Глава 1

Каменные ступени, — подумал Майкл. Самая подходящая штука, чтобы сломать ногу. Он моргнул — и вернулся из своего путешествия по лабиринтам памяти.

Кругом тьма. Над головой раскрыт белый парашют, свистящий от ветра, играющего в натянутых стропах. Он посмотрел вниз по всем сторонам: никаких признаков зеленой мигалки.

Сломанная нога была бы некстати и явно не тем, с чего следовало бы начинать выполнение задания. Куда-то он опустится? На болотистый луг? На лес? На твердую, выложенную плитами землю, от которой колени у него вывернутся как сладкие тянучки? Он почувствовал, что земля теперь быстро надвигается, и схватился за стропы, слегка согнув ноги в коленях для приземления.

Вот она, — подумал он и напрягся.

Его ботинки ударились о поверхность, которая под его весом провалилась, как гнилая фанера. А затем он свалился на более жесткую поверхность, которая содрогнулась и треснула, но удержала его от дальнейшего падения. Ремни под мышками натянулись, купол зацепился за что-то наверху. Он глянул наверх и увидел неровную по краям дыру, из которой сверкали звезды.

Крыша, догадался он. Он сидел на коленях под крышей из прогнивших дранок. Где-то в ночи залаяли две собаки. Действуя быстро, Майкл отцепил подвесные ремни и освободился от парашюта. Он прищурился и рассмотрел охапки какого-то материала вокруг себя. Он взял его в горсть. Сено. Он попал в амбар с сеновалом.

Майкл поднялся, начал стаскивать вниз купол и втягивать его в дыру. Скорее! — приказал он себе. Теперь он в оккупированной нацистами Франции, в шестидесяти милях к северо-западу от Парижа. Повсюду могут быть немецкие патрули на мотоциклах и бронемашинах, и скоро затрещат передатчики: «Внимание! Около Безанкура приземлился парашютист! Патрулям проехать по всем фермам и деревням!» Очень скоро вокруг может стать горячо.

Майкл сложил на сеновале купол, потом стал прятать парашютный ранец в большой копне сена.

Через несколько секунд он услышал лязг отодвигаемой на двери щеколды. Он застыл в напряжении. Снизу послышался мягкий скрип петель. В амбаре появился красноватый свет. Майкл медленно и бесшумно вынул из ножен нож и в свете фонаря увидел, что балансирует на самом краю сеновала. Еще несколько десятков сантиметров — и он бы свалился. Фонарь покрутился, высвечивая углы. Потом, по-французски: — Месье? Где вы?

Голос был женский, прокуренный. Майкл не пошевелился, но и не убрал нож.

— Почему вы не отвечаете? — спросила она по-французски, требуя от него ответа. Она опять подняла фонарь и снова обратилась к нему живым напевным деревенским нормандским выговором: — Мне сказали ждать вас, но я не подозревала, что вы свалитесь мне прямо на голову.

Майкл только спустя несколько секунд свесил голову с края сеновала. Она была темноволосой и одета в серый шерстяной свитер и черные свободные брюки. — Я здесь, — спокойно сказал он, и она отскочила, повернув фонарь вверх к нему. — Только не в глаза, — предупредил он. Он немного опустила фонарь. Он быстро оглядел ее лицо, квадратный подбородок, резко очерченные скулы, широкие темные брови, под которыми сапфирами светились глаза. У нее было подвижное тело, и выглядела она так, как будто могла быть живее, если потребуется. — Далеко ли мы от Безанкура? — спросил он.

Она увидела дыру в крыше в трех футах от головы этого человека. — Поглядите сами.

Майкл так и сделал, просунув в дыру голову.

Меньше чем в сотне ярдов в окнах крытых соломой домишек горел свет, они раскинулись вокруг того, что оказалось большим участком пахотной земли. Майкл подумал, что, когда он выберется из этого переплета, ему следует выразить свою благодарность пилоту С-47 за точность наводки.

— Пойдемте, — настойчиво потребовала девушка. — Нам нужно поместить вас в безопасное место.

Майкл уже собрался спуститься обратно на сеновал, когда услышал жесткое рычание моторов, надвигавшееся с юго-запада. Быстро приближались три ряда огней, шины вздымали пыль проселочной дороги. Патрульные машины, рассудил он. Наверняка набитые солдатами. А сзади медленнее двигалась четвертая, более тяжелая. Он услышал лязг гусениц и понял, похолодев изнутри, что нацисты на случай не надеялись, они пригнали с собой «Панцекампфвален» — танк.

— Слишком поздно, — сказал Майкл. Он наблюдал, как патрульные машины рассыпались веером, окружая Безанкур с запада, севера и юга. Донесся резкий приказ «слезай» по-немецки, и темные фигуры запрыгали с машин, даже не дожидаясь, когда остановятся колеса. Танк, лязгая подъехал со стороны амбара, охраняя восточную окраину деревни. Майкл увидел достаточно, чтобы понять, что попал в ловушку. Он пригнулся к сеновалу. — Как вас зовут? — спросил он девушку-француженку.

— Габриэла, — сказала она. — Габи.

— Порядок, Габи. Я не знаю, какой у вас опыт в таких делах, но вам придется через все это пройти. Кто-нибудь из местных дядей пронацист?

— Нет, здесь все ненавидят этих свиней.

Майкл услышал стрекочущий звук: орудийная башня танка поворачивалась, в то время как машина приближалась к задней стене амбара. Я, пожалуй, спрячусь здесь наверху, — решил он. Когда начинается стрельба, не стойте на пути пуль. Он вынул из кобуры пистолет и вставил в него обойму. — Удачи, — сказал он ей, но свет лампы уже исчез, а с ним и она. Лязгнула закрываемая на двери амбара щеколда. Майкл прильнул к щелке между досками, увидел, как солдаты с фонариками пинками распахивали двери домов. Один из солдат поджег сигнальный факел, который осветил всю деревню ослепляющим светом. Затем нацисты стали под дулами автоматов гуртом выгонять крестьян из домов, выстраивать их вокруг факела. Высокая тощая фигура в офицерской фуражке вышагивала перед ними взад-вперед, а сбоку от него шагала вторая, эта была громадная, с массивными плечами и столбообразными ногами. Гусеницы танка замерли. Майкл посмотрел через пролом в задней стене амбара. Танк остановился менее чем в пятнадцати футах, из него вылезли три человека экипажа и закурили сигареты. У одного через плечо на ремне висел автомат.

— Внимание! — Майкл услышал, что офицер обратился к крестьянам по-французски. Он вернулся к щели, стараясь передвигаться бесшумно. Перед ними стоял офицер, позади него в нескольких шагах огромная фигура. В свете факела были видны пистолеты, винтовки и автоматы. — Мы знаем, что летатель на парашют упал на этот арена, — продолжал офицер, коверкая французский язык. — Мы теперь будем хотеть схватить этот вторгатель в наш территорий! Я спрашивает вас, человеки Безанкур, где есть человек, которого мы хотим заточить в клетка?

Слишком многого хотите, — подумал Майкл и взял пистолет в руку.

Он вернулся к пролому. Экипаж танка похаживал вокруг своей машины, болтая и хохоча, словно хвастливые мальчишки. Нельзя ли с ними разделаться? — подумал Майкл. Он мог пристрелить сначала того, который с автоматом, потом того, кто ближе к люку, чтобы тот не влез в танк и не разнес амбар.

Он услышал низкое рычание еще одного мотора и лязг гусениц. Экипаж танка зашумел и замахал руками, и Майкл увидел, как на пыльной дороге остановился второй танк. Из люка вылезли два человека и стали разговаривать про парашютиста, о котором получили сообщение по радио. — Быстро сделаем из него отбивную! — пообещал один из первого экипажа, сделав сигаретой движение, похожее на сабельный удар.

Лязгнула щеколда на двери амбара. Майкл скрючился у задней стенки сеновала, когда дверь распахнулась и лучи двух или трех фонариков стали тыкать кругом. — Ты пойдешь первым! — услышал он, как сказал один из солдат. Другой гаркнул: — Заткнись, ты, осел! — Люди вошли в амбар, освещая пространство перед собой. Майкл сидел тихо, темной фигурой в тени, палец легонько прижимался к курку пистолета.

