Обан.

Бесконечная поездка на поезде осталась позади. Мара стояла в центре набережной столицы Вест Хайленда и дышала воздухом Шотландии. Она глубоко вдохнула свежий поток, потом еще и еще раз. Чистый и прохладный, освеженный дождем, он немного пах морем, подтверждая слова ее отца о том, что в Шотландии даже воздух другой.

Особенный.

Отец обещал, что так и будет, и теперь, когда она была здесь, спустя всего лишь месяц после судьбоносного обеда с Персивалем Комбом в шикарном лондонском клубе «Виг & Пен», Мара вынуждена была признать, что и в правду было что-то опьяняющее в глотке такого хорошего, чистого воздуха.

Воздух Хайленда! – сердце сладко заныло. От неожиданно нахлынувших эмоций спина выпрямилась, а плечи расправились, что, по утверждению Хью Макдональда, происходит всегда, когда ты ступаешь на Шотландскую землю.

Земля родного дома.

 Мара подумала, что так оно было – для ее давно умершего предка Джона Иммигранта и многочисленных скоттофилов, таких, как отец, чей голос становился гортанным при первом же звуке волынки и появлении клетчатого килта.

Однако, имея холодную голову, она совершенно точно была уверена, стеснение в груди можно объяснить обычным сожалением, что здоровье отца не позволило ему разделить с ней эти мгновения.

– Но ты-то здесь, правда, Бен? – она потрепала голову насторожившегося старого колли, обретя поддержку во взгляде его темных глаз, смягчивших ее сердце.

В доброжелательном взгляде Бена, живом наследии леди Уорфилд, возможно проглядывало даже немного признательности. Благородный старый пес, казалось, понимал, что любовь новой хозяйки к собакам уберегла его от судьбы провести остаток жизни в каком-нибудь лондонском собачьем приюте, без любви и ласки.

Мара сгорала от нетерпения, желая поскорее увидеть свой новый дом. Она оглядела набережную в форме полумесяца, выискивая в шумной толпе Малколма, водителя, который по заверениям Персиваля Комба, должен был встретить ее. Этого молодого мужчину она должна была узнать не только из-за очень высокого роста или огненно-рыжих волос, но и по его обаятельной улыбке.

Напрасные старания подумала она – Обан, казалось, населяли исключительно высокие рыжеволосые мужчины. И каждый, на ком останавливался ее взгляд, усмехался ей в ответ! Перед магазинчиком «Рыба и горячие закуски», стояли двое, с удовольствием уминая завтрак, и тот, который был и в самом деле привлекательным, подмигнул ей и исчез в мясной лавке.

Бухта Обан Бэй с ее потрясающими видами на Внутренние Гебриды, видневшимися на горизонте, кишела ими. Неподалеку в лодке усердно трудился рыжеволосый рыбак. Еще несколько стояли у поручней подходившего к пирсу большого парома «Каледонец Макбрайн».

Сердце забилось от нервного напряжения и нарастающего веселья, когда порыв ветра растрепал ее собственные медно-рыжие волосы. И как в этом лабиринте улыбок и рыжеголовых мужчин разыскать нужного?

Слегка опасаясь, что все они могут быть Малколмами, Мара потянула Бена за поводок и пошла по тротуару. Но не успела она решить, где будет искать своего Малколма, как кто-то дернул ее дорожную сумку с плеча.

– Эй, – она развернулась, уже готовая кинуться бежать за похитителем и резко остановилась, увидев преступника.

Он стоял в шаге от нее, ростом в шесть футов и четыре дюйма, полный энергии и жизни, ни днем не старше двадцати и с такими потрясающе яркими рыжими волосами, каких она еще никогда не видела.

Ее Малколм.

Мара улыбнулась, протягивая руку:

– Наверное, вы…

– Малколм, – его улыбка стала еще шире, а на левой щеке появилась ямочка.– Собственной персоной.

Он потянулся к ее руке, но тут вперед выскочил Бен и, сунув между ними голову, стал обнюхивать карманы молодого человека.

– Бен! Оста…

– Ох, даже не пытайтесь, Мара Макдугалл, – засмеялся Малколм и почесал колли за ушами. – Просто он унюхал макрель, которая была у меня в багажнике, – картавым голосом спокойно объяснил он. – Сегодня утром я привозил ее для пары отелей.

