В современном фольклоре лабиринтов половина десятого утра 5 августа 1991 года — момент, который по значимости можно сравнить с рассветом дня высадки союзников в Нормандии или ночью 12 ноября 1917 года, когда в Новом Орлеане снесли «веселый квартал» Сторивиль и джаз двинулся вверх по Миссисипи. В то летнее утро Лорен Артресс, молодая канонисса Сан-Францисского епископального собора Божьей Благодати с ученой степенью в психотерапии, привела небольшую делегацию из своей церкви в Шартрский собор, и там они отодвинули стулья и выставили лабиринт на всеобщее обозрение. Полностью очистив его тропу, они отправились по ней и с удивлением обнаружили, что за ними двинулись и другие люди — туристы и, возможно, даже кое-кто из местных прихожан. Это был, рассказывала позже Лорен, «золотой» момент, как будто бы «кто-то бросил в воздух звездную пыль».

День, когда были отодвинуты стулья, стал драматическим поворотным моментом, переходом через Рубикон, прибиванием тезисов Мартина Лютера к двери церкви в Виттенберге. Для тех немногих, кто о нем знал, таинственный шартрский лабиринт имел слишком большое значение. То ли из-за галльского безразличия к тому, что там находится, то ли из консервативной боязни «чрезмерного поклонения», служители собора держали лабиринт скрытым под стульями и открывали только на несколько часов во время летнего солнцестояния. Потому что это был единственный день в году, когда к собору гарантированно тянулись полчища тех, кто в глазах святых отцов, очевидно, были идолопоклонниками, язычниками или заблудшими протестантами. Только взгляните через Ла-Манш — и увидите, как в этот день тянутся к Стоунхенджу толпы «друидов». И вот 5 августа 1991 года в Шартре появилась эта небольшая группа калифорнийских освободителей.

Эта история изложена в нескольких абзацах книги Артресс «Следуя священным путем» (1995), но по мере того, как ее снова и снова пересказывали, она обрастала все новыми и новыми подробностями. Число стульев всегда было известно — их в соборе 256, — так же как были всегда известны имена большинства членов сан-францисской делегации. Но, как и в Евангелии, подробностей оригинальной версии всегда бывает недостаточно. Например, в тексте книги нет упоминания полиции, которую, как говорят, вызвали тогда в собор, а также ничего не говорится о комичном элементе — боязни быть застигнутыми. Старший священник церкви Благодати Алан Джонс рассказывает теперь с некоторым смущением, что сам не принимал участия в раздвижении стульев, а робко дожидался своих орудующих в церкви товарищей на противоположной стороне улицы за столиком кафе «Змей» — названия, достойного средневековой аллегории. В книжной версии истории, впрочем, сказано, что в перемещении стульев не принимали участия два члена группы, которые в случае необходимости должны были выручить остальных.

Сегодня в нефе Сан-Францисского собора тоже есть лабиринт. Он находится сразу у больших западных дверей — почти как в Шартре, а еще один, каменный, расположен на улице, чтобы ходить по нему можно было в любое время дня или ночи. В самом же Шартре лабиринт теперь бывает открыт в течение целого дня каждую пятницу — и, по словам Франсуа Л его, отошедшего отдел каноника собора, это прямая заслуга Лорен Артресс. Впрочем, лабиринт в Сан-Франциско и доступность шартрского лабиринта — далеко не единственные и даже не самые большие достижения канониссы. Трудно переоценить ее заслуги в деле возрождения лабиринта в конце XX века. Она говорила (едва ли не в каждом своем выступлении начиная с того августовского утра), что ее задача — «усеять мир» лабиринтами. И за каких-то десять лет Северная Америка да и остальной мир действительно стали поразительным образом обрастать лабиринтами. Но, конечно, лабиринты не являются для Лорен целью сами по себе. В фразе, которой она пользуется почти так же часто, как и образом «усеивания мира», говорится, что лабиринт — наше «духовное орудие». Она называла лабиринт еще и «чудесным упрощающим принципом» и «дорогой к Богу». Не так давно она начала называть его еще и «чертежом». Орудие, принцип, чертеж — как бы прекрасен ни был лабиринт, он еще и полезен. Лорен Артресс никогда этого не говорила, но исторический лабиринт, даже шартрский, возможно, не представляет для нее такого уж большого интереса. Куда важнее ей кажется то, что можно с его помощью сделать. Она говорит: «С помощью лабиринта я могу научить чему угодно, — и добавляет: — Всему, что имеет для меня значение».

Артресс выросла в Огайо и окончила Принстонскую теологическую семинарию и Школу теологии в Ньютоне (Массачусетс). Свой первый лабиринт она прошла всего за несколько месяцев до знаменитого августовского утра — на религиозной конференции в лагере YMCA в штате Нью-Йорк. Этот лабиринт был совсем простым — кто-то выложил шартрский узор на полу спортзала, — но Артресс немедленно поняла, что хочет во что бы то ни стало построить такой же у себя в церкви. Во многих американских городах светские взгляды и теологические теории неоготической церкви на вершине холма Ноб-Хилл сочли бы крайне либеральными, но в Сан-Франциско репутация у нее была, пожалуй, даже консервативная. Набег на Шартр был на самом деле не столько исследовательским проектом, сколько попыткой заинтересовать лабиринтом нужных людей конгрегации. Попытка удалась. Вернувшись в Сан-Франциско, Артресс и еще несколько человек принялись за изготовление переносного лабиринта, который при необходимости можно было бы легко собрать, упаковать и увезти. Призвав на помощь добровольцев, они сшили из толстой парусины шесть полотен размером 7 на 42 фута, которые присоединялись друг к другу с помощью полосок «липучки». На ткани добровольцы нарисовали ярко-пурпурные контуры средневекового лабиринта. После успешного испытания за пределами Сан-Франциско — на религиозной конференции в Вашингтоне — лабиринт был представлен на родной земле в ночь перед Новым годом в качестве одного из элементов круглосуточного ритуала в честь окончания года. После всего-навсего короткой газетной заметки и неприметного объявления в церковном бюллетене возле церкви к шести часам вечера выстроилась очередь (многие, конечно, пришли из чистого любопытства), и люди беспрерывным потоком двигались по пурпурным линиям до самой полуночи. Так гласит легенда. Как бы то ни было, собор Благодати и преподобный доктор Лорен Артресс отныне были неразрывно связаны с лабиринтами.

И это тоже был исторический момент — возможно, даже в большей степени, чем раздвигание стульев. После перерыва длиною почти в четыре сотни лет лабиринт снова стал играть активную роль в жизни собора и его общины. Сначала парусину разворачивали и соединяли в лабиринт только дважды в месяц, но к 1994 году она уже довольно сильно поизносилась, а популярность прохождения лабиринта была настолько велика, что пришлось задуматься об установке постоянного варианта. На этот раз лабиринт принял форму того, что в соборе называли «напольным гобеленом», а все остальные звали просто ковром. Вариация шартрского лабиринта весом 900 фунтов и диаметром 36 футов была связана из шерсти и установлена у входа в центральный проход. Роберт Фезер Андерсон предложил небольшие доработки, подсказанные опытом двухлетнего использования первого варианта лабиринта, — настолько несущественные, что совсем не вызывают нареканий у тысяч посетителей, которые проходят лабиринт и полагают, что идут по настоящей шартрской тропе. Главное изменение — за исключением уменьшения размера с 42 футов до 36 — состоит в растягивании пространства между десятью точками (которые называются labrys), где повороты сталкиваются «спиною к спине», предпринятом для того, чтобы у людей появилась возможность сойти с тропы, остановиться, перевести дух, помолиться, помедитировать да и просто позволить тем, кто идет позади, спокойно их обогнать.