В следующие секунды до Майкла дошло, что они не знают, прячется ли он тут или нет. А там, на деревенской площади, офицер кричал: — Для всех, кто сожительствует с врагом, будут строгий проникновение! — Трое солдат осматривали под сеновалом, разбрасывая пинками банки и инвентарь в доказательство того, что они действительно тщательно обыскивают. Потом один из них остановился и поднял фонарик к сеновалу.

Майкл ощутил, будто его кольнуло в плечо, которое осветило лучом, но потом тот свернул правее. В сторону дыры в крыше.

Он учуял запах пота от страха, и не разобрал, было ли это от немца или от него.

Луч уперся в крышу, стал медленно приближаться к дыре.

Ближе, еще ближе.

— Боже мой! — сказал один из находящихся внизу. — Погляди на это, Руди!

Луч света замер менее чем в трех футах от края дыры. — Что там?

— А вот что, — послышалось звяканье бутылок. — Кальвадо! Кто-то его здесь припрятал!

— Наверно, какой-нибудь местный доходяга. Свиньи! — Луч фонарика двинулся, на этот раз от дыры, он мазнул по коленям Майкла, но Руди уже шагал к бутылкам с яблочной настойкой, которые другой солдат выкопал из укромного места. — Не дайте Харцеру увидеть, что мы взяли с собой это, — предупредил третий солдат, испуганным мальчишеским голосом. Ему явно не больше семнадцати, — подумал Майкл. — Иначе то, что сделает с нами Бутц — и представить невозможно!

— Верно. Давайте, сматываем отсюда, — опять сказал второй солдат. Звякнули бутылки. — Нет, стойте. Нужно разобраться с этим до того, как мы выйдем отсюда. И давайте на всякий случай прочешем здесь.

Но лезть на сеновал они не стали, а воспользовались вместо этого своими автоматами. Майкл вжался телом в стену, холодный пот выступил у него на лице.

Он начал стрелять, выбивая отверстия в стене ниже сеновала. Потом грубым хрипом заговорил второй автомат, посылая пули через пол сеновала. В воздухе полетело сено и куски досок. Третий солдат стрелял выше, тоже по сеновалу, посылая зигзагом струи пуль, отбивавших куски от досок в двух футах справа от Майкла.

— Эй, вы идиоты! — заорал один из экипажа танка, когда шум стрельбы смолк. — Кончайте упражняться по амбарным мишеням. У нас тут канистры с бензином!

— В рот я *** этих эсэсовских сволочей, — выругался Руди спокойным тоном, а затем вместе с двумя другими солдатами покинул амбар с награбленными бутылками кальвадо. Дверь амбара осталась распахнутой.

— Кто здесь мэр? — кричал офицер — Харцер? — голос которого был раздражен и свиреп. — Кто старший? Немедленно выйти вперед!

Майкл еще раз посмотрел в пролом, ища путь к бегству. Он уловил запах лившегося бензина: один из экипажа второго танка, стоявшего на дороге, наливал бензин из канистры в горловину бензобака, рядом стояли еще две канистры.

— Здесь мы поговорим уже по-другому, — сказал кто-то из-под сеновала.

Майкл бесшумно повернулся, присел и стал ждать. Амбар наполнился светом.

— Меня зовут Харцер, — произнес голос. — Это мой напарник Бутц.

— Да, месье, — испуганно ответил старик.

Майкл очистил от сена пулевые отверстия в полу и прильнул к ним.

В амбар вошли пятеро немцев и пожилой седоволосый француз. Трое немцев, солдаты в полевой форме серого цвета и касках, как ведерко для угля, встали у двери, у каждого из них в руках смертельные черные автоматы «Шмайсер». Харцер был тощим мужчиной, державшимся с той неумолимой суровостью, которую Майкл всегда связывал в уме с идеалом нацизма. Как будто ему через зад вставили и продернули до самых лопаток железный шомпол. Рядом с ним стоял человек, которого звали Бутц — огромная толстоногая фигура, которую Майкл видел в свете факела. Бутц был ростом наверное около шести футов и трех дюймов и весом за двести пятьдесят фунтов. На нем была форма адъютанта, на его рыжеватой стриженой голове — серая фуражка, а на ногах кожаные ботинки с подошвой толщиной не меньше двух дюймов. В красноватом свете фонарей, которые держали два солдата, широкое квадратное лицо Бутца было зловещим и уверенным. Лицо убийцы, любящего свое дело.

— Теперь мы одни, месье Жервез. Вам не стоит беспокоиться за других. О них мы тоже позаботимся. — Сено хрустело под ногами Харцера, продолжавшего говорить на ломаном французском: — Нам известно, что летатель на парашют упал здесь. Мы верим, что кто-то в ваша деревня должен быть его связь… э… агент. Месье Жервез, кто мог бы быть этим кем-то?

— Пожалуйста, месье… Я не… я ничего не могу сказать.

— О, не будьте так категоричны. Как ваше имя?

— Ан… Анри. — Старик дрожал. Майкл слышал, как у него стучали зубы.

— Анри, — повторил Харцер. — Я хотел, чтобы вы подумал, прежде чем отвечать. Анри, вы знаете, где упал летатель на парашют и кто тут ему помогает?

— Нет. Пожалуйста, капитан. Я клянусь, что нет.

— Увы, — вздохнул Харцер, и Майкл увидел, как он пальцем показал Бутцу.

Огромный человек сделал шаг вперед и пнул Жервеза в левое колено. Хрустнула кость, и француз вскрикнул, падая на сено. Майкл увидел, как на подошвах ботинок убийцы сверкнули металлические подковки.

Жервез обхватил колено и застонал. Харцер наклонился. — Вы сказали, не подумав, верно? — Он постучал по седоволосой голове. — Воспользуйтесь мозгами! Где упал летатель на парашют?

— Я не могу… о, Боже… я не могу…

Харцер произнес: — Дерьмо, — и отступил назад.

Бутц нанес тяжелый удар по правому колену старика. Кости хрустнули со звуком пистолетного выстрела, и Жервез взвыл от боли.

— Мы еще не научил вас, как думать? — спросил Харцер.

Майкл почуял запах мочи. Мочевой пузырь старика не выдержал. Запах боли тоже стоял в воздухе, словно горьковатый привкус свирепого урагана. Он почувствовал, как под кожей у него заныли мускулы и пелена пота стала покрывать его тело под маскировочной одеждой. Превращение могло вот-вот произойти, стоит ему захотеть. Но он остановил себя на самом краю неистовства: что это может дать? «Шмайсеры» располосуют его с такой же легкостью, что и человека, а при такой расстановке солдат у него нет возможности расправиться со всеми тремя людьми и двумя танками. Нет-нет, с некоторыми вещами человек справится лучше, и это одно из его «я» лучше знало свой предел. Он постарался расслабиться, чтобы снять напряжение, предвещавшее превращение, и почувствовал, как оно спало и отошло от него, словно колкое облачко.

Старик всхлипывал и молил о пощаде. Харцер сказал: — Мы некоторое время подозревал, что Безанкур — центр шпионов. Мой работа заключается в том, чтобы их разыскать. Вы понимаете, что это есть мой работа?

— Пожалуйста… больше не бейте меня, — шептал Жервез.

— Мы собираемся вас убить. — Это была констатация факта, без каких-либо эмоций. — Мы собираемся вытащить ваш труп наружу, чтобы показать другим. Потом мы опять будем задавать наши вопросы. Понимаете, ваша смерть в действительности будет спасать жизни, потому что кто-то скажет. Если никто не скажет, мы сожжем всю вашу деревню. — Он кивнул Бутцу.

Майкл напрягся, но здесь ничего сделать было нельзя.

Рот старика открылся от страха, он попытался отползти на своих раздробленных ногах. Бутц пнул его в ребра, раздался треск, как от прогнившей бочки, и Жервез завыл и ухватился за сломанные ребра, которые впились в его тело. Следующий пинок подкованного сапога попал старику в ключицу, и она с хрустом сломалась. Жервез дернулся как рыба на гарпуне. Бутц продолжил пинать ногами, добивая старого француза каблуками насмерть, действуя медленно и с продуманной методичностью — пинок в живот, чтобы отбить внутренности, каблуком по руке, чтобы раздробить пальцы, пинок в подбородок, чтобы выбить челюсть, зубы посыпались как пожелтелые игральные кости.

