Гидеон выпрямился в седле и потянулся. Они с Императрицей только что миновали городские ворота Петрина. Мальчик остановил кобылу и осторожно слез с нее – он ехал весь день, а до этого целую ночь и ожидал не самых приятных ощущений. Некоторое время юный послушник рассеянно разглядывал стену темного леса, окружающего Петрин, потом помотал головой. И что он здесь делает? Императрица издала тихое ржание и тоже мотнула головой. Ей хотелось в конюшню, где тихо и покойной.

– Гидеон Гинт? – человек, который подошел к нему, снял шляпу и широко улыбнулся. Гидеон улыбнулся в ответ, кивнул и перекинул сумку, которую только что снял с седла, на другое плечо, чтобы пожать незнакомцу руку.

– Меня зовут Ийайн Гэлбрит. У меня небольшое хозяйство в тех местах, где живет твоя бабушка. Я тут собрался в город, вот она и попросила вас встретить… У тебя только этот мешок, и больше ничего? – он снова улыбнулся. – Наверно, у тебя еще деньги остались… надо же поставить лошадь в конюшню… верно?

Гидеон был озадачен.

– Да, почтенный… все мои вещи… Были еще вьюки, но там ничего нет…. М-м-м… но я приехал один. Я не знаю, кого вы ждете…

– Это и есть та кобыла? – перебил его конюх, который подошел к ним.

– Добрый вечер, Ангис, – откликнулся Гэлбрит.

Гидеон бросился искать деньги, которые дал ему отец Пирс. За Императрицей надо будет присмотреть, пока он не вернется в монастырь. Он начал шарить по карманам, и его пальцы нащупали камень. Ничего себе! Шарик почти обжигал руку.

– Так где деньги, Гинт? – добродушно осведомился Гэлбрит, после чего повернулся к конюху, который уже взял Императрицу под уздцы. – Как твоя женушка, Ангис?

У Гидеона потемнело в глазах. Гэлбрит и Ангис продолжали болтать, но где-то далеко, а жар, исходящий от камня, затопляет все вокруг. Кажется, камень о чем-то предупреждал. В голове прозвучало слово «Таллинор». Но тут вторая рука нащупала монеты, и мир снова стал прежним. Гидеон понял, что его будущий провожатый и конюх таращатся на него во все глаза.

– Все в порядке, парень? – Гэлбрит легонько встряхнул его.

– М-м-м… о-о… э-э-э… простите. Простите. Наверное, я просто устал. Долгая дорога… – Гидеон натянуто рассмеялся, протянул Ангису деньги и последовал за Гэлбритом.

Они забрались в старую телегу, в которую были впряжены две не менее старые лошади. Гидеон снова сунул руку в карман, но теперь камень был чуть теплым. Тем временем начало смеркаться, заморосил дождь.

– Никак не могу избавиться от этой прекрасной пары… – тараторил Ийайн Гэлбрит, покачиваясь на козлах. – Понимаешь, это мои первые лошади…

Гидеон не перебивал. Слова скатывались с него, как капли дождя с дубленой кожи. Предоставив вознице рассказывать о лошадях, он погрузился в размышления. Что случилось с камнем? Наверно, ничего страшного… а может быть, ему следовало почувствовать опасность… или даже понять, что сам камень опасен. Но нет: когда держишь этот шарик в руке, становится спокойнее… и хорошо, что он такой теплый. В этом ощущении было что-то уютное, безопасное. Всегда.

А что он услышал?

Гидеон напряженно вспоминал, выхватывал из памяти обрывки слов и мыслей. Где-то за стеной дождя бубнил Гэлбрит. Он рассказывал, как пашет на своих лошадках. Если верить его словам, они тянули плуг с такой силой, что он резал землю, как масло.

– Таллинор, – прошептал он во тьму.

– М-м-м… что ты сказал? – переспросил Гэлбрит, щелкая кнутом над головой лошади, которая шла первой.

– Нет, ничего. Просто… повторяю вопросы. У меня скоро Испытания.

Похоже, Гэлбрит слушал своего гостя так же внимательно, как тот слушал его. Разговоры прекратились сами собой, потом Гэлбрит запел балладу о двух влюбленных, безбожно перевирая слова. Гидеон радовался, что избавлен от необходимости поддерживать беседу.

Когда телега остановилась перед постоялым двором «Пастух и собака», уже накрапывал дождь. Впрочем, постоялым двором назвать это заведение было трудно. Просто трактир с каменными побеленными стенами, под соломенной крышей, с низким потолком, столиками из потемневшего дерева… и очаровательной красоткой, которая стояла за стойкой. Ее милый петринский акцент и обтягивающая блузка с весьма смелым вырезом заставили Гидеона мгновенно забыть о странном происшествии, потому что с ним самим, похоже, происходило то же самое, что и с камнем. Мальчик улыбнулся, и красавица ответила широкой улыбкой.

– А вот и наша великолепная Глория, – произнес Гэлбрит, пробираясь между столиков – в трактире было полно народу. – Мы не будем останавливаться, Глор. Япросто заберу одну даму с девочкой, и мы поедем.

