Всю следующую семидневку Пьемур и Сибелл занимались лёгкими привычными делами в маленьком домике Пергамола. Благодаря длительному отдыху и полученному лечению, плечо Сибелла восстанавливалось так же быстро, как исчезали синяки у него на ногах. Пьемур преподал детям холда несколько уроков, а также помог Аме подготовить продукты для консервирования и Пергамолу управиться со стадом скакунов.

После трех долгих дней напряженной работы со скакунами, единственное, чего хотел Пьемур — это спокойно съесть свой ужин и тихо отойти ко сну, пока Сибелл развлекал обитателей холда малоизвестными историями из жизни арфистов.

Пьемур спал глубоко, ему снились драконьи яйца и пропавшие в Промежутке драконы, когда чей-то голос настойчиво позвал его по имени, и чья-то рука грубо затрясла его за плечо.

— Проснись! Проснись!

Пьемур отмахнулся от назойливого голоса.

— Ты должен проснуться, Пьемур, — снова повторил Сибелл, уже более настойчиво.

Перевернувшись на локти и разлепив один глаз, Пьемур взглянул на худощавого арфиста и прошептал пересохшими губами, — Что такое? Что случилось?

— С Амой что-то не так. Дрина говорит, она заболела.

Пьемур в одно мгновение полностью проснулся, опустил ноги с койки, чтобы натянуть штаны, затем схватился за тунику, чтобы надеть её через голову, пока ноги шарили по полу в поисках разбросанной по комнате обуви.

— Что с ней?

— Ей плохо — это всё, что я знаю. С ней была Дрина. Поспеши!

Пьемур сунул ноги в ботинки и в мгновение ока выскочил за дверь маленького домика, устремившись к дому Амы. Он не мог понять, что могло случиться с Амой: она показалась ему вполне здоровой, когда он видел её этим вечером. Пьемур бежал, в душе боясь того, что увидит, когда доберется до её дома. Спустя несколько мгновений он толчком распахнул входную дверь и застыл на пороге, не в силах сделать хоть один шаг. Пергамол, казалось, заполнил всю комнату своей огромной фигурой, хотя был там не один: Дрина и еще две молодые женщины сидели рядом с кроватью.

Пергамол сжал Пьемура в своих медвежьих объятиях и прошептал ему на ухо, — Она не просыпается! — слезы текли по его задубевшему от ветра и солнца лицу. — Дрина сказала, что она ввела себя странно. А потом просто упала и с тех пор не открывает глаза. Посмотри, как изменилось её лицо. Мы уже видели такое раньше у других. Всё плохо, Пье.

Глядя на неподвижную фигуру своей любимой Амы, Пьемур, страстно желая, чтобы всё это оказалось сном, опустился на стул, стоявший у кровати, тело его не слушалось.

— Ах, Ама, Ама, — прошептал Пьемур, комок стоял у него в горле, когда он взял её руку в свои и прикоснулся к своей щеке. — Так не должно было случиться.

Слезы текли по его щекам, — Ама, проснись, — умолял Пьемур тихим голосом. — Я должен был говорить тебе, по меньшей мере, в сто раз чаще, как много ты значишь для меня, и что я всегда буду любить тебя. Никто и никогда не заполнит то место, которое ты занимаешь в моем сердце. — он нежно положил руку ей на лоб и задержал её на мгновение, удивившись, каким холодным было это прикосновение.

Вместе с Пергамолом и другими членами семьи Пьемур сидел рядом с Амой всю оставшуюся ночь до самого утра. Он продолжал держать её за руку, молча надеясь, что она проснется, но его надеждам не суждено было сбыться.

Далеко за полдень Пергамол растолкал Пьемура и заставил его уйти от кровати Амы, чтобы тот глотнул свежего воздуха. Другие члены большой семьи Амы заняли место Пьемура, еще больше родственников, воспитанников, друзей и соседей сидели у маленькой хижины и тихо разговаривали, ожидая своей очереди.

— Думаю, из десятков питомцев Амы ты был для неё самым любимым, — сказал Пергамол с легкой улыбкой на губах. — Не думаю, что твой сладкий голос очаровал её, скорее, дело было в выходках, на которые ты был горазд — правда, сначала она какое-то время злилась на тебя, но потом всегда смеялась над твоими розыгрышами, Пье. Ведь так?

Пьемур молча кивнул и, убитый горем, повернулся к Пергамолу, по его лицу текли слезы. — Я знал, что этот день когда-нибудь наступит, Пергамол. Правда-правда, я в самом деле знал это. Но моё сердце надеялось, что она будет жить вечно. Ведь матери должны жить вечно?

— Да, это так.

— Я думаю, какая-то часть меня уйдет с ней. Это так больно, Пергамол.

— Я знаю. Наша Ама возьмет с собой часть каждого из нас, когда уйдет. Но самое лучшее от неё навсегда останется здесь, парень, — сказал Пергамол, и его голос дрогнул, когда он указал пальцем на своё сердце.

Стулья и табуреты стояли вокруг кровати Амы, чтобы её близкие смогли побыть рядом, и долгие часы люди молча прислушивались к каждому её дыханию. Люди со всего Крома пришли, чтобы поддержать тех, кто нёс эту прощальную вахту, утешая убитых горем тёплыми словами или сочувственным молчанием. Пьемур видел Сибелла, но это было недолго и на ходу: подмастерье Мастера-Арфиста просто пожал руку Пьемуру, выражая своё сочувствие.

Когда солнце стало садиться, и стало холодать, Ама сделала свой последний вдох. Когда из её лёгких вышли последние остатки воздуха, люди на мгновение растерялись и продолжали сидеть. Осознав, что это был последний вздох Амы, все встали и осторожно положили руки ей на голову, лицо, руки или ноги — туда, куда смогли достать. Они не хотели расставаться со своей Амой, не отдав ей дань своей последней лаской.

Дрина первой нарушила тишину, и, тихо рыдая, отвернулась от кровати. Пергамол широко раскрыл дверь, и все медленно вышли из комнаты. Позже, когда Аму обмыли и завернули в ткань, Пьемур помог перенести её маленькое тело на носилки из ивовых прутьев, которые сам помог изготовить. Потребовалось совсем немного времени, чтобы сплести носилки, имея столько рук, желающих помочь.

С непередаваемой нежностью они уложили Аму на пуховую подушку, венчавшую носилки, затем, один за другим, каждый положил маленький дар рядом с ней. Несколько младших девочек, детей подросших питомцев Амы, украсили её ложе венками из ромашек и маленькими букетами ароматных полевых цветов, а один маленький мальчик положил маленький ягодный пирог рядом с её рукой. Старики прятали записки, написанные на обрывках ткани, под камыш, на котором она лежала, а Пергамол положил ей под руку бурдюк с крепким вином, потому что, как он сказал, «она иногда любила пропустить глоток-другой». Пьемур же положил небольшой камушек возле её головы, осторожно развернув его так, чтобы на его поверхности было видно сердце, появившееся на нём благодаря ветру и волнам. Когда все дары были благополучно размещены рядом с телом Амы, общими усилиями подняли носилки на плечи тех, кто понесёт её в последний путь.

