Джинни обливалась потом, ворочаясь в постели. Прохладные льняные простыни немилосердно натирали чувствительную кожу. Она так распалилась. Была уже на грани. Ее расслабленное тело трепетало и пульсировало.

Она ощущала его губы на своих губах, на своей шее. Ощущала, как обнимают ее его крепкие руки.

Его язык был у нее во рту, пробовал, исследовал, переплетался с ее языком. Она чувствовала на своих губах его вкус. Чувствовала, как щетина царапает кожу. Чувствовала вес его мускулистого тела, вжимавшего ее в матрац.

Тело ее напряглось, груди потяжелели.

Его рука скользнула ей между ног. Сердце заколотилось. Дыхание перехватило… Она предвкушала. При его первом прикосновении Джинни чуть не закричала от наслаждения. Скользнувший внутрь палец доставил ей невероятное облегчение. Ее бедра приподнимались навстречу его руке, сжимали ее. Она чувствовала, как нарастает напряжение…

Негромкий стук в дверь резко разбудил ее. Джинни в темноте открыла глаза. Тело ее едва не вопило от разочарования. Это всего лишь сон! С тяжелой головой Джинни снова закрыла глаза, перевернулась на бок и натянула на голову подушку. Этот поцелуй не только нарушил ее покой, он проник в ее сны, вызвав чувства, о которых она вроде бы давно забыла.

Кожа все еще горела, сделавшись очень чувствительной. Тело томилось, требуя облегчения.

Она и забыла, каково это — испытывать страсть. Каково это — целовать мужчину и чувствовать, что тело, подобно цветку, распускается от наслаждения, такого сильного, что захватывает дыхание. Но воспоминания вернулись, и Джинни ощутила разницу. Теперь в его движениях появились уверенность и сила, которых не было раньше. Он больше не юноша, но мужчина. Очень крупный, очень сильный, очень требовательный. Не привыкший к отказу.

Она так долго обходилась без страсти, но стоило провести единственный день в его обществе — и все мгновенно вернулось.

Что, если?..

Нет, это нелепо. Она все еще грезит, а в жизни больше нет места девичьим мечтам. У нее есть обязательства, так что ни о каких интимных отношениях не может быть и речи. Нужно отправить его еще до зари.

В дверь снова постучали, на этот раз настойчивее.

Встревоженная и мгновенно проснувшаяся Джинни встала с постели и на цыпочках прошла к двери, стараясь не задеть тюфяк, на котором (к счастью) спал еще один обитатель комнаты.

Упершись рукой в стену, Джинни чуть-чуть приоткрыла дверь. Снаружи стояла Мэргрид, держа в руке свечу. Даже в полумраке Джинни сразу поняла — что-то случилось.

— Простите, что разбудила вас, миледи, но вы велели тотчас же дать вам знать. Тот страж. — Сердце Джинни гулко забилось. — Ему стало хуже.

На мгновение Джинни забыла про свой гнев.

— Горячка?

Старушка кивнула.

По спине пополз страх. В точности как Френсис. Какой то крохотный порез — случайно соскользнувшее лезвие во время тренировки с мечом — но он загноился. И за неделю мужа не стало.

Джинни показалось, что пол уходит из-под ног. Как это случилось? Всего несколько часов назад он ее целовал. Они чувствовала его силу, его страсть, чувствовала, как в нем бурлит жизнь.

— Я сейчас приду, — сказала Джинни, схватила плед чтобы прикрыть ночную рубашку, и сунула босые ноги и мягкие кожаные тапочки.

Вернувшись в комнату, она опустилась на колени рядом с маленьким тюфяком и поцеловала бархатную щечку, вдыхая сладкий младенческий аромат. Элла уже не младенец, но запах детский, молочный. Ей приснился очередной кошмар, и Джинни позволила ей спать в своей комнате, понимая, что девочка все еще переживает смерть отца. Кроки того, когда маленькая озорница находилась рядом, Джинни было проще за ней присматривать.

Через несколько минут она уже шла следом за знахаркой по узкому коридору к лестничному пролету и дальше, к винтовой каменной лестнице, что вела в мансарду.

Мэргрид уже разбудила Бет, юную служанку, спавшую в соседней комнатке, чтобы та приглядывала за больным. Похоже, бедняжке Бет здорово доставалось при этом, так что Мэргрид спешила ей на помощь.

