Зима в этом году не особенно суровая. Поначалу было немного холодно и маловато драматичных снежных бурь, но все не так плохо в сравнении с другими годами. Февраль, март и апрель могут быть невзрачными, нагоняющими тоску и выматывающими душу, но в этом году бог в основном миловал от этого. Сейчас мы в самом начале того, что обещает стать сырой весной.

Сырую или сухую, весну здесь всегда ждут. Силы возвращаются, когда видишь взрыв ярких цветов после долгого их отсутствия. Это происходит внезапно, будто по взмаху волшебной палочки, после, казалось бы, нескончаемой хмурости и серости. Цвета выплескиваются из земли, деревьев и неба, и вся природа начинает резво пробуждаться. В начале апреля бывает всего один погожий день в неделю или два, поэтому никто не упускает возможность выбраться из дома и начать подготовку сада к новому сезону. Я старая душа, если вам нравится смотреть на вещи таким образом, и у меня возникает ощущение, что мое место там, снаружи, где можно возиться с подрезкой ветвей, заниматься виноградными лозами и близко общаться с природой, хотя на самом деле я для этого не приспособлен. Иногда, если удается одновременно найти трактор, полную канистру бензина и мотивацию, я подстригаю газон, но как вы и сами можете догадаться, эти три планеты выстраиваются в ряд не слишком часто.

Имейте в виду, я не такой уж неповоротливый. Я совершаю долгие прогулки пешком или на велосипеде каждый раз, когда выпадает возможность. Обычно я гуляю один, но если еду на велосипеде, иногда приглашаю кого-нибудь присоединиться. Но не сегодня. Я надежно закрепляю горный велосипед на багажнике пикапа и направляюсь к близлежащему городку, где могу насладиться пятнадцатью-двадцатью милями прогулки через жилые кварталы, туристическими тропами и объехать вокруг маленького исторического центра. Я доезжаю до парка на краю городка и готовлю велосипед к прогулке. Пока я вожусь, ко мне подруливает серьезный велосипедист в шлеме, перчатках, велосипедных шортах и в этих туфлях, которые пристегиваются к педалям, и завязывает разговор. Это хорошенькая блондинка, маленькая, почти хрупкая, и ей, вероятно, нет даже восемнадцати.

— Вы Джед, верно? — спрашивает она.

Неважное начало для моей прогулки. Именно поэтому я не слишком часто бываю в городе. Кажется, я приобрел какую-никакую известность, как раз достаточную, чтобы время от времени причинять неудобства, вот как сейчас. Я признаюсь, что я Джед.

— Круто, я узнала вас! Меня зовут Джолин. Я пару раз бывала в «Джед-зоне». Я вас там видела.

Я улыбаюсь. Она славная. Полагаю, такое узнавание раздражает меня не столько на практике, сколько в теории. «Джед-зона» вызывает у меня улыбку. Я уже слышал это раньше. В городе ходят какие-то слухи о доме, и я уверен, что некоторые из них я бы предпочел никогда не слышать. Разумеется, им нужно как-то называть это место. «Джед-зона» — это проницательно.

— Припоминаю, что видел тебя, — говорю я, — но не помню, чтобы мы разговаривали, так ведь?

Я что-то разболтался. Когда она сняла шлем, я точно вспомнил, что видел ее в доме, но спрашивать, говорили ли мы, было лишним. Я и так знаю, что нет.

— Неееет, — сказала она с улыбкой. — Я же на самом деле просто ребенок. Не думаю, что мне есть что сказать интересного для вас.

Мой велосипед снабжен бутылками с водой и маленькой велосипедной сумкой, в которой лежит экземпляр книги Рамамурти С. Мишры «Основания йоги», прихваченной с собой на тот случай, если найдется тенистое дерево, чтобы поваляться с книгой. Я пока не взобрался на свой велосипед.

— Что делала в доме? — спрашиваю я. Не могу заставить себя называть это «Джед-зоной». — Приходила с друзьями?

