— Ми, мэ, ма, мо, му! — запела стена Тима в шесть утра в понедельник.

— Ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и-ти-и!

— На мели мы лениво ловили налима, на мели мы лениво ловили линя, о любви не меня ли вы мило молили, но туманы лимана манили меня!

— ииииииииииИИИИИИИИИИИИИИиииииииии!

— О господи, — сказала я стене Тима через подушку в шесть утра в понедельник. — Умоляю, заткнись!

— Иаааиеуу, аауа, аи, — ответила мне стена: это Тим отрабатывал свои реплики, выбрасывая из них все согласные.

За окном стремительно темнело: надвигалась гроза со Среднего Запада, первая в этом году. Нарастающие громовые раскаты напоминали нечто вроде скрежетания мусорных баков по усыпанной гравием дорожке, или еще можно было подумать, что это Господь Бог грызет камни. Ветер тоже расшумелся, почти под стать грому, и я, как всегда, волновалась, как бы стекла не повылетали из прогнивших рам. Я хотела было включить музыку, чтобы снова уснуть, но решила, что шума вокруг уже и без того более чем достаточно.

Натянув старые джинсы и туристские ботинки, я три минуты, как психованная кошка, чесала спину об угол комода. Еще немного — и я бы разодрала себе кожу, и кто-нибудь подошел бы ко мне на улице и спросил, почему это кофта у меня на спине вся в крови. Я собралась на работу пораньше: нужно было доделать рекламные листовки о летнем читательском клубе и заодно оценить ущерб, нанесенный библиотеке Сарой-Энн, которая вчера сама закрывала детский отдел. Когда к семи часам я добралась до места, уже вовсю лил дождь и по земле были разбросаны отломанные ветром ветки. Войдя внутрь, я отряхнулась, вытерла ноги и заперла за собой дверь. Два часа я буду здесь совершенно одна.

Возможно, из-за полной тишины в то утро я особенно отчетливо примечала все мелкие подробности — тревожный знак, ведь, когда в книгах и фильмах внимание акцентируется на незначительных деталях, жди беды. Киногерой отпирает дверь своей квартиры, поднимает с пола почту, включает свет — и ты уже знаешь наверняка, что жить ему осталось не больше тридцати секунд. Словом, в то утро меня терзал бессознательный страх, как и всегда, когда я приходила в библиотеку раньше всех и находилась в здании совсем одна, так что единственными звуками, которые я услышала, были шорох бумаг у меня на столе и глухой стук, с которым падал в ящик тумбочки мой кошелек.

В темноте я села на стул и только спустя несколько мгновений встала, чтобы включить свет на нашем этаже — шесть выключателей, один за другим, театрально оживили все стены и выставочные стенды. Наверное, я двигалась не бесшумно — в тишине я всегда стараюсь как-то себя подбодрить: что-нибудь напеваю, насвистываю или издаю какие-нибудь звуки одними губами. Я вернулась за стол и опустилась обратно в мягкое крутящееся кресло, и в этот момент из глубины стеллажей с художественной литературой раздался звук, похожий на шелест сминаемой бумаги. У меня перехватило дыхание, и я с ногами вскочила на стул. В моей квартире только один раз завелась мышь, и тогда я была совершенно вне себя от мысли, что какая-то малявка вот так запросто захватила мое жилище. Я целую неделю допоздна засиживалась на работе, пока не убедилась, что мышь отравлена и ее больше нет. Итак, я вскочила на стул и хорошенько ударила по столу кулаком, чтобы спугнуть наглое существо. Я дотянулась ногой до тумбочки и несколько раз стукнула по ящикам, а потом прислушалась, не раздастся ли топот убегающих лап.

— Мисс Гулл? — послышался голос Иэна.

Я так привыкла к этому его оклику, что сначала посмотрела не туда, откуда доносился голос, а на то место, где обычно стоял Иэн — у меня перед столом. Не обнаружив его там, я ринулась в проход между стеллажами, спотыкаясь и напоминая себе, что грязные ругательства сейчас недопустимы.