Дункан сбил с кровати простыни и ворочался с боку на бок, пока служанка пыталась удержать у него на лбу влажную тряпицу. При его росте и силе две женщины сдержать его не могли, поэтому Джинни следовало помочь, но она застыла.

Не от холода. В комнате было жарко, даже душно, хотя горела всего одна свеча. Жар исходил от Дункана, а застыла она от страха. Стараясь взять себя в руки, Джинни сделала несколько шагов вперед.

«О Боже! — Она сдавленно охнула и прижала кулак ко рту. — Я не могу».

Свеча отбрасывала достаточно света, чтобы разглядеть болезненный предательский багрянец на его щеках. Губы уже побелели, а скоро, Джинни это знала, они потрескаются от жажды, которую невозможно утолить.

Она невольно отпрянула.

Мэргрид заметила потрясенное лицо Джинни. Их понимающие взгляды встретились. Старушка знала, как отчаянно госпожа боролась за жизнь мужа и как тяжело переживала свое поражение.

На глаза Джинни навернулись слезы. «Будь счастлива, Джинни. Прости меня». Это были последние слова, сказанные ей Френсисом, словно во всем был виноват он, а не она.

Она не хотела об этом думать. Господи, ну зачем он вернулся?

Тело Дункана свело судорогой. Он громко закричал — демоны лихорадки завладели им, сжимая в своей свирепой хватке.

Можно просто дать ему умереть, и беды кончатся.

Мысль исчезла так же быстро, как появилась, но злобный порыв потряс Джинни. Боже милостивый, откуда это в ней? Значит, гнев кроется глубже, чем она думала до сих пор. Раны скрыты, но не исцелились.

Она должна уйти отсюда… Однако ноги ее словно вросли в пол.

— Миледи? — окликнула ее Бет, широко распахнув встревоженные глаза.

Джинни сделала глубокий вдох и оторвала взгляд от мужчины, распростертого на кровати.

— Все в порядке, — заявила она. Ужас внезапно отпустил ее. Сознание прояснилось. Пусть он ее бросил, она с ним так не поступит. Она просто не может позволить ему умереть и даже не сделать попытки его спасти. Это будет ее вина.

Может быть, она не в силах помочь ему восстановить доброе имя, но должна спасти ему жизнь.

Расправив плечи, Джинни приготовилась к борьбе. Быстрыми, решительными шагами она подошла к кровати и заняла место Бет. Намочив ткань в миске с холодной водой, она отжала ее и положила на лоб Дункану, бормоча успокаивающие слова, пока Мэргрид обрабатывала воспалившуюся рану.

Услышав ее голос, он слегка успокоился. Его глаза открылись, на мгновение задержались на лице Джинни и снова закрылись. Жар лихорадки ослепил его, но Джинни почему-то казалось, что Дункан ее узнал.

Два долгих дня и две бесконечных ночи она оставалась у его постели, сражаясь с преисподней, пытавшейся его поглотить, и не зная, будет он жить или умрет. Она не отходила от Дункана. Ни Мэргрид, ни свекровь, ни даже встревоженная дочь не могли выманить ее из комнаты. «Я сделала бы то же самое для любого, — твердила себе Джинни. — Это мой долг!»

Но это вовсе не походило на долг, скорее, на изгнание бесов. Чем сильнее лихорадило Дункана, тем больше терзалась Джинни. Чувства, так давно похороненные, кипели, стремясь вырваться на поверхность, как вулкан, готовый извержению. Джинни то проклинала его, посылая ко всем чертям, то молилась, заклиная всем, что у нее имелось в жизни.

И в предрассветные часы второй ночи он очнулся. В горячечном бреду выкрикнул ее имя и обмяк. Замер как мертвый. В точности как Френсис.

Сердце панически сжалось.

— Нет! — закричала Джинни, тряся его. — Будь ты проклят, Дункан! Ты не имеешь права умирать! Я не хочу! — Она еще не успела сказать ему, как больно он ей сделал. Как страшно ей было остаться беременной — и одной. Как сердце ее разбилось, как она хотела только одного — свернуться клубочком и плакать, плакать, а приходилось быть сильной. Как ей пришлось выйти замуж за нелюбимого мужчину, чтобы уберечь ребенка от последствий собственной неосмотрительности.

