку Ухура и сама не смогла объяснить, почему она решила больше не встречаться с крылатыми людьми, Джим вряд ли мог объяснить это за нее. – Ваш язык очень заинтересовал ее, но сложности…

– Я причинила ей сильную боль, – сказала Алая. – Я чуть не стала причиной потери ее – и вашей, Спок, – жизней. Однажды ваши люди, возможно, окажутся готовы встретиться с нами. Однажды люди мира-корабля, возможно, окажутся достаточно мудры, чтобы повстречаться с вами, не причиняя вам боли. Но… это принадлежит будущему.

– Что вы имеете в виду – однажды? Я увижу вас снова? Или Спок?

– Нет, – сказала Алая. – Я уйду, и вы уйдете. Люди живут, и люди умирают. Может быть, дети детей наших детей приветствуют друг друга.

– У меня нет детей, – горько сказал Джим.

Алая развернула свои крылья; она потянулась ими вперед и обняла Джима крылом. Шелковистая поверхность скользнула по его плечам.

– Вы еще так молоды, – сказала она. Другое ее крыло обернулось вокруг Спока, не касаясь его. – Прощай, Спок.

– Прощай.

– Вы собираетесь переместить мир-корабль, – сказал Джим, не хотя этому верить.

Она покачала головой, и у Джима на миг мелькнула надежда, что он неправильно понял ее.

– Я не управляю миром-кораблем, Джеймс, – сказала Алая. – Я управляю Вселенной.