– Макрель? – Мара мигнула, сомневаясь, правильно ли расслышала его.

Хотя, наверное, правильно, судя по улыбке, украшенной ямочками на щеках, переросшей немедленно в полноценную ухмылку.

– Проданную по самой выгодной цене, – добавил он, сияя от радости. – Как и свежайшее масло моей матушки.

Мара с удивлением уставилась на него, а его мягкий, мелодичный голос напомнил ей другой, с сильным шотландским акцентом, услышанный не так давно. Тот голос, в отличие от этого, не тек с мягкой дружелюбностью горцев, а гудел от едва сдерживаемой злости.

Но макрель и свежайшее масло?

Мара бросила взгляд на залив, в котором кипела работа, на тени от солнца и воду в серебристых бликах. Слова молодого человека и его спокойный напевный голос рисовали в голове забавные образы, и, что странно, заставляли сердце как-то по-дурацки подпрыгивать.

На один миг она представила маленький белый фермерский домик, невысокий, с соломенной крышей, с пахнущей торфом струйкой дыма, поднимающейся из единственного приземистого дымохода. В домике у очага сидит женщина, между ее колен стоит маслобойка, в которую неистово ныряет скалка.

Сцены из другой жизни. Отец был бы в восторге. Забытая простота, отринутая в пользу современной беспокойной жизни.

Кельтская фантазия, назвала она это, резко обрывая себя прежде, чем тоже поддаться лихорадке Бригадуна[9] .

– Откуда вы знаете, кто я? – она пыталась найти нейтральную тему, некое безопасное место, подальше от подобных глупых мыслей и того, о чем они заставляли вспоминать чувствительное сердце. Или мечтать.

– Я могла бы быть кем угодно, – упорно продолжала она, кивнув на молодую женщину с рюкзаком у ног, опиравшуюся на портовое ограждение недалеко от места, где они стояли. – Ею, например.

Глаза Малколма весело заблестели.

– Никогда, Мара Макдугалл, – отмел он эту возможность и вскинул яркую голову. – У нее нет этого взгляда, видите?

– Взгляда? – Мара сглотнула. – Не уверена, что понимаю вас.

– О, неужели? – Малколм смотрел на нее изучающее, и выражение его лица говорило намного больше, чем эти два, так по-шотландски прозвучавшие, слова. – Я имел в виду тот взгляд, каким вы рассматривали причал и острова.

На лице Мары было написано раздражение.

– И что?

– И что? – Малколм Красный вздернул бровь. – Вы принадлежите этому месту, Мара Макдугалл! – ответил он просто, и его забавная картавость придала ей храбрости заявить об обратном.

Но, боже помоги ей, во рту внезапно пересохло, язык стал совсем неповоротливым, так что ей не удалось сформулировать даже самое слабое опровержение, не прозвучавшее бы также глупо, как глупо она чувствовала себя, стоя на тротуаре и в онемении взирая на него.

Бен, в отличие от нее, не страдал замедленной реакцией. Все еще принюхиваясь к ногам горца, пес вывалил язык наружу, оскалившись, словно в усмешке, и энергично мотал хвостом, выражая свой восторг.

Малколм тоже улыбнулся, достал из кармана что-то съедобное, отчего хвост Бена завилял еще энергичнее.

– Да, то самое напряжение, охватившее вас, когда вы смотрели на Гебриды, – сказал он ей, и что-то в его глазах почти заставило ее поверить ему. – Истинный шотландец, где бы он ни родился, не может, приехав сюда, не почувствовать этого.

И она это чувствовала.

Или, вернее, чувствовала что-то.

Это «что-то» не поддавалось объяснению и слегка … обескураживало.

Ей было неловко от понимания того, что вещи, так раздражавшие в доме отца, увешанном пледами и расписанном чертополохом, такие, как дверной звонок, играющий «Scotland the Brave»[10] , не казались нелепыми здесь, в этом небольшом городке Хайлэнда, который населяли рыжеволосые мужчины с приятными голосами, и окружали холмы, возвышающиеся на фоне лазурного летнего неба.

Юный горец снова внимательно наблюдал за ней, но не успела она открыть рот, как он выдал ей еще одну полную обаяния улыбку и легко поднял чемодан, будто тот ничего не весил.

