Глава 1

Уцененный товар

– Кажется, за нами был хвост, – повторила Мэри в третий раз, стоя у окна спальни квартиры Эдварда Фордайса и глядя на Купер-авеню. Ветер гнал снег мимо окна. Разметало штабель мусорных мешков на улице, по тротуару летели мусор и старые газеты. Мэри кормила Барабанщика из бутылочки с молочной смесью, младенец таращился голубыми глазами и сосал соску. Мэри посмотрела в обе стороны мрачной улицы. – Коричневая машина. Вроде бы «форд».

– Это твое воображение, – ответил из кухни Эдвард, готовивший консервированный чили. Стонали и щелкали батареи отопления. – В этом городе полно машин, так что не будь параноиком.

– Водитель несколько раз мог нас обогнать, но замедлял ход. – Соска выскочила изо рта Барабанщика, и Мэри запихнула ее назад. – Мне это не нравится, – сказала она больше себе, чем Эдварду.

– Брось. – Эдвард вышел в гостиную, оставив чили побулькивать на плите. Он снял пальто и пиджак и расхаживал по комнате в красных подтяжках. – Хочешь выпить? Есть «Миллер Лайт» и вино.

– Вино, – сказала она, все еще высматривая из окна коричневый «форд». Ей не удалось как следует разглядеть водителя. Она запомнила негра, сидевшего на скамейке в кожаной куртке: он ехал с ними на пароме, как и светловолосая девушка. Там много народу было: дюжина японских туристов, пожилая пара и еще человек двадцать. Не был ли кто-нибудь из них легавым у нее на хвосте? Была и другая возможность: следили не за ней, а за Эдвардом. Вполне могло быть.

Он принес ей бокал красного вина и поставил на стол, пока она заканчивала кормить Барабанщика.

– Итак, – сказал Эдвард, – ты мне не хочешь рассказать мне, зачем ты украла ребенка?

– Нет.

– Наш разговор не очень далеко зайдет, если ты не хочешь говорить.

– Я хочу послушать, – сказала она. – Я хочу знать, зачем ты дал это объявление?

Эдвард подошел к другому окну и выглянул наружу. Никакого коричневого «форда» не было, но от настойчивости, с которой Мэри утверждала, что кто-то за ними следит, ему тоже было неспокойно.

– Не знаю. Наверное, мне было любопытно.

– Насчет чего?

– Ну.., просто поглядеть, не покажется ли кто-нибудь. Вроде сборища одноклассников, так сказать. – Он отвернулся от окна в тусклом зимнем свете и взглянул на нее. – Кажется, прошло сто лет с тех пор.

– Нет, это было только вчера, – сказала она. Барабанщик доел свою смесь, и она прислонила его к плечу, чтобы он срыгнул воздух, как показала ей мать. Мэри уже осмотрела квартиру Эдварда и отметила кое-какую дорогую мебель, которая не вписывалась, и одежда у него была лучше, чем жилище. Впечатление у нее сложилось такое, что он когда-то имел кучу денег, но они кончились. Его «тойота» плевалась дымом из выхлопной трубы, а левое заднее крыло было смято. А начищенные ботинки говорили, что когда-то он ходил по дорогому паркету.

– Так ты бухгалтер? – спросила она. – И давно?

– Три года. Работа отличная. Могу выполнять ее с закрытыми глазами. – Он пожал плечами, почти виновато. – Когда я залег на дно, окончил Нью-йоркский университет по отделению бизнеса.

– По отделению бизнеса, – повторила она, и легкая улыбка промелькнула у нее на лице. – Я это поняла, когда тебя увидела. Значит, тебе наконец закомпостировали мозги?

Знакомая сеть морщин снова покрыла его лицо.

– Мы тогда были детьми. Наивными и тупыми во многих смыслах. Мы не жили в реальном мире.

– А теперь ты в нем живешь?

– Реальность, – сказал Эдвард, – состоит в том, что каждый должен зарабатывать себе на жизнь. В этом мире не выдаются бесплатные билеты. Ты до сих пор этого не знаешь?

– Так что, мой брат стал Старшим Братом?

– Нет! – ответил он слишком громко. – Черт побери, нет! Я просто говорю, что тогда мы видели все либо черным, либо белым! Мы считали, что правы только мы, а все остальные не правы. Вот тут и был прокол. Мы не видели, что в мире есть серое. – Он хмыкнул. – Мы не думали, что когда-нибудь станем взрослыми. Но время не победить, Мэри. Это такая штука, в которую не всадишь пулю и не взорвешь бомбой. Мир меняется, и тебе приходится меняться вместе с ним. Если не станешь меняться.., ладно, посмотри на Эбби Хоффмана.

– Эбби Хоффман всегда был верен делу, – сказала Мэри. – Он просто устал, вот и все.

– Хоффман попался на продаже кокаина! – напомнил он. – Из революционера он стал наркодельцом! Какому делу он был верен? Да Господи, всем наплевать, кто такой Эбби Хоффман! Ты знаешь, какова истинная власть в этом мире? Деньги. Наличняк. Если они у тебя есть, ты что-то значишь. Если нет, тебя сметают прочь вместе с мусором.

– Я больше не хочу об этом разговаривать, – сказала Мэри, укачивая Барабанщика – Сладкий мальчик, такой сладкий-сладкий мальчик.

– Хочу пива. – Эдвард прошел на кухню и полез в холодильник.

Мэри поцеловала Барабанщика. От него пахло, надо поменять ему пеленку. Она отнесла его в спальню, положила на кровать рядом с сумкой и взялась пеленать. У нее оставалась всего лишь одна пеленка. Придется выйти и где-нибудь найти упаковку памперсов. Перепеленав Барабанщика, она заметила на письменном столе пишущую машинку. В корзине для бумаг валялся скомканный лист, похожий на белый кулак. Она вытащила его и развернула. На листке было три строки:

«…Меня зовут Эдвард Фордайс, и я убийца. Я совершал убийства во имя свободы много лет назад. Я был бойцом Штормового Фронта, и в ночь на 1 июля 1972 года я родился заново».

Заплакал Барабанщик. Он устал и хотел спать.

Эдвард сказал у Мэри за спиной:

– Издатель говорит, что нужен ударный первый абзац. Чтобы читатель тут же зацепился.

Мэри подняла на него взгляд от скомканного листа. Барабанщик продолжал плакать, и от плача у нее болела голова.

Эдвард отхлебнул пива из бутылки. Глаза его казались темнее, лицо застыло от напряжения.

– Они говорят, что им нужно побольше крови, побольше действия. Говорят, что книга может стать бестселлером.

Мэри снова смяла лист в тугой шарик и стиснула его в кулаке. Барабанщик все плакал.

– Ты не можешь его успокоить? – спросил Эдвард.

Убийца пробудился. Она почувствовала, как это шевельнулось в ней тяжелой тенью. Эдвард пишет книгу о Штормовом Фронте. Пишет книгу, которая все расскажет трахающему мозги государству. Собирается разбрызгать кровь, пот и слезы Штормового Фронта по макулатурным страницам, и их будут лизать шакалы.

«Встреча одноклассников, – сказал он. – Наверное, мне стало любопытно».

Нет, не затем дал Эдвард Фордайс объявление в газетах и журналах.

– Ты хотел найти остальных, – сказала она, – чтобы мы помогли тебе писать эту книгу?

– Основные факты. Я хочу, чтобы эта книга стала историей Штормового Фронта, а сам я еще много чего не знаю.

Рука Мэри нырнула в сумочку и вернулась с «магнумом», и Мэри навела ствол на него – чужака, одетого в цвета врага.

– Положи это, Мэри. Ты не хочешь меня убивать.

– Я разнесу твою поганую башку! – заорала она. – У тебя не выйдет сделать из нас проституток! Не выйдет!

– Мы всегда были проститутками. Для подпольной прессы и демагогов. Мы делали то, что они мечтали сделать, и что мы за это получили? Ты превратилась в животное, а я – сорокатрехлетнюю развалину. – Он отпил пива, но глаза его не отрывались от пистолета. – Несколько лет назад я был биржевым брокером, – сказал он с горькой улыбкой. – Зарабатывал сто тысяч в год и жил в Верхнем Ист-сайде. Быстрый взлет. У меня был «мерседес», жена и сын. Потом рынок рухнул, и я смотрел, как все оно разлетается на куски. Как в ту ночь в Линдене и даже еще хуже, потому что разлетался дом, который построил я. И я не мог этого остановить. Не мог. И полетел штопором туда, где и сижу сейчас. Так куда же мне отсюда деваться? Мне теперь до конца моей жизни торчать бухгалтером в «Си Кинг» и окончить свои дни в богадельне в Джерси? Или же мне сделать ставку на то, что издатель заинтересуется историей Штормового Фронта? Все это давно история, Мэри. Древняя история. Но.., кровь и кости продают книги, а ты знаешь, Мэри, как мы шли с тобой вместе по крови и костям. Так в чем я не прав, Мэри? Скажи, в чем?

Она не могла думать. Крик Барабанщика становился громче, ему что-то было нужно. В мозгу Мэри крутились механизмы, утратившие свою цель. Нажать на спуск, и в расход его. Все оказалось ложью. Здесь нет Лорда Джека, он не возьмет своего сына. Эта тварь в одежде врага изрыгает желчь и серу, но факт остается фактом: в ту давнюю ночь огня и боли он спас ей жизнь.

Только это не давало ей его убить.

– У меня есть агент, – продолжал Эдвард, – крепко смыслящий в этом деле. Он организовал мне контракт на план книги. Рукопись надо сдать в конце августа.

Мэри держала пистолет наведенным на него, а Барабанщик завывал.

– Я не хочу, чтобы это был рассказ только про меня. Я хочу, чтобы это было про всех нас. Про всех, кто умер, и про всех, кто выжил. Ну, теперь ты видишь?

– Я вижу предателя, – сказала Мэри, – который заслуживает казни.

– А, фигня! Брось эту мелодраму, Мэри! Это реальный мир долларов и центов. – Он стукнул бутылкой по столу, и пиво выплеснулось. – Если мы можем заработать на том, через что прошли, так почему нет? Все прибыли мы с тобой разделим, без проблем.

– Прибыли, – сказала она, будто пробуя на язык что-то омерзительное.

– О Господи! Ты можешь заткнуть этого короеда? Эдвард направился к Барабанщику. Мэри остановила его, приставив к виску дуло «магнума» и схватив за узел красного галстука. Она скрутила галстук, и лицо Эдварда налилось кровью.

– Не… – он ловил ртом воздух… – не.., задуши…

Дзззынннь!

«Телефон», – решила Мэри. И снова:

Дзззынннь!

– Это..: в дверь… – выдавил из себя Эдвард. – Внизу. Кто-то.., хочет войти…

– Кого ты ждешь?

– Н-н.., никого. Слушай, Мэри.., ты меня душишь… Брось… Прекрати… О'кей?

Дзззынннь!

Она поглядела в его неестественно голубые глаза и пятнистое лицо.

«Маленький, – подумала она. – Маленький человечек, который сдался и дал закомпостировать себе мозги. Его надо пожалеть».

Она не хочет его убивать. Пока не хочет. Барабанщик плачет, и кто-то хочет войти.

Она отпустила галстук, и Эдвард судорожно вдохнул и неудержимо закашлялся.

Мэри всунула в рот Барабанщику пустышку. Его глаза смотрели сердито, и по щекам катились большие слезы. Он выглядел так, как она себя чувствовала. Она сменила ему пеленку; пистолет лежал рядом с ним на кровати.

В передней Эдвард последний раз надрывно кашлянул и нажал кнопку домофона.

– Да?

Ответа не было.

– Кто там? Молчание.

Он отпустил кнопку.

«Соседские ребятишки шалят», – решил он. А через секунду:

Дзззынннь! Он опять нажал кнопку.

– Эй, слушайте! Если хотите играть, идите играть на середине ули…

– Эдвард Ламберт? Женский голос. Нервозный.

– Да. Кто там?

– Спуститесь вниз.

– У меня нет на это времени, леди. Что вы продаете?

– Уцененный товар, – ответила она. – Сойдите вниз.

– Кто это?

Мэри стояла в дверях спальни с переодетым Барабанщиком в одной руке и «магнумом» в другой.

– Никто. – Он пожал плечами. – Побирушка, наверное. Они тут постоянно шляются, выпрашивают подаяние.

Мэри подошла к окну и выглянула. Густо валил снег, уменьшая видимость. Присмотревшись, она увидела человека на тротуаре, глядящего на дом. Его серое пальто трепал ветер. На голове человека была черная шапка, на шее длинный шерстяной шарф того же цвета.

Глаза Мэри сощурились. Она узнала одежду. Она уже видела этого человека. Да, точно видела. На обратном пути с острова Свободы. Этот человек стоял на корме, держа руки в карманах, рядом с белокурой девушкой в черной кожаной куртке. Под пристальном взглядом Мэри человек медленно двинулся прочь, сгибаясь под порывами ветра. Он сделала несколько шагов, и вихрь сорвал с его головы шапку.

Взметнулась грива рыжих волос. «Женщина», – поняла Мэри. Та успела поймать шапку, пока ветер ее не унес, и натянула ее на свои рыжие пряди. Потом пошла дальше, ссутулив плечи, как под тяжестью непосильной ноши.

Красные волосы, подумала Мэри. Красные, как боевое знамя.

Она когда-то знала другую женщину с волосами такого цвета.

– О Господи! – прошептала Мэри. Рыжеволосая женщина завернула за угол и скрылась из виду в вихре снежных хлопьев.

– Подержи моего ребенка, – велела Мэри Эдварду и сунула ему в руки Барабанщика раньше, чем он мог возразить. Она засунула пистолет за пояс джинсов, под мешковатый коричневый свитер, и отправилась к двери.

– Куда ты идешь, Мэри?! Куда ты к черту…

Но она уже выскочила из квартиры и сбегала по лестнице на первый этаж.

Она вылетела на улицу в режущий холод и снег. На угол, где рыжеволосая свернула с Купер-авеню, и Мэри увидела ее в конце квартала. Она открывала дверцу коричневого «форда».

– Подожди! – закричала Мэри, но ветер дул ей в лицо, и женщина ее не услышала. «Форд» выехал со стоянки и двинулся в сторону Мэри, и она сошла на мостовую и двинулась ему навстречу. Между ними вились вихри снега, и Мэри подняла правую руку и сделала знак мира, и она широким шагом шла навстречу машине.

Сквозь ветровое стекло она увидела лицо женщины. Как и у Эдварда, это было не то лицо, которое она знала раньше. А глаза женщины вдруг расширились, рот открылся в крике, которого Мэри не слышала, и «форд» юзом затормозил на обледенелой мостовой.

Женщина вылезла, и ветер сорвал черную шапку, и по плечам заплясали рыжие волосы. Мэри опустила руку, изображавшую знак мира. Та ли это, кого она знает? Волосы те же самые, но лицо другое. Беделия Морз была красива, как фотомодель: небольшой изящный нос, твердый решительный рот и подбородок. У этой женщины нос был искривлен, будто был грубо сломан и не сросся правильно, челюсти массивные, а подбородок тонул в жировой подушке. Глубокие морщины залегли вокруг глаз и прорезали лоб. Мэри видела, что эта женщина, ростом пять футов шесть дюймов, была тяжела в талии и в бедрах – когда-то красивая фигура, с годами заплывшая. Но у женщины были зеленые глаза, зеленые, как ирландский мох. Глаза Диди на лице почти жабьем.

– Мэри? – спросила она голосом Беделии, только охрипшим и постаревшим. – Мэри?

