Глава 1

Свинобойня

«Вы абсолютно уверены, что никогда раньше не видели эту женщину?»

– Да, уверена.

«Она называла вас по имени или по фамилии?»

– Нет, я думаю.., нет. «Она назвала имя ребенка?»

– Нет.

«Был у нее акцент?»

– Южный, – ответила Лаура. – Но немножко другой. Не могу сказать.

Она отвечала на вопросы сквозь туман транквилизатора, и голос лейтенанта полиции по фамилии Гаррик плыл к ней по гулкому туннелю. В комнате были еще два человека; Ньюсом – человек с угловатым лицом, глава службы безопасности больницы, и молодой полисмен, ведущий протокол. Мириам допрашивали в соседней комнате, а Франклин и Дуг, возвратившийся после выпивки в баре неподалеку от своего офиса, сидели в кабинете администрации.

Лауре очень трудно было сосредоточиться на вопросах Гаррика. Транквилизаторы сыграли с ней странную штуку: тело и язык охватила слабость, а мысли неслись по подъемам и впадинам стремительных американских горок.

«Южный акцент? В чем другой?»

– Не дальний Юг, – сказала она. – Не Джорджия. «Вы могли бы описать эту женщину для полицейского художника?»

– Кажется, да. Да. Могу.

Еще один полицейский вызвал Ньюсома из палаты. Он вернулся через несколько минут в сопровождении человека мальчишеского вида в темно-сером костюме, белой рубашке и черном галстуке в белую крапинку. Они шепотом посовещались, Гаррик встал со стула рядом с кроватью и вновь прибывший занял его место.

– Миссис Клейборн, меня зовут Роберт Киркланд. Федеральное бюро расследований.

От этих слов ее вновь охватила паника, но выражение лица осталось спокойным и сонным из-за транквилизаторов. Только блеск в глазах выдавал ее первобытный ужас. В голове дьявольскими созвездиями закрутились сценарии с требованиями выкупа и убитыми жертвами похищений.

– Пожалуйста, скажите мне… – Язык ее вдруг налился свинцом. – Скажите.., зачем она взяла моего ребенка?

Киркланд помедлил, его ручка нависла над желтым линованным блокнотом. Лаура подумала, что у него глаза похожи на одностороннее стекло, через которое не разглядеть, что внутри.

– Эта женщина не работает сестрой в этой больнице, – сказал он ей. – В списках персонала нет никакой Дженет Лейстер, и с такой фамилией здесь работал только один рентген-техник в восемьдесят четвертом году. – Он сверился с заранее сделанными записями. – Чернокожий мужчина, возраст тридцать три года, в настоящий момент живет по адресу: 2137, Оукхейвен-драйв в Коньерсе.

Его непроницаемый взгляд вернулся к ней.

– Мы проверяем архивы всех больниц. Она могла когда-то работать сестрой, могла просто купить форму или взять ее напрокат. Мы проверяем все пункты проката маскарадных костюмов. Если она взяла форму сестры напрокат, и клерк списал ее адрес с водительских прав – и этот адрес верен, – то нам повезло.

– И тогда вы быстро ее найдете? Вы сможете найти ее и моего ребенка?

– Мы действуем с той скоростью, с которой получаем информацию. – Он опять сверился со своими записями. – В нашу пользу работают ее рост и размеры, выходящие за пределы обычных. Но следует иметь в виду, что форма могла быть ее собственной, и тогда ее не будет ни в одном списке клиентов проката. Она могла купить ее год назад или взять напрокат за пределами города.

– Но ведь вы ее найдете? Вы не дадите ей уйти?

– Нет, мэм, – ответил Киркланд. – Мы не дадим ей уйти.

Он не сказал ей, что эту женщину впустила в больницу работница прачечной, и преступница, очевидно, вынесла ребенка в бельевой корзине. Он не сказал ей, что нет описания автомобиля, что прачка не помнит лица женщины, но две вещи были примечательны: рост шесть футов и приколотый к карману значок-»улыбка». Киркланд допускал, что женщина приколола этот значок для отвлечения внимания от своего лица. Она действовала быстро и знала, что делает; это было не случайной работой на авось. У него было записано, что на ней была белая форма с темно-синей отделкой – те цвета, что у подлинных сестер. Та форма, которую они пытаются выследить. Женщина действовала, «как будто была на работе», – так это сформулировала Мириам Бел. Прачка сказала так: «Она выглядела как сестра и вела себя как сестра». Наверняка похитительница заранее произвела разведку в больнице, потому что знала, как войти внутрь и уйти незамеченной. Но был еще один интересный момент: женщина точно также заходила в палаты 23 и 24. Пришла она специально за ребенком Клейборнов или искала наугад, какого ребенка украсть? Важно ли ей было украсть именно мальчика? Если да, то почему?

Киркланд провел с Лаурой около двадцати минут, перепахивая уже обработанную почву. Он знал, что она не сможет сообщить ничего нового. Она время от времени впадала в шок и становилась менее адекватной. Дважды она разразилась слезами, и Киркланд попросил Ньюсома привести ее мужа.

– Нет! – Сила и ярость ее голоса удивили Киркланда. – Он мне здесь не нужен.

Когда Киркланд ехал в офис, в машине запищал телефон.

– Говорите, – отозвался он.

Звонил один из агентов, работающих по делу. Клерк из «Маскарадных костюмов» выдал в пятницу днем форму медсестры сверхбольшого размера – чисто белую без синей отделки – «крупной женщине». Адрес, списанный с водительских прав штата Джорджия, был дом 4408 по Соумилл-роуд в Мэйблтоне, квартира 6. Имя – Джинджер Коулз.

– Возьмите ордер на обыск и вызовите подкрепление, – дал команду Киркланд. – Встретимся на месте.

Он повесил трубку и развернул машину. Дворники мерно ходили по стеклу под проливным дождем.

Через сорок минут Киркланд и еще два агента ФБР были готовы войти в квартиру шесть в унылом жилом квартале. Было четыре часа дня, небо затянуло низкими серыми тучами.

Киркланд проверил свой служебный револьвер. Пока он сидел в машине на автостоянке и наблюдал за дверью квартиры номер шесть, никакого движения не было, однако неосторожность может быть смертельной.

– Пошли, – сказал Киркланд в рацию, вылез из машины и с двумя другими под дождем прошел к квартире номер шесть.

Он постучал. Подождал. Постучал снова. Никакого ответа. Он попробовал ручку двери. Заперто, конечно. У кого может быть ключ? У управляющего?

– Попробуем толкнуться сюда. – Он подошел к соседней двери.

Постучал. Подождал. Постучал чуть громче. Никого нет дома? Он потянул за ручку, и, к его удивлению, дверь открылась.

– Эй! – крикнул он в темноту. – Есть кто-нибудь? И тут он учуял его: медный, отличимый от всех других запах крови. У него не было ордера на обыск этой квартиры, входить туда – значит нарываться на крупные неприятности. Но даже с порога был виден разгром в квартире, был виден кусок спальни, перевернутый матрас и выпотрошенная вата.

– Я вхожу.

Он вошел, держа руку на рукояти револьвера. Когда меньше чем через три минуты он вышел, он выглядел намного старше.

– Там убийство. Старик в ванне с перерезанным горлом. «Хреново дело», – подумал он.

– Нам нужен ключ. Найдите мне управляющего. Быстро! Управляющего дома не оказалось. Запертая дверь квартиры шесть пялилась Киркланду в лицо. Он вернулся к автомобилю и позвонил в городскую полицию. Затем он набрал номер отделения ФБР в Атланте и запросил информацию о Коулз, Джинджер.

Компьютер сведений о них не имел. Запрос по Лейстер, Дженет тоже вытянул пустышку. Оба псевдонимы? Кому нужен псевдоним, кроме преступника, скрывающегося от закона? И что общего может иметь старик в ванной с похищением мальчика из больницы Сент-Джеймс в Бакхэде? «Чертовски хреновое дело», – подумал он.

Полиция в течение часа опросила всех обитателей дома, и команда экспертов сняла отпечатки пальцев и собрала улики среди разгрома, а за этот час ветер усилился. Он завертелся вокруг мусорного ящика, выхватив из его глубины фотографию улыбающегося младенца. Ее унесло прочь от полисменов и фэбээровцев, и она поплыла на север в холодном потоке воздуха, пока не застряла в соснах.

Управляющий домами, как узнали от жильцов, работал в обувном магазине «Кинни» в торговом квартале поблизости. За ним отрядили двух полицейских; он прибыл под их конвоем в пять тридцать и увидел, что у дома кишат сотрудники в темных дождевиках. Дрожащей рукой он отпер дверь Джинджер Коулз, и репортеры, вооруженные мини-камерами, тут же налетели, как стервятники на запах падали.

– Отойдите, – сказал Киркланд управляющему. Потом повернул ручку и толкнул дверь.

Когда дверь открылась, Киркланд услышал тихое щелк!

Он увидел, что для него приготовлено, и лишь доля секунды ему осталась, чтобы подумать: «Хрено…»

Привязанный к дверной ручке шнур отлично выполнил свою работу.

Тщательно наведенный обрез, закрепленный на стуле, с гулким грохотом разрядился, когда шнур потянул спусковой крючок, и заряд свинца разорвал Роберта Киркланда почти пополам. Крупные дробины пропахали горло второму агенту и оторвали управляющему правую руку по плечо, брызнув каскадом крови, мяса и осколков кости прямо перед телекамерами. Киркланд отшатнулся назад, уже без сердца и легких и существенной части того, что их держало вместе, и рухнул шевелящейся грудой. Полицейские бросились животами на мокрый тротуар, телерепортеры закричали и хлынули назад, но не очень далеко, чтобы не упустить кадры. Кто-то начал стрелять по квартире, кто-то подхватил, и в мгновение ока все пистолеты и автоматы били по окнам и дверям квартиры номер шесть, и в воздухе заплясали щепки и куски штукатурки.

– Прекратить огонь! Прекратить огонь! – кричал оставшийся в живых агент ФБР, и постепенно стрельба затихла.

Наконец два самых смелых – или глупых – полицейских ворвались в растерзанную пулями квартиру. Лавовая лампа была разбита, жидкость расплескалась по стенам. Открытые кухонные шкафы, изрешеченные пулями, были пусты. Уцелел телевизор с и стереомагнитофон, и еще кое-какие записи. Если бы полицейские знали, на что смотреть, они заметили, что нет альбомов «Дорз». Остались следы на стенах, где висели картины, но самих картин не было. В стенном шкафу нашли картонный ящик, набитый изуродованными пластиковыми и резиновыми куклами, за ним валялась винтовка детского размера без прицела. Одежды в шкафах не было, ящики комода были пусты.

Машины «скорой помощи» были уже в пути. Кто-то догадался накрыть труп Киркланда плащом. Кровь скапливалась в выбоине тротуара, из складок плаща торчала рука, вытянув к небу скрюченные наподобие когтей пальцы. Репортеры расталкивали друг друга, ища выгодный ракурс. На Си-эн-эн готовились начать прямой репортаж из квартиры в Мэйблтоне.

За сотню миль на северо-восток от Атланты по федеральному восемьдесят пятому шоссе под проливным дождем катил оливково-зеленый фургон «шевроле», держа скорость пятьдесят миль в час. Пока ее новый ребенок спал в картонной коробке на полу, закутанный в голубое одеяльце, Мэри Террор тихо напевала «Эру Водолея» и гадала, как сработала свинобойня, поставленная у входной двери ее квартиры. Она уже не была одета в форму медсестры: переодевшись в квартире, она засунула форму в мешок для мусора и выкинула его с моста в лесной ручей, а табличку с именем вы бросила милях в двадцати от города. Но свиньи быстро выяснят, где она взяла форму, и будут знать имя и адрес Джинджер Коулз. На это пришлось пойти, потому что у нее не было времени делать другие поддельные водительские права. Но это осиное гнездо осталось позади, и ее ребенок теперь с ней, и все будет великолепно, когда она встретит Лорда Джека у Плачущей леди.

