– Тебе приятно? – Леди Гальяна положила ступню Алекса к себе на колени, подтянув ее ближе к темному треугольнику меж своих бедер. – Достаточно ли масло теплое?

– О-о-х, да, – Алекс откинул голову на покрытый тканью край бочки для купания и наградил ее медленной улыбкой. Каждый дюйм его тела покалывало от удовольствия. – Мне очень приятно.

– Правда? – белокурая красотка поймала его взгляд и выгнула бровь. – Я еще даже не начала ублажать тебя, – замурлыкала она, втирая ароматное масло в пальцы его ноги.

Она удерживала взгляд Алекса, мягко потягивая его за каждый палец.

– Добрый сэр, если ты думаешь, что это удовольствие, дождись, пока я не помассирую… выше, – произнесла она, не нарушая ритма. Ее ласковые пальцы творили чувственную магию, о которой он и не мечтал.

Алекс сглотнул и его вселенная сжалась до деревянной купальной бочки, из которой поднимались завитки пара, и дразнящих движений норвежской красавицы.

Бран не преувеличил ее искусство.

Она оказалась настоящей валькирией. Ее чувственная власть взволновала его, каждое плавное скольжение пальцев по коже дарило ощущение, что по ступне порхают тысячи мягких, ласковых губ. Все одновременно.

Он поерзал в бадье, и его охватило предвкушение. Восхитительные ощущения понеслись от его ног прямо в чресла, делая твердым. Более всего воодушевляла отступавшая жажда обладания Марой. Не слишком быстро, но достаточно, чтобы дать ему надежду. И те крошечные уколы вины, которые вызвали слова Хардвика, больше не пронзали его столь глубоко.

Мерцающий свет факела золотил соблазнительные формы норвежки, и он с удовольствием наслаждался видом ее великолепных грудей, колышущихся в такт движениям.

– Милая, ты спрашивала, достаточно ли масло теплое, – заговорил он, поймав одну из ее рук и целуя ладонь. – Будь оно теплее, я бы растаял.

Она улыбнулась и, окунув руку в горячую воду, провела пальцами вниз по его груди.

– Тогда возможно мы должны переместиться в кровать? – предложила она, наблюдая за своими пальцами, спускающимися все ниже.

– Ты щедро одаренный мужчина, – пропела она, скользя ладонью по густым завиткам его паха. – Для меня будет особым удовольствием позаботиться о тебе.

– Скоро, девушка, скоро, – выдохнул Алекс. Упоминание слова «кровать» вызвало еще один болезненный укол вины.

Подавляя это чувство, он закрыл глаза и сосредоточился на движениях ее руки. Она поглаживала его, как Мара в ее сне, когда запустила руку под его плед и сжала ее вокруг его плоти.

Но, в отличие от призрачных пальцев Мары, пальцы леди Гальяны он мог чувствовать.

Чувствовать их и представлять, что они принадлежат Маре.

Вот уж чего ему совершенно точно не следовало делать.

Алекс нахмурился и подавил стон.

Он заслужил свое удовольствие. Особенно, учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как женщина прикасалась к нему столь интимно. Вполне естественно, что он едва сдерживается, чувствуя ласку теплой воды и волшебство опытных пальцев норвежки.

Глядя на потолочные балки, он прерывисто дышал, находясь ближе к краю, чем был в течение многих веков.

Потом ее пальцы опустились еще ниже, танцуя на сжавшихся мешочках, массируя и поглаживая их.

– Ты мечта каждой женщины! – выдохнула она, сжимая его налившийся член другой рукой и лаская его.

– Имей милосердие! – вскрикнул он и едва не выскочил из воды.

Будь проклята его душа за эту потребность. И будь проклята Мара Макдугалл, которая заставила его пылать такой бешеной страстью! И теперь из-за нее одна из девок Брана О’Барра довела его до того, что он едва не излил свое семя в воду, опозорив себя, как безбородый сквайр, впервые уловивший запах женщины.

И это она виновата, что он столь уязвим. Не разожги она его, несмотря на все предубеждения, соблазнителем сейчас был бы он. Неутомимый и виртуозный, он мог бы обладать норвежской красоткой и другими Брановыми девками. И те дрожали бы от страсти и извивались под ним, крича от удовольствия, пока он удовлетворял бы их одну за другой.

Может, даже двоих одновременно!

Однажды, еще до Изобэль, он даже справился с тремя.

А теперь мог думать только о ней. Отчего чуть не излился прежде, чем его до боли возбужденное древко успело приблизиться к медовому горшочку светловолосой шлюхи.

Сладость, которая внезапно вообще перестала его интересовать.

Даже отталкивала.

В самом деле, одна только мысль, обладать любой другой женщиной, кроме Мары, погасила его страсть, и его желание наглядно уменьшилось.

Такая видимая демонстрация смутила его еще больше, чем, если бы он утратил контроль и спустил свое семя слишком скоро.

Алекс рассердился. В голове запульсировала тупая боль.

– Господи помилуй, – выдавил он и, вспыхнув от унижения, вцепился руками в бортики купальни.

