Прочитав записку Сильвии, Люк на следующее утро покинул Париж. Ему не хотелось думать, что именно насмешки жестокой красавицы погнали его прочь из города, но, как бы там ни было, все оказалось к лучшему. Немыслимо было оставаться там, где все напоминало о Лизетте. Уход с поста водителя при штабе лишил Люка возможности подобраться поближе к Килиану, но гестапо рано или поздно разоблачило бы юношу, это лишь вопрос времени. Пора было уносить ноги из Парижа. Лучше внести свой вклад в движение Сопротивления на юге, где разворачивалась основная борьба с захватчиками.

Главной задачей подпольщиков было любой ценой нарушить передвижения немцев. Теперь, когда личностью Лукаса Равенсбурга заинтересовалось гестапо, Люк использовал как прикрытие имя Кристиана Леве: на это имя у него имелись документы и удостоверения немецкого шофера при парижском штабе армии. Прикинувшись шофером, отправленным на юг возить какое-то высокопоставленное лицо, он уехал из Парижа на автобусе, всего за десять франков. Путь его лежал в Мон-Муше – одно из ключевых мест, где требовалось задержать немецкие войска. В этой гористой местности таланты и умения Люка особенно пригодятся.

Ночуя где придется, воруя еду или пробавляясь подаянием какого-нибудь дружественно настроенного крестьянина, Люк пешком добрался до Монтлюкона, где обосновались гестаповцы. Купив себе краюху хлеба и ломоть сыра, он осторожно прощупал владельца лавки и решил рискнуть. Надо войти в контакт с местными партизанами – иных путей нет. К великому облегчению Люка, лавочник – с виду нытик и плакса – оказался сторонником де Голля.

– Ступай к виадуку Гараби, – посоветовал он. – Если тебя захотят отыскать, то так и сделают.

По пути к виадуку Люк с удивлением обнаружил, что местные жители выставили круглосуточные дозоры, чтобы орудующие в этих краях партизаны не уничтожили последнюю оставшуюся дорогу на Париж.

– Они уже все железнодорожные мосты взорвали, – жаловались горожане.

Люк дивился глупости обывателей. Неужели они и в самом деле хотят, чтобы у немцев остался легкий доступ к Парижу? Несколько часов спустя ему многозначительно кивнул какой-то незнакомец. Вслед за ним Люк скрылся в лесу, где и присоединился к партизанам, с которыми провел не одну неделю. Всего в районе насчитывалось около десяти тысяч маки – место для летучих отрядов было выбрано идеально. Кругом сжимали кольцо немецкие войска, но предводитель партизан даже и без артиллерии умудрялся поддерживать в своих людях спокойствие, решимость и боевой дух. Лондон обещал прислать оружие, но ускорить его доставку не удавалось.

Восемнадцатого июня на плато Мон-Муше разгорелась кровопролитная битва. Хорошо оснащенные немецкие отряды поддерживала тяжелая артиллерия, слабо вооруженные партизаны сражались из последних сил. Бой начался рано утром и длился до глубокой ночи.

У Люка не было особых навыков обращения с винтовкой. За время работы в Париже он усовершенствовал мастерство подрывника, но прежде не принимал участия в настоящей битве. Ужасная реальность схватки ошеломила его, от грома выстрелов голова шла кругом. Он взял на себя роль гонца, связного между партизанскими подразделениями. Ловкий и проворный, Люк от природы обладал великолепным зрением и прекрасно понимал горы, а за предыдущие недели неплохо узнал окрестности. Все это позволяло ему поддерживать связь между отрядами маки и оттаскивать раненых с поля боя.

Зорко осматривая гребень холма, Люк пробирался через кустарник, взвалив на плечи одного раненого, а второго волоча под руки. В бесчувственное тело на плечах попала пуля. Собрав последние силы, юноша затащил раненых в канаву за пригорком и чуть не разрыдался: партизана убили. Погибшему было не больше девятнадцати.

– Не принимай все так близко к сердцу, – сказал второй раненый, заметив отчаяние Люка. – Лучше умереть, чем работать на каком-нибудь вонючем заводе бошей.

Люк кивнул, глядя на мрачное, изможденное лицо партизана.

– Ты куда ранен?

– В ногу, над коленом. Могло быть и хуже. Вот, возьми. – Он снял шейный платок. – Затяни, ладно? Как можно туже.

Люк выполнил его просьбу. Раненый с гримасой втянул в себя воздух.

– Ты как?