Сирена. Мигалки. Сердце Мэри подпрыгнуло, она поставила было ногу на тормоз, но патрульная машина пронеслась мимо нее и исчезла в дымке крутящегося дождя.

Ей предстоит долгий путь. С ней «магнум» и «кольт», одежда и продукты сзади. Полно пеленок, молочной смеси хватит. Пластиковый термос, в который можно отливать, чтобы не останавливаться. Грязновато, но удобно. Перед выездом из Атланты она залила бак под пробку и проверила шины. На зелено-серой блузе значок-»улыбка». Она отлично подготовилась.

Кто же напорется на свинобойню и когда? Да, даже обреза не жалко, чтобы завалить настоящего Компостировщика Мозгов, выбить мозги из жирного легавого с медалями на груди. Она поглядела на маленькое розовое создание в картонной коробке и сказала:

– Я люблю тебя. Мама любит свою деточку, очень любит.

А колеса все шуршали по мокрой от дождя трассе. Мэри Террор, осторожный водитель, соблюдающий все правила дорожного движения и ограничения скорости, ехала своей дорогой.

 

Глава 2

Вооружена и опасна

Человек в Мичигане не мог заснуть.

Он поглядел на часы. Светящиеся стрелки показывали семь минут первого ночи. Он еще немного полежал на кровати, но металлическая пластинка в его челюсти резонировала на радиошум. Он открыл рот и тут же услышал скрежет гитар в рок-н-ролле. Плохая предстояла ночь.

Только и остается, что напиться, решил он и встал, не зажигая света.

Снаружи выл холодный ветер, неся холод, рожденный по ту сторону Великих Равнин. Деревянный дом содрогался и стонал, тоже не в силах заснуть в таком хаосе. Человек, у которого седые волосы росли по всей груди и заходили на спину; прошел в пижамных штанах в остывшую кухню и открыл холодильник. Тусклая лампочка осветила похожее на череп лицо – сплошные выпирающие скулы и запавшие Глаза. Левый глаз его был поврежден, и челюсть искривлена. Дышал он медленно и с хриплым шумом. Вытащив четыре оставшихся банки пива в пластиковой обойме, он понес их к себе в берлогу.

В этом убежище из ореховых панелей, призов по боулингу на стенах и охотничьих трофеев, стоявших вокруг, как греческие скульптуры, он включил телевизор и уселся в старое кресло, покрытое потертым пледом. Сначала он щелкнул пультом на спортивный канал, где две австралийские команды играли в то, что там называют футболом. Он выпил почти всю первую банку несколькими долгими глотками. Во рту слышался фон – кто-то пел. В голове тоже колотилась боль – медленная, мучительная боль, начавшаяся у макушки и жидкой ртутью стекающая по затылку до шеи. Он был знатоком головных болей, как бывают знатоки вин или бабочек. Головные боли наполняли его изощренной мукой и оставляли послевкусие пороха и металла.

Он допил вторую банку и решил, что австралийцы не смыслят в футболе ни хрена. Его рука с большими костяшками шевельнулась над пультом. Он оказался в царстве фильмов: «Африканская королева» по одному каналу, «Легкий наездник» по другому, «Годзилла против Мегалона» по третьему. Дальше пошли джунгли говорящих голов, там продавали целлюлитовый крем и обещали, что у отчаявшихся мужчин наконец вырастут волосы. На следующем канале была женская борьба. Это он немного посмотрел, потому что Террористка послала его в нокаут. Он двинулся дальше, исследуя электрическую пустыню, а голова его пела и череп вибрировал от басовых нот.

Он добрался до новостей этого часа и придержал свой нетерпеливый палец, чтобы поглядеть, как психи в Бейруте взрывают себя на куски. Он как раз собирался двинуться дальше на религиозные каналы, когда диктор сказал:

– Жуткая сцена в пригороде Атланты, где агенты полиции и ФБР попали в ловушку, установленную женщиной, которая, вероятно, похитила ребенка из местной больницы.

Третья банка пива замерла у его губ. Он смотрел, как прыгающие камеры снимают сцену бойни. Бум! Выстрел. Дробовик – этот звук он узнал. Люди орут и подаются назад. Кто-то корчится в агонии на земле. Оператор с камерой становится на колени. Опять стрельба, на этот раз пистолетная.

– Ложитесь, черт побери! – орет кто-то. Камера панорамирует вниз, к мостовой, объектив заливает каплями дождя.

– Подозреваемая, – говорил диктор, – идентифицирована ФБР как Джинджер Коулз. Считается, что это она похитила мальчика из больницы Сент-Джеймс в субботу приблизительно в два часа дня. Агенты ФБР и полицейские попались на взведенный обрез, установленный в квартире. Убит агент ФБР Роберт Киркланд, тридцати трех лет, тяжело ранены еще один агент и посторонний молодой человек.

Человек в кресле хмыкнул. Камера показывала накрытое простыней тело, поднимаемое в машину «скорой помощи».

– Подозреваемая, известная также под именем Дженет Лейстер, все еще может находиться в районе Атланты. «Лейстер! – подумал человек. – Дженет. Боже ты мой!» Он резко выпрямился, забыв про головную боль, и пиво из опрокинутой банки потекло на ковер.

– Коулз также вменяется убийство ее соседа – Грейди Шеклета, шестидесяти шести лет. Предполагается, что она вооружена и крайне опасна. Дальнейшие сведения будем сообщать по мере их поступления. А теперь послушайте спортивные новости…

Лейстер. Дженет. Эти имена он знал, но не вместе. У него задергался правый глаз. Гэри Лейстер. Дженет Сноуден. Да, он знал вот эти имена. Двое погибших членов Штормового Фронта. О Господи! Как это может быть? Как это может быть?

Он оставался на месте те тридцать минут, которые прошли до повторения сообщения. На этот раз он заранее включил видеомагнитофон и записал его. Дом содрогался под ударами зимнего ветра, но человек не отрывался от телевизора. Когда репортаж закончился, он проиграл запись. Напоролись на западню. Настороженное ружье. Джинджер Коулз. Дженет Лейстер. Может по-прежнему находиться вблизи Атланты. Вооружена и очень опасна.

«Насчет этого можно голову дать на отсечение», – подумал человек в кресле под пледом.

Сердце колотилось. Настороженное ружье – это вполне в ее духе. Небольшая дополнительная работа, чтобы завалить первого, кто сунется в дверь. Но все еще вблизи Атланты? В этом у него были серьезные сомнения. Она была ночной путешественницей. Даже сейчас она почти наверняка в дороге. Но куда она едет? И почему с ребенком?

Он перегнулся через подлокотник кресла, взял шнур с вилкой на конце, который вел к черному ящичку с динамиком. Вилку он вставил в гнездо телесного цвета у себя на горле, ящичек взял в руки и щелкнул выключателем. Послышалось низкое жужжание.

– Это ты, Мэри? – сказал из динамика металлический голос. Губами человек почти не шевелил, но горло его конвульсивно двигалось. – Это ты, Мэри. Скажи мне Мэри, где твой сад, и как он расцветал?

Он опять перемотал пленку и посмотрел репортаж в третий раз, его возбуждение нарастало.

– Пороховой вонючий ад и мертвецы внавал, – закончил он.

Он отключил шнур, экономя батарейки. Они дорогие, а приходится жить по средствам. В его глазах стояли слезы, яркие слезы великой радости. И он открыл рот, чтобы рассмеяться, и вырвался оттуда гром хэвиметал.

 

Глава 3

Когда погасли свечи

– Вы готовы? – спросил Ньюсом.

Лаура кивнула, ее опухшие от слез глаза не были видны за темными стеклами очков. Лифт опустился на первый этаж, Ньюсом придерживал за спинку кресло на колесиках, Рэмси держал кнопку закрытия дверей, но за дверью лифта слышался гул голосов. Ньюсом вздохнул и сказал:

– Ладно, поехали.

Рэмси отпустил кнопку.

Дверь лифта отворилась, и Ньюсом вывез Лауру в гущу репортеров.

Было воскресенье, почти сутки прошли с похищения Дэвида. Лаура уезжала из больницы без него, разошедшиеся швы еще кровоточили, и грудь давило горе. Под утро мука стала нестерпимой, и она могла бы лишить себя жизни, будь у нее пистолет или таблетки. Даже сейчас каждое движение и каждый вдох давались ей с трудом, будто само земное притяжение стало ее врагом. Дождь прекратился, но все небо было покрыто серыми тучами и ветер стал пронизывающе холодным. Она попала под перекрестный огонь видеокамер. Лаура закрыла лицо, а Ньюсом сказал:

– Освободите ей дорогу, будьте добры. Отойдите назад. Сотрудники службы безопасности старались встать между репортерами и Лаурой.

– Миссис Клейборн, посмотрите сюда! – крикнул кто-то.

– Сюда, Лаура! – раздался голос с другой стороны. Полетел град вопросов:

– Лаура, выкупа еще не требовали?

– Вы считаете, что Джинджер Коулз за вами следила?

– Вы собираетесь подавать в суд на больницу?

– Лаура, вы боитесь за ребенка?

Она не отвечала; Ньюсом вел кресло вперед. Она уже не носила Дэвида, но никогда еще ей не было так тяжело. Жужжали электромоторы видеокамер.

– Миссис Клейборн, взгляните вверх! Слева. Справа видеокамера в упор.

– Назад, я сказал! – рявкнул Ньюсом. Лаура смотрела в пол. И Ньюсом и ее адвокат велели ей не отвечать ни на какие вопросы, но они порхали вокруг, как щебечущие птицы, и непрерывно лезли ей в уши.

– Про ящик с детьми знаете? – перекричал шум какой-то репортер. – Про сожженных кукол?

«Сожженные куклы? – мелькнула мысль. – Что еще за сожженные куклы?»

Она подняла глаза на лицо Ньюсома. Оно было непроницаемо, как камень, и он вез ее через людское море.

– Вы знаете, что она до похищения вашего ребенка перерезала горло старику?

– Что вы сейчас чувствуете, Лаура?

– Это правда, что она из секты сатанистов?

– Миссис Клейборн, вы слышали, что она ненормальная?

– Назад! – еще раз рявкнул Ньюсом, и они уже были у дверей больницы, где ждал «мерседес» Дуга. Сам Дуг шел к ней с осунувшимся от бессонницы лицом. Ее отец и мать были в автомобиле, а снаружи ждали кучи репортеров, набросившиеся на нее, почти как волки. Дуг протянул руку помочь ей встать из кресла, но Лаура сделала вид, что ее не заметила. Она села на заднее сиденье рядом с матерью, а Дуг забрался за руль. Он так рванул с места, что ребятам из службы новостей Эй-би-си пришлось рассыпаться, чтобы не попасть под колеса, а у одного мужика слетел парик от вихря пролетевшей машины.

– Возле нашего дома они тоже торчат, – сказал Дуг. – Вылезают из щелей, тараканы.

Лаура увидела на матери черное платье и нитку жемчуга.

«Она что, в трауре? – подумала Лаура. – Или оделась для телекамер?»

Она закрыла глаза, но ей тут же представился Дэвид, и она подняла веки. Чувство было такое, будто у нее внутреннее кровотечение, и она все слабеет и слабеет. Гул мотора убаюкал ее, и сон был сладким убежищем. Единственным убежищем.

– Где-то через час ФБР привезет фотографии, – сказал ей Дуг. – Они взяли рисунок полицейского художника, сделанный с твоих слов, и ввели его в компьютер, ища подходящие портреты. Может быть, ты сможешь опознать эту женщину.

– Ее может и не быть в досье, – сказала Мириам. – Может быть, она из сумасшедшего дома сбежала.

– Тихо, Мириам! – подал голос отец. «Молодец», – подумала Лаура. И тут он добавил:

– Моя милая, давай не будем еще больше расстраивать Лауру.

– Расстраивать? Да Лаура с ума сходит от беспокойства! Куда уж больше?