Не в силах встретиться взглядом с норвежкой, Алекс заскрипел зубами и закрыл глаза. Он знал, что она расстроится. В лучшем случае – растеряется, в худшем – окатит насмешкой и презрением.

И у нее будут все основания.

Он презирал себя. Неужели Мара держала его так крепко, что у него даже не получалось переспать с другой женщиной? Даже после столетий воздержания?

Униженный взгляд вниз, сквозь ресницы, дал ему ответ.

Точно, так и есть.

Никто не мог сотворить с ним подобного, кроме огненноволосой, янтарноглазой Мары Макдугалл.

И теперь он превратился в совершенно неистового безумца.

Обезумевшего от любви.

– Я не нравлюсь тебе? – начала допытываться норвежка, ее тон говорил, что она уже все поняла.

Алекс вздохнул.

– Это не ты, – открыв глаза, ответил он.

К его удивлению, она больше не казалась столь же красивой, как в зале. Возможно, причиной тому послужил свет факела, но ее белокурая коса вдруг показалась ему обесцвеченной солнцем соломой, а не шелковистым льном, всего лишь бледной тенью по сравнению с блестящими медными локонами Мары.

– Если не я, тогда что? – с раздражением потребовала валькирия. – Или мои прелести меньше, чем ты привык? Может мне показать их более откровенно?

Встав в полный рост, она обеими руками провела по полным грудям, поднимая и сдавливая их, пока бледные ареолы ее сосков не появились над окаймлявшей лиф золотой тесьмой.

– Тебе не нравится то, что ты видишь?

Алекс находился в нерешительности.

– Ты прекрасна, – уклончиво ответил он, скрестив ноги, чтобы скрыть недостаток восхищения. – Хорошо сложена и… возбуждаешь желание. Великолепная женщина, – добавил он, стараясь опуститься в бадью еще ниже. – Ты распалила бы кровь любого мужчины.

– Но не твою? – уточнила она. Ее щеки начали краснеть.

– Боюсь, мое сердце уже отдано, – сознался Алекс, не в силах больше притворяться. – А вместе с сердцем и мое тело.

Леди Гальяна фыркнула.

– Больше половины мужчин, которые приходят в зал Брана, имеют жен и возлюбленных.

– У меня… не так.

– Тогда докажи это, – бросила она вызов, дергая лиф вниз, так что ее груди выпрыгнули наружу.

Дерзко глядя на него, она пощипала соски, потирая их и дергая. Ее возбуждающие действия должны были заставить его отвердеть как гранит.

Другой мужчина возбудился бы сверх всякой меры. Ее огромные груди и напряженные кончики сосков молили о внимании. С этими сосками мужчина мог бы забавляться часами, играя, неторопливо посасывая, наслаждаясь каждым мгновением.

А соски норвежской красавицы взывали к нему. Тянулись к нему, требуя прикосновения. Ожидая. Подстегивая его.

Остальные ее прелести она также могла бы предложить с такой же щедростью и откровенностью.

В этом он был уверен.

Но Алекс не хотел ее.

Эти огромные груди его не соблазняли и совсем не вызывали желания изучить их поближе. По правде говоря, они имели сильное сходство с выменем дойной коровы. Из-за их слишком больших ареол она выглядела потасканной, как будто тысяча мужчин сосала ее по очереди.

Вполне вероятно, так оно и было.

Тем не менее, он не мог отвести взгляд. И не мог говорить. Он сам заманил себя в ловушку и теперь, казалось, никак не мог выбраться.

Подавленный, он еще глубже опустился в деревянной купальне, и просто уставился на нее, задаваясь вопросом, почему всего лишь за мгновение до этого он находил ее такой желанной.

Теперь он видел болезненный оттенок ее лица, глубокие линии, разбегающиеся от носа к губам.

Почему он не заметил ранее предательские пятна на ее ало-золотом платье? Эти очевидные следы ее ранних встреч с другими ищущими удовольствия кутилами? Некоторые из пятен выглядели очень свежими.

Алекс сглотнул, по спине пробежала дрожь отвращения.

– Аххх, тебе действительно нравится то, что ты видишь, – промурлыкала она, неверно истолковав его содрогания.

Чуть отступив назад, она обольстительно улыбнулась, потом провела рукой по животу и медленно потерла себя между ногами.

– Я знала, что ты предпочтешь меня этой шлюхе Макдугаллов, о которой говорил Хардвик.

– Мара…– процедил сквозь зубы Алекс и захлопнул рот. Его глаза округлились, потому что любимый образ появился прямо на фоне норвежской проститутки.

Он мигнул, сердце заколотилось в недоверии. Но он не мог отрицать того, что у леди Гальяны появилась компания.

Он все еще видел, как шлюха стоит там и щиплет спелые соски пальцами одной руки, другой поглаживая свои самые интимные местечки.

Но теперь он видел и ее.

Мару Макдугалл.

Его вечную любовь. Она прыгала по своей спальне, одетая только в крохотный лоскуток черного облегающего кружева.