И, хотя Проект Всемирного Лабиринта начинался как своего рода образовательная программа, вскоре стало понятно, что куда больших успехов он добился в деле привлечения в церковь людей, которых отпугивал традиционный церковный догматизм. Лорен Артресс стала называться «каноником по особым вопросам», и лабиринт оказался молчаливым мостом между традиционным и нетрадиционным, причем, по мнению Артресс, он был особенно эффективен именно благодаря своей «невербальности». Слова порой ведут к разногласиям. «Усеивание мира» началось почти сразу же, о чем свидетельствовало гордое новое название проекта. Теперь он назывался Veriditas — это слово, означающее силу зелени или весеннего возрождения, Артресс позаимствовала у средневековой монахини-мистика Хильдегарды Бингенской. Участники Veriditas сразу начали нести в массы благую весть лабиринта и даже читали проповеди на эту тему. В соборе не только постоянно устраивались программы и «паломничества», но демонстрировалось даже что-то вроде представления странствующей труппы под названием «Театр просвещения». Обычно в этих театрализованных представлениях принимают участие музыканты — арфисты и перкуссионисты, — поэтому такие программы чаще проводятся в центрах религиозных ассоциаций, чем в церквах. При этом лабиринт демонстрируется религиозным общинам, совсем с ним незнакомым, и они имеют возможность в течение двух дней походить по тропе и помедитировать. По правде сказать, это настоящая миссионерская операция, не уступающая по тщательности планировки «крестовым походам» Билли Грэма. Цель операции — не спасение душ как таковое, а распространение использования «духовного орудия» и, что, возможно, еще важнее, — пополнение рядов «организаторами», образованными и опытными людьми, которые помогали бы советом и подсказкой тем, кто проходит лабиринт. Veriditas и люди в соборе никогда не использовали этот термин, но «организаторы» (которые должны пройти двухдневную стажировку стоимостью 500 долларов) были настоящими миссионерами.

Книга «Следуя священным путем» также сыграла ключевую роль в деле возрождения лабиринтов. К моменту ее публикации в 1995 году существовало совсем немного работ на эту тему. Лучшее, что можно было в то время отыскать по-английски, — это плохенькое переиздание книги У.Х. Мэтьюза 1922 года, а для тех, кто читал по-немецки, был также энциклопедический каталог лабиринтов Германа Керна, который на тот момент еще не перевели на английский. Обе книги очень важны, но ни в одной из них не пропагандируется идея лабиринта как духовного орудия. Доходчиво написанная книга Артресс содержит в себе основательную историческую информацию, но при этом описывает прохождение лабиринта как сугубо личный опыт — основываясь на результатах собственных медитаций и рассказах обычных людей, которых прохождение лабиринтов сделало духовно богаче. В книге подчеркивается, что лабиринт дружелюбен, что он никого не осуждает и что его нельзя пройти правильно или неправильно. Тех, кто подумывает пройти по лабиринту, книга подбадривает, просит заглянуть внутрь себя, расслабиться и потеряться. Как девочки, отправившиеся на пляж в стихотворении Э.Э. Каммингса: «мэгги и милли и молли и мэй», узнают, что «пропасть может все (может, ты, может, я), / но в море отыщем мы только себя». В море — или в лабиринте.

А еще книга сыграла большую роль в становлении того, что принято считать сегодня лабиринтной терминологией, добавив в нее слова «лунация» и «лабрис». Артресс, возможно, сама придумала называть «лунациями» 112 зубцов или полукругов, которые образуют внешний круг шартрского лабиринта. Она рассказывала, что слово пришло ей на ум после разговора с британским теоретиком в области лабиринтов Китом Кричлоу о том, что, возможно, существует связь между «зубцами» и лунным календарем, если допустить, что 112 — это четыре лунных месяца по 28 дней. Слово «лабрис» (или «лабирс», как пишет это слово Артресс), вероятно, использовалось раньше для обозначения тех десяти мест в шартрском лабиринте, где встречаются повороты тропы на 180 градусов, образуя таким образом фигуру, напоминающую критский двусторонний топор. Но это значение было очень туманным до тех пор, пока не было популяризировано вместе с «лунациями» в книге «Пройти по священному пути», — и теперь оба слова вошли в обиход (по крайней мере, в определенных кругах).

Книга была распродана тиражом более 125 тысяч экземпляров и для большинства читателей стала первым знакомством как с лабиринтом, так и с дорогой как формой медитации. «Veriditas за несколько лет обучила больше тысячи «организаторов» и способствовала постройке восьмисот лабиринтов по всему миру. Это были самые разные лабиринты, начиная от простых каменных узоров в скандинавском стиле и переносных парусиновых моделей и заканчивая изображениями лабиринта на детских площадках и огромными ландшафтными сооружениями, чья стоимость измеряется сотнями или даже тысячами долларов. В это число не входят тысячи временных лабиринтов, которые строят всего на один день или на выходные. Лабиринты могут быть нанесены на пол спортзала с помощью полосок изоленты, могут быть выстрижены в газоне с помощью газонокосилки, могут быть нацарапаны палочкой на песчаном берегу, а могут быть просто выложены веревкой или флажками, или и вовсе — гирляндой новогодних елочных огней.

Veriditas, которая теперь с уверенностью называет себя «Голосом лабиринта», продает еще и готовые лабиринты. Тряпичные копии сан-францисского лабиринта диаметром 36 футов, раскрашенные вручную — «прямо под сводами собора», как говорится в рекламном проспекте, стоят около четырех тысяч долларов, а лабиринт диаметром 24 фута с семью кругами вместо одиннадцати — приблизительно две с половиной тысячи. Для удовлетворения нужд потребителей и развития нового рынка, возникла даже целая лабиринтная индустрия. Три основных производителя с очень разными подходами рассказывают примерно одинаковую историю о том, каким образом они нашли себя именно в этой сфере деятельности. Роберт Ферре, которого можно назвать главою новых лабиринтостроителей, пришел в эту сферу потому, что всю жизнь интересовался архитектурой Шартрского собора, который, как он утверждает, посетил сорок шесть раз за тридцать пять лет. Правда, этот интерес вплоть до 1995 года ни разу не подсказал Роберту взглянуть на пол собора. Благодаря Шартру он познакомился с Лорен Артресс, и та между делом заметила, что ее книга, опубликованная в тот год, принесла лабиринтам большую популярность, а производить их некому. Ферре, который как раз недавно научился рисовать шартрский узор с помощью циркуля и линейки, занимался строительством и недвижимостью, а также рекламой и путешествиями. Он никогда еще не пробовал изготовить лабиринт в натуральную величину, но пообещал попытаться. Результатом его попыток стала фабрика «Сент-Луис лабиринт проджект» (теперь переименованная в «Лабиринт энтерпрайсез»), которая произвела уже 650 лабиринтов, все — изготовленные по индивидуальному заказу и нарисованные вручную на парусине или других видах ткани. Еще компания построила некоторое количество постоянных лабиринтов, большинство из них — бетонные, а в канун Нового года в течение нескольких лет подряд мастерила гигантский лабиринт из изоленты, его диаметр составлял 95 футов, и по нему за новогодние праздники ежегодно проходили до двух тысяч гуляк Сент-Луиса.

«Проджект» состоит из двух сотрудниц и одного сотрудника (самого Ферре, его жены Рут и их давней помощницы) и располагается в здании спортивного зала приходской школы 1920-х годов. Однако их самая большая удача — не тщательно изготавливаемые лабиринты, а написанные Ферре книги, в которых он обучает других людей, как, используя его расчеты и опыт, изготовить шартрский лабиринт своими руками.

Дэвид Толцман занимался утилизацией промышленных отходов, когда прихожанки той же церкви в пригороде Балтимора, которую он посещал, спросили, не может ли он помочь с кое-какими техническими проблемами, возникшими у них при постройке лабиринта. Он купил книгу Лорен Артресс, посоветовался со знающими людьми и понял, что и в самом деле может помочь. Вскоре к его утилизационному бизнесу добавилась дочерняя фирма под названием «Лабиринт компани», и Толцман принялся производить модели (двенадцать стандартных дизайнов, восемь цветов в наличии), а также создавать особые лабиринты по индивидуальным заказам из парусины или бруса, диаметром от десяти до восьмидесяти пяти футов. Прошло совсем немного времени, и дочерняя компания переросла свою головную фирму. Толцман может похвастать тем, что ежедневно на его сайт заходит три тысячи посетителей, и ему удалось продать уже более тысячи лабиринтов. Марти Кермин работал, как он сам это называет, «специалистом по дворам и подъездам» — владел небольшой фирмой в северном Иллинойсе, которая занималась мощением частных участков. В 1999 году клиент из Северной Каролины увидел рекламу фирмы Кермина и спросил, не могут ли они построить лабиринт. Кермин не знал об этом «геометрическом узоре из преисподней» ровным счетом ничего, но отнесся к этому как к вызову. Чтобы выучиться, он принял участие в конкурсе и получил контракт на возведение лабиринта в парке Риверуок в соседнем Нейпервилле (Иллинойс). Это была безумная трехнедельная горячка — приходилось чуть ли не день и ночь резать и прилаживать брусок к бруску — так точно, чтобы не потребовалось цемента для их соединения. Кермин потерял на этом три тысячи долларов, а заказ из Северной Каролины так и не получил (его не получил вообще никто), но, по его словам, этот опыт круто изменил его собственную жизнь и жизнь его семьи. А еще в результате этой безумной авантюры был создан один из самых восхитительных шартрских лабиринтов в стране. Метод, который Кермин применил в Нейпервилле, стал прототипом строительной техники, которой он с тех пор всегда пользовался: тысячи нарезанных вручную плиток соединяются вместе так плотно, как в римской мозаике. Марти Кермин с женой Дебби и командой из четверых строителей превратились в профессиональных строителей лабиринтов. Они построили около тридцати каменных и кирпичных лабиринтов по всей стране, включая те, что находятся в Музее ремесел народов мира (Museum of the International Folk Art) в Санта-Фе и в епископальном соборе Святого Иоанна в Ноксвилле, Теннесси. Восемьдесят процентов их заказчиков хотят получить традиционный, одиннадцатикруговой шартрский лабиринт (заказать такой в натуральную величину стоит 112 тысяч долларов), но Кермины строят лабиринты и по своим собственным проектам. Недавно они побывали на заброшенном и заросшем травой известняковом карьере недалеко от Шартра, где в начале XIII века готовили кирпичи для строительства собора, и привезли с собой ящики кирпичей, чтобы использовать их в своих проектах. Кермины не делают ничего переносного, ничего тряпичного, ничего такого, что не могло бы их пережить.

