Проснувшись, я обнаруживаю под дверью записку от Зеты. Он хочет, чтобы я написала эссе на тему любого исторического события на свой выбор. Я должна объяснить разницу между подправлением и изменением и, закончив, занести его к нему в офис.

Великолепно. Эссе.

Я сминаю записку, замахиваюсь и бросаю ее. Она отскакивает от стены и падает на кровать. Эссе не вариант. Они ничего не прояснят мне. Я зла. Частично на саму себя, но в большей степени на Зету. Ни одна организация не посылает своих агентов на задания, не проведя тщательный инструктаж. Обучение в полевых условиях чревато тем, что тебя могут убить. Это знает любой. Ну, судя по всему, за исключением Зеты.

Я решаю пропустить завтрак, чтобы не встречаться с ним и остальными. Думаю, Еллоу уже наслышана о моем провале. Не уверена, что смогу сдержаться и не запустить в нее вилкой, когда она будет ухмыляться, глядя на меня.

Вместо этого я принимаю длительный горячий душ. Жаль, что вода не может смыть все произошедшее со мной. На секунду мне хочется, чтобы я вышла из душа и очутилась в своей комнате в Пиле, и, надев униформу, побежала через школьный двор в столовую; чтобы я проскользнула на свое место рядом с Эйбом, а он бы поцеловал меня в щеку. Как обычно. Как это было раньше. Так, как уже никогда не будет.

Если мне придется провести в библиотеке целый день, лучше одеться поудобнее. Корсет и платье в стиле восемнадцатого века все еще валяются скомканные в шкафу. Я достаю черные стрейчевые штаны и старую толстовку Эйба, до сих пор хранящую запах его одеколона. Глубоко вдыхаю его и закрываю глаза.

Я помню последний раз, когда он ее надевал. Мы возвращались с TRX-тренировок. Я замерзла, и Эйб снял с себя толстовку и без лишних слов вручил ее мне. У меня так и нашлось времени, чтобы вернуть ее.

Я скучаю по нему. Станет ли он ли он дожидаться меня, как обещал? Ему придется ждать очень долго, потому что я никогда не смогу покинуть Стражу времени.

Он должен отпустить меня и жить дальше.

Я срываю с себя толстовку и бросаю ее в кучу вчерашней одежды, а потом сползаю на пол и прижимаю ладони к сердцу. Грудную клетку раздирает такая боль, будто прямо сейчас сердце на самом деле разбивается на кусочки. Я всегда думала, что это просто выражение, но теперь понимаю, что нет. Мне хочется кричать, плакать, бросаться вещами, но я не буду этого делать. Я отказываюсь впадать в депрессию, потому что моя семья и так подвержена психическим заболеваниям. Я не позволю им забрать и меня. Не позволю.

Передо мной предстает образ мамы, молча свернувшейся в кресле, но он моментально сменяется картинкой того, как она мечется по дому, наносит беспорядочные мазки по холсту и подпевает во все легкие радио. Тогда она не спала двое суток.

Ненавижу тот день и всю ту неделю. Я поднимаюсь с пола, хватаю толстовку и сбегаю вниз по лестнице.

Завтрак уже закончился, так что в поле зрения ни души. Это хорошо. Мне не хочется никого сегодня видеть. Я делаю глубокий вдох и открываю дверь в библиотеку, молясь, чтобы там не было никого из Стражей.

Так оно и есть. Книжные полки до самого потолка занимают три стены, но я направляюсь прямиком к компьютеру, расположенному у четвертой. Его не видно со стороны, так как доступ к нему закрывают два больших кресла. Складывается впечатление, что они не хотят, чтобы мы знали о его существовании. Думаю, это имеет смысл, учитывая здешний образ жизни, потому что компьютеры напоминают нам о том, что в действительности мы живем в настоящем.

Я включаю компьютер и мгновенно появляется окно, запрашивающее имя пользователя и пароль. Я ввожу «ИРИС» в качестве имени пользователя, а потом задумываюсь. Каковы шансы, что пароль будет очень простым? Пожимаю плечами и ввожу «ИРИС», затем нажимаю «ВВОД».

На экране появляется черная заставка с огромными белыми буквами «В ДОСТУПЕ ОТКАЗАНО». А потом компьютер начинает издавать звуковые сигналы. Снова, и снова, и снова.

Я нагибаюсь, чтобы выключить его, чуть не упав при этом со стула. Сигналы прекращаются, и я задерживаю дыхание в ожидании, что кто-нибудь ворвется в помещение и начнет орать на меня.

