22

Впервые я увидел тебя сидящей в углу студенческого центра. Тогда ты меня не заметила, хотя я должен был выделяться: единственный костюм среди толпы студентов. Ты была в окружении подруг и хохотала так, что приходилось вытирать слезы. Я взял кофе и сел за соседний столик, где просматривал газеты и прислушивался к вашей перепалке, непостижимым образом менявшей тему разговора, как это часто бывает, когда между собой говорят женщины. В конце концов я отложил газету и начал просто следить за тобой. Я понял, что все вы учитесь на факультете искусств, причем на выпускном курсе. Об этом можно было догадаться по непринужденной уверенности, с какой ты главенствовала в этом баре, перекрикивалась с друзьями через всю комнату и смеялась, не задумываясь, что о тебе могут подумать. Тогда же я узнал, как тебя зовут. Дженна. Услышав это, я был слегка разочарован. Твои шикарные волосы и бледная кожа напоминали женщин с картин дорафаэлевского периода, и мое воображение подсказывало что-то более классическое. Аурелия, возможно, или Элеонор. Тем не менее в этой группе ты, безусловно, была самой привлекательной. Все остальные были слишком нахальными, слишком очевидными. Похоже, ты была с ними одного возраста — по крайней мере, лет на пятнадцать младше меня, — но была в тебе какая-то зрелость, заметная по твоему лицу уже тогда. Ты осмотрелась по сторонам, словно искала кого-то, и я улыбнулся тебе, но ты этого не заметила, а уже через несколько минут мне пришлось бежать на свою лекцию.

Меня пригласили прочесть здесь шесть лекций, и я согласился — это было частью программы по приобщению колледжа к бизнес-подходу. Читать эти лекции были довольно легко: студенты на них либо наполовину спали, либо, наоборот, были ужасно внимательными, чтобы не пропустить ни одного моего слова о предпринимательстве. Неплохо, как для человека, который никогда даже не ходил в колледж. Хотя это был довольно странный бизнес-курс: слушатели — сплошь только девушки, и я не мог не заметить, как они переглядывались между собой, когда я в первый день вошел в аудиторию. Думаю, я представлял для них что-то новенькое — постарше, чем мальчики в коридорах, но помладше, чем профессора и местные преподаватели. Мои костюмы были сшиты на заказ, рубашки сидели прекрасно, на рукавах поблескивали серебряные запонки. В волосах моих не было заметно седины — тогда, по крайней мере, — а под пиджаком не прятался животик, столь привычный для мужчин среднего возраста.

Во время лекций я иногда делал паузу прямо посреди фразы и останавливал взгляд на одной из девушек — каждую неделю это был кто-то другой. Они всегда краснели, улыбались в ответ и отводили глаза в сторону, после чего я продолжал рассказывать. Мне нравилось наблюдать, какие причины они выдумывали, чтобы задержаться в аудитории, и лезли вон из кожи, чтобы перехватить меня, пока я не собрал книги и не ушел. Я садился на край стола и, опираясь на одну руку, подавался вперед, чтобы расслышать их вопросы, а потом следил, как в глазах их тает искра надежды, когда они понимали, что я не приглашу их на свидание. Они были мне неинтересны. В отличие от тебя.

Через неделю ты снова оказалась там же со своими подругами, и, когда я проходил мимо вашего столика, ты посмотрела на меня и улыбнулась. Улыбнулась не просто из вежливости — это была широкая улыбка, коснувшаяся твоих глаз. На тебе были свободно болтавшиеся на бедрах мешковатые армейские брюки и ярко-голубой топик, из-под которого выглядывали бретельки и кружевная кайма черного бюстгальтера. Между ними просматривалась узкая полоска гладкого загорелого живота, и я еще подумал, знаешь ли ты об этом, и если знаешь, то почему это тебя не волнует.

Разговор перешел от курсовой работы на отношения. С мальчиками, я полагаю, хотя вы называли их мужчинами. Подруги твои говорили приглушенными голосами, так что мне приходилось напрягаться, прислушиваясь, и я максимально сконцентрировался, чтобы услышать твою партию в этом отчете о связях на одну ночь и беспечных флиртах. Но я оценил тебя правильно, и все, что мне удалось услышать от тебя, — это взрывы смеха и добродушное подкалывание в адрес подруг. Ты была не такая, как они все.

Всю ту неделю я думал о тебе. Во время обеденного перерыва я пошел прогуляться по территории студенческого городка в надежде натолкнуться на тебя. Я увидел одну из твоих подруг — такую высокую, с крашеными волосами, — и шел за ней некоторое время, но она исчезла в библиотеке, и я не мог последовать за ней туда, чтобы посмотреть, не встретилась ли она с тобой там.