В результате этого вдохновенного развития коммерции перед покупателем лабиринтов появился огромный выбор готовой продукции. Дэвид Толцман утверждает, что выбор лабиринта зависит от двух параметров: площади доступного пространства и размера бюджета. Но даже и с учетом этих ограничений разные производители предлагают большое разнообразие: конечно, одиннадцатикруговой шартрский лабиринт самых разных размеров, но, кроме того, еще и амьенский восьмиугольник, и давно потерянный реймсский дизайн с его «башнями» по углам, и квадрат из Эли, и какие угодно вариации на тему классического критского узора. Желаете шестифутовый лабиринт для детского сада или минилабиринт, представляющий собой только лишь центр и пять внутренних кругов шартрского дизайна, или сжатую семикруговую модель, или аляповатую штуковину тринадцати футов в ширину, сшитую из материалов всех цветов радуги? Все это есть в наличии — на парусине разной плотности, на нейлоне, на парашютной ткани, и размеры представлены самые разные: от 20 до 40 футов.

Узор лабиринта Лии Гуди-Харрис под названием «Санта- Роза», нарисованный Робертом Ферре

Самый популярный из новых лабиринтов — и первый, на который зарегистрировали авторские права, был спроектирован Лией Гуди-Харрис, когда она училась на последнем курсе и жила в Санта-Розе, Калифорния. Ее лабиринт, вполне логично названный «Санта-Роза», на первый взгляд выглядит как миниатюрный, но приведенный в порядок шартрский узор. Но кругов в нем только семь, лабрисов — шесть, а в середине — непривычно просторный центр, где прошедшие лабиринт могут собраться вместе, а его тропинка, относительно размера всего узора, немного шире, чем в большинстве лабиринтов, и поэтому по ней можно передвигаться на инвалидной коляске. Хотя инвалидной коляской пользовался ее отец, Лия говорит, что дело вовсе не в этом и что рисунок лабиринта ей подсказала — сначала во сне, а уже потом в реальности — «Божественная Сила Жизни». Претворить подсказку в жизнь удалось благодаря сочетанию исследований лабиринтов древности и советов опытных современных строителей лабиринтов из Америки и Англии. Откуда бы ни появился этот новый лабиринт, его немедленно принялись копировать, так как дизайн здесь был богаче прежнего, а вот места и денег на такой лабиринт требовалось куда меньше, чем на классический шартрский.

Вопрос о ширине дорожки лабиринта поднимался всякий раз, когда речь заходила о его перестройке и модернизации. На оригинальном, 42-футовом шартрском лабиринте ширина дорожки составляла около тринадцати дюймов (по измерениям Роберта Ферре — 13 11/16 дюйма или 34,77 см), и на уменьшенных копиях ее невозможно сделать намного уже. Зато ее можно сделать шире — это не только создаст большую свободу ощущений, но еще и облегчит двустороннее движение по лабиринту. Некоторые — и Лорен Артресс среди них — полагают, что узкие дорожки помогают глубже заглянуть в себя и сосредоточиться, в то время как широкие, напротив, способствуют общению и даже заставляют почувствовать себя так, будто бы ты проходишь лабиринт вместе со всеми другими людьми, которые там сейчас находятся, — сообща. Можно сказать, что узкая дорожка является признаком интравертного лабиринта («Тесны врата и узок путь», — сказано в Библии), а широкая — экстравертного. Хотя найдутся и такие, кто просто скажет, что на узкой тропинке очень трудно разойтись и все время образуются «пробки», а зато на широкой движение проходит мягко, плавно и свободно.

Увлечение Роберта Ферре лабиринтами, вероятнее всего, основано на том, что сам он называет «священной геометрией», — скрещивании точных измерений с символическим значением чисел. Дэвида Толцмана, пожалуй, больше всего увлекает проблема насыщения быстро растущего рынка. Марти Кермин говорит, что больше всего в своих сложных каменных конструкциях любит процесс их создания и в особенности — разрешение сложных строительных задач. При этом все они не скрывают, что относятся к своему занятию как к бизнесу. Куда сложнее обстоит дело с Алексом Чемпионом, еще одним дизайнером лабиринтов. Он искренне верит в то, что делает, и, описывая свою работу, не стесняется употреблять такие, казалось бы, противоречивые прилагательные, как «волшебный» и «научный». Он видел ангелов в лабиринтах и чувствовал энергетические волны, которые не многим дано почувствовать. А еще он написал множество книг и очерков, дающих его занятию научное обоснование.

Чемпион защитил диссертацию по биохимии в Калифорнийском университете в Беркли. В 1972 году, по-прежнему живя в Беркли, он вместе с партнером купил землю рядом с Фило в округе Мендосино, надеясь в один прекрасный день насадить там лозу и устроить винодельню. Однако виноград они так и не посадили. Партнерство развалилось, большая часть земли была распродана. Посвятив двадцать лет научной работе, Чемпион вдруг отвернулся от лабораторных опытов. Однако он сохранил свои десять акров, и теперь склон холма украшают земляные лабиринты и путаницы в необыкновенной концентрации. Пожалуй, подобное место не могло появиться нигде, кроме севера Калифорнии. Начинающаяся от некогда рыбацкой деревни Мендосино долина Андерсон находится в самом центре «района пино-нуар», винной области округа. На холмах по-прежнему растет несколько невысоких деревьев, и весной здесь все бывает усеяно нарциссами и другими полевыми цветами, а осенью — выкрашено в золотой цвет. «Золотым» местные жители называют цвет, который дает выгоревшая коричневая трава на холмах. В свое время на одной из этих длинных грязных улиц, выходящих к главному шоссе, жил Чарльз Мэнсон, а неподалеку от дома Чемпиона и его жены, художницы Джоан, находится загородный дом одного нобелевского лауреата. Рядом с ним, окруженный покосившейся деревянной изгородью, расположился вырезанный в торфе лабиринт Алекса Чемпиона. Он основан на тысячелетней традиции викингов, но, скорее всего, кроме самого Чемпиона, никто об этом не догадывается.

Лабиринты Алекс открыл для себя не благодаря химии, а благодаря своему увлечению древним искусством лозоискательства — занятия, которое он называет «прикладной интуицией». Он говорит, что все мы в своей жизни имеем дело с догадками и предчувствиями. «Волшебная лоза», или «рамка», по мнению Чемпиона, лишь улавливает источник этих предчувствий. Наверное, правильнее было бы сказать, что он узнал о лабиринтах благодаря людям, мастерящим такие «волшебные лозы», — многие из них в свободное время занимались постройкой лабиринтов. Алекс до сих пор не принимается за размещение на холме придуманного им лабиринта — он ждет, пока земля не даст ему указания, где его лучше разместить.