Их задача не была тяжёлой. Кортеж должен был всего лишь пронести носилки мимо домиков и прилежащих пастбищ, затем через холм к озеру. Каждый участник процессии зажег свечу, установленную в сужающуюся деревянную чашку, и поставил чашку на плетёные носилки, спущенные на воду. Все собрались тесной группой вокруг тела Амы и по команде Пергамола «Отпускай» мягко оттолкнули носилки от берега.

Когда тело Амы уплыло на середину озера, одна из женщин начала напевать мелодию, взглядом попросив Пьемура начать петь. Это была мелодия, которую каждый знал с детства. Лицо Пьемура было мокрым от слёз, его плечи сотрясали рыдания. Он почувствовал себя несчастным из-за того, что даже в такой момент не смог порадовать любимую Аму своим голосом, и, подняв заплаканное лицо к Пергамолу, с благодарностью увидел, что старший родственник понял его боль.

Пергамол выручил его, затянув прощальную песню:

Погребальная песнь была плавной и медленной, и Пьемур прислушался к негромкому пению Пергамола. Его глубокий голос был богатым, несмотря на то, что его никто не учил петь. Все замолчали, чтобы лучше слышать его пение, но тут, начав петь последние три слова куплета, Пергамол запнулся и замолчал, не справившись с охватившим его горем. Тишина повисла в воздухе. Дрина стояла рядом с Пергамолом, и Пьемур видел, как она положила руку ему на плечо, чтобы утешить его.

Молчание длилось так долго, что Пьемур уже начал думать, что песня прощания с Амой останется недопетой. Эта мысль показалась ему такой невыносимой, что он зажмурил глаза. Ама заслуживает того, чтобы её проводили достойно. Кто-то должен спеть прощальную песню для нее! Пьемур не открывал глаза, но не продолжил песню вместо Пергамола, боясь, что голос может подвести его. А это означало подвести Аму. Но кто-то должен закончить песню!

Несмотря на то, что его глаза были плотно закрыты, Пьемур внезапно увидел лицо Амы так ясно, как будто она была прямо перед ним.

Слушай своё сердце! услышал он снова её слова. Пусть всё будет так, как должно быть, мой мальчик. И затем, не медля ни секунды, Пьемур прислушался к своему сердцу, поднял голову, раскрыл рот и наполнил воздух звуком своего голоса.

Сначала его пение было тихим и неуверенным, но с каждым словом голос Пьемура становился всё сильнее. Он стоял выпрямившись, высоко подняв подбородок, и хотя его щеки были мокрыми от слез и он пел хорошо известные всем слова, его пение было таким же чистым и идеально верным, как и прежде. Пьемур пел всё увереннее с каждой последующей нотой, и, наконец, его голос зазвенел над озером, словно колокол.

Воздев руки вверх, Пьемур жестом призвал скорбящих вместе закончить прощальную песню, как это было принято, и они не подвели его: все — мужчины, женщины, дети — запели в один голос. Пьемур подумал, что никогда не чувствовал такой гордости за своих родственников и всю общину, какую он почувствовал в этот момент, когда их голоса звучали вместе.

После церемонии прощания Пьемур провел в Кроме выходной день со своими родными, пообещав Сибеллу, вернувшемуся в Цех Арфистов через два дня после смерти Амы, что отправит сообщение, когда будет готов уйти. Он находил утешение, находясь со своей большой семьей и разделяя с ней общее горе; с легкостью окунувшись в повседневные дела маленького сообщества, он каждую ночь после дня добровольных тяжких трудов падал от усталости на свой спальный коврик и почти сразу же погружался в тяжелый сон без сновидений. Но всегда просыпался спустя два-три коротких часа и проводил остаток ночи в суматохе мыслей, беспокоясь о множестве несущественных вещей, то проваливаясь, то выплывая из сна. Часто он задавал себе вопрос, куда его приведет его жизненный путь, и сможет ли он когда-нибудь соответствовать той роли, которую должен был сыграть.

Все эти бесконечные бессонные ночи его мысли постоянно кружили вокруг образа Амы, он не мог сопротивляться горю, переполняющему его, сжимающему его грудную клетку, на его сердце словно давил тяжелый груз. А когда боль от горя постепенно стихала, как это бывало обычно, он чувствовал себя так, словно долго плыл на длинной, перекатывающейся волне.

Наконец, однажды рано утром, когда он меньше всего этого ожидал, он понял, что готов двигаться. Он дремал, дав телу отдых, но никак не мог заснуть и просто ждал, когда взойдет солнце. Это был тот час, когда дневные птицы начинали просыпаться в своих гнездах, одиночными криками и курлыканьем сообщая друг другу, что благополучно пережили эту ночь. Именно в этот момент Пьемур пережил то, что показалось ему сном наяву. Сияющее лицо Амы улыбалось ему, и, хотя видение появилось только на мгновение, он знал, что Ама говорит ему, что она счастлива, и что он тоже будет счастлив.

— Ама, — тихо прошептал он и улыбнулся. Он знал, что теперь может продолжать обычную жизнь, и, хотя горе, которое он чувствовал, всё еще было острым и причиняло боль, Пьемур написал сообщение и отправил его с Фарли в Форт.

В тот же день, но уже после обеда, он с удивлением увидел Айс, отыскавшую его в лесу, когда он перетаскивал свежесрубленные деревья. Она сообщила ему, что прилетел дракон, и что высокий всадник ждёт его у озера. Он не думал, что на его сообщение ответят так быстро. Следуя за Айс, Пьемур увидел Н'тона, сидевшего на передних лапах Лиот'а и терпеливо ожидающего его.

— Н'тон! — крикнул Пьемур. — Спасибо! Я не ожидал такого быстрого ответа на мое сообщение. — он с радостью увидел снова своего друга.

— Мне было совсем не трудно сделать это для тебя, Пьемур, — сказал Н'тон. — Я слишком долго был без твоего своеобразного юмора. Кстати, Лиот' тоже по тебе скучал. — улыбаясь, приветствовал тот Пьемура, его голубые глаза были полны тепла.

Вернувшись в маленький домик за своими вещами, Пьемур почувствовал острую боль, прощаясь со своей семьей. Он знал, что оставляет после себя нечто гораздо большее, чем просто семья и друзья; какая-то часть его сердца навсегда останется в этом маленьком холде в Кроме.

Он попрощался и пошёл к озеру, чтобы присоединиться к Н'тону, когда вдруг Пергамол жестом остановил его.

— Пьемур! Пьемур, постой! — юноша вернулся к огромному пастуху, почувствовав вдруг, что его сердце разрывается от эмоций.

— Я знаю, что мы уже попрощались, Пье, — медленно произнес Пергамол, — но хочу, чтобы ты запомнил мои слова.

— Несмотря на то, что ты лишился своего детского голоса, тебе не должно быть стыдно за голос, который пришел к тебе взамен. Я знаю, Пьемур, тебе было тяжело петь, ведь ты не был уверен в своем голосе, но я рад, что ты это сделал. Для Амы. — подбородок Пергамола слегка дрогнул, он смотрел Пьемуру прямо в глаза. — Ама бы очень гордилась тобой. Ты достиг своей цели именно тогда, когда это было необходимо, и я хочу, чтобы ты знал, что я тоже горжусь тобой, Пье.

Затем крепкий, приветливый пастух широко развел руки, мягко попросив, — Не задерживайся слишком долго, сынок.

Не надеясь на свой голос, Пьемур смог выдавить только «Спасибо», прежде чем ответить на медвежьи объятия старика.

