Недели слились для Килиана в непрекращающийся кошмар. Бомба взорвалась, но Гитлер в очередной раз чудесным образом избежал смерти. Килиан мудро решил не высовываться и, как ни подмывало сказаться больным, продолжал работать, ежедневно являясь на службу и пряча кипящие чувства за непроницаемым выражением лица. У себя в кабинете он отчаянно страдал. После взрыва генерал Штюльпнагель опрометчиво поверил, что Гитлер убит, и начал арестовывать парижских эсэсовцев и гестаповцев. Когда выяснилось, что Гитлер жив и весь командный состав уцелел, всех задержанных пришлось освободить.

К тому времени, как Килиан узнал имена берлинских заговорщиков, все они уже были расстреляны во дворе министерства военных дел. Ходили слухи, что виновников покушения поторопился казнить какой-то высший чин, чтобы не дать Гитлеру размотать цепочку заговора до конца. Фюрер жаждал мести. Штюльпнагеля срочно вызвали в Берлин. В дороге он пытался покончить с собой. Для генерала не осталось никакой надежды, его непременно казнят. Гитлер не унимался: волна арестов, начавшихся в Германии, докатилась и до Парижа.

Килиан хладнокровно привел свои дела в порядок и ждал прихода гестаповцев. От секретарши он слышал, что подполковника фон Хофакера арестовали в связи с покушением. Килиан не сомневался: через несколько часов постучат и в его дверь.

Штюльпнагель и фон Хофакер сдержали свои обещания: имени Килиана никто не упоминал. Через неделю облавы в Париже прекратились, хотя в берлинские тюрьмы бросали десятки людей – арестовывали целые семьи, не щадили даже знакомых. Сотням арестованных предъявили обвинение в государственной измене. Килиан бессильно скрежетал зубами при мысли о ни в чем не повинных людях, обреченных на смерть.

Он хотел сдержать данное товарищам по заговору слово: остаться в живых и надеяться на лучшее. Судя по всему, союзники вот-вот прорвут немецкую оборону, и Париж падет под натиском англичан и американцев. Никаких новых покушений на Гитлера не будет.

Тем не менее Килиан продолжал действовать согласно плану. Он отнес секретарше досье, полученное от фон Хофакера в качестве официального повода для их единственной встречи в кабинете полковника.

– Лучше держать это под рукой – на случай, если вдруг понадобится тайной полиции, – сказал он. – Тут документы, касающиеся моей встречи с подполковником фон Хофакером.

Надо отстраниться от всех, кто замешан в заговоре, но лучше избегать прямой лжи.

– Полагаю, у гестапо нет причин к нам наведываться, полковник, – сочувственно улыбнулась секретарша. – Мы не обязаны им помогать.

Она бережно взяла у него из рук папку.

Килиан озадаченно кивнул. Неужели у него в штате еще одна предательница?

– Ужасная история, – закинул он пробный шар.

– Да, полковник. Знаю, за такие слова мне грозит увольнение, но даже я, патриотка Германии, хочу, чтобы все поскорей закончилось, – прошептала секретарша, нервно озираясь по сторонам.

В приемной никого не было.

Килиан выдавил улыбку.

– Нет, Алина, я вас увольнять не стану: в долгой цепочке секретарш, которые меня до полусмерти боялись, вы – первая, кто не боится.

– Должно быть, все дело в возрасте, полковник.

– Вы не дадите мне лгать.

– Напротив, полковник. Тайная полиция подозревает всех и вся. Ваша честность ставит под удар и вас, и ваших сотрудников – в том числе и меня. Подполковник фон Хофакер не просил о встрече заранее, так что никаких свидетельств его пребывания здесь не осталось. Не стоит сообщать гестапо никаких сведений о фон Хофакере и его присутствии здесь, пусть даже по самому невинному поводу. – Секретарша сунула папку в нижний ящик и заперла его. – Я это уничтожу.