– А мы не успеем выпить по кружечке эля, почтенный Гэлбрит? – с надеждой крикнул ему вслед Гидеон.

Глория рассмеялась и кивнула. Похоже, она уже заметила на мальчике облачение послушника-ференианца.

– Тебе лучше выпить фруктового пунша, – заметила она.

Несколько сидевших рядом мужчин услышали это и тоже рассмеялись, но совершенно беззлобно. В трактире царило веселье, плавал табачный дым. Гидеон наслаждался, и когда снова появился Гэлбрит, ему показалось, что время пролетело слишком быстро. Крестьянина сопровождала маленькая женщина, тощая, как палка, чьи темные волосы были стянуты на затылке в тугой пучок, и пухленькая девчушка в облачении послушницы Гиртонского монастыря. Вид у девочки был несчастный.

– Привет, – окликнул ее Гидеон.

Девочка что-то проворчала в ответ, но ее слова потонули в хриплых голосах посетителей, которые хором затянули какую-то непристойную песню.

– Пока, Глория, – прошептал Гидеон и поплелся за странной компанией, в которой он непонятно почему оказался. Само собой, Глория его не услышала, но заметила, как он помахал рукой, и подмигнула.

«Спорю, ей бы это и в голову не пришло, будь я в рубашке и брюках», – подумал Гидеон. До сих пор он, кажется, никогда не думал о том, что жизнь за пределами монастыря и все, что она сулит, – это не так уж плохо. Например, можно приткнуться к такой девушке, как эта Глория… При этой мысли он почувствовал слабость в коленях.

Снаружи воздух становился все более сырым и холодным, вечернее небо потемнело и напоминало цветом чернила. Гидеон даже не мог полюбоваться своими любимыми звездами – их скрыли тяжелые тучи. Дождь лил как из ведра, и времени на церемонии и светскую болтовню уже не было.

– Бегом! – протрубил Гэлбрит. Гидеон, сам не понимая, что делает, схватил девочку за руку, и они сломя голову помчались через двор. Вскоре он уже помогал своей спутнице забраться на телегу, а Гэлбрит натягивал над их головами холщовый полог.

– Меня зовут Гидеон, – выпалил мальчик. – Честно говоря, я толком не понимаю, что здесь делаю. Кажется, у меня занемогла бабушка, и мне надо ее навестить. Она живет где-то неподалеку.

И он вытер со лба дождевые капли.

– О-о! – удивленно воскликнула девочка.

Гэлбрит громко прикрикнул на лошадей, снова запел во весь голос, и разговаривать стало невозможно.

– Меня зовут Лаурин, – только и успела пролепетать девочка.

Скоро дорога снова побежала по полям, и Гэлбрит вспомнил про своих гостей.

– Как я понимаю, вы родственники, – крикнул он, заглушая шум дождя. – Значит, вас знакомить не надо. Гидеон, это моя жена, Джин. Скоро приедем к вашей бабушке, только вот темень, хоть глаз выколи… не проскочить бы поворот. Не возражаете, если я буду смотреть на дорогу, а не на вас?

Он что, и с ней, и со мной разом говорит? Гидеон задумался, потом переглянулся с Лаурин. Она, похоже, тоже ничего не понимала. Мальчик пожал плечами, украдкой повертел у виска и кивком указал на Гэлбрита. К его облегчению, девочка улыбнулась.

Джин Гэлбрит словно в рот воды набрала, ее супруг то бранился, то что-то бормотал себе под нос. Телега считала колдобины, и один раз ее тряхнуло так сильно, что Гидеон прикусил язык.

Наконец Гэлбрит успокоился.

– А-а, прекрасно, не пропустил! – торжествующе прокричал он. Резкий поворот – и телега покатила по узкой тропинке. Вдалеке уже мерцали окна маленького домика, из трубы весело валил дым.

Лошади остановились на мокрой лужайке перед домом и жалобно заржали. Им явно не терпелось поскорее отправиться в теплую сухую конюшню. Гидеон с удивлением смотрел, как Гэлбрит помогает девочке вылезти из повозки. А она-то что здесь забыла? Но ливень становился все сильнее, и сейчас надо было поскорее укрыться, не тратя времени на расспросы. Дети обежали вокруг телеги, чтобы забрать свои пожитки и поблагодарить молчаливую Джин, которая только кивнула из-под полога, а Гидеон пожал Гэлбриту руку. Возница спешил домой не меньше, чем его любимые лошади.

– Не стоит благодарности, парень. Право… – он похлопал Лаурин по плечу, – Не стоит благодарности, моя девочка. Теперь сама справишься, или проводить тебя до двери?

Лаурин уже собиралась ответить, что справится сама, когда дверь домика распахнулась, и в проеме показалась невысокая полноватая женщина.

– Все, детки, пора. Передайте бабушке поклон и извинения, но я спешу. Загляну через пару дней. И всего наилучшего.

Гэлбрит забрался на повозку и устроился рядом с женой.