– Это я, – ответила Мэри, и Беделия попыталась еще что-то сказать, но у нее вырвался лишь всхлип, растерзанный ветром. Беделия Морз кинулась в объятия Мэри, и они обняли друг друга, и между ними был пистолет.

 

Глава 2

Мечта идиота

В ночь на понедельник между двумя и тремя часами Лаура надела теплое пальто, завела мотор и поехала на запад в сторону лесного коттеджа Диди Морз.

Спать было невозможно – ночь наполняли призраки. В небе висел серп месяца, фары машины освещали пустую дорогу. Лаура тряслась и ждала, когда печка нагреет машину. Они с Марком в десять вечера подъезжали к коттеджу – может быть, Диди Морз вернулась и просто не подходит к телефону, но дом был темен. Лауре нужно было ехать, просто испытывать чувство, что она едет откуда-то куда-то. По своим звонкам Каслу в Атланту она поняла, как идет его расследование. Касла, сказала секретарша, в городе сейчас нет, и он свяжется с ней, как только вернется. Другими словами: не звоните, мы сами вам позвоним.

А этого было мало. Куда как, черт побери, мало.

Лаура проехала мимо коттеджа. По-прежнему темно, машины перед домом нет. Где бы ни была сейчас Диди, ее уикэнд продлился еще на день. Лаура готова была на стенку лезть, если окажется, что она проехала такой путь, а эту женщину найти не сможет. Она прекратила принимать снотворное, чтобы не затуманивать мозг. В этом был тот минус, что спала она теперь три-четыре часа в сутки, а остальные часы ее преследовало видение сумасшедшей на балконе и снайпера с винтовкой. Лаура не могла смотреть на себя в зеркало: ее глаза запали еще глубже и в них появлялся стальной блеск, словно оттуда выглядывало что-то неизвестное и суровое.

Приблизительно в миле от коттеджа Лаура развернулась на грунтовой дороге и поехала назад. Надо найти чего-нибудь поесть, подумала она. Может, найду круглосуточную блинную. Что-нибудь, где много горячего черного кофе.

Приближаясь к коттеджу, она притормозила. И когда «БМВ» катил мимо, оглянулась на него. Темно, конечно. Диди отправилась за птицами, говорил старик. Одолжила у него бинокль – и привет. Ее руки крепко стиснули руль. Диди Морз могла оказаться ее единственной надеждой найти Дэвида живым. Дэвид может быть уже мертв, разорван на части, как те куклы в коробке, которые нашли у Мэри Террелл. Господи Боже, молилась Лаура, дай мне не сойти сума.

Мелькнул свет.

Свет!

В окне коттеджа Диди Морз.

Лаура проехала еще сотню ярдов мимо дома, пока заставила себя нажать на тормоз. Она тормозила медленно, чтобы не завизжали шины. Сердце ее было готово разорвать грудную клетку. Свет. Всего лишь короткая вспышка, секундная, быть может, и тут же она погасла. Это не было отражением луны или света ее фар.

Кто-то был в доме и рыскал там в темноте.

Первой мыслью Лауры было остановиться и вызвать полицию. Нет. Полицию сюда вмешивать не надо. Пока не надо. Она развернулась и еще раз проехала мимо дома. На этот раз света не было. Но она его видела, это несомненно. И вопрос был только один: что же ей теперь делать?

Она свернула с дороги, остановила автомобиль на заросшей травой обочине, выключила фары и мотор.

Ее сумочка была рядом, но пистолет остался в саквояже в отеле. Она сидела, трясясь, чувствуя, как ускользает теплый воздух и в машину входит ночь. Кто там в доме Диди Морз? Вор? Что он крадет? Ее керамику? Лаура знала, что может либо сидеть здесь и мысленно переливать из пустого в порожнее, либо пройти к дому. Храбрость была здесь ни при чем – это было отчаяние.

Лаура вышла, открыла багажник и взяла в руки монтировку. Потом застегнула пальто до самой шеи и пошла к дому по вьющейся среди леса грунтовой дорожке. Ни проблеска света ни в одном окне коттеджа. Ни одной машины не видно. Воображение разыгралось? Она крепче сжала монтировку и пошла вперед, а морозный воздух жег ноздри и легкие.

Ребенок опять плакал. Этот звук вырвал Мэри из облачного замка сна, и она скрипнула зубами. Это был отличный сон, и она была молодой и стройной, и волосы ее были цвета летнего солнца. Это был сон, из которого она ни за что не ушла бы, но ребенок опять плакал. «Дети – убийцы снов», – приподнявшись в кровати, подумала она. А ей грезилось, как она отдает ребенка Лорду Джеку, как он улыбается ей во всем ослепительном блеске своей красоты. Лорд Джек опять ее полюбит и все будет правильно в этом мире.

Но Лорда Джека здесь не было. Не было его и у Плачущей леди. Лорд Джек не придет. Сейчас не придет. И никогда не придет.

Ребенок плакал, и его плач полосовал бритвой ее мозг. Она встала, подобная наполненному отчаянием колодцу, и почувствовала знакомую прежнюю ярость, начинающую проступать сквозь поры ее кожи.

– Тише, – сказала она, – тише, Барабанщик! Он не слушается. Его крик разбудит соседей, и налетят вызванные свиньи. Почему дети всегда хотят ее вот так предать? Почему отбирают ее любовь и завязывают ее в узлы извращенной ненависти? Что толку теперь в Барабанщике, когда Лорд Джек его не хочет? Барабанщик – всего лишь кричащий кусок мяса, и жизнь его не имеет ни цели, ни смысла. Сейчас она его ненавидела, потому что поняла, что натворила, чтобы принести его Лорду Джеку. Все это позади, и Лорд Джек никогда не увидит эту вопящую тряпичную куклу.

– Ты перестанешь орать? – присев в темноте на край кровати, спросила она Барабанщика. Тихо спросила. Барабанщик забулькал и заплакал громче. – Ах ты так! – сказала Мэри и встала. – Ну ладно. Ты у меня перестанешь орать.

Она включила свет в кухне, повернула ручку конфорки ч поставила плиту на максимум.

***

Лаура медленно поднималась по ступеням к двери дома Диди Морз. У двери притаилась глиняная кошка, ветер шуршал на крыльце сухими листьями. Лаура протянула руку и попробовала слегка повернуть дверную ручку. Заперто. Она отошла от двери, спустилась опять по ступеням и обошла дом сзади. Пальцы так крепко стиснули монтировку, что онемели от холода. За домом был гараж на одну машину и каменная пристройка, запертая висячим замком на цепи. Лаура подумала, что там Диди занимается своей керамикой. Странные глиняные скульптуры стояли среди голых деревьев, как инопланетные растения. Сейчас, в темноте, их не было видно, но они были отлично видны, когда Лаура с Марком приехали первый раз в субботу. Все виды керамических безделушек – кормушки для птиц, мобили и другие, не столь легко определяемые, – висели на ветвях деревьев. Было ясно, что Беделия Морз – или Диана Дэниеле, как она теперь называлась, – вкладывала душу в работу, которую начала еще в одной коммуне с Марком. Лаура подошла к задней двери, шурша опавшими листьями, и там тоже попробовала дверную ручку.

Она легко повернулась. У Лауры снова подпрыгнуло сердце. Она провела рукой по двери и обнаружила, что одна из стеклянных филенок снята. Не выбита, потому что осколков нет. Вынута, будто вырезана стеклорезом.

Она открыла двери и встала на пороге. Где-то в лесу сова заухала на луну. Холодный ветер свистел в ветвях деревьев и позвякивали на своих подвесках глиняные украшения. Лаура непроизвольно поежилась, стоя в дверном проеме, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте. Ничего, только какие-то контуры. Они с Марком заглядывали сквозь стекла этой двери в субботу и видели стоявший посреди кухни стол с единственным стулом. В субботу все стекла в двери были целы и сама она заперта.

С бьющимся сердцем Лаура подняла монтировку и вошла в дом.

***

Мэри подхватила ребенка. Грубо. Крик младенца дрогнул, захлебнулся и снова начал набирать силу – тонкий, высокий вой, которого Мэри больше не могла вынести.

– ЗАТКНИСЬ! – крикнула она в покрасневшее, скулящее плачущее личико. – ЗАТКНИСЬ, ТЫ, ГОВНО МЕЛКОЕ!

Ребенок продолжал плакать. Мэри душил крик ярости. Какой дурой надо было быть, чтобы поверить, будто объявление дал Лорд Джек! Поверить, что ему нужны она и ребенок после всех этих лет? Поверить, что она ему небезразлична? Всем на нее наплевать. Всем. Она украла этого ребенка и разрушила свое прикрытие, пошла на смертельный риск, сунув палку в осиное гнездо легавых… И все это ради предательской книги Эдварда Фордайса о Штормовом Фронте.

Она еще разберется с Эдвардом перед тем, как уедет. Заставит себя всадить ему пулю между глаз и выкинуть тело в мусорный бак. Но сейчас здесь был ребенок, разрывающийся в крике на части. «Барабанщик», – подумала она и едко улыбнулась.

– Так ты хочешь плакать? – затрясла она его. – Так ты хочешь плакать? – И она встряхнула его сильнее. Плач перешел в визг. – Так ты у меня поплачешь!

Она поволокла его в кухню, где над зловеще-красной горелкой дрожал горячий воздух. Младенец дрожал, продолжая завывать и сучить ногами. Не нужен ей этот маленький ублюдок! Не нужен ей Лорд Джек! Никто ей не нужен! Она заставит Барабанщика перестать плакать, заставит его слушаться, а то, что останется, бросит свиньям и этой бабе по имени Лаура Клейборн. Потом она снова уйдет в подполье, глубокое подполье, где ее никто не тронет, и в последний раз повернется спиной к мечте идиота о любви и надежде.

– Плачь! – заорала она. – Плачь! Плачь! Она стиснула затылок ребенка и ткнула его лицом в раскаленную горелку.

***

Лаура прислушивалась в темноте, биение сердца и громкое дыхание ее выдавали.

«Уходи отсюда, – сказала она себе. – Ты здесь чужая. Ты забралась далеко от дома и слишком далеко зашла».

Если в доме Беделии Морз шарит грабитель, то это его дело. Но она не ушла и стала нашаривать пальцами выключатель. Рука что-то зацепила, оно весело зазвенело, и Лаура подпрыгнула на целый фут. Чертова глиняная подвеска. Она наделала шума больше, чем полковой оркестр.

Лаура нащупала выключатель и зажгла свет.

По шее дохнуло теплом. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с человеком, который стоял у нее за спиной. Ее рот раскрылся для крика. Рука в черной перчатке метнулась быстрее, чем голова кобры, и зажала ей рот раньше, чем оттуда вылетел звук.

Лицо ребенка почти касалось пламени. Он упрямо вопил, и Мэри подобралась, готовясь услышать крик агонии. Крик раздался.

– НЕТ!

Кто-то схватил ее сзади, отталкивая от раскаленной горелки,.

– Нет, о Господи, нет!

Не выпуская Барабанщика, Мэри двинула локтем назад и услышала чей-то сдавленный выдох, когда во что-то попала. Рыжеволосая женщина выдирала у нее Барабанщика, и Мэри не знала ее лица. Женщина повторяла:

– Мэри, не надо! Не надо! Пожалуйста, не надо! Ее руки снова вцепились в ребенка, и Мэри крепко приложила эту рыжую спиной о стену. Это ее ребенок, и она может с ним делать все, что ей заблагорассудится. Она рискнула жизнью, чтобы добыть этого ребенка, и никто у нее его не отберет. Женщина опять стала драться с ней за Барабанщика, позади ярко-красно светилась плита, и ребенок выл.

– Послушай меня! Послушай, – умоляла женщина, хватая Мэри за плечи и повисая на ней. Мэри видела ее белое горло, видела место, куда надо ударить, чтобы сломать трахею.

– Не трогай ребенка, Мэри! Не надо! – быстро говорила женщина, все еще повиснув на ней. – Мэри, посмотри на меня! Я Диди! Я Диди Морз!

Диди Морз? Мэри отвела взгляд от уязвимого горла женщины и взглянула на тяжелоскулое лицо с глубокими морщинами.

– Нет, – сказала Мэри, перекрывая плач Барабанщика. – Нет. Диди Морз была красивая.

– Я сделала пластическую операцию. Помнишь, я тебе рассказывала! Не губи ребенка, Мэри! Не губи Барабанщика!

Пластическая операция. Диди Морз с лицом, изуродованным скальпелем, силиконовыми вставками и молотом, который сломал ей нос.

«Я ее сделала, когда залегла на дно, – рассказывала она Мэри и Эдварду. – Один хирург, который работал на многих, желавших исчезнуть».

Фактически Диди заплатила за то, чтобы себя обезобразить, и хирург из Сент-Луиса, который был участником военизированного подполья, сделал эту работу. Диди Морз, с теми же зелеными глазами и рыжими волосами, но ужасно изменившаяся. Стоит и просит ее не губить Барабанщика.

– Губить… Барабанщика? – прошептала Мэри. – Моего ребенка?

Слезы хлынули на глаза. Она слышала плач Барабанщика, но этот звук больше не резал бритвой, это был крик невинного существа, которому нужна помощь, и Мэри, прижав к себе Барабанщика, всхлипнула, осознав, к чему чуть не привела ее ярость.

– О Боже мой. Боже мой, Боже мой! – стонала она, прижимая к себе дрожащего ребенка. – Я больна, Диди, Господи, как я больна!

Диди выключила горелку. Болела ключица, в которую угодил локоть Мэри, и Мэри ей чуть не сломала спину, когда швырнула о стену.

– Пойдем сядем, – сказала Диди. Она хотела увести Мэри прочь от плиты. Зрелище женщины, готовой сунуть младенца лицом в плиту, – это был ужас, в который невозможно поверить. Она осторожным движением взяла Мэри под руку. – Пойдем, сестра.

Мэри позволила увести себя с кухни. Слезы струились по ее лицу, судорожные всхлипы терзали легкие.

– Я больна, – повторила Мэри. – У меня что-то испортилось в голове, я схожу с ума. О Господи! О Боже! Да я ни за что не причинила бы вреда моему милому Барабанщику!

Она крепко прижимала его к себе, и его плач стал ослабевать. Они сидели в номере Мэри в «Камео Мотор Лодж». Диди и Мэри приехали туда от Эдварда в восемь часов и распили бутылочку-другую, разговаривая о прежних днях. Мэри разложила для Диди раскладной диван, и там она и спала, когда услышала, как Мэри выходит из спальни и идет на кухню. Мэри потом вернулась за плачущим ребенком, и едва удалось предотвратить то, что могло случиться.

Мэри села на стул и принялась укачивать Барабанщика, слезы блестели на ее лице, глаза покраснели и опухли. Мальчик успокаивался и начинал засыпать, и она пересела на скомканную постель, ее нервы все еще дергались.

– Я люблю моего ребенка, – сказала Мэри. – Разве ты не видишь, что я его люблю?

– Да, – ответила Диди. Но видела она только безумную женщину с украденным ребенком на руках.

– Мой, – шепнула Мэри. Она поцеловала ребенка в лоб и подула на короткие завиточки волос. – Он мой. Только мой.

***

Столбнячная улыбка.

Одна сторона лица мужчины застыла открытой в кошмарном оскале, обнажая сточенные до самых корней зубы. «Как в столбняке», – подумала Лаура, когда рука в перчатке схватила ее лицо. Щека с ухмыляющейся стороны ввалилась, нижняя челюсть искривлена и выдается, как у барракуды. У него были темные глаза, и тот, что на поврежденной стороне лица, запал и остекленел. Окопы шрамов тянулись от угла его рта по ввалившейся щеке. В его горло был вшит разъем телесного цвета под три штырька.

