Неделю спустя мы с Назом снова оказались в «Проект-кафе». Мы пришли туда на встречу с человеком по имени Эдвард Сэмюэлс. В свое время Сэмюэлс был знаменит как организатор вооруженных ограблений; по многочисленности и смелости дел равных ему в Британии было немного. Помимо бессчетных налетов на банки, за ним числились и другие кражи. Он воровал предметы искусства, одежду, табачные изделия, телевизоры — и все это целыми партиями. Воровал он всегда по-крупному. Угонял грузовики и обчищал склады. Большие вещи запросто исчезали в его руках. За это он получил в преступном мире прозвище «Слонокрад»; близким знакомым якобы разрешалось сокращать эту кличку и звать его просто Слоном.

Криминальная карьера Сэмюэлса не была абсолютно безоблачной. Он дважды попадал в тюрьму, во второй раз получил одиннадцать лет, из которых отсидел семь. В тюрьме он начал учиться. Прошел несколько школьных курсов, потом сдал несколько экзаменов по общеобразовательным предметам, потом стал изучать криминальную психологию. Написал автобиографию, «Слон», которую ему удалось опубликовать незадолго до выхода из тюрьмы. Это-то и позволило Назу выйти на Сэмюэлса и устроить нашу встречу — прочитав книгу, он связался с его агентом.

Всю эту историю Наз рассказал мне, пока мы ехали на такси в ресторан. Пока он рассказывал, я представлял себе Сэмюэлса. Представлял я его себе высоким, довольно спортивным. Вышло более или менее правильно. Я узнал Сэмюэлса сразу, как только мы вошли. Это был крупный мужчина лет пятидесяти, с прямыми белыми волосами. Высокие скулы, по-своему красив. Он принес с собой экземпляр своей книги — точнее, так я решил поначалу: книга, которую я принял за его, лежала на столе прямо перед ним, но, когда я сел и взглянул на нее, оказалось, что называется она «Психопатология преступления».

— Все еще учитесь? — спросил я его.

— В университете, уже половину отучился.

Голос у Сэмюэлса был хрипловатый, простонародный, однако в нем слышалась уверенность, свойственная скорее представителю среднего класса.

— Заразился я. В тюрьме с ума сойдешь, если голову чем-нибудь не занять. Убийцам и психам всяким качалки хватает, но у кого есть хоть немного мозгов, тому лучше это время на самообразование потратить.

— А почему криминальная психология? — спросил я.

— В тюрьме были психологи, изучали нас, — Сэмюэлс крутил в руках хлебную палочку. — Ну, я и попросил одного дать мне какие-нибудь книжки почитать. Сначала он мне дал то, что предназначено для пациентов: как управлять эмоциями, как справиться с одним, с другим. Недели не прошло, как я его попросил показать те, что он сам читает. Книги для психологов.

— Вроде учебников?

— Именно. Когда их читаешь, тебе как будто неожиданно дают ключ к твоему же прошлому. Чтобы ты его осознал. Если не хочешь повторять события, их надо осознать.

Подумав хорошенько над словами Сэмюэлса, я сказал ему:

— Но я же хочу повторять события.

— Назрул мне так и сообщил. Он говорит…

— А осознавать их не хочу. Это…

Мой голос затих. Появился официант. Мы с Назом заказали рыбный суп, кеджери и газированную минералку; Сэмюэлс заказал купаты из оленины и красное вино.

— Вы нас тут раньше не обслуживали? — спросил я официанта.

Он отступил на шаг и посмотрел на меня.

— Возможно, сэр. Теперь я вас запомню.

Когда он ушел, я сказал Назу:

— Разузнайте все про него, когда будем уходить. Он мне может понадобиться для чего-нибудь в будущем.

— Обязательно, — Наз безошибочно понял, что я имел в виду.

Я снова повернулся к Сэмюэлсу.

— Ну что ж. Наз проинформировал вас насчет того, что нам нужно?