После того, как Лиот' поднялся с земли и в последний раз сделал круг над холдом Пергамола, прежде чем уйти в Промежуток, Пьемур посмотрел на своих родственников и родственниц, которые стояли, махая им на прощание. Он чувствовал, что теперь он совсем не тот Пьемур, который совсем недавно вернулся в холд в поисках помощи для Сибелла. Покинув всех так неожиданно, Ама перестала вести его по жизни, но Пьемур внезапно почувствовал, что с её уходом что-то еще оставило его. Внезапно к нему пришло понимание, что он больше не чувствует прежнего чувства сожаления о своём детском певческом голосе: он мог жить без этого голоса, и у него появился новый взамен прежнего. Он улыбнулся, вспомнив, как звучал его голос, когда он пел для Амы. Даже для его опытного слуха он был совсем не плох!

Когда Пьемур вернулся в Цех Арфистов, Мастер-Арфист, приветствуя его, выглядел, как обычно, любезным, но Пьемуру показалось, что под этой маской скрывался настоящий Робинтон, рассеянный и даже немного грустный. К ним присоединился Сибелл, уже полностью восстановившийся от полученных ран и тяжелых испытаний.

— Мне очень жаль, что твоя приемная мать умерла, Пьемур, — сказал Робинтон. — Потеря матери — одно из самых трудных испытаний для каждого. Ведь в каждом из нас есть их частица. — и Мастер-Арфист глубоко вздохнул.

— Многое произошло с тех пор, как ты покинул Цех. В Исте бедняжке Фанне стало совсем плохо. Скоро она умрет, и её королева уйдёт в Промежуток. Д'рам отошёл от дел, он уже не Предводитель Вейра в связи с болезнью Фанны, и Иста скоро должна будет обрести нового Предводителя и Госпожу Вейра. Мне всегда как-то не по себе, когда Вейр остаётся без своих лидеров, как долго бы это не продолжалось, и как бы ни были готовы Командиры Крыльев к тому, чтобы принять руководство. — Робинтон растерянно взъерошил волосы на затылке.

— Но у Исты не одна королева. Кто-нибудь из них готов подняться в брачный полет? — спросил Сибелл.

— Мне сказали, что Кайлит'а, скорее всего, поднимется первой.

— Бенден считает её хорошим выбором для Вейра? — спросил Пьемур.

— Понятия не имею, — резко ответил Мастер, его голос был почти равнодушным. Это подсказало Пьемуру, что между Цехом Арфистов и Бенден Вейром все еще есть разногласия, и по выражению лица Сибелла он понял, что был прав. Печально, подумал Пьемур, разглядывая свои руки, такие союзники, как Бенден Вейр и Цех Арфистов, должны держаться вместе. Лесса не приняла мнение Робинтона о том, что месть — неправильный путь. Можно было только надеяться, что Лесса смягчится и сможет трезво оценить ситуацию, как только оставшаяся часть кладки Рамот'ы проклюнется и будет Запечатлена, и жизнь в Вейре вернется к нормальной жизни.

— Итак, мой Пьемур, — начал Робинтон.

Пьемур вздрогнул, услышав, как обращение, которое Ама использовала только для него, прозвучало из уст его Мастера. Робинтон продолжал, не замечая, как подействовал его случайный выбор слов на Пьемура.

— Рискну предположить, что твоя неприязнь к Наболу стала сильнее, чем когда-либо прежде. Жаль, у этой провинции есть свои достоинства, хотя их часто трудно заметить. — Мастер-Арфист пристально посмотрел на Пьемура, затем его взгляд смягчился, и он улыбнулся.

— Скажи, Пьемур, ты совсем оправился после того тяжелого испытания в Наболе? — голос Мастера был мягким, он внимательно изучал лицо Пьемура, и Пьемур кивнул, благодарный за его чуткость. — Ты должен находить время для личных занятий. Работа арфиста не любит суеты. Знай, тебе всегда рады здесь, в Цехе.

— Спасибо, Мастер, твоё предложение более чем щедро, но я хочу вернуться на Южный Континент, — ответил он, расправив плечи. Вообще-то, он надеялся, что Мастер-Арфист не станет предлагать ему остаться в Цехе — не то, чтобы он всё еще чувствовал себя неловко из-за обилия музыки вокруг, скорее из-за необъяснимого желания отыскать что-то еще, кроме пения, что сможет увлечь его.

Пьемур чувствовал, что он перевернул очередную страницу в своей жизни, и всё, чем он занимался и делал прежде, осталось далеко позади. С момента возвращения в Форт у него появилось желание покинуть его, он не желал ничего другого, кроме как полететь на юг, где, как он чувствовал, ему будет легко. Как будто что-то необъяснимое тянуло его обратно на Южный Континент, и он не мог не обращать внимания на это притяжение.

— Что ж, хорошо, Пьемур, — сказал Робинтон, немного озадаченный решением Пьемура. — На юге, конечно, есть огромное количество мест, ожидающих нанесения на карту, возможно, гораздо больше, чем мы можем себе представить. Наноси всё, что увидишь на своём пути, парень, и присылай свои эскизы сюда как можно чаще.

— Спасибо, Мастер Робинтон, — сказал Пьемур торжественно, склонившись в поклоне в знак уважения к старшему. Прошло много лет с тех пор, как он наблюдал подобные жесты, но Пьемур понял, что теперь его отношения с Робинтоном стали совсем другими, и понял он это только сейчас. Выпрямившись и взглянув своему Мастеру в глаза, он увидел, что Робинтон тоже понимает, что их отношения перешли на новый уровень.

— Теперь ступай, юноша, и возвращайся с интересными новостями, — мягко сказал Робинтон, повысив голос, чтобы подчеркнуть последнее слово.

Пьемур остался в Зале Арфистов еще на день, договорившись с Н'тоном, что тот отвезёт его на Южный Континент, как только сможет выкроить для этого время.

Была уже поздняя ночь в комплексе Южного Холда, когда Лиот' приземлился на нагретую горячим солнцем землю, и Пьемур услышал, как Н'тон глубоко вдохнул воздух Южного.

— Как бы мне не нравилось быть Предводителем Форт Вейра, я люблю бывать здесь, в Южном, — сказал Н'тон и обернулся к Пьемуру, отстёгивающему свои полётные ремни от упряжи.

— Раньше я думал, что мне здесь не нравится, Н'тон, но здесь я больше чувствую себя дома, чем где-либо еще, — ответил Пьемур и улыбнулся. — Я знаю, еще Оборот тому назад я бы не сказал этих слов. Наверное, я уже привык к этой жизни. — он поднял голову на огромное южное небо, раскинувшееся над головой, и увидел две ярко сияющие луны и множество звёзд, сверкавших, словно соревнуясь друг с другом, освещая ночь.

— А помнишь время, которое мы с тобой провели, составляя звёздную карту для Фандарела? Ты тогда думал, что это никогда не закончится. — Н'тон снял с головы свой лётный шлем, расстегнул застежки на куртке и перекинул обе ноги через шею Лиот'а, устроившись боком на огромном драконе, чтобы не сидеть спиной к другу. Похоже, он не спешил возвращаться на Северный Континент.

— Когда Фандарел впервые попросил нас составить небесную карту, я подумал, что он не в своём уме! Но когда он объяснил нам, как это сделать, я почувствовал, что это я полный тупица.

