Большую часть первых месяцев 1988 года мы провели дома, вплоть до съёмок клипа на “Sweet Child o’ Mine” в начале апреля. Ещё мы провели запись акустических версий треков, которые пригодились бы для би-сайдов или типа того.

Среди тех треков была “Patience” и песня, текст для которой принёс Эксл - “One in a Million.” Когда он впервые показал её нам, меня покоробили некоторые слова – особенно нигеры. Я вовсе не думал, что Эксл имеет расистские взгляды – на этот счёт никогда не было вопросов. Мне думается, что Эксл просто описал от третьего лица, во что превратилась Америка рэйгановской эры: нация поносителей, земля страха. Просто он использовал слово, которое не сорвалось бы с моих губ. Среди моих самых ранних воспоминаний детства была память о дне, когда моя мама забрала меня из детского садика по-раньше, чтобы присоединиться к мирному маршу поддержки после того, как был застрелен Мартин Лютер Кинг. Но Эксл стоял на своём, а никто из лейбла не видел в этом проблему.

Несколькими месяцами ранее, Эксл также предложил замечательную идею для “Patience”, которая появилась словно из ниоткуда, но мгновенно стала историей и мелодией для песни. Насвистывание в начале тоже было дерзким и необычным шагом со стороны Эксла, а песня просто не была бы такой же без этого момента. “Patience” быстро стала одной из любимых песнен GNR для живого исполнения.

Когда мы тусовались в Лос-Анджелесе, то есть по сути каждую ночь, люди в рок-клубах узнавали нас, но жизнь по-прежнему мало отличалась от той, что мы вели последние 5 лет. У нас были наши бары, наши клубы, наши друзья, мы всегда были вместе, и мы не были публичными людьми, кроме тех моментов, когда нам хотелось ими быть – чтобы угостить всех выпивкой за счёт заведения или запрыгнуть на сцену к друзьям из других групп. Мы понятия не имели, что подходило к концу то время, когда мы могли прогуляться по Лос-Анджелесу без того, чтобы чувствовать себя как в аквариуме, изолированными от всего мира и выставленными напоказ.

Однажды вечером мы со Слэшем пошли в Rainbow, ресторан неподалёку от Roxy, что на Сансет, известное тусовочное место для рок-н-ролльщиков. Они предоставили нам кабинку. Это был уже новый уровень почтения. Кабинка! В Rainbow! В то время как мы начали надираться, толстый пьяный мужик подвалил к нашему столику. Не смотря на то, что он выглядел просто как перерослая сельская детина, в самом деле он был гитаристом довольно популярной в то время группы, гораздо более популярной, чем Guns. Он обратился к Слэшу:

«Нигеры не должны делать татуировки,» - сказал он.

Чего?! Это он что, шутит так?

Но он не смеялся.

Я встал.

«Что, блять, ты сказал моему другу?»

«Что слышал. Нигеры не должны делать татуировки»

Я вмазал этому парню. А потом вмазал ещё раз. И ещё. Он напомнил мне о задирах в Сиэтле, тупицах, которые забивали панков стаями, которые всех без разбора звали пидорами. Я не знаю, сколько именно раз ударил его, - мне начисто крышу снесло – но парень свалился. Позже я узнал, что сломал ему три ребра.

Мы всё-таки поехали на восточное побережье в конце Января, чтобы снова отыграть в Ритц – то самое шоу, что MTV засняло для теле-трансляции. За два вечера до этого мы решили устроить выступление-сюрприз в месте на Манхэттене под названием Limelight, которое прежде было церковью. К тому моменту, как мы добрались до святилища, все были настолько бухими, что в течении концерта один за одним уходили в отключку. Под конец остались только я и Эксл. Смешное получилось выступление, но я вынес из него урок. Я дал себе обещание, что никогда не буду напиваться так, что не смогу играть.

А дома в Лос-Аджелесе мы с Мэнди начали планировать пышную свадьбу в голливудском Рузвельт Отеле. Мой брат Мэт, игравший на тромбоне, изъявил желание собрать джаз-бэнд по случаю. К тому времени мы с Мэнди жили вместе уже 10 месяцев, хоть я и был постоянно в разъездах. Тем не менее, мы казались идеальной парой, и я думал, что она будет моей единственной всегда.

Мой брат Брюс позвонил весной, после того как MTV выпустило в эфир концерт в Ритц.

«Становится всё веселее» - сказал он – «Ваш альбом поднялся на 55-ую строчку хит-парада»

Дела у Appetite в то время действительно шли хорошо. Звукозаписывающая компания – это по сути дела банк: они занимают тебе денег, чтобы ты записался, а потом высчитывают из твоих продаж. Мы начали выплачивать свой долг и даже получать небольшие прибыли – но совсем чуть-чуть.