— А как же. Вы хотите заплатить мне огромную сумму за советы насчет того, как инсценировать ограбление банка.

— Реконструировать, — сказал я, — да. Как, сможете вы нам помочь?

— Наверняка. Я недавно выступал в качестве консультанта в криминальном фильме. Но вы ведь не фильм снимаете?

— Нет, — сказал я. — Однозначно. Камер не будет — только реконструкторы, в действии.

— Но принцип-то такой же? Вы хотите инсценировать…

— Реконструировать, — поправил я его.

— Реконструировать, — продолжал он, — ограбление банка.

— Да, — сказал я, — верно. Но вплоть до мельчайших подробностей, таких, которые вам бы и в голову не пришло вставить в фильм. В кино есть только то, что попадает в камеру — только фасад, столько, сколько надо, чтобы снаружи все выглядело правильно. Я хочу, чтобы все было правильно на самом деле. Досконально правильно, внутри.

— Для зрителей? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Для себя.

Сэмюэлс откинулся на стуле и нахмурил брови. Несколько секунд он молчал; потом спросил:

— Где?

— В складском здании возле Хитроу. Там мы воссоздадим банк, само помещение. Сделаем точную копию.

Пришел официант с напитками. Я наблюдал за тем, как он ставит их на стол. Непременно устрою какую-нибудь реконструкцию с ним, как только руки дойдут, решил я. Он снова отошел. Я откинулся на стуле, широко раскинул руки и обратился к Сэмюэлсу:

— Итак!

— Итак… — повторил он, ожидая дальнейшего разговора.

— Итак — расскажите мне про ограбления банков.

— О! Ну да; с чего же начать? — он взял другую хлебную палочку, положил перед собой. — Пожалуй, для ваших целей лучше будет, если я расскажу об их хореографии.

— Хореография? Как в балете?

— Да, вроде того. Кто где стоит, кто что делает и когда, как все двигаются — все это заранее расписано.

— Хореография, — сказал я. — Это хорошо, очень хорошо.

— Да, — согласился Наз. — Это очень хорошо.

— И притом, — продолжал Сэмюэлс, показав сперва на правый конец палочки, затем на левый, — не только со стороны грабителей. Со стороны банка тоже.

— Как это? — спросил я. — Они же не знают, что должно произойти ограбление.

— А! — воскликнул Сэмюэлс. — Вот и неверно. Они не знают, когда оно должно произойти. Но пока существуют банки, будут и ограбления, это известно наверняка. Всех сотрудников банков основательно муштруют, чтобы к этому подготовить. Их действия четко запрограммированы. В каждом отделении даже вывешивают семь правил, так, чтобы всем сотрудникам было видно.

— Семь? — переспросил я.

— Первое: соблюдать спокойствие и не провоцировать грабителей. Второе: активировать сигнализационное устройство сразу же, как только это возможно будет сделать без риска. Третье: выдавать только требуемую сумму, обязательно вместе с «куклой».

— Что такое кукла?

— Это дополнительные деньги, которые всегда держат отдельно для передачи грабителям. Обычно они меченые, а иногда внутри бывает баллончик с чернилами, который где-то через час должен взорваться. Так вот, правило четвертое: не отвечать на звонки — если, конечно, они вам сами не велят. Пятое: не трогать записку с требованиями, если они ее вручат, и не прикасаться ни к чему из того, к чему прикасались они. Шестое: наблюдать за грабителями — голос, рост, лица, если на них нет масок. Седьмое: запомнить, в каком направлении они скрылись.

Он отпил вина, прежде чем продолжить:

— Так вот, с точки зрения грабителей важными являются первые три. Поведение сотрудников запрограммировано определенным образом, грабители это знают, сотрудники знают, что они знают, а грабители знают, что те знают, что они знают. Так что в идеальном варианте ограбление проходит по устойчивой схеме типа «действие-противодействие»: A совершает действие X, в ответ B совершает действие Y, тогда A совершает действие Z, и так разворачивается все взаимодействие.

