Три дня напролет не унимался юго-восточный ветер — как будто морская стихия вместе с людьми оплакивала кончину старика арфиста, и все три дня погребальная ладья не могла выйти из Корабельной пещеры.

Из-за разыгравшейся непогоды у морского правителя Януса образовалось полно свободного времени для размышлений. Он успел переговорить с каждым из своих подданных мужского пола, кто хоть что-то смыслил в музыке, и каждый дал ему один и тот же ответ: нет, никто не сумеет достойно почтить старого арфиста погребальной песней — никто, кроме Менолли.

И каждый раз Янус только недовольно ворчал в ответ. Больше всего его бесило то, что он никому не может высказать свое негодование и бессилие.

Будто сговорились — Менолли да Менолли. А кто она такая? Девчонка, да к тому же слишком длинная и тощая для своего возраста. Он не мог и не желал согласиться с очевидным: во всем Полукруглом морском холде она — единственная, кто умеет играть на любом инструменте не хуже самого старого арфиста. Голос у нее чистый и верный, а пальцы одинаково ловко управляются со струнами, палочками и клапанами, и к тому же она одна знает погребальную песню. Янус мог побиться об заклад: несносная девчонка разучивает эту песню с тех самых пор, как смертельная болезнь приковала Петирона к постели.

— Никуда не денешься, Янус, — сказала правителю его супруга Мави в тот вечер, когда шторм стал понемногу стихать, — придется позволить ей отдать старику последние почести. Ведь что главное — чтобы Петирона отпели как положено. А уж кто отпевал, это всем докладывать не обязательно.

— И ведь старик знал, что умирает! Ну что ему стоило научить кого-нибудь из парней…

— Можно подумать, ты согласился бы во время путины уступить ему хоть единую пару рук, — резковато заметила Мави.

— Но ведь был молодой Транилти…

— Которого ты отослал на воспитание в морской холд Исты.

— Или этот парнишка, сын Форолта…

— У него голос ломается. Полно, Янус, хочешь — не хочешь, а это должна сделать Менолли.

Негодующе ворча, Янус забрался под спальные меха.

— Ведь все остальные сказали тебе то же самое, или я ошибаюсь? Что толку зря артачиться?

Янус молча укладывался, внутренне смирившись с неизбежным.

— Завтра жди хорошего улова, — зевая, сказала ему жена. Она предпочитала, чтобы он рыбачил, а не слонялся по холду с надутым видом, томясь от вынужденного безделья. Мави знала: он лучший морской правитель, каких знавал Полукруглый за все Обороты своего существования. При Янусе холд процветал — пещеры-кладовые ломились от товаров для обмена, вот уже несколько Оборотов, как не потеряно ни единого судна, ни единого рыбака — а все Янус, его опыт и чутье. Но тот же самый Янус, который на вздымающейся палубе корабля даже в самый сильный шторм чувствовал себя как дома, на суше, столкнувшись с непредвиденными обстоятельствами, часто попадал впросак. От Мави не могло укрыться: Янус недолюбливает младшую дочь, да и сама она считала девчонку несносной. Правда, работы Менолли не боится, и пальцы у нее ловкие, даже чересчур, когда дело доходит до игры на музыкальных инструментах. «Зря, пожалуй, я позволяла ей вертеться вокруг старого арфиста после того, как она затвердила все обязательные учебные песни, — размышляла Мави. — Зато одной заботой меньше: ведь как-никак девчонка ухаживала за Петироном, да и сам он просил об этом. А кто может отказать арфисту? — Ладно, решила Мави, отбросив мысли о прошлом, — скоро у нас будет новый арфист, и Менолли наконец займется делами, подобающими девице ее возраста».

На следующее утро ничто даже не напоминало о недавнем шторме. Небо сияло голубизной, море успокоилось. Погребальная ладья застыла у причала в Корабельной пещере. Тело Петирона, завернутое в ткань синего цвета, цвета Цеха арфистов, лежало на наклонной доске. Весь рыболовный флот Полукруглого и большинство лодок холдеров вышли вслед за весельной ладьей в открытое море и взяли курс на Нератскую впадину. Менолли, сидя на носу ладьи, затянула погребальную песнь. Ее сильный чистый голос, летя над волнами, доносился до судов Полукруглого. Гребцы, налегая на весла, подхватили припев. Прозвучал последний аккорд — и Петирон обрел вечный покой в бездонной пучине. Поникнув головой, Менолли выпустила из рук барабан и палочки, и их унесла набежавшая волна. Разве сможет она прикоснуться к ним снова — ведь они сыграли Петирону прощальную песню… С тех пор, как умер старый арфист, Менолли сдерживала слезы — она знала, что погребальную песню придется петь ей, а разве можно петь, если горло сжимают рыдания? Теперь слезы текли по ее щекам, смешиваясь с морской пеной, и ее всхлипам вторили негромкие команды рулевого.