И в плед Макдугаллов, свободно свисающий с плеч.

Он начал ругаться, заметив плед, но потом, к своему удивлению обнаружил, что его это больше не волнует.

Более важным казалось то, что она стала ближе, призрачный образ слился с норвежкой, ее безупречная красота наложилась поверх грубых черт леди Гальяны.

Алекс снова вцепился в края бочки, чувствуя, как комната начала вращаться. Он пытался отвести взгляд, но не мог. Под пальцами, играющими со вздувшимися кончиками огромных сосков леди Гальяны, он видел кремовые выпуклости грудей Мары. Когда норвежка вдруг задрала юбку, открывая путаницу светлых завитков, он вместо этого увидел пушистый огненный треугольник между стройных бедер.

Искушение оказалось таким мощным, что у него перехватило дыхание. Его охватила раскаленная добела страсть, столь безжалостная, что обжигала до боли. Чресла сжались, и член налился желанием, увеличиваясь и пульсируя, требуя ворваться в эти рыжие завитки.

– Милосердный боже! – вскричал он, его затопило отчаяние, неистовая, ужасная потребность подмять ее под себя и глубоко-глубоко погрузиться в нее.

Он должен получить ее.

Прямо сейчас.

Вскочив на ноги, он выскочил из бочки.

– Мара! – позвал он, почти врезавшись в напольный канделябр, поскольку комната все еще вращалась, а теперь стала крутиться еще быстрее.

Резкое движение вызвало у него головокружение, он уперся руками в ноги, изо всех сил стараясь прояснить голову, которая пульсировала от боли.

– Любимая, – сделал он еще одну попытку, выпрямляясь и пытаясь отыскать ее в неясной дымке. – Не покидай меня. Пожалуйста.

Но ответом ему была только тишина.

Пока где-то в этом бешеном водовороте он не услышал резкий вдох женщины, и почувствовал, как женские руки схватились за его вздыбившийся возбужденный член.

Одна рука, потом две, потом четыре…

– О-о-ох, – донесся до него голос леди Гальяны. – Ты такой большой. Такой длинный и толстый. Такой горячий.

Алекс … умолял второй, едва слышимый, голос. Ее голос… такой любимый, но за мили и века отсюда. Он звал его с жаром, призывал обратно к ней.

Пожалуйста… Ты нужен мне. Я хочу тебя.

Сердце Алекса заколотилось, и он сжал кулаки, заморгав от плотного черного дыма, заполнившего комнату любовных свиданий. Он кружил вокруг него, мешая разглядеть что-нибудь. Пол наклонился, качаясь и уплывая из-под ног, пока Алекс не пошатнулся, силясь сохранить равновесие.

Тем не менее, он услышал, как норвежка похвалила его мужскую одаренность, почувствовал сквозь туман, что она ухватилась за него, прильнула с безумным вожделением.

Потом вдруг снова мелькнула Мара. Такой красивый, такой большой, услышал он, решив, что это произнесла она. Хотя не понял, почему ее голос звучал с придыханием, будто она металась в страсти.

Вновь перед ним замаячила леди Гальяна, ее голос заглушил голос Мары, она упала на колени, прижавшись лицом к его паху.

– Я заставлю тебя забыть ее. Вот увидишь. Давай же, позволь мне…

Не останавливайся, прошу тебя, чтобы ты ни делал, не останавливайся…

Голос Мары набрал силу. Звучный, приятный и чистый, он лился, согревая его. А черный туман вращался все быстрее, пронося его с головокружительной скоростью сквозь мрачную пропасть времени.

Мой горец… такой потрясающий… она стонала, и изумление в ее голосе пронзило ему сердце.

Ее руки были на нем везде. Ласкали и поглаживали, даже когда в него вцепилась норвежка, пытаясь удержать и помешать стремительному ветру унести его оттуда прочь.

– Не-е-ет… – завопила валькирия, ее голос постепенно затих.

А потом он остался один. Его окружали только знакомые порывы ветра и туманный вихрь, гнавший его по спирали сквозь черноту обратно туда, где он должен находиться.

Назад, к его кровати.

И женщине, которую он намеревался сделать своей.

И цена не имеет значения.

– Алекс! – Мара с колотившимся сердцем уставилась на него. Она прижала руку к груди, не веря глазам и тая от его присутствия. – Мой горец… Ты, правда, здесь?

Он подошел ближе и улыбнулся. Его нагое тело серебрилось в лунном свете.

– О, да, девушка, я здесь, – подтвердил он, пленяя ее своей сексуальной картавостью. – Как ты не можешь поймать ветер, так и меня ничто не сможет удержать вдали от тебя.

Он выглядел мокрым. Крошечные капли воды искрились на его плечах и сияли в волосках на груди, словно алмазная россыпь. Она знала, что просто спит. Даже когда он потянулся к ней.

Комната вращалась вокруг них, все исчезло в мерцающем туманном вихре, остались только кровать и они двое. От возбуждения пульсировал даже воздух. Она ухватилась за Алекса, но этого ей было недостаточно.