Гидеон решил, что стал жертвой какой-то шутки. Нет это просто какой-то всеобщий заговор… Но чтобы этот старый зануда Пирс над кем-то подшучивал? Однако дождь лил и Гидеону ничего не оставалось, кроме как подхватить котомку и бегом броситься к двери. Когда они с Лаурин оказались под крышей, Гэлбрит с супругой уже уехали.

Если бы Гидеон сунул руку в карман, он наверняка застыл бы на месте: каменный шарик полыхал жаром и бился точно маленькое сердце. Но сейчас рука мальчика касалась локтя Лаурин – он поддерживал свою спутницу, чтобы та не поскользнулась. Дети не на шутку волновались. Но не только они: старушка прикрывала рот ладонью и не скрывала слез. Когда дети подбежали к ним, она раскинула руки и заключила обоих в объятия. Она оказалась такой маленькой, что им пришлось наклониться.

Наконец, бабушка выпустила своих маленьких гостей, смахнула слезы и просияла.

– Добро пожаловать домой, дети.

Гидеон, окончательно смешавшись, прочистил горло. Надо было что-то сказать, но что? Он посмотрел на Лаурин. Девочка тоже выглядела потрясенной, но это было потрясение иного рода: ее зеленые глаза сверкали от ярости, губы сжаты.

Старушка провела их в кухню, где весело потрескивал огонь. На печи весело булькал котел, а от аромата похлебки у Гидеона заурчало в животе. Как он давно не ел! Старушка бормотала что-то уютное и ласковое, но мир царил недолго. Лаурин не выдержала.

Она резким движением откинула мокрый капюшон. Оказалось, что ее затылок прикрывает белый плат, какой носят послушницы Гиртонского монастыря.

– Слушайте, что здесь творится? – выкрикнула она. – Сначала меня заставили тащиться в такую даль, чтобы повидать бабушку, которую я почти не знаю. Потом какой-то болтун, которого я уж точно не знаю, встречает меня, тащит в трактир, где дышать нечем, оставляет со своей женой, из которой слова не вытянешь, а теперь я должна познакомиться… с тобой!

Она гневно посмотрела на Гидеона.

– Как я понимаю, ты – мой брат, которого я никогда не видела и про которого даже не разу в жизни не слышала!

Похоже, девочка завелась надолго: начинала она куда тише, чем закончила, и останавливаться не собиралась. Однако старушка сложила руки, словно в молитве, и коснулась губ кончиками пальцев. Движение было мягким, плавным, но исполнено такой торжественности, что Лаурин умолкла – правда, раздраженно фыркнув напоследок.

Гидеон снова откашлялся. Он чувствовал себя совсем неловко. Надо было что-то сказать, а в голову ничего подходящего не приходило. Лаурин все еще кипела гневом. Мальчик не разделял ее чувств, но был вовсе не против объяснений. Он запустил пальцы в свою мокрую шевелюру и пригладил ее, точно гребнем. Старушка улыбнулась.

– Ты так похож на своего отца, мой мальчик… – прошептала она.

На своего отца? Гидеон был озадачен. Старушка сразу понравилась ему, но эта таинственность раздражала.

– М-м-м… простите… Как вас зовут?

– Зовите меня Соррель. Думаю, пока вам будет проще звать меня по имени.

Улыбка у нее была такая теплая, что Гидеону показалось, что он защищен ото всех бед на свете. Однако он твердо решил во всем разобраться.

– Мне почему-то кажется, что я вас знаю. Но, если честно, не помню, почему. Может, вы объясните, что случилось… – он покосился на Лаурин. – Нам… Э-э-э… то есть… мне сказали, что вы очень тяжело больны и хотели встретиться со мной перед… э-э-э… смертью. Теперь я не знаю, что и думать. У меня нет родных, и я первый раз слышу, что у меня есть сестра… Не знаю, почему почтенный Гэлбрит привез нас сюда, почему вы приветствуете нас так, словно мы должны друг друга знать…

– Я все объясню. Но вы проделали такой долгий путь, замерзли… и, наверно, проголодались. Может быть, сначала поужинаете? Я специально для вас готовила.

Гидеон разглядывал старушку. Ее волосы напоминали цветом серебро и были аккуратно собраны на затылке. Круглое личико сияло добротой и покоем; казалось, оно никогда не выражало ничего, кроме радости и готовности помочь если не делом, то словом, – как и карие глаза, в уголках которых все еще блестели слезы. Наверно, ей лет сто. Несмотря на свою полноту, она выглядела хрупкой, почти беззащитной, но не больной. В конце концов, что ему терять? Почему бы не полакомиться горячей похлебкой после шести дней на вяленом мясе и сухом хлебе? Соррель сама сказала, что все объяснит потом. Гидеон улыбнулся и встал, предлагая свою помощь.