«Говорят обо мне, будто меня здесь нет, – подумала Лаура. – Я невидимка, нету меня».

– Милая, не надо на меня бросаться.

– А нечего тут сидеть и говорить мне, что делать и чего не делать!

Темные твари кружились в голове у Лауры, как выбирающиеся из болота чудовища.

– А что это за сожженные куклы? – спросила она, и голос ее был как открытая рана.

Никто не ответил.

«Это плохо, – поняла Лаура. – Плохо, очень плохо, о Господи Иисусе».

– Я хочу знать. Скажите мне.

Но никто не принял вызова.

«Делают вид, что не понимают, о чем я говорю».

– Дуг! – позвала она. – Расскажи мне об этих сожженных куклах. Если ты этого не сделаешь, я спрошу репортеров около дома.

– Да ничего, – сказала мать. – Нашли какую-то пару кукол у нее в квартире.

– А, черт! – Кулак Дуга влепился в руль, и «мерседес» вильнул в сторону. – В квартире этой женщины ящик с куклами в шкафу! Все разорваны на части, некоторые сожжены, другие.., раздавлены или еще что-нибудь. Ты хотела знать? Теперь ты знаешь. Довольна?

– Значит… – Ум ее снова начал отключаться, пытаясь себя защитить. – Значит.., полиция.., считает, что она может.., причинить вред моему ребенку?

– Нашему ребенку! – свирепо поправил Дуг. – Дэвид наш ребенок. У меня ведь тоже есть доля в этом деле?

– Конец, – сказала она.

– Что? – Он поглядел на нее в зеркальце заднего вида.

– Конец семьи из Дуга и Лауры, – сказала она и больше не произнесла ни слова.

Мать схватила ее за руку ледяными пальцами. Лаура отобрала руку.

***

Репортеры ждали возле дома. Телефургоны развернулись в боевой порядок, но полиция тоже присутствовала для поддержания порядка. Дуг положил руку на сигнал и воем клаксона проложил себе путь в гараж; дверь гаража опустилась за ними, и они оказались дома.

Мириам повела Лауру в спальню. Дуг проверил автоответчик. Он был забит голосами репортеров Эн-би-си, Си-би-эс, Эй-би-си, журнала «Пипл», «Ньюсуик» и многих других. Все они были перехвачены магнитофоном, который оставила полиция, чтобы отследить требование выкупа. Но был еще один голос, которого Дуг не ожидал. Два быстрых слова: «Позвони мне». Голос Черил тоже попал на пленку.

Он поднял глаза и увидел, что отец Лауры пристально смотрит на него.

Лаура стояла в детской.

– Пойдем ляжем в кровать, ну пойдем же, – уговаривала ее Мириам.

Детская стала домом с привидениями. Лаура слышала призрачные звуки младенца; она тронула яркую погремушку над колыбелью, и погремушка закачалась. Она снова заплакала, слезы жалили потрескавшиеся щеки. Она слышала плач Дэвида, из колыбели улыбались мягкие игрушки. Лаура взяла плюшевого мишку, прижала его к себе и тихо всхлипывала в его коричневый мех.

– Лаура! – сказала мать у нее за спиной. – Сейчас же иди в постель!

Этот голос, этот голос.

«Сразу делай, что я говорю! Хоп, Лаура! Хоп! Добивайся успеха, Лаура! Выйди замуж за человека с деньгами и положением! Перестань носить эти кошмарные блузки и вытертые джинсы! Сделай себе прическу, как положено леди! Повзрослей, Лаура! Господа Бога ради, повзрослей, Лаура!»

Она знала, что находится уже на пределе. Чуть потянуть, и она лопнет. Дэвид был у сумасшедшей женщины по имени Джинджер Коулз, которая перерезала горло старику в субботу утром и убила агента ФБР в субботу вечером. Между двумя этими событиями Лаура отдала своего ребенка в руки убийцы. Она припомнила красную корочку под ногтем. Кровь, конечно. Кровь того старика. От одной этой мысли можно было сорваться с петель и попасть в сумасшедший дом. «Держись! – подумала она. – Ради Господа, держись!»

– Ты меня слышишь? – напирала Мириам. Плач Лауры прекратился. Она вытерла слезы плюшевым мишкой и повернулась к матери.

– Это.., мой дом, – сказала она. – Мой дом. И вы здесь гости. В моем доме я буду делать все, что захочу и когда захочу.

– Сейчас не время валять дурака…

– СЛУШАЙ! – заорала она, и сила ее голоса толкнула Мириам назад не хуже полновесного удара. – Дай мне дышать! Ты мне дышать не даешь, вцепилась, как репей!

Мириам – классный боец – вернула себе хладнокровие.

– Ты собой не владеешь, – сказала она. – Могу тебя понять. – Дуг и Франклин появились в коридоре. – Тебе нужно успокоительное.

– МНЕ НУЖЕН МОЙ РЕБЕНОК! ВОТ ЧТО МНЕ НУЖНО!

– Она сходит с ума, – деловито сообщила Мириам своему мужу.

– Вон отсюда! Вон!

Лаура вытолкнула мать, задохнувшуюся от ужаса при ее прикосновении, хлопнула дверью детской прямо в их ошеломленные морды и закрыла на замок.

– Хотите, чтобы я вызвал врача? – услышала она вопрос Дуга, бессильно привалившись к двери.

– Я думаю, так будет лучше, – сказал Франклин.

– Нет, оставьте ее в покое. Она хочет быть одна, так мы оставим ее одну. Боже милосердный, я всегда знала, что у нее неуравновешенный характер! Хорошо, оставим ее в покое! – Она повысила голос – явно в расчете на уши дочери. – Франклин, позвони в «Хайатт» и закажи номер! Мы уедем и не будем мешать ей дышать.

Она почти отперла дверь. Почти. Но нет, здесь было тихо. Спокойно. Пусть едут в свой «Хайатт» и там на нее дуются. Ей нужно свое место, пусть даже среди этих четырех стен, где витают призраки.

Лаура опустилась на пол с медведем в руках; сквозь жалюзи пробивался тусклый свет. Она отдала Дэвида в руки убийцы. Положила своего ребенка в окровавленные руки. Она закрыла глаза, и внутри ее нарастал беззвучный крик, которого никто не услышал, кроме нее.

Примерно час спустя послышался осторожный стук в дверь.

– Лаура? – Это был Дуг. – Приехали с фотографиями из ФБР.

Она поднялась – затекшим ногам не хватало крови – и отперла дверь детской. Медведя она по-прежнему прижимала к груди. В кабинете ее ждал человек средних лет в полосатом костюме и почти наголо подстриженными по бокам каштановыми волосами. У него были теплые карие глаза и приветливая улыбка, и Лаура заметила, как он быстро глянул на плюшевого медведя и притворился, что не заметил его. Ее отец оставался в доме, но мать удалилась в «Хайатт» – борьба воль началась.

Агента ФБР звали Нейл Касл («с одним „с“, – сказал он, садясь на стул). У него были с собой фотографии – и цветные, и черно-белые, на которые он хотел, чтобы она взглянула. Крупными пальцами, непривычными к мелкой работе, он открыл плотный конверт и разложил с полдюжины фотографий на кофейном столике, рядом с альбомом Матисса. Это все были фотографии женщин, некоторые анфас – на документ, – другие под углом. Там была фотография крупной женщины плотного сложения, целящейся из винтовки в банковского клерка. На другом здоровенная баба, оглядываясь через плечо, садилась в черный „камаро“. В ее руке поблескивал пистолет.

– Это женщины из нашего списка «Разыскиваются в первую очередь», – сказал Касл. – Те шесть из них, которые соответствуют Джинджер Коулз по размеру, телосложению и возрасту. Мы ввели набросок полицейского художника в наш компьютер, задали переменные и вот что получили.

Одна из женщин была высокой блондинкой в расклешенных брюках, с поясом цветов американского флага и зеленой куртке ирландских республиканцев. Она широко улыбалась и держала в руке гранату.

– Это же старые фотографии, – сказала Лаура.

– Правильно. Относятся к.., лет этак двадцать назад.

– Вы ищете этих женщин уже двадцать лет? – спросил Франклин, заглядывая через плечо Лауры.

– Одну из них – да. Одну – с конца семидесятых, еще одну – с восемьдесят третьего, трех остальных – с конца восемьдесят пятого и до сих пор.

– Какие они совершили преступления? – спросил Франклин.

– Целый спектр, – ответил Касл. – Посмотрите на них очень внимательно, миссис Клейборн.

– Все они одинаковы на мой взгляд. Все: одинаковый рост, все одинаковое.

– Их имена и данные на обороте фотографий.

Лаура перевернула фотографию грабительницы банков и прочитала:

«Марджи Каммингз, она же Марджи Гримз, она же Линда Кей Южанка, она же Гвен Беккер. Рост 5 футов 10 дюймов, волосы каштановые, глаза сине-зеленые, место рождения – штат Кентукки».

Она посмотрела оборотную сторону фотографии с черным «камаро»:

«Сандра Джун Мак-Генри, она же Сьюзен Фостер, она же Джун Фостер. Рост 5 футов 9 дюймов, волосы каштановые, глаза серые, место рождения Лодердейл, Флорида».

– Почему вы думаете, что это одна из них? – спросил Франклин. – Это же может быть просто.., ну, сумасшедшая, или кого вы не знаете?

– Городская полиция составляет свой список фотографий. Местные преступницы войдут туда. А к списку особо разыскиваемых мы обратились из-за ружья.

– При чем здесь ружье?

– Джинджер Коулз знала, что мы найдем ее квартиру. Она насторожила ружье, чтобы убить первого, кто войдет в дверь. Это значит, что у нее совершенно определенное.., назовем это умонастроением. Склонность к подобным вещам. Она отлично отскребла свою квартиру. Все дверные ручки и ручки на комоде чисто обтерты. Даже свои пластинки она протерла. Частичные отпечатки мы сняли с найденной в шкафу винтовки, и отличный отпечаток большого пальца с головки душа.

– Так эти отпечатки подходят кому-нибудь из этих женщин? – спросил Дуг.

– Пока не знаю, – ответил Касл. – Мне еще не сообщили.

Лаура перевернула следующую фотографию.

«Дебора Гессер, она же Дебби Смит, она же Дебра Старк. Рост 6 футов, волосы рыжевато-каштановые, глаза голубые. Место рождения – Новый Орлеан, Луизиана».

Она пристально посмотрела на это лицо, похоже на лицо Джинджер Коулз, но у нее был шрам на верхней губе, превращавший улыбку в презрительный оскал.

– Разве что эта.., может быть, – сказала она. – Я не помню такого шрама.

– Все нормально. Смотрите как следует и не спешите.

Он не сказал ей, что он ее проверяет. Три женщины из шести, включая Дебору Гессер, были осуждены и сидели в федеральных тюрьмах. Четвертая, Марджи Каммингс, умерла в восемьдесят седьмом году.

Лаура перевернула фотографию девушки в расклешенных джинсах.

«Мэри Террелл, она же Мэри Террор. Рост б футов, волосы каштановые, глаза серо-голубые, место рождения – Ричмонд, Вирджиния».

– Тут сказано, что волосы каштановые, а на фотографии она блондинка.

– Крашеная блондинка, – сказал Касл. – Данные идут из семейных архивов, так что на фотографиях они могут выглядеть немного по-другому.

Лаура поглядела на лицо Мэри Террелл. Эта женщина – со свежим и в каком-то смысле невинным лицом – улыбалась спокойной крупнозубой улыбкой, и на пальце у нее висела граната.

– Это самая старая? – спросила Лаура.

– Да.

– Джинджер Коулз, она.., она с виду пожестче. Эта женщина похожа, но.., нет, не знаю.

– Добавьте к этому лицу двадцать лет нелегкой жизни, – предложил Касл.

– Не знаю. Не вижу.

– Как может женщина скрываться от ФБР двадцать лет? – Франклин взял фото, и Лаура перешла к следующему. – Это кажется невозможным!