Мы самостоятельно устроили несколько выступлений на среднем западе, а потом нас подписали на тур с Iron Maiden, повторяющий маршрут, который мы уже проходили с the Cult по Канаде и Западному Побережью. Когда наш менеджер объявил нам о предстоявшем, он извинился.

«Да, да, ребята, я всё понимаю…» - сказал он.

В 80-х тур по Канаде для группы масштаба Iron Maiden – это как разминка: вы отлаживаете шоу, чтобы всё было готово для тура по США. Да, Торонто и Ванкувер – важные города, но большую часть времени ты проводишь в какой-то глуши, типа Монктона, Мус Джо или Рэд Дира. Более того, Iron Maiden – это ж металл. А в то время металлисты были ребятами с суровыми принципами. Если ты был странноватым и выступал на разогреве у Maiden, то они скандировали «пидоры» или «панки» - и «панки» в этом случае было оскорблением, которое означало, что ты не умеешь играть.

Справедливости ради, эти ребята были в чём-то правы – мы ведь не вписывались в музыкальный формат. Но мы хотели отличаться. В конце концов, у Стивена была только одна бас-бочка. И даже не смотря на то, что Эксл пел в верхнем регистре большую часть времени, его вокал не был оперным. Его вой был искренним, неподдельным криком безумства и мучения, а не вокальным упражнением. Совершенно очевидно, что когда он впервые произвёл этот звук, то он вышел у него из глубины души. И ещё – мы никогда не писали песен про эльфов, демонов и всё это дерьмо – разве что вы считаете Мистера Браунстоуна демоном.

Все пятеро из нас по-прежнему спали в одном тур-автобусе, и мы договорились о недельном жаловании в $125. Большая часть этих денег отсылалась обратно в Лос-Анджелес на оплату аренды, и на руках у меня оставалось $20 на карманные расходы. В некоторых аспектах это казалось шагом назад. Наградой за наш успех – за создание аудитории, за разжигание интереса в Лос-Аджелесе – были выступления перед кучками людей, которым насрать было на нас. И это ещё при хорошем раскладе! В иные вечера молчанка сменялась оскорблениями. Но не смотря на это и летевшие в нашу сторону время от времени пивные бутылки, нам было плевать. Бля, да ещё пол-года назад мы автостопом добирались на собственное выступление без оборудования даже. А сейчас мы на грёбаном тур-автобусе. Мы можем есть бесплатно со шведского стола за кулисами. Жизнь прекрасна.

В любом случае, мы знали, что всё это часть пути. Мы уже самостоятельно съездили в Англию и получили там хороший отклик. Мы завоевали Нью Йорк. Наша музыка начала завоёвывать популярность в некоторых уголках мира. Для нас была работа. Мы любили работу. Для нас работа вполне буквально была развлечением. То, что люди, кидавшие в нас стекло и оскорбления, не понимали, так это то, что для Guns n’ Roses всё это было весельем. Давай ещё!

В мае 1988 Я полетел на свою свадьбу из Канады. Перспектива длительного перелёта меня не радовала, никогда не радовала, но пора было уже сделать перерыв от всех попоек – особенно при возможности обнять девушку, которая должна была стать с того момента основой моего мира. Мне бы хотелось, чтобы группа побывала на моей свадьбе, но я понимал лучше, чем кто-либо, что группа прежде всего, и если кому-то и можно отсутствовать, то это мне в группе, а не группе в туре. Парень по имени Гэггис играл за меня на концерте, который мне пришлось пропустить – он выступал с the Cult, когда мы разогревали для них. Это был не последний раз, когда мы находили замену из числа постоянно менявшихся членов этой группы.

Через пару дней я вернулся, но тур с Iron Maiden быстро закончился для нас, когда у Эксла начались проблемы с горлом. Мы приехали назад в Лос-Анджелес, как раз в то время, когда вышло видео к Sweet Child o’ Mine. По мере того, как видео набирало популярность, всё больше людей стало узнавать нас на улицах.

Ким из группы the Fastbacks позвонил мне однажды из Нового Орлеана и сказал «Я только что слышал вас по радио!»

Мы набрали высококвалифицированный персонал для нашей следующей работы – совместного летнего тура по стране с Aerosmith. Впервые нанятые нами люди были чужаками по отношению к нашей банде – не друзьями или даже друзьями друзей, а самыми что не на есть профессионалами. Гитарный техник Слэша, Эдам Дэй, работал с Джорджем Линчем из Dokken. В конечном итоге он остался с нами на годы. МакБоб, который занимался моим басом и гитарой Иззи, проработал со мной двадцать лет. Его брат Том Мэйхью присоединился к нам, чтобы заниматься барабанной установкой и тоже задержался на годы. Мы сплотились практически моментально.