Генерала Штюльпнагеля сместили с поста коменданта Парижа, а седьмого августа на его место назначили генерала Дитриха фон Хольтица, которого Килиан прекрасно знал. Под предлогом возобновления былого знакомства Килиан одиннадцатого августа встретился с новым комендантом – и скоро понял, что назначение тому не по душе. Генерала фон Хольтица одолевали дурные предчувствия. Он признался Килиану, что не намерен подчиняться последнему приказу Гитлера: сжечь Париж.– Войну не выиграть, но фюрера не переубедишь, – заявил новый комендант. – Говорят, он до сих пор издает приказы дивизиям, которые уже давно сдались противнику. А его последний план – чистой воды безумие! Он требует проведения политики выжженной земли, но мы ничего не добьемся, уничтожив город.Слова фон Хольтица слегка подбодрили Килиана. Оба знали: если поджечь Париж, в городе вспыхнет мятеж. Французские партизаны пленных брать не станут – перебьют всех немцев без исключения.Килиан предполагал, что им всем суждено умереть в ожесточенных боях, но, как выяснилось, план фон Хольтица заключался в полнейшем бездействии. Несмотря на истерические приказы из Берлина превратить Париж в груду дымящихся развалин, генерал тянул время, надеясь, что союзники вот-вот возьмут город.– Полковник, я знаю, что вам можно доверять. Я собираюсь начать переговоры с союзниками.Килиан кивнул.Генерал продолжил:– Чем скорее они дойдут до Парижа, тем скорее я смогу им его передать. Бескровно нам отсюда все равно не вырваться, но американцы и англичане хоть какая-то надежда – французские коммунисты, верно, захотят нас всех вздернуть на Эйфелевой башне.– Генерал, если вы хотите избежать кровопролития и заключить хоть какое-то перемирие, возможно, стоит начать переговоры с французским подпольем, – предложил Килиан. – Согласен, Париж должен уцелеть. Если вам это хоть чем-то поможет, я счастлив предложить свои услуги в качестве посредника.Полковнику было все равно, останется он в живых или погибнет, но предотвратить резню следовало любой ценой.