— Ага, — говорит она и начинает перечислять имена каких-то людей, среди которых я узнаю только одно. Она объясняет, что они приходили несколько раз летом и осенью прошлого года: трудились над чем-то в саду, счищали старую краску с подсобной постройки и красили ее заново, а однажды ночью присутствовали у общего костра.

— Что ж, тогда с меня небольшая беседа, — говорю я ей. — Не желаешь ли присоединиться к прогулке?

Она за. Я произношу неуклюжие оправдания, которые почти сорокалетний парень обычно произносит перед тем, как приступить к сопровождающемуся физическими нагрузками занятию в присутствии прекрасно экипированного и явно не чуждого спорту подростка. Мы вместе отправляемся в путь и набираем удобный темп для прогулки вокруг парка, прежде чем рискнуть направиться в город, а потом и за город.

Компания на время велосипедных прогулок мне нравится больше, чем на время пеших, потому что езда не так способствует разговорам, особенно если пытаешься поддерживать скорость в двенадцать-пятнадцать миль в час по лесным тропинкам или когда движешься по дороге, не особо соблюдая правила дорожного движения.

Сегодня отличный денек и прогулка получается очень приятная. Я могу ехать наравне с Джолин без особого напряжения, а может, она дает мне фору. Мы мчимся сквозь какие-то пригородные районы с гладкими дорожками, затем по асфальтированным тропам, которые уводят нас в холмистую местность в нескольких милях от города, где мы можем позволить себе набрать приличную скорость, прежде чем нырнуть в ворота лесного заповедника. В лесу мы в основном держимся асфальтированных дорог, потому что велосипед Джолин не предназначен для бездорожья. В конце концов мы сворачиваем и направляемся к крутому холму, который мне удается одолеть только наполовину, а потом я спешиваюсь и толкаю свой велосипед. Она с велосипеда не слазит, но ездит такими кругами, чтобы оставаться неподалеку.

— Показушница, — ворчу я.

Она хохочет. На верху холма я ставлю ногу на одну педаль и накатом съезжаю в безлюдное место для пикников с видом на озерцо. Достаю бутылку воды и пью, пока не перехватывает дыхание.

— Думаю, я тут посижу некоторое время и почитаю, — говорю я ей, предполагая, что она воспользуется моими словами как предлогом, чтобы поехать дальше одной, но отчасти надеюсь, что она этого не сделает.

— Могу я тут еще немного поболтаться? — спрашивает она. — У меня тоже есть книга. Я не буду вам надоедать. Я еще никогда не общалась с настоящим живым мистиком.

Я фыркаю от смеха.

— Да, можешь позависать здесь, если хочешь, но, боюсь, мне придется тебя разочаровать насчет этих мистических штук. Я не слишком мистический парень.

Джолин ничего не ответила на это. Вместо этого она, к моему удивлению, стащила у меня мою книгу и сунула взамен свою. Наверное, хорошенькие юные девушки вполне могут быть дерзкими и кокетливыми, но я уже давненько не оказывался участником этой игры. Там, в доме, все склонны проявлять легкую почтительность, что бывает утомительным.

Книга, которую она мне подкинула, — один из тех маленьких сборников дзэнских афоризмов, составленных редактором, который, вероятно, зациклился на работе во время затишья между выпусками журнала «Кролиководство острова Борнео». По правде говоря, трудно его в чем-то винить. Будь у меня издательство, я выпекал бы книжечки с дзэном с такой скоростью, с какой редакторы успевали бы наскрести глубокомысленных изречений кого угодно с восточным именем или титулом. Если дизайн обложки соответствует канонам изящной простоты, а внутри сплошная заумь, то это стопроцентный хит продаж.

