Лизетту разбудила мадам Маршан. Стояла кромешная тьма. Девушка осознала, что проспала всю ночь, судя по всему, ни разу не пошевельнувшись.

– Фосиль здесь?

– Здесь. Принес вам вот это. Наденьте-ка.

Лизетта посмотрела на узелок с одеждой, который протягивала ей хозяйка.

– Спасибо.

– В тазике вода. И немножко мыла. И я оставила вам щетку. Выйдете наружу в туалет, смотрите, чтобы вас соседи не заметили.

Лизетта кивнула.

– Роже проснулся?

Мадам Маршан с улыбкой повернулась к ней.

– Ушел два часа назад. Никогда долго не задерживается.

Лизетта почувствовала себя странно одинокой.

– А я не слышала его мотоцикл.

– Он его из деревни пешком вытолкал. Попросил меня пожелать вам удачи. И напомнить, что вас бы здесь не было, если бы те, от кого это зависит, в вас не верили. – Мадам Маршан ласково сжала девушке плечо. – Он сказал – доверяйте инстинктам. Интуиция не раз спасала его от пули.

Славная женщина направилась к двери. Лизетта улыбнулась ей вслед, еще раз смерила взглядом кучку пожертвованной одежды и со вздохом переоделась. Платье со слегка потертыми рукавами в три четверти сидело достаточно хорошо, но было крайне простым во всем, от покроя до материала. Зато оно оказалось теплым, а вдобавок к нему Фосиль принес синий кардиган с заштопанными локтями. Нашлись и коричневые башмаки, только новенькие чулки пришлось заменить старыми толстыми. Когда Лизетта посмотрелась в большое зеркало, где видела себя во весь рост, она решила, что эти старые чулки безобразят ее куда сильнее всего потрепанного наряда в целом.

Девушка покачала головой. Тщеславием она не страдала, но, опять же, как справедливо замечала Харриет, ей никогда не приходилось переживать, нравится ли она мужчинам.

Фосиль уже сидел за кухонным столом и завтракал. Лизетта хотела начать строить отношения с ним заново – иначе никак.

– Спасибо за одежду, – промолвила она, затворяя за собой дверь.

Он поднял голову.

– Вот теперь вы выглядите, словно родом из Прованса. А значит, на вас никто не обратит внимания.

– Надо собрать мои вещи или…

Он откусил хлеба и посмотрел на нее.

– Не надо. Я о них уже позаботился.

Лизетта налила себе кофе. Она уже начинала привыкать к ячменному пойлу.

– В каком смысле?

– Они отправились в новый дом. Честная мена.

Эти вещи прислала ей мать! Последний подарок Сильвии перед тем… Нет, нельзя об этом думать!

– Что-то не так? – спросил Фосиль.

– Все в порядке. Надеюсь, вашей подруге они и впрямь пригодятся.

Фосиль смерил ее проницательным – слишком уж проницательным – взглядом.

– Едва ли я могу называть вас Фосилем на людях, – промолвила девушка. – У вас есть какое-нибудь другое имя?

– Надо взять такое, чтобы вы не забыли. Как насчет имени вашего отца?

Лизетта улыбнулась.

– Его звали Макс. Максимиллиан.

– Не очень-то французское имя.

– Он был немцем.

– Ясно, – кивнул Фосиль.

– А моя мать – француженка. Они оба уже умерли.

– Тогда можно взять имя вашего первого парня. Как его звали?

Лизетте не хватило духа сказать «Джек». Она вспомнила о первом мальчике, о первом поцелуе…

– Оливер.

– Тогда я Оливер.

– А как же ваши документы?

– А, это дело другое, – заметил Фосиль почти игриво. – Собственно, я хотел, как выйдем, обсудить с вами нашу легенду. Вы готовы?

Она себе еще и еду положить толком не успела.

– Почти.

– Пожалуйста, mademoiselle , поторопитесь. Надо покинуть деревню еще до рассвета.

Ничего более вежливого за короткое время их знакомства она от него не слышала.