Лизетта с готовностью влилась в ряды подпольщиков, и для нее началась жизнь подлинного бойца Сопротивления: днем сон, ночью диверсии. Группа, к которой присоединилась девушка, взорвала железную дорогу к северу от Парижа. Впоследствии Лизетта пережигала кислотой подземные кабели, а потом в составе отряда подпольщиков участвовала в диверсии на юго-восточной окраине Парижа. Вылазка оказалась настолько удачной, что поезда на этом участке не ходили три недели. Тем временем Лизетта с товарищами организовали взрыв моста на выезде из Парижа.Опустошенная морально и физически, в ранние утренние часы она давала волю своим чувствам. Она вспоминала потрясенный взгляд Килиана во время их последней встречи, оплакивала Люка, о котором не было никаких вестей. Лизетта постоянно спрашивала о нем, но получала в ответ лишь сочувственные взгляды и сокрушенное покачивание головами. Люк пропал. На юге и в предгорьях Альп шли ожесточенные бои. Люк отправился именно туда. Возможно, он тяжело ранен или давно погиб…Она потеряла их обоих. Впрочем, она всегда теряла тех, кого любит.Лизетта тихо всхлипывала под тонким одеялом, когда Сильвия легонько потормошила ее за плечо.– Слезы не помогут, – заявила она.Лизетта смутилась.– Знаю. Понимаешь, хочется позволить себе небольшую роскошь… Ведь ни мыла, ни шампуня у нас нет.Сильвия улыбнулась.– Говорят, ты неплохо поработала.Лизетта утерла слезы.– Спасибо.– А еще говорят, что тебе несладко пришлось.– Меня разоблачили.– Полковник выдал?– Нет, старый враг подловил. – Девушка сокрушенно покачала головой. – Вот я и решила не рисковать.– Это правильно. Тебе нужно подыскать новое жилье.– Все так добры ко мне… Что-нибудь да придумаю.– У меня есть надежное пристанище. Можешь перебираться туда, – предложила Сильвия.– Ты серьезно? – поразилась Лизетта.– Я там редко бываю. Это квартирка в районе Бастилии. Просторней, чем на Монмартре, но попроще.Пораженная такой щедростью, Лизетта потеряла дар речи. Ее смущение позабавило Сильвию.– Мы на одной стороне. Сражаемся за одно дело. – Она небрежно пожала плечами. – Все наши мелкие обиды, ревность и желания не в счет.Она была права. Лизетта смутилась еще сильнее.– Я тебя не стесню?– Меня? Я же француженка. А ты, похоже, слишком долго жила среди церемонных англичан. Вдобавок мне от Люка досталось лучшее. – Сердце Лизетты дрогнуло, а Сильвия продолжила: – Похоже, он пропал. Он нас обеих обидел, но я знаю, как залечить свои раны. Тебе бы тоже пора этому научиться, а заодно притушить чувства к твоему немецкому полковнику.Лизетта удивленно посмотрела на Сильвию. Она не ждала от нее такой откровенности.– По тебе все видно, – усмехнулась Сильвия, глядя на ее потрясенное лицо. – Лизетта, не забывай: он – враг. Вспомни погибших и замученных, разбитые семьи, страдающих детей, шесть лет голода и отчаяния, младенцев, погибших в руках матерей, стариков, не выдержавших тягот и лишений… А потом вспомни своего полковника в немецком мундире.– Он не…– Он – немецкий офицер и виновен не меньше прочих. Ну что, пойдем?Лизетта молча кивнула. Сильвия привела ее в квартирку на задворках Бастилии, в район трущоб на окраине Одиннадцатого округа. В квартире оказалось на редкость чисто, кругом хватало сомнительных забегаловок, грязных пивных и обшарпанных зданий. Лизетта была счастлива: тут стояла нормальная кровать, из крана текла вода и имелись кое-какие скудные припасы. Сильвия даже дала ей платье.– Сильвия, право…– Ох, не начинай, – предупредила подруга. – Я не очень-то сильна во всех этих спасибо-пожалуйста. Я обещала Люку приглядеть за тобой – будем считать, что держу слово.Сильвия скользнула в кабинку ночного кафе в Пигале, далеко от Бастилии. Напряжение на пустынных улицах нарастало. Над головами посетителей кафе витали густые клубы табачного дыма. Потертая, замасленная обивка стульев пропахла дешевыми духами, но на это никто не обращал внимания. Во всем чувствовалось тяжкое ожидание. В приглушенных голосах сквозило еле сдерживаемое возбуждение. Париж стоял на краю перемен.Спутник Сильвии поднес огоньку к кончику ее сигареты.– Говорю тебе, это конец. Завтра начнется всеобщая забастовка, страсти накалятся до предела. Подполье восстанет против немцев. Никто не хочет больше думать о тактике и стратегии партизанской войны. На улицах разгорятся бои.Сильвия кивнула.– Интересные слухи ходят, – промолвила она, лениво выдувая струю дыма.– Какие?– Ты же знаешь, у меня есть связи с другими группами подпольщиков…Он кивнул.– Говорят, новое военное командование Парижа собирается начать диалог.– Диалог?– Переговоры.– На каких условиях?– Мы не убиваем немцев, они не жгут Париж.– Не верю! – Он дернулся, опрокинув стакан с анисовой водкой.– Я всего лишь повторяю, что слышала.– От кого ты это слышала?– Ага, вот теперь мы подходим к самому интересному.– Сильвия, не дразни меня.– Ты это заслужил. А вот сидеть в моем обществе – нет.Он накрыл ее руку ладонью.– Я очень рад, что мы встретились. – Он замялся и спросил: – Как она?– С ней все в порядке, Люк. Она на квартире близ Бастилии.– Знаешь, Сильвия, у тебя доброе сердце.Она игриво скинула его руку.– Не пытайся меня обольщать.Он серьезно посмотрел ей в глаза.– Я пытаюсь тебя поблагодарить.– Если ты так о ней переживаешь, почему сам не объявишься?Люк отвернулся, невидящим взором обвел шумное кафе и ряды бутылок на стойке.– Не могу. Пока не могу.Он снова взглянул на Сильвию, сгорая от любви – но не к своей спутнице.– После всего, что она сделала… – вздохнула девушка.– Война вынудила нас сделать то, о чем мы предпочли бы забыть.– Я – нет. Разве что в тебя влюбилась.– Прости.Сильвия встряхнула головой, сердясь на себя за это признание.– Что там с посредником? – напомнил Люк.– Понимаешь, тебе придется связаться с Лизеттой.Люк недоуменно нахмурился.– Это еще зачем?– Посредник – Килиан. Он просил прийти вас обоих.