Петирон был для нее всем — другом, союзником, наставником. И сегодня она пела от всего сердца, как он ее учил. «Петь надо сердцем и нутром», — любил повторять он. Может быть, Петирон слышал ее песню оттуда, куда он ушел?

Девочка подняла взгляд на прибрежные скалы, на белую полосу песка, зажатую между двумя полукружиями бухты. За последние три дня небо выплакало все свои слезы. В воздухе похолодало. Свежий ветер пробирал даже сквозь плотную кожаную куртку. Менолли поежилась. Там, внизу, где сидят гребцы, наверное, теплее. Но девочка не тронулась с места. Она ощущала ответственность, налагаемую ее почетной ролью, — ей пристало оставаться на месте, пока погребальная ладья не коснется каменного причала Корабельной пещеры.

Отныне Полукруглый холд станет для нее еще более чужим. Петирон так старался дожить до тех пор, пока ему пришлют замену. Старый арфист не раз говорил Менолли, что не дотянет до весны. Он отправил мастеру Робинтону письмо, в котором просил срочно прислать нового арфиста. И еще он сказал Менолли, что послал Главному арфисту две ее песни.

— Разве женщины бывают арфистками? — спросила она тогда Петирона, вне себя от робости и изумления.

— Абсолютный слух встречается у одного из тысячи, — как всегда уклончиво отвечал старик. И только один из десяти тысяч способен сочинить пристойную мелодию с осмысленными словами. Будь ты парнем, все было бы совсем просто.

— Но ведь я — девочка, и с этим ничего не поделаешь.

— Из тебя вышел бы отличный крепкий парень, — не слушая ее, продолжал Петирон.

— Что плохого в том, что из меня выйдет отличная крепкая девушка? — полунасмешливо, полусердито осведомилась Менолли.

— Ничего. Разумеется, ничего, — улыбнулся Петирон, похлопывая ее по руке. Менолли кормила старика обедом — его пальцы так чудовищно распухли, что он не мог удержать даже самую легкую деревянную ложку. — Главный арфист — справедливый человек, с этим не сможет поспорить никто на Перне. Он меня послушает. Он знает свои обязанности, а я, в конце концов, — один из старейшин Цеха и стал им еще раньше него. Все, чего я от него хочу — прослушать тебя.

— Так вы правда послали ему те песни, которые велели мне записать на вощеной дощечке?

— Конечно, правда. Поверь, детка, я сделал для тебя все, что мог. Старый арфист вложил в эти слова столько чувства, что у Менолли не оставалось никаких сомнений — он выполнит свое обещание. Бедный милый Петирон… В последнее время память стала ему отказывать, он так же плохо помнил вчерашние события, как и дела давно минувшие.

«А теперь он ушел в вечность, — сказала себе Менолли, ощущая как покалывает мороз мокрые от слез щеки. — И я никогда-никогда его не забуду».

На лицо ее упала тень от распростертых отрогов Полукруглого. Ладья входила в родную гавань. Девочка подняла голову. Высоко в небе она заметила крошечный силуэт летящего дракона. Какая красота! И как это в Бендене узнали? Хотя навряд ли. Скорее всего, дракон несет свою обычную стражу. Теперь, когда Нити стали падать в самое неожиданное время, драконы часто появлялись над Полукруглым, который лежал в стороне от оживленных путей, за непроходимыми болотами, окружавшими Нератский залив. И все равно здорово, что именно сейчас дракон парит над Полукруглым холдом; Менолли восприняла его появление как последнюю дань покойному арфисту.

Гребцы подняли из воды тяжелые весла, и ладья плавно скользнула к своей стоянке, что находилась в дальнем конце пещеры. Форт и Тиллек могут сколько угодно кичиться тем, что они — старейшие морские холды, все равно только в Полукруглом есть Корабельная пещера, способная вместить всю рыболовную флотилию, укрыть ее от непогоды и Нитей.

