Была суббота, Алекс стоял рядом с матерью в оранжерее, держа небольшую корзинку, которую она сунула ему в руки пятнадцать минут назад. И сейчас наполняла ее засохшими листьями, которые пали жертвой ее острых ножниц и такого же острого глаза.

– Мама?

– Я слышала тебя, Лекс.

– И что?

Она выпрямилась и посмотрела на него.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Что ты одобряешь, наверное.

– Думаю, что да.

– Но?

Она вздохнула, сняла перчатки и бросила в корзину с листьями.

– Поставь ее. Давай выпьем кофе. В любом случае сегодня для этого слишком холодно.

Сесили повела сына в утреннюю комнату, где у камина, в котором плясал веселый огонек, стояли удобные кресла. Она дернула за шнурок, который приводил в движение колокольчик где-то в глубине Ларксфелла, и сообщила слугам, что Уинтеры просят, чтобы им подали кофе.

– Ну что? – спросил он.

– Давай дождемся кофе. Как дела? Я не видела тебя, мне кажется, недели две. Брэмсон сказал, ты был на севере? Клянусь, ты меня избегаешь.

Он покачал головой.

– Я проверял наши инвестиции в металлургический завод в Ньюкасле. Пассажирские перевозки – это наше будущее.

– Положа руку на сердце, дорогой, ты должен знать, что деловая жизнь твоего отца ни капли меня не интересовала. Это же относится и к тебе. Грубо?

Он рассмеялся.

– Твоя откровенность – да.

– Ах, боже мой, а я-то была уверена, что моим мужчинам из семьи Уинтер это-то как раз больше всего во мне и нравится.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, помогая ей сесть.

– Так и есть, мама. Отвечая на твой вопрос, все хорошо.

Они немного поговорили о семейных делах, о том, действительно ли Фелпс лучшая пара для Шарлотты, что Ферн стала приезжать все чаще, а Руперту необходимо заниматься делами, а не только вращаться в свете. И пришли к заключению, что надо согласиться принять предложение одного из университетов и создать стипендию имени его отца, а также сделать пожертвование на новую библиотеку в Королевский колледж.

Поднос с кофе прибыл, и Брэмсон проследил, как горничная расставляет чашки и кофейник на столике.

– Я подогрела молоко, как вы любите, мэм. Налить вам кофе?

– Нет, все хорошо, спасибо, Элси. Мой сын любит сам за мной поухаживать, – сказала она, и застенчивая девушка улыбнулась в ответ, прежде чем уйти.

Брэмсон поклонился. Алекс налил кофе, наслаждаясь ароматом смеси из Африки, которую поджарили по указаниям матери в Хоуве. Но пьянящий аромат принес с собой тоску.

– Думаю, в свои худшие дни ради чашки настоящего кофе я готов был голышом бежать по нейтральной территории. – Заметив, каким несчастным стало лицо матери, он добавил: – Ничего не могу с собой поделать. Самые простые вещи могут разбудить воспоминания.

– Ты должен стараться не вспоминать, дорогой, – сказала Сесили, удивив его. – Мы все знаем, что это наверняка было ужасно, но все теперь смотрят в будущее.

– Будущее не радужно, мама. Послевоенный бум оказался недолгим, и во всей Европе начался кризис. Это не повлияло на нас, Уинтеров, по причинам, перечислением которых я не хочу тебя утомлять, но людям, которые живут обычной жизнью, сейчас очень тяжело… таким людям, как Элси.

– Мне кажется, что мы довольно хорошо заботимся о наших слугах, – заметила Сесили, принимая чашку кофе. – Лучше, чем Фейвершемы, например.

– Я привел в пример Элси просто как символ всех рабочих семей Великобритании. Грядут тяжелые времена для большинства населения. Дальше начнутся беспорядки, так как рабочих начнут раздражать условия жизни, низкие зарплаты, обычные проблемы, ведь после всех перенесенных страданий они считают, что имеют право ожидать большего от работодателей.

– Александр, я могу назвать тебе десятки благородных семей, которые тоже потеряли двух и даже больше мужчин на войне. Мне кажется, люди нашего уровня заплатили не менее высокую цену, чем остальные, потому что чувствовали себя обязанными пойти на фронт и возглавить солдат.

– Я знаю, знаю, мама. Я был одним из них, помнишь? –

Он мягко посмотрел на нее, словно извиняясь. – Но это не то, о чем мне хотелось с тобой поговорить. Речь о Пен.

– Хм, красотка Пенни, – сказала она, потягивая на кофе. – Ах, прямо в точку.

Алекс нахмурился, как загипнотизированный глядя на огонь.