Джинни трясла его снова и снова, но он не подавал признаков жизни. Услышав ее голос, проснулась знахарка и кинулась на помощь. Мэргрид положила руку ему на сердце и приблизила щеку к губам. Когда старушка выпрямилась, Джинни поняла по ее лицу, что дела плохи.

— Мне очень жаль, миледи. Горячка ослабила его сердце и легкие.

Джинни упрямо замотала головой, отказываясь поверить, что этот несокрушимый мужчина может потерпеть поражение в битве за жизнь. Глубоко в душе она знала — он не умрет. Он не может ее бросить. Она ему этого не позволит.

«Господи, как я люблю тебя!» Тогда она прикипела к нему всем своим девичьим сердцем. И сейчас думала только об этом. Положив голову ему на плечо, на то самое памятное теплое местечко, она всхлипывала, горюя по той девушке и по той любви. Она оплакивала предательские обстоятельства, оторвавшие их друг от друга, свою утраченную невинность, свои утраченные мечты и сына, никогда не знавшего отца. Она плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.

— Ты уже ничего не сможешь для него сделать, девочка, — ласково сказала знахарка.

Может, и нет, но она попытается. Дункан сильный — сильнее всех известных ей мужчин. Горячка, обрушившаяся на него с такой мощью, лишила его сил, но Джинни знала: если кто-нибудь и может выдержать такую хворь, так это Дункан.

Мэргрид ушла, оставив Джинни нести свою одинокую вахту. И утром третьего дня она была вознаграждена за свою веру. Когда над горизонтом забрезжили первые лучи рассвета, Дункан открыл глаза — синие, ясные и живые, какими она их помнила.

Он впился в нее взглядом — слабым и немного растерянным, но вполне осознанным.

— Как ты могла выйти за него замуж, Джинни? Как ты могла выйти за другого?

Чувство, прозвучавшее в его голосе, растревожило ее сердце. Конечно, он не понимает, что говорит, но это не умаляет его искренности.

Значит, Дункану не все равно. Может быть, этого недостаточно, чтобы доверять ему, но не одна она страдала, когда им пришлось расстаться. Горло сжалось. Джинни по-настоящему тронуло это неожиданное откровение.

— У меня не было выбора.

Но Дункан уже не слышал ее, он провалился в целительный сон.

Джинни долго смотрела на него, пытаясь понять, что же это значит.

Потом, измученная, она встала. Ноги дрожали, но она медленно прошлась по комнате.

Все кончилось. Она чувствовала себя так, словно после десяти лет страданий наконец-то стала свободной. Дункан будет жить, а она все-таки хоть как-то примирится с прошлым.

Может быть, теперь у нее есть надежда на будущее.

На следующее утро Дункан проснулся, чувствуя себя так, словно его несколько раз прогнали сквозь строй. Все тело болело, он ощущал слабость, но был жив.

У него не в первый раз начиналась горячка после ранения, но если верить самочувствию, он еще никогда не был так близок к смерти.

— Ты очнулся. — Старая знахарка, сидевшая в углу, должно быть, услышала, как он пошевелился.

Дункан нахмурился, ощутив странный укол разочарования. Он думал…

Неужели Джинни у его постели ему только примерещилась?

— Должно быть, ты хочешь пить? — сказала старушка, протягивая ему кубок с водой.

— Да, — ответил он. — И принять ванну, если это возможно.

Старушка фыркнула.

— Не терпится помыться, да?

— Это еще мягко сказано.

— Леди так и предположила, поэтому, не дожидаясь твоей просьбы, велела принести сюда ванну, когда ты очнешься. Бет о тебе позаботится.

— А леди Гордон? — неожиданно для самого себя спросил Дункан.

— Которая? — Дункан вопросительно вскинул бровь, и старушка объяснила: — Маркиза гостит в замке после смерти лэрда.

Жена Хантли… здесь? Черт! Они когда-то встречались, много лет назад. И хотя она вряд ли запомнила внебрачного сына Кэмпбелла, лучше всячески избегать ее. Эта бой-баба такая же грозная, как и ее муж, и расправляется с врагами беспощадно.