– Пойдемте, я отвезу вас в Рэйвенскрэйг. Там будут ждать пылающий очаг и чай, – пообещал он, уже шагая к небольшой машине, припаркованной в стороне у обочины.

– Вы должны кое-что знать, – заявил он через некоторое время, когда они повернули на север и поехали по дороге, тянувшейся вдоль берега. – Добрый народ в Рэйвенскрэйге может показаться немного…

– Немного – что? – Мара напряглась и бросила на него быстрый, настороженный взгляд.

Глядя в окно на призрачные клочья тумана, ползущие вниз с холмов, она подумала о том, как приятно будет сидеть в кресле с высокой спинкой перед потрескивающим огнем, потягивая хороший лагер или портер, а у ног на коврике свернется Бен.

Коврик может быть даже клетчатым.

Однако эта мысль не смогла развеселить ее, возможно, как-нибудь в другой раз, поскольку что-то в тоне молодого горца дало ей повод предположить, что люди в Рэйвенскрейге были … странные.

Уняв дрожь, она ободряюще улыбнулась ему, но момент прошел, и желание раскрыть ей больше у него пропало. Теперь Малколм сосредоточился на вьющейся ленте дороги и многочисленных ягнятах и их мамашах, определенно настроенных вылезти на асфальт.

Мара подавила желание расспросить его, и вместо этого разгладила складки на юбке. Уже чувствуя облегчение, она перебросила волосы через плечо и вернулась к разглядыванию покрытых туманом холмов. Потому что каждый в Филадельфии знает: удовлетворить любопытство можно только рассказав намного больше.

Овцы-самоубийцы и персонал замка – это, несомненно, нечто.

Кроме того, у нее было чувство, что какие бы странности ни ждали ее в Рэйвенскрэйге, она их вскоре обнаружит.

Хочет она того или нет.

Замок Рэйвенскрэйг.

Алекс стиснул зубы, почти удивляясь тому, как его раскаленный от злости взгляд не подпалил эти кровавые стены. По правде говоря, он обнаружил у себя страшное желание сделать намного больше, чем просто поджечь каменную кладку презренного замка. Много-много большее, о чем свидетельствовали его нарастающий гнев и желваки на челюсти.

Он расхаживал туда-сюда, сжимая руки в жесткие кулаки. То, что его кровать все-таки нашла свой путь в самое логово врагов, было сверх того, что смогла перенести его повергнутая во мрак душа.

Его кровать находилась в комнате, предназначенной длянее, – такой дурной судьбы он не заслужил.

А еще опасно, что только от одной мысли о ней, о воспоминании, как его взгляд блуждал по ее нагому телу, тщательно исследуя каждую открытую тайну, помогите ему святые праведники, его тело пробуждалось к жизни, а мозги превращались в творог.

Он уже достаточно вынес, когда кровать, разобранная и забытая, хранилась в сырой комнате одной из зловонных квартир Эдинбурга, сдаваемых в наем. Боже, он потерял счет векам, проведенным в этой дыре.

Только одно воспоминание об этом времени вызывало дрожь.

Каким облегчением было совсем недавно очнуться и обнаружить себя в просторном, полном воздуха помещении. Даже если магазин Димблеби находился на английской земле.

Там, по крайней мере, время от времени сквозь грязное окно просачивались лучи солнечного света. И редкие посетители, которые охали и ахали над его кроватью, доставляли больше приятных минут, чем сырость и чертовы крысы, с которыми он проводил время в Эдинбурге.

Но это – он сжал в горсть край одной из настенных шелковых драпировок и тряхнул ее – попасть сюда было достаточным оскорблением, от которого и святой возмутился бы.

Подлое деяние взывало к немедленному возмездию, и он точно знал, на кого падет его гнев. Сжав ткань, он чуть было не поддался порыву искромсать острием лезвия тонкие нити.

Пальцы просто зудели от мучительного соблазна!

Ему было известно, что эта ведьма жаждет заполучить его кровать, но он не ожидал, что она посмеется над ним, вернув на место предательства.

 Тем не менее, она сделала это, и его уши горели, а рука тянулась к кинжалу при мысли о таком вероломстве.