– Лекс?

Он, казалось, не слышал ее.

– Алекс, в чем дело?

– Извини, – сказал он обеспокоенно. – Ты что-то сказала… и это…

– Что я сказала? Мы говорили о Пенелопе Обри-Финч, не так ли?

Мелькнувшее было воспоминание исчезло без следа.

– Да… хм, да, говорили.

– Дорогой, ты уверен? – спросила его мать усталым голосом. – Что она действительно тебе подходит?

– Ты имеешь в виду ее возраст?

– Ее возраст, ее близость к нашей семье…

– Но ведь она нам не кровная родственница, мама. И я думал, что ее семья, родословная, все в ней идеально соответствуют требованиям семьи Уинтер. Она молода, я согласен, но она очень зрелая.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – призналась Сесили. – И было бы неправдой, если бы я не признала, что провожу больше времени с Пенелопой, чем с большинством девушек, которых встречаю. Но готов ли ты к браку? Готов ли остепениться? Возможно, тебе нужно больше времени…

– Я нахожу ее совершенно очаровательной и если откажу ей сейчас… Я могу обидеть ее настолько, что потеряю ее. – Он допил кофе. – Вчера вечером она сказала, что если я не хочу жениться на ней – и она готова это понять, если это так, – то она намерена отправиться в трансатлантический круиз, а затем в тур по Европе. И может даже насовсем переехать в Америку.

– Боже мой, – сказала она несколько потрясенно, но затем удивила сына неожиданным вопросом: – Ты действительно неравнодушен к ней?

– Какое странное замечание.

– Мне так не кажется. Мать знает своего ребенка. Ты можешь обмануть мир, но не можешь обмануть меня.

Алекс вздохнул с заметным раздражением.

– Что мне сделать? Запеть? Станцевать чечетку?

– Замолчи, Лекс. А теперь послушай меня. Когда я попросила тебя начать жить и общаться с людьми, я не имела в виду, что ты должен жениться на первой же девушке, которая привлечет твое внимание. – Она подняла палец, чтобы остановить его. – Дослушай. Я люблю Пенни, и твой отец любил ее как дочь, так что можешь быть уверен, что ничто не сделало бы его счастливее, чем видеть, как вы двое стоите у алтаря. Но! – Она наклонилась, поставив чашку с блюдцем на столик, но не позволив сыну соскочить с вертела, на котором держала его. – Она заслуживает гораздо большего, чем просто быть для тебя удобным средством для достижения цели.

– Это несправедливо.

– Вот как? Ты же не любишь ее, Лекс, правда?

Он виновато поднял плечо и посмотрел на свои руки.

– Она долго ждала, мама, продолжала искать меня, когда остальные потеряли надежду. Она доказала свою любовь. Со временем я смогу ее полюбить, разве нет?

Сесили поджала губы.

– Я буду очень внимательным к ней.

– Но отсутствующим.

– Нет. Я обещаю, что если…

– Я имею в виду здесь, – сказала мать, указав на сердце.

Алекс глубоко и печально вздохнул. Покачал головой.

– Я не в состоянии отпустить прошлое. Я пытался уйти с головой в работу – думал, что это поможет мне отвлечься. Пытался посещать все общественные мероприятия Пен, но мне они поперек горла. Я съездил на рыбалку в Шотландию, надеясь, что одиночество и тишина помогут мне вспомнить. И я просто чувствую себя одиноким. Я даже занялся садоводством – ты заметила?

– Клэрри показал мне твои новые розы.

– Сам не знаю почему, но я вспоминаю какие-то розы, и я думал, что, возможно, если я посажу розы и буду за ними ухаживать, что-то всплывет. Но ничего не происходит. Теперь я пришел к выводу, что нужно начать с нуля. Я тоскую не по жизни, а сам не знаю по чему. Так что я намерен построить новую жизнь и постараюсь быть счастлив, иначе было бы лучше погибнуть в окопах вместе с остальными солдатами.

– Не говори так.

– Я мертвый здесь, мама, – показал он, как она сама перед этим, на сердце и увидел, что мать поморщилась от его честности. – Я не могу этого объяснить. Я не люблю Пен так, как следовало бы, но она мне ужасно нравится, и я уверен, что могу сделать ее счастливой, если соглашусь сделать то, чего она хочет. Она прямо жаждет стать моей женой. И я ничего не могу с этим поделать. Сказать что-либо, кроме «да», означает больно ранить ее, так что у меня нет выбора. Так почему бы и нет? Это вполне может сработать.

– Но ты можешь и сломать ей жизнь.

Он пожал плечами. Это выглядело скорее беспомощно, чем бессердечно.