Зрелище было ужасающее, но у Лауры не было времени ужасаться. Она размахнулась монтировкой с силой отчаяния, и удар пришелся ему вскользь по левому плечу. Но вышел достаточно сильным: человек отшатнулся, открыл изуродованный рот и издал шипящий звук боли, как разорванная паровая труба.

И снова налетел на нее, целясь в горло. Лаура шагнула назад, освобождая себе место, и опять взмахнула монтировкой. Мужчина поднял руку, отбивая удар, и их предплечья столкнулись так резко, что рука Лауры онемела, но монтировку не выпустила. Зато ее противник выронил то, что держал в руке. Маленький фонарик упал на пол и закатился под кухонный стол.

Мужчина схватил Лауру за запястье, и они стали драться за монтировку. Мужчина был высок и жилист, в черной одежде и в черной шерстяной шапочке. Лицо его было бледным как луна. Он ударил Лауру о кухонную полку, зазвякала падающая керамика. Взлетело колено, ударив ее между ног, и боль заставила ее вскрикнуть, но она сжала зубы и намертво вцепилась в монтировку. Их мотало по кухне, они налетели на стол и свалили его. Мужчина одной рукой ухватил ее за подбородок и запрокинул ей голову, пытаясь перехватить шею. Лаура бешено вцепилась ногтями ему в глотку, процарапывая борозды. Ее пальцы нашли разъем, и она рванула его.

Мужчина отступил, схватившись за горло, из хищно оскаленной пасти с визгом рвалось дыхание. Лаура бросилась на него с бешеными глазами. Она занесла монтировку для очередного удара: ее целью было вышибить ему мозги, пока он ее не убил. Он издал грудной рычащий звук, который мог означать ярость, и бросился раньше, чем она успела замахнуться. Он поймал ее руку, извернулся и швырнул ее через всю кухню, как мешок муки. Она грохнулась на правое плечо и с шумом выдохнула от страшного удара об пол.

Время дергалось и вертелось, выбитое из ритма. Во рту был вкус крови. В правом плече пульсировала боль, монтировка из руки выпала. Когда Лаура собралась с силами настолько, что смогла сесть, она была одна в кухне Беделии Морз. Задняя дверь была широко распахнута, ветер задувал в дом опавшие листья. Лаура сплюнула на пол красную ленту, и ее язык нащупал рану с внутренней стороны щеки, где она прокусила ее зубами. «Все нормально, – подумала она. – Все нормально». Но теперь, когда человек с оскалом смерти исчез, ее стало неудержимо трясти и тандемом навалились тошнота и страх. Она еле успела выбраться из кухни, как ее вырвало рядом с одной из абстрактных скульптур. Ее рвало до тех пор, пока ничего не осталось внутри, и тогда она села на землю рядом с собственными извержениями и набрала полные легкие морозного воздуха. Между ее бедрами пульсировала боль. Она почувствовала, как там расходится теплая влага, и поняла со злостью, что этот сукин сын снова порвал ей швы.

Она встала и прошла обратно в кухню. Фонарика не было. Монтировка осталась. Ее неудержимо подмывало заплакать, и она чуть не поддалась этому жестокому другу – плачу. Но она не доверяла себе, что сможет перестать, если начнет, и она стояла, прижав руки к глазам, пока это желание не прошло, Шок отступил на задний план сознания, дожидаясь своей очереди, чтобы навалиться на нее. Сейчас ничего нельзя было сделать, только вернуться к машине и ехать обратно в «Дейз-Инн». Правое плечо превращалось в сплошной черный синяк, спина болела там, где пришелся удар о кухонную полку.

Но она не дала себя убить. Она выстояла против него, кем бы он ни был, и осталась в живых. До всей этой истории она бы сжалась в комок и плакала навзрыд, но теперь все было иначе. Сердце стало жестче, взгляд холоднее. Насилие внезапно и необратимо стало частью ее жизни.

Придется рассказать об этом Марку. Человек с разъемом на горле, расспрашивавший соседа напротив о Диане Дэниеле. Кто он и каково его место в картине?

Лаура налила себе воды из-под крана, сплевывая кровь в раковину. Время уйти из света и снова броситься в темноту. Она подобрала монтировку и подождала, чтобы унялась дрожь. Она не унималась. Лаура отмела в сторону видение притаившегося человека с оскалом, который ждет ее где-то снаружи. «Ну и пусть», – сказала она себе. Потом она выключила свет, закрыла дверь и пошла к своей далекой машине. Никто за ней не шел, хотя она подпрыгивала при каждом звуке – воображаемом или нет, – и пальцы крепко сжимали монтировку.

Лаура залезла в «БМВ», включила зажигание и фары. Тогда она это и увидела. Перевернутые, как в зеркале, буквы, вырезанные стеклорезом на ветровом стекле. Два слова:

ЕЗЖАЙ ДОМОЙ Она замерла, опешив, глядя на эту надпись, которую восприняла как предостережение. Домой. Это где? Здание в Атланте, где рядом живет посторонний по имени Дуг? Место, где живут родители, опять готовые охотно распоряжаться ее жизнью?

Езжай домой.

– Только с моим сыном, – поклялась Лаура, вывела машину на дорогу и поехала по направлению к Энн-Арбор.

 

Глава 3

Тайна

– Иногда, – сказала Мэри, держа на руках спящего Барабанщика, – я бываю не в себе. Почему – не знаю. Болит голова, не могу ясно думать. Может быть, так со всеми бывает?

– Может быть, – согласилась Диди, но она в это не верила.

– Да, точно! – Мэри улыбнулась сестре по оружию – буря безумия пока что миновала. – Я так рада тебя видеть, Диди, я даже не могу тебе сказать, как я рада. То есть.., ты теперь совсем другая, и вообще, но мне тебя не хватало.

Мне не хватало вас всех. И ты правильно сделала, что не пришла к Плачущей леди. Ведь это могла быть и западня?

– Верно.

Именно поэтому Диди и приехала на остров Свободы в полдень с одолженным у своего соседа Чарльза Брюера биноклем. Она заняла позицию для наблюдения, откуда можно было видеть сходящих с парома пассажиров, и она узнала Мэри, а Эдварда Фордайса не узнала, пока он не подошел к Мэри. Она ехала за ними от острова Свободы, видела, как они входили в дом, и позвонила в квартиру, принадлежащую Эдварду Ламберту. Коричневый «форд» она взяла напрокат, а свою машину – серый полуфургон «хонда» – поставила на автостоянке в аэропорту Детройта.

– Куда ты отсюда? – спросила Диди.

– Не знаю. Наверное, в Канаду. Опять залягу на дно. Только в этот раз со мной будет мой ребенок.

До сих пор разговор не касался трудной темы. Теперь Диди спросила:

– Зачем ты взяла его, Мэри? Почему не приехала сама по себе?

– Потому что, – ответила Мэри, – он – это дар Джека. Диди покачала головой, не понимая.

– Я везла Барабанщика Джеку. Когда я увидела объявление, я думала, что оно от него. Вот почему привезла Барабанщика. Для Джека. Понимаешь?

Диди поняла. Она тихо вздохнула и отвела глаза от Мэри Террор. Сумасшествие Мэри было очевидно, как короста. Да, правда, Мэри оставалась все так же хитра – как зверь, за которым охотятся, – но испытания многих лет, незримая одиночная камера сгрызли ее до самых костей.

– Ты везла ребенка к Джеку, а он не появился. – Теперь проявление ярости Мэри стало более понятным, но его объяснение было само по себе сумасшедшим. – Я тебе сочувствую.

– Не нужен он мне! – огрызнулась Мэри. – И не надо мне сочувствовать! Никак не надо! У меня теперь все хорошо, раз мой ребенок со мной!

Диди кивнула, вспоминая раскаленную горелку. Не окажись ее здесь, от головы младенца остался бы обгорелый череп. Однажды ночью – и может быть, в очень недалеком будущем – Мэри проснется в судорогах безумия, и никого не окажется рядом, чтобы спасти ребенка. Диди знала, что много страшного натворила в своей жизни. По ночам к ней приходили призраки, исходя кровью и стонами. Они заполняли ее сны, они ухмылялись и бормотали, когда она отложила бритву и сунула запястья в горячую воду. Она делала страшные вещи, но никогда не трогала детей.

– Может быть, тебе не стоит везти его с собой, – сказала Диди.

С лицом, будто высеченным из камня, Мэри тяжело смотрела на Диди.

– С ребенком ты не сможешь так быстро ехать, – продолжала Диди. – Он будет тебя задерживать.

Мэри молчала, качая на руках спящего ребенка.

– Ты можешь оставить его в церкви. С запиской, кто он такой. Они вернут его матери.

– Его мать – я, – сказала Мэри. «Опасная территория», – поняла Диди. Она вступила на минное поле.

– Ты же не хочешь, чтобы Барабанщик пострадал? Что ты будешь делать, если тебя обнаружит полиция? Может пострадать Барабанщик. Об этом ты подумала?

– Конечно. Если свиньи меня найдут, я сначала застрелю ребенка, потом прихвачу с собой столько легавых, сколько получится. – Она пожала плечами. – Разумно.

Диди ошеломленно моргнула, и в этот момент ей открылась тьма души Мэри Террор.

– Я не могу дать им взять нас живьем, – сказала Мэри. Улыбка вернулась на ее лицо. – Мы теперь вместе. Мы умрем вместе, если это нам суждено.

Диди поглядела на свои сцепленные на коленях руки. Это были руки от матери-земли. Широкие ладони и крепкие пальцы. Она подумала о входящих в тела пулях из оружия, зажатого в одной из этих рук. Она вспомнила новости по телевизору, как показывали уходящую из больницы в Атланте мать ребенка с истерзанным тревогой лицом и согнутой под неимоверной тяжестью спиной. Она подумала о тайне, о которой подозревала уже пять лет. Жизнь ее была извилистой, предательской дорогой. Она убила своих родителей, доведя мать до алкоголизма, а отца до сердечного приступа, убившего его в семьдесят третьем году. Ферма пропала – ее забрал банк. Мать жила в приюте, бормоча слюнявым ртом и мочась под себя. Для Беделии Морз старая пословица обернулась горькой истиной – нельзя вернуться в родной дом.

Объявление она увидела в январском выпуске «Мамы Джонс». Сперва она никак не собиралась ехать восемнадцатого февраля к статуе Свободы, но мысль об этом продолжала ее грызть. Диди не знала точно, почему она решила ехать. Может быть, из чистого любопытства, или же потому, что Штормовой Фронт и был ее настоящей семьей. Она купила билет туда и обратно в «Америкэн эйрланз» и в четверг вечером вылетела из Детройта.

Обратный самолет в Детройт вылетал в днем в полвторого. Она не собиралась ночевать в мотеле у Мэри, но там было чище, чем в отеле на Пятьдесят пятой западной в Манхеттене, где она остановилась. Теперь она была рада, что осталась с Мэри – из-за ребенка. И куда меньше была рада, что заглянула во внутренний мир Мэри Террор, хотя сообщение в новостях о гибели агента ФБР от настороженного ружья было достаточным предупреждением. Диди вертела в уме свою тайну, как кубик Рубика.

Мэри заметила отсутствующий взгляд Диди.

– О чем ты думаешь?

– О книге Эдварда, – солгала Диди. Под саркастическим нажимом Мэри Эдвард рассказал Диди, о чем он пишет. – Я не уверена, что Джеку бы это понравилось.

– Он велел бы казнить Эдварда, – сказала Мэри. – Предателям нет пощады. Так он всегда говорил.

Диди поглядела на ребенка в руках Мэри. Невинное существо. Ему здесь не место.

– Ты сказала, что.., что хотела привезти Джеку ребенка.

– Я хотела принести ему дар. Он всегда хотел сына. Тот дар, который я носила для него в себе в ту ночь, когда меня ранили.

Это правда или нет? Она не могла припомнить точно.

– Значит, ты опять заляжешь на дно?

Щелк. Щелк. Щелк.

Мысленный кубик Рубика за работой.

– Завтра, когда выясню с Эдвардом. А потом двину в Канаду. С Барабанщиком.

Диди поняла, что она собирается убить Эдварда. И долго ли до нового приступа, когда она изувечит или убьет ребенка? Щелк. Щелк. Новые кусочки поворачиваются, вставая на место. Может быть, Эдвард и заслуживает смерти. Но он был братом по оружию, разве это чего-нибудь не стоит? Ребенок точно не заслуживает уготованной ему участи. Щелк. Щелк. Диди поглядела на свои руки от матери-земли и поняла, что снова людская глина отдана на ее милость.

– Мэри? – тихо позвала она.

– Что?

– Я… – Она осеклась. Тайна так долго была тайной, что не хотела выходить на свет. Но две жизни – Эдварда и младенца – зависели сейчас от этого решения. – Я, кажется, догадываюсь.., где сейчас Джек.

Мэри сидела неподвижно, ее рот приоткрылся.

– Я не уверена. Но мне кажется, что Джек может быть в Калифорнии.

Мэри не реагировала.

– В Северной Калифорнии, – продолжала Диди. – Городок под названием Фристоун. Примерно в пятидесяти милях к северу от Сан-Франциско.

Мэри пошевелилась: трепет возбуждения, словно по ее жилам вновь побежала кровь.

– Я знаю этот дом, – произнесла она сдавленным напряженным голосом. – Дом Грома.

Диди никогда не бывала в Доме Грома, но знала о нем от других членов группы. Дом Грома был расположен над Сан-Франциско, спрятанный в лесах возле бухты Дрейке. Здесь родился Штормовой Фронт, когда первые его члены кровью подписали договор верности Делу. Диди знала, что это охотничий домик, заброшенный уже лет тридцать, и что его название произошло от постоянного грохота волн, разбивающихся об иссеченные скалы бухты Дрейке. Дом Грома был первой штаб-квартирой Штормового Фронта, мозговым центром, откуда организовывались теракты на всем Западном побережье.

– Фристоун, – повторила Мэри. – Фристоун. – Ее глаза вспыхнули, как спиртовые лампы. – Почему ты думаешь, что он там?

– Я – член клуба «Сьерра». Пять лет назад в нашем бюллетене прошло сообщение о группе людей, которые подали в суд на Фристоун за выброс мусора возле птичьего заповедника. Была их фотография на заседании местного совета. По-моему, один из них может оказаться Джеком Гардинером.

– То есть ты не уверена?

– Нет. На фотографии было только его лицо в профиль. Но я ее вырезала и сохранила. – Она наклонилась вперед. – Мэри, я помню лица. Во всяком случае, помнят мои руки. Приезжай в Энн-Арбор, посмотри, что я сделала, и ты мне скажешь, он это или нет.

Мэри снова молчала, и Диди видела, как у нее шарниры в мозгу ворочаются.

– А Эдварда не убивай, – сказала Диди. – Возьми его с собой. Он ведь тоже захочет найти Джека – для своей книги. Если Джек в самом деле во Фристоуне, ты привезешь к нему и ребенка и Эдварда, и он решит, следует казнить Эдварда или нет.

«Выгадываю время для Эдварда», – подумала она. И для себя, чтобы сообразить, как отнять ребенка у Мэри.

– Калифорния. Страна, текущая молоком и медом, – сказала Мэри. Она кивнула и улыбка ее стала блаженной. – Да. Именно туда Джек бы и направился. – Она порывисто обняла Барабанщика, разбудив его. – Милый мой Барабанщик! Деточка моя! – В ее голосе зазвучала веселая радость. – Мы найдем Джека! Найдем Джека и он будет любить нас обоих, как он будет нас любить!