— Это моя работа, — проговорил Харцер в истекающее кровью изувеченное лицо. — Мне за нее платят, понимаете?

Бутц пнул старика в горло и перебил гортань. Жервез стал задыхаться, и Майкл увидел, что лицо Бутца вспотело от усилий, этот человек не улыбался, черты его лица были словно бы высечены из камня, но в его светло-голубых глазах светилось удовольствие. Майкл неотрывно смотрел на лицо Бутца. Ему хотелось взглядом прожечь его до мозгов.

Жервез в последней безумной попытке попытался поползти к двери. На сене оставался кровавый след. Несколько секунд Бутц дал ему ползти, а потом встал правой ногой на середину спины старика и сломал его позвоночник, как палку метлы.

— Вытащите его наружу. — Харцер повернулся и быстро пошел к остальным крестьянам и к солдатам.

— Я нашел серебряный! — Солдат поднял зуб. — Может, у него есть еще такие?

Бутц пнул дрожащее тело сбоку в голову, вылетело еще несколько зубов. Солдат наклонился, разыскивая в сене серебро. Потом Бутц вышел вслед за Харцером, а двое солдат ухватили Жервеза за ноги и выволокли труп из амбара.

Майкл остался в темноте, в ноздрях его стоял запах крови и ужаса. Он дрожал, на затылке у него поднялись волосы. — Внимание! — услышал он крик Харцера. — Ваш мэр отделился от жизни и оставил вас одних! Я намерен задать вам два вопроса и хочу, чтобы вы тщательно подумал, раньше чем отвечать…

Хватит, — подумал Майкл. Настала пора ему самому задавать вопросы. Он встал, подобрался к пролому. Бензиновый запах стал еще гуще. Человек на втором танке доливал из канистр остатки. Майкл понял, что надо действовать, и действовать сейчас. Он встал у дыры, вылез на крышу и там пригнулся.

— Где упал летатель на парашют? — спрашивал Харцер. — И кто ему помогает?

Майкл прицелился и выстрелил.

Пуля пробила канистру с бензином, которую держал человек. При этом произошло одновременно две вещи: бензин выплеснулся из канистры на одежду человека, и от пулевого отверстия брызнули искры. Крик Харцера оборвался.

Канистра взорвалась, и танкист вскочил, превратившись в факел.

Пока человек дико прыгал и огонь голубым пламенем охватил лужицу вокруг горловины бензобака танка, Майкл разобрался с еще тремя танкистами, стоявшими у самого амбара. Один из них заметил вспышку из дула пистолета и поднял свой автомат. Майкл попал ему в шею, и автомат выпустил в небо веер трассировочных пуль. Другой был готов уже вот-вот прыгнуть в люк головой вперед. Майкл выстрелил, но пуля отскочила от металла. Он выстрелил второй раз, и тогда человек вскрикнул и, ударившись спиной, свалился с борта танка на землю. Майкл отметил, что в обойме его «Кольта» осталось три патрона. Оставшийся танкист побежал, ища, где бы укрыться. Майкл спрыгнул с крыши.

Он приземлился на танке возле главного люка, от удара ноги у него загудели. Он услышал, как Харцер вызывал пулеметчика и приказывал солдатам окружить амбар. Люк был все еще открыт, край его был вымазан кровью немца. Майкл уловил движение справа, почти за спиной у себя, и развернулся, когда солдат выстрелил из винтовки. Пуля прошла у него между колен и срикошетила от крышки люка. Майклу некогда было прицеливаться, но ему это делать и не пришлось, потому что в следующее мгновение разрывы пуль ударили немца в грудь и подкинули его, после чего он рухнул на землю.

— Лезь внутрь, — крикнула Габи, держа в руках дымящийся «Шмайсер», который она забрала у первого застреленного Майклом немца. — Скорее! — она подскочила, ухватившись за металлическую ручку, и подтянула себя на танк. — Вы что, не понимаете по-французски? — рассердилась Габи, глаза ее горели злобой. Выстрелила винтовка, две пули отскочили, взвизгнув, от танковой брони, и дальше уговаривать Майкла не потребовалось. Он прыгнул в люк и ниже, в тесную кабину, где горела красная лампочка. Габи последовала за ним, потянулась и захлопнула люк, потом заблокировала его.

— Туда, вниз, — Габи толкала его глубже внутрь танка, и он уселся в неудобное кожаное сиденье. Перед ним был щит с циферблатами и показателями приборов, что-то типа рукояти ручного тормоза и несколько рычагов. На полу были разные педали, а перед самым лицом — узкая смотровая щель, справа и слева тоже были щели, и сквозь левую он увидел танкиста, горевшего на земле около второго танка, другой человек, высовывавшийся из танкового люка, кричал: — Повернуть башню вправо на шестьдесят шесть градусов!

Башня танка с курносой пушкой стала плавными рывками поворачиваться. Майкл приставил дуло пистолета к смотровой щели и нажал на курок, вырвав кусок из плеча человека. Немец сполз назад в танк, но башня продолжала поворачиваться.

— Давай, заводи! — закричала Габи, в ее голосе послышался страх. — Тарань его!

Пули щелкали по бронированным бортам танка как нетерпеливые удары кулаков. Майкл встречался с танками такого типа в Северной Африке и знал, как им управлять с помощью рычагов, которые переключали передачи и скорости гусениц — но сам он раньше никогда танк не водил. Он бесполезно искал, как его завести, и тут рука Габи скользнула вниз перед его носом, нажала на кнопку стартера, послышалось жужжание, затем молотящий, стучащий рев, за которым последовал глухой выхлоп. Танк затрясло, мотор заработал. Майкл нажал ногой на то, что показалось ему педалью газа, дернул этим рычаг переключения передач и отпустил отжатую Габи педаль сцепления. Это был не прогулочный «Седан» модели «Ягуар». Шестерни со стуком вошли в зацепление, и танк рванул вперед, откинув голову Майкла на мягкий подголовник. Сверху над ним, на месте заряжающего, Габи сквозь свою щель увидела, как на танк запрыгнули люди, направила в нее ствол «Шмайсера» и полила пулями две пары немецких ног.

Майкл выжал педаль газа до пола и дернул на себя один из рычагов. Гусеница справа остановилась, а левая продолжала вращаться, разворачивая танк вправо, но это было не то направление, на которое рассчитывал Майкл, поэтому он вернул этот рычаг в исходное положение и оттянул другой. На этот раз остановилась левая гусеница, а правая закрутилась, резко повернув танк влево, в сторону врага. Танк дрожал, но подчинялся антигитлеровской коалиции точно так же, как и «Оси». Майкл увидел, что башня второго танка вот-вот уставится прямо на них.

Он отжал сцепление. Пушка второго танка плюнула огнем. Послышался предупреждающий о смерти вскрик француженки, и волна печного жара обдала сквозь щель лицо Майкла. На мгновение он потерял всякое представление о происходящем, не зная, разорван ли он на миллион кусков или нет, — и тут раздался взрыв, где-то в поле в трехстах ярдах за Безанкуром.

У него не было времени переживать и уж точно для испуга. Он отпустил педаль сцепления, и танк продолжил поворот влево. Гусеницы взметывали фонтаны земли. А затем смотровую щель заполнил второй танк, из пушка на его башне все еще курился дымок.

— Ящик позади тебя, — закричала Габи. — Залезь в него! — Пулеметные пули с визгом отскакивали от башни, заставляя Габи инстинктивно пригибаться.

Майкл засунул в ящик руку и вытащил металлическую кассету. Габи потянула за рычаг, повернула другой, раздался звук и открылись металлические полозки. — Вставляй сюда! — сказала она, помогая ему заправить кассету в канал затвора пушки. Затем с треском захлопнула затвор, на лице ее показались капельки пота. — Держи ровнее! — сказала она ему и дернула другой рычаг. Что-то зажужжало, началось взведение ствола.