По подсчетам Лизетты, они прошли километров пятнадцать, не меньше, причем все в горку. Девушка устала, но признаваться в этом не хотела. Уж только не при нем! Словно подслушав ее мысли, Фосиль обернулся.– Вам надо отдохнуть.– Конечно, если вы сами… – начала она, стараясь не показывать, что запыхалась.– Это один из любимейших моих видов, – перебил он. – Смотрите, внизу Боннье. А Лакост справа.– А там, вдали? – поинтересовалась Лизетта, переводя дух. Пейзаж был и в самом деле прекрасен. На другой стороне долины осенние краски размывались, дымкой смягчая очертания гребней и расщелин.– Прямо, если прищуриться, можно увидеть Авиньон, – сказал Фосиль, показывая куда-то совсем далеко, там, где она уже ничего не видела.– Поверю вам на слово, – сказала девушка и обрадовалась, увидев, что он улыбнулся. Милые морщинки в уголках губ у него стали отчетливее. В глаза – не просто синие, а ярко-ультрамариновые – хотелось смотреть снова и снова. Его голос – теперь, когда Фосиль чуть расслабился, ставший нежнее и мягче – навевал ощущение покоя. Гибкий и мускулистый, Фосиль шел по неровным камням легко и грациозно, тогда как Лизетта то и дело оступалась. А немногословность и сдержанность придавали ему неотразимую ауру уверенности.– Куда мы идем?– В место под названием Горд. А завтра в Кавайон. Оттуда ходит поезд на север.Лизетта кивнула. Все эти названия были для нее пустым звуком – только Фосиль знал путь через горы.– Съешьте-ка яблоко, вам и платье будет более впору.– Брюки, пожалуй, были бы уместней.– Возможно. Но тогда бы вас забрал первый же немецкий патруль – или, того хуже, milice – заподозрив, что вы одна из маки. – Фосиль присел на обломок скалы и жестом пригласил девушку садиться рядом. – Остановимся на пару минут. Да, на вольном воздухе он явно чувствовал себя куда свободнее. Даже держался иначе – спокойно и расслабленно.– Расскажите мне про вашу жизнь в маки, – попросила Лизетта, старательно избегая разговоров о довоенном прошлом.Фосиль пожал плечами.– Рассказывать-то особо и нечего. Мы живем самой простой жизнью, обходимся без привычных удобств, стараемся делать все, что в наших силах, чтобы отравить бошам жизнь, и умираем… регулярно.– Так ваша цель – убивать?– О да. Мы убиваем при первой возможности – хотя возможность выпадает редко, – отозвался он так небрежно, что по спине у девушки пробежал холодок. – А главным образом вредительствуем – то провода перережем, то железнодорожные пути разрушим, то мост взорвем. Перекрываем дороги, нарушаем работу почты, срываем поставки. Мы как пчелы – жалим всякий раз, как получится. Смертельного удара чудовищу так не нанесешь, но ослабить можно.– Чем же вы питаетесь, если вам приходится постоянно прятаться?– Повсюду хватает сочувствующих – народ нами гордится. Крестьяне передают в холмы еду. Дети привозят ее в игрушечных тележках, прикрыв куклами и плюшевыми мишками. Никто не станет подозревать детей.– А дети вас видят?– Никогда. Мы так свято придерживаемся принципов секретности, что я и сам не мог бы вам сказать, кто в деревне друг маки, а кто коллаборационист.– В самом деле?– Таким образом я никого не выдам и никто не выдаст меня.– Ну и жизнь.– Партизанам только такая и подходит. Мы держимся по двое, редко – по трое.