В день своей четвертой лекции я приехал рано и был вознагражден за свои старания тем, что увидел тебя, сидевшую в одиночестве за тем же столиком, что и в предыдущие два раза. Ты читала письмо, и я понял, что ты плачешь. Макияж под глазами расплылся, и — хоть ты в это никогда бы не поверила — в таком виде ты была гораздо более красивой. Я взял кофе и подсел к тебе за столик.

— Не возражаете?

Ты сунула письмо в сумочку.

— Валяйте.

— Мне кажется, я уже видел вас здесь, — сказал я, усаживаясь напротив тебя.

— Неужели? Простите, но я вас не помню.

Меня раздражало, что у тебя такая короткая память, но ты была расстроена и, вероятно, мыслила не слишком четко.

— В настоящее время я читаю у вас лекции.

Я еще раньше уяснил для себя, что принадлежность к преподавательскому составу представляет для студентов дополнительную привлекательность. Я так и не понял, было ли это связано с потенциальной возможностью «замолвить словечко» где нужно или просто срабатывал контраст с парнями-студентами, но до сих пор это работало безотказно.

— Правда? — Глаза твои вспыхнули. — А по какому предмету?

— Бизнес-курс.

— А-а…

Искра интереса погасла, и я почувствовал приступ негодования, что ты могла так быстро сбросить со счетов настолько важный предмет. В конце концов, твое искусство вряд ли способно прокормить и одеть семью или восстановить город.

— А чем вы вообще занимаетесь, когда не читаете лекций? — спросила ты.

Не имеет значения, что ты при этом думала на самом деле, но для меня вдруг стало очень важно произвести на тебя впечатление.

— Мне принадлежит компания по производству программного обеспечения, — сказал я. — Мы продаем свои программы по всему миру.

Я не упомянул Дуга, владельца шестидесяти процентов фирмы против моих сорока, и не уточнил, что «по всему миру» на данный момент означает «еще и в Ирландию». Наш бизнес развивался: я не сказал тебе ничего такого, чего не сказал нашему менеджеру в банке по поводу последней заявки на кредит.

— Вы с выпускного курса, верно? — сменил я тему.

Ты кивнула.

— Я занимаюсь…

Я предостерегающе поднял руку.

— Постойте, не говорите, дайте я угадаю.

Эта игра тебе понравилась, и ты засмеялась, а я сделал вид, что напряженно думаю, оглядывая твое полосатое платье из лайкры и подвязанные косынкой волосы. Тогда ты была полнее, и твоя округлая грудь туго натягивала ткань платья спереди. Я мог различить на ней выступающие соски и думал: светлые они у тебя или темные?

— Вы с факультета искусств, — наконец сказал я.

— Да! — Ты выглядела пораженной. — Как вы догадались?

— Вы выглядите как художница, — заявил я, как будто это было очевидно.

Ты тогда ничего не ответила, но на твоих скулах появилось два розовых пятна, и ты не смогла сдержать улыбку, расползавшуюся по лицу.

— Иен Петерсен.

Протянув руку, я пожал твою ладонь, ощутив под пальцами прохладу кожи и задержав это рукопожатие на мгновение дольше, чем было необходимо.

— Дженна Грей.

— Дженна… — повторил я. — Какое необычное имя! Наверное, сокращенное от чего-то?

— От Дженнифер. Но никто и никогда не называл меня иначе, кроме как просто Дженна.

Ты беспечно усмехнулась. Последние следы слез исчезли, а с ними и твоя уязвимость, которую я находил такой интригующей.

— Я не мог не заметить, что вы чем-то расстроены. — Я кивнул в сторону письма, торчащего из твоей сумочки. — Узнали плохие новости?

Твое лицо мгновенно стало мрачным.

— Это от моего отца.

Я промолчал. Просто немного наклонил голову и ждал. Женщины редко нуждаются в особом приглашении, чтобы поговорить о своих проблемах, и ты не стала исключением.

— Он ушел от нас, когда мне было пятнадцать, и с тех пор я его не видела. В прошлом месяце я разыскала отца и написала ему, но он не хочет меня знать. Пишет, что у него новая семья и что мы «должны оставить свое прошлое в прошлом».

Ты пальцами показала в воздухе кавычки и произнесла все это саркастическим тоном, который не мог скрыть горечи, сквозившей в твоем голосе.

— Это ужасно, — сказал я. — Не могу представить себе человека, который не хотел бы вас видеть.

Ты тут же смягчилась и покраснела.

— Ему же хуже, — сказала ты, хотя глаза твои снова влажно блеснули, и опустила голову.

Я подался вперед.

— Можно я угощу вас кофе?

— Это было бы очень мило с вашей стороны.