Иэн сидел на корточках у высокой стойки с цветочными горшками, окруженный книгами и расстеленными на полу футболками и одеялами.

Он нервно хихикал и выглядел до смерти испуганным. Он снял очки и протер глаза.

— Пожалуйста, не рассказывайте, — взмолился он. — В смысле родителям. И полиции. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, простите меня!

Я опустилась рядом с ним на ковер и попыталась изобразить безмятежную улыбку и отсутствие энергичной мозговой работы.

— Хорошо.

Я ждала.

Иэн грыз джинсы у себя на коленке и раскачивался взад-вперед, но вроде бы не плакал.

— Смотрите! — вдруг сказал он, точнее, даже не сказал, а очень громко крикнул и закинул руку за спину. — Я сделал себе настоящую котомку!

Он вытащил длинную толстую палку, к концу которой было привязано что-то вроде свернутой в клубок фланелевой рубашки. Иэн протянул узелок мне — он оказался тяжелым.

— Что у тебя там?

Я пощупала комки, которыми была набита рубашка, и аккуратно положила палку на пол. Иэн развязал сверток.

Его дыхание стало ровным, и на лице появилась улыбка; он скрестил ноги и сел, прислонившись к полкам.

— Самое главное — зубная нить, — начал он и вынул нить из кучи вещей, которые обнаружились в свертке.

— Шампунь. Энергетические батончики. Правда, здорово, что я захватил энергетические батончики? В них есть чуть ли не все витамины!

Он показал мне пластмассовый стаканчик:

— Это для воды. И для чистки зубов. А вот мои лекарства. — И он помахал в воздухе ингалятором от астмы и пузырьком с таблетками. — Зубная щетка, зубная паста, пропуск в бассейн, носки.

Спокойно, нормальным голосом:

— Ты собираешься в бассейн?

— Нет. — Он едва не рассмеялся. — Это мое удостоверение личности на случай, если кому-нибудь оно понадобится.

— Очень дальновидно.

Утреннее солнце отражалось в его глазах, и от этого казалось, что они у него желтые, как две луны.

— А знаете, почему я не взял с собой никаких развлечений?

— Нет, не знаю.

— Потому что я шел сюда! Здесь ведь есть книги, и я могу тут что-нибудь писать, а еще я делал оригами. Простите, я ограбил шкаф с цветной бумагой. Смотрите!

Он полез куда-то к цветку, стоявшему у него за спиной, и достал бумажного журавлика. Все горшки были заполнены фигурками, сложенными из цветного картона и листов блокнота. В самом большом горшке Иэн устроил целую деревню с домами, людьми и деревьями. В других были семьи и животные, большие и маленькие, а многие мои растения расцвели яркими бумажными цветами, которые Иэн прицепил к листьям.

— А вот тут у меня авиакатастрофа, — сказал он и указал на горшок, в котором лежал, уткнувшись носом в землю, смятый бумажный самолетик, окруженный красными и оранжевыми треугольниками.

— Это вокруг огонь, — объяснил Иэн.

Он усадил журавлика на листья хлорофитума.

— Ну и ну, — произнесла я. — Выходит, ты здесь уже давно.

Иэн посмотрел на часы:

— Четырнадцать часов.

Следить за языком, никаких ругательств.

— Ты здесь ночевал?

— Понимаете, дело было вот как. Мои родители были очень заняты подготовкой встречи по изучению Библии, которая проходила у нас дома, и я просто взял и пришел сюда. А та другая женщина даже не стала тут ничего осматривать перед уходом, хотя я приготовился прятаться за разными шкафами, следуя за ней, так чтобы она меня не заметила. Потом я взял раскладушку в шкафу в той другой комнате, одеяла и принес все это сюда. Но когда я проснулся, то все убрал на место. И еще я полил цветы.