Для того чтобы получить указания от земли, следует взять «волшебную лозу» — и не кривую веточку, какие показывают в мультфильмах, а Г-образный кусок тяжелой металлической проволоки, свободно помещенный в полую ручку. Чемпион давно договорился с «лозой» (путем задавания ей вопросов), в каком направлении она будет указывать в случае положительного ответа и в каком — в случае отрицательного. Он не произносит никаких таинственных «шалай-махалай», а просто-напросто задает вопрос, можно ли строить лабиринт в этом месте (вопрос совсем не обязательно произносить вслух), и «рамка» тут же поворачивается. Обычно она отвечает «да», но Чемпион уверяет, что в случае отрицательного ответа он тоже обязательно к нему прислушивается. Свой первый лабиринт он вырезал с помощью газонокосилки в высокой траве. А первый постоянный был классическим семикруговым критским лабиринтом, диаметром 62 фута. Его Чемпион вырезал на земле прямо у подножия 35-футовой деревянной водонапорной башни, которую он возвел на вершине холма. Лабиринт по-прежнему там, и его дорожка прорезана глубже, чем в любом другом уцелевшем торфяном лабиринте в Британии, а между краями узких дорожек устроены высокие насыпи-ограды. У человека складывается полное ощущение, что он, продвигаясь дальше по тропинке, прорезает землю еще глубже, а одновременно с этим у него возникает подозрение, что лабиринт у него под ногами древнее даже самого Кносса. Нетрудно догадаться, почему Чемпион утверждает, что на его творчество оказало влияние огромное изображение замысловато свернувшейся змеи, которое оставили за собой древние строители в южной долине реки Огайо.

Другие лабиринты Мендосино — например, двойная спираль, похожая на двух переплетенных змей, которая, похоже, скорее приспособлена для того, чтобы по ней бегали, а не ходили, или сложный, почти узловой узор под названием «цветочный жезл» с дорожкой длиной 142 фута, который «организатор» из Veriditas и лабиринтом-то не назвал бы. Ни лабиринтом, ни даже путаницей. Чемпион изложил свое определение лабиринта группе энтузиастов-строителей лабиринта в Сакраменто, которые пытались выложить одну из его математически сложных конфигураций. Вот как оно звучало: «Лабиринт — это простой путь через сложный геометрический символ, который часто вводит в заблуждение и надстроен дополнительными усложнениями». Это определение само по себе — лабиринт, но ключевые слова здесь — «геометрический символ» и «дополнительные усложнения».

Лабиринт Алекса Чемпиона «Капканы для лошадей викингов» в Фило (Калифорния)

Чемпион полагает, что лабиринт сам по себе — источник энергии, а усложнения эту энергию только усиливают. Он все время подбадривает людей, которые проходят по его лабиринтам, чтобы те впитывали энергию — для этого на тропинку нужно сесть или даже лечь. Но надолго садиться и ложиться нельзя — есть риск энергетической передозировки.

Алекс Чемпион не торгует складными моделями, но зарабатывает на лабиринтах деньги — работает частным дизайнером и начиная с 1987 года создал уже около пятидесяти оригинальных лабиринтов, или путаниц, или, как некоторые предпочитают их называть, — земляных скульптур. Некоторые его работы можно встретить в частных садах, один из которых — построенный на крутом склоне холма в области залива Сан-Франциско лабиринт с большим количеством ступенек и лестниц. Многие лабиринты Чемпиона располагаются в парках, один — рядом с озером Меррит в Окленде, а «земляной лабиринт», который создавался специально для художественной выставки на открытом воздухе в Ричмонде, теперь находится на постоянной экспозиции в центральной библиотеке Сан-Марино в Южной Калифорнии. Но одна из его лучших работ — это лабиринт «Капканы для лошадей викингов» шириной 72 фута, выстроенный во дворе у нобелевского лауреата.

История создания этого лабиринта может рассказать многое о том, как работает Алекс Чемпион. В 1990 году его заинтересовала одна иллюстрация в британском журнале о лабиринтах «Каэрдройя» — абстрактный рисунок, обнаруженный на церемониальной лошадиной попоне викингов. Рисунок состоял из тридцати шести прямых линий, и полученная фигура, по-видимому, в глазах ее автора представлялась лошадью. У лошадей тридцать шесть ребер, и тридцать шесть, вероятно, считалось священным числом — возможно, сокращенным от 360 дней (чуть больше или чуть меньше) в году викингов. В таком случае есть повод полагать, что лошадь была у викингов символом времени, и в середине рисунка, в корне, из которого разрастается весь узор, изображена свастика. Задолго до того, как этот символ присвоили нацисты, свастика появлялась в самых разных культурах — от Индии до юго-запада Америки. Ее согнутые ветви лежат в основе узора меандр, да и вообще сами по себе являются лабиринтом. Ну а помимо всего этого, как полагает Чемпион, свастика означает еще и уходящее время.

Нумерология, символизм, античность — все это вместе представляло такой серьезный вызов, что Алекс Чемпион просто не мог пройти мимо. Использовав тридцать шесть викинговских «костей» в качестве основы, он создал лабиринт. Но, конечно, нетрадиционный. Во-первых, хотя тропа здесь и достигает центра, она не входит в него. Во-вторых, едва войдя в лабиринт, идущий должен сделать выбор — пойти ли ему направо или налево (так же как в лабиринте хопи «Мать и дитя»), и тогда не выбранный им путь на обратном пути становится выходом. Чемпион говорит: «Если взять критский лабиринт и разогнуть все его углы, у нас получится просто черта. Если же убрать все повороты в лабиринте викингов, останется круг. Круг без начала и конца — ходить по нему можно будет бесконечно». Тропа шириной два с половиной фута (вместо двух, которые свойственны его лабиринтам) кружит вокруг глубокой дыры в середине, представляющей, вероятно, древние священные колодцы кельтов. Она подходит к самому краю дыры — к тому месту, где по плану должна была находиться свастика, а затем начинает вести к выходу, повернув всего четыре раза.

Чемпион представил временную версию лабиринта, выполненную в натуральную величину, на конференции любителей и мастеров «Золотой лозы» — ему интересно было посмотреть, какую энергию получат от лабиринта остальные участники, прежде чем просить дозволения у округа Мендосино на начало работ. Он разложил перед собой изображение, пригласил своих помощников-землекопов, вместе с ними произнес (как всегда) молитву и начал рыть землю, создавая форму лабиринта, а это в условиях столь пересеченной местности было не так уж и просто.

Хотя Чемпион всегда стремился создать персональный лабиринт как источник энергии, недавно он начал продвигать свой новый проект, едва ли не более амбициозный, чем кампания Лорен Артресс по «усеиванию». Однажды, взглянув на аэросъемку своих владений, он обнаружил, что три из его лабиринтов образуют прямую линию. Чемпион ничего такого не планировал и не высчитывал, поэтому теперь он призадумался о легендарных английских «лей-линиях», которые некоторые люди считают невидимыми, но могущественными энергетическими пучками, вдоль которых в Англии построено множество древних монументов. Приблизительно в это же время он обнаружил, что его лабиринты в Мендосино, древнее изображение змеи в Огайо и 55-футовый девятиугольный лабиринт, построенный им в Миссури (в целом повторяющий узор, созданный Микеланджело для брусчатки Капитолийского холма в Риме), — все находятся на одной параллели: 39o 1' северной широты. А еще на этой параллели нашлись и другие давние лабиринты. «Уж это-то точно не может быть совпадением», — подумал он. Почему бы не развить эту тему? Почему не начать ратовать за создание линии лабиринтов, которая называлась бы Линия Искусства и тянулась бы через все Соединенные Штаты от его «цветочного жезла» рядом с водонапорной башней до Атлантического побережья — Делавера и Нью-Джерси. На противоположном конце линии можно было бы даже построить зеркальное отображение лабиринта из Мендосино, и тогда преданный любитель лабиринтов мог бы идти от одного берега Америки к другому, перемещаясь от лабиринта к лабиринту — совсем как герой рассказа Джона Чивера «Пловец», который проплыл через все графство Вестчестер, продвигаясь от одного бассейна к другому.

Чемпион, его жена и несколько друзей-энтузиастов образовали специальный комитет, в 2000 году запустили свой сайт , а на следующий год представили слайд-шоу на тему Линии Искусства на встрече Общества лабиринтов в Атланте. В ответ им стали приходить обещания построить новые лабиринты, а также новости о других существующих на этой же линии лабиринтах. Всего их насчитывается около пятидесяти, и они отражают все удивительное разнообразие современных лабиринтов и их создателей. Марти Кермин строит в Мэриленде одну из своих каменных инсталляций. В полях Миссури в 1995 году появился неудобоваримый семикруговой лабиринт Тоби Эванс. Этот лабиринт огромен, его диаметр — 166 футов, и, поскольку находится он на пятиакровой территории, где муж лабиринтостроительницы осуществляет свой проект по сохранению прерий, скошенная трава здесь каждую весну укладывается в стога высотой в человеческий рост. Осенью вся эта трава сжигается в специальных противопожарных баках. И хотя Эванс, бывшая учительница рисования, считает, что в прошлой жизни была коренной американкой и жила в этом самом месте (и даже видела во сне, как деревню ее племени сожгли дотла федеральные войска), в этих осенних кострах нет ничего символического. Просто именно такого ухода требуют прерии.