Лаурин устроилась на другом конце стола. Она тоже проголодалась, устала, а ярость только отнимала у нее силы. Маленькая старушка, похоже, не желала им зла – наоборот, стремилась окружить своих гостей заботой. Наконец, Лаурин тоже решила, что не стоит пренебрегать гостеприимством. Этот Гидеон, решила она – один из тех омерзительно правильных мальчиков, которых так много среди ференианцев. Только посмотрите, с какой радостью он участвует в этом фарсе… Однако в глубине души Лаурин понимала, что юный послушник ведет себя куда более достойно, чем она сама. Матери-Настоятельнице такое не понравится. Вот-вот, теперь помогает этой мнимой бабушке накрывать на стол. А он симпатичный, внезапно поняла Лаурин. И это тоже не понравится Настоятельнице. У нее насчет Лаурин уже есть планы – главное, чтобы она поскорее приняла постриг. И тогда Лаурин уже никуда не денется. Ладно… Девочка заставила себя не думать о монастыре. Хватит с нее нынешних сложностей.

Ужин оказался восхитительным. Ни Гидеон, ни Лаурин еще не пробовали такой похлебки, и мальчик не преминул сказать Соррели все подобающие слова благодарности. Жаркое было сочным, а домашний хлеб вообще выше всяких похвал – с этим не могла поспорить даже Лаурин. Дети уплетали за обе щеки, а старушка улыбалась и смотрела на них. Наконец, на столе появился горячий пирог с фруктами и кувшин густых сливок, какие можно отведать только в деревне.

Наслаждаясь едой, ребята не заметили, каким зорким стал взгляд Соррель. Она, в отличие от своих гостей, не упускала ничего.

Гидеон – вылитый отец, по крайней мере на вид. В девочке кипит сила. Эта сила пока таится под спудом – совсем как у матери, Элиссандры Квин. Малышку трудно назвать красавицей, но со временем… Стоит ей немного похудеть, и каждый узнает изысканные черты Элиссы.

Соррель сосредоточилась и представила, как касается разума мальчика. Гидеон, только что увлеченно поедающий пирог, перестал жевать, улыбнулся. Улыбка стала рассеянной, потом встревоженной… О да, он почувствовал, даже вдали от Таллинора… Хороший знак. Что же касается Лаурин, то Соррель могла лишь ощущать ее силу. Девочка заслонила свой разум щитом, даже не осознавая этого. Прекрасно. Пожалуй, не следует продолжать, чтобы не повредить деткам. Тем временем мальчик и девочка негромко беседовали. Гидеон рассказывал про Ференианский орден, Лаурин – про Гиртон. Соррель решила, что им надо немного успокоиться. Как раз пора убирать со стола. Их последние спокойные минуты…

Старушка задумчиво покачала головой, и Гидеон сразу это заметил. У мальчика был зоркий глаз.

– Я могу вам помочь, Соррель?

– Не надо, мой мальчик. Посиди у огня и поговори с Лаурин. Я сама приберусь, а потом присоединюсь к вам.

Лаурин уже устроилась у очага, точно кошка, и наслаждалась теплом. Гидеон предпочел кресло напротив, старое, но уютное.

– Что ты об этом думаешь? – шепнул он, кивком указав на Соррель, которая сейчас стояла к ним спиной.

– Не знаю, что и думать, – язвительно отозвалась девочка. Что мы здесь делаем? Кто ты такой? И кто она? Пламя преисподней…

Гидеон укоризненно зацокал языком, однако крепкое словцо в ее устах произвело на него неизгладимое впечатление. Да у старого аббата Маггериджа пальцы бы в тапочках скрутило!

– Согласен. Все это так странно, непонятно… Но мне кажется, что эта Соррель – вполне безобидная старушка. В любом случае, нам деваться некуда. Давай послушаем, что она скажет, а утром решим, как быть дальше.

– А вдруг она подсыпет нам сонного порошка в чай, а потом закопает в лесу? Откуда ты знаешь?

Гидеон внезапно понял, что у его собеседницы очень красивые глаза. И вообще она прехорошенькая, хотя и полновата… Может быть, его позабавила эта мысль, а может быть, слова Лаурин, но он от души рассмеялся.

– Смех в старом тихом доме… Какое чудо, – тихо проговорила Соррель. Никто не заметил, как она подошла к очагу.

Гидеон скорчил гримасу, словно его застали за каким-то непристойным занятием, а Лаурин захихикала. Мальчик уже начинал ей нравиться.

Поудобнее устроившись в кресле, Соррель протянула Лаурин подушку. Старушка держала в обеих ладонях кружку с травяным чаем, и вид у нее был торжественный.

– Этой ночью я должна вам многое объяснить, – казалось, она произносит речь или читает священный текст. – Рассказ будет долгим. Заклинаю вас: выслушайте все до конца и не перебивайте. От того, как внимательно вы будете слушать, может зависеть ваша жизнь. Это будет для вас настоящим испытанием. Может быть, вы услышите что-то такое, что вас напугает. Но ничего не бойтесь. Яздесь для того, чтобы вас защищать.

Она многозначительно смолкла и посмотрела на детей, которые таращились на нее, совершенно потрясенные.

– А теперь слушайте.

В очаге плясали языки пламени, дождь выбивал по окнам свою мерную дробь. Пока Соррель не закончила свою историю, ни Гидеон, ни Лаурин не произнесли ни слова.