Однако, коротко хмыкнув, он заткнул клинок обратно за пояс. Здравомыслие всегда выручало его в опасных ситуациях, и каждый рыцарь, дороживший своими шпорами, знал – вспыльчивость есть не что иное, как самый быстрый путь к сожалению. Так что, подавив раздражение, он продолжил расхаживать по комнате. Медленная улыбка изогнула губы.

Злая улыбка, смягченная чувством удовлетворения.

В конце концов, в долгом ожидании прибытия ведьмы он сможет изобрести множество восхитительных способов испортить ей удовольствие от купленной кровати.

Скоро она окажется там.

Он уже чувствовал ее запах.

От нее пахло языческой шлюхой. Этот порочный опьяняющий мускус заставлял мужчину думать, что он чувствует жар ее тела, даже находясь в другом конце комнаты.

Не то, чтобы это имело значение. Она может даже выкупаться в этом пленительном аромате – он докажет, что ее способность очаровывать на него не действует.

Он останется равнодушным, потому что сейчас ощущал себя более сильным, чем когда пребывал в Лондоне. В сознание больше не залезут фантазии о пышных и теплых выпуклостях и впадинах, о жарком дыхании, опаляющем обнаженную кожу.

Вытянув руки над головой, Алекс стиснул зубы и хрустнул суставами, готовясь действовать.

Да, ее прибытие неизбежно.

И в тот момент, когда наступит ночь, и она спокойно устроится в его кровати, он примет ее с соответствующим «добро пожаловать».

CEUD MILE FAILTE!

«Сто тысяч раз добро пожаловать!» – провозглашал большой баннер, растянутый над въездными воротами Рэйвенскрэйга. От неожиданного появления сердечного гаэльского приветствия, закрепленного над поднятой решеткой так, чтобы все видели, у Мары перехватило дыхание, а сердце бешено заколотилось.

Она уставилась на вывеску, удивленная и восхищенная. Головокружительная смесь эмоций быстро сменилась наплывом жара от смущения, когда Малколм нахально подмигнул ей, и машина поползла со скоростью улитки.

Не то, чтобы она могла не заметить этот колышущийся лозунг.

Действительно, яркие синие буквы и каждое слово величиной с фут явственно бросались в глаза. Но чем ближе они подъезжали к группе огромных букв, смотревших прямо на нее, тем труднее ей становилось дышать.

Смысл приветствия не вызывал сомнения.

– В общем, они суетились несколько дней, готовясь к вашему прибытию, – признался Малколм, избавляя ее от тревоги. Они проехали под баннером и дальше через похожую на туннель внутреннюю часть ворот. – Они все будут ждать вас перед замком. Это также верно, как и то, что я дышу.

Мара сглотнула от этого образа, волнение в желудке лишь усилилось.

– Но как…

– Как они узнают, что мы уже подъезжаем? А, ну я мог бы сказать, что они ждут с самого рассвета, но правда в том, что о нашем продвижении им по телефону сообщали с каждой фермы, которую мы проехали. – Он скользнул по ней взглядом. – Вам известно, что это первый за двадцать лет визит хозяйки замка в Рэйвенскрэйг?

У Мары от удивления открылся рот.

– Леди Уорфилд не приезжала?

Малколм отрицательно покачал головой.

– За исключением раза или двух, она не возвращалась сюда после замужества. Лорд Уорфилд не очень любил Шотландию. Люди говорят, он жаловался на то, что никогда не мог согреться, и что его раздражал туман.

 Мара не особо прислушивалась, поскольку густой лес остался позади, и среди деревьев показался замок Рэйвенскрэйг.

Высокий, обнесенный парапетом и намного внушительнее других, виденных ею когда-либо, унаследованный дом стоял на дальнем конце широкой изумрудно-зеленой лужайки, и его внешний вид включал в себя все, что она узнала из романов о средневековой Шотландии.

Замок все еще выглядел потрясающе и, казалось, был построен на границе мира. Сразу за ним лужайка резко обрывалась, и дальше не было ничего кроме огромного простора бескрайнего синего неба.

– Ну и ну! – задохнулась Мара, широко раскрыв глаза.

Малколм тихо засмеялся:

– Тот еще вид, правда?