– Мой самолет улетает в час ночи, – сказала Диди. – Я поеду вперед, а вы с Эдвардом следом.

– Да. Мы поедем следом за тобой. Именно так. – Мэри сияла, как школьница, и это зрелище рвало сердце Диди. Барабанщик заплакал. – Он тоже рад! – сказала Мэри. – Слышишь его?

Диди не могла больше смотреть на лицо Мэри. В нем было что-то от смерти, что-то жестокое и пугающее в своей маниакальной радости.

«Это и есть плод нашей борьбы? – спросила себя Диди. – Не свобода от угнетения, а безумие в ночи?»

– Я, пожалуй, вернусь к себе в гостиницу, – сказала она и встала с раскладного дивана. – Я тебе оставлю свой телефон. Когда доберетесь до Энн-Арбора, позвони мне, и я объясню, как проехать.

Она записала номер телефона на листке со штампом «Камео Мотор Лодж», и Мэри убрала его в сумку, где были памперсы, детское питание и «магнум». У двери Диди остановилась. Вьюга прекратилась, воздух был неподвижен и тяжел от холода. Диди решилась взглянуть в стальные глаза Мэри.

– Ты не сделаешь ничего дурного ребенку?

– Барабанщику? – Она обняла его и он издал тихий возмущенный всхлип, что его грубо разбудили. – Я не сделаю ничего дурного ребенку Джека, ни за что на свете!

– И ты дашь Джеку решить насчет Эдварда?

– Диди, – сказала Мэри. – Ты слишком много беспокоишься. Но я тебя люблю и за это. – Она поцеловала Диди в щеку, и Диди вздрогнула, когда горячий рот коснулся ее плоти и отодвинулся.

– Береги себя, – велела ей Мэри.

– Ты тоже.

Диди снова взглянула на ребенка – невинный на руках у проклятой, – повернулась и пошла к своей машине.

Мэри смотрела ей вслед, потом закрыла дверь. И затанцевала по комнате со своим ребенком на руках, а Бог пел у нее в голове «Жги мой костер».

Наступало утро нового-нового дня.

 

Глава 4

На распутье

– О Господи! – сказала Беделия Морз, останавливаясь на пороге своей разгромленной кухни.

Дневной свет косо бил в окна. Дом остыл, и Диди заметила отсутствие стеклянной филенки в задней двери. По дому носились опавшие листья, антикварный кухонный стол перевернут, две его ножки раскололись. Кто-то явно сюда вломился, но следы обыска были только здесь. Правда, она еще мастерскую не проверила. Диди выглянула в окно и увидела, что навесной замок и цепь на дверях на месте. У нее мало было ценного; стереомагнитофон по-прежнему стоял в гостиной, и переносной телевизор там же. И украшений у нее особых не было – только те, что она приделала к рулю. Тогда что же искал взломщик?

Ей стало страшно. Она пошла в спальню, где на кровати лежал еще не открытый чемодан, и выдвинула нижний ящик комода. Старые пояса, носки, две пары здорово поношенных расклешенных джинсов. Вздох облегчения вырвался, как взрыв. Фотоальбом под джинсами был на месте. Диди открыла его. Внутри были старые пожелтевшие газетные вырезки и сероватые фотографии, покрытые целлофаном. «Разгром Штормового Фронта в Нью-Джерси» – гласил один из заголовков. «ФБР охотится за ускользнувшими террористами» – трубил другой. «Один из членов Штормового Фронта убит в мятеже в Аттике» – третий заголовок. В альбоме были фотографии всех бойцов Штормового Фронта – старые фотографии, снятые, когда они были молодыми. Фотографии ее самой, тогда еще красивой и гибкой, машущей рукой в камеру со спины лошади. Это ее снимал отец, когда ей было шестнадцать. От фотографии Мэри Террелл – высокой и красивой блондинки на летнем солнце, стало больно глазам – теперь она знала, какова Мэри на самом деле.

Диди аккуратно пролистала альбом до конца. Последние материалы относились к похищению Дэвида Клейборна. Но перед ними была статья и черно-белая фотография, вырезанные из бюллетеня клуба «Сьерра» пять лет назад. «Группа граждан спасает птичий заповедник» – гласил заголовок. В статье было всего пять абзацев, а на фотографии была женщина, выступающая с трибуны на заседании местного совета. За ней сидели еще несколько человек. Один из них повернул голову вправо, словно разговаривал с сидящей рядом женщиной. Или старался не попасть в кадр, как подумала Диди, когда впервые ее увидела. Камера поймала часть его профиля: линию волос, лоб и нос. Имена «фристоунской шестерки», как они себя называли, были: Джонелл Коллинз, Дин Уокер, Карен Отт, Ник Хадли, Кейт и Сэнди Кавано. Как сообщалось в статье, все из Фристоуна, Калифорния.

У Диди всегда была острая память на лица: изгиб носа, ширина бровей, то, как волосы лежат на лбу. Это были детали, делавшие лицо. Внимание к деталям было одной из ее сильных сторон.

И она была почти уверена, что один из этих людей – Уокер, Хадли или Кавано – раньше был известен, как Джек Гардинер.

Она убрала альбом и закрыла ящик. Не было никаких признаков, что ящик открывали или что нашли альбом. Она прошла в переднюю. Позвонить в полицию? Сообщить о взломе? А что украли, если вообще украли? Она обошла дом, проверяя шкафы и выдвигая ящики. Металлическая коробка, в которой лежало две сотни долларов, была нетронута. Ее одежда – готовое платье из магазинов «Зирс» и «Пенни», вся оставалась на вешалках. Ничто не пропало, даже вырезанное стекло лежало на кухонной полке. Она ходила по коттеджу из комнаты в комнату, кубик Рубика в голове щелкал, но решение не приходило.

Зазвонил телефон, и Диди взяла трубку в передней.

– Алло? Пауза. Потом:

– Диди?

Если раньше у нее колотилось сердце, то теперь желудок поднялся к горлу.

– Кто это?

– Это я. Марк Треггс.

– Марк? – Прошло уже пять или шесть месяцев с их последнего разговора. Всегда ему звонила она, а не наоборот. Это было молчаливым уговором. Но сейчас что-то случилось. Она услышала напряжение в его голосе и быстро спросила:

– В чем дело?

– Диди, я здесь. В Энн-Арборе.

– В Энн-Арборе? – ошеломленно повторила она. Щелк. Щелк. Щелк. – Что ты здесь делаешь?

– Я привез одного человека с тобой повидаться. – Марк в номере «Дейз-Инн» взглянул на стоявшую рядом с ним Лауру. – Мы ждали, пока ты вернешься из своей поездки.

– Марк, что происходит?

Марк подумал, что она на грани. Готова выпрыгнуть из кожи.

– Верь мне, о'кей? Я ничего не сделаю, что могло бы тебе повредить. Ты мне веришь?

– Ко мне в дом кто-то вламывался. Устроил разгром на кухне. Господи, я не понимаю, что творится!

– Слушай меня, о'кей? Успокойся и послушай. Я тебе ничего плохого не сделаю. Мы слишком давно с тобой знакомы. Я привез человека, которому нужна твоя помощь.

– Кого? И о чем ты говоришь? Лаура шагнула вперед и схватила телефонную трубку прежде, чем Марк успел сказать хоть слова.

– Беделия? – спросила она и услышала, как на том конце провода женщина ахнула, услышав незнакомый голос, назвавший ее по имени. – Не вешайте трубку! Умоляю! Дайте мне несколько минут – это все, о чем я прошу.

Диди молчала, но ее ошеломление было ощутимо физически.

– Меня зовут Лаура Клейборн. Марк привез меня повидаться с вами. – Лаура чувствовала, что Диди готова швырнуть трубку, и у нее волосы зашевелились на затылке. – Я не работаю с полицией или с ФБР, – сказала она. – Богом клянусь, что нет. Я пытаюсь найти моего ребенка. Вы знаете, что моего ребенка украла Мэри Террелл?

Ответа не было. Лаура боялась, что она уже потеряла Беделию Морз, что сейчас грохнет трубка, и когда они приедут к дому, Беделии уже и след простынет.

Молчание тянулось, и Лаура ощущала, как тянутся ее нервы вместе с ним.

В мозгу Лауры темным микроскопическим семенем прорастало и обретало форму ядро крика. Чего она не знала – это того, что то же семя растет в голове Беделии Морз.

Н оно дало росток. Но не вопль, а слово родилось из семени.

– Да.

«Слава Богу», – мелькнула мысль у Лауры. Ожидая, что Беделия бросит трубку, она зажмурила глаза. Теперь она их открыла.

– Могу я с вами поговорить?

Еще одна долгая пауза – Диди думала.

– Я не могу вам помочь, – сказала Диди, но трубку не повесила.

– Все, что я хочу, – вернуть моего ребенка. Мне все равно, куда направится Мэри Террелл или что с ней случится. Я должна вернуть своего ребенка. Я даже не знаю, жив он или нет, и это рвет меня на части. Прошу вас. Я умоляю вас: неужели вы совсем не можете мне помочь?

– Послушайте, я вас не знаю, – ответила Диди. – Насколько я понимаю, вы можете служить прикрытием для ФБР. Я только что вернулась домой после отлучки, и кто-то вломился в мой дом, пока меня не было. Это вы?

– Нет. Но я видела человека, который это сделал. И тело ее тоже помнило эту потасовку. Правое плечо под блузкой и свитером превратилось в сплошной синяк, и еще линия синяков осталась на правом бедре под джинсами.

– Человека? – Голос Диди стал резче. – Какого?

– Давайте я к вам приеду. Там я вам все расскажу.

– Я вас не знаю!

Это был почти выкрик страха и отчаяния.

– Узнаете, – твердо ответила Лаура. – Я отдаю трубку Марку. Он вам расскажет, что мне можно верить.

Она отдала ему телефон, и первое, что он услышал от Диди, это было гневное:

– Гад проклятый! Ты меня предал, гад! За это тебя убить надо!

– Убить? – спокойно переспросил Марк. – Ты в буквальном смысле говоришь, Диди? Она со злостью всхлипнула.

– Сукин ты сын. Ты меня заложил. Я думала, мы как брат и сестра!

– Так и есть, и это не изменится. Но этой женщине нужна помощь. Она чистая. Позволь нам к тебе приехать. Я прошу, как брат.

Лаура отошла в сторону, открыла занавеску и выглянула на холодное голубое небо. На стоянке стояла ее машина с предупреждением ЕЗЖАЙ ДОМОЙ на ветровом стекле. Лаура ждала с нетерпением, пока Марк положит трубку.

– Она нас примет, – сказал он. По дороге к дому Диди Марк сказал:

– Хладнокровнее. Не вздумай срываться или начать умолять. Это не поможет.

– О'кей.

Марк тронул вырезанные на ветровом стекле буквы.

– Этот сукин сын здорово тебя отделал, да? Я чуял, что-то есть зловещее насчет этого типа. Разъем в горле. – Он хмыкнул. – Интересно мне, что ему было надо.

– Не знаю, и надеюсь, что никогда его больше не увижу. Марк кивнул. До коттеджа оставалась пара миль.

– Послушай, – сказал он, – есть кое-что, чем я должен тебя нагрузить. Я тебе рассказывал насчет пластической операции у Диди?

– Да.

– Она была красивой. Теперь нет. Она сказала хирургу, чтобы он сделал ее уродливой.

– Уродливой? Зачем?

– Она хотела перемениться. Не хотела быть той же, что прежде, – я так думаю. Так что, когда ты ее увидишь – будь поспокойнее.

– Буду, – ответила Лаура. – Я буду потрясающе спокойна.

Она притормозила и свернула на грунтовую подъездную дорожку. Подъезжая, она заметила, что передняя дверь открыта. Оттуда вышла полная женщина в темно-зеленом свитере и брюках цвета хаки. Длинные рыжие волосы спадали волнами ей на плечи. У Лауры повлажнели ладони, нервы расходились. «Хладнокровнее», – напомнила она себе. Остановила машину и заглушила мотор. Момент настал.

Беделия Морз стояла в дверях и смотрела на идущих к ней Лауру и Марка. Лаура видела ее жабье лицо и кривой нос и успела подумать: что за пластический хирург мог быть доволен таким результатом? И какая душевная мука могла заставить Беделию Морз носить лицо, нарочно сделанное уродливым?

– Сука ты, – холодно сказала Диди Марку и пошла в дом, не дожидаясь их.

В прибранной гостиной коттеджа Диди села на стул, откуда была видна в окно дорога. Лауре и Марку она сесть не предложила; смотрела она только на Марка, потому что помнила искаженное болью лицо Лауры по телепередачам, и смотреть на нее было трудно.

– Привет, Диди! – сказал Марк, пытаясь улыбнуться. – Давненько мы не виделись?

– Сколько она тебе заплатила? Неуверенная улыбка Марка испарилась.

– Она ведь тебе заплатила? Сколько сребреников стоила моя голова на блюде? Лаура сказала:

– Марк поступил со мной как друг. Он…

– Когда-то он и мне был другом. – Диди бросила быстрый взгляд на Лауру и отвела глаза. – Ты сдал меня, Марк. Ты меня продал, а она купила. Так? Хорошо, вот я. – Диди заставила себя повернуться к Лауре и посмотреть на нее в упор. – Миссис Клейборн, я убивала людей. Я зашла в ресторан с тремя ребятами из Штормового Фронта и убила четырех полицейских, виновных только в том, что носили синий мундир и бляху. Я участвовала в закладке бомбы, которая ослепила пятнадцатилетнюю девочку. Я веселилась, когда Джек Гардинер перерезал горло полисмену, и я помогла поднять труп, чтобы Акитта Вашингтон и Мэри Террелл прибили его за руки к балке. Я та женщина, о которой матери говорят детям: «Будешь плохо себя вести, вырастешь вот такой». – Диди холодно улыбнулась; лицо ее было изрезано тенями ветвей. – Добро пожаловать в мой дом.

– Марк не хотел меня привозить. Я от него не отставала, пока он не согласился.

– От этого я должна чувствовать себя лучше? Или безопаснее? – Она соприкоснула концы пальцев. – Миссис Клейборн, вы понятия не имеете о мире, в котором я живу. Да, я убивала людей, я преступница. Но ни одному судье или жюри присяжных уже не надо приговаривать меня к тюрьме. Каждый день моей жизни с семьдесят второго года я оглядываюсь через плечо и до смерти боюсь того, что могу увидеть. Я сплю по три часа в сутки – если удается заснуть. Иногда я открываю глаза, и оказывается, что я забилась в шкаф, сама того не зная. Я иду по улице и думаю, что десятки людей видят под этой маской, кем я была раньше. С каждым своим вздохом я ощущаю, что лишала жизни своих собратьев по человечеству. Убивала, а потом праздновала убийство с кислотой при свечах. – Она кивнула, будто подтверждая свои слова, и зеленые глаза были полны боли. – Мне не нужна тюремная камера. Я ее ношу в себе. Так что если вы собираетесь выдать меня полиции, я вам вот что скажу: они не смогут со мной ничего сделать. Меня нет. Я мертва, и мертва уже много лет.

– Я не собираюсь выдавать вас полиции, – сказала Лаура. – Я хочу только задать вам несколько вопросов о Мэри Террелл.

– Мэри Террор, – поправила ее Диди. – С ее стороны было… – с языка чуть не сорвалось «безумием», – глупостью красть вашего ребенка. Глупостью.