Но все спокойно. Можно выдохнуть.

А теперь черед книг. Я задвигаю стул и начинаю ходить по комнате, изучая корешки. Книги по истории. Все эти книги по истории. «История падения Римской Империи». «Великобритания и Королева». «История населения Соединенных Штатов». Даже есть несколько с картинками. Было бы неплохо их пролистать. «Краткая история архитектуры периода Итальянского Ренессанса». «История одежды начала колониальной эпохи». О нет, забудьте, что я говорила о картинках. Я уже знаю, как выглядит одежда колониальной эпохи. Она сковывает движения и вообще просто ужасна.

Я хватаю книгу о Гражданской войне и пролистываю несколько страниц. В ней рассказывается о «Прокламации об освобождении рабов» Линкольна. Подойдет.

Согласно книге, Прокламация на самом деле не освободила ни одного раба, потому что к тому времени Юг уже отделился от Союза. Так что, технически, Юг не находился под управлением Союза к моменту ее издания. Все это было просто политическая акция. Гм. Еще один факт, о котором нам не рассказывали в школе. Смутно вспоминаю о том, что на уроках в восьмом классе нам говорили, что «Прокламация об освобождении рабов» освободила всех рабов, и аллилуйя, ну разве Линкольн не великий человек? Сначала Бостонская бойня, теперь Прокламация. О чем нам еще лгали?

Черт, знать бы, еще чем отличается подправление от изменения событий.

Предположим, что Линкольн действительно освободил рабов, издав Прокламацию до того, как Юг отсоединился. Я беру ручку и начинаю писать. Если бы я спроецировалась в прошлое, проникла в Белый Дом, приставила к голове Линкольна ружье и заставила его издать Прокламацию до отсоединения Юга, то я бы изменила прошлое. А вот если бы я послала ему анонимное письмо, предупреждая, что Юг собирается отсоединиться и что следует издать Прокламацию или что-нибудь подобное для освобождения рабов, то я бы подправила события.

Откладываю ручку в сторону и перечитываю написанное. Надеюсь, что это читабельно. Изящный, аккуратный почерк — это не про меня.

Теперь нужно найти Зета. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь сказал мне, где его офис. Черт, было бы неплохо, если бы кто-нибудь мне сказал, есть ли у него вообще офис.

В гостиной находится Индиго. Он сидит на диване в каком-то сером обмундировании, закинув ноги в тяжелых черных ботинках на кофейный столик, и полирует штык. Рядом на полу стоит ружье. Увидев меня, он прекращает свое занятие.

 — Привет, — говорит он с таким видом, как будто это вполне обычно сидеть в одежде, за которую с огромной радостью ухватился бы любой музей, и полировать ружье.

— Что, собираешься на реконструкцию Гражданской войны?

Индиго застенчиво улыбается:

— За исключением реконструкции, все остальное верно. А ты куда?

Я машу своим эссе и отвечаю:

— Мне нужно отнести это в офис Зеты, но я понятия не имею, где он находится.

На лице Индиго расплывается широкая улыбка, он поворачивает голову назад и штыком показывает мне на помещения прямо за лестничной клеткой.

— Тебе туда. Вторая дверь направо. Не открывай первую дверь. Там ванная. — Он подмигивает, a по моим венам словно пробегает электрический ток. Что за ерунда? Мое тело реагирует на то, что привлекательный парень просто подмигнул мне?

Меня пронзает чувство вины, когда вспоминаю фигуру Эйба, обхватившего себя руками на банкете в честь выпуска.

— Удачи, — говорит Индиго. — Я имею в виду с Зетой.

Нахмурившись, показываю ему мозоли на руке.

— Этот мужик — козел.

Индиго откидывает голову назад и начинает ржать. Громко, искренне. Потом ухмыляясь, кладет штык на диван рядом с собой:

— Очевидно, они не объяснили тебе, как тут все работает?

Во мне поднимается волна злости, но я сохраняю прежнее выражение лица. Так, как нас и учили в Пиле. Никогда не показывай свои эмоции в стрессовых ситуациях. Эмоции — это как карта, обозначающая кратчайший путь к твоим слабостям.

— Видимо, да, — говорю я.

Индиго опускает ноги со стола и встает. Он не намного выше меня.

— Не переживай, детка, — говорит он, сжимая мое плечо. — Уверен, в конце концов, они тебе все расскажут. Как только ты станешь постоянным агентом. — Индиго наклоняется так, что его рот оказывается напротив моего уха. Я чувствую его дыхание на своей коже, и никакая сила воли не помогает мне справиться с дрожью в руках. — Не переживай, — говорит он, — когда ты все поймешь, я не буду использовать это против тебя.