– Страна большая. Плюс еще надо учесть территорию Канады и Мексики. Люди меняют прическу и одежду, добывают новые документы и учатся по-другому говорить и ходить. Вы бы поразились, если бы знали, на что иногда пускаются преступники: мы нашли одного, который семь лет был смотрителем в Йеллоустоуне. Другой был вице-президентом банка Миссури. Третий, о ком я знаю, стал капитаном рыболовецкого судна в Ки-Уэст, и мы его взяли, когда он выдвинул себя на пост мэра города. Понимаете, люди на самом деле на других не смотрят. – Он сел на стул напротив Лауры. – Люди доверчивы. Если вам кто-то что-то скажет, вы почти наверняка поверите. В каждом городе найдется кто-нибудь, кто возьмет деньги, не будет задавать вопросов и сделает вам новые водительские права, свидетельство о рождении – все, что захотите. И вы устраиваетесь на работу туда, где ни у кого нет охоты задавать лишние вопросы, и зарываетесь в землю, как умный маленький крот.

Он сложил руки, а Лаура начала снова проглядывать фотографии.

– У особо разыскиваемых вырастают глаза на затылке. Они умеют чуять запах ветра и слушать гул рельсов. Наверное, они не очень хорошо спят по ночам, но они всегда настороже. Видите ли, у большинства людей, в том числе блюстителей порядка, есть один большой недостаток: они забывают. А ФБР не забывает никогда. У нас есть компьютеры, чтобы освежать нашу память.

– А кто это на заднем плане? – спросил Дуг, глядя на фото Мэри Террор.

Касл взял фотографию, и Лаура тоже посмотрела. Мэри Террор стояла на росистой зеленой траве, обутая в грубые сандалии. Над головой ее было голубое небо, слегка выцветшее, и на траве – тонкая тень того, кто держал фотоаппарат. Но на заднем плане на зеленом бугорке стояла размытая фигура, замахнувшаяся одной рукой, собираясь бросить «летающую тарелку».

– Не знаю. Похоже, что снимали в…

Лаура взяла фотографию из рук Касла. В первый раз она смотрела на лицо женщины, а потому этого не заметила. Все равно это было очень нерезко и трудно разглядеть.

– Мне нужна лупа.

Дуг встал. Касл наклонился вперед, прищурился.

– На что вы смотрите?

– Вот сюда. «Летающая тарелка». Видите? – У нее заколотилось сердце. Дуг принес ей лупу, и она направила ее на желтую «летающую тарелку», отведя назад до максимального увеличения на самой грани потери фокуса. – Вот это, – сказала она. – Видите?

Касл посмотрел.

– Да, вижу.

На краю «летающей тарелки» были нарисованы две черные точки глаз и полукруг рта. «Улыбка», готовая лететь в неизвестном направлении.

Лаура перевела увеличительное стекло на лицо Мэри Террелл и внимательно всмотрелась в него.

Теперь она знала своего врага.

Да, время изменило эту женщину. Она потяжелела, от гладкой кожи не осталось и следа, время срезало всю ее миловидность, оставило грубое и подлое. Но осталось подлинное сходство в ее глазах, этих серо-голубых зеркалах души. Нужна была лупа, и то пришлось смотреть близко и пристально. В этих глазах застыла смертельная, горячая ненависть. Глаза не сочетались ни с блондинистыми кудрями хиппи, ни с рекламной улыбкой зубной пасты. Это были те же глаза, которые смотрели на Лауру, когда она отдала своего ребенка в окровавленные руки. Да. Да. Те же глаза, хоть и старше. Те же.

– Это она, – сказала Лаура.

Касл оказался на коленях рядом с ней, глядя на фото с ракурса Лауры.

– Вы уверены?

– Я…

Никаких сомнений. Эти глаза. Большие руки. «Улыбка» на заднем плане. Сомнений нет.

– Это Джинджер Коулз.

– Вы опознаете Мэри Террелл как женщину, похитившую вашего ребенка?

– Да. – Она кивнула. – Это она. Та самая женщина. Лауру трясло от двух сильных переживаний: облегчения и ужаса.

– Вы позволите позвонить с вашего телефона? – Касл взял фотографию и пошел на кухню. Через секунду Лаура услышала его слова: «У нас положительный результат опознания. Сядьте, чтобы не упасть».

Когда Касл вернулся, Лаура сидела с посеревшим лицом, обхватив себя руками, а Франклин поглаживал ее по спине. Дуг стоял у окна на другой стороне комнаты, как изгой.

– О'кей. – Касл снова сел и положил фотографию на кофейный столик. – Мы собираем все данные по Мэри Террелл. Все, что есть: фотографии, отпечатки пальцев, семейные обстоятельства, родственников – все. Но я думаю, что вам следует знать кое-что, о чем я могу рассказать прямо сейчас.

– Просто найдите моего ребенка. Прошу вас. Это все, чего я хочу.

– Понимаю. Но я должен рассказать вам, что Мэри Террелл – Мэри Террор – совсем недавно, по всей видимости, убила десятилетнего мальчика в лесу возле Мэйблтона. Она забрала его винтовку, и мы проверили номер у продавца. Таким образом, это три известных нам совершенных ею убийства, не считая других.

– Других? Каких других?

– Насколько я помню, шесть или семь офицеров полиции, университетский профессор и его жена, и кинодокументалист. Все эти убийства имели место в конце шестидесятых и начале семидесятых годов. Мэри Террелл была членом Штормового Фронта. Вы знаете, что это такое?

Да, Лаура об этом слышала. Военизированная террористическая группа, вроде Симбиотической Армии Освобождения. Марк Треггс рассказывал о ней в «Сожги эту книгу».

– Я в те времена служил в Майами, но следил за этими событиями, – продолжал Касл. – Мэри Террелл была политическим убийцей. Она верила, что является палачом, действующим от имени масс. Они все в это верили. Вы знаете, как это бывало: собирается группа хиппи, балдеют от травки, слушают дикую музыку, и рано или поздно им приходит мысль, до чего же клево будет кого-нибудь убить.

Лаура рассеянно кивнула, но краем сознания припомнила, что когда-то сама была хиппи, балдела от травки, слушала дикую музыку, но ей никогда не хотелось никого убивать.

– Бюро ищет ее с начала семидесятых. Почему она вышла из подполья и захватила вашего ребенка, не знаю. Я, наверное, забегаю вперед, потому что у нас не будет полной уверенности, пока мы не сравним пальчики, но одно я вам должен сказать: Мэри Террелл очень, очень опасна.

Он не сказал ей, что репутация Мэри Террелл в Бюро такова, что в тире Бюро в Квантико есть мишень в виде ее фигуры. И не сказал он ей также, что за час до того, как он покинул свой офис, вашингтонское Бюро сообщило, что отпечаток большого пальца на вентиле душа соответствует отпечатку Мэри Террелл по четырем позициям. Но он хотел, чтобы Лаура сама опознала Мэри Террор на фотографии, чтобы все сошлось вместе. Забавно, что он не разглядел «летающую тарелку» с «улыбкой». Большие начальники в Вашингтоне наверняка носом землю рыли, работая над этим делом, особенно после того, как погиб их сотрудник.

– Мы сделаем все, чтобы найти ее. Вы нам верите?

– Мой ребенок. Она не сделает ничего дурного моему ребенку?

– Я не вижу причин для этого. – ,0н подавил мысль о ящике с искалеченными куклами. – Она взяла вашего ребенка для каких-то своих причин, но я не думаю, что она собирается причинить ему вред.

– Она сумасшедшая? – спросила Лаура. Это был трудный вопрос. Касл пошевелился на стуле, обдумывая ответ. Ящик с куклами говорил о том, что она вполне могла спятить, как зверь, слишком долго просидевший в норе, грызя старые кости.

– Знаете ли, – сказал он задумчиво, – я иногда думаю про этих людей из шестидесятых. Вы знаете, о ком я; они ненавидели все и всех, хотели разнести мир на куски и начать все заново по своему вкусу. Они жили этой ненавистью день за днем. Они дышали ею на своих чердаках и в подвалах, где жгли свои благовония и свечи. Я все думаю, куда им было девать свою ненависть, когда свечи погасли. Касл собрал фотографии и закрыл в конверт.

– Думаю, мне надо выйти на растерзание репортерам. Я им много не дам, только чтобы чуть возбудить их аппетит. Вы работаете в «Конститьюшн», верно?

– Да, верно.

– Тогда вы понимаете, о чем я говорю. Я не прошу вас выходить со мной. Отложим это на потом. Чем дольше мы будем поддерживать у прессы интерес, тем больше у нас шансов быстро найти Мэри Террелл. Так что пока нам придется с ними поиграть. – Он улыбнулся. – Такова жизнь. Мистер Клейборн, вы не выйдете к ним со мной?

– Почему я? Меня даже не было тогда в палате!

– Верно, но вы представляете интерес с точки зрения людей. К тому же вы не можете детально ответить ни на один вопрос. Все подробности я беру на себя. О'кей?

– О'кей, – неохотно согласился Дуг. Касл встал, и Дуг собрался, готовясь выдержать атаку. Был еще вопрос, который Лаура должна была задать.

– Когда.., когда вы ее найдете… Дэвид не пострадает?

– Мы вернем вам вашего ребенка, – сказал Касл. – Можете считать, что он уже у вас.

И они с Дугом пошли туда, где их ждали репортеры.

Отец Лауры, держа ее за руку, тихо говорил какие-то ободряющие слова, но Лаура едва его слышала. Ей представлялась сумасшедшая на балконе, держащая ребенка, и снайпер, выжидающий верный выстрел. Она закрыла глаза, вспоминая хлопки двух выстрелов и разлетающуюся голову младенца.

Такого с Дэвидом быть не может.

Нет.

Не может.

Нет.

Она поднесла руки к лицу и разразилась рвущими сердце слезами, а Франклин сидел рядом с ней и не знал, что делать.

 

Глава 4

Надейся, мать

В Ричмонде, в большом доме из красного кирпича постройки тысяча восемьсот пятьдесят третьего года, зазвонил телефон.

Время близилось к девяти часам вечера в воскресенье. Ширококостная женщина с седыми волосами, с лицом, изрезанным морщинами, и носом острым, как шпага конфедерата, сидела в кожаном кресле с высокой спинкой и смотрела на своего мужа ледяными серыми глазами. По телевизору шла очередная серия Перри Мейсона, и женщина и ее муж Эдгар наслаждались игрой Раймонда Барра. Мужчина сидел в кресле-каталке в ставшей ему слишком большой синей шелковой пижаме, голова склонилась в сторону и кончик языка вывалился. У него был уже не тот слух, как до удара шесть лет назад, но женщина знала, что он слышит телефон, потому что у него глаза полезли из орбит и он затрясся больше обычного.

Они оба знали, кто звонит. И не стали снимать трубку.

Телефон замолчал. Не подождав и минуты, он зазвонил опять.

Звон наполнил особняк и отдался эхом в его двадцати трех комнатах, как голос, кричащий во тьме. Натали Террелл сказала: «О Боже мой», встала и по черно-алому восточному ковру прошла к телефонному столику. Эдгар пытался следовать за ней взглядом, но не мог повернуть шею до конца. Она взяла трубку сморщенными пальцами, украшенными алмазными кольцами.

– Алло? Молчание. Дыхание.

– Алло?

И тут он донесся. Ее голос.

– Привет, мать.

Натали окаменела у телефона.

– Я не собираюсь разговаривать с…

– Не вешай трубку, пожалуйста, не вешай. Ладно?

– Я не собираюсь с тобой разговаривать.

– Они следят за домом?

– Я сказала, что не собираюсь с тобой…

– Следят ли они за домом? Просто скажи мне, да или нет. Пожилая женщина закрыла глаза. Она прислушивалась к звуку дыхания своей дочери. Мэри осталась ее единственным ребенком с тех пор, как Грант покончил с собой, когда ему было семнадцать лет, а Мэри – четырнадцать. Натали боролась секунду – правильное против не правильного. Но что есть что? Она уже этого не знала.