– ФБР упустило ее, когда она заезжала к матери в Ричмонд. Ее мать сказала им, что Мэри собиралась в Канаду. У вас нет соображений, куда она могла деться?

Вот этот вопрос, подумала Диди. И уставилась на свои руки. Лаура глянула на Марка в поисках поддержки, но он лишь пожал плечами и сел на кушетку.

– Все, что вы можете сказать мне о Мэри Террелл, может быть важно. – Лаура снова повернулась к Диди. – Вы не можете припомнить, с кем она могла бы связаться? Кто-нибудь из прошлого?

– Прошлого, – фыркнула Диди. – Нет такого места. Есть только длинная проклятая дорога оттуда сюда, и ты чуть больше умираешь с каждой милей.

– У Мэри Террелл были друзья вне Штормового Фронта?

– Нет. Штормовой Фронт был ее жизнью. Мы были ее семьей.

Диди глубоко вздохнула и снова выглянула в окно, в любую минуту ожидая полицейской машины. Если так, она не будет сопротивляться. Ее борьба давно закончилась. Она снова повернулась к Лауре:

– Вы сказали, что видели человека, вломившегося в мой дом?

Лаура рассказала о проблеске фонаря, который заметила ночью.

– Я вошла, включила свет на кухне, и он был там. У него… – ее передернуло при этом воспоминании, – у него изуродовано лицо. Он улыбался; лицо изрезано шрамами, и на нем застыла улыбка. А на шее у него что-то вроде электрической розетки. Вот здесь.

Она показала на своей шее.

– Этот тип через дорогу, тоже его видел, – добавил Марк. – Сказал, что этот хмырь прикладывал к горлу динамик и в него говорил.

– Постой! – Внутренняя сирена тревоги у Диди поднялась до визга. – Этот человек заходил к мистеру Брюеру?

– Ага. Он спрашивал, куда ты поехала. Сказал, что он твой друг.

– Он спрашивал меня по имени? Диана Дэниеле? – Она еще не успела занести бинокль Брюеру и потому не знала. Когда Марк кивнул, у Диди было ощущение, как от удара под дых. – Боже мой! – Она встала. – Боже мой! Кто-то еще узнал. Ах ты паразит! Наверняка кто-то ехал за тобой!

– Да погоди ты! Никто за нами не ехал. И вообще, этот хмырь тебя искал, когда нас еще даже в Энн-Арборе не было!

Диди почувствовала, что теряет над собой контроль. Тот, кто вломился в дом, ничего не взял. Он знал ее новое имя и знал, где она живет. Спрашивал у Брюера, куда она поехала. Ощущение затягивающейся на шее петли: кто-то знает, кто она такая.

– Постарайтесь подумать, – гнула свое Лаура. – Есть ли кто-нибудь, к кому могла бы обратиться за помощью Мэри Террелл?

– Нет! – Лицо Диди перекосилось, она готова была сорваться. – Я же сказала, что ничем не могу помочь! Убирайся и оставь меня в покое!

– Ох, как бы я этого хотела! Как бы я хотела, чтобы Мэри Террелл не крала моего ребенка. Как бы я хотела знать, жив мой сын или мертв. И я не могу оставить тебя в покое, потому что ты – моя последняя надежда.

– Не хочу я этого слышать! – Диди закрыла уши руками. «Она что-то знает».

Лаура подскочила к Диди, схватила ее за руки и отвела их от ушей.

– Будешь слышать! – пообещала она с горящими от гнева щеками. – Слушай! Если ты знаешь хоть что-то про Мэри Террелл – хоть что-нибудь, – ты должна мне сказать! Она же не в своем уме, ты это понимаешь? Она может убить ребенка в любой момент, если еще не убила!

Диди затрясла головой. Образ Мэри, подтаскивающей лицо ребенка к горелке, был слишком реален.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое. Все, чего я хочу, – чтобы меня оставили в покое!

– А все, чего хочу я, – вернуть свое! – ответила Лаура, все еще сжимая запястья Диди. И они смотрели друг другу в глаза – обитательницы различных миров, столкнувшихся на встречных курсах. – Вы мне поможете спасти жизнь моего ребенка?

– Я.., я не… – начала Диди, но голос ее дрогнул. Она посмотрела на Марка, снова на Лауру, и поняла, что, если не поможет этой женщине, у призраков, грызущих ее душу, зубы станут еще острее. Но ведь они с Мэри – сестры по оружию! Штормовой Фронт был их семьей! Она не может предать Мэри!

Но той Мэри Террелл, которую знала Диди, больше не было. Вместо нее был дикий зверь, не знающий ничего, кроме убийства. Рано или поздно челюсти этого зверя сожмутся, и ребенок этой женщины умрет мучительной смертью.

– Отпусти меня, – сказала Диди. Лаура застыла в нерешительности и потом выпустила руки Диди. Та подошла к окну, глядя на холодный мир снаружи. Щелк, щелк. Кубик Рубика вертелся, но ответ был уже виден.

– Она.., она назвала ребенка Барабанщиком, – сказала Диди. Сердце у нее щемило. В наступившем заряженном молчании Диди слышала дыхание Лауры Клейборн. – Вчера я видела Мэри и твоего ребенка.

– Черт побери! – Это был ошеломленный тихий возглас Марка.

– Он жив и здоров, – сказала Диди. – Она о нем хорошо заботится. Но…

Она прервалась, не в силах это сказать.

Рука вцепилась в ее плечо железными клещами. Диди взглянула в лицо Лауры и увидела отблеск адского пламени.

– Что «но»? – Лаура еле могла говорить.

– Мэри опасна. Опасна для себя, и опасна для твоего ребенка.

– Чем опасна? Говори!

– Мэри сказала.., если полиция их поймает.., она сперва застрелит ребенка… – при этих словах Лаура вздрогнула, как от удара, – а потом будет отстреливаться, пока ее не убьют. Она не сдастся. Никогда.

Слезы жгли Лауре глаза. Это были слезы облегчения, потому что Дэвид был жив, и слезы ужаса от знания, что Диди Морз сказала правду.

Но надо было договорить до конца. Диди собрала волю в кулак и сказала:

– Мэри едет сюда. Вместе с Эдвардом Фордайсом. Он тоже был в Штормовом Фронте. Они сейчас по пути сюда из Нью-Йорка. Будут где-то завтра.

– Ни хрена себе, – шепнул Марк, вытаращив глаза за очками. – Вот это да!

Лаура теряла равновесие; комната вдруг медленно закружилась вокруг нее.

– Зачем они сюда едут?

Диди поняла, что начавшееся предательство – это орда саранчи. Она будет жрать и жрать, пока не поглотит все.

– Сейчас покажу, – сказала она и сняла цепочку с ключами с гвоздя на стене. , Лаура и Марк вышли из коттеджа вслед за Диди и пошли в каменное строение, которое служило Диди мастерской. Она отомкнула висячий замок, вынула цепь и открыла дверь. Из холодной тьмы дохнуло густым запахом земли;

Диди включила верхний свет, осветивший аккуратную мастерскую с двумя гончарными кругами, полки с глазурью и краской и ассортимент гончарных инструментов на стендах. На другой полке стояли работы Диди разной степени завершенности: изящные вазы и цветочные горшки, тарелки, кружки, подносы. На полу рядом с гончарным кругом стояла большая урна – вылепленный из глины кусок древесного ствола с корой. Диди остановилась включить обогреватель, потом сказала:

– Здесь то, что на продажу. А там – для себя. – Она кивнула в сторону занавеса, отгораживающего заднюю часть мастерской.

Диди подошла и отдернула занавес. В чулане за ним висели полки, и на них были работы совсем не похожие на то, что продавала Диди под именем Дианы Дэниеле.

Лаура увидела керамическую голову: лицо молодой женщины с развевающимися длинными волосами. Рот ее раскрылся в крике, а из головы вырывался десяток змей. Лаура не узнала лица, но Марк узнал. Так выглядела Диди до этой мясницкой хирургии. Еще одно лицо, на этот раз мужское, расколотое посередине, и из него проявлялся еще более страшный, демонический образ. Лежала отдельно глиняная рука с безупречно вылепленным глиняным револьвером, и ногти на этой руке были оскаленными черепами. Большая работа стояла на полу: женщина – и снова, как заметил Марк, изображение молодой Беделии Морз, – стоящая на коленях со вскинутыми в мольбе руками, а из ее рта полчищами выбегают тараканы. На стене висели работы, казавшиеся масками смерти: лица без выражений, со швами, застежками-молниями, зигзагами шрамов. Они смотрели на Лауру безмолвными страдальцами, и она поняла, что заглянула в глубь ночных кошмаров Диди Морз.

Диди подняла что-то завернутое в черный пластик. Она поставила это на гончарный круг и стала аккуратно снимать обертку. Это заняло минуту или две осторожных движений. Закончив, она отступила назад, открыв обзор Лауре и Марку.

Это была голова мужчины в натуральную величину. Лицо было красивым и задумчивым, как у принца, которого застали в момент отдыха. Глина не была ни тонирована, ни покрыта глазурью, и в портрете не было цвета, но пальцы Диди аккуратно вылепили кудри волос. Изящный орлиный нос, высокий и крутой лоб, тонкогубый и довольно жестокий рот, готовый вот-вот открыться. В глазах скульптуры было царственное безразличие, будто все, что они видели, было на ступень ниже этого человека. Лаура решила, что это лицо человека, знающего вкус власти.

Диди закрутила круг. Голова медленно повернулась.

– Я вылепила это по части лица, которое увидела на фотографии, – сказала она. – Я сделала то, что там было видно, а потом дополнила. Вы знаете, кто это?

– Нет, – ответила Лаура.

– Его зовут.., его звали Джек Гардинер. Мы его звали Лорд Джек.

– Лидер Штормового Фронта?

– Он. Он был нашим отцом, нашим братом, нашим защитником. И нашим Сатаной. – Колесо останавливалось, и Диди закрутила его снова. – То, что мы ради него делали.., это невозможно произнести. Он играл на наших душах, как на скрипках, и заставлял нас слушаться, как дрессированных зверей. Но он был умен, и глаза у него были такие, будто видят любую тайну, которую ты пытаешься спрятать. Мэри Террелл была беременна от Джека Гардинера. Должна была рожать в июле семьдесят второго. И тогда весь мир рухнул прямо на нас. – Диди подняла глаза на Лауру. – Мэри потеряла ребенка. Родила его мертвым в туалете бензозаправки. И поэтому она везет Барабанщика – то есть твоего ребенка – Лорду Джеку.

– Как ? – это был стон на выдохе. Диди рассказала об объявлении в «Маме Джонс», и о том, что Мэри увидела его в «Роллинг Стоун».

– Она решила, что Джек ее ждет. И взяла твоего ребенка, чтобы отдать ему. Но объявление поместил Эдвард Фордайс, потому что пытается написать книгу о Штормовом Фронте, и он хотел посмотреть, кто откликнется. Так что теперь Мэри и Эдвард едут сюда.

Она подошла вплотную к тайне, и верность забилась в ней, как змея на горящих углях. Но кому она должна была сохранять верность? Мертвому идеалу свободы? Идеалу, который прежде всего никогда и не был истинным? Диди будто прошла долгую изнурительную дорогу и вдруг вышла на развилку решения. Одна дорога вела туда, куда она и шла до сих пор: прямо вперед, через земли, где бродили кошмары и призраки старого горя. Новая дорога сворачивала в глушь, и что в этой глуши – никто не знал.

И обе дороги – путь предательства. Обе блестят кровью под темнеющим небом. И вопрос был только один: какая из этих дорог может повести к спасению ребенка?

Диди смотрела на глиняное лицо человека, которого когда-то обожала, потом возненавидела. Она выбрала дорогу.

– Мне кажется, Джек Гардинер в Калифорнии. Туда и поедут от меня Эдвард и Мэри.

Змея у нее внутри свернулась в тугое кольцо и издохла на углях в последней судороге. Диди была готова разрыдаться, но не разрыдалась. Вчерашний день миновал, и не вернут его никакие слезы.

– Вот и все, – сказала Диди. – Что теперь? Сообщишь полиции?

– Нет. Встречу Мэри, когда она приедет.

У Марка челюсть отвисла бы до пола, если бы не была прикреплена к лицу.

– Ты что? – сказал он. – Это невозможно!

– Я не собираюсь вот так просто ее отпустить! – рявкнула Лаура. – А полицию вмешивать нельзя. Если Мэри Террор увидит полицию, моего ребенка можно считать мертвым. Так что мне остается?

– Она убьет тебя, – сказала Диди. – Она вооружена по. меньшей мере двумя пистолетами и, может быть, чем-нибудь еще, чего я не видела. Она пристрелит тебя на месте без колебаний.

– Я должна испытать этот шанс.

– У тебя не будет никакого шанса. Ты не понимаешь? Тебе с ней не справиться!

– Это ты не понимаешь, – твердо сказала Лаура. – Другого выхода нет.

Диди хотела было возразить, но что она могла сказать? Эта женщина была права. Диди не сомневалась, что в схватке с Мэри Террор один на один эта женщина погибнет. Но что ей еще делать?

– Ты сумасшедшая, – сказала Диди.

– Да, сумасшедшая, – ответила Лаура. – Будь по-другому, я бы здесь не стояла. Если я должна быть безумной, как Мэри Террор, значит, буду.

– Это уж точно! – фыркнул Марк. – Единственная разница в том, что ты никогда никого не убивала.

Лаура не обратила на него внимания и смотрела только на Беделию Морз. Отступать теперь было некуда. Нельзя позвать ни Дуга, ни полицию с ее рвущимися в бой снайперами. У нее пересохло во рту от мысли о неизбежной схватке и о том, как легко в этой схватке может погибнуть Дэвид.

– Я должна попросить тебя еще об одном. Чтобы ты дала мне знать, когда Мэри приедет.

– Мне не нужна твоя кровь на моих стенах.

– А кровь моего ребенка на твоих руках? Она тебе нужна? Диди набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула:

– Нет. Не нужна.

– Значит, ты дашь мне знать?

– Я не смогу не дать ей тебя убить, – сказала Диди.

– О'кей. Ты не обязана будешь плакать на моих похоронах. Так ты мне дашь знать?

Диди колебалась. Она убивала людей, которые не хотели умирать. Теперь она собирается помочь убить человека, который просит смерти. Но как только Мэри направится в Калифорнию, шанс – как бы он ни был призрачен – получить ребенка назад живым исчезнет. Диди не поднимала глаз, но чувствовала устремленный напряженный взгляд Лауры.

– Они должны мне позвонить, когда приедут в Энн-Арбор, – сказала она наконец. – Я сказала Мэри, что объясню, как доехать до моего дома. Помоги мне Боже, но я позвоню тебе, когда они объявятся.

– Мы живем в «Дейз-Инн», я в номере 119, а Марк в 112. Я буду ждать возле телефона.

– Ты имеешь в виду, возле надгробного камня?

– Может быть. Но пока что ты меня не хорони. Диди подняла глаза и посмотрела на Лауру. Она разбиралась в лицах, и они ее интересовали. Черты этой женщины говорили о том, что она привыкла к изнеженной жизни, к достатку и беспечности. Но в этом лице была видна пережитая боль, видна в темных впадинах под ее глазами, в морщинах на лбу и в углах мрачно сжатого рта. Было в этом лице что-то еще, что-то новое, и это новое можно было бы назвать надеждой. Диди узнала в Лауре бойца, победителя, который не боится борьбы против подавляющего превосходства противника. Такой Диди раньше была сама, давным-давно, пока Штормовой Фронт не искорежил ее и не превратил в сплошной узел муки. И Диди сказала:

– Я дам тебе знать.