Когда-то вокалист Aerosmith Стив Тайлер и гитарист Джо Перри были такими крепкими торчками, что их прозвали Ядовитые Близнецы. Но вот незадолго до гастролей все ребята в их группе завязали. И хотя мы совсем не были заинтересованы в этом для себя, мы всё-таки не хотели, чтобы эти легенды рока, чью музыку мы любили, оступились, и поэтому весь тур мы изо всех сил старались спрятать от них своё бухло и наркотики.

Видео на “Sweet Child o’ Mine” уже крутили по MTV, когда в июле мы тронулись в путь, но первую пару концертов мы всё ещё получали прохладный приём толпы – вежливые аплодисменты. И тем не менее, вскоре эта песня стала феноменом, к нашему великому удивлению, если честно. Когда мы её свели, то даже не видели в ней потенциала для сингла.

Мы оказались в новой для себя ситуации: мы поклонялись группе, с которой были в туре, но зрители теперь приходили посмотреть именно на нас. Амфитеатры, в которых мы играли, были заполнены до отказа к тому моменту, как мы выходили на сцену для того, чтобы отыграть свой сет. Малоприятные аспекты статуса разогревающей группы, такие как стеснённое положение нашего оборудования на сцене и отношение к нам как к гражданам второго сорта, остались, но чувство того, что нас отлучили от наших фанатов, как только мы уехали из Лос-Анджнлнса, быстро испарилось. Внезапно, у нас появились верные поклонники по всей стране.

В начале августа 1988, мы сидели за сценой, когда пришли несколько человек из нашего лэйбла с тортом из местного продуктового магазина.

«Поздравляем,» - сказали они – «Вы на первом месте!»

Помню, как подумал: «О, вау, прикольно… торт»

А потом: «И что всё это значит?»

Всё было круто.

Всё было зашибись.

Я был в стельку.

Спустя некоторое время, вернувшись в автобус, я помню, как обдумывал всё произошедшее.

Серьёзно?!

Я догадывался, что кто-то сделал большие деньги на том, что наш сингл поднялся на первую строчку. Но это точно были не мы. Я был абсолютно уверен, что в Лос-Анджнлнсе сейчас вечеринка на лейбле. Лимузины перед входом в Геффен, чтобы развезти людей по праздничным ужинам. Кругом шампанское. Но был ли кто-нибудь из лэйбла рядом, когда умирали наши друзья? Послал ли кто-то из них цветы их родителям? Погодите минуточку, это входит в чьи-то обязанность в Геффен? В конце концов, это просто бизнес. Может, мне и не стоило ожидать другого.

Я не знал, что и думать. Глупым я был засранцем.

Наш альбом добрался до вершины чарта ровно через год после своего выхода. Брат позже сказал мне, что это было очень необычно – альбомы обычно достигают своих пиковых позиций за несколько недель после релиза. Как бы там ни было, я не праздновал успех Appetite. Наверное, я до сих пор его не отпраздновал.

Многие думают, что с тех пор всё пошло по восходящей траектории. Для меня же всё было наоборот. Спустя неделю после церемонии с тортом, мы снова полетели в Англию, чтобы отыграть на фестивале Monsters of Rock в замке Доннингтон. Мы привыкли слышать, про то, как другие группы играют на таких мероприятиях – состоявшиеся группы, знаменитости, а не оборванцы, всего лишь год-другой как вырвавшиеся из трущобных складов и лечащие свои венерические заболевания ёбаным кормом для рыбок.

8 августа 1988 года, глядя на море лиц в толпе, я понял, что никогда не видел такую массу людей, не говоря уже о том, чтобы выступать перед ней. Этому фестивалю было уже несколько лет, но такая посещаемость была впервые - 107,000 человек. Штормило, и газон – внутренняя часть гоночных треков – превратилась в месево. У системы оповещения были технические проблемы, а гигантский экран вообще сдуло.

Мы были где-то в конце списка выступающих и играли в первой половине дня. Когда мы начали играть, десятки тысяч людей рванули вперёд.

Дерьмо всемогущее, а люди-то реально хотят нас поcлушать. Это хреново сумасшествие.

Когда фанаты начали стекаться к сцене, я видел, как люди толкали друг-друга и поскальзывались.

«Отойдите!» - кричал Эксл толпе.

Служба безопасности остановила шоу на третьей песне, чтобы выловить из грязи несколько человек. Они были одновременно заняты экраном, который свалился под силой ветра на людей. А те отказывались вылезать из-под него – видео то всё ещё показывали.

Получив разрешение от охраны, мы продолжили играть.

Когда мы начали исполнять “Paradise City”, толпа снова рванула вперёд. Безумное месево из тел, поющих, орущих, кивающих.