Второй танк начал пятиться, его башня готовилась для второго выстрела. Майкл поставил рычаги в нейтральное положение и двинулся ровным курсом, направляясь прямо к чудовищу. Из люка показалась голова человека, что-то кричавшая, что именно, Майкл из-за грохота двигателя разобрать не мог. Однако он догадался, что это был приказ развернуть башню на девяносто девять градусов. Для них это будет смертельный выстрел.

Пушка поворачивалась, ища цель.

Майкл собрался было снова отжать сцепление и тормоз, но остановил себя. Они могли и на этот раз ожидать, что он остановится. Он стал давить на газ, шальная пуля ударила в край смотровой щели справа, осыпав его искрами.

— Держать курс ровно! — предупредила Габи и потянула за красную планку с надписью «фойерн» — «огонь».

Майкл подумал, что одновременно произошли две вещи: его барабанные перепонки вылетели из головы наружу, а кости выскочили из суставов. И в то же мгновение понял, что его неудобства были чепухой по сравнению с теми, которые испытал экипаж второго танка.

Во вздыбившемся красном столбе взрывов и пламени Майкл увидел, как с другого танка начисто срезало башню, словно скальпелем бородавку. Ее пушка все же выстрелила, поскольку была заряжена, башня дважды перевернулась в воздухе и шмякнулась в пыль. Из туловища чудовища с волями выпрыгнули два человеческих факела, уже обреченные на смерть.

Майкл ощутил запахи пороха и обгоревшего мяса. Из другого танка вырвался еще один взрыв, раскидавший звенящие куски железа. Майкл дернул за один из рычагов, сворачивая влево, чтобы промчаться мимо разодранного каркаса.

Немецкие солдаты с криком убегали с дороги танка. Сквозь смотровую щель Майкл увидел две фигуры. — Огонь! Огонь! — орал Харцер с «Люгером» в руках, но всякое подобие порядка было нарушено. В нескольких шагах позади него Бутц безучастно наблюдал за происходящим.

— Вот он, сукин сын! — сказала Габи. Она вытянула руки, отвинтила люк и отбросила его крышку, прежде чем Майкл смог удержать ее. Она высунула голову и плечи, прицелилась из «Шмайсера» и отстрелила Харцеру голову. Его тело сделало три шага назад, прежде чем свалиться, а Бутц плашмя бросился на землю.

Сзади ревел мотор танка. Майкл ухватил Габи за ногу и втащил ее назад. Она захлопнула люк, из дула «Шмайсера» шел голубой дымок. — Через поле! — сказала она ему, и он повел танк прямо вперед, переключившись на максимальную передачу.

Майкл сурово улыбнулся. Он был уверен, что только капитан Харцер мог бы понять, что это была работа не только Габи.

Взметая гусеницами густую желтую пыль, танк грохотал по полю, удаляясь от деревни и беспорядочных вспышек винтовочных выстрелов. — Они будут двигаться по нашему следу на патрульных бронемашинах, — сказала Габи. — И, наверно, уже вызывают подкрепление. Нам лучше бы выбраться из отсюда, пока можно.

У Майкла возражений не было. Он достал еще один снаряд из деревянного ящика за его сиденьем и заклинил им педаль газа. Габи вылезла наверх через люк, ожидая, когда Майкл присоединится к ней, затем швырнула свой «Шмайсер» и прыгнула. Он спрыгнул спустя пару секунд — и впервые наконец-то ступил на землю Франции.

На какое-то мгновение он в пыли потерял ее из виду. Затем заметил какое-то шевеление слева, и ошеломленная Габи в испуге открыла рот, когда он бесшумно появился сзади нее и стиснул ее руку. Она автоматом указала вперед. — Лес находится там. Вы можете бежать?

— Всегда, — ответил он. И побежал в сторону деревьев, располагавшихся примерно в тридцати ярдах от них. Через некоторое время Майкл сбавил шаг, чтобы не вырваться от нее далеко вперед.

Они без затруднений достигли леса. Стоя между деревьями, Майкл и Габи смотрели на то, как прошли две патрульные бронемашины, следуя за танком на почтительном расстоянии. Танк уведет их по меньшей мере на несколько миль.

— Приветствуем вас во Франции, — сказала Габи. — Вы верите в знаменательное начало, да?

— Любое начало, если я остался в живых, знаменательно.

— Поздравлять себя пока рано. Нам еще предстоит долгий путь.

Она повесила «Шмайсер» на плечо и подтянула ремень. — Надеюсь, что у вас выносливое сердце — я хожу быстро.

— Постараюсь не отставать, — пообещал он.

Она повернулась, вся сосредоточенная и целеустремленная, и стала тихо продвигаться по лесной поросли. Майкл держался футах в двенадцати позади, вслушиваясь в звуки, доносившиеся до них. За ними не гнались; после того как Харцер был убит, солдаты потеряли всякую инициативу и никто не торопился прочесывать лес. Майкл вспомнил человека в начищенных и подкованных сапогах. Убить старика было легким делом. Ему было интересно, как поведет себя Бутц против более серьезного соперника.

Что же, жизнь полна неожиданностей.

Майкл шел за молодой француженкой, и лес укрывал их.

 

Глава 2

После часа быстрой ходьбы в юго-западном направлении, в течение которого они пересекли несколько полей и дорог — все это время Габи держала «Шмайсер» наизготовку, а уши Майкла настороженно прислушивались к звукам — она сказала:

— Тут мы подождем.

Они находились среди деревьев, росших вдоль опушки леса, и Майкл увидел перед собой одинокий фермерский каменный домик. Он был полуразрушен, крыша его провалилась, уничтоженная, вероятно, случайной бомбой союзников, снарядом из мортиры или эсэсовскими карателями, охотившимися на партизан. Даже земля вокруг дома обуглилась от огня, от сада остались лишь несколько обгоревших пеньков.

— Вы уверены, что мы там, где следует быть? — спросил ее Майкл. Вопрос был бессмысленным, и ее холодный взгляд сказал ему об этом.

— Есть определенный график, — объяснила она, усаживаясь на корточки и кладя «Шмайсер» на колени. — Мы не сможем попасть внутрь раньше, чем через… — Она замерла, пока смотрела на светящиеся стрелки своих наручных часов. — Двенадцать минут.

Майкл встал рядом с ней на колени, пораженный ее способностью ориентироваться. Как она смогла найти это место? Конечно, по звездам, если только она не знала маршрут наизусть. Но хотя они были явно в том месте, где им полагалось быть в условленное время, здесь поблизости не было никаких других ориентиров, кроме одинокого разрушенного фермерского домика. — Вы, должно быть, имеете какой-то опыт обращения с танками, — сказал он.

— По правде говоря, нет. Просто у меня был любовник-немец, который был командиром танкового экипажа. От него я научилась всему.

Майкл поднял брови. — Всему?

Она быстро глянула на него, потом опять отвела взгляд в сторону; его глаза казалось светящимися, как стрелки ее часов, и они смотрели не мигая. — Это необходимо, чтобы я… выполняла свои обязанности на благо страны, — сказала она, слегка неуверенно. — Этот человек обладал сведениями о грузовиках с конвоируемыми. — Она чувствовала, что он смотрит на нее. — Я делала то, что от меня требовалось. Не больше.

Он кивнул. «Этот человек» — сказала она. Ни имени, ни чувств. Эта война была такой же безжалостной, как перерезанное горло. — Я сожалею о том, что произошло в деревне. Я…

— Забудьте об этом, — прервала его она. — Вы в том не виноваты.

— Я видел, как умирал старик, — продолжил он. Конечно, ему и раньше приходилось видеть смерть. Много раз. Но холодная аккуратность ударов носков и каблуков Бутца все еще заставляла его внутренне содрогаться. — Кто тот человек, который убил его? Харцер называл его Бутцем.

— Бутц был телохранителем Харцера. Эсэсовский натасканный убийца. Теперь, когда Харцер мертв, они, вероятно, приставят Бутца к какому-нибудь другому офицеру, наверно на восточном фронте. — Габи помолчала, заглядевшись на хрупкое мерцание луны на стволе «Шмайсера». — Старик Жервез был моим дядей. Он был последним моим кровным родственником. Мои мать, отец и два брата были убиты нацистами в 1940 году. — Это было сказано без эмоций, просто как факты, безо всякого намека на чувство. Чувства, — подумал Майкл, — выжжены из нее, как жизнь из этого сада.