— Ты был такой забавный, Пьемур. Помнишь ту ночь, когда ты так разволновался, увидев, что небо совсем не такое, как ты его нарисовал? Вдруг пергамент выпал у тебя из рук, а когда ты снова поднял его, то понял, что держал его вверх ногами всё это время. — Это было здорово, — сказал Н'тон, смеясь.

Пьемур тоже улыбнулся, совсем не смущённый этими воспоминаниями. Спустившись с Лиот'а, он выскользнул из своего лётного снаряжения.

— Что ты собираешься делать дальше, арфист? — спросил Н'тон.

— Не знаю точно. Думаю, мне не придется наносить на карту этот континент всю жизнь, потому что в какой-то момент суша закончится. — Пьемур пожал плечами, глядя на Н'тона.

— Я очень долго сожалел за последние три Оборота о моем прежнем голосе и желал очень сильно, чтобы он ко мне вернулся снова, или чтобы мой взрослый голос наконец-то установился и стал таким же хорошим, как и прежний. Но сейчас это, похоже, уже не имеет значения. Представляешь, Н'тон? Я пел на прощании с Амой.

Предводитель Форт Вейра был просто ошарашен новостью, он с помощью одного из своих акробатических трюков слетел с Лиот'а вниз и встал рядом с Пьемуром.

— Я не знал этого, Пье. Как всё было? — неуверенно спросил Н'тон.

— Это было великолепно. Просто прекрасно. И мой новый голос оказался совсем не плох. Но что странно, Н'тон, я всегда был уверен, что когда мой голос окончательно установится, я буду так же хотеть петь, как и раньше. Пение — это то, что давало мне ощущение, что я принадлежу к Цеху Арфистов, что я на своём месте. Теперь я этого больше не чувствую.

Пьемур взглянул на Н'тона, молчавшего всё это время. Губы Предводителя Вейра дрогнули в улыбке, его брови сначала взлетели вверх, затем опустились вниз, прежде чем он ответил.

— Делай то, чего тебе хочется, Пье, что тебе кажется правильным.

— Что бы ни случилось со мной дальше, мне нужно научиться чему-то более важному, чем пение. Картографированию, разведке, или обучению детей. Я хочу быть нужным.

Н'тон положил ободряюще руку на плечо Пьемура, и тот услышал тихий рокот, исходящий из горла Лиот'а.

— Мой дракон говорит, что ты найдешь то, что хочешь, — сказал Нтон, а затем на мгновение застыл, слушая, что ему говорит Лиот'. Наконец, статный Предводитель Вейра усмехнулся и добавил, — Точнее, он говорит, оно тебя найдёт само.

Чуть позже Пьемур попрощался с Н'тоном и вежливо поклонился Лиот'у, чьи глаза вспыхивали сине-зеленым светом на фоне залитого лунным светом неба. Пьемур смотрел, как пара улетает в ночь и исчезает в Промежутке, но еще долго после того, как они улетели, он стоял один, озирая ночной пейзаж сверху, глубоко погрузившись в свои мысли.

Проснувшись на следующее утро, Пьемур надел свои лёгкие короткие штаны и безрукавку, которые обычно носил в Южном. Интересно, куда запропастилась Фарли, подумал он. Она исчезла из виду, сразу же, как только Лиот' вырвался из Промежутка в теплую после Форта южную ночь.

Он мысленно потянулся к Фарли, потребовав от неё ответа на свой призыв. Та ответила не сразу, передав образ своего безмятежного отдыха в лучах солнца на спине Дуралея: скакун, припав на одну сторону и свесив расслабленно губы, дремал в загоне по соседству.

— Ну разве это не здорово, — пробормотал тихо Пьемур, довольный, что его маленькая королева так легко вернулась к привычной жизни на юге.

Когда Пьемур вошел в загон, Дуралей с энтузиазмом приветствовал его, настойчиво толкаясь мордой в сгиб локтя, чтобы тот чесал его. После того, как скакун получил достаточно внимания, а Фарли почистила шкуру Дуралею так, что тот остался доволен её усердием, Пьемур надел уздечку на голову животного и пристроил седельную подушку ему на спину.

Не имея какой-то цели и места назначения, он направился наугад в сторону моря, Фарли лениво описывала круги вокруг Пьемура и Дуралея, шагающих рядом. Сначала Дуралей шёл неспешным шагом — так ему хотелось, но когда освежающий ветерок подул с берега и разбудил его окончательно, он переключился на размеренную рысь.

Ритм копыт Дуралея на мягком песке напомнил Пимуру песню, которую он учил с детьми в маленьком холде Пергамола перед самой смертью Амы. Древний стих, известный как Песнь Вопросов, передавался от Прохождения к Прохождению, из поколения в поколение, уже больше четырехсот Оборотов и был известен каждому человеку на Перне:

Почему Песнь Вопросов вспомнилась мне именно сейчас? размышлял Пьемур, пока Фарли ныряла и порхала вокруг его головы, возбуждённо щебеча. Он тряхнул головой, и по мере того, как Дуралей продолжал увеличивать скорость, его возбуждение и часть его энергии начали передаваться и Пьемуру. Подобрав поводья, он крепче прижал колени к подушке седла и, наклонившись вперед, привстал на стременах.

— Вперёд, Дуралей, — сказал он, ткнув пятками в бока скакуна. — Прибавь ходу!

Дуралей тут же ускорился, отталкиваясь своими мощными задними конечностями, и земля под ними замелькала с головокружительной скоростью. Пьемур склонился к шее Дуралея, крепко удерживаясь в седле, его тело повторяло движения скакуна. Вдохновлённый пылом своего скакуна, Пьемур пустил его в быстрый галоп, и скакун подчинился. Юноша слышал только как ветер свистит в его ушах, заглушая все остальные звуки. Фарли летела рядом с ними, используя попутный свежий ветер, помогавший ей не отставать. Пьемур знал единственное занятие, где можно было испытать такую же скорость и острые ощущения — полёт на драконе.

Он скакал всё дальше и дальше, позволяя Дуралею обгонять ветер, свистевший в ушах. Неподалеку Пьемур заметил скопление больших валунов, которые пересекали весь пляж, обрываясь в море. Он был почти уверен, что можно обойти по морю этот обрыв, но там, где вода омывала валуны, могло оказаться глубоко. Пьемур опасался направлять Дуралея туда, где тот не мог видеть землю под ногами. Скакуны были быстры тогда, когда были уверены в поверхности под своими ногами, но могли легко упасть при глубине воды меньше четверти метра, если не были уверены в надёжности выбранного пути.

Пьемур ослабил давление коленей и натянул поводья, осаживая своего скакуна. Затем выпрямился из наклонного положение и мягко сел снова на подушку седла, ожидая, пока Дуралей постепенно перейдёт на шаг.

— Тпру, Дуралей, — сказал Пьемур, натянув поводья снова. Дуралей перешёл с галопа на рысь и наконец, на лёгкий шаг, примерно через длину дракона они добрались до мыса. Они прошагали вперед, где море вдавалось в берег, остановившись у торчавших из воды скал, и Фарли уселась на круп Дуралея, ожидая, пока Пьемур оценит состояние дна и силу течения, омывающего валуны. Долгая скачка галопом расширила дыхательное горло Дуралея и он, громко всхрапывая, опустил низко голову и вытянул повод из рук Пьемура, чтобы иметь возможность видеть воду, омывающую его копыта.