– Разве есть бо́льшая мука для женщины, чем безответная любовь?

– Что, по-твоему, я должен сделать? – неожиданно взорвался он, встав и опершись на каминную полку, и сердито посмотрел на нее. – Я пытаюсь угодить всем. Свадьба с Пен даст мне какой-то фундамент, на который я смогу опереться. Мне надо хоть с чего-то начать.

– Это не пойдет тебе на пользу, – только и сказала она.

– Я не могу угодить себе. Мне ничего не пойдет на пользу, потому что я сам не понимаю, что мне надо. Эта боль должна прекратиться. – Алекс вынул из кармана красный платок.

Сесили нахмурилась.

– Что это?

– То, что меня не отпускает. Но даже не спрашивай, что это значит.

Мать моргнула, глядя на красный квадрат с вырезом в форме сердца посередине.

– Это может не значить ровно ничего.

Он кивнул и вздохнул.

– Или значить очень много.

– Но никто не дал о себе знать за последние два года.

– Именно! Поэтому я и допустил сближение с Пен.

Сесили приняла смиренное выражение.

– Я пришел к выводу, что могу потратить еще несколько лет, мучаясь из-за того, что забыл целый кусок своей жизни, – сказал он, проводя пальцем по вырезу на платке, – а могу просто жить. Пенелопа предлагает мне такую возможность.

– Звучит как-то не очень обнадеживающе.

– Но с Пен это так не ощущается. Нам хорошо вместе.

– Полагаю, тебе нужно мое благословение? – спросила она.

Он наклонился и поцеловал мать в щеку.

– Как тебе май для свадьбы?

Она улыбнулась, но ему не понравилось, что она кажется такой же грустной, как у него самого было на душе.

– Ну, дорогой, нет никаких сомнений, что Ларксфелл лучше всего выглядит весной.

* * *

Всю дорогу в автобусе Томми сидел на коленях у Иди.

– Привет, красавчик, – сказал кондуктор, потрепав Томми по волосам. – Вы уверены, что вам не стоило поехать на такси?

Она улыбнулась, понимая, что, вероятно, выглядит необычно, но для нее это был консервативный наряд. По крайней мере, фасон. Возможно, оранжевый цвет ее в остальном простого платья был слишком ярким и бросался в глаза, и то, что она дополнила его лентой цвета фуксии на летней шляпе, не смягчало эффекта.

– Голдерс-Грин, пожалуйста.

– Прекрасный день для поездки туда, – сказал он, оглядывая пустую верхнюю часть автобуса. – Но рановато для большинства – воскресенье.

Она вежливо улыбнулась и взяла билеты.

– Да, я подумала, что Томми понравится.

Наконец в автобус вошли новые пассажиры.

– Желаю хорошо провести время, – подмигнул он.

Она кивнула, прижимая Томми к себе.

– У тебя все в порядке? – прошептала она, целуя его в теплую, пухлую щечку.

Он радостно кивнул. Томми мало разговаривал, но она к этому привыкла. Возможно, в этом он пошел в отца, иногда думала она.

Она прижалась к нему щекой и посмотрела туда, куда зачарованно уставился Томми: на ряды автобусов и автомобилей, проезжавших мимо.

– Лошадка, – отметил он.

– Большая, правда? И сильная, как ты, – сказала она, глядя, как он широко улыбается, показывая белые зубки, которым она уже потеряла счет. Он так быстро растет…

Томми кивнул. Он повернулся на коленях, чтобы посмотреть на пробегающую лошадь, и она увидела его счастливое открытое лицо и в очередной раз почувствовала, как тает ее сердце. «Как бы мне хотелось, чтобы ты увидел его», – подумала она.

– Знаешь что, Томми? Благодаря тебе я хочу быть лучше во всем. – Он не понял ее и во все глаза разглядывал лошадь. Его дыхание пахло сахаром от трех желейных конфет, которые она позволила ему выбрать и положить в карман, заставив произнести цвета вслух, пока он сосредоточенно выбирал их. Красный, зеленый и желтый, который он произнес как «зотый».

Именно так она хотела назвать канарейку, которую подарит ему на день рождения. В следующем году, возможно, щенка.

– Ты с нетерпением ждешь своего праздника?

Он застенчиво кивнул, а затем, к ее удивлению, крепко и смачно поцеловал ее в нос, оставив у нее на лице аромат желейных конфет. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются счастливые слезы. «И это гораздо приятнее, чем поцелуй Бена», – подумала она.