— Если бы я об этом знал, — сказал Майкл. — Я бы…

— Нет, вы бы не, — резко сказала она. — Вы бы сделали именно так, как сделали, иначе бы ваша миссия закончилась и вы были бы мертвы. Мою деревню сожгли бы дотла в любом случае и все люди были бы казнены. Мой дядя знал о риске, на который шел. Он был человеком, приведшим меня в подполье. — Ее взор встретился с его. — Ваша миссия — важное дело. Потеря одной, двух или жизней целой деревни значение сейчас не имеет. У нас более значительная цель. — Она отвела взгляд от его мерцающих проницательных глаз. Если повторять это еще и еще, то смерть и в самом деле показалась бы не большим, чем просто бессмыслицей, подумала она. Но где-то в глубине своей опаленной душе она в этом сомневалась.

— Пора идти внутрь, — сказала Габи, еще раз проверив по часам время.

Они пересекли поляну, Габи со «Шмайсером» наготове, а Майкл — нюхая воздух. Он ощущал запах сена, сгоревший травы, яблочно-винный аромат волос Габи, но никакого потного духа кожи, который мог бы означать солдат, спрятавшихся с засаде. Пока Майкл следовал за Габи в разрушенный крестьянский дом, он уловил следы странного запаха смазки. Металлический дух, — подумалось ему. Смазка на металле? Она вела его через свалку ломанных досок и камней к куче золы. Он опять уловил масляный металлический запах, вокруг этой кучи золы. Габи опустилась на колени и засунула в золу руки. Майкл услышал, как заскрипели металлические петли. Зола была вовсе не золой, а искусно разрисованной и уложенной резиновой массой. Пальцы Габи нашли смазанный маховик, который она повернула на несколько оборотов вправо. Потом она вытащила руку, и он услышал скрипы задвижек, открываемых под дверью крестьянского дома. Габи встала. Медленно открылся люк, крышка которого была замаскирована кучкой пепла. Смазка блестела на металлических петлях и шестернях, под землею уходили деревянные ступеньки.

— Входите, — сказал по-французски худой молодой паренек и жестом показал Майклу лезть по ступенькам вниз, в буквальное подполье.

Майкл влез в люк, сразу же за ним последовала Габи. Другой человек, на этот раз постарше, с сильно поседевшей бородой, стоял в конце прохода, держа фонарь. Первый человек закрыл люк и повернул закрывающий изнутри маховик, затем набросил три засова. Коридор был узкий и с низким потолком, и Майклу пришлось пригибаться, пока он шел за человеком с фонарем.

Они пришли к следующей лестнице, ведшей вниз, на этот раз каменной. Землистые стены состояли из кусков грубого древнего камня. У основания лестницы было большое помещение и несколько коридоров, змеившихся в разных направлениях. Что-то вроде средневековой крепости, решил Майкл. С кабелей над головой свисали лампочки, обеспечивавшие сумрачное освещение. Откуда-то доносилось жужжание, похожие на шум работающих швейных машинок. В этом помещении на большом столе в свете ламп лежала карта, Майкл приблизился к ней и увидел улицы Парижа. Раздался шум голосов, в другой комнате разговаривали люди. Стучала пишущая или шифровальная машинка. В помещение вошла привлекательная пожилая женщина с папкой-регистратором в руках, которую она поместила в один из нескольких шкафов. Она быстро глянула на Майкла и вернулась обратно, к своим занятиям.

— Ну, леди, — сказал кто-то по-английски визгливым голосом. — Вы не шотландка, но вы подойдете.

Майкл услышал за несколько секунд до этого тяжелые шаги, поэтому не был застигнут врасплох. Он повернулся и встретился с рыжебородым гигантом в шотландской юбке.

— Пирл Мак-Каррен — к вашим услугам, — сказал человек с шотландской картавостью, в прохладном воздухе подземелья у него изо рта вырывались брызги и пар. — Король Шотландской Франции. Которая находится между этой стеной и противоположной, — добавил он и затрясся от смеха. — Эй, Андре! — сказал он человеку, несшему фонарь. — Как насчет стаканчика доброго вина для меня и моего гостя, а? — Человек вышел из комнаты в один из коридоров. — На самом деле его зовут как-то иначе, — сказал Мак-Каррен Майклу, прикрывая рот ладонью, будто поверяя большой секрет. — Но я не могу произнести большинство их кличек, поэтому всех их я зову просто Андре, а?

— Я понял, — сказал Майкл и вынужденно улыбнулся.

— У вас были небольшие неприятности, так ведь, а? — обратил МакКаррен внимание на Габи. — В последний час подлецы забили все радиоканалы. Они чуть не сели вам на хвост?

— Чуть, — ответила она по-английски. — Мой дядя Жервез мертв. — Она не стала дожидаться выражений сочувствия. — А также и Харцер и еще немного нацистов. Наш коллега — малый не промах. Мы также угнали у них танк — «Панцеркампфвален-2» с опознавательными знаками 12-го танкового дивизиона СС.

— Хорошая работа. — Он нацарапал пометку в блокноте, оторвал листок и нажал на маленький звонок рядом со стулом у стола с картой. — Не помешает дать знать нашим друзьям, что парни из танковой дивизии СС рыщут поблизости. Эти машины, «двойки», старого образца, они должны оставлять характерные следы. — Он передал листок с пометкой женщине, приносившей ранее папку-регистратор, и она опять заспешила выйти. — Сочувствую насчет твоего дяди, — сказал Мак-Каррен. — Он проделывал дьявольски нужную работу. А до Бутца ты не добралась?

Она покачала головой. — Харцер был более важной мишенью.

— Ты совершенно права. И все же на душе кошки скребут, когда знаешь, что этот здоровенный сукин сын жив и все еще бьет людей ногами. Как говорит пословица… — его светло-голубые глаза на луноподобном с тяжелой челюстью лице цвета дуврского известняка остановились на Майкле. — Подходите поближе и поглядите на петлю, в которую вы собираетесь сунуть свою шею.

Майкл обошел стол и встал рядом с Мак-Карреном, который возвышался как башня по меньшей мере на три фута над ним и казался широким как амбарная дверь. На Мак-Каррене был коричневый свитер с заплатами на локтях и темно-синяя с зеленым шотландская юбочка, расцветки полка Ночной Дозор. Волосы у него были несколько темнее, чем неухоженная борода, ярко-оранжевая с кремниевыми искорками. — Наш приятель Адам живет здесь, — Мак-Каррен ткнул толстым пальцем в лабиринт бульваров, авеню и извилистых улочек. — Здание из серого камня на Рю Тоба. Дьявол, а ведь все они из серого камня, а? Как бы то ни было, а он живет в доме номер восемь на углу. Адам — писарь, работает в штате младшего немецкого офицера, который обеспечивает поставки для нацистов во Франции — продуктов, одежды, писчей бумаги, горючего и патронов. Можно узнать многое про войска по тому, чем их снабжает высшее командование. — Он пробарабанил пальцами по лабиринту улиц. — Адам каждый день ходит на работу вот этим маршрутом. — Майкл смотрел, как его палец проследовал по Рю Тоба, повернул на Рю Сен-Фарж, а затем остановился на авеню Гамбетта. — Здание находится здесь, окружено высокой оградой с колючей проволокой по ее верху.

— Адам еще работает? — сказал Майкл. — Даже несмотря на то, что гестапо уже известно о том, что он — шпион?

— Верно. Хотя я сомневаюсь в том, что они дают ему что-нибудь, кроме того, чтобы просто чем-то занять его. Смотрите сюда. — Мак-Каррен взял регистратор, лежавший рядом с картой, и раскрыл его. В нем были зернистые увеличенные черно-белые фотографии, которые он передал Майклу. Это были снимки двух мужчин, одного в костюме и галстуке, а другого в легкой куртке и берете. — Эти люди гестапо следуют за Адамом повсюду. Если нет этих, то обязательно есть другие. У них квартира в доме напротив его, и они следят за ним все время. Мы также вынуждены предположить, что они подключились к телефонным проводам и могут прослушивать все звонки к нему. — Взгляд Мак-Каррена встретился со взглядом Майкла. — Они выжидают, понимаете.