Пока они двигались лёгким шагом, Пьемур позволил своим мыслям свободно кружить в голове, наслаждаясь ничегонеделанием. Он вспомнил долгий ночной разговор с Сибеллом сразу после смерти Амы. Сибелл раскрывал суть не всегда заметной роли арфиста, роли, которую Пьемур исполнял чаще, чем ему казалось.

— Мы должны поддерживать хрупкое равновесие, Пьемур, — медленно сказал Сибелл, его голос был задумчив и серьёзен.

— За стабильность нашего пути развития несёт ответственность каждый, но, арфисты, как хранители наших накопленных знаний и нашего наследия, за которым мы должны присматривать, в особенности. Ты, конечно, знаешь, что Предводители в Бендене были недовольны, что Мастер-Арфист посоветовал им сохранять спокойствие после кражи яйца Рамот'ы. Он был вынужден настоять на своей точке зрения даже тогда, когда Лесса горела жаждой мести, вне зависимости от того, были справедливы её чувства, или нет. Какой цели, ты думаешь, возмездие послужит, кроме того, что смягчит чувство обиды, испытываемое обитателями Бенден Вейра? — в хорошо поставленном голосе Сибелла послышались вопросительные нотки, и Пьемур понял, что его наставник надеется, что Пьемур примет его точку зрения.

— Яйцо вернули, — продолжал Сибелл, — и хотя оскорбление осталось, ошибка была исправлена. Запомни, мой друг: все остальные Вейры ждут от Бендена правления и руководства, так же, как мелкие холдеры полагаются на своих Лордов-Владетелей в обеспечении защиты и стабильности. Мы, арфисты, как мужчины, так и женщины, поддерживаем равновесие между всеми группами общества — теми самыми людьми, которые и представляют собой грузы и противовесы на весах нашего образа жизни.

Пьемур, слегка нахмурив брови и покачивая головой, разглядывал свои руки, лежавшие на коленях.

— Если ты увидел кого-то, находящегося в беде, например, не имеющего убежища от Нитей, будешь ли ты ожидать, пока кто-то другой поможет им? — спросил Сибелл, наклонившись вперед, чтобы привлечь внимание Пьемура.

— Конечно, нет, я помогу им тут же! Я не могу быть уверен, что они будут в безопасности, пока кто-то другой придёт к ним на помощь, — ответил Пьемур.

— Я знаю, ты сделаешь это, мой друг. И еще, я думаю, если ты увидишь кого-то, подвергающегося не столь очевидной смертельной опасности, но с более сложными проблемами, ты предложишь им любую помощь, которую сможешь оказать. Я прав?

— Конечно. Это наш долг — помогать друг другу, — ответил Пьемур.

— Тут я с тобой согласен, Пьемур. Мы обязаны помогать друг другу, из чего вытекает всё остальное.

— Извини, Сибелл, — сказал Пьемур. — Но иногда трудно понять, в чем заключается моя роль. Я не вижу, чем я могу помочь каждому. Я никогда не представлял себе, когда был в Цехе Арфистов, что буду заниматься чем-то другим, кроме пения. И теперь, когда, наконец, я обрёл свой взрослый голос, и мне комфортно с ним, пение оказалось не таким важным для меня. Как странно, Сибелл, я думал, если найду свой голос, это решит все мои проблемы, но так не произошло. Всё это кажется бессмысленным мне сейчас.

— Это потому, что ты намного больше, чем просто поющий голос, Пьемур, — сказал Сибелл, и в его голосе послышалось теплота. — Ты умеешь очень многое! Может, эти умения кажутся тебе обычными, но на самом деле они полезны и важны. Ты просто должен верить в себя.

Пьемуру вспомнилось, что когда Сибелл похвалил его, его щеки запылали огнём и он заёрзал от смущения. Ему было странно слышать похвалу за что-то, кроме пения. Пение! Он не думал ни чем другом после того, как его голос сломался, и вдруг его осенило, что очень долгое время он лишь оглядывался назад, на то, что было, а не вперед, на то, что может быть. Он позволил своему певческому голосу затмить всё остальное. Но странность была в том, что когда он пел для Амы, и его голос звучал не фальшивя, он ничего не почувствовал. Ни чувства облегчения, ни прилива радости от того, что снова может петь. Он покачал головой, подумав, что вёл себя совсем, как Древние, и, получается, застрял в своём прошлом, тоскуя по нему.

Мгновенно, словно вырвавшись из тьмы Промежутка к слепящему свету южного солнца, Пьемур почувствовал, как его голова пошла кругом, когда, после какого-то чудесного озарения, в его голове каждая мысль и идея встала на своё место, как головоломка. Он знал точно, что он собирался сделать, нет, то, что он должен был сделать! Но еще важнее, что он начал чувствовать себя так, будто уже нашёл своё место, своё занятие, начал чувствовать себя арфистом.

Он сжал бока Дуралея, посылая его вперед, но скакун только игриво взрывал мягкий песок копытами и игнорировал его приказ.

— Ну, давай же, Дуралей! — кричал Пьемур, сильно ткнув пятками в бока животного и натянув поводья, чтобы повернуть ему голову и направить его домой как можно быстрей. Скакун поупирался немного, но, так как поводья были натянуты, и он слышал отчаянные призывы Пьемура, ему пришлось собраться и мчаться домой изо всех сил. Фарли летела рядом с головой Пьемура, растерянно чирикая и не понимая, зачем нужно было разрушать безмятежное течение их утренней прогулки.

— Мы покажем им, Фарли! Вот, что нужно сделать. Показать им, что нужно глядеть вперед.

Пьемур резко повернул в сторону Холда, и, уже находясь в пределах слышимости, начал выкрикивать имя Мерии до тех пор, пока миниатюрная женщина Древних не выбежала за ограду, глядя на него удивленно.

— Мерия, мне кажется, я знаю название корня!

Женщина смотрела на Пьемур, как на потерявшего разум.

— Когда я был в Наболе с Сибеллом, мы промокли под дождем до костей, — торопливо объяснил он. — Одна старуха дала нам отвар корня, который она называла джанго. Она сказала, что он восстановит нам силы. Как ты думаешь, это не может быть тот же корень, что вы использовали — тот, о котором тебе рассказывал Г'рефф?

— Туянг? — спросила недоверчиво Мерия.

— Да, именно он! — закричал Пьемур, не сумев скрыть волнение в своём голосе. — Что, если настоящее название корня изменилось за прошедшие несколько поколений? И вдруг он поможет драконам Южного?

Мгновенно они начали претворять план Пьемура в действие. Фарли отослали с сообщением для Сибелла, а Мерия поспешила приступить к выполнению своей части плана. Когда она умчалась, оставив Пьемура одного, он спрыгнул со своего скакуна: его ноги тряслись от потраченной энергии, а голова гудела от осознания того, какую махину он только что привёл в движение.

* * *

Стоило, — подумал чуть позже Пьемур с лёгким сожалением, — захватить своё лётное снаряжение, прежде чем взбираться на спину Севент'а. Путь обратно во времени через Промежуток в то когда, куда сбежали Древние, был намного длиннее, чем любой прыжок, который Пьемур когда-либо совершал раньше. Он решил не считать удары сердца в уме, а просто довериться Б'наю, который знал, в когда он их доставит, и который уже много раз благополучно совершал такой прыжок.