Он нужен был ей рядом, кожа к коже, чтобы делиться дыханием и вздохами. Никогда не отпускать.

– Милая шалунья, – шептал он ей в волосы, и то, как он произносил слова, дало ей понять, что он знал ее желания. – Ты моя. Отныне и навеки.

Он гладил ее спину, его ладони скользили везде, его касания лишали Мару дыхания. Водопад пронзительной страсти обрушился на нее, и она затрепетала. Ее желание неудержимо росло. Его поцелуй наэлектризовывал, каждый смелый толчок языка возносил к таким высотам, в существование которых она никогда не верила.

– А-а-ах, – застонала она, внутри словно спираль, раскручивалось возбуждение.

– Шшш, девушка, просто чувствуй.

Он стиснул ее в объятиях, сильно прижимая к себе, и углубляя поцелуй. Их языки переплелись, дыхание становилось горячее. Было так непередаваемо хорошо, что ее трясло от удовольствия, и она просто боялась умереть от наслаждения.

– Я твой, Мара, – он немного отстранился и взглянул на нее пылающими от страсти глазами. – Посмотри, что ты сделала со мной. Я не могу дышать без тебя. Меня уже даже не волнует твое имя, хотя я предпочел бы дать тебе свое.

– Твое?

У нее перехватило дыхание, но он взял ее лицо в ладони и снова поцеловал. В этот раз грубо, стремительно и неистово.

– Ты должна стать моею, – торжественно заявил он. Этими словами Алекс заявлял на нее свои права. – Навсегда. Какой бы ни была расплата за то, чтобы удержать тебя. Помни это завтра.

– Завтра? – Она мигнула, напуганная его тоном.

Но он прижал свои пальцы к ее губам. Потом отступил. Потеря физического контакта ошеломила ее, и она пошатнулась.

– Не-е-ет! Не уходи! – Мара схватилась за него, испугавшись, что он исчезнет, но он только просиял одной из своих сногсшибательных улыбок и сменил положение, вклинившись коленом между ее ног, широко раздвигая их.

– Я никуда не собираюсь, – прошептал он, глядя вниз на нее. – Только не сегодня ночью.

Мара мигнула, снова вздрогнув от накрывшего ее болезненного облегчения, которое она предпочла проигнорировать.

В конце концов, это был ее сон.

Так что, вместо того, чтобы волноваться о том, что он мог или не мог иметь в виду, она повернулась и отбросила с кровати одеяла, выгибая спину и всем телом моля его доставить ей удовольствие.

И он сделал это.

В отличие от прошлого сна, когда Алекс, застыв, просто стоял над ней, в этот раз он ей ответил. Своими поцелуями он уже подвел Мару к краю наивысшего наслаждения, и теперь, нависая над ней, вглядывался в ее глаза, его сильные бедра терлись о нее. Она прикусила губу, чувствуя прикосновение его обнаженной кожи.

– Ты моя, Мара, и никогда не забывай об этом, – прорычал он, и его бархатистая картавость расплавила ее окончательно. Струившаяся из него раскаленная страсть горячила кровь. – Я ждал тебя слишком долго, и, получив, теперь не отпущу.

Я не хочу, чтобы ты отпускал меня.

Значение этого признания почти разбило сердце, но горло слишком сжалось, чтобы выпустить эти слова на свободу. Вместо этого, ее тело охватило приятнейшее, восхитительнейшее тепло, одновременно и тревожащее, и невероятно желанное.

На его челюсти дернулся мускул, как будто он услышал ее мысли. Бережно опустив Мару на покрывала, он прижал ее к кровати, упираясь в живот ладонью.

– Замри и просто лежи, Мара. Дай посмотреть на тебе, мне так это необходимо.

– Мне тоже кое-что необходимо! – закричала она. Пульсация между ног была такой мучительной, что она больше не могла ее выносить. – Ты мое наваждение, и я хочу тебя. Сейчас же. Пожалуйста!

Прежде чем я проснусь и снова тебя потеряю.

Она впилась пальцами в его бедра и в упоении крепко сжала их. Она жаждала утонуть в его восхищении, запечатлеть в душе его образ и сохранить там навечно.

За все те пустые ночи, когда она не спала.

Когда он был для нее недоступен.

Но она изгнала из головы все мысли о будущем и потянулась к нему, скользя пальцами по плечу и ключице, потом вниз по скульптурным грудным мышцам. Поиграла с не слишком густой порослью волосков, изумляясь их мягкости. Они поблескивали, как золотая пряжа, и были для нее безгранично драгоценными.

Прикосновение к нему едва не убило ее. Он был таким реальным. Из-за невозможности этого у нее перехватило дыхание и до боли сжалось горло

Однако она подавила слезы, и продолжала смотреть на него, упиваясь каждым его великолепным горским дюймом.

Особенно твердыми дюймами.

Те дюймы тоже были полностью на виду, а подобного случая могло больше не представиться, так что она стремилась целиком насладиться его телом. Что касается сна, здесь она превзошла саму себя, или вместе сошлись все ее счастливые звезды. Иначе, почему он появился в ее сне обнаженный?