Майкл кивнул. — Ждут, чтобы подбить одним камнем двух птиц.

— Верно. И может, по двум этим птицам они надеются найти и само гнездо, чтобы в критический момент вывести нас из дела. Во всяком случае, они уловили, что Адам о чем-то знает, и наверняка не хотят, чтобы информация вышла наружу.

— Вы знаете что-нибудь о том, чем бы это могло быть?

— Нет. И никто в подполье этого не знает. Как только гестапо узнает, что человек что-то знает, чем бы это ни было, они вцепляются в него, как клещи в терьера.

Седоволосый француз, которого Мак-Каррен назвал Андре, принес запылившуюся бутылку и три бокала. Он поставил их рядом с картой Парижа и потом вышел, а Мак-Каррен налил вино в один из бокалов Майклу, потом Габи и себе. — За уничтожение нацистов, — сказал он, поднимая свой бокал. — И в память о Анри Жервезе. — Майкл и Габи присоединились к его тосту. Мак-Каррен быстро проглотил вино. — Итак, вы понимаете наши проблемы, парниша? — спросил Мак-Каррен. — Гестапо держит Адама в невидимой клетке.

Майкл отхлебнул терпкое вино и поизучал карту. — Адам каждый день ходит на работу и возвращается домой по одной и той же дороге? — спросил он.

— Да. Могу дать, если вам нужно, расписание.

— Нужно. — Взгляд Майкла следил за пересекающимися улицами. — Мы должны подойти к Адаму в то время, когда он идет на работу или на свою квартиру, — решил он.

— Про это забудьте. — Мак-Каррен плеснул себе в бокал еще немного вина. — Об этом мы уже думали. Мы собирались подъехать на автомобиле, укокошить гестаповских сволочей и вытащить его из этого проклятого места, но…

— Но, — прервал Майкл, — вы поняли, что любой из гестаповцев застрелит Адама, особенно из тех двоих, следящих за ним постоянно, и вам никогда не убрать его из Парижа живым, даже если он все-таки выживет при выкрадывании. И к тому же, тот, кто будет в автомобиле, скорее всего окажется изрешечен пулями или схвачен гестапо, которое не будет слишком заигрывать с подпольщиком. Правильно?

— Более или менее, — сказал Мак-Каррен, пожимая массивными плечами.

— Так как же можно войти в контакт с Адамом на улице? — спросила Габи. — Любой, кто даже на долю секунды остановит его на улице, будет немедленно схвачен.

— Я пока не знаю, — сознался Майкл. — Но мне кажется, что мы должны сделать это в два этапа. Сначала мы должны насторожить Адама, что кто-то прибыл, чтобы помочь ему. Второй этап будет состоять в том, чтобы вывезти его, и это может оказаться… — он тихо хмыкнул. — Весьма хитрым делом.

— Верно, — сказал Мак-Каррен. Он отставил бокал и потягивал бургундское из бутылки. — Это то, о чем я и мои однополчане из Ночного Дозора говорили четыре года назад в Дюнкерке, когда нацисты выжали наших с побережья. Мы говорили, что хитро будет вытащить нас отсюда, но мы сделаем это. Ради Бога. — Он горько улыбнулся. — Да, большинство из них лежит под шестью футами земли, а я еще во Франции. — Он глотнул еще, потом со стуком поставил бутылку на стол. — Мы уже много раз повсякому прикидывали на этот счет, мой друг. Любой, кто доберется до Адама, будет схвачен гестапо. Точка.

— У вас, конечно, есть его снимок, — сказал Майкл. Габи открыла другую папку и представила ему черно-белую фотографию — фас и проф— иль, вроде снимков на удостоверениях личности, — неулыбчивого хрупкого блондина на середине четвертого десятка лет, изнуренной, выжатой внешности, в круглых очках с проволочной оправой. Адам представлял собой тип человека, совершенно не видного на фоне обоев, в нем не было никаких особых примет, ничего характерного, ничего, кроме лица, которое обычно забывается сразу после того, как его увидят. Бухгалтер, подумал Майкл. Или банковский кассир. Майкл пробежал отпечатанное на французском языке досье на агента под кодовым именем Адам. Рост пять футов десять дюймов. Вес сто тридцать шесть фунтов. Одинаково владеет обеими руками. Хобби: коллекционирование марок, садоводство и опера. Родственники в Берлине. Одна из сестер в…

Майкл вернулся назад, к слову «опера». — Адам ходит в парижскую Оперу? — спросил он.

— Постоянно, — ответил Мак-Каррен. — У него не кучи денег, но большую часть их он тратит на эту театральную чепуху.

— У него ложа на троих, — сказала Габи, начиная понимать, куда клонит Майкл. — Мы можем узнать точно, какая именно ложа, если нужно.

— Мы можем передать записку через какого-нибудь приятеля Адама?

Она на мгновение задумалась, но потом покачала головой. — Нет. Слишком рискованно. Насколько мы знаем, все они не друзья, а просто гражданские вольнонаемные, которые снимают место в той же ложе. Любой из них может работать на гестапо.

Майкл вернулся к фотографии Адама, чтобы как следует изучить каждый дюйм этого бесцветного невыразительного лица. За ним, подумал он, заперто что-то очень важное. Он чуял это так же верно, как ощущал запах бургундского в дыхании Пирла Мак-Каррена и мускусный запах пороха на коже Габи. — Я найду способ побеседовать с ним, — сказал Майкл.

— При свете дня? — Мак-Каррен поднял на него растрепанные огненно-рыжие брови. — Под наблюдением нацистов?

— Да, — ответил Майкл с уверенностью. Он несколько секунд выдерживал взгляд Мак-Каррена, и шотландец замычал и отвел глаза. Как он будет выполнять свою задачу, Майкл еще не знал, но способ должен быть найден. Он бы не для того прыгал из проклятого аэроплана, рассудил он, чтобы смириться и вернуться назад только поэтому, что положение оказалось невозможным. — Мне нужно удостоверение личности и пропуск на проезд в автомобиле, — сказал он. — Я не хочу, чтобы меня забрали до того, как я попаду в Париж.

— Идите за мной, — Мак-Каррен жестом показал ему на коридор, ведущий в другую комнату, где на треноге стоял фотоаппарат и двое человек работали за столом, тщательно ретушируя последние штрихи на поддельных нацистских пропусках и удостоверениях личности. — С вас сделают снимок, и мы изготовим вам удостоверение соответствующей давности, — объяснил Мак-Каррен. — Ребята тут — старые умельцы в таких делах. Идите сюда. — Он прошел в следующую комнатушку, где Майкл увидел полки с различной нацистской формой, полевой серой и темно-зеленой, фуражками, касками и обувью. Три женщины сидели за швейными машинками, пришивая пуговицы и знаки различия. — Вы будете офицером по связи, ответственным за эксплуатацию телефонных линий. К тому времени, когда вы будете выходить отсюда, вы будете знать все о линиях немцев и во сне сможете наизусть перечислить свои узлы и их размещение. На их изучение вам дается два дня. За это время немчики должны успокоиться. В Париж вы поедете с водителем. Одним из моих Андре. У нас есть прекрасный блестящий штабной лимузин, спрятанный неподалеку отсюда. Большой босс говорит, что вы знаете немецкий язык, поэтому тронетесь в восемь часов — вот все, что я могу вам сказать. — Он выудил карманные часы и открыл крышку. — Значит, у вас есть еще четыре часа, чтобы помыться и немного поспать. Мне кажется, вы в этом нуждаетесь.

Майкл кивнул. Четырех часов сна будет для него достаточно, и ему хотелось смыть с лица маскировочную раскраску и пыль.

— А душ у вас тут есть?

— Не совсем. — Мак-Каррен слегка улыбнулся и глянул на Габи, вошедшей вслед за ними. — Это место было сооружено римлянами, давно, еще когда Цезарь был большой шишкой. Они любили ванны. Габи, не возьмешься ли ты поухаживать за нашим другом?

— Сюда, — сказала Габи и пошла из комнаты, а Майкл следовал в нескольких шагах за ней.

— Габи? — Мак-Каррен подождал, пока она остановится и посмотрит на него. — Ты проделала там просто чертовски хорошую работу.