Чего? Не будешь использовать что?

Индиго берет ружье и вставляет штык. Потом перекидывает его через плечо, машет мне рукой и направляется к потайной лестнице.

Что, черт возьми, он имел в виду? Я качаю головой и неторопливо направляюсь в сторону коридора. Первая дверь. Ванная. Вторая дверь. Она закрыта, но справа от нее бронзовая табличка с надписью «ЗЕТА». Прямо под табличкой клавишная панель. В другом конце коридора находится табличка с надписью «АЛЬФА» и еще одна клавишная панель. Справа от этой двери еще одна — с табличкой «РЕД». У Реда свой офис? Может, тут у всех есть офис, кроме меня?

Ну, с богом. Поднимаю руку и стучусь.

— Входите, — раздается голос за дверью.

Я делаю глубокий вдох и повернув дверную ручку, оказываюсь в маленькой комнате, размером десять на десять метров. В центре стоит стол, за которым сидит Зета и изучает какой-то файл. Сегодня на нем нормальная одежда: джинсы и темно-синий джемпер с закатанными по локоть рукавами. Мои вчерашние догадки подтверждаются. Зета тренируется. И много. У него чертовски накачанные руки.

— Ты написала эссе?

 Я вручаю ему лист, и Зета показывает мне на один из двух стульев перед столом:

— Садись. Пожалуйста, — с запозданием добавляет он, а потом бросает эссе на стол и, взяв красную ручку, начинает медленно читать его. Закончив, переворачивает, как будто надеется найти продолжение на обратной стороне листа. Это плохой признак. Вздохнув, он отдает его мне и говорит:

— Переделай. Абсолютно неверно.

— Но я даже не знаю, с чего начать. Никто даже не попытался объяснить мне различие между подправлением и исправлением.

— И чья в этом вина? — выгибает бровь Зета. — Додумайся сама. Полагаю, ты умненькая девочка, иначе Альфа не выбрал бы тебя, — в его голосе слышится что-то странное. Интонации, которые я не могу расшифровать.

Я сжимаю лист с эссе в кулаке и выхожу из офиса. Мне хочется хлопнуть дверью, но это было бы слишком по-детски. Поэтому я спокойно, как ни в чем не бывало, закрываю ее. Никаких эмоций, повторяю я про себя.

Прямо передо мной дверь в офис Альфы и я без раздумий стучусь в нее.

— Входите, — говорит он.

Я открываю дверь и захожу в помещение, являющееся зеркальным отражением офиса Зеты. Альфа сидит спиной к двери и что-то печатает на компьютере. Что-то типа памятки. Я прищуриваюсь и пытаюсь прочитать ее. Разбирав слова «Ирис» и «Бостонская бойня» в первом предложении, я вздыхаю. Альфа поворачивается и, увидев меня, выключает монитор.

— Привет. — Он разворачивается на стуле лицом ко мне. На столе лежит черная записная книжка. Альфа поднимает ее и перекладывает поближе к компьютеру.

— Будьте со мной откровенны, — говорю я. — Каковы шансы, что я стану полноценным агентом?

Альфа откидывается на стуле:

— Не хочешь присесть?

— Нет, — я чувствую себя увереннее, когда стою.

— Хочешь, чтобы я был откровенен с тобой?

— Да, — думаю, что хочу.

— Это зависит не от меня. У меня нет полномочий принимать такие решения. Но если бы были, то на данном этапе я бы очень сомневался в положительном исходе дела.

Ой. Мне приходится приложить все усилия, чтобы скрыть охватившее меня чувство ужаса. Вместо этого я вытягиваюсь в струнку.

— Это несправедливо. Никто не объяснил мне, в чем различие между изменением и подправлением. Я думала, что подправляю.

Альфа поднимает бровь:

— Мы никогда не объясняем новобранцам, в чем различие. Твоя задача — дойти до этого самой в полевых условиях. И… полагаю, тебе были даны конкретные инструкции ничего не делать без ведома старшего. Так что, если хочешь найти оправдание своим действиям, тебе придется постараться.

Черт. Опять я оправдываюсь.

— Понятно. Могу я идти?

— Нет. Дай мне посмотреть твое эссе.

На секунду я сомневаюсь, но потом все же вручаю его Альфе. Жаль, что я просто молча не ушла в библиотеку. Альфа просматривает мое сочинение, а потом возвращает его.