Наконец все смолкло, лишь уныло капала вода с крыши да выл ветер, – когда успел кончиться дождь? Прошло много времени, однако Гидеону больше не хотелось спать. Он был смущен, озадачен и взбудоражен. Все это слишком невероятно, чтобы быть правдой, но почему старушка говорит так уверенно?..

Лаурин первой нарушила молчание.

– Вы хотите, чтобы мы вам поверили и считали себя братом и сестрой? Вы хотите, чтобы мы поверили, будто мы родились в другом мире и что наши родители способны творить волшебство? И что вы тоже умеете творить волшебство и нас сюда доставили?

Старушка кивнула, и Лаурин почувствовала, как по спине пробегает холодок. Как она ненавидит эту Соррель! Ни одному слову из ее рассказа нельзя верить… но тогда откуда старушка знает все сомнения Лаурин, все ее страхи? Откуда знает, что она всем чужая, что ей нужна семья, что она отчаянно желает знать, кто она такая и почему ее бросили совсем маленькой? После этого даже разговоры о другом мире начинали походить на правду. Лаурин не хотела себе в этом признаваться, но ей стало легче. И вовсе она не странная. Она просто-напросто не имеет ничего общего с Гиртонским монастырем.

– Вы сумасшедшая? – холодно спросила девочка.

– Мне бы хотелось быть сумасшедшей, Лаурин. Тогда ты могла бы снова переписывать свои рукописи, а Гидеон – бороться за голубую ленту, которая ему так нужна… и получить ее. И мы бы все зажили по-прежнему. Если бы я была сумасшедшей, мне не пришлось бы думать об испытании, которое ждет нас.

– «Нас»! – Лаурин почти кричала. – Вы говорите так, словно у меня нет выбора!

– Выбора нет ни у вас, ни у меня, моя девочка. Ваш отец зовет вас домой.

– Отец! это слово прозвучало, как плевок. – У меня нет отца, почтенная. Иначе он был бы рядом и не отказался бы от меня.

Спокойствие Соррель только распаляло ее.

– У него не было выбора, Лаурин. Мы попали бы в руки Инквизитора Гота и погибли, но мне удалось перенести вас в безопасное место.

Гидеон решил вмешаться. Лаурин вполне могла ударить старушку или… Он уже представил, как его сестра с воплем выбегает в ночную темень. Девочку трясло от ярости, готовой вот-вот выплеснуться наружу.

– Лаурин…

– Что? – она резко обернулась. Это был вызов: – что, братишка, сумеешь меня утихомирить?

– Давай попросим Соррель доказать, что это правда, – тихо проговорил он, стараясь не глядеть на старушку. Он видел только прекрасные глаза Лаурин, слышал, как она тяжело переводит дух. – Пусть что-нибудь покажет – что-нибудь такое, чтобы мы поверили, что эта история про нас. Согласен: она больше напоминает глупую сказку. Но мне почему-то кажется, что Соррель – никакая не сумасшедшая. По правде говоря, мне в монастыре всегда было немного неуютно. Как будто я носил чужую одежду. Да, я был там счастлив. Но что-то мне говорит, что Соррели надо доверять. Я упираюсь, но ничего не могу поделать: мне очень хочется в это поверить.

Лаурин была готова сорваться. Она посмотрела на Соррель, снова ни Гидеона – так, словно желала испепелить их взглядом.

– Ты хоть слышишь, что говоришь? Только этим вечером ты строил глазки девице, которая подает эль в трактире. А теперь готов… отправиться в иной мир? Ты такой же сумасшедший, как и она, Гидеон.

Она помрачнела, но Гидеон был этому рад. Конечно, Лаурин очень не по нраву его слова, но она готова слушать. Надо только подождать. Соррель, кажется, задремала, хотя мальчик догадывался, что это не так.

Наконец Лаурин подняла глаза и посмотрела на него.

– Согласна. Пусть докажет.

Гидеон улыбнулся, но его сестра быстро отвела глаза.

– Соррель… Лаурин согласилась. Докажи нам, что мы – брат и сестра. Покажи, что связывает нас с твоей историей о Торкине и Элиссе.

Старушка открыла глаза и с нежностью посмотрела на Гидеона и Лаурин.

– Гидеон, скажи мне, что ты взял с собой, не считая одежды.

Вопрос был такой странный, что мальчик растерялся. Он заморгал, не понимая, о чем идет речь, и передернул плечами.

– Ну… угольный карандаш, новую пачку бумаги… больше ничего. Я не брал ничего лишнего, Соррель, – ответил он, почему-то чувствуя себя виноватым.

– Подумай получше. А пока ты думаешь, я задам тот же вопрос Лаурин.

Девочка фыркнула.

– Явзяла только сменное платье и книгу стихов, которые не собираюсь читать. Вы проиграли, Соррель.

Гидеон напряженно думал, и тут его рука сама коснулась волос. Шишка… он ударился, когда полез под кровать за бумагой…

И он вспомнил про камень.

– Не знаю, насколько это важно, Соррель, но я взял с собой вот это, – мальчик сунул руку в карман и достал свое сокровище. Шарик снова был теплым, а разноцветные переливы, казалось, стали ярче и словно наполняли камень.

