Иди не спала. Отец попытался составить ей компанию, как и Мадлен, которая отказалась уходить. Периодически вырываясь из плена собственных страхов и напряженного оцепенения, Иди понимала, что Мадлен ходит по ее дому как тихий ангел, взяв на себя все, от общения с соседями, которые приходили ее поддержать, до заботы о том, чтобы отец был сыт. Наконец-то у нее появился настоящий друг – и как раз в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась.

Констебль полиции Бол оказался верен своему слову, дважды проделав шестимильный круг за вечер, чтобы заверить ее, что поиски начались. Наступила ночь, глаза Иди были широко раскрыты, и к тому времени, как жаворонки начали петь свою прихотливую песню высоко над Эппингом, она находилась в состоянии полнейшего потрясения.

Мадлен пыталась вложить что-то ей в руки. Иди моргнула, вновь отрываясь от прекрасных воспоминаний об объятиях Тома, шутках Тома, поцелуях Тома, чтобы вернуться к реальности и мучительному пониманию, что никакого Тома тут нет. Отец дремал в кресле Тома, тихо присвистывая и похрапывая у очага.

– Ты поддерживала огонь, спасибо, – пробормотала она безучастно, хотя и вежливо. – Ты очень много делаешь для меня, Мадлен, – добавила она, только сейчас поняв, что у нее руках еще одна чашка горячего чая.

– Не пролей, – предостерегла подруга. – Я не могла оставить тебя одну, – призналась она.

– Мы же едва знакомы.

Мадлен посмотрела на нее, бросив короткий взгляд на склоненную голову Эйба.

– Мы знаем друг друга, – заверила она. – Пей. – Мадлен снова посмотрела на Эйба. – Он выглядит не очень хорошо.

– Что? – переспросила Иди. Она снова отключилась.

– Может, отвести твоего отца в постель?

Иди пожала плечами.

– Он не захочет оставить меня.

– Тогда, возможно, тебе тоже стоит…

– Он уже не вернется.

– Ты не можешь этого знать, Иден. Может быть…

– Но я знаю. И знаю Тома.

– Что-то могло случиться. Несчастный случай или что-то еще.

– Да, но, что бы это ни было, Том больше не вернется. Я это чувствую.

– Не надо так говорить. – Мадлен присела у колен Иди, когда та начала молча лить слезы, и осторожно покачала головой. – Не надо терять надежду, – посоветовала новая подруга.

– Не буду. Никогда. Но я это чувствую. – Она пожала плечами. – Интуиция, шестое чувство. Не знаю, как это назвать, но я уверена, что Том меня оставил. – Она видела, как глаза Мадлен округлились от удивления. – Возможно, ненамеренно. Но он ушел. Я чувствовала, что мы были слишком счастливы. Это наказание мне.

– Это не наказание.

– Наказание. Я знаю, что это так. И наказание только начинается. Сначала Том. – Мадлен смотрела на нее, нахмурившись. – А теперь я не чувствую ребенка. Он не шевелился с прошлой ночи.

– Возможно, это последствия потрясения.

Иди кивнула, отвлекшись, ей наскучили утешения. Она встала.

– Думаю, мне нужно привести себя в порядок, скоро придет констебль Бол.

Словно по указанию невидимого режиссера, в дверь постучали. Обе женщины вздрогнули, а Эйб проснулся. Мадлен подошла к двери.

– Доброе утро, констебль Бол. Заходите, пожалуйста.

Полицейский вошел без шлема, на штанинах внизу красовались велосипедные зажимы, а пуговицы так блестели, что Иди показалось, что она может увидеть в них свое отражение. Она отвернулась от мрачного лица полицейского и стала смотреть, как отец расправляет одежду и вытирает засохшую слюну с уголков губ. Его обычно безукоризненно ухоженные волосы были взъерошены, и у нее перехватило дыхание от волнения за них всех.

Констебль Бол откашлялся.

– Ну что? – спросила Иди, уже зная ответ.

Тот покачал головой.

– Боюсь, ничего. Как будто вашего мужа вообще не существовало, миссис Валентайн. Мои коллеги из Голдерс-Грин поговорили с Соломоном Бергманом, который видел его в последний раз, но мистер Бергман высадил мистера Валентайна в Грин-парке в Лондоне.

Иди нахмурилась.

– Почему в Грин-парке?

Бол пожал плечами.

– Простите, миссис Валентайн. Я надеялся, что как раз вы можете что-то об этом знать.

Тут подал голос Эйб.