Четыре слова. Как легко подписать смертный приговор.

Они прошли вокруг коттеджа к машине Лауры и Диди увидела ЕЗЖАЙ ДОМОЙ, вырезанное на ветровом стекле. Она собиралась занести бинокль Брюеру и получить у него описание человека, который о ней спрашивал. Пять лет назад она немедленно собрала бы чемодан и кинулась прочь. Однако теперь она знала истину: нет места, где можно спрятаться навеки, и старым долгам всегда приходит срок уплаты.

Недовольно бормочущий Марк полез в машину. Прежде чем сесть за руль, Лаура посмотрела на Диди твердым взглядом.

– Моего сына зовут Дэвид, – сказала она. – А не Барабанщик.

Потом села в машину, завела мотор и поехала прочь, оставив Беделию Морз стоять в одиночестве среди удлиняющихся теней.

 

Глава 5

Дорожная карта ада

Телефон зазвонил в три тридцать девять утра во вторник. Холодный кулак стиснул сердце Диди. Она встала со стула, где сидела и при свете настольной лампы читала книгу по современным гончарным технологиям, и подошла к телефону. Трубку она взяла после третьего звонка.

– Алло?

– Мы прибыли, – сказала Мэри Террор. Наверное, выехали из Нью-Йорка вчера утром и ехали целые сутки. Мэри не теряла зря времени, стараясь побыстрее приблизиться к Джеку.

– Эдвард с тобой?

– Ага. Здесь рядом.

– Где вы?

– В телефоне-автомате на станции «Шелл» на… – Мэри остановилась, и Диди услышала, как где-то сзади Эдвард сказал: «Гурон-Парквей». В трубке раздался детский плач и голос Мэри, дававшей инструкцию Эдварду: «Почеши ему за левым ухом, он это любит». Затем она повторила в трубку:

– Гурон-Парквей.

Диди стала объяснять, как добраться до ее коттеджа. Она слышала нервозность в собственном голосе и старалась говорить медленно, но это не помогало.

– У тебя все в порядке? – вдруг перебила ее Мэри. «Она знает!» – подумала Диди. Но этого, конечно, не могло быть.

– Ты меня разбудила, – сказала Диди. – Мне снился кошмар.

Ребенок продолжал плакать и Мэри рявкнула:

– Слушай, хватит! Дай его мне, а сам возьми трубку! Эдвард взял трубку, голос его был совсем изможденным. Диди повторила свои указания.

– О'кей, – сказала он сквозь зевок. – Повернуть направо на втором светофоре?

– Нет, направо на третьем светофоре. Потом опять направо на втором светофоре, и дорога поведет влево.

– Понял. Ты когда-нибудь водила фургон с младенцем, орущим тебе в ухо? И каждый раз, когда я пытался дать больше шестидесяти пяти, Мэри давала мне пинка. Господи, я чуть живой!

– Здесь ты сможешь отдохнуть.

– Поехали, поехали! – слышался голос Мэри. Ребенок перестал плакать.

– Каменный дом справа, – повторил Эдвард. – До скорого!

– До скорого, – ответила ему Диди и повесила трубку.

Тишина вопила.

Диди направила их по окольному пути. Они будут здесь через пятнадцать – двадцать минут, если Эдвард не заблудится в таком отупелом состоянии. Рука Диди повисла над телефоном. Шли секунды. Змея верности подняла голову из пепла и предупреждающе зашипела. Это был решающий момент, и после него поворота назад уже не будет.

Она ощутила, как собираются за спиной призраки, оттачивая зубы о кости собственных рук, готовые вгрызться ей в череп. Она дала слово. Неужели не осталось ничего истинного в этом мире обманов?

Диди взяла трубку. Она набрала номер, заранее найденный в справочнике, и попросила служащего соединить ее с номером 119. Два звонка. И собранный голос Лауры:

– Я готова.

На Лауре были все те же джинсы и свитер грубой вязки.

Она спала всего несколько раз по пятнадцать минут, судорожно просыпаясь на воображаемый телефонный звонок. Она выслушала слова Диди, потом повесила трубку и подошла к шкафу. Взяла с верхней полки автоматический пистолет тридцать второго калибра, который купил Дуг. Вогнала обойму на семь патронов и защелкнула его ладонью, поранив себе руку. Щелкнула предохранителем туда и обратно, привыкая к ощущению заряженного оружия. От пистолета исходил все тот же маслянистый запах, и вид был тот же зловещий, но теперь ей нужны были его вес и мощь, и придется им воспользоваться или нет, но это был достойный талисман. Она убрала пистолет в сумочку. Затем надела пальто и застегнулась, выходя в холод. Вдруг ее замутило. Она пробежала в туалет и подождала, но ее не вырвало. Лицо ее горело, на щеках выступили капли пота. Сейчас не время падать в обморок. Когда Лаура убедилась, что ее не вырвет и что она не потеряет сознание, она вернулась к стенному шкафу и положила в сумку запасную обойму, добавляя ее к силе своего талисмана.

Она была, как говорил Стивен Стиле толпе в Вудстоке, напугана до усрачки.

С сумкой через плечо Лаура вышла из номера. Ее охватило благословенным холодным воздухом. Она подошла к номеру Марка и подняла кулак, чтобы постучать в дверь.

И застыла с поднятым кулаком, подумав о Розе Треггс и ее детях. Ее обдувал ветер, и в нем ей чудился перезвон бубенцов, зовущих Марка домой. Она заплатила ему три тысячи долларов. Он привел ее к Беделии Морз. Их соглашение выполнено, и она не потащит Марка к тому, что ждет впереди. Она опустила кулак и разжала руку.

Миру нужно больше писателей, которые ни в грош не ставят списки бестселлеров и которые пишут кровью сердца.

Лаура молча пожелала ему удачи. Потом повернулась спиной к двери Марка и пошла к своей машине.

Она выехала из «Дейз-Инн» и поехала к дому Диди. Руки ее крепко сжимали руль, а мыши страха грызли живот изнутри.

В четырех милях к западу от Энн-Арбор Диди сидела в кресле в прихожей и свет лампы поблескивал на пробивающейся в рыжих волосах седине. Она ждала, кого первого приведет судьба к ее двери. Ум ее отдыхал, кубик Рубика был собран. Она выбрала свой путь, и змея умерла.

Сквозь деревья мелькнул свет фар.

Диди встала на потерявших вес ногах. Пульс застучал, как Смерть в ворота. Машина выехала на подъездную дорожку, и за белыми конусами света был виден потрепанный темно-зеленый фургон. Он остановился перед передней дверью, скрипнув изношенными тормозами. Диди почувствовала, как ее зубы впиваются в нижнюю губу. Она вышла наружу, одетая в свой рабочий костюм – удобный серый свитер с кожаными заплатками на локтях. К нему пристали кусочки глины, а джинсы были заляпаны краской. Из пассажирской дверцы появилась Мэри с ребенком в детской корзинке. Утомленный Эдвард отвалился от руля.

– Нашли! – сказал он. – Все-таки я добрался.

– Заходите, – предложила Диди и отступила на шаг, пропуская их в дом. От прошедшей мимо нее Мэри пахнуло звериным запахом немытого тела. Эдвард проковылял вслед за ней и шлепнулся на кушетку.

– Ну и ну! – сказал он, блеснув ошалелым взглядом фальшивых голубых глаз. – Задница отваливается!

– Я приготовлю кофе, – сказала Диди и прошла в прибранную кухню, где отсутствующая филенка была закрыта приклеенной скотчем газетой.

– Барабанщика надо переодеть, – сказала Мэри. Она поставила корзинку с ребенком на пол и вытащила из сумки «магнум», потом бумажное полотенце и памперс. Ребенок беспокойно сучил ручками и ножками, лицо его было сморщено для плача, но он не плакал.

– А симпатичный короед. – Эдвард откинулся на кушетку, сбросив свои начищенные до блеска ботинки, и раскинул ноги. – Теперь, когда он не орет мне в ухо, я это тоже заметил.

– Он хороший мальчик, хороший мамин сыночек, вот кто он такой.

Пока Диди наливала воду в кофеварку, Эдвард смотрел, как Мэри меняет Барабанщику памперс. Ему было ясно, что Мэри чокнулась насчет этого ребенка. Когда вчера она заявилась к нему в семь утра и сказала, что они едут в Энн-Арбор, он ей ответил, что у нее винтиков не хватает. Он не собирается ехать в Мичиган с женщиной, у которой на спине нарисована мишень ФБР, будь она ему хоть сестрой, хоть рассестрой. Но она ему рассказала насчет Джека Гардинера, и это пустило его мысли в новом направлении. Если правда, что Джек в Калифорнии и Диди может их к нему отвезти, то для продажи его книги не будет лучшего подспорья, чем интервью с самим Лордом Джеком. Конечно, он еще не знал, как Джек к этому отнесется, но Мэри сказала, что сама мысль хороша. Мэри сказала, что был не права, накинувшись на него из-за книги, – она просто поддалась первому чувству. Она сказала, что хорошо будет дать миру знать, что Штормовой Фронт все еще жив. Эдвард больше думал о статье в журнале «Пипл», чем о высказывании политических заявлений, но Мэри даже пообещала ему помочь уговорить Джека дать интервью. Если Диди права и если Джек в Калифорнии. Два больших «если». Но вполне стоило взять в «Си Кинг» несколько дней по болезни, чтобы эти «если» прояснить.

Мэри унесла запачканный памперс на кухню в поисках мусорного ведра и застала там Диди, сидящую у окна ч пристально смотрящую на дорогу.

– На что это ты смотришь?

Только силой воли Диди удержалась, чтобы не подпрыгнуть.

– Ни на что, – ответила она. – Жду, когда будет готов кофе.

Она увидела, как мимо медленно проехал автомобиль и скрылся из виду.

– Бог с ним, с кофе. Я хочу знать все о Джеке. Мэри встала рядом с Диди и посмотрела в окно. Ничего, кроме тьмы. И все равно Диди нервничает. Это явно чувствуется по ее голосу, и к тому же она избегает встречаться с Мэри глазами. В мозгу Мэри включился радар.

– Покажи мне фотографию, – сказала она. Диди оставила кофе довариваться и принесла из своей спальни альбом. Когда она вернулась в гостиную, Мэри сидела в кресле с ребенком на руках, а Эдвард по-прежнему валялся на кушетке. Сумка лежала рядом с Мэри, «магнум» поверх кучи детского питания, памперсов, бумажных полотенец и игрушек.

– Вот он.

Диди показала Мэри статью и фотографию, и Эдвард с трудом поднялся с кушетки, чтобы тоже взглянуть.

– Вот этот. – Диди коснулась лица мужчины. Мэри внимательно разглядывала фотографию.

– Это не Джек, – решил Эдвард минуты через две. – У этого мужика слишком большой нос.

– Носы с возрастом удлиняются, – ответила ему Диди. Эдвард снова поглядел. Он покачал головой, наполовину с разочарованием, наполовину с облегчением, что не нужно ехать дальше с Мэри Террор.

– Нет. Это не Джек.

Диди стала листать пластиковые страницы назад. Как в машине времени, замелькали даты в статьях. Она остановилась на фотографии молодого надменно улыбающегося Джека Гардинера в хипповских лохмотьях и с длинными белокурыми волосами, спадающими на плечи. Статья называлась «Глава Штормового Фронта – первый в списках преступников, разыскиваемых ФБР», и тут же была дата: 7 июля 1972 года.

– Тогда, – сказала Диди и открыла страницу с заметкой о клубе «Сьерра», – и теперь. Видите сходство?

Эдвард опять посмотрел на позднюю фотографию, потом вернулся к ранней. Мэри сидела неподвижно, держа ребенка, глаза ее были темны и бездонны.

– О'кей, он малость похож на Джека, – сказал Эдвард. – Может быть. Трудно сказать. – Он посмотрел повнимательнее. – Нет, по-моему, нет.

– Подержи Барабанщика. – Мэри передала ребенка Эдварду. Он взял ребенка, слегка поморщившись. Мэри взяла фотоальбом и принялась поочередно просматривать обе фотографии – то одну, то другую. Вдруг остановилась на какой-то статье посередине.

– Вот черт! – тихо сказала она. – Этот сукин сын выжил.

– Что? – Диди заглянула ей через плечо.

– Этот легавый сукин сын, которого я застрелила за домом в ту ночь. – Мэри похлопала по странице, где была заметка с заголовком «Агент ФБР выжил после нападения». В статье была фотография человека на носилках с кислородной маской на лице, его поднимали в машину «скорой помощи». – Ты его помнишь, Эдвард?

Эдвард взглянул:

– А, да. Я думал, ты его завалила.

– Я тоже думала. Как правило, пули в горло хватает. Диди почувствовала, как у нее кровь стынет в жилах.

– Пуля.., в горло?

– Да. Я ему всадила две пули. Одну в морду, вторую в глотку. Я бы ему и мозги вышибла на фиг, но больше патронов не было. Эдвард, смотри-ка, его звали Эрл Ван Дайвер, тридцать четыре года, из Бриджуотера в Нью-Джерси. – Она рассмеялась тихим и жутким смехом. – Можешь себе представить: его дочку тоже зовут Мэри?

Диди читала статью из-за плеча Мэри. Она забыла, что вырезала эту заметку из филадельфийской газеты через несколько дней после перестрелки в Линдене. Она хранила все материалы по Штормовому Фронту, которые ей удавалось найти: собственная книга воспоминаний, как дорожная карта ада. Эрл Ван Дайвер. Выведен из критического состояния, говорилось в статье. Серьезные повреждения лица и гортани.

«Боже мой!» – подумала Диди.

– Я его помню, – сказала Мэри. – И спорить могу, что он меня тоже помнит.

Она вернулась к статье и фотографии в бюллетене «Сьерры». Мэри ожидала, что это будет легко, что она сразу узнает Джека, но на фотографии была только часть лица блондина. Она прочла имена мужчин из статьи: Дин Уокер, Ник Хадли, Кейт Кавано. Ни одно из этих имен ей ничего не говорило. Не вызвало никаких предчувствий. Сердце ее налилось свинцом. Барабанщик начинал свой мяукающий плач, и от этого звука у нее снова заболела голова.

– Ничего не могу сказать.

Диди взяла у нее альбом. Где же Лаура и Марк? Они ведь уже должны быть здесь! Живот Диди сводило в один сплошной узел.

– Пойдемте, я вам покажу, что я сделала. Потом скажете мне, что вы думаете.

В мастерской Диди включила верхний свет, и Мэри стала обходить глиняную голову, все еще стоявшую на гончарном круге. Диди положила рядом фотоальбом, открыв его на фотографии. Ребенок плакал все громче, и Эдвард делал все, что мог, чтобы его успокоить. Мэри остановилась, глядя в лицо Лорда Джека.

– Я сделала это по фотографии, – сказала Диди. Снова в ее голосе проскользнула нервная дрожь. – Он похож на Джека. Я знаю, он старше. Но мне кажется, это он.

Свинец раскололся и отпустил сердце Мэри. И оно превратилось в птицу, летящую к солнцу. Это был Джек. Старше, да. Но все еще красивый, все еще царственный. Она вынула из альбома статью с фотографией. Может ли такое быть? После всех этих лет? Может ли в самом деле Лорд Джек быть во Фристоуне в Калифорнии, где фотограф и поймал кусок его лица? Ей отчаянно хотелось в это верить.