Здесь свободно встают три десятка лодок, да еще остается место для сетей, ловушек и переметов. Поодаль на специальных подставках развешивают для просушки паруса. Есть и выступ на мелководье, где днища чинят и очищают от водорослей и ракушек. Дальний конец необъятной пещеры опоясывает широкий каменный уступ — там корабельщики холда строят новые суда, когда накопится достаточно материала. Позади, в небольшой смежной пещерке хранят бесценную древесину — сушат на высоких полках, гнут по шаблонам набор.

Погребальная ладья мягко коснулась причала.

— Прошу, Менолли! — протянул ей руку загребной. Менолли смутилась: девочкам ее возраста никто не оказывал подобной учтивости — и уже собралась было спрыгнуть на берег, но увидела в глазах моряка уважение, адресованное лично ей. И рука, на которую она оперлась, ободряюще сжала ее ладонь. То был знак благодарности за исполненную погребальную песнь. Остальные гребцы выстроились вдоль борта, ожидая, пока она сойдет. И хотя девочку душили слезы, она гордо распрямила плечи и с достоинством ступила на каменный причал. Повернувшись, чтобы выйти из пещеры на берег, она увидела, что остальные лодки уже прибыли и быстро высаживают примолкших пассажиров. Отцовская лодка, самая большая во всем Полукруглом, тоже стояла у своего причала. Перекрывая скрип дерева и гул голосов, над водой разносился зычный бас Януса.

— Пошевеливайтесь, ребята! Поднимается попутный ветер, да и рыба после трехдневного шторма должна здорово клевать!

Мимо девочки с топотом пробегали гребцы, спеша к своим лодкам. «До чего же несправедливо, — подумалось Менолли, — Петирон так долго служил холду верой и правдой, и вот уже все о нем и думать забыли…» Но жизнь идет своим чередом. Нужно успеть наловить побольше рыбы, чтобы долгие зимние месяцы не сидеть впроголодь. И когда в холодное время выдаются ясные деньки, неразумно тратить время попусту.

Менолли ускорила шаг. Ей еще предстояло обойти всю Корабельную пещеру, а она уже продрогла до костей. К тому же девочке хотелось попасть в холд раньше матери, чтобы та не обнаружила пропажи барабана. Мави так же не терпела расточительности, как Янус безделья.

Да, печальное событие собрало нынче обитателей Полукруглого.

Женщины, дети и слишком старые для рыболовного промысла мужчины неспешным шагом, как приличествовало случаю, потянулись к выходу из пещеры. Разбившись на небольшие кучки, они направлялись к своим жилищам, располагавшимся в южном полукружии береговых скал.

Менолли увидела, как Мави распределяет детей по рабочим командам. Теперь, когда в холде нет арфиста и некому разучивать с ребятишками обязательные песни и баллады, лучше занять их работой, чтобы не болтались без дела. Пусть-ка уберут с берега мусор, оставшийся после шторма.

Может быть, небо все еще ясное, и всадник по-прежнему кружит над бухтой на своем коричневом драконе… Но ветер крепчал, и Менолли все сильнее дрожала от холода. Скорее бы оказаться на просторной кухне холда, ощутить тепло очага, в котором ярко пылает огонь, выпить кружку горячего кла! Ветер донес до нее голос старшей сестры Селлы:

— С какой это стати, Мави, она будет бездельничать, а я…

Менолли проворно спряталась за спинами взрослых, вовремя избежав зоркого взгляда матери. Уж Селла-то ни за что не упустит случая напомнить родителям, что Менолли больше не нужно ухаживать за старым арфистом. Перед девочкой ковыляла компания престарелых тетушек; одна из них оступилась и теперь жалобно призывала на помощь. Менолли бросилась к старушке и поддержала ее под локоть, выслушав в ответ шумные изъявления благодарности.

— Только ради Петирона притащилась я на море в такую холодину. Вечный ему покой! — продолжала тетушка, с неожиданной силой вцепившись в Менолли. — А ты, Менолли, добрая детка. Ведь ты — Менолли, верно? — Старушка подслеповато прищурилась. — А теперь отведи-ка меня к дядюшке, надо же ему рассказать, раз у бедняжки нет своих ног, чтобы самому все увидеть.