– Жить буду. Дай мне пистолет этого паренька, сумею убить еще фрица-другого.

Скалы вокруг сотряс очередной взрыв.

Люк вытащил из кармана погибшего пистолет.

– Меня зовут Люк. До войны я выращивал лаванду.

– А я – Клод, выращивал маслины и виноград. Лучший уксус, лучшее оливковое масло на юге.

Он усмехнулся сквозь запекшуюся кровь, что покрывала его лицо. Люк не знал, Клода ли это кровь или кого другого. Да и какая разница?

– Спасибо за пистолет, – кивнул Клод и добавил: – Если найдешь бутылку анисовой водки, я и от нее не откажусь.

Люк мрачно рассмеялся. Дым после взрыва рассеялся. На склоне слева от Люка с Клодом виднелись окровавленные тела. Трое партизан погибли, но один еще шевелился.

– Клод, там нужна моя помощь, – сказал Люк.

– Славный ты парень. Я тебя не забуду. Ступай.

Люк взобрался на гребень и короткими перебежками направился к несчастному, которому оторвало ногу. Спустились сумерки. Маки сражались в заведомо проигранной битве.

Раненый уже не кричал, а тихонько стонал. Он потерял слишком много крови – Люк понял, что бедняга не выживет. Не зная, чем помочь, молодой человек лег рядом с умирающим и взял его за руку. Тот слабо забормотал, обращаясь к нему. Он был родом из Лиможа, рабочий с фарфорового завода. Жена, четверо детей.

– Расскажите им, – прошептал он на ухо Люку. – Меня зовут Оливье Руссель.

Ему было больше тридцати. Дышал он часто и поверхностно. Нашарив грязный платок, Люк вытер ему кровь с лица. Парень чем-то походил на Лорана – и глаза у него сверкали так же, хотя уже и начинали тускнеть.

– Благодарю вас, – церемонно прошептал он.

Люк не обращал внимания ни на свист пуль, ни на содрогание земли от взрывов, ни на вопли раненых. Он не мог оставить несчастного умирать в одиночестве.

Наконец он осторожно высвободил ладонь из пальцев мертвеца. Душа его преисполнилась скорби. Битва казалась совершенно бессмысленной, особенно теперь, когда на помощь врагу подоспели самолеты.

Люк понимал: французам не победить. И все же каждый час, что они сдерживали натиск немцев здесь, дарил лишний час их соратникам на севере… лишний час союзникам, с боем прокладывающим путь к Парижу. Вот почему сражались партизаны – но Люк оказался на открытом месте, под вражеским огнем. Надо бежать в укрытие, вернуться к основным силам, узнать, нет ли новых сообщений. Нельзя думать об усталости – сейчас никто не может позволить себе этой роскоши.

Люк собрался с силами, подхватил с земли винтовку и побежал через клубы дыма. Он понятия не имел, что происходит, лишь надеялся попасть на позицию одного из главных отрядов маки.

Он так и не добрался туда.

Взрыв прогремел так близко, что Люка подбросило в воздух. В зависшей бесконечности все звуки исчезли, все движение остановилось. Клубы дыма замерли. Бойцы что-то кричали, но лица их застыли. Мелькали вспышки выстрелов, словно зарницы в замедленной съемке. Люка куда-то несло, тело онемело, утратило чувствительность. Лишь одна мысль оставалась четкой и ясной: Лизетта. Имя любимой звучало в уме, точно мантра. Люк не слышал ничего больше, не способен был ни подумать, ни вымолвить ничего иного.

Он не умрет! Он вернется к ней!

Люк рухнул на землю и больше не шевелился. Спустилась ночь, командир партизанского отряда дал приказ отступать.