– Я могу помочь вам, констебль. – Он повернулся к Иди. – Как я уже говорил тебе, Том хотел проверить, насколько он может быть снова уверен в себе. Он решил не возвращаться домой, а поехать с Солом.

Она кивнула.

– Сол не сказал, нервничал ли Том?

Бол заглянул в блокнот.

– Нет, насколько мне известно, нет.

Мадлен принесла чашку чая и печенье для констебля, который поблагодарил ее взглядом. Иди вдруг догадалась, что констебль Бол, вероятно, тоже провел бессонную ночь, а поняв это, она сразу же заметила следы усталости у него на лице и покрасневшие глаза, хотя он продолжал внимательно слушать.

– Простите? – переспросил Бол.

Иди не заметила, что говорит вслух.

– Э… я сказала, что Том не мог сделать это сознательно.

– Сознательно? – Он отхлебнул чай.

До этого она ни разу не произносила имя Тома и слово «исчез» в одном предложении. Но теперь ее худшие опасения утвердились у нее в голове, оглушив ее, точно с грохотом захлопнувшаяся дверь.

– Я… хотела сказать… – Она запнулась, моргая, не в силах контролировать прилив эмоций, который угрожал ее захлестнуть. – Том опять впал в то состояние. – Все ждали в гробовом молчании. Иди снова моргнула и нашла в себе силы продолжать: – Том был не в себе, когда я его встретила.

– Что вы имеете в виду, миссис Валентайн?

Мадлен стояла рядом с ней и успокаивающе держала ее за руку.

– Она имеет в виду, что, очевидно, с Томом снова что-то произошло.

Эйб посмотрел на Иди так, словно был в агонии.

– Ты хочешь сказать, что он снова потерял память?

Иди начала непроизвольно дрожать.

– Нет, папа. Я думаю, что на этот раз она, вероятно, к нему вернулась. – Она отчаянно всхлипнула, и вместе с этим пришло страшное, леденящее чувство освобождения. Острая боль пронзила ее тело, начавшись с бедер. За ней последовала вторая волна боли.

Мадлен помогла ей сесть. Иди слышала встревоженный голос отца и краем глаза видела темный мундир констебля, но все вокруг плыло. Что происходит? Боль перешла в судороги. Она думала, что ей это только кажется, не хотела верить, что начинаются роды. «Только не без Тома! Пожалуйста, нет!»

– Иден… Иден?

Иди сжала руку Мадлен.

– Чем я могу тебе помочь?

– Начинается. – Она заморгала, пытаясь восстановить остроту зрения. Ей удалось сфокусировать взгляд на худощавом лице Мадлен. Ее серо-зеленые глаза вопросительно смотрели на Иди. – Ребенок, – прошептала Иди и целиком отдалась боли. Казалось таким уместным впасть в агонию, только что потеряв любимого.

«Том разобьет тебе сердце». Она услышала слова отца, эхом прозвучавшие в ее голове, уплывая из гостиной своего дома в бездну отчаяния.

Но слова отца последовали за ней, прорываясь сквозь туман боли.

«Думаю, рано или поздно Том узнает правду о себе».

Иди смутно понимала, что выделения и схватки усиливаются. Она ощущала чьи-то руки, слышала взволнованные голоса краем сознания и вдруг отчетливо поняла, что не только слова ее отца – что она потеряет Тома, когда он все вспомнит, – были пророческими, но и что это своего рода божественная кара, и ребенка у нее тоже отберут.

* * *

Алексу эта ночь показалась долгой и странной. Он сидел в комнате матери, держал ее за руку и рассказывал все, что мог вспомнить о своей жизни с тех пор, когда они виделись в последний раз. Эффи тихо вернулась в комнату, где они сидели, и принесла ужин, который он с удовольствием проглотил, особенно горячее какао, в которое Эффи добавила немного коньяка.

– Это поможет вам уснуть, сударь. – Она улыбнулась, и он все еще видел в ее глазах удивление от того, что он вернулся.

После того как закрылась дверь, мать подняла бровь.

– Не сомневаюсь, крыло прислуги будет гудеть от сплетен еще до того, как вся семья проснется, – сказал он.

– Мой милый, это ничто по сравнению с тем, что твой приезд сделает с бедным Дуги.

– Я стал не очень хорошей новостью, да, мама? – спросил он, подмигивая.

– Думаю, для него – совсем плохой.

– Но он, конечно, все же обрадуется, что я жив? – вздохнул он.