Она едва замечала молодого человека, потому что по ребрам поползло абсурдное ощущение нереальности, сжимая их так туго, что Мара удивилась, как сердцу хватает места биться. У нее просто не было слов.

Кивок – это лучшее на что она оказалась способна.

Ее отец был бы красноречивее, его глаза наверняка округлились бы, как блюдца, и только представив, как он хлопает ими, она почувствовала прилив горьковато-сладкого тепла, в груди все сжалось.

Никакие самые дикие мечты не смогли подготовить ее к подобному зрелищу.

И вряд ли вообще что-то могло сделать это.

Хотя она была на грани нервного истощения, сухость во рту и зачастивший пульс убеждали, что сейчас перед ней не фантазия.

Рэйвенскрэйг виднелся так же ясно, как и день перед нею, вместе с двумя своими круглыми башнями по бокам массивной, обитой железом двери, над которой она смогла разобрать вырезанный в камне герб Макдугаллов.

Это была совсем не мрачная и нахмуренная груда, неприступная и загадочная, а чудо с удивительными башенками из розового песчаника, перед которым, как и предсказывал Малколм, стояли в ожидании, тесно сбившись в кучку, люди.

Когда она вышла из машины, один из них, кривоногий старик в килте, важно шагнул вперед. У него были темные волосы с седыми прядями, лицо, изрезанное морщинами, и выцветшие голубые глаза, однако взгляд лучился жизнью и дружелюбием.

– А! Леди собственной персоной! Наконец-то! – приветствовал он ее громким голосом, смягченным теми же музыкальными переливами, что и у Малколма. – Добро пожаловать в Рэйвенскрэйг. Я – Мердок Макъюэн, домоправитель.

Мара мигнула, едва не вытаращив глаза от изумления. Но все в нем – от стильного спорана[11] до седых кустистых бровей – выглядело так, будто он только что явился с приема времен королевы Виктории.

Или намеревался сопроводить ее туда!

По спине прокатилась дрожь неверия, она открыла рот и снова закрыла его, потеряв дар речи.

– Спасибо, мистер Макъюэн, – ей наконец-то удалось справиться с собой и протянуть для приветствия руку. – Мне так приятно…

– О, хорошо, Мердок все сделает как надо, – после краткого рукопожатия он схватил ее чемоданы. – Я немедленно отнесу их в вашу комнату, а вы тем временем познакомьтесь с остальными, – добавил он, согнувшись от веса ее багажа.

Плечи Мары заболели только от одного взгляда на него, она потянулась забрать чемодан обратно, но он уже был далеко, его кривые ноги несли его вверх по широким каменным ступеням замка с удивительной резвостью.

И в самом деле, он растворился в темноте вестибюля прежде, чем она смогла даже пробормотать протест, и сразу же все остальные выступили вперед. Доброжелательная компания арендаторов с ферм, судя по их виду. Их лица светились добротой и радушием. И они действительно, как намекал Малколм, казались немного … необычными.

Но не так, как она опасалась.

Она с облегчением улыбнулась, когда они окружили ее, на душе посветлело. Первый, кто протянул руку, был Горди, однорукий садовник, светившийся преданностью, но казавшийся слишком косноязычным и смущенным, чтобы произнести хотя бы слово, в то время, как девушки близнецы – горничные, судя по их кокетливым униформам с белыми передниками – в унисон кивнули ей в приветствии.

– Доброго вам дня, мисс Макдугалл, – сказала одна из близняшек, покраснев от смущения до корней морковно-красных волос. – Я – Агнес, а она – Айласа, – она кивнула на сестру, которая, очевидно, как и садовник, тоже проглотила язык.

– А это – Иннес, – Агнес повернулась к крошечной седой женщине, в нерешительности застывшей позади остальных. – Иннес делает восковые свечи и цветочное мыло для сувенирных лавок в Обане. И мы используем их здесь тоже, правда, Иннес?

Но Иннес, не обращая на девушку внимания, сосредоточилась на Маре.

– Помилуйте, это вы? – Она очень внимательно вглядывалась в Мару. – Значит, вы возвращаетесь к нам, mo ghaoil? И без лорда Уорфилда? – спросила она с блуждающей, безмятежной улыбкой, которая объясняла странность ее вопросов.