– О-о! – воскликнула Лаурин… и тут же пожалела об этом, потому что Соррель и Гидеон повернулись к ней.

– А ты, Лаурин? – с улыбкой спросила старушка и кивнула.

Наверно, этого не стоило делать, но Лаурин сунула руку в карман и вытащила свой шарик. Ни разу за время жизни в монастыре она не помнила, чтобы он был таким теплым, а цвета так сияли.

Гидеон таращился на шарик Лаурин, а она – на его. Мальчик не мог поверить своим глазам. Камень был единственной вещью, которая была при нем с детства, а может быть, и с тех пор как он родился. Кажется, он никогда не расставался с камушком, словно тот и впрямь приносил удачу. Вещь, которая ни на что не похожа, и другой такой нет и не должно быть во всем мире! Однако у девочки оказался точно такой же камень.

Лаурин тоже была не на шутку озадачена.

– Мне говорили, что он был вшит в мою одежду, когда меня привезли в монастырь.

Она нарочно не сказала, куда именно был вшит камень. Так она поймает старую ведьму в ловушку.

Соррель улыбнулась, как человек, вспомнивший что-то приятное.

– Да моя девочка. Явшила его в одну из твоих рукавичек. Ты говорила, что если сможешь держаться за него, если он будет у тебя, ты сможешь всю дорогу не плакать.

Еще несколько минут Лаурин думала, что не могла бы сильнее ненавидеть старуху. Оказывается, это было возможно. Внезапно она внезапно вспомнила, как стояла на оледеневшей дороге, как пронизывающий ветер задувал ей под плащ, как она цеплялась за бабушку и умоляла не бросать ее. Десять лет она не вспоминала об этом, загнав мучительное воспоминание в самый дальний угол памяти и не позволяя ему возвращаться. Только что она поклялась бы чем угодно, что никогда в жизни не видела Соррель, но теперь все вспомнила, и это было ужасно.

Гидеон переживал нечто подобное. Пока Соррель рассказывала Лаурин про ее камень, он внезапно вспомнил малышку, с которой когда-то играл. Девочку. Живую, толстощекую, смешную девочку, которая каждый день обнимала его и твердила, как любит его. Как можно было такое забыть? Почему он забыл? Это была его сестренка. Он стоял у обочины дороги, а его сестренка плакала. Они прощались. Ему тоже предстояло уехать, его тоже отправляли в монастырь, но его наставник должен был приехать чуть позже. Да, теперь он все вспомнил – так, словно это было вчера. У мальчика вдруг перехватило дыхание.

– Лаурин… я… я тебя помню.

– Нет! – закричала она. – Не может быть! Ты мне не брат!

– Вы брат и сестра, – Соррель явно не шутила, исчезла даже ее добродушная улыбка. – Вы родились один за другим. Ты появился первым, Гидеон, и Торкин Гинт, твой отец, держал тебя на руках и плакал. Тогда он дал тебе имя. А потом родилась ты, Лаурин. И это было как чудо, дарованное богами. Он сказал, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее, чем ты.

Лаурин с трудом сглотнула. Многих ее ровесниц уже называли «хорошенькими» а ей никто не говорил даже такого. И вот Соррель утверждает, что отец, о котором Лаурин столько мечтала, считает ее самым прекрасным, что есть на свете…

Старушка словно услышала ее мысли.

– Знаешь, Лаурин, твоя мать – она как куколка. Хрупкая, восхитительная фарфоровая куколка, а ты, когда родилась, была очень на нее похожа.

Это было слишком. Лаурин всхлипнула. Гидеон потянулся к сестренке, обнял ее и крепко прижал к себе. Он тоже плакал. Нет, подумала Лаурин. Такого никогда не бывало и никогда не будет. У нее есть семья. Ее называют красивой. Ее обнимает и утешает родной брат.

Соррель решила, что позволит им выплакаться. Еще бы: такое потрясение! Она до смерти боялась за этих детей, но знала: им хватит сил, чтобы пережить все испытания, которые их ждут. Она чувствовала их силу. И непременно расскажет им все, что еще не рассказала… как только они будут в состоянии слушать.

Наконец она увидела две пары покрасневших от слез глаз.

– Я не закончила, – сказала Соррель и с облегчением увидела, как брат и сестра кивнули, хотя и неохотно. – В тот страшный и чудесный день, когда вы родились, ваш отец даже представить себе не мог, куда я с вами отправлюсь. Ему оставалось только довериться мне. Все, что он мог сделать, чтобы не потерять вас навсегда, – это передать для вас три эти камня.

– Три? – переспросил Гидеон. Соррель кивнула.

– Третий я тоже сохранила, Гидеон. Не беспокойся.

Лаурин покрепче прижалась к брату и с мольбой посмотрела на Соррель.

– Думаю, ваш отец решил, что мы просто уедем куда-нибудь подальше, чтобы Инквизитор Гот не нашел вас. Спасаясь, вы спасали не только себя, но и вашу мать… а может быть, и отца.

Соррель умолкла, ожидая неизбежного вопроса.

– И мама согласилась? – спросила Лаурин.