— Спасибо.

— А то вы потом стали бы их поливать, и все оригами промокли бы.

Иэн снова связал концы своей котомки, затянув на палке узлы из рукавов. Я поднялась с пола и прикатила себе табурет на колесиках.

— Послушай, — сказала я. — Твои мама и папа сходят с ума от беспокойства. Поэтому мы сейчас им позвоним.

Иэн стянул с полки какую-то книгу и раскрыл ее прямо перед лицом.

— Не самая блестящая идея, — пробубнил он в раскрытые страницы.

Я ухватилась за книгу и потянула вниз, но он держал ее очень крепко.

— Ты сам хочешь позвонить или лучше я?

Он ничего не ответил.

— Так что, мне самой звонить?

Я была готова к истерике вроде той, какую Иэн закатил перед Рождеством, и ждала, что он вот-вот отшвырнет книгу и заорет, но этого не произошло.

Я встала и подошла к столу.

— Какой у вас номер? — спросила я.

Голова Иэна — она по-прежнему была на уровне пола — высунулась из-за ближнего шкафа: видимо, он добрался до этого конца стеллажей ползком. Он медленно и громко назвал номер, и я его набрала.

— Вы дозвонились в отдел персонала компании «Миссури электрик», — раздалось в телефоне. — Мы работаем с понедельника по пятницу с девяти до семнадцати тридцати.

— Иэн, — сказала я, вешая трубку, — ты живешь в компании, которая занимается электричеством?

Его голова снова исчезла за стеллажами.

— Иэн, какой твой настоящий номер?

— Я забыл, — произнес он прямо у меня за спиной.

Я подпрыгнула от неожиданности и ударилась коленом о стол.

— Хорошо, — сказала я, вытащила из-под телефона городской телефонный справочник и раскрыла его на букве Д. — Тогда мы просто найдем его в телефонной книге.

— Нас тут нет, — сказал он, улыбаясь.

Он был прав. Никаких Дрейков в Ганнибале не числилось. Я захлопнула справочник и увидела, как лицо Иэна буквально засияло от облегчения. Он теребил нижнюю пуговицу на рубашке, практически отрывал ее от ткани, но при этом очень глубоко и медленно дышал, и ему весьма неплохо удавалось держать себя в руках. Наверное, он планировал все это не одну неделю. Он что же, думал, что сможет жить в библиотеке? Четырнадцать часов — это слишком много для побега, который устраивают, чтобы проучить родителей.

— Ну что ж, — сказала я. — Я очень рада, что ты зашел ко мне в гости, Иэн, но библиотека скоро откроется, и я не могу позволить тебе жить в моих цветочных горшках.

Он хихикнул, но смех получился какой-то удушливый.

— Мы можем позвонить в полицию, или я сама отвезу тебя домой.

Иэн развернулся и пнул ногой мой шкафчик с документами — всего один раз, но сильно. Он двинулся к своему ряду стеллажей, по пунцовому лицу тихо катились слезы. Вернулся Иэн уже в куртке, на плече он держал палку с котомкой и большой синий рюкзак, которого я еще не видела. Рюкзак был чем-то набит — видимо, одеждой. Иэн кивнул мне и стал подниматься по лестнице. Я оставила свет включенным, но заперла все двери и встретилась с ним на стоянке. Я удивилась, увидев, что он не сбежал, а стоит и ждет меня. Возможно, в глубине души мне хотелось, чтобы он убежал. Но он был здесь, стоял под дождем рядом с моей бледно-голубой машиной. Он решил ехать домой.