Такой мокрый и блестящий. Такой восхитительно нагой.

Она задрожала, все ее ощущения усилились. Он казался таким красивым, что ей было почти больно смотреть на него. Его твердое, мускулистое тело светилось в бледном свете луны, его волосы были влажными, как будто он только что вышел из душа.

От него хорошо пахло. Чистотой, свежестью и … мужчиной.

Необыкновенно сексуально.

Так что от страстного желания ее груди налились, а соски сморщились. Ее затопило предвкушение, а та часть ее тела пульсировала и зудела такой требовательной нуждой, что она закричала бы, не будь у нее во рту так сухо.

Его любовное орудие нависло над ней в нескольких дюймах, близость и жар распаляли. Их разделяли только дрожащий воздух и ее кружевное тедди.

Мара хотела его больше, чем желала любого другого мужчину.

На нее накатывали горячие волны желания, и если бы она не спала, то точно развалилась бы на части от силы своей страсти. Ей завладел такой всепоглощающий голод, что она едва не бросилась на колени перед ним просто от того, что дышала с ним одним воздухом.

Но так как она спала, то лучше ей схватить свою удачу.

В конце концов, это ведь ее сон.

– О-кей, Горячий Шотландец, в эту игру могут играть двое, – она задрала подбородок и опустила руку между своих ног, чтобы расстегнуть крошечные кнопки ее тедди. – Я знаю, что тебе нравится смотреть…

– Горячий Шотландец? – Он мигнул, на лице мелькнуло смущение. Но только на секунду, поскольку тонкий материал ее тедди в промежности разошелся. Она открыла себя его взгляду так же смело, как и он предстал перед ней во всей своей наготе.

Алекс глядел вниз на нее.

– О-о-ох, девушка, я покажу тебе, что такое пожар страсти, – тихо пообещал он, его губы медленно изогнулись в улыбке. – Я буду любить тебя так, как только горец может любить женщину.

Мара прикусила нижнюю губу. Ее сердце сделало сальто, она не могла говорить. Глубоко внутри начало распускаться что-то дикое и примитивное, унося ее сдержанность и позволяя ей наслаждаться их близостью и своей беззащитностью перед ним.

Ее била дрожь возбуждения, от которой перехватывало дыхание, и которая заставила ее раздвинуть бедра, раскрывая себя еще больше. В ушах грохотал пульс, а сердце билось так неистово, что она удивлялась, как оно не выскочило у нее из груди.

– Ну, девушка? Ты станешь моей? – Его взгляд задержался на треугольнике ее интимного местечка, он опустил руку вниз и начал медленно поглаживать ее. – Ты будешь гореть для меня?

Я горю, хотела закричать она, но слова застряли в горле. Желание сводило ее с ума, и она смогла только кивнуть головой и качнуть бедрами. Трепеща, она развела колени еще шире, давая ему больший доступ.

– О, да, вот так хорошо, – довольно произнес он, кивая ей с улыбкой, и дразня пальцами ее интимные завитки. – Покажи мне больше, Мара. Я должен видеть тебя всю.

– А я должна иметь тебя всего. – Она сощурилась, глядя точно на его член. – Во мне.

– Не сейчас, любимая, – он дотронулся до ее груди, накрыл ее ладонью и ласково погладил сосок. – Я пролью свое семя сразу, как только войду в тебя, а этого удовольствия я ждал слишком долго, чтобы не желать продлить наше наслаждение. Ты красива, и мне нравится смотреть на тебя.

В это мгновение его глаза потемнели, он откинулся назад и впился глазами в ее сокровенное местечко. Выражение его лица приобрело дикое выражение, как у голодного волка, разглядывающего откормленного кролика, которого он желал проглотить.

И она хотела быть проглоченной им.

Хотела до боли.

– Коснись меня снова. Там, где ты делал это прежде. – Она надавила ногами на его бедра, снова открывая себя, надеясь соблазнить его видом своей полностью раскрытой женственности. – Я взорвусь, если ты не сделаешь этого, – выдохнула она, совершенно уверенная, что так и случится. – Ты нужен мне.

– И ты получишь меня, – поклялся он, хватая ее колени и рывком поднимая ее ноги вверх и разводя их до тех пор, пока вход в ее женственность не открылся перед ним.

– О-о-о, да, – простонала она, наслаждаясь. В ней начало биться почти невыносимое пульсирование, жаркое и сладострастное. Совершенно непереносимое.

 Она трепетала, каждый вздох выдавал ее стремление к нему. Она таяла.

– Видишь, любимая, тебе нравится, когда я смотрю на тебя. – Он снова прикоснулся к ней, найдя ее самую чувствительную точку. – Или ты будешь отрицать?

– Нет, я не буду отрицать это. – Она и не могла опровергнуть его слова.

Было что-то безумно соблазнительное в том, чтобы оказаться полностью раскрытой мужскому сладострастному взгляду. Чувствовать на себе его взгляд казалось блаженством, таким ослепительным, что она едва могла дышать.