Когда я вернулся к столику, к тебе уже подсела группка друзей. Двух девушек я узнал, но с ними был и третий — парень с длинными волосами и пирсингом в ушах. Они разобрали все стулья, и мне пришлось брать стул от соседнего столика, чтобы сесть вместе с вами. Я подал тебе кофе, ожидая, как ты объяснишь им, что мы с тобой только что говорили, однако ты только поблагодарила за кофе, после чего представила мне своих друзей, имена которых я тут же забыл.

Одна из твоих подруг задала мне вопрос, но я не мог оторвать глаз от тебя. В этот момент ты говорила длинноволосому парню что-то о каком-то назначении в конце года. На лоб тебе упала прядь волос, и ты нетерпеливым жестом заправила ее за ухо. Должно быть, ты почувствовала на себе мой взгляд, потому что обернулась в мою сторону. Твоя улыбка была извиняющейся, и я сразу же простил тебя за неучтивость твоих друзей.

Мой кофе остыл. Мне не хотелось уходить из-за стола первым и тем давать им возможность обсуждать меня, но до лекции оставалось всего несколько минут. Поэтому я встал и подождал, пока ты обратишь на меня внимание.

— Спасибо за кофе.

Я хотел спросить, можем ли мы увидеться снова, но как я мог сделать это перед твоими друзьями?

— Может, увидимся через неделю, — небрежно бросил я, словно это не имело для меня ни малейшего значения. Но ты уже отвернулась к друзьям, и, когда я уходил, в ушах у меня еще звенел твой смех.

Этот твой смех удержал меня от того, чтобы появиться здесь через неделю, а когда мы встретились через две недели, облегчение на твоем лице показало мне, что я сделал все правильно, выдержав эту паузу. На этот раз я уже не спрашивал у тебя разрешения подсесть: просто принес два кофе — тебе черный, с одной ложкой сахара.

— Вы запомнили, какой я пью кофе?!

Я пожал плечами, как будто это были сущие пустяки, хотя на самом деле я записал это в своем ежедневнике в тот же день, когда мы с тобой познакомились, как делаю это всегда.

На этот раз я постарался расспросить тебя, чтобы ты рассказала больше о себе, а потом следил, как ты распускаешься, словно листок, нашедший живительную влагу. Ты показала мне свои рисунки, а я, полистав твои грамотные, но неоригинальные работы, сказал, что ты исключительная. Когда пришли твои друзья, я был готов встать и принести для них стулья, но ты заявила им, что мы с тобой заняты; сказала, что присоединишься к ним позже. В тот момент все мои сомнения насчет тебя рассеялись, и я пристально смотрел на тебя, пока ты не выдержала и, густо покраснев, отвела глаза в сторону.

— На следующей неделе мы здесь уже не увидимся, — сказал я. — Сегодня моя последняя лекция.

Заметив, что на твоем лице мелькнуло разочарование, я был тронут.

Ты открыла рот, чтобы что-то сказать, но остановилась, а я просто ждал, получая наслаждение от этого ожидания. Я мог бы сам это предложить, однако предпочел услышать это от тебя.

— Может, мы могли бы сходить куда-нибудь вместе? — спросила ты.

Я задумался, как будто эта мысль не приходила мне в голову.

— Как насчет того, чтобы как-нибудь пообедать? В городе открылся новый французский ресторан — можно было бы опробовать его на выходные. Вы как?

Твой нескрываемый восторг был обворожителен. Я подумал о Марии и о том, с какой холодной индифферентностью она относилась ко всему: ничем ее не удивить, все в жизни ей наскучило. Раньше я не думал, что все дело в возрасте, но когда я увидел детскую радость на твоем лице при мысли об обеде в элегантном ресторане, то понял, что поступил правильно, найдя себе кого-то помоложе. Кого-то не настолько искушенного. Разумеется, я не считал тебя невинным младенцем, но ты, по крайней мере, еще не стала циничной и недоверчивой.

Я зашел за тобой в общежитие, игнорируя любопытные взгляды других студентов, проходивших мимо твоей двери, и был очень доволен, когда ты вышла ко мне в элегантном черном платье и плотных черных колготках на длинных стройных ногах.

Когда я открыл для тебя дверцу машины, ты вздрогнула от изумления.

— Я к такому могу привыкнуть.

— Ты выглядишь потрясающе, Дженнифер, — сказал я, и ты рассмеялась.

— Никто и никогда не называет меня Дженнифер.

— Но ты не возражаешь?

— Нет. Думаю, нет. Просто звучит забавно.

Ресторан не стоил тех восторженных отзывов, которые я о нем читал, но для тебя, похоже, это не имело значения. Ты заказала цыпленка с жареным картофелем, и я не удержался от комментария по поводу твоего выбора.