– Лекс, Дуги любит тебя. Все знают, что вы трое были очень близки, мы с твоим отцом очень гордились этим… это наше главное достижение. Но до войны у каждого из вас было свое место в структуре семьи. Дуги, хотя он часто жаловался на это в детстве, понимал, что он средний сын и его путь всегда будет несколько сложнее.

– Я знаю, почему ты всегда становилась на его сторону.

Она печально улыбнулась.

– Я пыталась не вмешиваться, но было трудно не сочувствовать ему. Твой отец считал, что он сам должен разобраться со своими чувствами. – Она погладила сына по щеке, все еще не веря, что он сидит перед ней, и прикоснулась к нему, чтобы убедиться, что мираж не исчезнет. – А после твоего исчезновения все изменилось. Дуги стал «первенцем», за неимением лучшего термина. И, к сожалению, дорогой, это совпало с его браком с женщиной, которая, боюсь, не сможет создть баланс, необходимый для большинства браков.

– Дуги женился? – изумился Алекс.

– О да! Пышная светская свадьба – такая, какие мы с твоим отцом в глубине души терпеть не могли. Но ради Дуги мы в тот день оставили свое мнение при себе.

– Кто же эта счастливая леди?

– Угадай, – предложила она с недоброй усмешкой.

– Хелена Джеймс?

– Ой да ладно. Подумай получше.

– Но не Дафна же Киркхем-Джонс?

Она поморщилась.

– Только через мой труп, – пробормотала она. – Но уже теплее, дорогой. Подумай о круге ужасной Дафны и вспомни самую трудолюбивую светскую львицу из всех.

– Ты шутишь, – проговорил он, и в его голосе послышалось недоверие, когда он понял, о ком речь. – Он женился на Бешеной Моднице Ферн?

Сесили Гилфорд-Уинтер беспомощно хмыкнула.

– Мне не следует смеяться во время траура, – сказала она, в голосе послышалась вина. Она тихо заплакала. – Твой отец был тяжело болен – и это тянулось очень долго. Его смерть не была неожиданностью. Прости.

– Мама, больше всего на свете отец любил слушать, как ты смеешься. Смейся, возможно, он сейчас слышит это. Итак, Бешеная Ферн теперь Уинтер, да?

– Хватит, Лекс. Ты увидишь ее через несколько часов.

– Она здесь?

– Разумеется! Ничто не могло удержать ее от возможности услышать завещание твоего отца. Это напомнило мне, что я должна позвонить Джеральду. – Перед Алексом снова была охваченная горем женщина. – Мне так его не хватает…

– Джеральду? – спросил он, чтобы поддержать тему. Он вспомнил семейного адвоката и близкого друга его отца.

Она посмотрела на него.

– Что мы будем теперь делать без Томаса?

Он снова взял руки своей матери.

– Знаешь, я очень скучал по нему, когда уехал, но с течением времени я понял, что он подготовил меня к самостоятельной жизни. Все важные кирпичики были на месте, и я не паниковал. Я знал, что другие зависят от меня, как он всегда говорил.

Она посмотрела на него с любовью.

– Твой отец очень гордился тобой, сынок. Или лучше называть тебя капитан Уинтер?

– Не стоит. Я хочу сказать, что отец подготовил и тебя к жизни без него. Разница в возрасте всегда…

– Нет, мой милый. Неизбежность смерти не облегчает ни чувства потери, ни скорби. – Она печально пожала плечами.

– Я узнал о его смерти до того, как вошел сюда. Я просидел на улице несколько часов, чтобы просто привыкнуть к мысли, что его больше нет. Я горевал там, на пне, где мы с ним часами говорили о недвижимости, семье… о моих обязанностях.

– Ты весь в него, – сказала она.

– Неужели?

Сесили кивнула.

– Твой отец никогда не ломал голову над тем, на что он никак не мог повлиять. Я вижу, что ты уже отодвинул свое горе в сторону, понимая, что никак не можешь повлиять на то, что он умер.

– Нет, не в сторону, мама. Просто я держу все это внутри. Не в моих силах повернуть время вспять и…

– Снова все это повторяется, дорогой.

– Что?

– Ты уходишь… по крайней мере отдаляешься от меня. Я не хочу потерять тебя еще раз. У меня сердце разрывается от одной мысли, что ты много лет провел в госпиталях. В армии нас заверяли, что тебя искали.

Он огорченно вздохнул.

– Прости. И вот опять невозможность вернуть время назад.

Она тихонько рассмеялась.

– О, я думаю, мы все сделали бы это, если б только могли.

Он накрыл ее руку своей. Она вздохнула.