Объясняя это, он разломил хлебную палочку надвое, превратил одну половинку в A, а другую половинку в B. Желая продемонстрировать, как они взаимодействуют друг с другом, он менял их положение на скатерти. Мы с Назом наблюдали за ними, слушая.

— Я говорю «в идеальном варианте», — продолжал Сэмюэлс, — поскольку эта схема обеим сторонам на руку. Грабители получают деньги, а сотрудники банка остаются живы. Вся эта картина рушится, когда в нее вторгается какой-нибудь фактор, никем не предвиденный и не встроенный в схему. — Чтобы это проиллюстрировать, он поставил между двумя половинками палочки солонку. — Какой-нибудь герой прыгает на одного из грабителей — была не была; истеричка не подчиняется командам; кто-нибудь пытается выбежать на улицу…

— Как с морковкой! — воскликнул я.

— Не понял, — Сэмюэлс снова нахмурил брови.

— Это… неважно. Продолжайте.

Сэмюэлс помедлил, потом возобновил рассказ:

— Эта предопределенная схема — когда она действует, что обычно и происходит к большому облегчению обеих сторон, — сильно перевешивает в пользу банка. Но только с того момента, как сработает сигнализация. Их цель — не помешать вам ограбить банк, а запустить конвейер, который позволит полиции сцапать вас после вашего ухода. Предотвратить запуск этого конвейера вы не можете, а счет времени от момента нажатия кнопки сигнализации до прибытия полиции идет на минуты — пять, семь, иногда всего две. Ваша задача — не помешать им это сделать, а выкроить себе достаточно времени на то, чтобы попасть внутрь, обратно наружу и снова к себе прежде, чем они это сделают.

— Как этого можно добиться? — спросил я.

— С помощью шока. Видите — и тут психология. Врываешься, стреляешь на испуг, размахиваешь пистолетом — и сотрудникам до того страшно делается, что они не могут ни кнопку нажать, ничего!

Тон его изменился. Он бросил бутафорские палочки; глаза его прямо-таки сверкали, словно загоревшись от воспоминаний о том, как он врывался в банки и размахивал пистолетом. Он снова отпил вина, вытер губы и продолжил:

— Они прямо как зайчики в свете фар — застывают. Заходишь внутрь, спокойно отводишь их от окошек, заставляешь лечь. Пользуешься их шоком, чтобы создать… мостик, что ли… такое подвешенное состояние, в котором можно действовать. Небольшой анклав, дефиле.

Я посмотрел на сидевшего напротив Наза и приподнял бровь. Он кивнул, вынул свой мобильный и нажал несколько кнопок. Пришел официант с нашей едой. Купаты из оленины, заказанные Сэмюэлсом, он по ошибке поставил передо мной. Они были серые и сморщенные, как хобот слона. Я представил себе, что пытаюсь украсть слона, а потом обнести его забором, избавиться от него, так, чтобы он просто улетучился.

— Куда все девается?

— Не понял, — переспросил Сэмюэлс.

— Я… ничего. Неважно.

Какое-то время мы молча ели; потом Сэмюэлс снова заговорил:

— Значит так: это ограбление банка, которое вы хотите реконструировать. Оно какое-то конкретное? Одно из моих?

Я положил нож с вилкой и на минуту задумался над его словами. Пока я думал, эти двое смотрели на меня. В конце концов я сказал им:

— Нет, не конкретное. Комбинация нескольких, настоящих и мнимых. Тех, что могли произойти, тех, что произошли, и тех, что могут произойти когда-нибудь в будущем.

Как раз в этот момент у Наза запищал телефон. Он пробежал курсором по тексту на экране и прочел вслух:

— Дефиле (defile). В военной терминологии — узкая тропинка, вдоль которой солдаты могут идти только узкой колонной или по одному, особ. горное ущелье или узкий проход. Дефилирование, марширование колонной. 1835 г. Тж. глагол: загрязнять, развращать. От французского défiler и среднеанглийского defoul.