Она никогда не испытывала ничего такого эротически возбуждающего, как его восторженное разглядывание ее наиболее сокровенной плоти. Его глаза поглощали и распаляли ее, посылали крохотные вспышки пламени всюду, куда он смотрел. Невыразимо восхитительный огонь в одну минуту лизал ее, накидываясь на нее словно молния, и неспешно полыхал – в следующую.

– Ты тоже должна посмотреть на меня, Мара, – он сжал пальцы вокруг своей твердости, приближаясь к ее жаркому местечку. – Это то, чего ты хочешь? – спросил он, проводя раздувшимся кончиком по ее увлажнившейся щелке. – Ты чувствуешь меня в этот раз? Ты хочешь меня внутри своего тела? Ты должна ответить мне. Произнеси эти слова.

Она потянулась к нему, отбросила его руку и сжала вокруг него свои собственные пальцы.

– Да, конечно, я могу чувствовать тебя, – воскликнула она прерывающимся голосом. – Ты твердый, как гранит, горячий и гладкий в моей руке, и я хочу, чтобы ты был внутри меня. Глубоко, глубоко во мне. Ты знаешь, где.

Ее бедра оторвались от кровати, и она попыталась толкнуть его в нее, но он только усмехнулся и сильно сжал свои пальцы поверх ее ладони.

– Не так быстро, – предостерег он, двигая свое древко вверх и вниз по ее мягкости, его стальная хватка на ее руке не давала ей вложить его клинок в ее ножны. – Я хочу еще посмотреть на тебя.

Он выгнул бровь.

– Разве ты не наслаждаешься? Это не то, что ты хотела? Чтобы я доставил тебе удовольствие?

Я хочу, чтобы ты был настоящим. Она глядела на него, и эти непроизнесенные слова разрывали ей душу. Я хочу, чтобы ты любил меня. Нуждался во мне так же сильно, как я люблю и нуждаюсь в тебе.

Но вместо того, чтобы выкрикнуть свои глубинные желания и тем, возможно, прогнать свой сон, она отвернулась и кивнула, позволив своему телу умолять его дать ей освобождение, только бы он не увидел плач сердца в ее глазах.

Оргазм во сне лучше, чем вообще ничего.

Намного лучше.

В любой момент она могла взорваться тысячей крохотных частей. И ее не волновало бы, если ее крики блаженства донеслись бы до каждого холма Шотландии. Являлся ли Горячий Шотландец богом секса или нет, он был лишь только порождением сна.

Если бы к ней вернулся ее настоящий призрачный горец, ему нет никакой необходимости знать, что она развлекала себя столь бесстыдно.

Более того, если он увидел бы ее в приступе неконтролируемого оргазма, он мог бы проявить к ней милосердие и сделать что-то большее, чем дразнить ее клитор и дергать за соски.

Она знала, что он хотел ее. Его вздыбившееся древко и сжавшиеся мешочки подтверждали его страсть.

Но он все еще сдерживался, продолжая чувственно тереться об нее, не оставляя ей выбора, кроме как двигаться ему навстречу в надежде, что он вскоре положит конец ее страданиям.

Не то, чтобы она уже не чувствовала удовольствия.

Ее горец знал, что нужно делать с клитором. И то, что он так интимно разглядывал ее, явно отдавало пороком. Ни один мужчина никогда не проделывал с ней подобных вещей, и она сомневалась, что позволила бы им это. Но с Горячим Шотландцем все казалось правильным.

Нет, восхитительным.

Такое замечательное, мучительное блаженство.

Ее блаженство. И наблюдать за нею было таким потрясающим удовольствием, что тело Алекса натянулось, и он вздрогнул едва ли не в изумлении. Он никогда прежде не видел женщины, столь красивой в своем возбуждении.

Возбуждение на грани кульминации, если признаком считать исходящий от нее густой, мускусный аромат. Он глубоко вздохнул, упиваясь им, впитывая ее запах. Проникнув одним пальцем во влажную плоть, он обнаружил, что она горячая, скользкая и мокрая.

Напряженные мускулы судорожно сжимались вокруг его пальца.

Алекс застонал. Она выгнулась и прижалась к нему, настойчивые толчки ее бедер сказали ему все.

Пора, она не могла больше ждать.

Не мог и он.

– Ах, любимая, я возьму тебя сейчас. – Он растянулся рядом с ней и привлек к себе, яростно целуя. Она ответила на поцелуй, обвила его ногами и прижала ближе. Дыхание толчками вырывалось из ее груди, и каждый следующий жадный поцелуй был еще более необузданным, чем предыдущий.

– Вот так, девочка, покажи, как ты хочешь меня, – подстегивал он, обхватив ее ягодицы, массируя и сжимая округлые половинки. Ощущение ее гладкой, обнаженной кожи превращало его в безумца, еще сильнее распаляло.

 – Да! – вскрикнула она, вжимаясь в него. Мара потерлась об него грудью, вклинилась между ними рукой и схватила его ноющее копье, скользя им по своим влажным складкам. – О, Алекс, чувствовать тебя та-а-ак хорошо.