– На улице стоит фургон, – сказала она.

– Давно он там стоит?

– Два часа. Может быть, побольше.

– Они прослушивают телефон?

– Не знаю. Во всяком случае, не изнутри дома. Не знаю.

– Кто-нибудь к тебе приставал?

– Сегодня был репортер из местной газеты. Мы поговорили, и он ушел. Я не видела ни полицейских, ни фэбээровцев, если ты это имеешь в виду.

– ФБР в том фургоне. Уж можешь мне поверить. Я в Ричмонде.

– Что?

– Я сказала, что я в Ричмонде. Звоню из автомата. Про меня уже говорили по телевизору?

Натали поднесла руку ко лбу. Она была на грани обморока, и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.

– Да. По всем каналам.

– Они разнюхали быстрее, чем я думала. Теперь все не так, как прежде. Ну конечно, у них же теперь все эти переносные компьютеры и всякая фигня. Теперь это настоящий Старший Брат, верно?

– Мэри? – Ее голос дрожал и угрожал оборваться. – Зачем?

– Карма, – сказала Мэри, и это было все. Молчание. Натали Террелл услышала тонкий плач младенца в трубке, и у нее свело живот судорогой.

– Ты спятила, – сказала она. – Совсем спятила! Зачем ты украла ребенка? Ради Бога, неужели у тебя нет хоть капли порядочности?

Молчание, нарушаемое только плачем ребенка.

– Родителей сегодня показывали по телевизору. Показывали мать, покидающую больницу, она была в таком шоке, что даже не могла говорить. Ты улыбаешься? Это тебя радует, Мэри? Отвечай'.

– Меня радует то, – спокойно сказала Мэри, – что мой ребенок у меня.

– Он не твой! Его зовут Дэвид Клейборн! Это не твой ребенок!

– Его зовут Барабанщик, – сказала Мэри. – Знаешь почему? Потому что его сердце стучит, как барабан, и потому что барабанщик бьет призыв к свободе. Так что теперь он Барабанщик.

За спиной Натали ее муж издал неразборчивый вскрик, полный ярости и боли.

– Это отец? Судя по звуку, он сильно сдал.

– Да, он сильно сдал. И это твоя работа. Это тебя тоже должно радовать.

Приблизительно через восемь месяцев После удара Мэри позвонила неизвестно откуда. Натали рассказала ей, что произошло, и Мэри выслушала и повесила трубку, не сказав ни слова. Через неделю пришла открытка с приветом, по почте, без обратного адреса и подписи, отправленная из Хьюстона.

– Ты не права. – Голос Мэри был ровным, без эмоций. – Отец сам с собой это сделал. Он стольким закомпостировал мозги, что его голова взорвалась от резонанса, как перегоревшая лампа. И что ему теперь толку от всех его денег?

– Я больше не буду с тобой разговаривать. Мэри ждала в молчании. Натали не положила трубку.

Через несколько секунд она услышала, как ее дочь гукает с ребенком.

– Отдай ребенка, – сказала Натали. – Пожалуйста. Ради меня. Все это обернется очень плохо.

– Ты знаешь, я забыла, до чего же здесь бывает холодно.

– Мэри, верни ребенка. Я тебя умоляю. Мы с отцом этого больше не вынесем… – Ее голос осекся, глаза застлали горячие слезы. – Что мы тебе такого сделали, что ты нас так ненавидишь?

– Не знаю. Спроси Гранта.

Натали Террор бухнула трубку, ее ослепляли слезы. Она услышала трудное поскрипывание кресла-каталки – это Эдгар катил по ковру со всей силой своего скрюченного тела. Она глянула на него, увидела перекошенное лицо и текущую изо рта слюну и быстро отвернулась.

Телефон зазвонил снова.

Натали стояла на месте. Голова и тело ее обвисли, как повешенная на гвоздь сломанная марионетка. Слезы струились по щекам; она закрыла уши руками, но телефон звонил.., звонил.., звонил…

– Я бы хотела тебя увидеть, – сказала Мэри, когда Натали опять сняла трубку.

– Нет. Ни за что. Нет.

– Ты знаешь, куда я еду? Знаешь? Упоминание о Гранте подсказало ей ответ.

– Да.

– Я хочу вдохнуть запах воды. Я помню, что у нее всегда был такой чистый запах. Почему бы тебе со мной там не встретиться?

– Я не могу. Нет. Ты.., ты преступница.

– Я – борец за свободу, – поправила Мэри свою мать. – Если это преступление – сражаться за свободу, тогда что ж, ладно, я признаю свою вину. Но я все равно хочу тебя видеть. Это было… Господи.., это ж было больше десяти лет назад, верно?

– Двенадцать лет.

– Уму непостижимо. – Затем ребенку:

– Тише! Мама говорит по телефону!

– Я не могу туда приехать, – сказала Натали. – Я просто не могу.

– Я буду там несколько дней. Может быть. Мне надо кое-что сделать. Если бы ты приехала повидать меня, я бы.., я была бы очень рада, мама. Мы ведь не враги? Мы всегда понимали друг друга и мы могли говорить друг с другом, как люди.

– Я говорила. Ты никогда не слушала.

– Как люди, – гнула свое Мэри. – Понимаешь, у меня теперь ребенок, и много чего надо сделать, и я знаю, что свиньи охотятся за мной, но я должна делать свое, потому что таков путь, таково положение вещей. У меня теперь есть ребенок, и это заставляет меня чувствовать.., будто я снова вернулась в мир. Надейся, мать. Ты ведь знаешь, что такое надежда? Помнишь, мы разговаривали о надежде, о добре и зле, о многом другом?

– Помню.

– Мне бы хотелось с тобой увидеться. Но нельзя, чтобы легавые тебя выследили, мать. Нет. Понимаешь, потому что у меня теперь мой ребенок. И свиньи не возьмут меня и моего Барабанщика. Мы вместе отправимся к ангелам, но свиньи нас не возьмут. Врубаешься, мать?

– Я понимаю, – сказала пожилая женщина, крепко сжимая трубку в руках.

– Надо поменять Барабанщику подгузник, – сказала Мэри. – Пока, мама.

– До свидания.

Звяк.

Натали попятилась от телефона, как пятится человек от смертельно ядовитой змеи. Она наткнулась на каталку Эдгара, и он что-то ей сказал, разбрызгивая слюну.

Прошло, может быть, тридцать секунд. Телефон опять зазвонил.

Натали не шевельнулась.

Он звонил и звонил, и Натали шагнула вперед, протянула руку и взяла трубку. И сразу ее лицо смертельно побледнело.

– Мы записали все на пленку, миссис Террелл, – сказал агент ФБР из белого фургона. Она подумала, что это младший из двоих, тот, который показал ей устройство, автоматически определяющее номер абонента. – Это был звонок из автомата в пределах города, все верно. Мы сейчас определяем его точное местоположение, но когда туда доедет машина, вашей дочери там уже давно не будет. Вы знаете, куда она направляется, миссис Террелл?

Натали почувствовала ком в горле. Она сглатывала и сглатывала, но не могла от него избавиться.

– Миссис Террелл? – настойчиво повторил молодой человек.

– Да, – с усилием ответила она. – Да, знаю. Она.., она отправляется в наш пляжный дом. На Вирджиния-Бич. Адрес… – Она не могла справиться со своим дыханием, ей пришлось на секунду остановиться. – Адрес: 2717, Харго-Пойнт-роуд. Белый дом с коричневой крышей. Это вес, что вам нужно?

– У вас там есть телефон? Будьте добры. Она дала телефон.

– Но Мэри не будет отвечать на телефонные звонки.

– Вы, значит, в этом уверены?

– Да. – Опять у нее перехватило дух. – Я уверена.

– Почему?

– Она упомянула Гранта, своего брата. Он покончил с собой в этом доме. И она сказала, что хочет вдохнуть запах воды. – Натали почувствовала резкий укол в сердце. – Туда мы ее возили, когда она была маленькой.

– Понимаю, мэм. Извините, одну минуту. Последовала долгая пауза. Передает информацию, догадалась Натали. Потом молодой агент снова сказал в трубку:

– О'кей, это все. Благодарим вас за помощь, миссис Террелл.

– Я… – у нее стиснуло горло.

– Мэм?

– Я.., о Господи, я не.., не хочу, чтобы что-нибудь произошло с ребенком. Вы ее слышали. Она сказала, что убьет ребенка и себя. И она действительно это сделает. Вы ее слышали?

– Да, мэм.

– Так что вы собираетесь делать? Вломиться вслед за ней?

– Нет, мэм, мы возьмем дом под пристальное наблюдение. Дождемся дня и постараемся точно определить местонахождение в доме ее и ребенка. Если потребуется, мы эвакуируем все дома вокруг вашего. Мы не будем штурмовать, как показывают в кино, – от этого только гибнут люди.

– Я не хочу, чтобы у меня на руках была кровь этого ребенка. Вы слышите меня? Я не смогу жить, если буду думать, что помогла убить этого ребенка!

– Я вас понимаю. – Голос молодого человека говорил спокойно и сочувственно. – Мы подержим дом под наблюдением, а потом посмотрим, что надо будет делать. А вы молите Бога, чтобы ваша дочь решила прислушаться к доводам рассудка и сдалась.

– Она никогда не сдастся, – сказала Натали. – Никогда.

– Я надеюсь, что в этом вы не правы. Мы тут еще постоим и сделаем несколько звонков, так что если вам что-нибудь придет в голову, вы знаете наш номер. Да, еще одно: вы не возражаете, если мы оставим ваш телефон на прослушивании?

– Нет', не возражаю.

– Еще раз спасибо. Я понимаю, что это было нелегко.

– Да. Куда как нелегко.

Она повесила трубку, ее муж издал булькающий звук.

В десять тридцать Натали уложила Эдгара в постель. Она поцеловала его в щеку и вытерла рот, и он ответил ей слабой и беспомощной улыбкой. Она накрыла его одеялом до подбородка и додумала, куда же ушла ее жизнь.

Белый фургон уехал чуть позже одиннадцати. Из верхнего окна Натали смотрела, как он уезжает; за спиной у нее была темнота комнаты. Она предположила, что сейчас другой отряд агентов держит под наблюдением пляжный дом. Для верности она выждала еще час.

Затем, закутавшись в пальто от пронизывающего холода, Натали вышла из дому и прошла в гараж. Она села в серый «кадиллак», завела мотор и поехала в ночь. Пятнадцать минут или около того она ехала по улицам Ричмонда на низкой скорости, подчиняясь всем светофорам и знакам, хотя машин вокруг почти не было. Остановилась на бензозаправке «Шелл» на Монумент-авеню, чтобы залить бак, и купила диетическое питье и шоколадку – успокоить нервный спазм в желудке. Уехав с заправки, она снова стала ездить бесцельными кругами, все время посматривая в зеркало заднего вида.

Натали заехала в район складов и железнодорожных путей, остановила «кадиллак» рядом с оградой из натянутых цепей и стала смотреть на проносящийся мимо товарный поезд. Ее взгляд обшаривал окружающие темные улицы. Насколько она могла судить, за ней никто не следил.

Они ей поверили. А почему бы и нет? Это она со всей страстью сказала в семьдесят пятом году в передаче Дика Кавьета о семьях разыскиваемых преступников, что не дождется, пока полиция засадит ее дочь в клетку, где ей самое место, и выбросит ключ в Атлантический океан.

Эта цитата обошла множество газет. ФБР знало, что она готова им помочь любым возможным способом. Эти чувства сохранились у нее до сих пор. Но теперь появилась жизненно важная разница: у Мэри был ребенок.

Около часу ночи Натали Террелл повернула «кадиллак» к выезду на федеральное шоссе девяносто пять и поехала на север к лесистым холмам.

 

Глава 5

В водоворот

Кошмар был ужасен.