– Надо позвонить Джеральду.

– Неужели? В такой час?

– Ты разве не слышал, что я сказала, дорогой?.. Завтра предстоит зачитывать завещание. Ты вернулся. Все меняется.

Его лицо помрачнело.

– Мне показалось, ты не до конца понимаешь ситуацию. Дуги не обрадует эта новость, когда он проснется. Он больше не старший в семье Уинтер и теряет все, что давало это положение, и теперь он не унаследует то, что планировал.

Алекс кивнул в знак понимания и еще сильнее помрачнел.

– Я чувствую себя как прокаженный.

Она покачала головой.

– Даже не смей. Это твое законное место.

– А Бешеной Ферн мое возвращение понравится еще меньше!

– Это не должно тебя беспокоить.

– Знаешь, мама, я могу просто исчезнуть.

– Не говори глупостей! – воскликнула она с возмущением.

– Нет, сама подумай. Сейчас все улажено. Даже ты говоришь, что Дуги привык к своей новой роли старшего сына в семье. Зачем нарушать порядок? Семья скорбит…

– Еще один повод отпраздновать твое возвращение.

– Ты уверена, что это повод для праздника?

– Естественно! Ты видел лицо Эффи. Могу только догадываться, как рад Брэмсон, да и Клэрри наверняка на седьмом небе от счастья. Шарлотта будет просто в восторге – сестра любит тебя даже больше, чем свою новую машину!

– Дорогая Шарли! Все та же пацанка?

– Боюсь, что да. Совсем не в мать, – сказала она, но в ее глазах мелькнул огонек. – Ну совсем ничего не боится, Лекс. Наврала про свой возраст и поехала в Европу, как только смогла, чтобы вступить в Корпус медсестер. Даже боюсь представить, чего она там насмотрелась.

– Представляю. Мы все должны невероятно гордиться ею.

– Твой отец гордился. Он почти не говорил об этом, но в глубине души был изумлен и горд ее поступком.

– Она с кем-нибудь встречается?

– Похоже, что да. Приятный молодой человек по имени Фелпс. Из хорошей семьи. Она не любит об этом говорить. Ты знаешь Шарлотту: ей невыносимо признать, что в чем-то она похожа на нормальных девушек.

Алекс ласково улыбнулся.

– Кстати, кузина Пенни тоже здесь.

– В самом деле?

– Твой отец всегда любил ее.

– Она всегда была очень милой девочкой.

– Она уже не девочка, дорогой.

Но Алекс уже вспомнил про любимого брата.

– Как дела у Руперта?

– Он похож на тебя… только более безрассуден. Он был ранен.

Алекс нахмурился.

– Я слышал, что он уже совсем излечился.

Она покачала головой.

– Руперт, как ты знаешь, жизнерадостный человек, но я чувствую, что он всех обманывает. То есть всех, кроме меня. Он отказывается поделиться тем, что пережил.

– Это слишком больно, мама. Я хорошо его понимаю. Никто не сможет понять, если не побывал там.

Она кивнула.

– Он пришел домой избитый, раненый, но целый. Я думала, что мне повезло. Теперь же я по-настоящему счастлива: все мои сыновья живы. – Сесили нахмурилась, и на лбу у нее вдруг отчетливо показались морщины, подчеркивая ее возраст. – Наверно, я должна чувствовать себя виноватой.

Алекс нежно обнял ее.

– Вот уж не думаю. Который час?

Сесили потянулась за тонкими наручными часами на туалетном столике, возле которого они все еще сидели спиной к зеркалу.

– Боже мой, дорогой, мы проговорили несколько часов! Уже за полночь.

– Тогда пора в постель. Завтра предстоит трудный день.

– Нет, сначала я позвоню Джеральду.

Он с болью посмотрел на нее.

– Оставь все, как завещал отец… пожалуйста.

– Лекс, я надеюсь, что в число твоих фронтовых травм не входит безумие, – проговорила она с сарказмом, снова обеспокоенно нахмурившись.

Он вздохнул.

– Последний вздох твоего отца был о тебе. Томас не был склонен к сожалениям, но об одном он глубоко сожалел, когда умирал, – о том, что он не в состоянии передать бразды правления Александру Уинтеру. Он готовил тебя к этому, и ты уже доказал ему много лет назад, что готов занять его место.

– Дуги…

– Нет, Лекс. Я понимаю, сейчас все это кажется странным и пугающим, но отложи свои личные проблемы в сторону и подумай о своем долге перед отцом… перед семьей.