– Вполовину не так хорошо, как тебя, – пробормотал он, почти кончая, когда она сжала его пальцами, не поглаживая, как она делала до этого, а держа его крепко и собственнически и проталкивая внутрь своего тела.

Недалеко, всего лишь на дюйм или два.

Но достаточно, чтобы в его голове взорвались все звезды на небесах. Они рухнули вниз, окружив его и заставляя его мир вращаться. Он с трудом моргнул, его трясло от силы ее страсти, от ее наслаждения.

– Милая, – с трудом проговорил он, каким-то образом поднявшись на локтях, чтобы посмотреть на Мару. – Не двигайся, или я войду в тебя полностью, и все закончится прежде, чем мы начнем.

– Я хочу его до конца! – она цеплялась за него, качая бедрами, втягивая его внутрь еще на дюйм. – Я ждала тебя слишком долго.

– Нет, ошибаешься, – сдавленно произнес Алекс, приложив все усилия к тому, чтобы дернуться назад, пока в ней не остался только кончик. – Это я ждал. Целую вечность. И я должен насладиться тобою. Каждым бесценным мгновением с тобой.

Он сосредоточился на ее штормовых, помутневших от вожделения глазах, стараясь не обращать внимания на безумно извивающееся тело, на дивный бархатистый жар, так близко пульсирующий, ждущий его вторжения.

– Я хочу любить тебя всю, – прошептал он, трогая ее груди, влажным пальцем кружа вокруг одного из сморщенных сосков, потом опустил голову, лизнул и втянул его глубоко в рот.

Он посасывал жадно, сильно втягивая напряженную вершинку. Ее вкус уничтожил сдержанность Алекса, с каждым новым прикосновением к ее соску его член скользил глубже, пока не погрузился целиком. Он сразу растворился в ней и застонал, ощутив ее гладкий, влажный жар.

Ее тесное, шелковистое тепло едва не лишило его самообладания. Мир вокруг него начал вращаться быстрее, каждый головокружительный поворот позволял ему проникать еще дальше в ее тесную, с радостью принимавшую его теплоту.

Но он не забыл опустить руку вниз и потереть то особое местечко, находя его и лаская пальцем круговыми движениями, пока вонзился в нее глубже. Каждое плавное скольжение внутрь и обратно уносило еще одну его частичку, раскалывая мир вокруг него вдребезги.

– О-о-ох, Алекс! – ее голос был задыхающимся, стоны близкого экстаза вырывались толчками. Они сладко окутывали его, связывали его с нею столь же крепко и глубоко, как его толчки в ее шелковых глубинах.

Она в исступлении поднимала бедра, царапая ногтями его спину, извивалась под ним и кричала, заставляя его терять самообладание, лишая его возможности любить ее медленно, основательно, так, как он планировал.

– Любимая, я не могу сдерживаться…

– И не нужно! Я тоже не могу, – простонала она, обхватывая его лицо руками и притягивая к себе, целуя.

– Жестче, быстрее, – умоляла она, выдыхая слова ему в рот, продолжая целовать его, толкая язык в ритме их яростного совокупления. – Не останавливайся, – вскрикнула она, вдруг застыв и пылко сжимаясь вокруг него. – Боже, пожалуйста, не останавливайся!

Cлишком поздно.

Кружащиеся звезды взрывались вокруг и внутри него, и его семя изливалось в нее неистовым, раскаленным потоком.

– Мара, – выдохнул он, падая на нее в изнеможении, продолжая содрогаться внутри ее тела, истощаясь с каждой последней каплей энергии. – Помни, что я сказал тебе…

Я сделаю все, чтобы ты была моей.

Эти слова мерцали в воздухе, парили над кроватью, ясные и искренние, но и близко не такие яркие, как сверкавшие звезды, вращавшиеся вокруг него. Сейчас они кружились даже быстрее, их блеск становился ярче, и он уже не мог больше видеть своих слов.

И больше не видел Мару.

Не видел свою кровать.

И даже комнату не видел. Только ослепительный свет, с невероятной злостью пронзающий его. Каждая раскаленная стрела молнии пронзала его насквозь, резала на части до тех пор, пока трещащие вспышки, наконец, не отступили, оставляя его, разбитого и изломанного, парить в привычном сером тумане, который он слишком хорошо помнил.

Алекс от боли сжал кулаки, не желая впадать в иссушающий гнев. Его обнаженную плоть заклеймили следы ожогов.

Он был глупцом.

Но собирался исполнить свою клятву. Он отыщет способ вернуться к ней.

Сделает все, чтобы обладать ею.

Все? Мара мигнула, уловив его слова какой-то до сих пор ясной частью сознания. Она подняла бедра, встречая его толчки, ее жажда обострилась, становясь свирепой. Но те слова никак не отпускали ее, и крошечное острие сомнения омрачило ее наслаждение.

Было еще что-то, что он мог бы сделать для нее? Ее уже сжигала ошеломительная потребность, он проникал в нее продолжительными, свирепыми ударами, почти касаясь ее души.

Клеймил ее.