* * *

Иди поняла, что старое горе снова поглотило ее, когда увидела спящего Сола, которому недолго оставалось жить. Его лицо посерело, и он похудел раза в два с того дня, когда она видела его в последний раз. Он лежал в постели и казался пугающе маленьким, и, если бы не слабое затрудненное дыхание, она подумала бы, что жизнь уже покинула его.

– Разбуди его, – посоветовала Ирэн. – Он хотел. Ему будет приятно узнать, что ты здесь. Я сварю кофе. Давай, дорогой, пойдем с тетей Ирэн. – Жена Сола жестом предложила Иди зайти в спальню, уводя мальчика на кухню, но дело было не в неловкости – ей было страшно. Страшно вспоминать о своей прежней жизни – той, о которой она так долго старалась забыть.

Но она должна была найти в себе мужество.

– Сол… – прошептала она. Иди подошла ближе и взяла его за руку. Она была сухой, и кожа казалась тонкой, точно луковичная шелуха. – Сол, это я, Иди. Иди Валентайн.

Он пошевелился.

– Иди? – прохрипел он, и его веки затрепетали.

– Да, это я.

Сол повернулся к ней.

– Я думал, что это сон. Привет, красавица.

Она улыбнулась на его ласку, и на глаза навернулись неизбежные слезы – так жаль было хорошего человека и старого друга.

– Не плачь из-за меня, Иди. Все не так уж и плохо, дорогая. Мне не больно.

– О, Сол. Прости, что я так долго не приходила…

– Тише. Ты осчастливила этот день. – Он нахмурился. – Сейчас день?

Она невесело рассмеялась и посмотрела на окна, которые были занавешены тяжелыми шторами.

– Да.

– У меня от света болят глаза. Жаль. Хотелось бы выйти и посмотреть на небо.

– Не надо, Сол, – пробормотала она.

– Ирэн рассказывала, как отлично ты справляешься. Мы все очень гордимся тобой.

– Надеюсь.

– Я так сокрушаюсь, что потерял его, Иди, – прохрипел он, протягивая руку к ее руке.

– Я тоже. Я вспоминаю папу каждый день.

Он грустно улыбнулся.

– Я имел в виду Тома, – проговорил он таким слабым голосом, что ей захотелось позвать его жену и попросить ее поскорее принести Томми, чтобы он увидел ее прекрасного мальчика, но она не решилась отпустить его руку или отвернуться. – Я так долго хотел сказать это тебе.

Слезы хлынули у нее из глаз, и она бросила попытки их сдерживать.

– Он просто хотел купить тебе подарок.

У нее перехватило дыхание. Это была первая деталь, связанная с исчезновением Тома, которую она услышала о том страшном дне.

– В самом деле? Ты не говорил об этом раньше.

Сол с трудом дышал, пока говорил, но был полон решимости сказать все до конца.

– Я забыл. Я думал, что Эйб сказал тебе об этом. Мы старики, Иди. Память у нас не такая, как раньше. Том говорил, что уверен в себе. Он хотел доехать до Пиккадилли, но, когда мы подъехали, понял, что это слишком тяжело, поэтому я высадил его на Грин-парк.

– Я слышала об этом. Но так и не смогла понять, почему он не пошел с тобой на Севил-роу. Почему не остался с тобой. Почему сошел раньше. И пришла к заключению, что он испугался и решил отправиться домой на автобусе из центра, и тут у него началась паника.

– Ничего не мешало ему остаться со мной. На Роу тихо.

Иди кивнула, соглашаясь.

– Том мне недавно приснился.

Она фыркнула.

– Мне он снится все время. Ужасно, правда?

Ее сын выглянул из-за двери. Она заметила его и шепотом подозвала к себе.

– Сол… это наш маленький мальчик. Я назвала его Томми.

– Томми, – восхищенно и нежно повторил он.

– Скажи «привет» Солли, – прошептала она.

– Привет, Солли, – слегка картавя, повторил ребенок.

Сол усмехнулся.

– Ух ты, Иди. Он настоящий Валентайн, но я вижу Тома.

– Я тоже. Я рада, что ты так думаешь.

– Я кое-что вспомнил после этого сна. Это было, как если бы я снова там побывал. Я видел все так ясно, что мне казалось, я могу протянуть руку и прикоснуться к нему, вернуть его к тебе.

Иди изо всех сил сдерживалась, чтобы снова не разрыдаться.

– Ты должна найти старика.

– Старика? – повторила она, ее голос дрожал.

– С которым говорил Том.

Она моргнула.

– Первый раз слышу о старике.

– Тогда я про него забыл. Это было такое… такое… безумие, когда меня полиция допрашивала. – Он остановился и сглотнул. – И еще смерть Эйба. Я чувствовал такую вину, Иди. У него совсем голова не работала. Но во сне я увидел этого старика, который подошел к Тому. Я и раньше его видел, когда приезжал на Роу. Мне кажется, этот старик кормит птиц в парке.