В этом сне Лаура отдала Дэвида в руки убийцы и увидела капли крови, стекающие с пальцев женщины, падающие алыми листьями в октябрьском воздухе, расплескивающиеся на белых простынях, смятых, как заметенные снегом горы. Она отдала Дэвида, и убийца и Дэвид стали тенями, скользящими прочь вдоль бледно-зеленой стены. Но она получила что-то взамен, и это что-то было у нее в правой руке. Она разжала пальцы и увидела желтую «улыбку», приколотую прямо к мясу ладони.

Потом сцена сменилась. Была жаркая и влажная ночь на автостоянке, вокруг вертелись синие мигалки полицейских машин. В мегафонах ревели голоса, резко звякали магазины, заряжаемые в автоматы. Она видела выхваченную из тьмы белыми прожекторами женщину на балконе, и в одной руке ее был пистолет, а другая держала за шкирку Дэвида, как котенка. На женщине была зеленая узорчатая блузка, брюки-клеш и пояс в виде американского флага, и она орала, размахивая Дэвидом в воздухе. Лаура не слышала ее крик, а буквально ощущала его как лезвие бритвы, режущее промежность. «Верните моего ребенка! – сказала она тени полицейского, но тот прошел мимо, ничего не сказав. – Мой ребенок! Верните моего ребенка!» Она вцепилась в кого-то другого, тот поглядел на нее пустым взором. Она узнала Касла. «Ради Бога! – взмолилась она. – Сделайте так, чтобы не пострадал мой ребенок!»

– Мы вернем вам вашего ребенка, – ответил он. – Считайте, что он уже у вас.

Касл подался прочь и исчез в вихре теней, и когда Лаура увидела, как снайперы занимают свои места, ее молнией ударила страшная мысль, что Касл не обещал вернуть Дэвида живым.

– Не стреляйте, пока я не дам сигнал! – приказал кто-то в громкоговоритель. Она увидела Дуга, сидящего на крыше полицейского автомобиля, – его голова поникла, глаза полузакрыты, словно бы для него вообще ничего не имело значения. Ее внимание привлекла искра света. Она поглядела на угол крыши и увидела там чью-то тень, наводящую винтовку на Мэри Террор. Она решила, что этот человек лыс – совсем лыс – и что у него с лицом что-то не так, но она не могла сказать наверняка; она подумала, что, может быть, она его знает, но в этом тоже не было уверенности. Человек, прицеливаясь, поднимал винтовку. Он не ждет сигнала, он собирается застрелить Мэри Террелл, и это будет та пуля, что заставит сумасшедшую нажать курок и разнести голову Дэвида.

– НЕТ! – завопила Лаура. – СТОЙ!

Она побежала к зданию, где засел снайпер, но бетон прилипал к ногам, как разлитая смола. Она услышала щелчок его винтовки: дослал патрона в зарядную камеру. Она слышала безумный рев Мэри Террелл и надрывный, отчаянный плач своего сына. Перед ней была дверь. Она бросилась к ней, борясь с прилипающей землей, и тогда на нее из темноты прыгнули два мускулистых пса с пылающими глазами.

Раздались два выстрела, разделенные долей секунды.

Наружу рвался крик. Он раздувал ее горло и вырывался изо рта, и кто-то над ней наклонился и говорил:

– Лаура! Лаура, проснись! Проснись!

Она вырвалась из горячей тьмы, пот блестел на ее лице. Горела лампа рядом с кроватью. На кровати рядом с ней сидел Дуг, его лицо исказилось гримасой беспокойства, а позади него стояла его мать, приехавшая вечером из Орландо.

– Все нормально, – сказал Дуг. – У тебя был кошмар. Все нормально.

Лаура осмотрела комнату расширенными от страха глазами. Слишком много теней в комнате. Слишком много.

– Дуг, я могу что-нибудь сделать? – спросила Анджела Клейборн.

Это была высокая изящная женщина с седыми волосами, в темно-синем костюме от Кардена с алмазной брошкой на лацкане. Отец Дуга, разведенный с Анджелой, когда Дугу было чуть более десяти лет, был банкиром в Лондоне.

– Да нет, все в порядке.

– Нет. У нас не все в порядке. Не все в порядке. Она повторяла и повторяла эти слова, отодвигаясь от Дуга и снова свертываясь в клубок под одеялом. Она чувствовала липкую влагу между бедрами: швы кровоточили.

– Ты не хочешь поговорить? – спросил он. Она покачала головой.

– Мам, ты нас не оставишь на минутку? Когда Анджела вышла. Дуг встал и подошел к окну. Он поглядел сквозь жалюзи в дождливую тьму.

– Репортеров не видно, – сказал он Лауре. – Может быть, они решили, что это называется, ночью.

– А сколько времени?

Ему даже не надо было смотреть на часы.

– Почти два. – Он снова подошел к ней. От него пахнуло немытым телом: он не мылся с тех пор, как похитили Дэвида; да, она ведь тоже не мылась. – Знаешь, ты могла бы со мной поговорить. Мы все еще живем в одном доме.

– Нет.

– Что «нет»? Мы не живем в одном доме? Или ты не можешь со мной поговорить?

– Просто – нет, – сказала она, отгораживаясь этим словом, как стеной.

Он секунду безмолвствовал. Затем сказал мрачным голосом:

– Это я все загубил, верно?

Лаура не дала себе труда отвечать. Ее нервы до сих пор трепал увиденный кошмар, и она цеплялась за одеяло, как кошка.

– И тебе не надо ничего говорить. Я знаю, что я все загубил. Я просто.., я.., что ж, наверное, я все сказал, что могу сказать. Кроме.., прости, я не знаю, как сделать, чтобы ты поверила.

Она закрыла глаза, отгораживаясь от его присутствия.

– Я не хочу.., чтобы все шло вот так. Между тобой и мной, понимаешь. – Он коснулся ее руки под одеялом. Она не убрала руку, но и не ответила. Она просто лежала не шевелясь. – Мы сможем это пережить. Клянусь Господом, мы сможем. Знаю, что я все загубил, и прошу твоего прощения. Что еще я могу сказать?

– Ничего, – ответила она без эмоций.

– Ты даешь мне второй шанс?

Она чувствовала себя как предмет, выброшенный с корабля в бурное море, – предмет, который перебрасывало с волны на волну и выбросило на зазубренные скалы. Он повернулся к ней спиной, когда был ей нужен. Она отдала сына – своего сына – в руки убийцы, и все, чего она хотела, – это отключить мозг, пока не сошла с ума. Даст ли Господь ей второй шанс опять взять в руки своего ребенка? Это – и только это – было тем, к чему она стремилась, а все прочее – всего лишь обломки в шторме.

– ФБР найдет Дэвида. Они все сделают. Это не займет много времени теперь, когда они сообщили по телевизору ее имя и фотографию.

Лауре отчаянно хотелось в это верить. Касл и еще один агент ФБР побывали в доме около семи часов, и Лаура слушала, как Касл рассказывал ей о женщине, которую она опознала как Мэри Террор. Родилась девятого апреля 1948 года в семье богатых родителей, в Ричмонде, Вирджиния. Отец Террелл занимался железнодорожными перевозками. Был брат, который повесился в возрасте семнадцати лет. С отличием окончила школу в Абернети, участвовала в школьном самоуправлении и была редактором школьной газеты. Два года училась в Пенсильванском университете, специализировалась по политологии, опять была активисткой в студенческом самоуправлении. Есть свидетельства радикальных политических взглядов и употребления наркотиков. Покинула колледж и заново всплыла на поверхность в Нью-Йорке, где записалась на факультет драмы Нью-Йоркского университета. Есть свидетельства участия в радикальных студенческих группах в Нью-Йоркском университете и в университете Брендоса. Затем через всю страну – в Беркли, где она оказалась замешанной в делах Штормового Подполья. В какой-то момент познакомилась с Джеком Гардинером, радикалом из Беркли, который ввел ее в группу, отколовшуюся от Штормового Подполья и назвавшую себя Штормовым Фронтом. 14 августа 1969 года Мэри Террелл и еще три члена Штормового Фронта ворвались в дом консервативного профессора истории в Беркли и ножами убили его самого и его жену. Пятого декабря 1969 года бомба, за которую взял на себя ответственность Штормовой Фронт, взорвалась в автомобиле одного из руководителей «Ай-Би-Эм» в Сан-Франциско и оторвала ему обе ноги. 15 января 1970 года еще одна бомба взорвалась в фойе здания Тихоокеанской газовой и электрической компании и убила охранника и секретаршу. Через два дня третья бомба убила адвоката в Окленде, который представлял интересы владельца винного завода в процессе о гражданских свободах, где были замешаны рабочие-иммигранты.

– Дальше – больше, – сказал Касл, когда Лаура опустила голову.

Двадцать второго июня 1970 года два полицейских в Сан-Франциско были застрелены в своем автомобиле. Свидетели опознали в нападавших Мэри Террелл и еще одного члена Штормового Фронта по имени Гэри Лейстер. 27 октября 1970 года кинодокументалист, который, по всей видимости, снимал фильм о военизированном подполье, был найден с перерезанным горлом в мусорном ящике в Окленде. На одной из проявленных пленок были найдены два отпечатка пальцев Мэри Террелл. 6 ноября 1970 года начальник группы, работающей по делу Штормового Фронта, был застрелен при выходе из своего дома в Сан-Франциско.

– Затем Штормовой Фронт переехал на восток, – рассказывал Касл. Между ними на кофейном столике лежала большая папка с досье. – 18 июня 1971 года на заброшенном складе в Юнион-Сити, в Нью-Джерси, был найден полицейский с перерезанным горлом, висящий на прибитых гвоздями руках. В кармане его рубашки было заявление Штормового Фронта. – Касл поднял глаза. – Они объявляли тотальную войну тем, кого они называли – простите за грубость – «легавые Государства Компостирования Мозгов».

Он рассказывал дальше, проходя по следу террористов.

– 30 декабря 1970 года в почтовом ящике районного прокурора Юнион-Сити взорвалась игольчатая бомба и ослепила его пятнадцатилетнюю дочь. Три месяца и двенадцать дней спустя в Байоне, Нью-Джерси, были застрелены во время ленча четверо полицейских и на местную радиостанцию пришло послание Штормового Фронта на магнитофонной ленте – голос Джека Гардинера. 11 мая 1971 года трубчатая бомба сделала калекой заместителя шефа полиции в Элизабете, Нью-Джерси, и опять была послана магнитофонная лента с сообщением. Потом мы их нашли.

– Вы нашли их? – спросил Дуг. – Штормовой Фронт?

– В Линдене, Нью-Джерси, в ночь на первое июля 1972 года. Была перестрелка, взрывы, пожар, и в дыму Мэри Террелл, Джек Гардинер и еще двое ускользнули. Дом, в котором они жили, был просто арсеналом. Полно оружия, боеприпасов, взрывных устройств, и было очевидно, что они собирались затеять что-то очень большое и наверняка убийственное.

– Например? – Дуг крутил в руках скрепку, сгибая и разгибая, и она уже готова была переломиться.

– Этого мы так и не выяснили. Мы думаем, что акция была запланирована на Четвертое июля. Как бы там ни было, с семьдесят второго года ФБР ищет Мэри Террелл, Гардинера и других. У нас было несколько нитей, но они никуда не привели. – Он закрыл досье, оставив на столе фотографию Мэри Террелл. – Мы почти добрались до нее в Хьюстоне, в восемьдесят третьем. Она работала в школе уборщицей под именем Марианны Лэки, но смылась раньше, чем мы узнали адрес. Одна из учительниц была студенткой в Беркли, и она ее опознала, но несколько поздно.

– Так почему же вы все это время не смогли ее взять? – Отец Лауры встал со стула и взял фотографию. – Я думал, что вы профессионалы!

– Мы делаем, что можем, мистер Бел. – Касл позволил себе тонкую улыбку. – Мы не можем быть постоянно повсюду, и люди, бывает, уходят из сетей. – Он опять обратился к Лауре. – Один из наших людей, участвовавших в операции в ту ночь в семьдесят втором, видел Мэри Террелл с близкого расстояния. Он сказал, что она была беременна и тяжело ранена – кровотечение из живота.