— Мерси, — ответила она без всякого намека на удовольствие от похвалы. Ее сапфирно-голубые глаза, изумительные на ее пыльном точеном лице, остановились на Майкле Галатине. Они смотрели на него с холодным профессиональным уважением. Уважение одного убийцы другим, подумал Майкл. Он был рад тому, что они воюют на одной стороне. — Идите за мной, — сказала она ему, и он пошел по сырому подземному коридору.

 

Глава 3

— Вот для вас ванна, — сказала ему Габи, и Майкл остановился, разглядывая каменный бассейн футов пятнадцати по диагонали и четырех футов в глубину, заполненный водой, в которой плавали опавшие листья и трава. — Вот вам мыло, — сказала она и бросила ему твердый белый брусок с деревянной полки, на которой также висело несколько выглядевших поношенно, но чистых полотенец. — Мы налили эту воду всего лишь пару дней назад. — Она показала ему на большой каменный желоб, выступавший из стены над ванной. — Надеюсь, мытье в воде, в которой уже принимали ванну, не вызывает у вас возражений?

Он улыбнулся как можно элегантнее. — Если только это все, для чего ею пользовались.

— Нет, для этого у нас есть нечто другое.

— Коммунальные удобства? — сказал Майкл, и вдруг Габи стащила с себя свой заношенный свитер и стала расстегивать блузку. Он смотрел, как она раздевалась, не зная, как это воспринимать, и она посмотрела на него, снимая блузку, из-под которой показался лифчик. — Надеюсь, вы не возражаете, — сказала она и, не прекращая раздеваться, достала за спиной и расцепила лифчик. — Мне тоже нужно вымыться. — Лифчик упал, ее груди полностью обнажились.

— О, нет, — сказал Майкл. — Нисколько.

— Я рада. А если бы даже вы и возражали, мне все равно. Некоторые мужчины… представляете ли… стесняются мыться с женщинами. — Она сняла ботинки и носки и стала расстегивать брюки.

— Не представляю, — ответил Майкл, скорее себе, чем ей.

Он снял шапочку и расстегнул парашютный комбинезон. Габи без колебаний сняла последнее белье и совершенно голая пошла к ступенькам, спускавшимся под воду. Она спустилась по ним, и Майкл услышал, как у нее сперло дыхание, пока вода подходила до уровня бедер и живота. Ключевая вода, подумал он. Подаваемая через систему древнеримских труб к тому, что служило общественной баней, вероятно, в своего рода храме. Габи сделала последний шаг, вода накрыла ее грудь, и наконец она выдохнула воздух, который задерживала в легких. Здесь внизу было весьма прохладно, чтобы окунаться, но ему не улыбалось ехать в Париж, не имея еще два дня возможности вымыться. Он переступил через свое сброшенное белье и пошел к ступенькам. От холодной воды у него тут же свело лодыжки, потом колени… ну, такое ощущение не забывается.

— Сводит тело, — сказал Майкл, стиснув зубы.

— Потрясающе. Вы, должно быть, привычны к холодной ванне, да? — Прежде чем он ответил, она дошла до центра бассейна и окунулась с головой. Затем быстро выскочила и отвела руками свои густые черные волосы с лица на затылок.

— Пожалуйста, мыло?..

Она поймала брошенный им кусок и стала намывать волосы. От мыла пахло салом и овсянкой, оно явно не было сортом, покупаемых в парфюмерных салонах.

— Вы быстро соображали там, в Безанкуре, — сказала она ему.

— Не особенно. Я просто использовал имевшиеся возможности.

Он присел в воду по горло, пытаясь привыкнуть к холоду.

— Вы часто так делаете? — спросила она, с ее волос падали мыльные хлопья. — Используете возможности?

— Это единственное, что я умею. — «Волчий способ», — подумал он. — Брать, что дают.

Габи намылила себе руки, плечи и груди, движения ее были скоры и расчетливы, а не медлительно-соблазняющими.

Здесь ждать нечего, — подумал Майкл.

Габи просто механически действовала. Казалось она совершенно не думала о том, что ее плотное крепкое тело было менее чем в семи футах от него, и эта ее незаинтересованность — ее уверенность в том, что она может справиться с любой проблемой, если та возникнет — заинтриговала его. Но от холодной воды возникла только дрожь, а не пробуждение желания. Майкл наблюдал, как она намыливала спину, сколько могла достать, но не попросила его помылить остальное. Потом она намылила лицо, еще раз окунулась и вынырнула с розовыми щеками. Затем бросила мыло ему.

— Ваша очередь.

Майкл соскреб со своего лица маскировочную краску. Грубое мыло щипало кожу.

— Свет, — сказал он и кивнул в сторону двух ламп, свисавших на проводах на стене. — Как вы снабжаетесь электричеством тут, внизу?

— Мы подключились к линии, идущей на особняк в двух милях отсюда, — сказала Габи. Она слегка улыбнулась, на ее волосах все еще была мыльная пена. — Нацисты используют его как командный пункт. — Она еще раз ополоснула волосы, смывая остатки мыла, хлопья поплыли от нее как кружевные гирлянды. — Мы не пользуемся электричеством с полуночи до пяти часов утра, и расходуем его не слишком много, чтобы они не заметили.

— Очень плохо, что у вас нет нагревателя воды.

Майкл намочил голову и волосы, окунувшись в воду, затем намылил и вымыл из волос песок. Он еще раз поскреб грудь, руки и лицо, смыл мыло и заметил, что Габи рассматривает его очищенное от красок лицо.

— Вы не англичанин, — решила она после нескольких секунд изучения его без маскировочной раскраски.

— Я — британский гражданин.

— Возможно, так оно и есть… но вы не англичанин.

Она подступила к нему ближе. Он чувствовал естественное благоухание ее чистой плоти, и ему вспомнился яблоневый сад, цветущий белым цветом под весенним солнцем.

— Я видела многих англичан, захваченных немцами в 1940 году. Вы не выглядите таким, как они.

— И как же они выглядят?

Она пожала плечами. Придвинулась на фут-другой ближе. Его зеленые глаза могли бы загипнотизировать ее, если бы она позволила, поэтому она стала глядеть на его губы.

— Я не знаю. Может… они словно дети, занятые игрой. До них не доходило, с чем они столкнулись, когда попытались воевать с нацистами. Вы похожи… — Она запнулась, на ее груди задержалась холодная вода. Она попыталась выразить то, о чем подумала. — Вы, похоже, воюете как будто очень давно.

— Я был в Северной Африке, — сказал он.

— Нет. Это не то, что я имею в виду. Вы похожи… как будто ваша война тут. — Габи прижала пальцы к своему сердцу. — Ваша битва — она где-то внутри, да?

Теперь была его очередь отвести взгляд, потому что она видела слишком глубоко.

— Разве так не у всех? — спросил он и пошел в воде к ступенькам. Пора было обсушиться и отправляться на задание.

Электрические лампочки мигнули. Раз, еще раз. Они потухли до красноватого свечения, потом совсем, и Майкл остановился в темноте, холодная вода колыхалась у бедер.

— Воздушный налет, — сказала Габи; он услышал в ее голосе дрожь и понял, что она боится темноты. — Немцы отключили электричество!

Послышался далекий приглушенный шум, как будто сквозь подушку ухнул молот, или взорвалась бомба, или выстрелила пушка большого калибра, подумал Майкл. За этим последовали другие взрывы, более ощутимые, чем слышимые, под ногами Майкла вздрагивали камни.

— Сейчас может стать намного хуже, — на этот раз она не могла скрыть страха в голосе.

— Всем держаться! — прокричал кто-то по-французски из другого помещения. Раздался удар, тряхнуло, и Майкл услышал как звонко треснуло перекрытие, точно выстрелило. Осколки камня посыпались в воду. То ли близко над головой упала бомба, то ли зенитная батарея методично сплошь простреливала небо. Римская пыль забила Майклу ноздри, и следующий взрыв, показалось, ударил в пятидесяти ярдах от его головы.

Горячее, дрожащее тело прижалось к нему. Габи вцепилась в его плечи, и Майкл обвил ее руками.