– Ваша мать истекала кровью. Она должна была умереть, а вы бы умерли вместе с ней, но тут подоспела помощь. Мы воззвали к богу лесов Дармуду Корилу, и он исцелил вашу мать с помощью волшебства. Она погрузилась в глубокий сон, и вскоре вы появились на свет. Бедняжка Элисса так об этом и не узнала. И, наверно, до сих пор не знает.

Гидеон и Лаурин, казалось, были потрясены, но Соррель ошибалась, решив, что их ошеломила последняя новость.

– Наша мать жива? – прошептал Гидеон.

– Да. И ваш отец тоже.

– А откуда вы знаете?

– Ваша мать жива, потому что Дармуд Корил спас ее жизнь. И если она умрет, я почувствую. А ваш отец… Откуда я знаю, что он жив? Это она мне сказала.

И Соррель кивком указала в сторону очага.

Гидеон и Лаурин обернулись и увидели прозрачную серебристо-зеленую фигурку женщины, которая покачивалась в воздухе. На губах женщины играла печальная улыбка. Как и надеялась Соррель, дети совершенно не испугались и лишь удивлено разглядывали призрачную гостью.

– Ее зовут Ярго. Это посланница вашего отца. Ей понадобилось немало времени, чтобы разыскать вас. С тех пор, как отец отправил ее на поиски, в Таллиноре прошло несколько лет…

Соррель поняла, что должна кое-что объяснить.

– В разных мирах время течет по-разному. Надеюсь, я не ошиблась в расчетах. Пока в Таллиноре проходит год, здесь пролетает два с половиной. Вам скоро исполнится пятнадцать, но вы покинули Таллинор всего шесть лет назад. И одному Свету известно, что произошло после того, как Ярго покинула вашего отца. Поэтому нам нужно спешить. Если отец отправил к вам посланницу, значит, уже приступил к выполнению своего замысла. Конечно, он мог попасть в беду, но может быть, просто ждет вас.

Вот оно. Соррель внимательно следила за детьми, пытаясь понять их чувства.

– Мы отправляемся туда? – мечтательно спросил Гидеон.

– Мы должны туда отправиться, – сказала Соррель, стараясь говорить ровно.

– Чтобы снова встретиться с нашими родителями? – уточнила Лаурин.

– Так и было задумано.

– А как она нас нашла? – Гидеон не мог отвести глаз от Ярго, которая по-прежнему молча покачивалась в воздухе.

– Ее вел зов Камней Ордольта. Пусть она сама все объяснит.

Улыбаясь, Ярго подплыла поближе. К ее радости, ни мальчик, ни девочка не отшатнулись, а Гидеон даже протянул руку, чтобы коснуться ее. Жаль, что это было невозможно… Мальчик так хорош собой – вылитый отец. Наверно, именно таким был Тор в том возрасте, когда мальчики становятся мужчинами.

– Япроделала долгий пусть, чтобы найти вас. Ваш отец не знал, где вас искать, но меня направляла Хранительница Лисе. Он просил найти вас как можно скорее и передать вам, что он ждет вас и хочет как можно скорее вас видеть. Мы должны отправляться в Таллинор.

– И все? – уточнила Лаурин, эхом повторяя мысли Гидеона.

– Она – только посланница, – произнесла Соррель, зная, что Ярго не сможет ответить на этот вопрос. – Если Торкин Гинт зовет вас, значит, вы ему нужны. Таллинор в опасности. Помните, я рассказывала вам о Паладинах? Возможно, Десятый уже пал. Если это так, времени осталось совсем мало. Как я понимаю, – осторожно добавила она, – вы оба почувствовали, когда горный карлик Фиггис сдался? Вы оба лишились чувств: ты, Гидеон – у себя в монастыре, а ты, Лаурин – в зале для переписывания рукописей. Как я понимаю, это произошло одновременно, и неспроста. Сердце Лесов дотянулось до вас и дало вам знать об этой беде.

Ерунда. Бессмыслица. Гидеон и Лаурин подумали об этом одновременно, хотя ничего не сказали.

– И как мы вернемся в Таллинор? – спросил мальчик – так, словно спрашивал о чем-то совершенно обычном.

– Нас перенесет туда Ярго, – в тон ему ответила Соррель, но ничего пояснять не стала.

– А монастырь? У меня скоро начнутся Испытания, я должен получить голубую ленту. Долго мы будем путешествовать?

Соррель вздохнула.

– Мне нелегко говорить тебе об этом, Гидеон… а тебе, наверно, будет еще труднее это принять…

Она смолкла, но мальчик даже не моргнул.

– Голубая лента и монастырь теперь в прошлом. Как и все, что было у тебя до этого мгновения. Ваша судьба ждет вас в Таллиноре… Вы оба оттуда.

Лаурин оживилась. Она снова взяла себя в руки, и голос ее звучал спокойно и ровно.

– Значит, мы должны забыть все, к чему привыкли… еще раз. Вы это хотите сказать?

– Да – Соррель кивнула. – Мне очень жаль. Все, что происходило до этой ночи, до этого мгновенья, делалось с одной целью: спасти вам жизнь. Ваша жизнь бесценна. Чтобы встретить свою судьбу, вы должны вернуться в Таллинор живыми и невредимыми.