Мрачный как туча, Люк сидел на скамейке в парке, рассеянно наблюдая за скворцами, прыгающими по лужайке. – Ни за что! – воскликнул он. – Я помогать не стану.– Послушай, Париж на грани восстания, – сочувственно произнес Арман. – Жандармерия, метро – все сегодня бастуют. К ним вот-вот примкнут железнодорожники. Союзники уже стучатся в дверь, партизаны-коммунисты хотят взять Париж до их появления, немцы пакуют чемоданы. У нас двадцать тысяч повстанцев – и все преисполнены жаждой мести. До сегодняшнего дня наша задача состояла в том, чтобы вооружать и поддерживать их, но теперь главная проблема – избежать массовой резни. Генерал фон Хольтиц, новый комендант, мыслит здраво: он первым предложил мирные переговоры – и оказался прав. Мне ненавистна мысль о том, чтобы договариваться с оккупантами, но нам следует любой ценой избежать бойни, пусть даже за счет сотрудничества с врагом.– А если это ловушка? – с мукой в голосе произнес Люк.Арман засмеялся.– Ловушка? Ты с ума сошел! Что они выгадают? По-твоему, немецкий гарнизон, находясь на грани поражения, озабочен поимкой молоденькой шпионки?– Ладно, хватит, – уныло вздохнул Люк. – И все же я своего мнения не переменю. Килиан пытается заманить ее обратно. Я не дам ему ни шанса хоть как-то ее обидеть.– А ты с ней уже разговаривал?Молодой человек покачал головой.– Она не знает, что я вернулся. Я пока не хочу с ней встречаться.– Понимаешь, Килиан сам ей помог. Он разорвал с ней отношения, чтобы не подвергать ни малейшей опасности. Судя по всему, он ввязался в какое-то опасное дельце, и Лизетта могла попасться в тот же капкан, что и он.Люк помрачнел еще больше, с несчастным видом глядя на неутомимых скворцов.– Полковник настаивает на ее присутствии, – гнул свое Арман.– Нет, он ее не получит! Не в том он положении, чтобы торговаться! Арман, пойми, боши напуганы, они знают: все кончено, их жизни висят на волоске. Им позарез надо сговориться с нами. Да, резня нам ни к чему, а объятый пожаром Париж – тем более. Однако Килиан не вправе чего-то требовать. Пусть просить о помощи, мы еще подумаем, помогать ли ему. А вот Лизетта в сделку не входит.Арман вздохнул.– Ну ладно, Фосиль, я передам полковнику, что на встречу придешь только ты.– С превеликим удовольствием. Где?– Я дам тебе знать. Жди на авеню де Ваграм.– Нет, не хочу, чтобы меня там видели. Я буду на Монмартре, в старой квартире Лизетты. Не забудь, Лизетта не должна ничего узнать. Понимаешь?Арман с жалостью покачал головой.– На улицы Парижа вот-вот хлынут тысячи повстанцев: коммунисты, либералы, анархисты, студенты, ученые, католики и протестанты. Их всех объединяет ненависть к фашистам. Им помогает британская диверсионно-разведывательная служба, пытаясь обуздать эти горячие головы и взять под контроль ненависть народа. У меня и без вашего любовного треугольника забот хватает!