Пьемур плотно закрыл глаза, усевшись позади Б'ная, зная, что в любом случае ничего не увидит, даже если оставит глаза открытыми. Никогда еще в Промежутке не было так холодно! И когда слова холодный, холоднее, самый холодный, чернее черного заползли в его голову, и он почувствовал, как тугой узел страха стиснул сердце в груди, Севент' внезапно вырвался в воздух над западной частью Южного Вейра. Тёплый поток воздуха омыл лицо Пьемура, и он облегченно вздохнул.

Драконы были повсюду под ними, их было примерно двести сорок, по крайней мере, те, кого он видел. Импровизированные потухшие костры были разбросаны беспорядочно вокруг поляны, и, хотя и были построены простейшие навесы, укрывающие от солнца обитателей Вейра, всё это создавало унылую видимость беспорядка, подумал Пьемур, а совсем не организованный лагерь, достойное место для благородных драконов и их всадников. Где же настоящее место их размещения? — подумал он. На этом участке не было ни удобств, ни построек, которые просто обязаны были находиться здесь для обустройства Вейра.

Пьемур положил руку на плечо Б'ная.

— Когда это, Б'най?

— Мы вернулись назад на двадцать пять Оборотов, арфист. В то время, когда мы точно знали, что не будет Нитей, с которыми нужно сражаться. Иначе драконы оказались бы в очень сложном положении.

Ага, подумал Пьемур, драконы Древних остались верны своим инстинктам, они просто не способны не следовать коду, который был заложен в них с самого их создания.

— Я знаю, это странная просьба, Б'най, но не мог бы ты опуститься посреди лагеря, если это возможно? И попроси Севент'а приземлиться среди своих собратьев и позволить мне встать на его спину? Я хочу, чтобы все всадники видели меня — и их драконы тоже — добавил он.

Б'най кивнул, и Севент' тут же затормозил крыльями и сел в центре лагеря, взорвав пыль и песок вокруг себя. Несколько драконов поблизости зашипели или рыкнули, громко протестуя против неприличного поведения коричневого. Пьемур быстро встал на спине коричневого дракона, а Б'най соскользнул на землю, встав у его головы.

— Всадники! — крикнул Пьемур, и сразу привлёк внимание своим звучным, поставленным голосом и уважительным обращением. Кто-то из драконов в лагере взревел и затрубил, и Пьемур увидел, как несколько старших всадников посмотрели на него. Один или два всадника гортанно что-то крикнули, кто-то закашлялся, и атмосфера вокруг Пьемура становилась всё более напряженной. Похоже, это была очень плохая идея, подумал он.

Он поднял руки на высоту плеч, широко расставив их в стороны, и снова обратился к ним еще более глубоким, сильным голосом, который на этот раз был слышен всему лагерю.

— Благородные драконы! Благородные всадники! Я призываю вас выслушать меня. Послушайте, что я хочу сказать вам. — он медленно опустил раскинутые в стороны руки, как бы снижая растущее напряжение. Сейчас или никогда, подумал он. Мне лучше быстро сказать то, что я хотел, пока меня не обратили в пепел прежде, чем я сделаю еще один вдох.

— Меня зовут Пьемур. Я родом из Крома, и я — подмастерье арфиста. Когда-то я был певцом, но всё изменилось. Время вообще меняет всё вокруг. — он говорил очень серьёзно, и постепенно даже самые озлобленные обитатели Вейра перестали кричать. Он воспрял духом, решив, что, похоже, затронул нужную струну.

— Я хочу предложить вам свою помощь.

Стоя на спине Севент'а, Пьемур видел краем глаза двух золотых на краю лагеря и небольшую группу бронзовых и коричневых, устроившихся поблизости на своих лёжках. Их глаза светились бледно-желтым, когда они смотрели на него.

В воздухе прозвучали крики и проклятия, Пьемур увидел, как к нему медленно приближаются небольшие группы всадников, на лицах которых явно виден гнев. Ему необходимо было быстро переломить ситуацию, иначе его план мог потерпеть неудачу.

— Я знаю, что вас обвиняют в том, к чему не все из вас имеют отношение! — крикнул он, пытаясь наполнить свой голос нотками уверенности.

— Я также знаю, что вы чувствуете себя обиженными за то, что были изгнаны людьми моего времени. К вам отнеслись с неуважением, хотя ваши благородные поступки заслуживали похвалы. Но, пожалуйста, выслушайте, что я хочу сказать! — крики и ругательства прекратились, и Пьемур глубоко вздохнул.

Пожилой мужчина, стоявший слегка ссутулившись, вышел из толпы и встал перед всеми с непроницаемым выражением лица. Сначала Пьемур не узнал его, но потом понял, что это был Т'рон, Предводитель Вейра.

— Это место не для вас! Вы не должны жить здесь, в этом времени! — воскликнул Пьемур. Большая часть драконов заревела в знак согласия, к ним быстро присоединились их партнеры. Шум просто оглушал.

— Даже ваши драконы понимают, что вам здесь не место!

Всадники недовольно загудели, и Пьемур почувствовал, что их старая идея автономии может поднять свою древнюю голову.

— Благородные всадники Перна, отставьте в сторону правила своего времени. Не позволяйте своей строгой приверженности независимости удерживать вас в изоляции от других, живущих в этом Прохождении. Я прошу вас принять мою помощь и позволить мне говорить и действовать от вашего имени. — он говорил, глядя прямо в глаза мужчинам и женщинам, стоявшим перед ним, произнося слова так, чтобы их ясно слышал каждый, и сохраняя выражение своего лица и голос открытым и дружелюбным.

— Всадники! Никто из нас не может выжить один, друг без друга. Также мы не можем существовать, как единое целое, когда некоторые из наших частей отсутствуют. Цеха, Холды и Вейры — мы все нужны друг другу. Нам постоянно угрожают Нити, и мы должны или вместе защищаться, или погибнуть. Холды нуждаются в Вейрах так же, как Вейры нуждаются в Холдах. А Цеха делают нашу жизнь лучше. Всё это доказывает, что мы должны объединиться. Идёмте со мной! Возвращайтесь в то время, которому вы принадлежите, в это Прохождение. Неужели вы видите своё будущее здесь. К чему испытывать все эти трудности в одиночку.

Рядом с Пьемуром закашлял дракон, затем с дальнего конца лагеря послышался громкий голос.

— Но ты же один! Как можешь ты помочь всем нам? Возвращайся лучше в свое время, арфист!

Из толпы послышался гул недовольства, и Пьемур огляделся вокруг, изо всех сил пытаясь подавить растущее в нём ощущение неудачи.

— Что-то сделало многих из вас больными, — крикнул он, обводя взглядом всадников и их драконов. — Вы чем-то отравились, стали себя плохо чувствовать, хотя раньше были сильными и крепкими. А эта болезнь в свою очередь повлияла на все остальные аспекты твоей жизни. Я знаю того, кто может помочь вам избавиться от вашей болезни. Когда вы снова поправитесь, мы будем работать вместе, чтобы ваш Вейр воссоединился со всем Перном.