Иди сжала руку Сола.

– Постарайся вспомнить. Расскажи мне все, что можешь вспомнить. Любую мелочь, Сол.

* * *

Погода, хоть и не по сезону дождливая, была при этом достаточно жаркой, и большинство народу отправилось на ближайшие пляжи. Алекс забронировал столик в брайтонском «Гранд-отеле» и вез восторженную Пен на новом автомобиле Руперта на побережье под громкий рев мотора.

– Я рад, что взял эту машину. Моя слишком медленная. Надо обязательно купить себе такую! – кричал он под рев двигателя.

– Я потороплю тебя с покупкой, – бросила она, держась за шляпу, ее лицо покраснело от счастья.

После приправленного непрерывным смехом обеда и бокала шампанского в добавление к прекрасному дню он предложил прогуляться по набережной.

– Должен сказать, Пен, тебе удается выглядеть такой же свежей в эту ужасную жару, как мороженое, – и такой же сладкой.

Она усмехнулась.

– Мне пришел на ум дерзкий ответ на это замечание.

Он весело засмеялся.

– Мне кажется, догадываюсь какой.

Она шлепнула его.

– Не дразни меня. Я сейчас покраснею.

– В самом деле?

– Мне бы хотелось, чтобы это было не просто поддразнивание. – Она бросила на него искоса ищущий взгляд, и он не выдержал и отвел глаза.

Они остановились вплотную к темной викторианской резной балюстраде, которая отделяла променад от галечного пляжа, и наслаждались свежестью, которую принес легкий ветерок.

– Спасибо тебе за сегодняшний день. Обожаю слушать, как ты смеешься, – сказала Пен.

– По правде говоря, я хотел задать тебе один вопрос, – начал он, нахмурившись. Тот ли это момент, когда он должен отпустить свое прошлое? Он вспомнил про красный платок во внутреннем нагрудном кармане, и ему представилось, как тот, прижавшись к его груди, умоляет его хранить верность. Кто бы это ни был, она искала его. И когда Пен повернула лицо к ветру, чтобы поймать его легкую прохладу, Алекс услышал умоляющий голос. «Найди меня». Черт возьми! Этот голос. Он пронесся в голове и исчез так же быстро, как появился, хотя он всеми силами пытался ухватиться за его нежную бархатистость. Голос в голове почему-то привел к мысли о саде. О спокойном идеальном саде, его безопасном убежище. Поэтому он вдруг ни с того ни с сего занялся садоводством? Ее звали Роуз? Поэтому он растит великолепные душистые розы за беседкой возле окна своего кабинета?

– Спрашивай, – бодро сказала Пен. – Рада, если смогу чем-то помочь.

Алекс приготовился и улыбнулся. Он сделает это. Должен сделать, если хочет получить какой-то шанс на нормальную жизнь.

– Мне нужна твоя помощь кое в чем, Пен. Видишь ли, я думаю, что мне нужна жена.

Она резко повернулась и потрясенно уставилась на него. Несмотря на то что она давно мечтала об этом, Пен не ожидала этого вопроса сейчас, и за это она нравилась ему еще больше. Теперь он смотрел, как ее обычно фиалковые глаза, казалось, отражают синеву летнего неба, перекликаясь с цветом ее платья. Она никогда не выглядела прекраснее, и он с восторгом наблюдал, как она впервые не могла найти что сказать.

– Ты серьезно, Алекс? – прошептала она, ее удивление пропало.

– Как насчет того, чтобы выйти за меня замуж, Пен?

Ее радостный вопль заглушил музыку и шум аттракционов на Западном пирсе, но хотя прохожие обратили на него внимание, все они поняли, что это радость женщины, которой плевать на все вокруг, кроме человека, на которого она смотрит не отрывая глаз.

– Хоть сию минуту, – выпалила она, сжимая его руку и притягивая ее к сердцу.

Ну как можно перед ней устоять?

– Я буду считать, что ты согласна?

– Да, о да, я всей душой хочу выйти за тебя замуж.

– Можно тебя поцеловать?

– Я умру, если ты этого не сделаешь.

Пожилые люди, гулявшие по набережной, неодобрительно зашептались, а молодежь присвистнула, когда парочка на брайтонской набережной поцеловалась и таким образом вступила в новый союз, о котором скоро заговорит весь Лондон.

Между тем Алекс почувствовал аромат роз и услышал стук каблуков женщины, удаляющейся от него под песню малиновки.