– Это по-гаэльски значит «моя дорогая», – разрешила Агнес загадку, дипломатично снизив голос до шепота. – Иннес живет в прошлом и забывает о настоящем. Она думает, что вы…

– Леди Уорфилд, – закончила за нее Мара. Лай двух прибежавших собак породы Джек Рассел терьер[12] , их взволнованная беготня и сопение Бена, во все глаза следившего за ними, замяли этот неловкий момент.

– Дотти и Скотти, – представил Малколм двух маленьких собачек, его лицо прояснилось, когда Бен ударил хвостом о землю и, казалось, улыбнулся такому оглушительному вниманию молодых терьеров.

Мара тоже улыбнулась, первоначальный испуг исчез как туман под лучами утреннего солнца. Персонал Рэвенскрэйга все-таки был странным, некоторые из них, – безусловно, необычны, но пока никто не будет вспоминать о призраках, все будет прекрасно.

Или – так она думала, пока ее взгляд едва не проскользнул мимо лица Малколма, вдруг тревожно исказившегося.

– Где Пруденсия? – захотел он узнать, высматривая кого-то в этой маленькой группе.

При упоминании этого имени Дотти и Скотти прекратили носиться вокруг Бена, вскинутые уши и нетерпеливое выражение на мордочках показывали, что они хорошо знали Пруденсию и любили ее.

Но из всех их двуногих компаньонов среагировала только Иннес.

Она явно колебалась.

У Мары закололо в затылке.

– Кто такая Пруденсия? – спросила она, совершенно уверенная, что не хочет этого знать.

– Пруденсия Макинтайр, повариха, – наконец заговорила Айласа, в ее голосе слышалось замешательство. – Она где-нибудь внутри, прощупывает обстановку. Она считает, что Рэйвенскрэйг полон призраков, и уверяет, что на днях появился новый. С тех пор она принюхивается ко всему, пытаясь вступить в контакт с этой бедной душой.

– Призраки? – Мара ощутила тяжесть в желудке. – Какие…

– Совсем никакие – если избавиться от крыс, сквозняков и труб с горячей водой, – пророкотал Мердок, вновь присоединяясь к остальным. – Не волнуйтесь, милочка. Я никогда не видел привидений поблизости, хотя в Рэйвенскрэйге с тех пор как был крошечным пареньком.

Он пронзительно глянул на остальных, положил ладонь на локоть Мары и подтолкнул ее к ступеням замка.

– Теперь пойдемте, и не позволяйте этим болтливым глупцам надоедать вам пустыми разговорами, – сказал он, вводя ее в вестибюль.

Это был красивый, облицованный темными панелями коридор, с фамильными портретами и гобеленами на стенах. Воздух слегка пах воском для полировки мебели, холодным камнем и древностью.

– Пруденсия приготовила для вас превосходный tattie-суп, – заговорил домоправитель, ведя ее сквозь полумрак. – Это – картофельный суп, если вы не знаете. Когда вы отобедаете, я покажу вашу комнату. Вашу красивую кровать доставили несколько дней назад, аккуратно собрали наверху и проветрили.

– Спасибо, это звучит восхитительно, – согласилась Мара, желудок заурчал в предвкушении. Она даже не понимала, насколько была голодна.

И еще она устала.

 Слишком утомилась, чтобы думать об увлеченности кухарки сверхъестественным. Или тревожиться от мысли, как впечатлительный разум легко мог бы вообразить одного из ее предков, с пылким взглядом и завернутого в плед, сходящего с портрета, когда часы бьют полночь.

Нет, она не будет думать о подобном абсурде.

Кроме того, еще много чего требовало ее внимания.

Оглянувшись вокруг, она почувствовала, как беспричинно снова странно сжимается грудь. Куда бы она ни посмотрела, ее подавляла массивность Рэйвенскрэйга. Казалось, его сокровища подмигивали ей, будто только и ждали момента ослепить и очаровать ее.

По-настоящему потрясенная, она восхищалась доспехами, стоявшими вдоль стен на некотором расстоянии друг от друга, и разглядывала внушающую страх коллекцию средневековых мечей и небольших круглых щитов, обещая себе попозже изучить их более тщательно.