В ночь на восемнадцатое августа Люк ждал у входа в Люксембургский парк. В предутренней мгле сквозь густую пелену облаков пробивались слабые лунные отсветы. Люк спрятался за кустами, зорко осматривая из убежища подъезжающий автомобиль. Он действовал скорее по привычке, а не из реальных опасений: на этой стадии переговоров ловушки ни к чему. Вдобавок это не в стиле Килиана – полковник предпочитал встречи лицом к лицу. Очевидно, в этом и заключался план, иначе Килиан не потребовал бы присутствия на встрече Люка и Лизетты.Кроме полковника, на заднем сиденье никого не было. Известно ли Килиану про них с Лизеттой? Если да – то откуда? Что ж, скоро Люк получит ответы на все вопросы.Машина замедлила ход. Килиан выглянул из окна, всматриваясь в темноту. Время пришло. Сейчас полковник мог с легкостью убить Люка, а сам продолжить переговоры с союзниками. Невзирая на риск, Люк вышел из-за кустов.Клаус притормозил, и Люк на ходу запрыгнул в медленно катящуюся машину. Едва тяжелая дверца захлопнулась, шофер вновь набрал скорость и повел автомобиль в сторону Вандомской площади. Тишину спящего Парижа нарушал лишь рокот мотора. В машине стояла убийственная тишина.Люк повернулся и взглянул на спутника.– Полковник Килиан, – произнес он в меру любезно.Офицер вермахта ответил ему ледяным взглядом.– Следует ли мне называть вас Равенсбургом?Люк согласно кивнул.Килиан закрыл перегородку, отделявшую заднее сиденье от водителя, и повернулся к Люку. В салоне сгустилось напряжение. Килиан, в парадном мундире и при оружии, невозмутимо сложил руки на коленях. Выглядел он впечатляюще – и Люк вполне понимал, чем полковник привлекает к себе женские взгляды. Люк тут же вспомнил, как этот человек обнимал Лизетту. Картина была еще слишком жива в памяти. Он вновь и вновь проигрывал перед мысленным взором череду мучительных образов: руки Килиана, блуждающие по телу девушки, его губы на ее шее, на ее устах.– Вы же знаете, что он убежденный нацист, – промолвил Люк, кивнув на Клауса, и с облегчением услышал, что голос его звучит ровно.– Да. В Германии таких много, – отозвался Килиан. – Но я эту свинью не боюсь.– Почему? Надеетесь, связи с Сопротивлением и союзниками помогут вам спасти шкуру?– Нет, Равенсбург, я не надеюсь уцелеть, хотя я с самого начала был против войны, а сейчас предаю свою родину. Учитывая, как все обернулось, смерть для меня – наилучший вариант.– Желаете избегнуть суда?– Хочу обрести покой, – тихо ответил Килиан. А потом кашлянул. – Я просил, чтобы Лизетта пришла с вами. Как она?Люк вздохнул: вот они и дошли до главного.– Все, что вы хотите сказать ей, можете сказать мне.– Вы понятия не имеете, что я хочу ей сказать, – возразил Килиан.– Я не счел нужным вовлекать ее в происходящее. Впрочем, я и сам ее давно не видел.Намек попал в цель. Килиан вздрогнул и пристально посмотрел на Люка.– Как так?– Я сражался при Мон-Муше.– Завидую.– Я не боец, я всего лишь выращиваю лаванду. Если уцелею, то снова этим и займусь.– Тем более завидую. Равенсбург, скажите… Клянусь, я никому не повторю…– Клятва немецкого офицера, собирающегося сдать Париж?Килиан холодно улыбнулся.– Клятва человека чести.Люк кивнул.– Продолжайте.– Вы – тот самый Боне, о котором говорил фон Шлейгель?У Люка словно вскрылась старая рана. Он давно не позволял себе думать о Вольфе.– Да. У меня к нему личный должок. День расплаты придет.Килиан сузил глаза.