— Очень хорошо, — сказал я. — Просто очень хорошо.

— Да, — откликнулся Наз. — Превосходный термин. Марширование колонной.

— Дефиле во времени, — продолжал я. — Обходной маневр.

— И это тоже, — согласился Наз.

— Что-что? — не понял Сэмюэлс.

Я повернулся к нему со словами:

— Мы вас берем.

Следующие несколько дней мы посылали людей в город на поиски банков, могущих послужить нам моделью для реконструкции. Особое внимание им было велено обращать на пути доступа и побега. Хорошими местоположениями считались углы. На главных улицах обычно бывает сильное движение, способное задержать полицейские машины. Боковые же улицы относительно невелики, так что их можно перекрыть во избежание преследования, и часто заводят в лабиринт жилых районов, что дает кучу возможностей. Близость к полицейскому участку, естественно, нежелательна. Я распорядился, чтобы на поиски банков отправилось вдвое больше людей, чем несколько месяцев назад на поиски моего здания. Их отчеты доставляли к Назу в его штаб, размещавшийся в сине-белом здании рядом с моим; результатами были утыканы карты, заполнены диаграммы и таблицы; я, как водится, не обращал на них ни малейшего внимания.

Банк, разумеется, нашел я сам. Он находился в Чизике, неподалеку от реки. Я открыл там счет. Положил на него четверть миллиона фунтов, и меня тут же пригласили на встречу с менеджером. Причины заскочить туда — сделать вклад или снять деньги, забрать карточку, занести анкету, и так далее — находились у меня почти ежедневно в течение недели. По моему распоряжению Сэмюэлс, Энни и Фрэнк тоже открыли там счета и часто заходили в банк, чтобы ознакомиться со внутренним расположением. Наз поручил кому-то найти архитектурную фирму, в свое время перестраивавшую здание, и приобрести копию чертежей, чтобы не ошибиться в измерениях и масштабах, когда будем реконструировать интерьер. Там был каменный пол, частично покрытый ковром; я велел Фрэнку запомнить не только узор на полу, но и все имевшиеся на нем и на ковре трещины и пятна. Энни купила в магазине шпионского оборудования в Мэйфере скрытый фотоаппарат и сняла стены — объявления и плакаты на них, места, где они были прилеплены, их надорванные или обтрепанные края, — чтобы их, как и само пространство, можно было точно воспроизвести.

На сооружение копии банка внутри склада в Хитроу ушло две недели. Цепь, включавшую шину с каскадами голубой дряни, я закрыл, велев демонтировать копии магазина и кафе, вскоре после того, как решил устроить ту реконструкцию, где я даю указания своим убийцам; потом, как только принял решение реконструировать налет на банк, я ее забросил. Однако двух водителей, исполнявших мою роль в реконструкции с голубой дрянью и шиной, мы оставили: одного в качестве реконструктора-водителя машин, на которых мы, реконструкторы-грабители, должны будем подъехать к месту действия и покинуть его, другого — вести бронированный фургон, который должен будет приехать забрать деньги, предназначенные для кражи.

Энни сфотографировала улицу перед самым банком: тротуар, отметины на нем. Рядом со зданием был крохотный тупик, где едва-едва можно было припарковать один фургон. Сюда должен был въехать наш бронированный фургон — мы несколько раз наблюдали за тем, как это проделывал настоящий. По всей длине этой улочки проходила желтая ограничительная линия. Дойдя до торца тупика, которым кончалась улица, линия закруглялась под тем же углом, что и беговая дорожка рядом с моим домом. Поначалу сотрудники городских служб нарисовали ее под прямым углом — там все еще виднелся старый, наполовину смытый первый слой краски, который шел дальше, к углам тупика, — но потом они или, может, пришедшие им на смену через несколько лет, передумали и скруглили ее. Кто-то, должно быть, принял такое решение — сами рабочие или, может, комитет дорожного хозяйства Чизика в процессе закрытого совещания в здании администрации. Как бы то ни было, Энни это сфотографировала, и мы все достоверно воссоздали: ту же кривую, тот же виднеющийся из-под нее слой, наполовину смытый.