— Мистрис? — поинтересовался Дункан. Знахарка прищурилась.

— Наслаждается заслуженным сном. Она три дня не отходила от твоей постели. И я не позволю тебе ее беспокоить…

— Нет-нет, — перебил старушку Дункан. — Я и не собирался. — Он с трудом скрыл радость, значит, это ему не померещилось в бреду. Джинни действительно была здесь.

Конечно, он не собирался придавать этому слишком большое значение, но, может быть, она не настолько бездушна, как он думал. Почему-то это казалось важным.

Знахарка внимательно посмотрела на него и, словно прочитав его мысли, заметила:

— Ничего тут такого нет. Она сделала бы это для любого.

Дункан услышал в ее словах предостережение, полностью отвечавшее его мыслям, — не стоит придавать большого значения такому самопожертвованию.

Старушка нахмурилась.

— Хотя для нее это было нелегко после недавней смерти мужа.

Дункан напрягся. Он не хотел думать о Френсисе Гордоне, но не удержался и спросил:

— А как он умер?

В своем письме Лиззи не сообщила никаких подробностей.

— Горячка, — напрямик ответила знахарка. — Он слегка поранил руку, когда тренировался с мечом, и рана загноилась. Леди чуть не умерла вслед за ним, так отчаянно она боролась за его жизнь.

В груди все сжалось. Должно быть, Джинни очень сильно любила мужа, раз выказала ему такую преданность.

Он нахмурился. По какой-то странной причине Дункан не мог не думать, что здесь что-то не так. Его вновь начали обуревать сомнения. До сих пор он ни разу не позволил себе задаться вопросом: а вдруг он ошибался? Слишком ужасны были последствия, чтобы о них думать. «Ты меня бросил». Эхо ее голоса и сейчас отдавалось в его ушах, и по спине пополз холодок.

Но если его предала не Джинни, то кто?

Джинни услышала голоса, поднимаясь вверх по лестнице. Кожаный мешок с пожитками Дункана висел у нее на плече. Джинни удивлялась тому, как легко у нее на сердце. Горячка Дункана заставила ее признать кое-какие суровые истины. Она вовсе не преодолела свои чувства к нему, как думала раньше, просто долго загоняла их внутрь. Никогда не пыталась разобраться в боли, которую он ей причинил, подавляла гнев и горечь — все ради ребенка, которого носила. Но вид Дункана, такого близкого к смерти, словно он спустил все эти чувства с поводка, причем с силой, поразившей Джинни, потряс ее.

Джинни уже добралась до верхней площадки, как вдруг услышала его низкий рокочущий смех и застыла на месте. В груди защемило. Она ведь забыла этот смех. Забыла, как он на нее действовал. Как заставлял чувствовать себя единственной женщиной на земле.

Она закусила губу. Интересно, что заставило его так смеяться?..

Джинни сделала еще несколько шагов, и ответ сделался до боли очевиден. Джинни судорожно вздохнула. Боль оказалась столь же сильной, сколь и неожиданной.

Посреди комнаты стояла ванна, в ней по колено в воде Дункан, совершенно голый, только бедра обмотаны влажным полотенцем, а к его груди припала юная нянька, Бет. Его мускулистые руки обнимали девушку. Они хохотали, и щеки хорошенькой белокурой девицы порозовели, что очень ей шло.

Дункан и Бет разом обернулись, услышав, как она ахнула, и мгновенно (виновато?) посерьезнели. Как всегда, непроницаемое лицо Дункана не позволяло проникнуть в его мысли, но на лице Бет появилось то же самое выражение, что часто возникало у Эллы, когда ее заставали с рукой, засунутой в вазу со сластями. Джинни называла его «я-ничего-не-делала».

Дункан отпустил девушку, и она быстро шагнула назад. Все ее платье спереди вымокло, обрисовывая очертания юных упругих грудей.

— Я поскользнулся, — объяснил Дункан. — И едва не упал в ванну вместе с малышкой Бет.

— Понятно, — скептически произнесла Джинни, чувствуя себя занудливой старой клячей вроде собственной свекрови. Почему она так по-дурацки себя ведет? Нет ничего необычного в том, что служанка помогает раненому господину искупаться. Джинни же сама это предложила.

Вспомнив, зачем пришла, Джинни скинула с плеча мешок.