– Вы с Фрелоном?– И еще один человек. Вы с ним встретитесь в Горде.– А там выращивают лаванду?– Почему вы спрашиваете?– Когда вы пришли, от вас пахло лавандой.Фосиль кивнул, но ничего объяснять не стал. А девушка не настаивала.– В Сеньоне было так красиво – с лавандой.Он печально кивнул.– Я оттуда родом.Горло у Лизетты сжалось – столько скорби звучало в голосе ее собеседника. Ей сразу вспомнился рассказ Роже о семье Фосиля.– Не следовало мне вам признаваться, – заметил Фосиль. – Теперь придется вас убить.Он улыбнулся – совершенно нормальной улыбкой, – и на несколько секунд все в нем переменилось, словно из-под низких туч вдруг проглянуло ласковое ноябрьское солнышко. Лизетта поймала себя на том, что ежесекундно осознает, что он рядом. Если они на ходу случайно задевали друг друга, как бывает, когда идешь вместе по тропинке, она торопилась извиняться. Да и Фосиль вроде бы реагировал точно так же. Интересно, узнает она когда-нибудь его настоящее имя?– Если можно, погодите, пока я не управлюсь с заданием. – Лизетта улыбнулась ему в ответ.– Учитывая, каким странным путем вы добираетесь до Парижа и сколько всевозможных предосторожностей ради вас предпринято, Анжелина, невольно сделаешь вывод, что для англичан вы крайне важны… и задание у вас крайне опасное.Задание. Лизетта старалась пока не думать о нем. Ей самой решать, как к выполнению этого задания подобраться. Пока она не понимала, должна ли просто соблазнить заданный ей объект и тянуть из него информацию – или же попытаться перевербовать. Ее бросили в львиное логово и велели укротить льва.– Да, надеюсь, я не подведу.– Сколько вам лет?– Двадцать четыре.– А семья у вас есть?– Бабушка с дедушкой. И, уж коли мы так откровенны… а у вас?Фосиль втянул в себя воздух.– Думаю, пора двигать дальше.Он поднялся. Хрупкий пузырек нормальных отношений меж ними с треском лопнул.Девушка вскочила на ноги.– Я не хотела совать нос в чужие дела…Фосиль обернулся.– О семье говорить трудно. Может быть…– Ничего страшного. Расскажите мне про Горд. Где он?– Там, наверху.И как только она умудрилась до сих пор не замечать его? Последние несколько километров Лизетта шагала словно в забытьи – глядя в землю перед собой, тупо переставляя ноги, следя лишь за тем, чтобы ступать след в след за своим провожатым. И позволила себе отвлечься, думать о своем. Так было легче переносить долгие часы безмолвия, голод, одиночество. И вот теперь прямо у нее над головой, в утесах, омытое золотым светом, парило потрясающее поселение. Солнце уже миновало зенит. Молодые люди провели в дороге добрых семь часов.– Это главное местное поселение с римских времен, и с тех же пор – крепость. Нынче Горд – оплот Сопротивления, – усмехнулся Фосиль, перехватив ее ошарашенный взгляд.– Дух захватывает, – пробормотала Лизетта.– Да. Но milice знает, что нас здесь много. Надо соблюдать крайнюю осторожность. Полицаи не в силах патрулировать деревню регулярно, однако устраивают набеги с тех самых пор, как немцы захватили власть в так называемой Свободной Франции.– Зачем же рисковать, приходя сюда?– Все равно безопаснее, чем ночевать в Кавайлоне. Прибавим шагу? Хорошо бы успеть в аббатство до темноты.