В дальнем конце коридора уходила в полумрак широкая открытая лестница, однако, вместо того чтобы подняться по этим отшлифованным временем ступеням, домоправитель повернул налево и ввел ее в просторный зал.

 Мара застыла на пороге и … задохнулась.

Не от вида морских просторов, простирающихся за высокими арочными окнами, и не от великолепного разрисованного потолка с балками.

Нет, дыхание у Мары перехватило от вида странной женщины, стоявшей в центре комнаты.

Полная, с кудрявыми волосами женщина средних лет выглядела так, будто помешивала в котелке над костром в цыганском таборе, а не стояла около обеденного стола, накрытого на одну персону, в тихой большой столовой Рэйвенскрэйга.

Она и в самом деле походила на цыганку, и стояла, слегка покачиваясь, с закрытыми глазами, вытянув руки в стороны и шевеля пальцами.

– Я чу-у-у-вствую твое присутствие, – звала она низким, проникновенным голосом. – Я знаю, что ты здесь.

– Миссис Макинтайр! – лицо Мердока стало свекольно-красным. – Вы хотите, чтобы наша новая леди решила, что вы сошли с ума? – ругался он, его картавость усилилась. – Возьмите себя в руки и поздоровайтесь с мисс Макдугалл.

Пруденсия Макинтайр немедленно вынырнула из своего похожего на транс состояния.

– Общение с духами имеет важное значение. Нужно быть мудрым, чтобы понимать это, – осуждающе произнесла она, в глазах вспыхнуло раздражение. – Потерянные души нуждаются в сострадании.

Старик расправил плечи:

– Это вы станете потерянной душой, если не прекратите подобную ерунду.

Не обращая на него внимания, кухарка повернулась к Маре.

– Здесь появился новый, – заявила она. – …мужчина. Он очень сердит, и я думаю, это имеет какое-то отношение к вам.

– Колокола ада и черт возьми! – пригрозил Мердок ей кулаком. – Сейчас же вон отсюда! И не смейте показываться, пока не придете в себя!

– Я только хотела предупредить мисс, – Пруденсия ошпарила его возмущенным взглядом и выплыла из столовой, за спиной покачивались завязки фартука.

– Она – настоящий кошмар Рэйвенскрэйга, – проворчал Мердок, выдвигая стул для Мары. – Вопли призрака ей слышатся в крике каждого кроншнепа. Не обращайте на нее внимания.

Мара так и поступила. Особенно, когда через некоторое время Мердок вернулся проводить ее в комнату. Пообедав супом с овсяными лепешками и чувствуя приятную тяжесть в желудке, она поднялась на ноги, забыв о поварихе и ее разглагольствованиях.

Она уже засыпала на ходу, устав от долгой дороги, а обильная порция супа успокоила нервы. Два глотка прекрасного виски «Талискер», против которых она не смогла устоять, заставили ее желать поскорее отправиться в кровать.

Ее кровать.

Удивительно романтическая средневековая кровать под балдахином, в которую она просто влюбилась в Лондоне. С улыбкой она следовала за домоправителем по винтовой лестнице, а потом через лабиринты сумрачных, пахнущих плесенью коридоров.

Они шли очень долго, пока не остановились перед блестящей дубовой дверью.

– Ночи здесь бывают холодные, – сказал он, открывая ее. – Одна из девушек оставила для вас на кровати бутылку с горячей водой и жлоба.

Мара вздрогнула, уловив только одно слово:

– Жлоба[13] ?

– Длинная фланелевая ночная рубашка, – перевел Мердок.

– О, – чувствуя себя немного глупо и испытывая большее, чем хотела признавать, облегчение, Мара вошла в комнату.

В комнате на удивление было очень холодно.

Но холод не пугал, ведь у дальней стены ее дожидалась красиво убранная новая кровать. Обещанная грелка образовала бугор, а тщательно сложенная рубашка, больше похожая на мантию, лежала поверх богато вышитых покрывал.

Мердок вошел следом за ней.

– Мы зовем ее Чертополоховой Комнатой из-за чертополоха, украшающего потолок.

Стрельнув взглядом вверх, Мара снова изумилась.

Действительно, чертополох был везде, однако, сложный узор лепнины, глядевший вниз на нее, не имел ничего общего с аккуратной росписью по трафарету дома на Первой Керн Авеню в Филадельфии.