Конечно, могло быть и хуже, чем книжечка с дзэном, даже просто плохо. Я не знаю, что читают обычные девочки-подростки, но я благодарен, что эта вот читает о дзэне. Она устраивается на траве рядом с озером, и я присоединяюсь к ней. Перелистывание ее книжки подтверждает мои опасения, что это очередной кусок дерьма (« Когда кипятишь воду для риса, помни, что эта вода — твоя жизнь »), но за неимением ничего лучшего я начинаю читать.

— Ого, — тихо произносит она через несколько минут. Я смотрю на нее, чтобы понять, собирается ли она поделиться тем, что привлекло ее внимание, хотя уже знаю, что там. Там есть закладка, корешок перегнут так, что страница открывается сама, а отрывок обведен желтым маркером. Она читает вслух выделенный абзац, приписываемый Будде. Я хорошо его знаю, но мне приятно слышать, как его читает человек, для которого это внове.

— Я достигну Высшей Истины и Высшей Реальности, — читает она медленно, задумчиво. — Это высшая цель моей жизни в этом мире — останется ли со мной мое тело или распадется на части. Мои кости и плоть могут подвергнуться уничтожению или остаться со мной, я все равно достигну Истинной Формы Вселенной. Бесчисленные инкарнации привели к благому итогу: я обрел человеческое тело. Я не упущу эту счастливую возможность и обязательно достигну самадхи и Реальной Формы Сознания. Покой может снизойти на меня или оставить меня, пусть горы рушатся мне на голову, но я не нарушу свое обещание достичь нирваны.

Она откладывает книгу и просто всматривается в даль за озером.

Я тоже растворяюсь в тихой задумчивости. Этот отрывок вызывает у меня сильную ностальгию. В этом и причина, что я взял эту книгу с собой. Написание моей книги заставляет меня вглядываться в собственное путешествие к пробуждению, в котором эта конкретная декларация цели сыграла важную роль. Что-то во мне откликнулось на эти слова, когда я впервые прочитал их много лет назад, и я не забываю их перечитывать довольно часто. Если бы я захотел передать это своим ученикам, то, наверное, слегка сократил бы текст, но оставил нетронутой глубину серьезности намерений.

— Пусть горы рушатся мне на голову, — прошептала он себе под нос.

Через несколько минут она подняла книгу и заложила страницу большим пальцем.

— Занимаетесь йогой? — спросила она.

— Нет. В общем-то эта книга — сувенир из моей прежней жизни. Я с тех пор прочитал много книг, но эту держу при себе из-за того отрывка, что ты прочитала. Как видишь, книга истрепана и зачитана до дыр. Она много времени провела в карманах.

Она одобрительно улыбается.

— А моя книга вам не понравилась, верно?

Разговор сворачивает на другую тему. Вот как все происходит. Она мне вопрос задает или просто болтает с Джедом-мистиком? У меня нет особой охоты соскальзывать в учительскую рутину, если только она сама не попросит меня это сделать. Мне, как всегда, неловко начинать разговор в этом русле, если нет очевидного сигнала. Боюсь оказаться одним из тех людей, что на вопрос «как дела» действительно битый час рассказывают о своих делах.

— Просто не мое, — уклоняюсь я от ответа.

— Вы не в дзэне?

Уф. Я откидываюсь и лежу с руками под головой, разглядывая гряду облаков, которые выглядят в точности как Мэрилин Монро, когда воздух из вентиляции раздувает ей юбку. А может, это облако Роршаха и моя интерпретация предупреждает меня, чтобы я не дурачился на траве с хорошенькими юными девами.

— Нет, правда. Мне интересно.

Что ж, это все, что мне нужно, чтобы приступить, но я пока держусь.

— Есть два дзэна, — говорю я. — Один дзэн продает книжки, миниатюрные сады камней, наборы для каллиграфии и фигурки Будды. Другой дзэн — это просветление.

— Моя книга — это плохой дзэн, да? — спрашивает она.

Я смеюсь.

— Ага, это плохой.