Сэмюэлс подолгу наблюдал за банком с улицы, засекая время приездов фургона. Они их меняют, объяснил он, но если наблюдать достаточно долго, можно вычислить последовательность изменений и частоту ее повторения. Рано или поздно она обязательно начнет повторяться, сказал он мне. Это всего лишь вопрос терпения — надо ждать, пока не вырисуется картина.

— Терпение — это мне нравится, — сказал я. — Но я заметил, что вы не записываете время.

— Я все это вот сюда заношу, — он постучал себя по голове. — Потому меня и прозвали Слоном — память у меня цепкая.

— Я думал, это потому…

— И поэтому тоже. Все это у меня в книжке есть. Я вам подарю экземпляр.

Он так и сделал, однако читать ее я не стал. Был слишком занят, наблюдая, как все складывается воедино. Три недели спустя после нашей первой встречи с Сэмюэлсом в «Проект-кафе» мы были готовы начать репетировать реконструкцию. На эту репетиций требовалось много. Она, как и предупреждал нас Сэмюэлс, включала в себя столько хореографии. Тут присутствовали реконструкторы-грабители, реконструкторы-сотрудники, охранники из фургона и публика, как внутри банка, так и снаружи — всего тридцать четыре реконструктора. Это была самая смелая — с большим отрывом — изо всех предпринимавшихся мной реконструкций. И самая сложная в смысле управления информацией. Стены офиса Наза облепили диаграммы: диаграммы планирования, пошаговые диаграммы, диаграммы Вена, списки, и указатели, и пояснения к диаграммам, спискам и указателям. Когда я заходил к нему туда по вечерам после репетиций, он всегда был занят: то вычерчивал еще одну, то составлял аннотацию к уже существующей, а то просто сидел за столом посреди всего этого, молча, с остекленевшими глазами, а по всей комнате стояло беззвучное эхо его бешеного жужжания.

План у нас был такой: в крохотный тупичок рядом с банком должен заехать бронированный фургон, чтобы доставить новые деньги — которые для кражи не годятся, поскольку их ничего не стоит отследить, — и забрать инкассаторские сумки со старыми банкнотами, которые нам и были нужны. В этом фургоне поедут четверо реконструкторов. Двое из них понесут новые деньги в банк, третий будет сопровождать их до самого входа, но внутрь не войдет, а четвертый останется в фургоне. Охранники поступают так, чтобы создать непрерывные линии обзора, от помещения банка до фургона, с помощью человека у дверей — вроде того, как стервятники парят, растянувшись длинной цепочкой, в миле друг от друга, так что, если один увидит пищу и направится вниз, те, что по бокам от него в этой цепи, тоже направятся вниз, к нему, и вскоре об этом станет известно всей цепи.

Попав внутрь банка, реконструкторы-охранники номер один и два должны пройти к дальнему окошку, где их впустят — через тамбур с двойными дверьми, известный среди сотрудников как «шлюзовая камера», поскольку пока не закроешь одну дверь, не откроется другая, — в защищенное бронированным стеклом помещение. Благополучно добравшись до этого помещения, они должны передать новые мешки реконструктору-кассиру, который вслед за этим выпишет им квитанцию; они тем временем будут ждать, пока мешки со старыми банкнотами, хранящиеся внизу, в подвале, поднимут на уровень первого этажа на небольшом электрическом лифте.

Вся эта операция должна была происходить не на виду у зала обслуживания. Имелась, однако, одна точка, откуда все было видно. Мы поставили реконструктора-сообщника в очередь к окошку информации; как только увидит, что лифт с деньгами пришел, он должен был выйти из банка. Это у Сэмюэлса называлось «маяк» — сигнал реконструкторам-грабителям, что пора включаться в действие.