Два лабиринта на Линии Искусства — в Огайо и Индиане — находятся на территории университетских кампусов, а в Манхэттене, штат Канзас, прославленном преступлениями, описанными в романе Трумэна Капоте «Хладнокровное убийство», Джим Бьюканан обещал построить новую инсталляцию. Бьюканан — шотландский ландшафтный архитектор, который создал, возможно, самый большой лабиринт в мире. Его творение занимает площадь 3 акра, имеет классический критский семикруговой узор, в ширину тянется почти на 400 футов, а стены его местами достигают почти 5 футов высоты. Бьюканан построил его в 1996 году на вершине холма в Тэптон-парке в Честерфилде на севере Англии и использовал для этого триста тридцать тонн мусора, оставшегося от проходившей по соседству муниципальной стройки. Применение такого материала не только сделало новый лабиринт очень экономичным проектом, но еще и в буквальном смысле помогло решить проблему избавления от мусора. Традиционный британский лабиринт из дерна разросся до монументальных масштабов, он получился таким большим, что весь его узор можно охватить взором, только забравшись на холмы на другой стороне Честерфилда. Но поскольку кусочек его изогнутых стен то и дело попадает в поле зрения, в какой бы части города ты ни находился, Бьюканан уделил особое внимание тому, как будет меняться форма тени, отбрасываемой стенами лабиринта в разное время дня. Исторически лабиринт всегда был плоским или просто довольно невысоким, но у Бьюканана здесь выросли настоящие стены, и неожиданно оказалось важным то, как выглядят все три измерения лабиринта. На его территории было посажено четыре дерева, а также тысячи разноцветных полевых цветов: на внешнем кольце — васильки и ноготки, а на внутренних чередуются кольца белых цветов (ромашка, тысячелистник, бутень) и голубых (ворсянка и скабиоза). Но, несмотря на то, с какой тщательностью были подобраны цвета, лабиринт стал невероятно популярен по другой, совершенно неожиданной причине. Когда идет снег — а в Честерфилде это не редкость, тропа лабиринта наполняется людьми: молодежь съезжает с его крутых стен на санках.

«Каэрдройя», журнал, в котором была опубликована статья о лошадиной попоне викингов, вдохновившей Алекса Чемпиона, издается в деревне на юге Англии. Его редактор и издатель, Джефф Соуард, — бывший промышленный химик, который легко мог бы сойти за бывшего барабанщика из рок-группы 1970-х. Он перелопатил — и переварил, — возможно, наибольшее количество информации о лабиринтах из всех людей, кто пишет и говорит сегодня на эту тему. Его цель вполне проста — собрать все сведения (не важно, правдивые или ложные) о лабиринтах последних двадцати лет, лично посетить каждое известное, предположительное и недавно обнаруженное место расположения какого-нибудь лабиринта и запечатлеть это место в рисунках и фотографиях. Его проект не имеет временных рамок, а его цель — создать самый полный архив по исследованию лабиринтов. На сегодняшний день собранные материалы занимают две комнаты дома Джеффа и его жены Кимберли в Тандерсли, но ему еще нужно составить каталог или указатель. «Я-то знаю, где у меня что лежит», — говорит он. За последние несколько лет он написал две книги о лабиринтах, а его исследования, фотографии и рисунки публиковались (иногда даже без указания авторства) едва ли не во всех материалах на эту тему.

А еще он много путешествовал в погоне за загадочными лабиринтами — по русской Арктике, по юго-западу Америки, по испанскому Средиземноморью, по Восточной Германии — в те времена, когда пограничники слабо верили сказкам про какие-то торфяные лабиринты. Он побывал и в заброшенном карьере рядом с Шартрским монастырем вместе с Марти Кермином, и вот как он описал известняк, использованный для создания знаменитого церковного лабиринта: «Это странный-престранный камень, весь в каких-то кристаллах. С виду похож на сливочное масло, когда его откалываешь, а потом становится нежно-оранжевым».

Интерес Джеффа Соуарда к лабиринтам возник еще в студенческие годы — когда он принимал участие в астрономической конференции в Винчестере. Там он наткнулся — в самом прямом смысле слова — на торфяной лабиринт на Сент-Кэтринс-Хилл. Раньше он никогда не видел ничего подобного и был удивлен тем, что в этом лабиринте нет никакой загадки, а всего-навсего одна дорожка, которая в конечном итоге приводит к центру. Он начал читать специальную литературу и искать другие подобные вещи и в 1979 году, работая химиком в нефтяной компании (он занимал эту должность целых двадцать три года), опубликовал путеводитель по британским торфяным лабиринтам. К его удивлению, первые двести экземпляров разошлись почти сразу же, и он начал получать письма с исправлениями и дополнительной информацией. Все новые сведения он тоже опубликовал и разослал экземпляры исправленной брошюры всем авторам писем — их было около тридцати. В качестве названия Соуард использовал валлийское слово Caerdroia, означающее «лабиринт», и в 1989 году «Каэрдройя» стал ежегодным журналом, сегодня на него подписано около пятисот человек.

В основном в журнал пишут те же, кто его читают, но публикуются также и материалы большинства известных людей мира лабиринтов. Есть здесь эссе и фотографии самого Соуарда, цветные вклейки с фотографиями, а также многочисленные чертежи энергетических линий и карты. По стилю журнал напоминает одновременно научное издание и подборку писем, которые отправляют друг другу друзья под Рождество. Отдельное внимание журнал уделяет знакомству англоговорящего мира с проблематикой скандинавских лабиринтов (и конкретно — с исследовательской работой Джона Крафта). А еще Соуард с увлечением развенчивает лабиринты, которые, по его мнению, не являются тем, чем их считают (или далеко не так стары, как принято думать). Например, два наскальных изображения классического лабиринта в Рокки-Вэлли в Корнуолле обычно относят к бронзовому веку и однажды даже приводили в качестве доказательства того, что древние критские моряки доплывали до берегов Британии. Но очерк дочери Джеффа Абигель убедительно доказывает, что рисунки появились там не раньше XVIII века. Меньше внимания в журнале уделяется тому, что называют элементом нью-эйдж, — статьям на тему медитации и целительства, как физического, так и духовного. Соуарда больше интересует лабиринт как исторический феномен. «Моя задача — найти и раскопать информацию. Если у вас есть своя теория о лабиринтах — прекрасно, но убедитесь, что в вашей колоде есть все карты». То есть что вы располагаете всеми необходимыми фактами. Если Лорен Артресс можно назвать духовной крестной матерью современного движения по изучению и возведению лабиринтов, то Джефф Соуард — его фактологический крестный отец.

Самая большая ассоциация, занимающаяся изучением лабиринтов, Общество лабиринтов, была основана в 1998 году и открыта для всех энтузиастов, независимо от того, сколько карт в их личной лабиринтной колоде. Сейчас в ней состоит около 650 членов, преимущественно (но не исключительно) американцев, и больше половины из них — женщины. Раз в году они устраивают четырехдневное собрание в каком-нибудь американском городе (Атланте, Сакраменто, Балтиморе) и время от времени — где-нибудь за границей (недавно они встречались в Гластонбери), где читают доклады, строят временные лабиринты, ходят по ним и вообще получают удовольствие от общения с такими же, как они, людьми, которые понимают разницу между лабиринтом и путаницей. Темы докладов и семинаров бывают самые разные — здесь могут излагать теории происхождения лабиринта, рассуждать о всевозможных производных слова «путаница» и об использовании лабиринта для лечения детей, больных аутизмом, и о том, откуда и каким образом раздобывать средства на строение лабиринтов, и о «Черной Деве» из Шартра, и о применении «волшебной лозы», и о лабиринте в танце, и о средневековой геометрии, и о использовании лабиринтов в реабилитационных отделениях. Вряд ли найдется где-нибудь другая конференция, на которой собирались бы люди столь разных профессий — от историка-медиевиста до врача-массажиста, но все они относятся друг к другу с уважением — из уважения к тому общему интересу, который свел их всех вместе.