— Я начала читать о дзэне всего несколько месяцев назад, — объясняет она. — Кажется, это реально круто. Я прочла кучу книг о дзэне и ходила на собрания, где один японец говорил о нем. Думаете, все эти книги, что я прочла, такие же, как эта?

— Зависит от того, что ты из них почерпнула. В дзэне есть особый налет притягательности. Люди находят очень привлекательным читать о дзэне и, может быть, практиковать медитацию дзадзэн. Ты уже купила особые подушечки?

Купила.

— Что еще?

— Небольшой сад камней, — признается она с улыбкой только что пришедшего к ней понимания. — Фигурку Хотэя, смеющегося Будды.

— Ага, такая мне тоже нравится, — говорю я. — Ну и вот, все хорошо. Тебе нравится это, ты можешь читать об этом, можешь приобретать аксессуары. В этом нет ничего неправильного.

— Но это не настоящий дзэн, вы же об этом говорите.

— Да, это не настоящий дзэн. Это, скорее, симпатичный кузен дзэна. Настоящий дзэн не такой симпатичный и для него тебе не нужны книги.

Есть длинное объяснение и есть короткое. Мне не хотелось слишком грубо наезжать на новое хобби Джолин, но с дзэном у меня непростые отношения — любви-ненависти, вернее, я люблю дзэн и ненавижу новый дзэн. Настоящий дзэн — это страстный и пристальный поиск просветления — кратчайший путь между сном и пробуждением. Никаких правил, никаких церемоний, никаких учений, лишь грязное, кровавое сражение за пробуждение.

Новый дзэн — дзэн, приводящий в движение издательский и торговый бизнес, — целиком посвящен сну и тому, чтобы оставаться спящим. Разумеется, говоря подобным образом я рискую навлечь на себя гнев всех этих сияющих энтузиастов, которые верят, что дзэн — это то, о чем можно прочитать, что можно попрактиковать и чем можно овладеть, словно дзэн это хобби, религия или общественная деятельность, словно дзэн это что-то, чем можно заниматься в дополнение к чему-то еще, словно дзэн имеет отношение к тому, чтобы быть сознательным, присутствующим или молчаливым. Но если ты действительно заинтересован в пробуждении, тогда следует поблагодарить всех этих обиженных любителей, потому что это именно те люди, которые хотели совершить путешествие, но были одурачены симпатичным кузеном дзэна, с которым они торчат на одном месте и никуда не двигаются.

Убедиться в этом всегда можно с помощью того же самого критерия: сколько просветленных? Не надо этих если, и или но. Другие цели или достоинства не представляют ни малейшего интереса. Где постоянный поток просветленных существ? В неприятном дзэне он есть, а в симпатичном — нет. Точка.

— Так это что-то вроде злого брата-близнеца дзэна, — говорит она.

Я смеюсь после этих слов.

— Ага. Злой близнец отвесил оплеуху доброму и сослал его на далекий остров, а сам купается в лучах славы и успеха и завоевывает мир.

Мы еще несколько минут смеемся с этого сценария и придумываем все новые детали, просто наслаждаясь непринужденностью момента и солнечным теплом.

— Все знают, что вы мистик, — говорит Джолин, переводя разговор на меня. — Почему вы говорите, что нет?

Кряхтя, я усаживаюсь и обхватываю колени руками.

— Хммм. Ладно, я отвечу тебе, если ты расскажешь, за что тебе нравится дзэн.

— Хорошо! — живо восклицает она. — Ну, когда здесь был мистер Ямамата, он говорил...

— Мистер Ямамата или Ямамата Роси? — прерываю ее я.

— Ага, Ямамата Роси. Он говорил об однонаправленности и жизни в дзэнском монастыре и разного рода вещах, которые звучали действительно интересно. Он рассказывал много отличных историй о людях, которые занимались дзэном, а потом просто как гром среди ясного неба — бах ! — они просветленные! Может быть, кто-то сказал что-то правильное в правильный момент и...