Плач младенца стал пронзительным, требовательным. Эдвард укачивал его, но ребенок не переставал. Нервы Диди были готовы лопнуть.

– Дай его мне, – сказала она Эдварду, и он подчинился. Она тоже стала его качать, пока Мэри переводила взгляд с фотографии на глиняное лицо и обратно. Руки Диди ощущали тепло закутанного в белое одеяло ребенка, и от него шел запах молочной смеси и розового тельца.

– Ш-ш, ш-ш, – уговаривала его Диди. – Хороший мальчик, Дэвид хороший ма…

Слово вылетело, и его было не вернуть. Вылетело в воздух и прямо в уши Мэри Террор.

Хотя в мастерской было холодно, Диди почувствовала, как капли пота выступают на шее. Мэри еще раз обошла глиняную голову, складывая статью из бюллетеня в маленький квадратик. Сунула его в карман штанов. Когда она снова посмотрела на Диди, губы ее улыбались тонкой улыбкой, но глаза были угрожающими, как ружейные стволы.

– Моего ребенка зовут Барабанщик. Ты это знаешь. Почему ты назвала его Дэвидом?

Сказать было нечего. Мэри шагнула с острой как лезвие бритвы улыбкой.

– Диди? Отдай мне, пожалуйста, Барабанщика.

Стоя перед дверью мастерской, Лаура услышала хруст засохшего комка глины под ногой Мэри Террор. Ее сердце стучало, как гром, лицо свело от страха. В правой руке она держала автоматический пистолет со снятым предохранителем. Мелькнула мысль: «Теперь или никогда. Господи, помоги, мне!» Она шагнула в коридор света, выливавшийся из открытой двери и навела пистолет на тяжеловесную женщину, укравшую ее ребенка.

– Нет! – услышала свой скрипучий и незнакомый голос.

Мэри ее увидела. Ей понадобилось, может быть, четыре секунды, чтобы узнать это лицо. Мозг Мэри заработал, как у пойманной в ловушку крысы. Сумка и «магнум» остались в доме. «Кольт» лежит под водительским сиденьем фургона. Но у нее было еще оружие. Две руки.

Мэри протянула руку, локтем ухватила Беделию Морз за горло и резко повернулась, поставив Диди между собой и наведенным пистолетом Лауры. Другой рукой она крепко зажала ребенку нос и рот, перекрыв дыхание. Ребенок забился, пытаясь вдохнуть.

– Палец с курка! – скомандовала Мэри Террор. – Пистолет опусти.

 

Глава 6

Свет глаза режет

Лаура этого не сделала. У нее дрожала рука, и пистолет в ней тоже дрожал. Лицо Дэвида наливалось кровью. Его ручки цеплялись за воздух.

– Он задохнется через несколько секунд. Потом я займусь тобой, а из тебя боец, как из говна пуля.

Лауру обуревала ярость. Большая рука женщины крепко сжимала рот и нос Дэвида. Лаура видела его широко раскрытые в смертном ужасе глаза. Диди не могла шевельнуться – ее собственное горло было перехвачено локтем Мэри.

Эдвард попытался сказать: «Эй, постойте, погодите», – но кому адресовалось это бормотание, было непонятно.

– Палец с курка, – повторила Мэри жутко спокойным голосом. – Опусти пистолет.

У Лауры не было выбора. Она подчинилась.

– Возьми пистолет, Эдвард. – Он медлил. – Эдвард'. – Голос Мэри ударил, как хлыст. – Возьми пистолет!

Он шагнул вперед, взялся за пистолет, и рука Лауры его выпустила. Их глаза встретились.

– Вы меня простите, – сказал он. – Я не знал…

– Заткнись, Эдвард. – Мэри убрала руку с лица ребенка, и он судорожно вдохнул широко раскрытым ртом, и вылетевший оттуда вопль почти начисто смел остатки здравого рассудка Лауры.

– Отдай мне пистолет, – сказала Мэри.

– Послушай! Нам не надо…

– ОТДАЙ ЕГО МНЕ!

– О'кей, о'кей!

Он вложил пистолет в руку Мэри, и она приставила дуло к рыжеволосой голове Диди, а свободной рукой взяла у нее ребенка. Вопль не смолкал. Мэри отступила от Диди и направила пистолет на Лауру.

– Кто еще с тобой?

Лаура чуть было не ответила «полиция». Нет, нет. Тогда Мэри наверняка убьет Дэвида.

– Никого.

– Врешь! Свиньи там, снаружи?

– А была бы я тогда здесь?

Лаура больше не боялась. Страх испарился. Нет времени бояться, надо думать, как выручить Дэвида. Мэри сказала:

– Встань у стены. И ты, Диди, тоже. Пошевеливайся, сука! Диди встала рядом с Лаурой, опустив лицо. По щекам бежали слезы. Она ждала карающей пули. Лаура не отрывала взгляд от Мэри Террор. Она пристально смотрела на женщину, навеки запоминая это зверское лицо с тяжелыми челюстями.

– Эдвард, ступай в дом и возьми мою сумку и детскую корзинку. Отнеси их в фургон. Мы смываемся.

Эдвард пошел выполнять приказание. Ребенок продолжал плакать, но внимание Мэри было устремлено на двух женщин.

– Будь ты проклята! – сказала она Диди. – Ты предала меня.

– Мэри , послушай меня, пожалуйста. – После тисков Мэри голос Диди был сиплым. – Отдай ребенка. Он ведь не твои…

– Он мой! Мой и Джека! – На щеках Мэри проступили красные пятна, глаза ее полыхали. – Я тебе верила'. Ты была моей сестрой!

– Я не та, кем была прежде Я хочу помочь тебе, Мэри. Пожалуйста, оставь Дэвида здесь.

– ЕГО ЗОВУТ БАРАБАНЩИК! – завопила Мэри. Пистолет, сжимаемый твердой рукой, смотрел куда-то между Лаурой и Диди.

– Его зовут Дэвид, – сказала Лаура. – Дэвид Клейборн. Как бы ты его ни звала, ты знаешь его настоящее имя Мэри внезапно улыбнулась. Зверской улыбкой. Она, крадучись, прошла через мастерскую и остановилась, когда пистолет почти уперся в нос Лауры. Лауре потребовалось собрать всю силу воли, чтобы не протянуть руки за Дэвидом, но она удержала их опущенными, не отводя взгляда от Мэри.

– Храбрая, – сказала Мэри. – Храбрый кусок говна. А я спущу тебя в унитаз и солью воду. Нырнешь прямо в черную дыру. Как ты думаешь, тебе это понравится?

– Как я думаю? Я думаю, что ты – одна сплошная ложь. Ты взяла ребенка, который не твой Ты ищешь мужчину, который давно про тебя забыл. – Лаура увидела, как вспыхнул от ненависти взгляд Мэри – как взрыв напалма.

А она шла все дальше в огонь. – Тебе нечего защищать, тебе не во что верить. А самая худшая ложь – это та, которую ты сама себе внушила: что когда ты привезешь ребенка Джеку Гардинеру, ты опять станешь молодой.

Мэри не могла вытерпеть, чтобы имя Джека раздавалось из пасти этой бабы. Мелькнула ее рука, и ствол пистолета обрушился на лицо Лауры. Что-то хрустнуло, и Лаура упала на колени с пульсирующей от дикой боли головой. Кровь брызнула на пол из почти сломанного носа, а на щеке появился рубец с синими краями. Лаура не издала ни звука, темные пятна плясали перед ее глазами.

– Подними ее, – сказала Мэри Диди. – У нас есть дело, которое нужно кончить.

Подталкивая пистолетом, Мэри погнала их из мастерской. Лаура спотыкалась, и Диди ее поддерживала. Эдвард ждал их у фургона. Мэри отдала ему автоматический пистолет и вынула из-под сиденья свой кольт.

– Прогуляемся в лес, – сказала Мэри, одной рукой покачивая Барабанщика. – Подальше от дороги. Вперед!

– Может, их можно было бы просто запереть, – сказал Эдвард по дороге. – Понимаешь? Запереть и смыться.

Мэри не ответила. Они шли дальше, мимо дубов и сосен, и под ногами хрустели ветки и листья.

– Их совсем не обязательно убивать, – опять попробовал Эдвард. Из его рта вырывались облачка пара. – Мэри, ты слышишь меня?

Она слышала, но не отвечала. Когда они отошли на сотню ярдов от коттеджа, Мэри сказала:

– Стой.

Ее глаза уже привыкли к темноте. Она сорвала сумочку с плеча Лауры, собираясь поискать деньги и забрать кредитные карточки.

– Лицом ко мне, – сказала она двум женщинам и отступила на несколько шагов.

– Прошу тебя.., не надо! – взмолилась Диди. Щелк. Мэри отвела ударник «кольта». Ребенок молчал, маленькие облачка вырывались из его ноздрей.

– Мэри, не надо, – сказал Эдвард, становясь рядом с ней, – не надо, о'кей?

– Последние слова будут? – спросила Мэри.

Лаура с распухшей щекой произнесла:

– Чтоб тебе гнить в аду!

– Хорошее последнее слово, – сказала Мэри, навела пистолет на голову Лауры, держа палец на спуске. Два раза нажать, и в этом мире двумя продажными суками будет меньше.

Она надавила на спуск.

Послышался выстрел: «хлоп!», разнесшийся эхом по лесу.

Эдвард врезался в Мэри, толкнув ее под руку, и «кольт» выстрелил, послав пулю в деревья над головой Лауры. Что-то теплое и влажное брызнуло в лицо Мэри, облив ее плечо и ребенка. Белое одеяльце покрылось темными пятнами. Бросив взгляд на Эдварда, она увидела, что у него разворочена голова и от сочащихся мозгов поднимается пар.

– Ox! – выдохнул Эдвард, его лицо представляло собой сплошную кровавую массу. – Свет глаза режет.

Прозвучал второй выстрел. Мэри увидела вспышку справа. Пуля врезалась в ствол дерева рядом с Мэри, и отлетевшие щепки обожгли голову.

Эдвард цеплялся за ее руку.

– Мама? Мама? – Из его рта вырвался всхлип. – Эдди хороший мальчик.

Мэри отпихнула его в сторону. В этот момент третья пуля пробила Эдварду грудь, вылетел горячий фонтан, и пуля на излете зацепила свитер Мэри. Эдвард сполз на землю, булькая, как переполненная раковина. Мэри бросила сумочку Лауры и сделала два выстрела по направлению вспышек огня, грохотом «кольта» заставив Барабанщика снова заплакать.

«Мощная винтовка», – подумала она. Оружие легавых. Значит, не меньше одного снайпера. Она отвернулась от Лауры и Диди и побежала в сторону коттеджа, прижав к себе ребенка, и лицо ее было вымазано кровью и мозгами Эдварда Фордайса.

Винтовка снова заговорила, срезав ветку менее чем в шести дюймах над головой Мэри. Она выстрелила еще раз, увидела искры отрикошетившей от камня пули. Потом она побежала, спасая свою жизнь, оскользаясь на листьях, и крик младенца тянулся за ней кильватерным следом.

«Кто-то стреляет, – подумала Лаура. – Стреляет в Мэри Террор. Дэвид у нее в руках. Дэвид на пути пуль». Она тоже увидела дульную вспышку, потом еще одну – пули искали Мэри. Ее пистолет! У Эдварда в руке. Лаура бросилась вперед, упала на дергающееся тело, схватила пистолет и вырвала из пальцев Эдварда. Она привстала, целясь во тьму туда, где был снайпер, и нажала на спуск. Пистолет рванулся из ее руки, от выстрела чуть не треснули барабанные перепонки. Она продолжала стрелять, вторая, третья пули, разрывающие ткань ночи. Винтовка умолкла. Сквозь заложенные уши Лаура услышала, как Мэри Террор заводит свой фургон.

– Она уходит! – закричала Диди.

«Ключи от машины!» – подумала Лаура и, подхватив с земли сумочку, бегом припустилась к дому.

Мэри задним ходом разворачивалась на подъездной дорожке. Барабанщик заливался плачем в корзинке на полу. В зеркале заднего вида Мэри увидела «БМВ», стоящий на дороге и перекрывающий ей выезд. Она вдавила педаль газа в пол и кормой фургона ударила в пассажирскую дверь «БМВ», сминая ее с хрустом стекла и металла. «БМВ» задрожал и застонал, но поддался. У Мэри на лице выступил пот, на губах был вкус крови Эдварда. Она дернула рычаг на первую передачу и опять отъехала назад, чтобы еще раз попробовать отодвинуть чужую машину. Фары высветили бегущую к ней с пистолетом в руке Лауру, за ней бежала Диди Морз. Времени терять было нельзя. Мэри заскрипела зубами, снова дала задний ход и съехала с дорожки, сминая сосновый подрост и сокрушив в черепки одну из абстрактных скульптур Диди. Фургон протиснулся мимо радиатора «БМВ», Мэри выровняла руль и еще раз нажала на газ, и фургон с визгом резины рванул прочь. Мэри набирала скорость, держа путь на запад.

Лаура добралась до машины, увидела вдали хвостовые огни фургона – оба красных стекла разбиты, – и машина свернула за поворот и исчезла. Она услышала позади себя тяжелое дыхание Диди, повернулась и навела пистолет в ей лицо.

– Садись в машину…

– Что?

– Садись в машину! – Она попыталась открыть заднюю дверь с пассажирской стороны, но петли заело. Лаура схватила Диди за руку, протащила ее вокруг машины и открыла водительскую дверь. Диди упиралась, стараясь вырваться, но Лаура ткнула ее пистолетом под челюсть, и сопротивление угасло. Запихнув Диди, Лаура бросилась за руль, выудив ключи из своей забрызганной кровью сумочки, завела мотор. Под капотом что-то задребезжало и завизжало, но предупреждающих сигналов от приборов не было. Лаура ударила по педали газа, и побитый автомобиль рванул, оставляя полосы горелой резины поверх следов фургона.

Окно со стороны Диди было разбито, и поток ледяного воздуха ворвался в автомобиль, когда стрелка спидометра перевалила за шестьдесят. На скорости шестьдесят пять миль в час Лаура вошла в поворот с заносом на левую полосу. Хвостовых огней впереди не было видно, но был еще один поворот. Нога Лауры не двинулась в сторону тормоза. Она бросила машину в поворот, вылетев юзом на обочину и чуть не улетев в лес, пока не смогла выровнять машину и вывернуть опять на дорогу. Лаура снова взглянула на спидометр: стрелка уходила за семьдесят. Диди вжалась в сиденье, ее рыжие волосы трепал ветер, на освещенном огнями приборов лице застыл ужас.

Третий поворот снова швырнул машину в деревья, но Лаура крепко сжимала вырывающийся руль. Впереди был длинный прямой участок дороги и на нем впереди – два белых огонька. Лаура вытерла кровоточащий нос тыльной стороной ладони и дала полный газ, двигатель взревел, спидометр прыгнул на восемьдесят миль. Но фургон тоже быстро двигался, из покореженной выхлопной трубы валил черный дым. Очертания голых деревьев по» обеим сторонам дороги слились в мелькающие полосы. Лаура уже подобралась так близко, что видела цифры на номерных знаках штата Джорджия, и тут вспыхнули стоп-сигналы – Мэри резко сбросила скорость, входя в крутой правый поворот. Лауре тоже пришлось нажать на тормоз, и она отстала от фургона, заставляя шины вцепиться в поворот, выворачивая их вправо и снова влево на новый прямой участок.