— Они оттеснили нас в сторону! Мы им больше не нужны! — крикнул кто-то, и среди всадников снова поднялся гул. Пьемур поднял руки, терпеливо ожидая, когда Древние снова начнут слушать.

— Да, я знаю, что вы чувствуете! Но вы — фундамент, на котором построено всё наше общество, и только вы можете сделать первыми шаг навстречу нашему объединению, — продолжил Пьемур, подчеркнув последние слова. Он опустил голову, размышляя, как же заставить их понять, что он хочет быть их защитником, а не противником.

— Благородные драконы и всадники, не мне судить, было ли ваше изгнание правильным или нет. Другими словами, было ли это наказанием или восстановлением справедливости, — сказал он, зная, что его слова вызовут волнение в толпе, и давая понять, что он имел в виду не только кражу яйца, но и их самоизоляцию.

— Можно сражаться друг с другом в поисках мести и возмездия до полного уничтожения. Но такие действия эгоистичны. Это не принесёт пользы никому из нас, — крикнул он и, повинуясь внезапному желанию, спрыгнул со спины Севент‘а и медленно пошёл сквозь толпу.

— Вы все пришли сюда, в будущее, чтобы помочь сражаться с Нитями и сохранить людей этого Прохождения для будущего Перна. Я хочу помочь вам снова найти свою правильную цель. Именно в этом Прохождении! Я знаю, что вы можете научить нас, своих потомков, многому, так же, как научили наших драконов и всадников сражаться с Нитями. Но, может, вы позволите и нам научить вас, как жить вместе в этом Прохождении? — Пьемур говорил, переходя от одного всадника к другому, с мольбой глядя им в глаза. — Я почёл бы за честь выступить в качестве вашего защитника, всадники. — он остановился, так как ему преградила путь сутулая фигура Т'рона, который шагнул вперед, не давая Пьемуру идти дальше.

— Если бы вы позволили мне, я был бы вашим голосом и говорил от вашего имени, чтобы ваши пожелания были услышаны. — слова Пьемура разносились по всему комплексу. Он стоял перед Т'роном, зная, что все Древние пристально наблюдают за ним. Согнув руку на уровне пояса, он медленно и глубоко поклонился.

Когда он выпрямился, Т'рон подошел ближе, продолжая смотреть на Пьемура.

— Мы выслушали тебя, арфист, и услышали твои слова. А сейчас оставь нас! — Т'рон говорил громко, чтобы все могли его слышать, и его голос был ровным и не допускал возражений. Пьемур смотрел на Предводителя Древних, на его лице застыла гримаса гнева. Т'рон протянул руку и положил её на плечо Пьемура, сжав его на мгновение, прежде чем оттолкнуть раскрытой ладонью. Пьемур задал себе вопрос, не показалось ли ему, что, касаясь его плеча, Т'рон посылал ему еще одно, скрытое сообщение? Он не был в этом уверен, и теперь он ничего не мог с этим поделать в этой напряженной атмосфере.

Вот и всё, подумал Пьемур. Мой великий план помощи Древним не увенчался успехом. Им не нужна помощь. Он оглянулся на всадников, сознавая, что те тоже внимательно за ним наблюдают, пока он ищет среди их лиц лицо Б'ная.

Вместе с Севент'ом, следовавшим за ним, Б'най вышел вместе с Пьемуром из лагеря Древних, чтобы без помех подняться в воздух. Пьемур молча взобрался на спину Севент'а и пристегнулся позади Б'ная. Несколько мгновений спустя они были в воздухе, и Пьемур в последний раз посмотрел вниз, его охватило острое сожаление, когда он смотрел на мужчин и женщин, которые помогли изменить судьбу каждого человека, живущего на Перне, но которые сейчас не позволили вернуть этот долг.

* * *

Путь домой был долгим и холодным, но Пьемур ощущал себя настолько подавленным, что едва почувствовал даже пребывание в промораживающем до костей Промежутке, пока Севент' нёс их вперед сквозь Обороты к своему времени. Едва коричневый дракон приземлился неподалёку от комплекса Южного Холда, Пьемур на прощание коснулся плеча Б'ная, перекинул ногу через спину Севент'а и начал спускаться вниз. Вдруг Севент' громко затрубил. Пьемур от неожиданности чуть не сорвался вниз, но Б'най успел схватить его за руку. Пьемур с благодарностью посмотрел на него, но Древний только крепче сжал его руку.

— Можешь отпускать, Б'най, мои ноги почти на земле, — сказал Пьемур, пытаясь вырваться из крепкой хватки всадника.

— Севент' — да и я тоже — мы хотим, чтобы ты кое-что знал. — Всадник Древних ослабил хватку, чтобы Пьемур мог продолжить спуск. Когда его ноги наконец коснулись земли, Пьемур взглянул на Б'ная. Покрытое морщинами лицо всадника было серьезным.

— Ни один арфист никогда не предлагал нам такую поддержку, как ты сделал сегодня. Мы благодарны, что ты пытался помочь. Мне очень жаль, что твоё предложение было отклонено.

Пьемур не знал, что ответить, поэтому просто пожал плечами. Но затем ему в голову пришла мысль, — Я надеюсь, ваш Вейр примет лекарство Мерии. Она убеждена, что джанго сделает их снова здоровыми.

— Это и моё горячее желание тоже, арфист, — Б'най кивнул Пьемуру, который ответил на любезность, поклонившись Севент'у и его всаднику. Без лишних слов Пьемур освободил путь Севент'у, чтобы дракон со своим всадником смогли вернуться обратно в их Вейр. Перед тем, как подняться снова в воздух, Севент' обернулся и посмотрел на Пьемура, его глаза светились необычным оттенком изумрудно-зеленого. Он громко затрубил, и его голос постепенно затих в Промежутке.

* * *

График работ в Южном Холде не подчинялся никаким закономерностям, Пьемур так и не смог подобрать удобный ритм своих ежедневных заданий, чувствуя себя так, словно спотыкается и начинает заново каждый день. Он помогал учить детей и сортировать для хранения урожай клубней; он даже участвовал в приготовлении новой партии холодилки, которая доберётся до Холда хорошо, если к следующему Обороту. Но, несмотря на все эти дела, которыми он постоянно был занят, дни казались Пьемуру пустыми: то, чем он занимался, не имело для него никакого значения, и после семидневки такого времяпровождения он понял, что чувствует себя абсолютно разбитым и более, чем просто мрачным.

Он не мог избавиться от чувства полнейшего разочарования из-за того, что Древние отклонили его предложение о помощи так быстро и решительно. Неужели они на самом деле были настолько ограничены, что не могли — нет, не захотели — воспользоваться его помощью? Или они подумали, что его слова были пустыми, и у него не было необходимых возможностей? Его ощущение неудачи никуда не пропадало, и когда первая семидневка плавно перешла в следующую, несмотря на то, что его дни были заполнены нужными делами и работой, и его окружала дружная компания холдеров, Пьемур так и не избавился от своего уныния.

Поздно вечером группа взволнованных детей холда прибежала в комплекс: они нашли кладку брошенных яиц огненной ящерицы. Мерия попросила Пьемура помочь ей и детям перенести яйца и обеспечить их сохранность, пока не будут определены их будущие хозяева. Яйца файров редко находят на севере, и их обычно используют для обмена на товары или будущие услуги.