Лекс медленно и громко вздохнул.

– Нельзя забыть, как заниматься бизнесом, как нельзя разучиться ездить на велосипеде или целовать красивую женщину, сынок. – Она моргнула, на лице ее появилось удивление. – В чем дело? Ты что, увидел привидение?

Он покачал головой.

– Обрывки воспоминаний, полагаю.

– Интересно, кого это ты целовал? – лукаво сказала она.

Алекс подумал о платке с отверстием в форме сердца посередине. Кому же принадлежит его сердце?

* * *

Эйб Валентайн сидел на сквозняке в коридоре больницы Эппинга, расположенной на равнинах Эссекса. Рядом сидела элегантная француженка, чья внешность привлекала внимание и врачей, и медсестер, но сейчас Эйб едва ли думал о женской красоте. Он мечтал вернуться к нормальной жизни. Если бы только можно было отмотать время вспять на один день…

По правде говоря, Эйб отмотал бы его в тот самый день 1919 года и не отправил бы любимую дочь в Эдмонтонский госпиталь для примерки костюма и его доставки на следующий. Она не встретила бы Тома, не уехала бы из дома и не проходила бы сейчас через весь этот ужас. А была бы сейчас замужем за Бенджамином Леви и беременна его ребенком. И все были бы довольны. Том привнес осложнения и тревоги, которые были совсем ни к чему старику на склоне лет. Он всегда знал, что прошлое Тома их настигнет.

Иди была подарком небес, и их с Томом ребенок должен был стать началом новой жизни. Семья растет… Он снова будет полезен. Иди всегда обещала ему несколько внуков и не стала долго тянуть с первым. И теперь у него есть внук, родившийся на несколько недель раньше, так как переживания матери привели к преждевременным родам. Но выживет ли он?

Эйб почувствовал прикосновение прохладной руки.

– Господин Валентайн?

Мадлен указала на приближающихся врача и старшую медсестру. Эйб с трудом поднялся на ноги, опершись на свою спутницу.

– Эйбрахам Валентайн? – спросил доктор.

Эйб не мог говорить.

– Это мистер Валентайн, да, – ответила за него Мадлен. – Я подруга семьи. Мисс Делакруа.

Эйб заметил, что медсестра скрутила волосы в плотный пучок, чтобы чепчик ровно сидел на макушке. Она смотрела не прямо на него, а в какую-то точку мимо. Он знал, что у них были плохие новости… чувствовал это сердцем.

– Господин Валентайн, ваша дочь спит, но все хорошо.

Его взгляд оживился, и он внимательно посмотрел на доктора.

– С ней все будет в порядке? – выдавил он.

Мрачное выражение лица врача не изменилось.

– Да, полагаю, она вне опасности. Она сейчас слаба, и ей потребуется постельный режим и покой.

Эйб перевел взгляд на Мадлен, которая улыбнулась со слезами на глазах. Она сжала его руку, радуясь вместе с ним этой новости.

Врач откашлялся.

– Боюсь, не все новости хорошие.

Эйб сглотнул, не будучи уверенным, что не ослышался. Он ждал.

– Похоже, ребенок очень слаб. И мы практически ничего не можем сделать. Одна из сестер твердо верит в новомодный инкубатор, но, честно говоря, я не разделяю ее оптимизма. Не хочу давать вам ложных надежд. Слабый ребенок, родившийся всего на тридцать шестой неделе, если не ошибаюсь, вряд ли выживет, он слишком слаб, чтобы нормально брать грудь.

Эйб потрясенно моргнул, но взгляд, брошенный на лицо Мадлен, которое неожиданно помрачнело, подтвердил, что он не ослышался. Доктор поспешил продолжить объяснения, чтобы заполнить ужасное молчание. Эйб слышал слова утешения. Его дочь сможет иметь еще детей, начать все сначала. Это были всего лишь слова – бессмысленные слова. Он боролся с мыслью, что потеряет еще одного драгоценного Валентайна.

Наказание. За что? Он был верным мужем, любящим отцом. Заботился о своей семье и помогал друзьям. За что, за что, за что!

– …много солнца, хорошее питание, чтобы восстановить силы – ей нужно немного набрать вес. Но больше всего ей сейчас нужен покой.

Эйб слышал все это, но слова кружились над ним, словно ядовитые злобные осы. Он слышал их жужжание, и голос доктора слился в один долгий жужжащий звук у него в ушах. Жало сжало его сердце в кулак, выжимая из него жизнь и радость. Его пронзила жгучая боль, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть и уже не слышал врача и чопорную медсестру.