Они шагали еще около часа и наконец добрались до Горда, однако восхищение Лизетты прожило недолго. Стоило им войти в лабиринт запутанных улочек, как ее восторг сменился липким страхом, что растекался по жилам и глухо стучал в ушах. С площади раздавался отчетливый шум марширующих отрядов и рев моторов. Только немцы носили такие тяжелые сапоги. Только у немцев сейчас был бензин. – Мне следовало вас предупредить, – сказал Фосиль, почуяв тревогу спутницы.– Все равно мне надо привыкать.– Верно. В Париже будет еще хуже.– А что это за объявления? – поинтересовалась девушка, заметив на стенах множество листков.– Что-то новое… – пробормотал Фосиль.« Des Liberateurs » – кричали заголовки плакатов, а под ними размещались зернистые фотографии. Преступники. Первейший долг любого местного жителя немедленно сообщить, если увидит кого-то со снимков. Из общего ряда Лизетте улыбалось безошибочно узнаваемое лицо Фрелона.– Здесь оставаться нельзя!Фосиль схватил ее за руку – впервые прикоснулся к ней намеренно. Ладонь у него была широкая и сухая – ладонь фермера. И тепло этой ладони вселяло в девушку уверенность и новые силы.– Идите со мной с таким видом, будто мы не просто друзья, – шепнул Фосиль.Девушка тихонько вздохнула и придвинулась поближе, чтобы он мог небрежно обнять ее за талию. Лизетта слегка прильнула к нему, чтобы выглядеть естественней. И как раз вовремя! В следующую секунду, напугав девушку до полусмерти, в переулок ввалилась группа солдат. И все же единственное, о чем могла думать сейчас Лизетта, – это об обволакивающем аромате лаванды.– Поговорите со мной, – прошептала она. – О чем угодно.Фосиль не заставил себя просить дважды.– Ну я и послал его куда подальше. Думает, он самый умный!.. Только мои-то цветы все равно лучше. Я их решил пока оставить, чтобы пчелам… – Лизетта глазам не верила: он нарочно задел руку одного из проходящих мимо солдат. – Ах, месье, простите…Солдат нахмурился, переводя взгляд на Лизетту, которую Фосиль крепко прижимал к себе.– Документы!.. Здесь живете? – добавил солдат на чудовищном французском. Он был совсем мальчишка, младше Лизетты. Румяные щеки, коротко остриженные волосы.Молодые люди начали рыться по карманам в поисках документов. Никогда в жизни Лизетта так не боялась, да и не думала, что способна бояться больше, чем сейчас – столкнувшись с врагом вплотную.К ее удивлению, Фосиль не проявлял ни тени напряженности.– Не, не тут. Навестил свою старую зазнобу, – безмятежно ответил он по-немецки.– Говоришь по-немецки? – поразился солдат, мгновенно делаясь куда дружелюбнее.– Да я сам немец! – отозвался Фосиль, все еще роясь по карманам. – Правда, живу во Франции. Прости, это все от радости – снова ее увидеть, понимаешь?– Да не волнуйся! – солдат ухмыльнулся и махнул рукой, мол, не надо документов. – А мы тут с дружками в увольнительной на вечер, ищем, где б пивка выпить.– Попробуйте бар месье Гриньона, – посоветовал Фосиль. – Он подает немецкое пиво. Под прилавком. Главное, стой на своем. Скажи, мол, ты от Лукаса. Только остальным не говори, ладно?– Ты здесь рядом живешь? – поинтересовался солдат.Фосиль дернул подбородком.– Севернее, в Со.– А что тебя не призвали?– Я фермер, – пожал плечами Фосиль.– Немец – французский фермер?Фосиль улыбнулся.– Нелепо звучит, да? Я родился в Баварии, а потом мы с мамой переехали на юг Франции. Для властей я французский гражданин. – Он положил руку на сердце. – Однако здесь я немец.Юный солдат ухмыльнулся.– Берегись, как бы тебя не призвали.– Да я бы с радостью, но стране нужен мой урожай. Мне не разрешили бросить ферму.– Везет же. – Солдат перевел взгляд на Лизетту. – А сестры у тебя нет?Фосиль опередил ее с ответом.– У нее нет, зато могу свести тебя с ее подружкой. – Он подмигнул. – Эй, а эти партизанские псы… – Он небрежно махнул рукой на плакат. – Уже поймали кого?– Пока четырех. И вот-вот схватим этого, – солдат ткнул в фотографию Фрелона, – ловушка уже расставлена. Приходите вечерком посмотреть на казнь.Он довольно осклабился.– Тогда до встречи, – с деланой бодростью проговорил Фосиль.Солдат двинулся своей дорогой, а Фосиль крепче прижал Лизетту к себе.– Надо выбираться отсюда.– Я так и поняла. А про пивную – это все выдумки?– Почти все. Месье Гриньона ждет большой сюрприз.– А он вас не выдаст?– Да он даже не поймет, кто их на него напустил. Он коллаборационист, я точно знаю, хоть он и прикидывается, что нет.– Куда мы теперь?– В аббатство Сенанк. Я должен предупредить Лорана.– Лорана?– Фрелона. Забудь, что ты слышала это имя. Знать лишнее очень опасно.– Ничего, я рискну. А свое имя ты мне скажешь?Однако Фосиль ничего не ответил, лишь озабоченно оглядел улицу, что вела к городской площади.