— Я принесла твои вещи.

Он ухмыльнулся. Непослушная прядь мокрых волос упала на лицо. Джинни тотчас же вспомнила озеро, и боль в груди усилилась.

— Ну спасибо. Я как раз хотел попросить Бет принести их. Чувствуя себя последней дурой, Джинни попятилась.

— В таком случае я вас оставлю. Я попросила служанку принести тебе поесть. Когда будешь готов, сообщи. Полагаю, твои люди жаждут с тобой повидаться.

— Могу себе представить! — рассмеялся Дункан. Джинни повернулась к двери, но он ее остановил:

— Подожди. Если у тебя есть минутка, мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Понимая, что Бет внимательно их слушает, Джинни чопорно кивнула:

— Разумеется.

Бет смотрела на них, не зная, что ей теперь делать. Дункан пришел к ней на помощь:

— Думаю, теперь я справлюсь сам, спасибо тебе, милая. Извини, что заставил тебя вымокнуть.

Судя по виду Бет, она ничуть из-за этого не расстроилась. Девушка кивнула и быстро вышла из комнаты.

Джинни понадеялась, что Дункан не попросит ее помочь ему одеться. Она не хотела оказаться к нему ближе, чем стояла сейчас. Даже на расстоянии пяти футов все ее тело ныло, каждое нервное окончание пульсировало тревожной энергией.

Он вовсе не походил в эту минуту на человека, только что избежавшего когтей смерти. Он выглядел сильным, властным и более привлекательным, чем все знакомые ей муж чины.

Его тело было образчиком красоты, излучая мужественность, которая взывала к Джинни на самом примитивном уровне, причем объяснить этого она не могла — нечто неосязаемое, бессознательное, но неоспоримое.

И дело было не только в его физической привлекательности. Ее муж тоже был красивым мужчиной, но она никогда не пылала страстью к нему, хотя и пыталась настроить себя соответствующим образом. Любви не было, и в конце концов они стали с Френсисом спать раздельно. Джинни тогда охватило отчаяние — она знала, как болезненно муж переживал ее холодность.

А вот теперь один взгляд на Дункана вызывает в ней больше желания, чем все годы, проведенные с мужем! Реакция собственного тела казалась Джинни жестоким предательством и еще одним гвоздем в гроб ее вины.

Дункан порылся в своем мешке, вытащил оттуда пару черных кожаных бриджей и чистую рубашку и взялся за полотенце на бедрах. Джинни предусмотрительно отвела взгляд. Но все ее чувства неестественно обострились, и она мучительно ощущала каждое его движение. Она понимала, что это невозможно, но могла бы поклясться, что услышала, как тонкая подсохшая ткань соскользнула на пол. Услышала, как растягивается материя, когда он надевал бриджи. Почувствовала дуновение воздуха, когда он поднял рубашку над головой.

— Я готов, — произнес Дункан. Услышав насмешку в его голосе, Джинни подумала, что, наверное, он видит ее насквозь. Она повернулась к нему лицом, Дункан подвинул ей стул. Джинни замялась, потом решительно сказала себе, что это выглядит смешно, и села, чопорно положив руки на колени. Дункан устроился напротив, на краю кровати — слишком близко, на ее взгляд. Она ощущала теплый запах его кожи, мыла и тот мужской притягательный аромат, что всегда ее завораживал. — Я хотел поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала.

— Это пустяки, — поспешно ответила Джинни, чувствуя, что щеки начинает заливать румянцем, и гадая, что именно он запомнил.

Дункан не стал спорить; оба знали, что говорят банальности.

— Прости, что мое возвращение доставило тебе столько хлопот. Я не хотел причинять тебе боль, но ты наверняка знала, что однажды я вернусь домой.

Джинни кинула на него острый взгляд.

— Вообще-то я очень сомневалась в этом. Если хотя бы половина легенд о тебе правдивы, то зачем тебе это? — Она не смогла подавить любопытства. — А правда, что ты победил целую армию, имея под рукой всего дюжину солдат?

Дункан почувствовал себя неловко.

— Половина слышанного тобой — преувеличение.

— Но почему ты так внезапно покинул страну?