На конференции по лабиринтам все чаще и чаще поднимается вопрос о вовлечении лабиринтов в традиционную медицину. Все большее число клиник начинает применять их в качестве одного из методов лечения. Дэвид Толцман полагает, что именно в этой области лабиринты в будущем станут приносить максимальную прибыль. Марти Кермин тоже обнаружил, что большинство лабиринтов, которые он строит, заказывают именно медики, и он полагает, что это говорит не столько о снижении интереса к более традиционному использованию лабиринтов — в церквах или школах, — сколько о возрастающем внимании со стороны медицинских учреждений. По подсчетам Роберта Ферре, в настоящий момент в Америке существует пятьдесят— шестьдесят медицинских лабиринтов. Мода на переносные тканевые лабиринты прошла, уступив место постоянным конструкциям, и это значит, что лабиринты успешно прошли испытательный период. Один более циничный наблюдатель, имеющий кое-какой опыт в медицинской области, высказывает предположение, что благотворительные организации платят за лабиринты с большим удовольствием, чем за новые магнитно-резонансные томографы, потому что лабиринты «симпатичнее и сексуальнее» и лучше заметны для случайного прохожего. Виктория Стоун, дизайнер-декоратор из медицинского центра «Калифорния Пасифик» в Сан-Франциско, полагает, что лабиринт очень привлекателен для светских учреждений потому, что, будучи «духовным», он не является при этом «религиозным».

И вот их строят, ими пользуются. И Стоун, и Толцман ссылаются на доктора Герберта Бенсона из Гарвардского медицинского колледжа, который, хотя и не употребляет слово «лабиринт», подчеркивает терапевтическое значение того, что в своей книге «Бесконечное исцеление» называет «сосредоточенной ходьбой». Один добровольный помощник, принимавший участие в постройке лабиринта в Уэстчестерском медицинском центре в пригороде Нью-Йорка, рассказывает, что был сильно удивлен, когда обнаружил, что лабиринт пользуется популярностью не столько у пациентов и их родных, как ожидалось, сколько у персонала клиники, причем преимущественно не у докторов и администрации, а у медсестер, санитаров и других, чьи рабочие часы длились долго и монотонно.

Куда больше, чем настоящих садовых лабиринтов, в больницах представлено лабиринтов другого рода. Это миниатюрные лабиринты — деревянные или пластмассовые, а иногда и просто нарисованные на ткани или бумаге, которые используются для того, чтобы прикованные к постели пациенты могли проводить по их дорожке пальцем. Как показывает потертый каменный лабиринт XIII века у дверей собора в Лукке, проводить по лабиринту пальцем люди начали почти так же давно, как и ходить по нему ногами, — и в этом повторяемом действии многие обретали успокоение, а иногда даже и избавление от недуга. Для некоторых это становится своего рода медитацией сродни перебору четок. Нил Харрис, психотерапевт, применявший лабиринты самыми разными способами, использует двусторонний ручной лабиринт — два зеркально отображенных лабиринта, вырезанные по обе стороны одной деревянной дощечки — в начале некоторых своих психотерапевтических сеансов. Пациент и врач садятся друг к другу лицом и прослеживают дорогу лабиринта пальцем, каждый — в своем темпе. Иногда они делают это молча, а иногда врач задает вопросы или предлагает тему, над которой следует подумать. Харрис обнаружил, что такая практика помогает наладить контакт между врачом и пациентом. Даже если никакой другой пользы лабиринт не несет, он дает возможность почувствовать спокойную открытость по отношению друг к другу — пока пациент и доктор заняты каждый своим делом.

Существуют истории о почти чудотворных исцелениях на лабиринте — о том, как люди вдруг перестают нуждаться в очках, а больные артритом неожиданно обретают легкую походку, о которой забыли и мечтать. А ведь и в самом деле: если лабиринт действительно представляет собой энергетический сгусток — что обещает продемонстрировать Алекс Чемпион и прочие любители «волшебной лозы», — то почему бы этой энергии не исцелять? Но истории об излечивании от болезней никогда не бывают «из первых рук». Чей-то знакомый слышал это от своего знакомого, которому кто-то рассказал, что слышал или сам наблюдал удивительное явление. Нет ни одного доказательства, которое можно было бы назвать научным. А дело все в разнице между словами «выздоровление» и «исцеление».

Подзаголовок к книге Мелиссы Гейл Уэст «Изучая лабиринты» начинается со слов «Руководство по исцелению». Автор — психотерапевт и руководитель центра по уходу за раковыми больными в Харвест-Хилл, штат Вашингтон, почти все ее больные неизлечимы. Она называет лабиринт «могущественным союзником» и «исконной картой целительного путешествия». Но она четко разделяет два разных понятия. Выздоровление — это окончание болезни, полное избавление от нее. А исцеление — это явление внутреннее, эмоциональное, ментальное или духовное, через которое человек становится «целым». Выздоровления, говорит доктор, добиваются «чисто механическим» воздействием, а вот исцеление — это «забота о хорошем самочувствии и целостности больного человека». Исцеления можно достичь независимо от того, насколько плохим остается физическое состояние пациента. Возможно, именно это стремление к обретению цельности, силы и умиротворения, а вовсе не мечта о чудесном избавлении от болезни притягивает к лабиринту такое удивительное количество женщин, больных раком.

Линн Филдер поставили диагноз «болезнь Паркинсона», когда ей было тридцать. Болезнь Паркинсона — это прогрессирующее дегенеративное заболевание, при котором определенные клетки мозга перестают функционировать. Причина болезни неизвестна, и способа ее излечения пока нет. Но симптомы — дрожь и отказ мозга руководить такими элементарными действиями организма, как ходьба, — можно частично контролировать с помощью препаратов. Спустя десять лет после того, как ей был поставлен диагноз, Филдер вспоминает, что вначале она ни за что не желала свыкнуться с мыслью о болезни, но прохождение лабиринта помогло ей взглянуть в лицо реальности диагноза.

С самого начала болезни Линн потеряла способность к медитации. Болезнь просто-напросто не позволяла ей сидеть спокойно. Но в «Золотых дверях» неподалеку от Эскондидо (Калифорния) — одном из первых оздоровительных курортов в стране, начавшем использовать лабиринты, она прошла по бетонной копии лабиринта из собора Благодати и обнаружила, что страсть ее мозга к движению наконец-то может оказаться полезной. Она пишет, что однажды, когда она шла по лабиринту, ее «вдруг осенило, что повороты и изгибы лабиринта напоминают мне мозг, мой мозг. Я словно ходила внутри собственного мозга, была частью его, а он — меня. И болезнь Паркинсона тоже была частью меня, а не внешним «нечто», которое живет своей жизнью». Это был поворотный момент в ее способности жить с болезнью. Теперь она могла принять заболевание как «точно такую же часть себя, как левая рука».

Однажды, когда Линн шла по лабиринту, лекарство перестало действовать и она застыла на месте — мозг отказывался давать ей команду идти. Но, как заика знает, что может без труда запеть, когда совсем не получается говорить, Линн знает хитрость, с помощью которой можно заставить ее тело двигаться — хотя бы ненадолго: для этого нужно побежать, попятиться задом или совершить еще какое-нибудь неожиданное движение. В этот день она принялась танцевать — сначала размахивая руками, а потом вращая всем телом, и таким образом ей удалось добраться до конца дорожки. Сначала, вспоминает Линн, она чувствовала себя неловко, ведь в лабиринте были и другие люди. Но потом ей рассказали, что ее танец выглядел очень вдохновенно. «В нем была свобода и полет», — говорит один из тех, кто находился тогда в лабиринте. Она освободила себя и, сама того не ведая, вернула санаторному бетонному покрытию одну из самых первых функций лабиринта — функцию площадки для танцев.

Обратиться к лабиринту можно только по собственной воле — просто пассивно поддаться его влиянию едва ли возможно. Дора Гэллахер — христианский священник-волонтер в Гейтсвилле, штат Техас, городке с шестью тюрьмами, в которых содержится более восьми тысяч осужденных. В 2000 году она решила, что было бы очень неплохо построить для своей паствы лабиринт, и обстоятельства продиктовали форму, которую он мог принять. Лабиринт должен был складываться и быть достаточно легким для того, чтобы она сама могла его носить, ну а поскольку никаких средств на лабиринт ей выделить не могли, он должен был еще и почти ничего не стоить. И вот Дора купила три двенадцатидолларовых рулона черной пластиковой пленки для грядок — такой, которую используют огородники для того, чтобы у них не росли сорняки, — и вместе с восемью заключенными женского отделения тюрьмы Маунтен-Вью (одна из которых была иудейкой, а еще одна — мусульманкой) вырезала и сшила пластиковые полотна. Прочитав в разделе книги Мелиссы Уэст про то, как сделать лабиринт своими руками, девушки взяли мел и нарисовали шартрский узор (без 112 лунаций) тридцатифутовой ширины, а затем, кое-что стерев и исправив, нанесли желтую краску с помощью распылителя. Работа заняла у них около двух месяцев.