Мы должны будем ждать в двух машинах, припаркованных по разные стороны улицы. Первая должна подъехать и остановиться напротив въезда в тупичок, заблокировав бронированный фургон. Трое из нас должны выбежать из этой, еще трое — из другой машины, и все мы одновременно направимся к банку. Реконструктор-грабитель номер один должен швырнуть реконструктора-охранника номер три на пол и занять его место, держа дверь нараспашку, чтобы выстроить нашу собственную цепь обзора, как у стервятников. Реконструкторы-грабители номер два, три и четыре должны вбежать в зал банка и образовать фалангу; при этом номер два выстрелит «на испуг» из своего дробовика в потолок, затем опустит ружье, направит его на реконструкторов-сотрудников банка и велит им отойти от своих окошек, в то время как номер три также направит на них ружье. Тем временем реконструкторы-грабители номер пять и шесть должны пройти вперед и разбить двери шлюзовой камеры с помощью кувалд. Когда они оказажутся внутри отсека, защищенного бронированным стеклом, к ним присоединится номер три, который, пока номер два держит под прицелом реконструкторов-сотрудников и клиентов, поможет им вынести из банка мешки — по одному на каждого, три больших мешка, которые надо держать обеими руками впереди живота, — а под конец номер четыре присоединится к номеру один у дверей, эти двое выйдут вслед за остальными, и все удерут на двух машинах. Вся сцена ограбления должна была длиться не более девяноста секунд.

Мы проиграли ее бесчисленное число раз. В начальных прогонах у нас все ходили с метками на спине: Г1, Г2 и так далее у грабителей, С1 и так далее у сотрудников, номера с буквой П у членов публики. Мы все походили не то на марафонцев, не то на участников конкурса бальных танцев. Мы то добавляли кое-что, то кое-что убирали. Например, когда грабитель номер пять в первый раз шел по залу со своим мешком, он споткнулся о дефект на ковре и упал. Все засмеялись, а я сказал:

— Всегда так делайте.

— Что, падать?

— Нет, просто спотыкайтесь, но до конца не падайте.

Я рассчитал, что, если он намеренно будет слегка спотыкаться, это предотвратит спотыкание по ошибке — так сказать, предвосхитит подобное событие. После еще нескольких прогонов дефект разгладился. Я велел Фрэнку подсунуть под ковер кусочек дерева, чтобы получился выступ — пусть грабитель номер пять полуспотыкается каждый раз. Еще одной деталью, которую я подправил, был момент, когда сообщник, стоявший в очереди к окошку информации, покидал банк — включение «маяка». На репетициях в первые несколько дней он просто делал шаг в сторону, поворачивался и уходил. Выглядело это неуклюже. Я чувствовал, что можно сделать лучше, но не вполне понимал, как. Спустя неделю меня осенило, и я сказал:

— Это надо делать, как тайт-энд.

— Чего? — переспросил реконструктор.

— Тайт-энд в американском футболе.

После аварии я часто смотрел американский футбол по телевизору, в больнице, поздно ночью, когда не мог уснуть. Он оказывал на меня гипнотическое действие — то, как фигуры на поле, выстроенные в бесконечно повторяющиеся статичные ряды, включались в игру по условным сигналам тренеров, подаваемым с боковых линий. Иногда сигнализировали даже двое — один подавал ложные сигналы, чтобы запутать дешифровальщиков команды противника.

— Это тот, который мяч бросает? — спросил меня реконструктор- сообщник.

— Нет. Это квотербек. Тайт-энд — это тот, который играет на линии, но имеет право еще и принимать мяч. Поэтому он часто размещается там же, где и остальные, когда они ждут, присев. А потом, перед самым началом игры, перед подачей-снепом, он от них отделяется и бежит позади других лайнменов, параллельно им. Я хочу, чтобы вы вот так выходили из очереди. Не бегом, естественно, но чтобы отделялись таким же образом.