Дункан пожал плечами. То, что в его голосе не слышалось горечи, удивило Джинни. Все ополчились на него, а он ведет себя так, словно это ничего не значит. Как же так можно?!

— Отец умер, весь наш клан не сомневался в моей вине, и я решил, что здесь у меня ничего не осталось.

Сердце Джинни бешено забилось. Она едва выдавила из себя вопрос:

— А как же я?

Их взгляды встретились, и между ними что-то промелькнуло — что-то глубокое и важное.

Джинни поклялась себе, что больше не будет защищаться от его нападок, но молчание Дункана вынудило ее еще раз попытаться пробиться сквозь частокол его недоверия. Слишком поздно пытаться вернуть утраченное, да и опасно, если учесть, что она может потерять, но почему-то ей казалось важным, чтобы он знал правду.

— Я не брала твою карту, Дункан. Я бы никогда не предала тебя. Я тебя любила.

— Если ты не имеешь никакого отношения к заговору против меня, почему тогда так быстро вышла замуж?

В этом вопросе заключалась для нее главная опасность. Джинни попыталась успокоиться, но костяшки на сжатых на коленях кулаках побелели.

— Так захотел мой отец.

И это чистая правда. Та, которую она готова ему открыть.

Его губы искривились.

— Ну да, разумеется. Послушной дочери даже в голову не пришло спорить с ним.

Джинни услышала в его голосе неприкрытую иронию и изо всех сил попыталась взять себя в руки.

— Как ты смеешь?! — крикнула она. — Я готова была ослушаться своего отца! Собиралась бежать с тобой! Ради тебя я бы бросила все на свете! И не я нарушила клятву! Это ты меня оставил. Положим, я бы не вышла за Френсиса. Мне что, нужно было дожидаться десять лет, пока ты надумаешь вернуться?

— Нет, конечно, — пожал плечами Дункан. Эмоции в ее голосе ошеломили его.

Он никогда не смотрел на случившееся с ее точки зрения. Он лишил ее невинности, пообещал жениться на ней, а потом бросил. Да, он сделал ей очень больно, этого нельзя отрицать.

Он считал, что у него есть на то основания, а вдруг ошибался? Она говорит так горячо. Не стоило спрашивать ее о прошлом. Дункан заметил ее печаль и невольно задумался над тем, как проходила ее жизнь. Но мысль о том, что она была замужем за другим, разъедала внутренности, как кислотой. И эгоистичная часть его натуры требовала, чтобы Джинни испытала ту же горечь, что и он.

— Ты утверждаешь, что не брала карту, но при этом ни разу не спросила, виновен ли я. Почему?

Джинни подняла на него глаза.

— Может быть, я верила тебе больше, чем ты мне.

Она горячо и, кажется, вполне искренне доказывала свою невиновность в том, что с ним случилось. Но ведь все факты указывали на нее. С Джинни он теперь частенько терялся. Когда он думал, что Джинни его предала, он стыдился того, что попал в ловушку своих чувств. Он сознавал себя ответственным за поражение в битве и за смерть отца. Но не слишком ли он поспешил с осуждением возлюбленной, поддавшись гневу? Черт побери, где же правда?

Он схватил Джинни за руку и крепко прижал ее к груди. Сердце его отчаянно колотилось.

— Ты сказала, что любишь меня, и согласилась выйти за меня замуж. Значит, судьба твоя принадлежала мне, а не твоему отцу, но ты выбрала его. Ты знала, что он задумал предательство, но ничего мне не сообщила, позволила уехать, зная, что я могу не вернуться. — Его голос задрожал от эмоций, которые Дункан больше не мог сдерживать. — Мой отец погиб в этой битве, Джинни!

На ее глаза навернулись слезы и потекли по бледным щекам. Рука Дункана невольно поднялась, чтобы вытереть их, но он сдержался. Не станет он ее утешать, будь оно все проклято!

— Мне жаль. Я пыталась тебя предупредить, но что я могла сделать? Скажи, я тебе, и лишился бы жизни мой отец. Разве ты сохранил бы мою тайну, не рассказал обо всем кузену?

— Я бы не отдал твоего отца кузену на верную смерть. Я бы сам пошел к твоему отцу и сказал ему, что его предательство раскрыто. И дал бы возможность скрыться до того, как случилось непоправимое.