Вокруг них в воду сыпались обломки камней. Шесть или семь штук, размером с гальку, упали Майклу на спину. Еще один взрыв заставил Габи прижаться к нему теснее, пальцы ее вцепились в его тело, и во временные затишья между взрывами он слышал, как она вздыхает и постанывает в ожидании падения следующей бомбы. Он стоял с напряженными мышцами и гладил Габи по мокрым волосам, пока на землю падали бомбы и гремели зенитные орудия.

Потом все затихло, и целую минуту слышались только звуки их дыхания. Сердца их колотились, и Майкл ощущал, как тело Габи вздрагивало от ударов сердца. В другом помещении кто-то закашлял, и голос МакКаррена прокричал: — Кто-нибудь ранен?

Отвечали различные голоса, сообщая, что раненых нет.

— Габи? — позвал Мак-Каррен. — Ты и бритт в полном порядке?

Она попыталась ответить, но ноздри и глотка у нее были забиты пылью и она чувствовала, что готова отключиться. Она ненавидела темноту, ощущение заточения в малом пространстве, и молотом грохотавшие взрывы, которые возбудили воспоминание о страшных мгновениях четыре года назад, когда она и ее семья сидели в подвале, пока самолеты «Люфтваффе» в щепки разносили деревню.

— Габи? — с легкой нервозностью прокричал Мак-Каррен.

— С нами все в порядке, — спокойно сказал Майкл. — Просто немного потрясло.

Шотландец издал вздох облегчения и продолжил поверку.

Габи не могла справиться с дрожью. Ее вызывала и холодная вода, и собственная стылая кровь. Она держала голову на плече мужчины, и внезапно ей пришло в голову, что она не знает — да и не должна знать — его настоящее имя. Это было одним из правил игры. Но она ощущала запах его тела сквозь запах носившейся в воздухе древней пыли и подумала на мгновенье — нет, конечно, такого не могло быть — что от его кожи несло едва уловимым духом зверя, похоже на то, как пахнет от животных. Это не было неприятно, просто… по-другому, она не могла точно выразить, как.

Электрические лампочки замигали. Зажглись и погасли, зажглись и погасли, когда кто-то — немецкая рука — поворачивал выключатели, дававший электрический ток. Затем они зажглись и остались гореть, хотя и тусклым желтоватым светом.

— Все успокоилось, — сказал Майкл, и Габи посмотрела ему в лицо. Казалось, что его глаза слегка светились, как будто вобрали в себя весь имевшийся свет, и это испугало ее, хотя она не могла в точности понять, почему. Этот мужчина был другим; было в нем что-то неопределимое. Она встретилась с ним взглядом, пока время измерялось ударами сердца, и ей показалось, что в глубине зеленых глаз она увидела какую-то вспышку — промелькнувшую единичную частичку света, как огонь сквозь заиндевевшее стекло. Она ощутила жар его тела, пар, начинавший выходить изо всех пор его кожи, и хотела было заговорить о чем-то, сама не заня о чем, но четко осознала, что когда голос ее зазвучит, в нем будет дрожь.

Майкл заговорил первый, своим телом. Он отвернулся, пошел вверх по ступенькам к полке с полотенцами, взял одно для себя и другое для нее.

— Вы замерзнете до смерти, — сказал он Габи, предлагая полотенце как приманку, чтобы она вышла из холодной воды.

Она вышла, и Майкл ощутил как отзывалось его тело, пока вода открывала ее груди, затем низ живота и заблестевшие бедра. А потом она стояла перед ним, вода капала с нее, черные волосы были мокры и прилизаны, и Майкл мягко обернул ее полотенцем. В горле у него сдавило, но он все же решился сказать:

— Мне надо бы сейчас отдохнуть, — сказал он, глядя ей в глаза. — У меня была беспокойная ночь.

— Да, — согласилась Габи. — У меня тоже.

Она затянулась в полотенце и за ней на полу оставались мокрые следы, когда она шла к своей одежде и собирала ее.

— Ваша комната — вниз по этому коридору. — Она показала в его сторону. — Она через второй проход справа. Надеюсь, вы не возражаете против раскладушки, но одеяло хорошее и толстое.

— Это звучит прекрасно. — Он мог заснуть и на земле, когда уставал, и знал, что уснет через две секунды после того, как уляжется на раскладушку.

— Я зайду за вами, когда будет пора вставать, — сказала она ему.

— Я на это надеюсь, — ответил он, суша волосы.

Он слышал ее шаги, когда она покидала помещение, а когда опустил полотенце, Габи уже не было. Потом он насухо вытер тело, собрал одежду и пошел по коридору, указанному ею. На полу около второго прохода была свеча в бронзовом подсвечнике и коробка спичек, и Майкл задержался, чтобы зажечь фитиль. Он вошел, держа перед собой свечу, в свою комнату, которая оказалась древним помещением с сырыми стенами, в котором проживала только узкая, к его досаде, и выглядевшая неудобной раскладушка, и была металлическая палка в стене, с которой свисали несколько плечиков для одежды. Майкл развесил свою одежду; от нее пахло потом, пылью и выхлопом немецкого танка с примесью паленого мяса. Майкл подумал, что после того, как закончится война, он мог бы подрабатывать на своем чутье, быть может, у изготовителей парфюмерии. Однажды на лондонской улице он нашел белую женскую перчатку и уловил на ней запахи бронзовой цепочки от ключей, чая с лимоном, духов «Шанель», сладкого землянистого благоухания дорогого белого вина, дух испарений от нескольких мужчин, отдаленный намек на аромат застаревшей розы и, конечно, запах резиновых покрышек «Данлоп», которые проехали по перчатке, лежавшей на дороге. Накопив с годами опыт, он понял, что для него обоняние — такое же мощное чувство, как и зрение. Его способность была, конечно, еще сильнее, когда он проходил через превращение, но многое от нее входило и в его жизнь как человека.

Майкл расправил на раскладушке одеяло и лег на нее. Перекладина впилась ему в спину, но ему приходилось спать и на более острых вещах. Он примостился под одеялом, а потом задул свечу и лег головой на подушку, набитую гусиным пухом. Тело его устало, но разум бодрствовал, как зверь, мечущийся за решеткой. Он уставился во тьму и вслушивался в звуки медленно капавшей с потолка воды.

— Ваша битва — она где-то внутри, — сказала Габи. — Да?

— Да, — подумал Майкл. И к нему вновь пришло то, над чем он размышлял каждый день и каждую ночь, с тех пор, как был ребенком в российском лесу: — Я не человек. Я не животное. Кто я? — Ликантроп. Слово, пущенное психиатром, который изучал буйных пациентов в палатах умалишенных, глаза которых застывали при свете полной луны. У крестьян России, Румынии, Германии, Австрии, Венгрии, Югославии, Испании и Греции для таких были разные названия, но все они сводились к одному смыслу: оборотень.

Не человек. Не животное, — думал Майкл. Тогда кто же я в глазах Божьих?

О, здесь в гуще мыслей был еще один образ. Часто Майкл представлял себе Бога как громадного белого волка, скачущего по заснеженной равнине под небесами, излучающими звездный свет, и глаза Божьи были золотистыми и очень ясными, а белые клыки Божьи были очень, очень острыми. Бог мог чуять ложь и измену сквозь небесный свод и вырывал сердца у неверных и съедал их, истекающими кровью. И нельзя было скрыться от холодной справедливости Бога, Короля Волков.

Но как тогда человеческий Бог относился к ликантропу? Как к смертельно вредному или как к чуду? Майкл конечно, мог только рассуждать, но он одно знал твердо: очень редко бывало так, что ему не хотелось бы стать на всю жизнь зверем и бегать свободным и диким в зеленых просторах Божьих. Две ноги были для него оковами, четыре ноги позволяли ему летать.

Теперь пора было спать, набираться сил к предстоящему утру и работе. Многое предстоит узнать, многого надо опасаться. Париж был красивым капканом с зазубренными челюстями, который мог переломить и человеческую и волчью шею с одинаковой легкостью. Майкл закрыл глаза, переходя от наружной тьмы к внутренней. Он слушал, как капает вода — кап… кап… кап… Он набрал до предела полные легкие воздуха, тихо выпустил его и отключился от этого мира.