— Бах.

— Ага!

— Довольно круто, а?

— Круто же! — восхищенная, она привстала на колени. — Он рассказывал об истории дзэна и всяком таком, а потом показал нам видео о своем монастыре в Северной Каролине и там все выглядело, ну, не знаю, — реально круто!

— Поэтому ты стала читать об этом и делать онлайн-покупки?

— Я купила книгу у человека, который оплачивал эту встречу. И да, я зашла в интернет, выбрала подушки и какие-то еще книги. Садик камней я купила в магазине в Айова-сити и еще несколько подержанных книг о дзэне и буддизме.

— Он сказал, что такое просветление? — спросил я.

Она с минуту размышляла. — Он говорил о самадхи, или это было сатори? Думаете, я глупая, да?

Я смеюсь.

— Нет. Мне тоже нравится дзэн. Он понравился мне задолго до того, как я понял его, и примерно таким же способом, как тебе.

— Ваша очередь! — говорит она.

Я помню наш уговор.

— Ладно, но тебе это может и не показаться интересным. Я говорю, что я не мистик, потому что я не мистик, ну или совсем чуть-чуть. Вообще говоря, это довольно запутанный вопрос, но между тем, что представляю собой я, и мистиком есть разница.

— А что вы собой представляете?

— Ну, я просветленный.

— И это не то же самое, что мистик?

— Нет. Звучит, будто это то же самое, но стоит разобраться в вопросе — и разница оказывается значительной.

— И что лучше? Быть просветленным, верно?

— О да, определенно. Мистики отстой. Просвет­ленные парни рулят!

Она хохочет и толкает меня. Я тоже смеюсь.

— Нет, правда, — говорит она, — какая разница?

— Нет, правда, — передразниваю я ее. — Это не настолько интересно.

Она утихомиривается и так же пристально смотрит на меня, как я на нее.

— Могу я сказать кое-что? Пожалуйста. Я не знаю, с чего мне так повезло, что через пару месяцев после того, как я начала, ну, знаете, интересоваться дзэном, духовностью и прочим, я оказалась тут в компании с... — Она колеблется. — Как будто Бог, или вселенная, или мое высшее я, говорит, что я делаю что-то действительно правильное. Оно говорит: «Вот, ты хочешь знать, так вот этот парень, вот твой шанс». И вот я сижу с вами, и вы очень милый и все такое, но вы тоже, наверное... это странно... серьезно, вы... вы тот, кого все...

Она волнуется и вот-вот заплачет.

— Вы действительно настоящий просветленный, так? Не дурака валяете? Я хочу сказать, я знаю, что просветленный. Вы же правда просветленный, верно?

Я редко бываю захвачен врасплох. Я внимательно смотрю на нее, прежде чем ответить.

— Да, Джолин, — говорю я, — действительно просветленный.

Она кивает — впитывая, размышляя.

— Ага... ага... видите, что я имею в виду? Вот что я имею в виду. Я имею в виду — каков был шанс?

Я внимательно наблюдаю за ней какое-то время, восхищаясь глубиной искренности в ее глазах.

— Хорошо, — говорю я, — я понимаю.

— Вот в чем дело: я знаю, что я молода и не понимаю этого, а вы правда очень добры ко мне, но я хочу знать. Мне интересно. Я не хочу быть просто еще одной... Это как те слова Будды: «Я не упущу эту счастливую возможность».

Она затихает, ее губы дрожат, а глаза наполнены слезами.

Вот так мы и сидели здесь еще несколько часов, пока я торжественно отвечал на ее вопросы о разнице между просветлением и разными видами и степенями мистицизма, о разнице между настоящим дзэном и дзэном для продажи книг, об индуизме, медитации, христианстве, коренных жителях Америки, американских трансценденталистах, о том, есть ли куда еще расти Брэду Питту и других высоких вещах.

Но в основном мы говорили о кинотеатре Платона.