— О’кей.

Мы попробовали. Выглядело это прекрасно.

Еще недели через две без малого, когда мы отработали большинство движений, реконструкторам-грабителям номер пять и шесть было велено разбивать двери шлюзовой камеры по-настоящему. Ломать их было нелегко. Наблюдая за тем, как они разбивают первую, затем перемещаются в пространство между дверьми, затем разбивают вторую и двигаются дальше, я представлял себе полярных исследователей, передвигающихся по льду, или альпинистов — как им приходится закрепляться в каждом новом положении, сколь бы малое продвижение вперед оно ни гарантировало, и лишь потом переходить в следующее. Еще мы пользовались настоящими ружьями. Наз раздобыл несколько дробовиков — из тех, какими пользуются для стрельбы по фазанам. Настоящие ружья нам требовались для момента, когда реконструктор-грабитель номер два стреляет «на испуг». Стрелял он в потолок, и оттуда падали кусочки штукатурки. Когда я впервые их увидел, то вспомнил Мэттью Янгера — как на него упали хлопья штукатурки, когда он приходил ко мне в дом, когда там все устраивали. Странно, но, придя тем вечером домой, я обнаружил на автоответчике сообщение от него.

— Свяжитесь со мной, пожалуйста, — говорилось в записке. — Ваши акции взлетают, однако риск достиг уровня практически недопустимого, и у меня имеются сомнения по поводу общей устойчивости этого сектора. Звоните мне на работу или во внерабочее время по телефонам…

Слушая его голос, я думал о том, что сказал мой коротышка-советник: что я источаю магию, словно шаман. Возожно, Мэттью Янгер позвонил мне и оставил сообщение в тот самый момент, когда падала штукатурка. Этого я никогда не узнаю. Правда, с коротышкой-советником я действительно встретился — на следующий день он появился в воспроизведенном банке.

— Совсем как он говорил — тогда, у футбольного поля, — сказал он. — Налет. Он будет инсценировать ограбление банка.

— Да, — сказал я. — Реконструировать.

— И снова, и снова реконструировать, надо полагать, — продолжал он. — При том, разумеется, что его конечная цель — как бы тут выразиться? Достичь — нет, примкнуть к некой подлинности посредством этого странного, бессмысленного резидуала.

Тут мне как раз пришлось занять свое место — я был реконструктором-грабителем номер три, — но когда мы снова отрепетировали операцию, я пошел его искать, чтобы спросить, что он имел в виду под «резидуалом». Он уже два раза использовал это слово. Однако найти его я не смог.

Следующие пару прогонов я решил побыть в стороне. Я поставил вместо себя идентификатор — одного из запасных реконструкторов, — отошел и стал наблюдать. Все выходило очень хорошо. То, как нога грабителя номер один, чуть согнутая, придерживала дверь открытой; то, как двигалось, описывая дугу по залу, ружье грабителя номер два, стоявшего во внутреннем дверном проеме, в то время как грабитель номер три делал то же самое, но быстрее и находясь при этом в центре помещения, — словно вторая и третья стрелки часов, слегка разнесенные; то, как сообщник-тайт-энд поворачивался, отделяясь от очереди, наклоняя плечи так, что левое было немного ниже правого, а потом снова выпрямляя их; вид служащих, посетителей и охранников, лежавших на полу в горизонтальном положении, статичных и жалких, — во всех этих движениях и позициях была интенсивность, распространявшаяся далеко за их пределы. Стоя и наблюдая за ними, я почувствовал, как у основания позвоночника снова начинается знакомое покалывание.

Подошедший Сэмюэлс некоторое время стоял рядом со мной, наблюдая, как реконструкторы отрабатывают свои тесно переплетенные комбинации.

— Мы тоже, бывало, так делали, — сказал он через какое-то время.

— Делали что?