Вскоре Лизетта с Фосилем уже сидели в телеге, медленно катившей к монастырю. Поводья держал молчаливый монах. – Он совершенно глух, – заверил Фосиль девушку. – Уже подвозил меня раньше. Так что мы можем разговаривать совершенно свободно. Пора бы придумать легенду. Этот плакат меняет нам все планы. Если они знают про Лорана, то скоро и про меня узнают.– Что ты имеешь в виду?– Что я вовсе не обязательно отправлю тебя в Париж одну.– Ты едешь со мной?– Возможно, теперь мне будет затруднительно оставаться на юге – по крайней мере какое-то время. Я ведь могу работать на Сопротивление где угодно.Как и бесчисленное множество паломников, Лизетта не могла не дивиться красоте узкой, поросшей лесом долины, где пролегал их путь. Впереди, у подножия крутого утеса, виднелись изящные каменные стены цистерцианского монастыря.– Уверена, Просперо вам обрадуется, – заметила Лизетта.– Поживем – увидим. – Фосиль немного помолчал, лицо его приняло сосредоточенное выражение. – Но теперь, Анжелина, придется нарушить правила. Расскажите о себе – мне надо выстроить мою историю вокруг вашей – на случай, если нас вдруг остановят. Вы можете называть меня Люком, однако настоящее мое имя – Лукас.Оно ему подходило. И все же новые планы Люка были жестокой насмешкой над всеми вдолбленными Лизетте на курсах правилами секретности. Да и сам Люк, как она понимала, тоже нарушил собственные принципы. В УСО девушке много раз твердили: на задании можно рассчитывать лишь на себя и свои инстинкты. Сейчас Люк – ее единственная надежда выбраться с юга. Сумеет ли он даже под пыткой сохранить ее тайну? Она и в себе-то сомневалась…Глубоко вздохнув, девушка начала:– Меня зовут Лизетта. Я родилась в Лилле. Мой отец – немец, Максимилиан Форестер. Во время прошлой войны он был ранен – потерял руку – и разочаровался в родной стране. Женившись на моей матери, француженке по имени Сильвия, он поселился с ней во Франции, под французской фамилией Форестье.– Погоди, – прервал ее Люк. – Это легенда?– Чистая правда. Мое лучшее прикрытие – потому что все это легко доказать.– Продолжай.– После моего рождения мы переехали в Страсбург. Согласно легенде, с тех пор я так и жила на востоке Франции, а теперь еду в Париж, чтобы работать в немецком банке под руководством друга семьи.Она чувствовала на себе пристальный взгляд Фосиля. Молодой человек медленно обдумывал услышанное.– А настоящая Лизетта?Девушка колебалась. Этот момент близости словно перечеркнул все правила, по которым им полагалось жить. Ей ужасно хотелось все ему рассказать. Поделиться правдой с человеком, который – она чувствовала, – потеряв семью, пережил такое же горе, как и она. А это что-то да значит, чем-то их связывает. Не успев подумать как следует, Лизетта уже принялась рассказывать. Как будто бы в замке повернулся ключ, и все, что хранилось внутри, полилось на свободу. Какое же она испытала облегчение!– К тому времени, как мне исполнилось семнадцать, родители начали не на шутку тревожиться из-за прихода нацистов к власти в Германии. Меня отослали в Англию, а родители собирались приехать чуть позже, но погибли в автокатастрофе. – Она произнесла это как можно небрежней – не хотела расспросов. – По легенде, после окончания школы в Страсбурге я переехала к друзьям семьи в Дюнкерк.– А документы уничтожены при бомбежках. Умно придумано.– Во всяком случае это довольно трудно будет проверить.– А еще кто-нибудь из семьи во Франции остался?Она покачала головой.– Родители отца умерли. Родители матери, по моим документам, тоже погибли. Хотя на самом деле они живут в Англии.– И чем же, по вашей легенде, вы с тех пор занимались?– До начала войны оставалась в Данкерке, потом вернулась в Страсбург. Работала там в банке – у старого друга семьи. Он и в самом деле существует. Мне повезло, что он ко мне очень хорошо относится и согласится подтвердить мою версию, хотя на самом деле ничего о моей работе в УСО не знает – знает лишь, что я до смерти хочу вернуться во Францию.– И где же он?– Вальтер? В Париже.– И в твоих документах все это отражено?