Глаза Джинни удивленно округлились, черные бархатные ресницы затрепетали, как вороново крыло.

— Я не подумала… — Она замолчала, не договорив. Но когда Джинни снова подняла на него глаза, Дункан увидел, что она ему не верит. — Сейчас легко говорить. Ноя помню, каким ты был тогда — молодым, честолюбивым воином, пытавшимся стереть историю со своего происхождения. Ты был воплощением рыцарства — честь и гордость, и никакой терпимости к обману или несправедливости. Отпустив моего отца, ты бы поссорился с кланом. Ты бы не предпринял ничего, что могло очернить твое имя.

Ярость хлестнула Дункана как хлыстом, сокрушив остатки самообладания. Благородное рыцарство? Господи, это смехотворно! Не с ней. Только не с ней.

Он наклонился над Джинни, касаясь ее груди. Кожа его пылала, огонь внутри разгорался все жарче.

— Пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь, дай посмотреть их переписку. Помоги отыскать истину.

В ее сияющих зеленых глазах заметалось беспокойство. Она судорожно пыталась решить, что делать. Ее колебания расшатывали остатки самообладания Дункана.

Кровь кипела в жилах, а внизу живота все нарастало вожделение. Мужское естество напряглось и затвердело, а близость Джинни только усугубляла его терзания. Ни одна женщина в мире не могла так влезть ему в душу. Джинни всегда была сладким дьявольским искушением. Все его тело томилось по ней. Хотело ее.

Он знал, что она чувствует то же самое. Губы ее приоткрылись, глаза потемнели, дыхание прерывалось. Но она все еще пыталась сопротивляться.

— Дункан, я…

Его тело пылало, охваченное темным примитивным желанием мужчины, намеренного предъявить права на свою женщину. Кровь бурлила в жилах, и неутолимая страсть прочно держала его в своих железных объятиях. Он хотел погрузиться в теплую, сладкую глубину ее рта, заставить ее признать, что им движет большое чувство.

Это не просто страсть, пронзила его затуманенный мозг разумная мысль. Это больше, чем страсть. Что-то более глубокое и более значимое. И он хотел, чтобы Джинни это признала. Дункан заставил себя немного успокоиться и теперь ласкал ее губы нежными, уверенными движениями своих губ и языка.

О Господи, до чего она сладкая! У нее на языке мед… Он хотел погрузиться в нее, утонуть в теплой глубине, но, не давая воли порывистой страсти, ласкал ее с безграничной нежностью.

И она вознаградила его за терпеливость, застонав, приоткрыв губы и ответив на поцелуй. Она сдавалась. Их языки сплетались в медленном восхитительном танце, проникая все глубже и глубже друг в друга. Она обмякла, почти повисла на нем, ее тело словно плавилось. Дункан застонал, когда ее мягкие округлости прижались к нему, даря неслыханные ощущения.

Его стон вырвал Джинни из транса. Она вскрикнула и вырвалась, и этот рывок подействовал на Дункана как удар. Джинни, тяжело дыша, смотрела на него. Взгляд ее сделался почти чужим, но отпечаток недавней страсти еще не исчез с припухших губ и разгоревшихся щек.

— Не могу. Прости, я не могу тебе помочь. Дункан вздрогнул.

— Но почему?

Джинни покачала головой. Слезы застилали ее глаза.

— Просто не могу. Пожалуйста, не проси меня больше. Она снова повернулась к двери, и на этот раз Дункан ее не остановил. Тело его сжалось, ожесточенное сердце ныло. Ее отказ, после того как он поддался своей слабости (страсть до сих пор сотрясала его тело), показался Дункану двойным предательством.

Он стиснул зубы, пытаясь справиться с разочарованием. Ему казалось, что уж теперь, после стольких лет разлуки, ничто не помешает им насладиться друг другом.

О чем он вообще думал? Обезумел от одного поцелуя? Похоть одолела его. Он вернулся, чтобы восстановить свое честное имя, а не для того, чтобы воскресить призраки прошлого.

Она его хочет… Судя по всему, это так. Но существует какая-то причина, мешающая ей пойти до конца, дать волю своему чувству. И дело не только в преданности покойному мужу, тут кроется что-то еще. Джинни что-то скрывает, и Дункан твердо решил выяснить, что именно.