— Редко встретишь женщину, которая не переживает относительно того, чтобы поправиться.

Я улыбнулся, чтобы показать, что отношусь к этому без предубеждений.

— Я не сижу на диете, — сказала ты. — Жизнь слишком коротка.

Однако, съев густой соус на цыпленке, картошку ты все-таки оставила. Когда официант принес меню с десертами, я отослал его.

— Просто кофе, пожалуйста.

Я заметил твое разочарование, но все эти жирные пудинги были тебе явно ни к чему.

— Что будешь делать после окончания учебы? — спросил я.

Ты вздохнула.

— Еще не знаю. Когда-нибудь я хотела бы открыть свою галерею, но пока мне нужно просто найти работу.

— В качестве художницы?

— Если бы это было так просто! Я в основном-то скульптор и буду пытаться продать то, что делаю, но это означает, что нужно будет браться за любую работу, например заниматься отделкой баров или работать на полку, чтобы оплачивать счета. А закончится это тем, что, наверное, придется вернуться к матери.

— А вы с ней ладите?

Ты наморщила нос, как это часто делают дети.

— Не совсем. Мать очень близка с моей сестрой, а со мной практически никогда один на один не остается. Это она виновата в том, что отец ушел от нас, даже не попрощавшись.

Я налил нам еще по бокалу вина.

— И что она сделала?

— Просто выбросила его на улицу. Мне она сказала, что ей очень жаль, но ей тоже нужно жить своей жизнью, а так продолжаться больше не может. А после этого она даже отказывалась об этом говорить. Думаю, это самый эгоистичный поступок, с каким мне приходилось сталкиваться.

Я увидел боль в твоих глазах и, протянув руку через стол, положил ее на твою ладонь.

— Ты хочешь еще раз написать отцу?

Ты неистово замотала головой.

— В своем письме он совершенно ясно дал мне понять, что хочет, чтобы я оставила его в покое. Не знаю, что конкретно сделала мама, но это было достаточно плохо для него, чтобы больше не желать видеть никого из нас.

Наши пальцы осторожно сплелись, и я начал поглаживать гладкую кожу в ямочке между твоим большим пальцем и указательным.

— Как бы нам ни было жаль, — сказал я, — но родителей не выбирают.

— А у вас с родителями хорошие отношения?

— Они умерли.

Я повторял эту ложь так часто, что уже почти начал верить в нее. Впрочем, это могло быть и правдой — откуда мне было знать? После того как я уехал на юг, я ни разу не оставлял им своего нового адреса и очень сомневаюсь, что у них пропал сон после моего отъезда из дому.

— Простите.

Ты сжала мою руку, и в твоих глазах блеснула искра сочувствия.

Я почувствовал возбуждение и уставился в стол.

— Это было уже давно.

— Выходит, у нас с вами есть кое-что общее, — сказала ты и смело улыбнулась мне, показывая, что понимаешь меня, как ты тогда думала. — Нам обоим не хватает наших отцов.

Было неясно, преднамеренна ли с твоей стороны эта двусмысленность, — ты ошибалась в обоих случаях, — но я дал понять, что ты действуешь правильно в отношении меня.

— Забудь его, Дженнифер, — сказал я. — Ты не заслуживаешь такого отношения к себе. Тебе лучше поставить на нем крест.

Ты кивнула, но я видел, что ты мне не поверила. Тогда не поверила, по крайней мере.

Ты ожидала, что я провожу тебя до комнаты, но у меня не было ни малейшего желания сидеть в общежитии и пить дешевый кофе из дешевых кружек. Я мог бы повести тебя к себе, но там до сих пор оставались вещи Марии, вдобавок я знал, что ты откажешься. К тому же тут все было по-другому. Я не хотел просто разово переспать с тобой. Я хотел тебя.

Поэтому я проводил тебя до дверей.

— Оказывается, рыцари еще не окончательно перевелись, — пошутила ты.

Я галантно отвесил полупоклон, а когда ты рассмеялась, вдруг почувствовал абсурдное удовольствие оттого, что доставил тебе эту радость.

— Я никогда раньше никуда не ходила с настоящим джентльменом.

— Что ж, — сказал я и, взяв твою руку, на мгновение прижал ее к своим губам, — мы должны сделать так, чтобы это вошло у тебя в привычку.

Ты вспыхнула и прикусила губу. А потом слегка приподняла подбородок, приготовившись к тому, что сейчас я тебя поцелую.

— Спокойной ночи, — сказал я.

Я развернулся и пошел к машине, ни разу не обернувшись. Ты уже хотела меня — это было очевидно, — но все-таки ты хотела меня еще недостаточно.