Так что пришлось Селле присматривать за ребятишками, пока Менолли грелась у очага. Наконец-то ей удалось унять дрожь… Потом тетушке пришло в голову, что дядюшке тоже не мешало бы выпить кла. Так что, когда Мави в поисках младшей дочери заглянула на кухню, Менолли хлопотала вокруг старика.

— Ладно, Менолли, раз уж ты здесь, присмотри за дядюшкой. А потом займись светильниками.

Менолли вместе с дядюшкой отведала горячего кла и оставила старика на кухне, где они с тетушкой, пригрелись, пустились вспоминать многочисленные похороны, на которых им довелось присутствовать. Девочке уже давно перепоручили надзор за светильниками — с тех самых пор, как она переросла старшую сестру. Процедура предусматривала беготню по разным уровням внешних и внутренних помещений огромного морского холда, но Менолли выработала кратчайший маршрут, так что ей удавалось выкроить немножко времени для себя, пока Мави не начинала ее разыскивать. Эти с трудом заработанные минуты девочка посвящала занятиям с арфистом. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Менолли очутилась перед дверью Петирона.

Удивительно другое — из-за полуоткрытой двери раздавались голоса. Вне себя от возмущения, девочка едва не влетела в комнату, собираясь потребовать объяснений. Но вовремя остановилась, узнав голос матери.

— По-моему, до приезда нового арфиста можно оставить все как есть. Менолли метнулась в тень. Новый арфист?

— Хотела бы я знать, Мави, кто пока будет заниматься с детьми? — это голос Сорил, жены первого холдера; она всегда обращается к Мави, супруге морского правителя, когда нужно донести до нее мнение женщин холда. — Сегодня утром Менолли отлично справилась. Ты должна разрешить ей, Мави.

— На днях Янус отправит лодку с гонцом.

— На днях!.. Я вовсе не виню правителя, Мави. Каждому понятно — сейчас дорога каждая пара рук. Но это значит, что гонец доберется до Айгена не раньше, чем дней через пять. Хорошо, если всадник согласится захватить письмо из Айгена в Форт — все мы знаем, что Древние, обитающие в Вейре Айген, не больно-то любезны. Так что скорее всего придется арфистам передавать весть по барабанной связи — а это еще дня два, а то и три. Когда новость дойдет до Цеха арфистов, нужно, чтобы Мастер Робинтон подобрал нужного человека и послал его к нам. Путь оттуда неблизкий — сначала по суше, потом по морю. Нынче, когда Нити валятся с неба, когда им вздумается, в пути того и гляди может случиться задержка. Вот и получается — раньше весны нового арфиста нечего и ждать. И что же — детям месяцами оставаться без учителя? Слова Сорил сопровождались шарканьем веника, из комнаты доносились звуки уборки, зашуршал травяной тюфяк. Вот еще два голоса забубнили что-то в поддержку Сорил — до Менолли долетали обрывки фраз.

— Петирон хорошо учил…

— Ее он тоже хорошо выучил, — вставила Сорил.

— Музыка — мужское ремесло…

— Так-то оно так, да только есть ли у морского правителя хоть один свободный мужчина? — В голосе Сорил прозвучал вызов: все знали каким будет ответ. — И вообще, сказать по правде, лично я считаю, что девочка знает баллады куда лучше, чем знал их под конец сам старик. Ты же помнишь, Мави, в последнее время мысли его блуждали где-то далеко. — Янус сделает все, что положено, — непреклонным тоном произнесла Мави, показывая, что разговор закончен.

Менолли услышала приближающиеся шаги и бросилась прочь. Нырнув за ближайший угол, она поскорее спустилась на нижний уровень.

От одной мысли о том, что кто-то другой, пусть даже новый арфист, займет комнату Петирона, сердце у девочки болезненно сжималось. Наверное, остальным тоже жаль, что у них больше нет арфиста. Обычно такого не случалось — каждый холд мог похвастаться одним, а то и двумя одаренными музыкантами, и каждый холд считал за честь лелеять свои таланты. Да и сами арфисты предпочитали иметь на подхвате нескольких помощников, которые могли бы разделить с ними нелегкую обязанность — развлекать обитателей холда длинными зимними вечерами. А главное — всегда найдется замена на случай такой оказии, которая приключилась в Полукруглом. Правда, тут и случай особый. Рыбацкий промысел — занятие не для белоручек. Тяжелая работа, студеная вода, морская соль да рыбий жир дубят кожу и уродуют пальцы. Нередко рыбаки уходят в море на несколько дней. Пройдет Оборот — другой, глядишь — сети, ловушки и паруса сделали свое дело: если кто и умел управляться с инструментами, то за это время утратил всю сноровку и теперь сумеет сыграть разве что самую незатейливую мелодию. А для учебных баллад арфисту нужны быстрые ловкие пальцы и постоянная практика.