— Прогоны. Имитации. Перед каждым крупным ограблением. Мы не просто на бумаге разбирали — мы еще и репетировали, как сейчас.

Я повернулся и посмотрел на него.

— Вы хотите сказать, что заранее реконструировали ограбления? — недоверчиво спросил я.

— Ну да, я же говорю. Только, пожалуй, не реконструировали — преконструировали. А так да, конечно.

Я серьезно задумался над его словами. От этого у меня начала кружиться голова. Подойдя к Назу, я сказал, что хочу поехать домой.

— Что? — переспросил он, сосредоточенно уставившись в пространство.

— Мне надо домой, — повторил я.

Он еще несколько секунд смотрел, не отрываясь, прямо перед собой; в конце концов повернулся ко мне со словами:

— А, да. Я распоряжусь, чтобы Вас отвезли обратно.

Через час я снова лежал у себя в ванне, глядя на трещину на стене. Снизу долетала фортепьянная музыка. Клубы пара, поднимавшегося из ванны, напоминали картины налета на банк: дуги ружей, полуспотыкание на выступе. Я по-прежнему размышлял над тем, что сказал Сэмюэлс. Я попытался распланировать все это на поверхности воды: одно скопление мыльной пены превратил в здание — дубликат банка в Хитроу, вместе с нашими в нем упражнениями; другое сдвинул влево и превратил в банк в Чизике — настоящий банк, который послужил нам моделью для копии; образовав третье, я сдвинул его вправо и превратил в те места, где Сэмюэлс со своей бандой когда-то, прежде чем брать банки, репетировал повороты, и прицелы, и выходы — все эти преконструкции. Я долго лежал и наблюдал за тремя скоплениями пены, сравнивая их. По прошествии времени я накрыл руками скопления справа и слева от первого и снова подтянул их к центру ванны, соединив все три вместе.

Пока я этим занимался, меня посетило прозрение. От этого прозрения меня тряхнуло, чуть ли не пронизало током, как будто вода наэлектризовалась. Я выскочил из ванны, нагишом вбежал в гостиную, сорвал с аппарата трубку и набрал телефон Наза.

— Я уже в офисе, — сказал он. — Я начал записывать, где находятся объекты и люди второго ряда. Те, что не участвуют в реконструкции напрямую — вещи вроде журнального столика и лестницы. На случай, если Вы в будущем решите реконструировать подготовку. Мы можем…

— Наз! Послушайте! Наз!

— Что?

— У меня есть идея, — подавившись, я почувствовал вкус мыла. Я был до того возбужден, что почти не мог говорить. — Я хотел бы, — продолжал я, — перенести реконструкцию налета на банк в настоящий банк.

Последовала пауза, потом Наз сказал:

— Это хорошо. Да — очень хорошо. Я займусь организацией, поговорю с банком.

— Организацией? Какой организацией?

— Чтобы обеспечить помещение. Естественно, нам придется делать это в воскресенье. Или в выходной.

— Нет! Не надо получать у них разрешение.

— Не понимаю. Я думал, Вы только что сказали, что хотите сделать это в банке. В банке, который мы взяли в качестве модели, в Чизике, так?

— Так! Но я не хочу, чтобы они знали, что мы собираемся это сделать. Мы просто сделаем это, нашу реконструкцию, прямо там, в банке, и все!

— А как же сотрудники? Нам придется заменить настоящих сотрудников реконструкторами.

— Нет, не придется! — сказал я ему. — Мы просто уберем наших реконструкторов-сотрудников и используем настоящих.

— Но откуда они узнают, что это реконструкция, а не настоящее ограбление?

— Они не узнают! Но это неважно — они ведь обучены делать в точности то, что обучены делать реконструкторы. И те, и другие должны реконструировать одни и те же движения абсолютно одинаково. Наз! Вы слушаете?

Последовала долгая, долгая пауза. Когда Наз наконец заговорил, голос его был очень глубоким и очень медленным.

— Это замечательно, — сказал он. — Просто замечательно.