Теперь Мэри вдавила акселератор в пол, и фургон рванулся вперед, завиляв хвостовыми огнями, а у Лауры перехватило дыхание в легких. Если фургон слетит с дороги, Дэвид может погибнуть. Она поняла, что не может таранить фургон, заставляя его съехать на обочину или всадить пулю в шину. Мэри Террор может потерять управление. Пуля, нацеленная в шину, может попасть в кузов или в бензобак. Дэвид погибнет в полыхающих обломках так же наверняка, как и от пули Мэри Террор. Лаура снизила скорость и дала фургону возможность оторваться. Стрелка спидометра пошла назад: семьдесят пять.., семьдесят.., шестьдесят пять.., шестьдесят. Мэри держалась на семидесяти, фургон удалялся, оставляя за собой клубы черного дыма. Лаура увидела справа знак: ШОССЕ 94, ШЕСТЬ МИЛЬ.

Шоссе, ведущее на запад. , К правому виску Лауры прижалось дуло.

Это Диди взяла лежащий рядом пистолет.

– Останови машину!

Лаура продолжала ехать, держа шестьдесят миль в час.

– Останови машину! – повторила Диди. – Я выхожу! Лаура не ответила, ее внимание было сосредоточено на дороге и фургоне. Мэри Террор двинется на федеральную трассу, потому что это самый быстрый путь в Калифорнию.

– Я СКАЗАЛА: ОСТАНОВИ МАШИНУ! – прокричала Диди сквозь вой ветра.

– Нет, – ответила Лаура.

Диди сидела, ошеломленная и беспомощная, с зажатым в руке пистолетом.

Ноздри Лауры были забиты кровью. Она высморкалась в руку – лицо пронзило острой болью – и вытерла алое месиво о джинсы.

– Я не собираюсь потерять Мэри.

Эмоции Диди заполоскали, как изорванный флаг.

– ОСТАНОВИ МАШИНУ, ИЛИ Я ТЕБЯ УБЬЮ! завопила она. – Я ТЕБЕ МОЗГИ ВЫШИБУ НА ХРЕН! Лаура не сняла ногу с газа.

– Ты больше не убийца, – сказала она, даже не глядя в сторону Диди. – Это все в прошлом. А кроме того, ты разве хочешь вернуться домой и попытаться объяснить полиции, почему в лесу лежит труп Эдварда Фордайса?

– Останови машину, я сказала! – Диди понизила голос.

– Куда ты пойдешь, если я остановлюсь?

– Да уж найду куда! Не беспокойся обо мне! В голове Лауры пульсировала яростная боль, кровь опять собиралась в ноздрях, ей приходилось дышать ртом, чтобы набрать побольше воздуха.

«Эта сука здорово врезала мне пистолетом», – подумала она и сказала:

– Ты мне нужна.

– Я уже разбила ради тебя свою жизнь!

– Тогда тебе больше нечего терять. Ты мне нужна, чтобы помочь вернуть моего ребенка. Я поеду за Мэри до самой Калифорнии. До самого ада, если понадобится.

– Ты сумасшедшая! Она убьет ребенка, но не даст тебе его забрать!

– Посмотрим, – произнесла Лаура.

Диди опять собралась потребовать, чтобы ее выпустили, когда в зеркале заднего вида появился свет фары. Она оглянулась и увидела быстро настигавший их автомобиль.

– Черт возьми! – сказала она. – Похоже, это копы.

И она опустила пистолет.

Лаура бросила взгляд на приближающийся автомобиль. Эта чертова штука просто летела, делая свыше восьмидесяти миль в час. Никаких сирен и мигалок пока не было, но у Лауры сердце прыгнуло к горлу. Она не знала, что делать: нажать на газ или на тормоз? Автомобиль уже нагонял, его фары били в зеркало заднего вида белыми солнцами. Лаура прижала свою машину вправо, и автомобиль пролетел мимо. Это был большой темно-синий «бьюик», может, шести– или семилетний, но в отличном состоянии, и поднятый им ветер чуть не снес «БМВ» с дороги. «Бьюик» рванулся вперед, вывернул снова на полосу и понесся дальше. Номер на нем был мичиганский, а на заднем стекле наклейка: КОГДА ОРУЖИЕ ВНЕ ЗАКОНА, ОНО БУДЕТ У ТЕХ, КТО ВНЕ ЗАКОНА.

Мэри Террор в фургоне увидела приближение новой машины. Барабанщик продолжал плакать, на одном из поворотов его корзинка перевернулась. «Свиньи, – подумала она. – На сцену выходят вонючие свиньи». Кровь Эдварда налипла на ее лицо, кусочки черепа и мозга прилипли к одежде. Она взвела «кольт» и опустила окно, потом отпустила акселератор, когда догонявший автомобиль покинул свой ряд и начал ее обходить.

– Давай! – сказала она. – Иди сюда, поросеночек! Автомобиль поравнялся с ней и шел рядом. Машины шли по лесной дороге на скорости семьдесят миль в час.

Мэри не видела полицейских или фэбээровских опознавательных знаков, и лица водителя тоже не могла рассмотреть. Но вдруг чужая машина резко приняла вправо и с хрустом металла ударила по фургону. Руль в руках задергался. Мэри громко выругалась, и фургон вильнул на обочину. Мэри боролась с рулем, к ней тянулись темные деревья, готовые схватить ее и Барабанщика. Мэри удалось вывести автомобиль на дорогу, но тут большой автомобиль снова ударил в бок, как разъяренный бык, стараясь столкнуть с дороги. Он ударил и в третий раз, и полетели искры, когда металл прошелся по металлу. Фургон отбросило в сторону, руль вырывался из железных пальцев Мэри. Она глянула влево, увидела, как опускается стекло с пассажирской стороны «бьюика» – плавное движение электропривода. Автомобили поровнялись, водитель «бьюика» был на одной линии с Мэри. Громкий треск, вспышка пламени и что-то металлическое ударило по фургону.

«Пуля, – поняла Мэри. – Пистолет».

Этот сукин сын стреляет в нее.

Ее осенило – вдруг, кто бы ни был в этом «бьюике», это тот самый гад, который убил Эдварда. Свиньи так не действуют. Этот гад совершенно явно пытается ее убить.

Она опять надавила на акселератор и мимо промелькнул знак, указывающий, что до девяносто четвертого федерального шоссе осталось две мили. «Бьюик» шел бок о бок с ней. Еще один выстрел и вспышка огня – и она услышала пение пули, отрикошетившей внутри фургона. Машины шли рядом, подбираясь к скорости восемьдесят миль в час. Мэри, держа руль одной рукой, другой выстрелила по чужой машине. Она не попала, но «бьюик» отстал на несколько ярдов. Затем он снова рванул вперед и опять вдавился в бок фургона, спихивая его на обочину. Мэри выстрелила еще раз, целясь в мотор «бьюика». Шины фургона скользили по гравию, машина виляла. Прошли две секунды, когда Мэри думала, что фургон перевернется, но его шины снова поймали асфальт и готовый вырваться вопль остался за стиснутыми зубами Мэри. «Бьюик» с разбитой правой стороной опять начал обгонять. Нога Мэри вдавилась в пол, выжимая из фургона все, что он мог дать. «Бьюик» догонял, высовывая длинное исцарапанное рыло. Мэри бросила «кольт», сунула руку в сумку и вынула «магнум».

Она не успела выстрелить, как вынырнувший сзади «БМВ» вырулил на левую полосу и ударил по «бьюику» сзади. От удара палец на спуске дрогнул, и пуля стукнула в кузов фургона в семи дюймах от головы Мэри Террор.

Мэри выстрелила из «магнума». От грохота выстрела и силы отдачи загудели рука и плечо. Правая передняя шина «бьюика» оглушительно лопнула, водитель ударил по тормозам, а Лаура резко рванула «БМВ» вправо и на полфута обошла «бьюик», отделив его от набирающего скорость фургона. Шину «бьюика» рвало в клочья, машину понесло через левую полосу и через бугорок в гущу лесного подроста.

– Давай назад! Давай назад! – кричала Диди, и Лаура нажала на тормоза одновременно с Мэри. Бамперы их машин лязгнули, как мечи. Лаура вывернула влево и увидела прямо перед собой въезд на федеральное шоссе. Мэри Террор резко на него свернула, черный дым вырывался из выхлопной трубы фургона. ШОССЕ 94, ЗАПАД, гласил дорожный знак. Мэри вылетела с развязки на шоссе, опустила руку и поправила корзинку с Барабанщиком. Он все еще скулил, но сейчас пусть хоть разорвется от крика. Она глянула в зеркало заднего вида, увидела в пятидесяти ярдах позади себя «БМВ», который сбавлял скорость, и сбросила свою до шестидесяти миль в час. Кто бы ни был в «бьюике», ему придется сменить колесо, а за это время она давно оторвется.

Но сзади в машине оставалась Лаура Клейборн. Может быть, и Беделия с ней. Предательница. Ей мало пули, ей надо брюхо вспороть и кишки скормить воронам, как самую поганую придорожную падаль.

«БМВ» держал дистанцию. Мэри убрала «магнум» в сумку. Ее трясло, но это скоро пройдет. В ранний утренний час трасса была почти пуста, только несколько буксиров волокли свои трейлеры. Напряжение отпустило Мэри, но она поглядывала назад на фары «БМВ». Надо было прострелить им шины, когда была возможность. Почему эта сука не привела с собой свиней? Почему приехала одна? Дура – вот почему. Дура и слабачка.

– И что ты будешь делать? – спросила она у следующих за ней фар. – Ехать за мной в Калифорнию? Она рассмеялась: резкий, нервозный лай.

– Его зовут Эрл Ван Дайвер, – говорила Диди Лауре. – Агент ФБР. Мэри прострелила ему горло в семьдесят втором во время перестрелки в Линдене. Наверное, он выяснил, кто я такая, но я-то ему не нужна. – Она кивнула на фургон. – Ему нужна Мэри.

Лаура включила обогреватель до предела, но в «БМВ» было по-прежнему холодно и неуютно, ветер врывался в окна и вертелся вихрем в салоне. Больше ничего не оставалось делать. Ничего не оставалось, как ехать и не упускать из виду разбитые хвостовые огни фургона. Рано или поздно Мэри придется остановиться, чтобы заправиться. Она начнет засыпать, проголодается, захочет пить. А когда это случится… Тогда что?

Лаура посмотрела на указатель уровня бензина – почти полбака. Если ей придется остановиться первой, Мэри исчезнет из виду. Она может свернуть с федерального шоссе, пытаясь спрятаться, пока не убедится в том, что Лаура ее не найдет. Но Мэри нужно только одно направление, одно-единственное место. Между «здесь» и «там» лежит свыше двух тысяч миль, и кто знает, что может произойти на этом огромном расстоянии?

– Я хочу выйти, – сказала Диди. – Я с тобой не поеду. Лаура промолчала. Нос забило засохшей кровью, раненая щека наливалась синевой.

– Господом клянусь, – сказала Диди, – я с тобой не поеду!

Лаура не ответила. Сегодня утром она видела, как был убит человек. Его кровь залила ей сумочку, в машине стоял запах смерти. Она чувствовала, как ужас всего пережитого начинает пожирать ее ум, уводя от задачи, которую она себе поставила, и сделала единственную вещь, которую можно было сделать: просто перестала думать об Эдварде Фордайсе и зашвырнула воспоминание о его корчившемся теле поглубже, откуда его сразу не вытащить. Она должна думать об одном и только об одном – о Дэвиде в фургоне в пятидесяти или шестидесяти ярдах впереди. Где за рулем сидит Мэри Террор. Вооруженная и опасная. Две тысячи миль между ней и человеком, который может быть – а может и не быть – Джеком Гардинером.

– Я хочу выйти! На первой же бензозаправке!

Они проехали одну через несколько минут. Освещенную.

Фургон шел дальше, держа постоянную скорость шестьдесят пять миль в час.

Диди притихла. Она закрыла уши руками, чтобы не слышать воплей ветра.

«Где-нибудь ты остановишься, – думала Лаура. – Может быть, через десять миль. Или пятьдесят. Но ты остановишься, а когда остановишься, я буду у тебя за спиной».

Она поглядела на пистолет, лежащий не сиденье, куда его положила Диди. На рукоятке засох алый мазок. И снова взгляд Лауры вернулся к разбитым хвостовым огням, и она отмахнулась от вопроса, как отобрать Дэвида у Мэри Террор, не заработав пулю в голову от этой женщины..

Лаура чуть не плакала, но сдерживала слезы. Ее лицо было как кожаная куртка, которую растягивают горячим утюгом. Слезы не помогут от боли, и не помогут вернуть Дэвида живым. А вот чтобы глаза опухли – это точно не надо.

– Ты псих! – сказала Диди. И сделала последнюю попытку: , – Ты нас угробишь и ребенка тоже.

Лаура не ответила, но слова Диди вонзились, как колючка. Все внимание Лауры было направлено на то, чтобы держаться ровно в пятидесяти ярдах позади фургона. Не надо действовать Мэри на нервы. Пусть она чувствует себя спокойно в своем фургоне с двумя пистолетами и ребенком, которого она зовет Барабанщиком.

Он вырастет под именем Дэвида. Лаура дала обет положить за это жизнь.

Фургон и «БМВ», оба побитые и помятые, двигались на запад по пустынному федеральному шоссе. Мэри Террор взглянула на указатель бензина и посмотрела назад на машину Лауры, отмечая ее положение. Плач Барабанщика стал утихать и Мэри затянула «Зажги мой костер», тихо и фальшиво.

«Езжай за мной, – думала она. Ее взгляд снова поймал фары „БМВ“. – Это правильно. Езжай за мной, чтобы я смогла тебя убить».

Фургон и автомобиль двигались дальше. Позади них, на въезде на федеральное шоссе, отставая минут на тридцать, Эрл Ван Дайвер затянул последнюю гайку и выпустил из вентиля лишний воздух. На нем была черная шапочка и лыжный костюм камуфляжных зелено-коричневых цветов, бледное костлявое лицо было исцарапано листвой. Он разложил инструменты по своим местам в багажнике, где лежала снайперская винтовка и запас патронов вместе с магнитофоном и подслушивающим устройством. Он вынул из багажника черную коробку размером с ладонь и прикрепил клейкой лентой под приборной доской «бьюика», идущие от нее провода подключил к прикуривателю. Потом он завел мотор и повернул переключатель на ящичке. Заморгал голубой огонек, но на миниатюрном экране ничего не появилось. На заднем ветровом стекле была антенна, похожая на антенну сотового телефона, но для других целей. Он подсоединил ее выход к черному ящичку. Опять ничего. Магнитный пеленгатор, который он поместил в диск правого переднего колеса фургона Мэри Террор, даст о себе знать только в пределах четырех миль. Это была всего лишь предосторожность на этот случай.

Под водительским сиденьем был тайник, где лежал автоматический браунинг, который легко вынимался. Ему придется поработать, пока он покончит с Мэри Террор.

Если эти две женщины встанут у него на пути, они тоже умрут.

Эрл Ван Дайвер выехал задним ходом на дорогу и поехал к въезду на федеральное шоссе. «На запад, в Калифорнию, – подумал он. – Ищет Джека Гардинера». Все это было записано на ленту, уловленное подслушивающей тарелкой и радиомикрофоном, который он поставил внутри керамической вазы в передней Беделии Морз.

Едет в Калифорнию, в страну орехов и фруктов.

Отличное место, чтобы убить кошмар.

Скорость «бьюика» держалась между семьюдесятью и семьюдесятью пятью милями, асфальт летел под новую шину. Ван Дайвер, исполнитель давно ожидаемой казни, рвался к своей мишени.