У Януса была еще одна причина выйти в море сразу после похорон старика-арфиста: он надеялся отыскать какой-нибудь выход. Спору нет — девчонка неплохо поет и играет, вот и нынче утром она не посрамила ни холд, ни арфиста. Пройдет немало времени, пока пришлют замену, а ребятня не должна отставать в разучивании обязательных баллад.

И все же Януса одолевали серьезные сомнения: мыслимое ли дело — доверить такое ответственное дело пигалице, которой не сравнялось и пятнадцати Оборотов! Да к тому же эта ее дурацкая страсть к сочинительству. Иногда, конечно, неплохо ради разнообразия послушать, как она мурлычет свои песенки, но одно дело раньше, когда старик Петирон был жив и мог держать ее в узде. А теперь — кто теперь сможет поручиться, что ей не взбредет в голову вставить в учебные баллады свою отсебятину? Откуда малышам знать, что ее безделицы не годятся для учебы? И вот беда — мелодии, которые она сочиняет, до того прилипчивые, что порой волей-неволей начинаешь их напевать или насвистывать…

Лодки, нагруженные богатым уловом, уже повернули к дому, а Янус так ничего и не придумал. Правителя слабо утешало то, что никто в холде не станет ему перечить. Если бы еще Менолли оскандалилась сегодня утром… так ведь нет, ничего подобного. Как морской правитель Полукруглого он обязан воспитывать ребятишек холда, как то предписывают перинитские традиции: они должны знать свои обязанности и уметь их исполнять. Янус был уверен, что ему сильно повезло — его холд подчиняется Вейру Бенден, его Предводители — Ф'лар, всадник бронзового Мнемента, и Лесса, Госпожа Рамоты. Так что он считал себя вдвойне обязанным строго блюсти традиции: ребятишки должны во что бы то ни стало, выучить все, что требуется, пусть даже учителем будет девчонка! Вечером, когда весь дневной улов был засолен, он велел Мави привести дочь в маленькую комнатку, находившуюся в главном здании, — там он занимался делами холда, там же хранились Летописи. Инструменты покойного арфиста лежали на полке — Мави убрала их туда для сохранности.

Смирившись с неизбежным, Янус вручил девочке гитару Петирона. Она приняла инструмент с благоговейным трепетом, как и положено, и это убедило Януса, что дочь сознает возложенную на нее ответственность.

— Завтра тебя освободят от обычных утренних обязанностей, чтобы ты занялась с детьми, — проговорил он. — Только знай, я не потерплю никакой дурацкой отсебятины.

— Но ведь раньше, когда Петирон был жив, я пела свои песни, и ты мне не запрещал…

Окинув взглядом долговязую фигуру дочери, Янус недовольно нахмурился.

— Тогда Перрон был жив, а теперь он умер, и ты будешь делать то, что скажу я.

Из-за плеча отца выглянуло строгое лицо матери. Менолли увидела, что Мави укоризненно качает головой, и удержала готовые сорваться с языка возражения.

— Так заруби себе на носу, что я сказал! — он забарабанил пальцами по толстому ремню. — Никакой отсебятины!

— Слушаюсь, Янус.

— Значит, прямо завтра и начнешь. Если, конечно, не случится Падения — тогда все будут наживлять переметы.

Отпустив женщин, Янус принялся сочинять послание Главному арфисту. Как только можно будет освободить хоть одну лодку, он снарядит ее в холд Айген. Давненько в Полукруглом не слыхали, что творится на белом свете. Заодно надо будет отправить копченой рыбешки — не гонять же лодку порожняком.

Выйдя из комнаты, Мави цепко ухватила дочь за плечо.

— Только не вздумай ослушаться, девочка моя!

— Но мама, кому мешают мои песни? Ты же знаешь, сам Петирон сказал…

— Не забывай, что старик умер. И с его смертью все для тебя изменилось. А пока ты занимаешь его место, смотри, не вздумай дурить! Слышала, отец сказал: никакой отсебятины! А теперь — марш в постель. И не забудь закрыть светильники — нечего им гореть впустую.