Я села за руль, отперла дверцу у переднего пассажирского сиденья и только потом сообразила, что Иэн ждет у задней дверцы. Именно тогда до меня вдруг дошло, что ему всего десять лет, что он ездит сзади, что, возможно, он до сих пор принимает ванну вместо душа и, может быть, у него над кроватью даже есть ночник. Он забрался в машину и стал рыться между сиденьями в поисках ремня безопасности, и я попыталась вспомнить, сидел ли кто-нибудь до него на заднем сиденье моего автомобиля. Я завела мотор, и из приемника заорало Эн-пи-ар, что-то о запуске шаттла. Я выключила радио, и мы поехали по Воксвинг-авеню. Я не спрашивала у Иэна адрес, потому что не очень хорошо знала жилые районы города. Но он показывал дорогу, каждый раз громко объявляя мне в самое ухо, когда и в каком месте надо свернуть.

— У следующего знака «стоп» налево! — кричал он. — Теперь одну милю прямо! Здесь налево и сразу направо!

— Иэн, — сказала я через некоторое время, — мне кажется, ты ведешь меня каким-то окольным путем.

Я не была в этом уверена, но мы ехали уже довольно долго, а я знала, что обычно он ходит до библиотеки пешком.

— Нет, нет! — закричал он. — Никаким не окольным, и вообще мы уже приехали, наш дом — последний на левой стороне!

Я всматривалась в дома слева от нас, пока не увидела высокое желтое здание с идеальными конусами невысоких сосен, посаженных вдоль забора. Мы остановились. Газета еще лежала в оранжевой пластмассовой трубке в конце дорожки, ведущей к дому, и от машины к крыльцу бежал невысокий пожилой мужчина, придерживая над головой журнал, чтобы уберечься от дождя.

— Иэн, это не твой папа.

Он выглянул в окно.

— Не мой, точно.

— Но это ведь твой дом?

— Я не уверен.

— Не уверен?!

— Ну, наш дом покрасили совсем недавно, и вид у него какой-то непривычный, я его не очень узнаю.

Я закрыла глаза:

— Ладно, поехали в полицейский участок.

В ответ не донеслось ни звука. Я посмотрела в зеркало заднего вида: Иэна в машине не было. Я выключила мотор и распахнула дверь, чтобы выскочить на улицу и поймать его, куда бы он ни бросился бежать, но тут увидела, что он сидит на полу в салоне машины, свернувшись в клубок и накрыв голову руками, как во время учебной тревоги. Все его тело сотрясалось не то от рыданий, не то от приступов рвоты — мне не было видно. Очки и куртку он оставил на сиденье.

Я открыла заднюю дверцу, опустилась на корточки рядом с машиной и положила руку ему на спину. Его рубашка была вся мокрая и горячая, она прилипла к спине. Он сказал что-то, но я не разобрала.

— Что ты говоришь? — переспросила я.

Он приподнял голову, чтобы вытереть нос рукавом.

— Пожалуйста, — проговорил он сквозь слезы. — Я думал, вы отвезете меня куда-нибудь еще.

В голове у меня помутнело — казалось, будто я сплю или выпила лишнего. Я поняла, что сделаю это, хотя бы просто потому, что мне не хочется насильно везти его в полицию и навсегда лишиться его доверия и не хочется везти его домой и бросать здесь посреди дороги тоже не хочется. Я только несколько часов спустя поняла, что можно было отвезти его обратно в библиотеку и дождаться прихода Рокки. И только спустя несколько дней я вспомнила нечто совсем очевидное: адрес и номер телефона Иэна наверняка хранились у нас в компьютерном файле, рядом с его фамилией и записью о 12-долларовом штрафе. Но из-за его рыданий я совершенно не могла думать. А может, я не могла думать ни о чем, кроме его рыданий. Или, может, где-то в глубине души я только об этом и мечтала — увезти его из Ганнибала, хотя бы на несколько минут. Правда, я не думала, что мои мечты воплотятся так буквально.

— Куда же тебя отвезти? — спросила я.

— Куда-нибудь! — воскликнул он. — К моей бабушке.

Я знала, что у него нет бабушки.

— Хорошо, — ответила я.