– Надеюсь, что так, – искренне заметил он. – Однако Боне – еврейская фамилия?Люку не хотелось обсуждать это с немецким полковником. Однако в Килиане было что-то такое… В другое время и другом месте они бы могли стать друзьями.– Мои родители из Баварии. Отец погиб, сражаясь за Германию, мать умерла после родов. Я родился в Страсбурге. Меня усыновила еврейская семья на юге Франции. Они растили меня как сына. Я любил их, как вы, возможно, любили вашу семью – и я своими глазами видел, как полиция уволокла их прочь, до смерти избив мою бабушку.– Вы знаете, где они? Возможно, я сумел бы…– Я не нуждаюсь в вашей жалости, полковник. Вы спросили меня, кто я. Я вам ответил. Что до Лизетты, я не позволю вам встретиться.– Вы в своем праве. Я хотел еще раз увидеть ее… Извиниться.– За что?– Это касается только нас с ней. Она знает о нашей встрече?Люк покачал головой.– Что ж, – печально протянул Килиан и откашлялся. – Итак, перейдем к делу. Генерал фон Хольтиц хочет начать диалог с союзниками.– Продолжайте.Сильвия была права.– Он намерен поторопить их. Немецкий гарнизон рвется в бой, фон Хольтицу их не удержать. Он изо всех сил старается уберечь Париж от разрушения. Гитлер приказал взорвать мосты, уничтожить все памятники. Фон Хольтиц отказывается исполнять эти приказы. Он без сопротивления сдаст Париж союзникам, но главная проблема – ваши силы Сопротивления. Мы чувствуем витающие вокруг настроения: повстанцы вот-вот заполонят улицы, немецкий гарнизон вынужден будет защищаться. Ваши люди должны найти какой-то способ сдержать народный гнев.– Мы не можем вас защитить, – прорычал Люк. – Это не…– Мы не ищем защиты, – оборвал его Килиан. – Я пытаюсь предотвратить резню. Мы лучше вооружены, лучше экипированы, лучше организованы. Если начнутся уличные бои, массовых жертв не избежать. Послушайте моего совета – уведомите подпольщиков, уймите истерию, дайте фон Хольтицу шанс заключить перемирие. Он сейчас проводит переговоры со шведским послом в Париже. Ваша с Лизеттой помощь будет очень кстати. Вы согласны?Люк кивнул.– Хорошо. Предупреждаю, коммунисты настроены решительно. Они хотят приписать победу себе и захватить власть в Париже до прихода союзников.Килиан презрительно фыркнул.– История перепишет страницы, как ей угодно. Но помните, пожалуйста, что немецкие войска незамедлительно отреагируют на нападение. Генерал фон Хольтиц не сможет их сдержать.– Понимаю. Мы сделаем все, что в наших силах. Где вас найти? Держать связь непросто – наши люди перерезают провода по всему городу.Килиан кивнул.– Посмотрим, что у вас получится. Я живу в отеле «Рафаэль». Вас подвезти куда-нибудь?– Нет, спасибо, я пешком.– Удачи, Равенсбург, – пожелал Килиан. – Благодарю вас.– Я не могу ничего обещать, – напомнил Люк.– Достаточно уже того, что вы согласились.Да, Килиан – потрясающий человек! Как жаль, что он – немецкий офицер!– Кстати, вы участвовали в покушении на Гитлера? – внезапно спросил Люк. – Лизетта верно догадалась?– Да, я был участником заговора, – подтвердил полковник.Люк наклонил голову в невольном жесте почтения.– Выходит, мы на одной стороне.Килиан печально улыбнулся.– Жаль, что мы враги.Люк отворил дверцу автомобиля.– Что ж, одно у нас точно общее.– И впрямь. Хотя победитель может быть только один… В любви – как на войне. Пусть победит достойнейший.– Решать ей.Люк захлопнул дверцу машины и зашагал прочь.