Она снова выкрикнула его имя, сжав ноги вокруг него еще сильнее. Он подарил ей самый потрясающий оргазм, какой она когда-либо испытала. И отдал ей свое сердце. Она видела любовь, сверкавшую в его глазах, когда он впервые погрузился в нее.

Удивительно, что она была в состоянии думать после такой кульминации.

Прямо сейчас она не могла сконцентрироваться ни на чем, за исключением пульсирующего в ритм с биениями сердца удовольствия, распространившегося по всему телу. Эти ощущения оказались столь мощными, что она уже не чувствовала его, а только раскаленную волну оргазма, несущуюся по ней, разбивавшие ее на тысячу крошечных сверкающих частиц.

– О, боже мой, – воскликнула она, замирая. Сотрясаясь всем телом, она так отчаянно схватилась за его плечи, что прошли сквозь него, как гвозди, и ногти вонзились глубоко в ее ладони.

Но она почти не заметила этого.

Теперь она плыла, чувствуя глубоко внутри бьющийся жар насыщения, постепенно утихавший до восхитительного легкого пульсирующего тепла, которое так приятно окутало ее, когда она тихонько вернулась на землю.

 Назад в Чертополоховую комнату и пустую кровать.

Хмурясь, она сердито взглянула на будильник. Всего лишь три утра, а эта гремучая штука снова начала адски стучать.

Перевернувшись на бок, Мара сжалась и заткнула уши, чтобы не слышать этого тикания. Она спрятала голову под подушкой, закрыла глаза и, довольная собой, восстановила каждое невероятное мгновение своего сна.

В конце концов, это ее сон, и она имеет право им наслаждаться.

 Мара уже снова начинала ощущать покалывания. Одного потрясающего, сногсшибательного оргазма совсем недостаточно для девушки, которая обычно изображала его, с каждым неуклюжим, неумелым придурком, с которым имела несчастье спать.

Воображаемый секс или нет, Горячий Шотландец мог заткнуть за пояс любого из них. Она уставилась верх на полог кровати, заглушая судорожное дыхание.

Ее выдержка исчезала при одном только его имени.

Сэр Александр Дуглас. Даже Горячий Шотландец.

Возможно, ее личный Ублажитель.

Пока ее горец вредничал, его имя распаляло ее так, что искры едва не летели. Помилуй боже, если бы она смогла разлить в бутылки или банки такой сон, ей была бы совсем не нужна Уан Керн Вилладж, чтобы сохранить Рэйвенскрэйг.

– Ман-о-метр,[31] – усмехнулась она, перевернулась на спину и вытянула над головой руки, шевеля пальцами ног. Приятные, ленивые струйки пульсирующего тепла все еще пробегали по ней, и если бы она по-настоящему сосредоточилась, то смогла бы даже вообразить, что чувствует себя немного… воспаленной.

Нет, она действительно воспалена.

И хуже, чем когда задрала юбку на заднем сиденье синего «форда» Донни Мортона и подарила ему свою девственность в шестнадцать лет.

Но Донни Мортон и близко не был так снаряжен, как Горячий Шотландец. На нее нахлынуло невероятное подозрение, она с ужасом вглядывалась в каждый темный угол комнаты.

Комната все еще пахла ее жалкими антипризрачными амулетами. А еще в ней пахло сексом.

Горячим, потным, бесстыдным сексом, который она видела во сне.

Только секс во сне не оставлял после себя боли внутри. И конечно, не оставлял в воздухе предательских ароматов.

– О, нет. – Ее сердце заколотилось. – О-о-о, не-е-ет!

Она вылетела из кровати и включила ночник. Но даже прежде, чем опустила взгляд, она знала, что увидит. Так и случилось. Вся внутренняя часть бедер служила бесспорным свидетельством ее собственного возбуждения, и его.

– Боже мой, – крикнула она, трясясь всем телом. – Этого не может быть.

Но это было.

Даже ее кровать кричала ей о правде. Простыни были влажными. И подушки. Почти мокрыми, как если бы он пришел к ней прямо из душа.

И он был в точности таким, каким она его представляла.

Совершенно нагой, его великолепное тело блестело капельками воды. Его густые и блестящие каштановые волосы были сырыми и пахли свежестью, будто он их только что вымыл.

Возможно, он и мыл их, чтобы сделать себя более желанным перед тем, как явиться к ней.

Она пробежала бы сто миль, чтобы броситься в его объятия. Она прыгнула бы на него, почти сбивая с ног, стремясь воссоединиться с ним.

Независимо от того, в каком состоянии он мог находиться. Ничто не имело значения, кроме него, ее бесценного горца.

Но теперь он ушел.

И она заплакала. Мара «никогда не потерявшая ни слезинки» Макдугалл разваливалась на части.

Потому что она была также трезвомыслящая Мара Макдугалл, и любой, у кого имелась хотя бы капелька разума, понял бы, что после такого умопомрачительного секса ни один мужчина не мог исчезнуть просто так.

Даже призрачный горец.

Только если у него не было выбора.

И подобная возможность сводила ее с ума.