Вдруг я увидел, как одни ребята стали наваливаться на других, плашмя в грязи. Похоже было, что кто-то может пострадать.

Мне спрыгнуть и попытаться что-то сделать?

Я был слишком напуган.

Мы снова прекратили играть.

«Блять, не поубивайте там друг-друга!» - сказал Эксл толпе.

Перерыв длился около 20 минут. Охрана вытащила из грязи десятки людей. А потом нам вновь позволили играть и закончить наш сет. И только позже мы услышали новости: два фаната погибли, задохнувшись, утопленные в грязи другими зрителями.

О, чёрт, нет, нет, нет…

Те два фаната, Алан Дик и Лэндон Сиггерс, просто пришли на рок-концерт. Они просто хотели увидеть нас, хотели подпевать нашим песням. А теперь они умерли. Всё о чём я мог думать – это моменты их предсмертной агонии, тот ужас, который им пришлось пережить, когда они пытались дышать в глубокой грязи, а другие зрители просто навалились на них. О Господи, нет. Лучше бы мы никогда не выступали на этом шоу! Я хотел извиниться перед их родителями.

Трагедия заставила меня задуматься о невидимой силе толпы и о том, как всё может измениться в мгновение ока – тот несчастный случай произошёл мгновенно.

Поклонение всегда имеет тёмную сторону. Никогда не забывай об этом. Никогда.

Должно быть хорошо всем – и ОСОБЕННО тем, кто приходит, чтобы поддержать нас.

Никаких больше невинных жертв. Никакой крови на твоих руках.

На следующий день мы вернулись в Штаты с тяжёлыми сердцами, чтобы закончить тур с Aerosmith.

Геффен официально выпустили “Sweet Child” как сингл для США в день, когда мы улетали в Англию для Доннингтона. Тремя неделями позже, к завершению тура Aerosmith в середине сентября, песня достигла первой строчки в чарте синглов.

Последнее шоу того тура было в Pacific Amphitheatre, что в Орандж Каунти, Зрители там размещались на газоне и поэтому влезть могло до 20 000 человек. Все билеты были проданы. Казалось, что большая часть народа пришла, чтобы поздравить нас с возвращением домой после года завоеваний, когда мы стали чем-то типа местных героев, но практически не выступали дома в Лос-Анджелесе.

Незадолго до того завершающего концерта, члены Aerosmith подарили каждому из нас по набору чемоданов от Halliburton в знак благодарности. Мне кажется, они испытывали к нам жалость – несмотря на успех Appetite и “Sweet Child”, мы по-прежнему держали все наши пожитки в брезентовых вещевых мешках, залатанных скотчем – по-прежнему всего лишь хулиганы из трущоб.

Побочным эффектом того, что в течение тура мы прятали свой алкоголь и наркотики стало то, что было меньше безумств даже за закрытыми дверями. Но на это последнее шоу пришли все кого мы знали, чтобы поздравить нас с успехом и покутить в честь победы уличного рока. Половина Лос-Анджелеса вдруг захотели дружить с нами, многие принесли наркотики, чтобы прогнуться перед нами. После того, как мы отыграли и вернулись за кулисы, чтобы начать вечеринку, мне вручили восьмую часть унции (3,5 грамма) кокаина. Я по-прежнему не баловался кокаином, и учитывая моё паническое расстройство, всё, что давало эффект «подъёма» меня пугало. Но чёрт с ним, у меня про запас был Валиум и водка, чтобы справиться с любыми последствиями. Мы же были на первом месте. Мы были дома.

Окей, подумал я после того как накатил ещё парочку, я занюхаю кокаина.

Чуть позже меня пригласили на сцену, чтобы сыграть с Aerosmith финальную песню тура. Я так и застыл. Они хотели, чтобы я играл “Mama Kin”, песню которую Guns перепели на Live! Like a Suicide, песню, которую я любил всю свою жизнь.

Блять, а меня так штырит с кокса…

Так, быстро: выпей большущий стакан водки и съешь таблетку.

Когда я вышел на сцену с Aerosmith, я впервые испытал на себе отравляющую смесь успокаивающих и веселящих препаратов. Бесчисленное множество раз я ещё приму эту смесь в будущем. Не знал я, что это станет моим секретным зельем, моей панацеей на последующие шесть лет. Я принимал это, когда мне было грустно. Принимал, когда было весело. Принимал до тех пор, пока у меня чуть не отказал мозг, когда я потерял всякую надежду и был оставлен умирать.

Оглядываясь назад, я думаю о той ночи, как о моменте, когда началось моё превращение из парня, у которого был и дух и душа, который смотрел на стакан, как на половину полный, в чёрную тень того, кем я когда-то был.