Дети переглянулись. Кажется, они подали друг другу какой-то знак, но Соррель этого не поняла. Скорее всего, им хотелось поговорить наедине, поэтому она извинилась и ушла собирать вещи.

Однако когда она покинула комнату, Гидеон и Лаурин поняли, что не в силах произнести ни слова. То, что здесь произошло, просто не укладывалось в голове.

Ярго пришла на выручку.

– Хотите, я расскажу вам про вашего отца?

Брат и сестра обернулись. Они не ожидали подобного предложения. Теперь голос женщины-призрака уже не был сонным, в нем появилась беспечность, а его переливы напоминали звон стеклянных нитей на ветру.

– Конечно, – откликнулся Гидеон. Он был рад, что разговор наконец-то начался.

И Ярго рассказала. Пока Соррель копошилась в своей кухоньке, напевая себе под нос, Ярго рассказывала детям все, что могла рассказать об их отце – таком рослом статном, самом красивом из всех жителей Таллинора. Лаурин не удержалась и прыснула.

– Ты говоришь так, словно потеряла голову, Ярго.

– Так и есть. Я люблю его всем сердцем… – она услышала печаль в своем голосе и поспешила сменить тему. – Я говорила, что у него есть ручная птица?

Увидев, как они качают головами, она рассмеялась.

– О, это великолепный сокол. Его зовут Клут, и он умеет творить волшебство… хотя я толком не пойму, как ему это удается. Я знаю только, что он – один из десяти Паладинов, защитник вашего отца.

Кажется, Гидеон не слышал ее последних слов. Он напряженно размышлял.

– Ярго, ты думаешь, что мы непременно должны вернуться вместе с тобой?

– Я знаю, что ваш отец очень любит вас, Гидеон, – строго ответила посланница. – Поэтому я уверена: без крайней надобности он никогда не стал бы просить вас вернуться. Он никогда бы не стал подвергать вас опасности ради собственной прихоти.

Тут в комнату на цыпочках вошла Соррель, и Ярго замолчала. Старушка торжественно посмотрела на нее, потом на детей. Гидеон снова переглянулся с Лаурин, взял сестру за руку и коснулся губами ее запястья.

– Если Лаурин согласна, мы отправимся в Таллинор.

Лаурин стало страшно. Теперь ей придется решать за двоих, а она совершенно этого не хотела. Но Гидеон смотрел ей прямо в глаза. Какие они у него удивительные – огромные, темно-голубые… Что он пытается ей сказать? Девочка прижала его руку к своим губам – так ее учили выражать почтение.

– Сомневаюсь, что у нас есть выбор. И я терпеть не могу переписывать рукописи! Так что я согласна.

Если бы у Соррели упала с плеч настоящая гора, она бы не почувствовала бы такого облегчения.

– Спасибо вам… – она на миг смолкла и подошла к сундуку, который стоял в углу комнаты. – Вам надо переодеться. Я приготовила вам одежду. Каждые полгода я ее перешиваю. Извините, если будет не очень хорошо сидеть, но никто этого не заметит. Обещаю.

Дети с опаской приблизились к сундуку и заглянули внутрь. Сначала Соррель достала темно-коричневые брюки и светлую рубашку для Гидеона. Лаурин она вручила юбку с поясом, что было очень кстати, а к ней – свободную блузку, стягивающуюся шнурком у горла.

– Какое там сейчас время года, Ярго? – спросила Соррель.

– Мы прибудем ранней весной, – сказала посланница.

– Значит, это нам тоже пригодится, – откликнулась старушка и вручила Гидеону толстую шерстяную куртку, а его сестре – теплую вязаную шаль.

– О чем я совсем не жалею, так это о своем балахоне, – заметила Лаурин. – Он так кусался!

Гидеону нравилось, как она улыбается. Стоит ей улыбнуться, и она становится такой хорошенькой! Он подумывал сказать это сестре, но Соррель уже вела Лаурин в другую комнату. Гидеону пришлось переодеваться на сундуке. Много времени это не заняло. Очень неплохо, нигде не жмет.

Ярго наблюдала за ним и наслаждалась. Двигается совсем как отец… И это сходство еще заметнее, когда на нем нет одежды. Посланница улыбнулась про себя и подумала, станет ли Хранительница бранить ее за столь неприличное поведение. Тут старушка с девочкой вернулись, дети взглянули друг на друга и расхохотались – так заразительно, что Соррель улыбнулась.

– Не берите с собой ничего, что связывает вас с этим миром, – проговорила старушка. – Хорошо проверьте карманы.

– А наши камни? – уточнил Гидеон.

– Ах, да… их надо взять обязательно. Но больше ничего.

Лаурин перевела дух. Она все еще не могла поверить, что все это происходит на самом деле. И чего ради она ввязалась в эту безумную историю? Гидеон чувствовал ее беспокойство. По правде говоря, он испытывал те же чувства.

– Готовы? – спросила Ярго.

Трое путешественников кивнули и сплели руки.