— Похоже, ты был сильно занят, Пьемур? — спросила Мерия, когда яйца поместили в безопасное место в главном Холде, чтобы случайно не причинить им вреда. — Я почти не видела тебя последние дни.

— Да, меня мотало по всему Холду, но теперь, думаю, мне стоит снова заняться своими картами, — даже для собственного слуха Пьемура это прозвучало не очень оптимистично.

— Ты сделал всё, что мог, ты же знаешь.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Пьемур.

— Ты больше ничего не мог сделать или сказать этим всадникам, чтобы они изменили свое мнение. Б'най рассказал мне о предложении, которое ты им сделал. Я думаю, что некоторые старые всадники просто слишком обижены и слишком озлоблены, чтобы поверить в возможность обнадеживающего будущего. Мне очень жаль, что они не приняли твоё предложение, Пьемур. Я думаю, ты смог бы прекрасно защитить их интересы.

Пьемур поморщился и кивнул дважды.

— Но я хочу, чтобы ты знал, что всадники всё же прислушались к тому, что ты сказал насчет моей помощи. Сначала примерно пятидесят всадников попросили у Б'ная корень джанго, который я и отправила им из Набола. Они полностью, избавились от этого мучительного кашля раз и навсегда. И когда остальные всадники увидели, насколько лучше их товарищам стало от джанго, они тоже попросили немного для себя. Я думаю, это драконы натолкнули их на такую мысль. Если бы ты не догадался, что туянг сейчас называют джанго, возможно, понадобилось бы намного больше времени, чтобы Вейр снова стал сильным и здоровым. Видишь, твои действия принесли кое-какие результаты. Надеюсь, это поможет тебе почувствовать себя немного лучше.

— Мне очень приятно, что драконам и их всадникам лучше, Мерия. Это хорошая новость, — ответил Пьемур, не сумев скрыть разочарование в своём голосе. Мерия посмотрела в лицо Пьемуру, на мгновение заглянув в его глаза, затем кивнула и прижала к себе Пьемура обеими руками. Он понял, что ласковая женщина Древних изо всех сил старается утешить его, и слабо улыбнулся ей в ответ.

На следующее утро Пьемур отправился вместе с Дуралеем и Фарли наносить на карту земли Южного Континента. Они рано выехали из Холда и, пробираясь сквозь густые тропические заросли, вдруг услышали приглушенный крик где-то вверху и позади себя. Пьемур остановил Дуралея и повернулся на звук. Снова послышался женский голос. О, похоже, еще и свист и шум крыльев дракона? Точно, в следующий момент он услышал голос Мерии, зовущий его по имени.

— Пьемур! Пьемур, где ты?

Он быстро подпрыгнул, встав на спину Дуралею, а Фарли взлетела высоко над его головой. Он замахал руками над головой, не уверенный, что его заметят.

— Я здесь! — крикнул он, и услышал в ответ короткий трубный рёв дракона.

— Он здесь, Б'най! Садимся, — услышал Пьемур голос Мерии.

Раздался громкий треск в нескольких длинах дракона позади него, и Пьемур стал ждать, гадая, зачем он понадобился Мерии и Б'наю. Он чувствовал, как вокруг него завихрялся воздух, и догадался, что Севент' тормозит крыльями, пытаясь сесть.

Мерия снова позвала его, и Пьемур ответил, спускаясь со спины Дуралея, чтобы указать свое место расположения. Спустя мгновение, к Пьемуру примчалась крошечная женщина Древних, которая притащила за собой кусочек виноградной лозы, зацепившейся за её руку, и длинную ветвь папоротника, застрявшую в волосах.

— Ну, наконец-то! Мы ищем тебя всё утро. Быстрее, Пьемур! Иди к Севент'у, Б'най тебе всё объяснит. Я послежу за Дуралеем. Иди! Быстро! — и она улыбнулась ему, подтолкнув к ожидающему дракону и его всаднику.

— Что случилось, Б'най? — крикнул Пьемур, подбежав к коричневому дракону. — В чем дело?

— Не могу тебе сказать, Пьемур. Ты сам должен увидеть это, — ответил Б'най, на его лице появилась улыбка, и он протянул руку, чтобы помочь Пемуру подняться на Севент'а. Коричневый дракон нетерпеливо переступал с ноги на ногу, спеша снова уйти в небо.

— Но что это — почему ты не можешь сказать мне, Б'най?

— Пока не могу, Пьемур, — сказал Б'най, одной рукой затаскивая юношу на спину дракона.

Ошеломленный, Пьемур ухватился за пояс Б'ная, а Севент' развернулся и побежал обратно через лес, который он примял во время спуска. Дракон быстро прыгнул в воздух и сделал своими крыльями полдюжины мощных ударов, прежде чем ушёл в Промежуток.

Казалось, они были в этой темной, холодной пустоте всего один удар сердца, и тут же вернулись в теплый тропический воздух Южного Континента. Севент' забил крыльями и приземлился посередине заброшенного главного комплекса Южного Вейра.

Наклонившись вперед, Пьемур схватил всадника за плечо, чтобы спросить, зачем они пришли сюда, но Б'най поднял вверх руку в перчатке.

— Подожди, — сказал Бнай, сложив руки перед собой на шейный гребень Севент'а.

Пьемур был сбит с толку. Что, во имя Первого Яйца, происходит? Может, это какая-то жестокая игра, в которую играли Б'най и Мерия, приведя его в этот заброшенный Вейр, — явное свидетельство его недавней неудачи? Его растерянность сменилась растущим чувством гнева. Он попытался успокоиться, напомнив себе, что не видел от Мерии и Б'ная ничего, кроме добра и дружелюбия, но его гнев — или это был стыд? — боролся с разумом.

Внезапно он почувствовал изменение давления воздуха над головой, знакомое, но гораздо более сильное и мощное, чем обычно. Он посмотрел вверх. Сначала небо над ним, ярко-синее и безоблачное, было пустым, затем, в одно мгновение сотни драконов и их всадников заполнили пространство, ненадолго зависая перед тем, как начать снижение.

Севент' остался там, где и был, застыв неподвижно и приветственно трубя, не обращая внимания, что деревья и всю растительность вокруг них пригнуло к земле огромной тягой, порожденной множеством сверкающих, переливающихся крыльев драконов — золотых, бронзовых, коричневых, синих и зеленых.

— Они хотели, чтобы ты знал, арфист, всадники хотели, чтобы ты снова увидел их здесь! — крикнул Б'най, перекрыв шум приземляющихся драконов. Пьемур смотрел на него, не понимая, что тот говорит и что всё это значит.

— То, что ты сказал, убедило их! Они передумали и решили вернуться. В это Прохождение, в это время! — Б'най рупором сложил руки у рта, чтобы Пьемур услышал его следующие слова. — Именно драконы заставили своих всадников понять смысл. Это они сказали своим всадникам послушаться тебя, Пьемур!

Пьемур недоверчиво посмотрел на Б'ная. Драконы — дюжина, или даже больше — трубили, выражая свое удовольствие, пока до Пьемура доходил смысл того, что только что сказал всадник Древних.

Удивлённый, восторженный и ошеломлённый, Пьемур вскочил на спину Севент'а и, широко разведя руки в стороны, с облегчением вздохнул. И когда еще один дракон протрубил победный клич, Пьемур откинул назад голову, и на его лице появилась широкая улыбка, которой он приветствовал всадников, вернувшихся домой.