«Краска уже немного пообтерлась — мы ведь активно используем лабиринт, и к тому же мне приходится каждый раз его складывать, чтобы носить с собой в чемоданчике, — говорит Гэллахер. — Но это даже придает ему ценности. Пластик такой легкий, что, когда ходишь по нему, он колышется, словно волны или ветер над головой. И узор постоянно немного движется».

Дора раскладывает свой лабиринт каждую субботу с шести до десяти часов утра, и бывало такое, что одновременно по нему шло тридцать женщин. Некоторым из здешних заключенных нужно провести в тюрьме всего несколько лет. Но есть и такие, кто приговорен к 25 годам лишения свободы или даже к пожизненному заключению. Некоторые ходят по лабиринту все четыре часа, что он там лежит. Некоторые идут, садятся передохнуть и идут снова. Кое-кто носит с собой Библию и читает ее. «Тишина — вот что сразу обращает на себя внимание. — рассказывает Гэллахер. — Тюрьмы — это очень шумное место. Надсмотрщик был не очень-то рад идее с лабиринтом, но на него произвело неизгладимое впечатление то, что нам удалось хотя бы на несколько часов добиться тишины». Кроме того, Дора дает женщинам бумажные пальцевые лабиринты, которые они могут взять к себе в камеру, но не знает наверняка, пользуются ли они ими.

Но Гэллахер и не просит от лабиринтов невозможного. Одна из заключенных рассказала ей, что, когда шла по лабиринту, думала о своей матери, которая недавно умерла, и ей показалось, что она впервые ее по-настоящему узнала. Гэллахер не ведет каталога драматических прорывов вроде этого. «Женщины приходят и идут по лабиринту, — говорит она. — И на несколько часов наступает мир. Лабиринт — удивительная метафора. В нем нет правил, нет твердых убеждений, а есть всего лишь путь. Никакой магии, понимаете? Всего лишь орудие, инструмент». И хотя дальше она не продолжает, трудно не вспомнить молитву Франциска Ассизского, в которой он просит Бога сделать его инструментом мира.

Группа совсем других добровольцев построила совсем другой лабиринт в Нью-Йорке через год после того, как 11 сентября 2001 года был разрушен Всемирный торговый центр. Расположенный в Бэттери-парке на южном краю Манхэттена, лабиринт находится всего в нескольких шагах от памятника погибшим на корейской войне и оставшейся от войны 1812 года круглой артиллерийской батареи, которой парк обязан своим названием и которую Национальная парковая служба использует в качестве билетной кассы для желающих добраться на пароме до статуи Свободы или на остров Эллис. Лабиринт расположился в роще из молодых кедров, подаренной Нью-Йорку Иерусалимом на двухсотлетие, но порт отсюда так близко, что слышно, как бьются волны о борта пристающих кораблей. Один из кедров растет внутри лабиринта. Всякий, кто собирается пройти лабиринт, сразу видит перед собой это дерево, и оно загораживает от вошедшего не только дальний обзор, но и собственно лабиринт. Вообще, получается, что для того, чтобы сделать первый поворот в том, что потом окажется круговым критским узором, человеку приходится слегка пригнуться. Пуристы могли бы заметить, что этот лабиринт не соответствует классическим представлениям. Его дорожка — шире, чем принято. Центр — круглый, что для данного плана нетипично, и занимает большую площадь, чем обычно. Поскольку этот лабиринт предназначен для густонаселенного города, его дорожки обрамлены сделанным из вторичного сырья бельгийским кирпичом (любезно предоставленным садово-парковым ведомством). Сама же дорожка высажена клевером, подорожником и полынью — растениями, которые раньше использовались в целительных целях, — и по задумке должна быть заметно мягче, чем трава в парке вокруг. Только в самом конце семи кругов, когда идущий заканчивает резкие петляния взад-вперед и круто сворачивает в сторону центра, ему (или ей) открывается наконец то, что упорно загораживал кедр. Это зияющая пустота на горизонте, которую раньше заполнял находящийся всего в нескольких тысячах футов отсюда Всемирный торговый центр. Остро чувствуешь: насколько важным может быть то, чего не видно.

Лабиринт субсидируется комитетом по охране природы Бэттери-парка, который наложил ряд ограничений. Всю работу должны были выполнять живущие по соседству волонтеры, все материалы должны были быть изготовлены из вторсырья, все растения на прилегающих к лабиринту клумбах (полынь, лаванда, шалфей, шиповник) — быть лечебными. Архитектор лабиринта — соблюдший большую часть этих правил — молодая шотландка, Эриейн Бёрджесс, которая называет свою фирму по созданию лабиринтов, состоящую из одного человека, Camino de paz — Дорога мира.

Лабиринт Бэттери-парка до того изящен и так ненавязчиво вписывается в пейзаж, что некоторые люди жалуются на то, что его трудно отыскать. Еще один классический критский лабиринт Эриейн находится на краю Лонг-Айленд-Саунд во дворе «Дубов» — особняка xix века в Нью-Рошеле, штат Нью-Йорк. В настоящий момент особняк выполняет роль оздоровительного центра, и когда Эриейн собралась построить свою версию скандинавского каменного лабиринта и призвала на помощь волонтеров, а также попросила для работы полторы тысячи камней, она получила и то и другое.

Лабиринты, о которых Бёрджесс особенно любит рассказывать, изящными никак не назовешь. Начиная с 1999 года она строит лабиринты в испаноязычной части Мотт-Хэвена, южного района Бронкса, который известен, скорее, благодаря криминальной статистике и фильмам вроде «Форт-Апач, Бронкс». Пожалуй, правильнее было бы сказать, что Бёрджесс не столько строит, сколько вдохновляет местных детей — на строительство лабиринтов и на опыт их прохождения. Бёрджесс выкладывает лабиринты в таких людных местах, как городская игровая площадка, центральный сад, автомобильная стоянка приходской школы или дворы жилых домов. Обычно набор в ряды волонтеров проходит так: какая-нибудь девочка выглядывает в окно своего дома и видит, как работает Бёрджесс и все остальные, тогда она спускается вниз — узнать, не строят ли они там один из «кругов на полях», снискавших популярность благодаря фильму «Знаки», — остается, чтобы помочь, и в следующий раз уж наверняка приходит снова. Бёрджесс мечтает о том, чтобы можно было застроить лабиринтами целый район, — это будет не только гордость местных жителей, но и предмет интереса для приезжих. В достижении этой благородной цели ей помогают как организации, от которых логично ждать поддержки, — например, городская парковая служба Нью-Йорка, — так и совершенно неожиданные, такие как Министерство лесной промышленности США, стремящееся улучшить свой имидж в глазах жителей города.

Бёрджесс работала над своим самым причудливым — и самым ярким — проектом в Мотт-Хэвене в то же самое время, когда делала лабиринт в Бэттери-парке. Расположенная на территории принадлежащего церкови жилого комплекса для малоимущих под названием «Дома Джорджа Гарди», эта пятикруговая, свободная вариация шартрского плана выглядит так, словно ее нарисовал ребенок. Стены лабиринта сделаны из фрагментов ствола деревьев — местами использованных целиком, в виде кругляшей, а местами — разрубленных пополам. Бёрджесс получила их от службы по уходу за деревьями, и там были просто счастливы избавиться от целого грузовика стволов за счет этого проекта вместо того, чтобы самим вывозить их из города. Помощники у Бёрджесс были разновозрастные: и увлеченный трехлетний карапуз, и несколько тринадцатилетних подростков. Но большинству было лет по 9-10, они таскали деревянные материалы из приготовленной кучи и складывали их вдоль линий, которые Бёрджесс нарисовала на земле. Некоторые пеньки нужно было ставить вертикально, а некоторые — класть на бок, и тогда они становились похожи (как сказал какой-то ребенок) на спины динозавров, которые кружат вокруг центра. Бревна в центре стоят вертикально, и дети сидят на них, как на скамейках, разговаривая обо всем подряд, начиная от динозавров и заканчивая грибами, которые вдруг выросли прямо здесь на дорожке. Многие из тех, кто проходил этот лабиринт, обнаружили также, что куда веселее пробегать его по верхам бревен, чем проходить по серединной борозде, в которой часто разводится грязь и сырость.