– Отсюда лучший вид на море, – Мердок показал на несколько окон слева от кровати. – И каждую ночь здесь будет разведен огонь, – добавил он, посмотрев на камин в другом конце комнаты. – В замке в основном используется древесный уголь, но мы подумали, что как американке, вам, наверное, доставит удовольствие запах торфа?

Было слишком холодно, чтобы мыслить ясно, поэтому Мара просто кивнула.

– Да, хороший запах – легкий и приятный, точно такой, как я представляла.

К тому же, от горевшего торфа исходил радостный красноватый свет. Но, к сожалению, она все еще продолжала дрожать. Тепло от огня казалось слишком слабым, чтобы рассеять холод комнаты.

По рукам уже ползли мурашки озноба.

– Хотите, я потушу огонь? – Мердок поднял бровь. – От него здесь становится жарковато.

– Не-е-е-т, мне приятно, – соврала Мара, отклонив его предложение.

В чем она действительно нуждалась, так это чтобы в очаг бросили целую тачку торфа.

Стараясь не стучать зубами, она потерла руки. Если домоправитель сейчас не уйдет, и она не заползет в кровать, то скоро превратится в сосульку.

Безмолвно приказывая ему уйти, она взглянула на постель и обрадовалась, увидев на ночном столике электрический чайник и тарелку с песочным печеньем. Она улыбнулась. Чтобы согреться, горячая чашка чая была бы кстати.

– Если не будет других пожеланий, тогда я вас покину, – сказал Мердок, направляясь, наконец, к двери. – Спите крепко.

 – Уверена, что так и будет, – ответила Мара, надеясь, что не выдала своего облегчения.

Или своей накопившейся усталости.

Немного опасаясь, что заснет, не успев добраться до кровати, она закрыла за ним дверь.

Повернулась и … вскрикнула.

На кровати развалился тот самый горячий Шотландец из Димблеби!

Через плечо у него был переброшен какой-то старый плед. Он откинулся спиной на подушки, скрестив в лодыжках длинные, мускулистые ноги.

И, если это возможно, рассматривал ее с еще более наглой ухмылкой, чем была у него в Лондоне.

Эта ухмылка привела ее в бешенство. Она была достаточно зла, чтобы не замечать невероятную мужскую красоту, однако же, колени, как и в прошлый раз, превратились в воду, не смотря на шок и раздражение.

Она впилась в него взглядом.

– А вы что здесь делаете?

– Охраняю свою кровать, как я уже говорил тебе.

– Кровать – моя, – возразила Мара, ее охватило недоумение. – Я ее купила, так что убирайтесь отсюда. Немедленно!

Но он только скрестил руки за головой и тоже уставился на нее.

– Не думаю, распутница.

– Распутница? – Лицо Мары запылало. – Я не какая-то там штучка, а вы чокнутый. Точно чокнутый!

На его челюсти дернулся мускул, лицо потемнело, но, казалось, он пытался сдержаться.

И при этом, он все еще не сдвинулся с места.

Совсем наоборот, у него был вид человека, чувствующего себя раздражающе удобно.

– Мы положим этому конец! Вы…вы! О-о-о, у меня нет слов! – развернувшись, Мара рывком открыла дверь. – Мердок! – закричала она, сердце билось, как кузнечный молот. – Пожалуйста, вернитесь!

Но старый домоправитель уже исчез.

Длинный коридор был темным и пустым. Ей придется самой иметь дело с этим болваном. Злая настолько, что страх исчез, она развернулась, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и обнаружила, что он исчез.

Комната была пуста.

За исключением украшенного драгоценными камнями кинжала, пришпилившего белую фланелевую ночную рубашку к кровати.

Вздрогнув, Мара пересекла комнату и уставилась на оружие, походившее на средневековое. Ей понадобилась вся ее сила, чтобы выдернуть клинок из матраса. Сделав это, она отбросила его так далеко, как могла, и опустилась на кровать, прижимая испорченную рубашку к груди.

Комнату заполнил низкий мужской смех. Этот пробирающий до костей звук заставил ее нырнуть под покрывала.

Следующий раз, распутная девка, прошептал ей в ухо низкий голос шотландца, это будет мой меч, а рубашка будет на тебе.