– Какого черта он не застрелил ее прямо на месте? – спросил Франклин.

– Потому что, – ровно сказал Касл, – она застрелила его раньше. Одна пуля попала в лицо, вторая – в горло. Он вышел на пенсию по инвалидности. Во всяком случае, мы одно время думали, что Мэри заползла в нору и умерла, но приблизительно через месяц «Нью-Йорк тайме» получил письмо, отправленное из Монреаля. Оно было от Джека Гардинера – он называл себя «Лорд Джек». Он сообщал, что Мэри Террелл и еще двое остались в живых и что война Штормового Фронта против легавых свиней не окончена. Это было их последнее заявление.

– И никто никогда не нашел Джека Гардинера? – спросил Дуг.

– Нет. И он, и остальные залегли на дно. Мы думаем, что они расстались и планировали собраться опять по какому-то обусловленному сигналу. Этого не произошло. Все это я вам рассказываю потому, что вы все равно это услышите по всем выпускам новостей, и я хотел, чтобы вы узнали это от меня. – Он пристально посмотрел на Лауру. – ФБР передало досье Мэри телесетям, Си-эн-эн и газетам. Сегодня в вечерних выпусках они начнут все это сообщать. И чем дольше мы будем поддерживать интерес прессы, тем больше наши шансы, что кто-то засечет Мэри Террелл и приведет нас к ней. – Он поднял брови. – Понимаете?

– Они найдут ее, – сказал Дуг, сидя на кровати рядом с Лаурой. – Они вернут Дэвида. Ты должна в это верить.

Она не ответила, ее глаза смотрели в никуда. Тени все того же кошмара кишели в ее мозгу. Услышав то, что Касл счел своим долгом рассказать, она поняла, что Мэри Террелл никогда не сдастся без боя. Психологически не сможет. Нет, она предпочтет геройскую смерть на поле боя с оружием в руках. И что будет с Дэвидом в этом аде пуль?

– Я хочу спать, – сказала она.

Дуг еще немного побыл с ней в беспомощных попытках унять ее безмолвные гнев и боль, потом оставил ее в покое.

Лаура боялась сна и того, что может ждать ее в этом сне. Дождь стучал по стеклу костяным звуком. Она встала, чтобы попить воды в ванной и обнаружила, что открывает ящик комода, где лежит пистолет.

Она взяла его в руки. До нее донесся его злой и маслянистый запах – кусок смерти в ее руках. Мэри Террор наверняка разбирается в пистолетах. Мэри Террор живет оружием и умрет от оружия, и да поможет Бог Дэвиду.

Их пастор из Первой объединенной методисткой церкви навещал их сегодня вечером и руководил общей молитвой. Лаура едва слышала его слова, она до сих пор была в шоке. Сейчас молитва была ей нужна. Нужно хоть что-нибудь, чтобы выдержать эту ночь. Мысль, что она может никогда не взять на руки своего ребенка, сводила ее с ума от горя, а от мысли о руках этой женщины на теле Дэвида пальцы вцеплялись в пистолет так, что белели костяшки.

Она всегда считала, что не сможет убить человека: Никогда и ни за что. Но теперь, когда у нее в руке был пистолет, а Мэри Террор на свободе, она знала, что сможет спустить курок не моргнув глазом.

Жуткое это чувство – желание убить.

Лаура положила пистолет обратно и задвинула ящик. Потом она встала на колени и помолилась о трех вещах: чтобы Дэвид вернулся цел и невредим, чтобы ФБР быстро нашло эту женщину и чтобы Бог простил ее за мысль об убийстве.

 

Глава 6

Первая красавица

Пока Лаура молилась в Атланте, серый «кадиллак» притормозил на лесной дороге в шестидесяти милях к северо-западу от Ричмонда. Автомобиль свернул с главной дороги на дорогу поуже и проехал еще полмили. Свет его фар блеснул на окнах дома на обрыве, приютившегося среди сосен и вековых дубов. Окна дома были темны, над трубой, сложенной из белого камня, не было дыма. От дома к далекому шоссе тянулись телефонные и электрические провода. Натали Террелл остановила машину перед ступенями веранды и вышла на резкий ветер.

Из облаков вырвался на свободу полумесяц. Он отбросил искры серебра на рябь вод озера Анна, над котором высился дом. Вниз по холму к лодочному сараю и пирсу отходила другая дорога. Натали не видела машины, но знала: ее дочь здесь.

Дрожа не только от холода, она поднялась по ступеням на веранду, толкнула ручку двери, и та открылась. Натали зашла внутрь, прочь от ветра и стала искать выключатель.

– Не надо.

Она остановилась. Сердце у нее яростно подпрыгнуло.

– Ты одна?

Натали напрягла взгляд, чтобы увидеть, где в комнате ее дочь, но не смогла рассмотреть.

– Да.

– Они не следили за тобой?

– Нет.

– Не включай свет. Закрой дверь и отойди от нее. Натали так и сделала. Из кресла поднялась неясная фигура, и Натали прижалась спиной к стене, когда эта фигура прошла мимо нее. Мэри поглядела в окно, наблюдая за дорогой. От ее размера – ее огромности – неприкрытый страх пиявкой засосал в животе у Натали. Дочь была выше ее приблизительно на четыре дюйма и намного шире в плечах. Мэри неподвижно стояла во тьме, разглядывая дорогу, а мать съежилась от ее присутствия.

– Почему они за тобой не следили? – спросила Мэри.

– Они.., они поехали в другое место. Я послала их… – страх стискивал ее горло и не давал говорить. – Я отослала их в пляжный дом.

– Они прослушивали телефон.

– Да.

– Я догадалась, что у них есть эта хреновина для определения номера. Вот почему я не позвонила отсюда. Я ж тебе говорила, Старший Брат не дремлет.

Лицо Мэри повернулось к матери. Натали не могла его толком разглядеть, но что-то в нем было жестокое.

– Так почему же ты не сказала им, что я еду сюда?

– Не знаю, – ответила Натали. Это было правдой.

– Мама, – сказала Мэри, подошла к ней и холодно поцеловала ее в щеку.

Нагали не смогла подавить дрожь отвращения. От ее дочери пахло немытым телом. Она почувствовала руку Мэри у себя на плече; в ней что-то было зажато, и Натали поняла, что у Мэри пистолет.

Мэри шагнула назад, и мать и дочь глядели друг на друга во тьме.

– Много воды утекло, – сказала Мэри. – Ты состарилась.

– Разумеется.

– Что ж, и я тоже. – Она опять подошла к окну и выглянула наружу. – Я не думала, что ты приедешь. Я считала, что ты напустишь на меня легавых.

– Так зачем ты позвонила?

– Я скучала по тебе, – сказала Мэри. – И по отцу тоже. Я рада, что ты не навела на меня легавых. Я видела, как заезжает твой автомобиль, и знаю, что свиньи не ездят в «кадиллаках». Но свою машину я поставила в лодочном сарае, и если бы я увидела за тобой хвост, взяла бы своего ребенка и уехала по приозерной дороге.

Приозерная дорога на самом деле была колеей, которая обходила озеро Анна и вливалась в главную дорогу. В это время года дорогу перекрывали ворота, но Мэри уже снесла их с петель, чтобы обеспечить себе быстрый отход.

«Мой ребенок», – сказала Мэри.

– Где ребенок? – спросила Натали.

– В задней спальне. Я его укутала в одеяло, ему там хорошо, лапоньке. Я не хотела разводить огонь. Никогда не знаешь, кто может учуять дым. Лесной кордон по-прежнему в паре миль к северу отсюда, верно?

– Да.

Приозерный дом, построенный как летний, не имел отопления, но в нем было три камина для прохладных ночей. Сейчас дом был холоден, как могила.

– Так почему же ты не привела легавых? Натали почувствовала, что ее дочь наблюдает за ней с настороженностью зверя.

– Потому что я знала, что ты не сдашься, если они тебя схватят. Я знала, что им придется тебя убить.

– Разве это не то, чего ты хочешь? Ты же говорила в газетах: ты не заплачешь, если я умру.

– Так и есть. Я думала о ребенке.

– Ага. – Она кивнула. Ее мать всегда любила детей; это лишь когда они стали постарше, она в скуке повернулась к ним спиной. Мэри сделала ставку на это, и она сыграла. – О'кей, это я врубаюсь.

– Мне бы хотелось знать, почему ты украла его у матери.

– Его мать – это я, – бесстрастно сказала Мэри. – Я тебе сказала. Я назвала его Барабанщиком.

Натали вышла из угла. Мэри следила, как она прошла по комнате и остановилась возле холодного очага, сложенного из больших камней.

– Украсть ребенка – это для тебя что-то новенькое, да? Убийств, взрывов и терроризма тебе было мало? Ты должна была украсть невинное дитя, которому и двух дней не исполнилось?

– Говори, говори, – сказала Мэри. – Ты не изменилась, и все ту же фигню несешь.

– Да слушай ты меня, черт тебя побери! – огрызнулась Натали намного громче, чем намеревалась. – Господи, да ведь тебя наверняка за это изловят! Тебя убьют и проволокут твое тело по улице! Господи Иисусе, и что тебе в голову ударило, что ты пошла на такое?

Мэри не отвечала. Она положила «кольт» на стол достаточно близко, чтобы быстро его схватить, если понадобится. Но берег был чист: свиньи сейчас вынюхивают возле семейного пляжного дома.

– Я всегда хотела ребенка, – сказала ей Мэри. – Своего собственного, я имею в виду. Из моего собственного тела.

– И поэтому ты украла ребенка другой женщины?

– Фигню порешь, – укорила Мэри свою мать. Потом сказала:

– У меня однажды чуть не появился ребенок. До того, как меня ранили. Это было давно, но.., порой мне еще кажется, будто я чувствую, как он шевелится. Может, это призрак? Призрак у меня внутри, и он рвется наружу. Что ж, я выпустила этого призрака. Я дала ему кожу, кости и имя Барабанщик. Он теперь мой ребенок, и никто в этом мире с закомпостированными мозгами его у меня не отнимет.

– Тебя убьют. Тебя выследят, обложат и убьют, и ты это знаешь.

– Пусть попробуют. Я готова.

Натали услышала тоненький плач ребенка из гостевой спальни, и ее охватила такая душевная боль, что она чуть не потеряла сознание.

– Он хороший ребенок. Не очень много плачет, – сказала Мэри.

– Ты не собираешься его взять?

– Нет. Через несколько минут он опять уснет.

– Он голоден! – Натали почувствовала, как ее холодные щеки краснеют от гнева. – Ты что, его голодом моришь?

– У меня для него есть детское питание. До тебя еще не дошло, мать? Я люблю Барабанщика. И не допущу, чтобы с ним что-нибудь слу…

– Фигня! – сказала Натали и шагнула мимо дочери в коридор. Она протянула руку, нашла выключатель и включила верхний свет. Он несколько секунд резал ей глаза, и она слышала, как Мэри опять схватила пистолет. Натали двинулась дальше в гостевую спальню, включила там лампу и поглядела на кричащего краснолицего ребенка, лежащего на кровати и закутанного в серое грубое одеяло. Она не готова была увидеть столь малое дитя, и у нее заныло сердце. Мать этого ребенка – как сообщалось, ее зовут Лаура Клейборн – должно быть, сейчас готова для сумасшедшего дома. Она взяла плачущего младенца и прижала к себе.

– Ну, ну, – сказала она. – Все хорошо, все будет хо… Мэри вошла в комнату. Натали увидела в глазах дочери звериную хитрость; на ее лице был вырезан след многих лет трудной жизни. Когда-то Мэри была красивой и жизнерадостной, первой красавицей в ричмондском обществе. Сейчас она была похожа на бродяжку, привыкшую жить под мостами и есть из чугунных котелков. Натали быстро отвела взгляд, не в силах вынести этого зрелища зря погибшей человеческой жизни.