Люк смутно слышал, как ревет осел и кудахчут куры. Все тело горело и чесалось. Сквозь щели в деревянных стенах бил яркий солнечный свет. Под головой было что-то мягкое, но лежать было жестко. Наверное, он в каком-то хлеву. Люк заморгал, ничего не понимая.Кто-то схватил его за руку. Повернув голову, Люк увидел незнакомого мальчика. Круглая удивленная физиономия в разводах грязи, синие глаза серьезны и настороженны. Четкость зрения помаленьку возвращалась к Люку. Лицо мальчугана усеивали веснушки, во рту недоставало переднего зуба.– Вы живы, monsieur , – чуть пришепетывая, выдохнул мальчик. Люк с трудом разомкнул спекшиеся губы.– Воды, – прохрипел он.Мальчик убежал и вернулся с какой-то старухой. Седые волосы собраны в аккуратный пучок, одежда ветхая, но чистая. Она до боли напомнила Люку бабушку.Старуха велела своему маленькому спутнику приподнять Люку голову.– Пейте, monsieur . – Она указала на кружку. Люк отглотнул воды. В жизни он не пил ничего слаще.– Где я? – простонал он. – Я думал, пришел мой смертный час.Женщина покачала головой.– Недалеко от Понтажу. В пяти километрах от поля боя.– Как я сюда попал?– Маки принесли. Вас приняли за мертвого, хотели было бросить, но один из них, Клодом звать, взвалил вас на спину и вытащил.– Клод, – прошептал Люк. – Он же ранен.– Пуля прошла навылет, – заверила его старуха. – Будет хромать, но это почетная хромота. Маки сдерживали немцев весь день и почти весь вечер. Было еще одно сражение. Маки проиграли и его, но сделали, что надо было. Задержали этих грязных бошей.Она отвернулась и плюнула на пол.– Где теперь немцы?– Устраивают карательные меры в Клавьере и в окрестных деревнях.Она произнесла это устало, без злобы.Люк прикрыл глаза.– Какое несчастье…– Здесь вы в безопасности. Нашей фермы нет на карте, а с дороги хлева не видно. Нас успеют предупредить заранее. Если что, вы уйдете в лес.– Партизаны оставили кого-нибудь, кроме меня?– Мне бы хоть вас выходить… – тяжело вздохнула старуха, стискивая руку мальчугана. – Вот, Робер в помощниках. Как вы?От боли Люк не смог сразу ответить. Медленно, с напряжением, он пошевелил руками и ногами.– Голова гудит, в ушах звенит, – прошептал он. – Честно говоря, везде больно.– Не удивляюсь. Но вас, похоже, ангелы берегут. Уцелеть в такой битве нелегко. Клод сказал, вас взрывом зацепило.– Да-да, теперь вспоминаю. – Он инстинктивно потянулся к мешочку с лавандой на шее. – Клод тоже у вас?Она покачала головой.– Нет, он ушел. Не хотел рисковать.– Я здесь давно?– Четыре дня.Ничего себе!– Я долго не задержусь, – пообещал Люк. – Вам надо думать о Робере.Он покосился на мальчика.Старуха улыбнулась.– Как тебя звать, сынок?– Люк Боне.– Что ж, Люк, тебе надо набраться сил. Робер с тобой посидит. Он знает, как за тобой ухаживать – и ему это больше по вкусу, чем обычные обязанности.Люк улыбнулся, и мир вокруг снова потемнел.