Бёрджесс ничего не имеет против такого использования своего лабиринта. Ведь, как свидетельствует название ее персональной фирмы, она считает лабиринты дорогами мира, мира внутри себя. Но в то же время она считает их и «эффективным противоядием» против необходимости постоянно идти куда-то с определенной целью — эту мысль подбросил ей кто-то из тех, кто целыми днями добирается из одного места в другое исключительно пешком или на велосипеде. Свой первый лабиринт она построила в Шотландии в 1995 году, после того как увидела роскошную книгу о садовых лабиринтах. Первый лабиринт Бёрджесс находился в лесу под Эдинбургом и был построен из кирпичей, оставшихся от разрушенной стены. Бёрджесс говорит, что лабиринты страшно заинтересовали ее еще и потому, что ее имя — это французский вариант имени «Ариадна». «Я задалась вопросом — а какой бы лабиринт построила сама Ариадна? И похоже, мне еще только предстоит это узнать».

На волне возросшей популярности лабиринтов в конце 1990-х годов появились такие новые лабиринты, в реальность которых просто невозможно было раньше поверить. Один из них, в «Новой Гармонии», штат Индиана, в деревне, где отец Рэпп некогда построил один из своих лабиринтов из живой изгороди, сегодня представляет собой прямо-таки идеальную модель охраны исторических памятников. Здесь восстановили старый лабиринт Рэппа — хотя никто и не знает точно, каким он был в первоначальном виде, — а кроме того, выложили прямо на улице, под открытым небом потрясающую копию лабиринта из Шартрского собора. Ее строительством занималась частная организация, предварительно проконсультировавшись с Робертом Ферре и воспользовавшись его тщательнейшими измерениями оригинального лабиринта. Говорят, лабиринт обошелся в кругленькую сумму — больше четверти миллиона долларов — и стал одним из самых дорогих лабиринтов в мире. Он в точности повторяет устройство шартрского с единственной небольшой поправкой: к центру немного приподнимается — чтобы дождевая вода свободно стекала вниз, не образовывая луж на поверхности. Ну и еще, сделан он из идеально подогнанного и отполированного гранита вместо «странного-престранного камня», который обнаружил в шартрском карьере Джефф Соуард. Результат — гладкая поверхность, скользкая и безупречная, как хоккейное поле после того, как по нему проехала машина для заливки льда. Облезшая желтая краска на пластиковом лабиринте Доры Гэллахер, пожалуй, ближе к узору на истоптанном церковном полу, чем эта идеальная гладь.

Еще один потрясающий новый лабиринт находится в фешенебельном отеле в Седоне, штат Аризона. Этот лабиринт шириной 60 футов частично вызывает в памяти Джорджию О’Киф, частично — Сальвадора Дали и представляет собой типичный скандинаво-критский лабиринт типа «булыжники на берегу». Вот только песок на севере Аризонской пустыни — темно-горелого рыжего цвета, вместо гладкой гальки — желтовато-коричневые речные камни, а вместо шума волн — гул ветра. В определенное время дня, когда на небе над пустыней нет ни облачка, лабиринт приобретает вдруг невиданную четкость очертаний — давно ушедшие в небытие моряки Балтийского моря такого и представить не могли.

У каждого уникального образца — такого, как церковный лабиринт в «Новой Гармонии», — благодаря «усеиванию» появились десятки, а то и сотни более неожиданных вариаций. Лабиринт Дори и Чака Бонтински слишком выделяется, чтобы его можно было назвать типичным, но страсть, которую авторы вложили в его придумывание и создание, очень похожа на ту, что движет большинством других строителей лабиринтов. Бонтински живут рядом с городом Хэйуорд, штат Калифорния, в холмах к востоку от залива Сан-Франциско. Свою 84-футовую интерпретацию шартрской схемы они построили на склоне холма между своим домом и дорогой. Начиная строительство, они не знали, что их лабиринт получается в два раза больше привычного размера и что обычно лабиринты бывают плоскими и их дорожки не изгибаются, чтобы обходить встречающиеся на пути деревья. Чак, руководитель отдела развития в крупной инвестиционной компании, и Дори (сокращенно от Дороти), бывший логопед, никогда в жизни не видели — не говоря уж о том, что ни разу не проходили — настоящего лабиринта, прежде чем начать строить свой собственный.

Их лабиринт появился по печальному поводу. В 2000 году их четырнадцатилетняя дочь Си Джей умерла от неизвестной болезни, похожей на лейкемию, и Дори не знала, как справляться с нахлынувшим горем. Она увидела лабиринт в Интернете и сразу же поняла, что должна построить такой у себя перед домом. «Тогда, — говорит Дори, — я еще не знала, что лабиринты — как кошки. Они тебе не принадлежат — ты можешь только кормить их и учиться у них».

Бонтински начали работать на своем склоне холма, где рос небольшой сад из абрикосовых деревьев, яблонь и слив, и любознательный сосед одолжил им книгу Лорен Артресс. Позже они купили себе такую же и, черпая из нее скорее идеи, нежели четкие руководства к действию, выложили узор лабиринта с помощью веревки, по мере необходимости огибая деревья. Тропинку они сначала пытались выложить с помощью пепла из жаровни для барбекю. «Сначала это была моя затея, а Чак мне во многом помогал, — рассказывает Дори. — Но потом, когда мы впервые выложили дорожку и Чак попробовал по ней пройти, он стал моим равноценным партнером в этом предприятии, и, возможно, даже более ценным. Первое, что он сказал, было: «Нам нужен мотоблок».

Говорят, что работа над лабиринтом никогда не кончается, и все же два года спустя у Бонтински был свой собственный лабиринт, мемориал в честь Си Джей, «инструмент» (как называет его Дори), который помог ей справиться с горем. Он открыт семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки — и не только для тех, кто носит траур, но и для всех остальных. «Детям нравится тут бегать, — рассказывает Дори. — Родители все время просят их быть осторожнее, но я говорю им: «Не надо осторожнее, делайте здесь все, что хотите». Ведь лабиринты для того и нужны — чтобы можно было найти свой путь, понять, чего хочешь».

Тропинка шириной два фута покрыта измельченной корой и движется то вверх то вниз по ступенькам, чтобы приноровиться к покатой поверхности склона. Расстояние между каждым кругом — в фут шириной, и здесь вовсю цветут нарциссы, лаванда, гладиолусы, пахнущая лимоном герань (которую не любят здешние олени), декоративная трава и бородатые ирисы, появившиеся здесь еще до постройки лабиринта. Центр шириной 12 футов с шестью шартрскими лепестками вымощен камнями, и в нем есть скамейка, обращенная на восток — ко входу в лабиринт, а также маленькие статуи мальчика и девочки, которые появились здесь в память о родителях Дори, умерших во время строительства лабиринта. У входа на тропу в нижней части склона стоит скульптура пумы в натуральную величину — возможно, единственная во всем мире пума в лабиринте. «Си Джей любила тигров, — говорит Дори. — А пумы — это то же самое, только калифорнийская версия. Теперь мне бы еще хотелось найти скульптуру кролика, чтобы поставить рядом с пумой, — и у нас получилась бы местная версия льва и ягненка, которые мирно лежат рядом».

Не все здешние памятники были поставлены создателями лабиринта. «Люди постоянно что-нибудь добавляют, — рассказывает Дори. — Приносили камни, выгравированные надписи, даже фигурку Человека-Паука и нескольких пластмассовых ангелов. Мы не против». Из дома Бонтитски могут наблюдать лабиринт только через два окна на верхнем этаже, но зато они любят посидеть на террасе (на которой иногда расстилают тряпичный семикруговой лабиринт) и понаблюдать за посетителями лабиринта оттуда. «Замечательное зрелище, — делится Дори. — Иногда они машут нам рукой, но не в том смысле, что они пришли к нам или что им обязательно нужно подойти и поздороваться. В полнолуние у нас тут бывает особая ночная прогулка по лабиринту, а в октябре устраивается целый День лабиринта, но он открыт и во все другие дни. Мне бы хотелось в один прекрасный день взглянуть туда и увидеть, что на дороге остановился желтый школьный автобус и из него вываливаются десятки детей, которые бегут к нашему лабиринту и играют здесь все вместе».

После захода солнца Прекрасный Лабиринт, как они его называют, освещается сотней ламп. «Однажды вечером, — вспоминает Дори. — мы сидели на террасе, и я любовалась всеми этими лампами. Я сказала Чаку: «А знаешь что? Мы с тобой построили посадочную площадку для инопланетян!» Он только засмеялся. Люди иногда спрашивают: «Так в чем тут подвох-то?» А никакого подвоха нет. Всего лишь лабиринт. Но, возможно, в этом-то и подвох».