– Этот ребенок голоден – слышно по его плачу. Ему надо поменять пеленки! Черт тебя побери, ты не знаешь самых элементарных вещей по уходу за младенцем!

– Кое-какая практика у меня была, – ответила Мэри, глядя, как ее мать мягкими движениями укачивает Барабанщика.

– Где смесь? Надо ее подогреть и накормить его, сейчас же!

– В машине. Ты пойдешь со мной к лодочному сараю? Это был не вопрос, а приказ. Натали видеть не могла лодочный сарай: именно там Грант повесился на потолочной балке.

Когда они вернулись, Натали включила плиту на кухне и подогрела бутылочку смеси. Мэри сидела за маленьким столом и смотрела, как ее мать кормит заново перепеленутого Барабанщика, и ее рука лежала рядом с «кольтом». Внимание Мэри привлекла игра света на алмазных кольцах матери.

– Вот и хорошо, вот и хорошо, – приговаривала Натали. – Теперь наш мальчик хорошо кушает, да? А кто у нас хорошо кушает?

– Ты когда-нибудь меня вот так держала? – спросила Мэри.

Натали резко замолчала. Младенец шумно сосал соску.

– А Грант? Его ты тоже так держала?

Соска выскочила изо рта ребенка. Он чуть-чуть хныкнул, требуя необходимое, и Натали снова направила соску в его сложенные бантиком губки. Что сделает Мэри, если она сейчас повернется, выйдет из дому с Дэвидом Клейборном и сядет в машину? Взгляд ее остановился на «кольте» и скользнул в сторону.

Мэри прочла ее мысли.

– Я возьму своего сына, – сказала она, встала и забрала Барабанщика у матери. Тот продолжал есть, глядя на нее большими голубыми глазами, еще не умеющими фокусироваться. – Разве он не прелесть? У меня прямо сердце замирает, когда я на него гляжу. Он прелесть, правда?

– Он не твой сын.

– Фигню порет, – запела Мэри Барабанщику, – фиг-ню порет, вот так тетка, фигню порет.

– Мэри, послушай меня, пожалуйста! Так нельзя! Я не знаю, почему ты это сделала, или что.., что у тебя на уме, но ты не имеешь права его держать! Ты должна его отдать! Послушай меня! – настаивала она, когда Мэри повернулась к ней спиной. – Я тебя умоляю! Не подвергай этого ребенка опасности! Ты меня слышишь?

Тишина, только звук сосания. Потом:

– Я тебя слышу.

– Оставь его со мной. Я его передам в полицию. А ты можешь ехать, куда хочешь, мне все равно. Затеряйся. Уйди в подполье. Только дай мне вернуть этого малыша туда, где он должен быть.

– Он уже там, где он должен быть.

Натали опять посмотрела на пистолет, лежащий на столе. В двух шагах от нее. Осмелится ли она? Заряжен он или нет? Если она его схватит, сможет ли она выстрелить, если придется? Ее мысли медленно ползли к решению.

Мэри, держа ребенка одной рукой, другой подобрала пистолет. Она запихнула его за пояс своих выцветших джинсов.

– Мать, – сказала она и поглядела в лицо Натали напряженными холодными глазами, – мы живем в разных мирах. И никогда не жили в одном и том же мире. Я играла в эту игру, сколько могла выдержать. Потом я поняла: твой мир меня сломает, если я не дам сдачи. Он размелет меня на зубах, оденет меня в свадебное платье и даст мне алмазное кольцо, я буду смотреть через обеденный стол в столовой на глупого чужого человека, и каждый день моей жизни слышать вопли несправедливости, и буду настолько слаба, что мне будет наплевать. Я буду жить в большом доме в Ричмонде, с картинами на стенах, изображающими лисью охоту и буду беспокоиться о том, чтобы найти хорошую прислугу. Я буду думать, что нам следовало бы кинуть на Вьетнам атомную бомбу, и мне будет наплевать, что свиньи на улицах избивают дубинками студентов и что это компостирующее мозги государство жиреет на телах необразованных масс. Твой мир убил бы меня, мать. Можешь ты это понять?

– Все это уже история, – ответила Натали. – Сражения на улицах кончились. Студенческие бунты, протесты.., все это кончилось. Почему ты не отцепишься от этого?

Мэри слабо улыбнулась.

– Это не кончилось. Люди просто забыли. Я заставлю их вспомнить.

– Как? Совершая новые убийства?

– Я – солдат. Моя война не кончилась. Она никогда не кончится. – Она поцеловала Барабанщика в лоб, и ее мать содрогнулась. – Он – часть следующего поколения. Он продолжит бой. Я расскажу ему, что мы сделали ради свободы, и он будет знать, что война никогда не кончается. – Она улыбнулась в лицо младенцу. – Мой сладкий, милый Барабанщик.

Натали Террелл еще двадцать лет назад знала, что ее дочь неуравновешенна. Теперь на нее обрушилось понимание: она стоит на кухне с сумасшедшей, которая держит бутылочку молочной смеси у губ младенца. И до нее не докричаться: она не услышит, обитательница мира извращенного патриотизма и ночной резни. Впервые Натали испугалась за собственную жизнь.

– Значит, ты их послала в пляжный дом, – сказала Мэри, продолжая глядеть на Барабанщика. – Очень по-матерински с твоей стороны. Что ж, они быстро выяснят, что меня там нет. Свиньи не будут с тобой миндальничать, мать. Может, тебе придется узнать вкус хлыста.

– Я сделала это, потому что не хотела, чтобы с ребенком что-нибудь случилось, и я надеялась…

– Я знаю, на что ты надеялась. Что ты сможешь зажать меня в кулаке и лепить меня как хочется, как ты пыталась лепить Гранта. Нет, нет, я не поддаюсь лепке. Наверное, мне нельзя дольше здесь оставаться?

– Тебя найдут, куда бы ты ни отправилась.

– Ну, пока что я отлично справлялась. – Она поглядела на мать и увидела, что та боится. От этого ей стало сразу радостно и печально. – Я возьму одно из твоих колец.

– Что?

– Одно из твоих колец. Я хочу вот это, с двумя бриллиантами.

Натали покачала головой.

– Я не знаю, что ты…

– Сними это кольцо и положи на стол, – сказала Мэри, ее голос изменился. Это опять был голос солдата, все дочернее притворство исчезло. – Немедленно.

Натали поглядела на кольцо, о котором говорила Мэри. Оно стоило семь тысяч долларов, и это был подарок Эдгара к ее дню рождения в шестьдесят пятом.

– Нет, – сказала она. – Нет. Не сниму.

– Если ты сама его не снимешь, это сделаю я. Подбородок Натали вскинулся, как нос военного корабля.

– Давай, иди и снимай.

Мэри двигалась быстро. Она держала Барабанщика на согнутой левой руке и оказалась перед Натали раньше, чем та успела отпрянуть. Рука Мэри схватила руку матери. Свирепый рывок, боль в разорванной коже и чуть не вывихнутом пальце, и кольца больше не было.

– Будь ты проклята! – хрипло проговорила Натали, и, подняв правую руку, дала Мэри Террор пощечину.

Мэри улыбнулась, рука матери отпечаталась на ее щеке.

– Я тоже тебя люблю, мама, – сказала она и положила кольцо с двойными бриллиантами в карман. – Не подержишь ли моего ребенка?

Она дала Барабанщика Натали, потом твердым шагом прошла в кабинет и выдернула телефон из розетки. Она ударила аппаратом о стену и разбила его на куски, а Натали стояла со слезами в глазах и с ребенком на руках. Мэри еще раз улыбнулась матери, проходя мимо нее к входной двери. Она вытащила пистолет и всадила пулю в левую переднюю шину «кадиллака», а затем вторую пулю в правую заднюю шину. Потом вернулась в дом, принеся с собой запах пороха. Когда они ходили к лодочному сараю за молочной смесью, Мэри заставила мать стоять достаточно далеко, чтобы та не могла сказать, что это был фургон, а не легковушка, и не могла разобрать, какой он марки и какой у него цвет. Так лучше: когда мать вернется к цивилизации, она запоет свиньям, как свисток чайника. Мэри опять взяла Барабанщика из трясущихся рук Натали. Лицо матери осунулось и смертельно побледнело.

– Ты останешься в доме или мне придется забрать у тебя туфли?

– Как ты это сделаешь? Сорвешь их у меня с ног?

– Да, – сказала Мэри, и мать ей поверила. Натали села в кресло в кабинете и слушала, как визжит воздух, выходящий из шин «кадиллака». Мэри сцедила последнюю каплю смеси в рот ребенка, затем прижала его к плечу и похлопала по спинке, стараясь, чтобы он срыгнул.

– Ниже, – тихо сказала Натали. Мэри передвинула руку и продолжала его поглаживать. Через несколько секунд Барабанщик срыгнул. Он зевнул в складках своего одеяльца, снова засыпая.

– Я бы не пошла на кордон в темноте, – посоветовала Мэри. – Можно сломать лодыжку. Я бы подождала до рассвета.

– Спасибо тебе за заботу.

Мэри качала Барабанщика; движение, настолько же успокаивающее для нее, насколько и для младенца.

– Не надо нам расставаться врагами. О'кей?

– Для тебя все – враги, – сказала ей Натали. – Ты ненавидишь всех и вся, верно?

– Я ненавижу то, что пытается убить меня телом или духом. – Она помолчала, думая, что еще сказать, хотя надо было уходить. – Спасибо, что помогла мне с Барабанщиком. Прости, что пришлось взять кольцо, но мне понадобятся деньги.

– Конечно. Оружие и пули стоят дорого.

– И бензин тоже. До Канады дорога долгая. «Подбросим приманку свиньям», – подумала она. Может, это отвлечет их внимание.

– Скажешь отцу, что я о нем спрашивала? Она отвернулась было, чтобы выйти через заднюю дверь, в которую и вошла, воспользовавшись ключом, который всегда был спрятан на притолоке двери. И остановилась. Надо сказать еще одно.

– Ты можешь гордиться мной вот за что, мать: я никогда не предавала то, во что верила. Я никогда не была отступницей. Это ведь чего-нибудь стоит?

– Это будет отличная эпитафия на твоей могиле, – сказала Натали.

– До свидания, мама.

И она исчезла.

Натали услышала скрип открываемой задней двери. Стук, когда она закрылась. Натали осталась там, где была, сложив руки на животе, словно в ожидании первой перемены на официальном обеде. Прошло, может быть, пять минут. И тогда из горла женщины вырвался всхлип, она опустила лицо и зарыдала. Слезы с ее щек капали на руки и блестели там, как фальшивые бриллианты.

Мэри Террор за рулем фургона, с Барабанщиком, укутанным и согревшимся в корзине на полу, увидела в зеркале заднего вида последний отблеск света в доме, и все заслонили скелеты деревьев. Она чувствовала себя измотанной – мать всегда умела тянуть из нее жилы. Плевать. На все плевать, только бы оказаться у Плачущей леди в два часа дня восемнадцатого февраля и передать Барабанщика его новому отцу. Она представляла себе, как будет лучиста улыбка Лорда Джека.

Сегодня понедельник, пятое. Остается тринадцать дней. Достаточно времени, чтобы найти дешевый мотель подальше от хайвея, затаиться там и кое-что переменить. Надо принюхаться к ветру и проверить, что свиней поблизости нет. Надо исчезнуть на время, пока не спадет самая горячка. Она сказала спящему Барабанщику:

– Мама любит тебя, мама любит своего сладкого, сладкого малыша. Ты теперь мой, ты это знаешь? Да, ты мой. Мой навеки и навсегда.

Мэри улыбнулась, ее лицо было подсвечено зеленым сиянием приборной доски. Фургон плавно покачивался, почти как колыбель. Мать и ребенок были в мире и покое – сейчас.

Фургон спешил дальше, наматывая на колеса дорогу по темной земле.