— Я не собираюсь тебе ничего разжевывать, — говорит он, — скажу одно. Ключевым моментом к пониманию различия между подправлением и исправлением является не результат. Главное — мотив. Если ты хочешь, чтобы определенный человек опоздал на работу, то взорвешь для этого его дом или спустишь колеса у машины? Если сомневаешься, воздержись. Поняла?

Я киваю.

— А теперь — свободна. — Он разворачивается на стуле, включает монитор и снова начинает печатать.

Я направляюсь обратно в библиотеку. Смотри на причину, а не на результат. Это имеет смысл. Я начинаю обдумывать, как выразить другими словами сказанное Альфой, чтобы Зета решил, будто это моя мысль.

На этот раз в библиотеке оказывается посетитель. Возле стены с книгой в руках стоит Тайлер Фертиг. У меня учащается пульс. Я закрываю за собой дверь.

— Тайлер, — зову я его.

Он роняет книгу на пол и поворачивается с выражением ужаса на лице. Но, когда видит меня, его глаза сужаются, и он настолько быстро пересекает комнату, что я с трудом понимаю, что происходит. Тайлер хватает меня за плечи и с такой силой впечатывает в полку, что несколько книг падают на пол.

— Я — Блу! — выплевывает он. — Блу! Никогда больше не зови меня по имени. Тайлер мертв. Поняла меня?

Он не слишком крепко держит меня, так что я с легкостью могу присесть, дать ему по яйцам и свалить, но вместо этого я просто киваю.

Блу еще раз вжимает меня в книжную полку, а потом убирает руки. Я смотрю ему прямо в глаза. Он также смотрит на меня, абсолютно пустым взглядом. Тут меня осеняет. Это же так очевидно, и как только я не увидела этого раньше. Блу в отчаянии.

Это совсем не то чувство, которое охватывает тебя, когда умирает твоя собака или бросает девушка. Это отчаяние, которое никогда не прекращается. Отчаяние, которое окутывает тебя с головой, как одеяло, оставляя в полнейшей темноте. Отчаяние, которое крепко держит и не собирается отпускать. Я хорошо с ним знакома. Я видела, как оно берет верх над моей мамой. В глазах Блу я вижу ее отчаяние и мольбу. Я отвожу взгляд.

— Ты не такая, как они, — шепчет Блу. — Это место убьет тебя, как и всех остальных. Тебе не следует тут оставаться.

В голове появляется образ Блу, когда он еще был Тайлером. Вот он с важным видом заходит в столовую два года назад, задолго до Дня Испытаний. Он улыбается, смеется, а его рука обхватывает талию Дины Верстер. Все непроизвольно поворачивают головы, чтобы посмотреть на него, настолько сильна его уверенность в себе. А потом я вспоминаю его на следующий год, старшекурсником: голова постоянно опущена, он редко говорит. Его друзья пересаживаются на другую сторону стола, позже — и за другой стол. Дина Верстер начинает встречаться с другим. Тайлер сидит с младшекурсниками, но все время смотрит на еду и молчит. Как будто уже тогда он знал, что его ждет после выпуска. Он знал о Страже времени. Но как?

— Что произошло во время Дня Испытаний, Блу? — шепотом спрашиваю я.

Он смотрит как будто сквозь меня, а потом также шепотом отвечает:

— Они обманули меня.

— Кто обманул тебя, Блу? Как?

— Они сказали, что если я справлюсь на отлично, то смогу сам выбрать свой путь. Смогу быть свободным. Они солгали.

— Кто они?

— Вон и остальные.

Директор? Директор Вон знает о Страже времени? Думаю, это не должно так удивлять меня. Мне всегда казалось, что Вон знает обо мне абсолютно все.

Я качаю головой.

— Я все еще не понимаю. О каком пути ты говоришь, Тай…

Черт.

Я обрываю себя на середине слова, надеясь, что он ничего не заметил, но в его глазах опять плещется ярость. Я поднимаю руки вверх.

— Прости. Пожалуйста. Мне очень жаль.

Блу обходит меня и направляется к двери. В последний момент он поворачивается и произносит:

— Тебе стоит начать молиться по ночам, чтобы они не допустили тебя к постоянной работе. Лучше прозябать в одиночестве, чем находиться здесь. Им не следовало приводить тебя сюда. Ты не такая, как они.

Он открывает дверь.

— Блу! — кричу я, но это бесполезно. Он уже вышел. И судя по всему, в том числе и из ума.