Лизетта кивнула.– Я поехала в отпуск на юг по состоянию здоровья. Потом собираюсь начать работу в парижском филиале банка Вальтера. А ты?Фосиль явно напрягся. Откровенность давалась ему нелегко. И как тут его винить? Маки живут в условиях столь строжайшей секретности, что поделиться с чужим человеком даже вымышленной историей подчас равнозначно верной гибели.– Меня зовут Лукас Равенсбург. Я родился в Германии… в Баварии. Мой отец, Дитер, погиб за день до конца войны. Мать, беременная, с разбитым сердцем как-то добралась до Страсбурга, где познакомилась с Вольфгангом Дресслером, университетским профессором, и его женой. В их доме она и умерла – вскоре после моего рождения. Однако Дресслеры, как и твой отец, хотели уехать из Германии. Жена Вольфа скоропостижно скончалась, а Вольф привез меня в Прованс. Мы с ним были близки всю мою жизнь.Люк умолк, устремив взор вдаль, и долго ничего не говорил.– Что-то случилось?Он тяжело вздохнул.– Случилось, и очень плохое. Любящая семья растила меня, как собственного сына. Они знали правду, хотя мне ничего не говорили. Я узнал свою историю лишь в прошлом году.Лизетта смотрела на него, не осмеливаясь даже слова сказать. История Фосиля оказалась еще трагичнее ее жизни.– А на что ты так зол? – наконец рискнула она.– На то, что мою семью, еврейскую семью, арестовали и угнали, насколько нам известно, в лагеря смерти. Моя бабушка не пережила ареста и побоев, когда ее выволакивали из родного дома, а в ушах все еще звенят крики моих красавиц-сестер.Лизетта слышала боль в его голосе.– Все кого-то теряют, моя история повторяется по всей Франции. Но я скорее получу пулю в голову, чем хотя бы пальцем о палец ударю на пользу Германии.– А где твой друг Вольф?– Понятия не имею. Последний раз я видел его в тот день, когда забрали мою семью. Затем я бежал в холмы с маки. Прошло несколько месяцев, прежде чем я снова вернулся в эти края, а уж в родной деревне не был вовсе. – Люк пожал плечами. – К тому времени никто не знал, куда исчез Вольф.Он продолжал:– Давай держаться как можно ближе к правде. Я Лукас Равенбург. Я осиротел, и меня усыновила семья французов с юга. Я выращиваю лаванду в горной части Со – это достаточно далеко от моей родной деревни, чтобы не возбуждать подозрений.– А откуда ты так хорошо говоришь по-немецки? – поинтересовалась Лизетта.– Горжусь своими корнями. Сам выучился.– Если остановят, не забудь, сделай несколько ошибок.– За меня не волнуйся. Я обещал Роже посадить тебя на поезд в Париж живой и невредимой. Что там случится дальше, уже неважно.– Пожалуйста, не надо! Не говори так.– Мы все – расходный материал, Лизетта. – Люк отвернулся.На разговоры времени больше не было. Телега медленно катила по усыпанной гравием подъездной аллее. Погонщик проворно спрыгнул на землю и помог выбраться Лизетте, а затем поспешил прочь. Солнце садилось. Чем дальше молодые люди углублялись в долину, тем холоднее становилось, и теперь уже было совсем зябко. Укрытый тенями, монастырь выглядел гораздо внушительнее, чем прежде.– А сюда посторонних пускают? – спросила Лизетта почему-то шепотом.– Не особо привечают, но и не гонят. Отец Август – тот монах, которому я могу доверять. Подождешь? Я недолго, сперва надо убедиться, что мы в безопасности.Люк с монахом удалились, а Лизетта вдохнула аромат леса, наслаждаясь тишиной. Повернувшись к монастырю спиной, она посмотрела вниз на долину, воображая ее в мареве цветущей лаванды. Наверняка Фосиль… нет, Люк… с удовольствием рассказал бы ей, как оно тут летом.Внезапно раздались шаги, и из теней возник Люк.– Скорей! – бросил он. – В телегу. Быстро!– Что?– Никаких вопросов. Нет времени. Делай, что говорю.Лизетта забралась в телегу. Люк уже отвязал поводья.– Люк? – робко окликнула она, но он молчал, стиснув зубы. Они уехали той же дорогой. И хотя девушка не видела больше ни единой живой души, она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.Когда стук копыт превратился в мерное цоканье, Люк обернулся, и Лизетта увидела его обезумевший взгляд.– Что такое?– Лорана схватили. Его казнят.