Последнее, что он услышал, был удивленный возглас женщины, а затем он упал, держась за руку Нины. Его жена оказалась рядом и куда-то быстро его повела. При этом она улыбалась.

– Пойдем, Эйб, – услышал он и с радостью последовал за ней.

* * *

У Мадлен не было своей семьи в Англии, только несколько дальних родственников во Франции и, возможно, старый дядя в Алжире, который, скорее всего, был жив, и вот всего за один день она обрела новую семью. Между ней и Иден Валентайн возникла связь, она почувствовала это в тот самый миг, когда познакомилась с молодой женщиной, чье имя соответствовало ее красоте.

Ей хватило одного взгляда на дом Иден, чтобы понять, что у девушки великолепное чувство стиля. А после часа, проведенного за изучением гардероба, который не соответствовал ее материальному положению, Мадлен поняла, что у новой знакомой настоящий дар. Мадлен никогда не встречала такой талантливой портнихи… даже в Париже.

У этой молодой женщины было собственное видение. Ее стиль, такой отточенный и строгий, с элементами поразительного шика, привел Мадлен в восторг. Никто в деревне не знал, что когда-то француженка была моделью для сестер Калло. Четыре сестры Калло учились у своей матери, талантливой кружевницы, и были известны своими простыми, но изысканными творениями, которые Мадлен, их любимая модель, блестяще демонстрировала на своей стройной фигуре.

Иден, как и Мари Калло, главный дизайнер дома сестер Калло, шла на шаг впереди большинства остальных домов моды. Мадлен видела по одежде Иден, что новая подруга обладает даром предвидеть будущие модные тенденции, возможно, имеет врожденную способность предугадать, что женщинам хотелось бы носить… что им следует носить.

Она была поражена, услышав, что молодая портниха убеждена, что женщины должны носить то, что хотят, а не то, что им диктуют модные дома. Но кто-то должен показать им новые модели, чтобы их желание оформилось.

Обе тогда рассмеялись.

– И ты можешь стать этим человеком, Иден, – сказала она, все еще не решаясь рассказать ей о своей жизни.

Мать и тетка Мадлен зарабатывали на жизнь стрижкой. Живя вместе с этими двумя женщинами, сложно было не получить некоторые навыки. Эппинг стал для нее тихим убежищем, где ей удалось спрятаться от жестоко преследующего ее мужчины.

Побег стоил Мадлен репутации и жизни любимой модели парижских кутюрье, но она ни разу не пожалела о том, что уехала из Франции. Она знала, что Пьер думает, что она сбежала в Марокко или Алжир, возможно, даже в Швейцарию или Бельгию. Ему бы никогда не пришло в голову искать ее в дождливой Англии.

И вот она стригла волосы, чтобы свести концы с концами, помогала Делии в пабе и постепенно начинала строить свою скучную, предсказуемую, но безопасную жизнь.

Иден Валентайн все изменила. Через несколько часов она не только влюбилась в новую подругу, но и увидела свою новую жизнь, особенно в связи с планами Иден открыть собственный салон. Мадлен знала, что может помочь ей, более того, знала, что может сыграть роль козырного туза в рукаве Иден, с помощью которого та легко начнет продавать свою одежду.

А затем всего за несколько часов жизнь Иден потерпела крах.

Эйб напоминал Мадлен ее деда, его присутствие внушало ей ощущение надежности, но вдруг он начал падать. Она по-прежнему держала его за руку, крепко сжимая ее, пока им сообщали дурные вести, и ахнула, когда он отпустил ее руку и тяжело повалился на зеленый линолеум.

Грузная престарелая медсестра с полными ногами и бесстрастным лицом действовала удивительно проворно и почти мгновенно ослабила галстук и расстегнула воротник Эйба. Доктор быстро расстегнул прекрасно сшитую полосатую рубашку, обнажив морщинистую седую грудь, и приложил к ней стетоскоп, а тем временем сестра как можно скорее убедилась, что дыхательные пути старика свободны.

Они ждали, пока врач слушал.

Мадлен затаила дыхание, прикрыв рот руками.

Наконец доктор вздохнул и вынул стетоскоп из ушей. Посмотрел на Мадлен и мрачно покачал головой.

– Мне жаль, мисс Делакруа. Он умер.

– О, Иден, – прошептала та, медленно качая головой и все еще не веря в случившееся, сразу же подумав о дочери Эйба и о том, как ей сообщить, что она в один день, возможно, потеряла всю семью.