С фермы он ушел только в середине июля. По настоянию хозяйки он перебрался в фермерский дом на склоне холма, оказавшийся весьма вместительным. Мари, пожилая хозяйка фермы, овдовела полгода назад. Один из ее сыновей погиб, сражаясь в рядах партизан, а второго – отца Робера – угнали на принудительные работы в Германию. Мать мальчика работала в Виши, приезжала навестить Робера раз в полтора месяца; ee сестра помогала ухаживать за племянником.– Лучше бы тебе уйти до воскресенья, а то Джульетта приедет. Она не очень-то умеет хранить секреты, – предупредила Мари однажды, сидя вместе с Люком и Робером во дворе перед домом.Люк брился, с трудом разглядывая себя в маленьком зеркальце. Он покосился на Робера, крутящегося вокруг ослика. Мари перехватила этот взгляд.– Тут тебе бояться нечего, – заверила она. – Малыш куда ответственней своей тетки. Вдобавок она ищет мужа, а ты ей идеально подойдешь. Как вцепится, ты уж к своей Лизетте не вернешься.Люк потрясенно уставился на Мари.Робер расхохотался, глядя на его обескураженную мину.– Вы разговариваете во сне, месье Люк.Люк улыбнулся. Робер, напросившись помогать, с превеликим старанием вымазал щеки Люка пеной и с превеликим интересом смотрел, как тот скребет щетину старой затупившейся бритвой.– Давно не видел, как мужчины бреются… – вздохнула старуха. – Ему нужен отец.Люк взял ее за руку. На ладони кожа у Мари была огрубевшей и толстой, но с тыльной стороны – истончившейся, точно пергамент. Костяшки пальцев распухшие, изуродованные артритом. Он поднес скрюченную руку к влажной щеке.– Он скоро вернется, Мари. Вот проклятая война закончится, и ваша семья снова будет вместе. Берегите себя и Робера, продержитесь еще немного.Она посмотрела на его отражение в зеркале.– Лизетта, верно, уж по тебе истосковалась.Люк накрыл руку старухи своей.– Не знаю.– Что ж, ступай к ней и выясни. – Мари хмыкнула. – За женщинами надо ухаживать, Люк… даже во время войны.Он вздохнул и посмотрел на каменный дом с черной черепицей и симметричными окнами. Краска на рамах облезла, деревянная дверь покосилась. Мари права. Пора уходить. Он будет скучать по этому маленькому раю: здесь он был в безопасности, получил возможность исцелиться… и не только физически.– Эх, пора уходить, да вот не хочется…– Знаю. Но ты еще вернешься, я уверена.Люк кивнул.– Робер поймет?– Вы с мальчиком очень сблизились. Дети – крепкие существа. Не переживай из-за него.Робер оставил в покое ослика, которого звали Бернаром, и подбежал к Люку. Раздетый до пояса, тот вытирал с лица последние хлопья пены. Робер притащил ему одну из отцовских рубашек, а Мари начистила Люку ботинки и выбила пыль из штанов.Взяв у Люка полотенце, Робер гордо показал на рубашку, что висела рядом на яблоне.– Папа возражать не станет.Люк благодарно взглянул на Мари.– Когда-нибудь я отплачу вам за доброту.Старушка шикнула на него.– Мы все делаем, кто что может. Робер давно гадал, что это у тебя за мешочек на шее. Скажу честно, мне тоже любопытно, но я запретила ему приставать к тебе. Это от Лизетты?Люк покачал головой.– Бабушка дала. Она верила, что лаванда – волшебный цветок. – Глаза у Робера округлились. – Сказала, если я всегда буду носить мешочек с семенами, это меня защитит.Мари усмехнулась.– Бабушкам всегда видней.– Разумеется. Не стану спорить.Люк, морщась от боли, надел чистую рубаху. Придя в сознание после контузии, он нащупал на затылке шишку размером с кулак, а со спины все еще не сошли синяки. Повезло, что все кости целы. Голова перестала болеть, а солнечный свет больше не резал глаза.Люк медленно застегнул рубаху. Повисшее в воздухе напряжение раздирало ему душу. Робер ужасно огорчился, что он уходит, да и Мари, несмотря на храбрую улыбку и мудрые слова, тоже будет по нему скучать.– Как жаль, что вы уходите, месье Люк, – грустно сказал Робер и виновато покосился на бабушку.Люк сглотнул и присел на корточки перед мальчуганом.– Обещаю, что непременно вернусь. У меня тут возникла одна идея… Найдется у вас иголка с ниткой?– Зачем тебе? – удивилась Мари.– Увидите.– Погоди, сейчас принесу.Скоро она вернулась и протянула Люку иголку.– Смотри, – велел Люк мальчику, воткнул иголку себе в большой палец и выдавил капельку крови, темную и блестящую. – Можешь сделать то же самое?Робер испуганно заморгал, но потом взял иголку и храбро кивнул.– Это называется – клятва на крови. Ее нарушать нельзя.Эти слова мгновенно придали мальчику мужества. Он ткнул в палец иголкой и тихо ойкнул.– Ты очень храбрый, Робер, – похвалил Люк. – Теперь сдави, вот как я.Робер повиновался. На пальце появилась такая же капелька крови, как и у Люка.– А что теперь? – спросил мальчик.– Теперь прижмем пальцы друг к другу, вот так, – пояснил Люк, подмигивая Мари и поднося ладонь к ручонке Робера. – Отлично. Надо, чтобы наша кровь смешалась.Робер завороженно глядел на него.– А зачем?– Теперь мы с тобой – кровные братья. Такие узы нерушимы.Мальчик пристально рассматривал алое пятнышко на пальце.– Месье Люк, у нас одна кровь.Люк кивнул.– Я, Лукас Равенсбург, известный также как Люк Боне, торжественно обещаю вернуться.Мари ласково коснулась его плеча.– Люк, женщине нужна любовь. Не мешкай, ступай к ней. А как женишься, привози ее сюда.Люк обнял их обоих и, упаковав в заплечный мешок немного припасов, двинулся в путь. Прощаясь с Робером и Мари, он подумал вдруг, что за последние несколько лет вся его жизнь только и состоит, что из разлук. Но сюда он обязательно вернется. Люк обещал себе это, а заплаканный шестилетка посылал ему воздушные поцелуи и кричал:– Не забывайте меня, месье Люк! Не забывайте свое обещание!