Наблюдая за огнем, я мысленно возвращаюсь назад, в то время, когда я был обычным человеком. Я с теплотой вспоминаю приятеля-выпивоху, с которым мы вели возвышенные и полусвязные философские беседы, когда нам было около двадцати. Чтя заповедь Торо о том, что высоким идеям требуется много места, мы вели свои споры на свежем воздухе, перекрикиваясь через ревущее пламя костра, запруженные улицы, тихие пруды — но никогда не оставаясь на месте, никогда не усаживаясь и никогда не придавая словам особого смысла. Он как раз изобретал версию христианства, которая подходила бы его не вмещающейся в жизнь личности, а я прорабатывал Торо и Уитмена. Когда большие мысли заканчивались, мы начинали вращаться и вращались, пока не падали навзничь и не цеплялись за землю, чтобы она перестала кружиться. Зачем? Ни малейшего понятия. Тогда это казалось разумным.
— Джед?
— Да, Мэри.
— Что это значит, когда в дзэн-буддизме говорят, что для достижения просветления нужно пройти через врата без врат?
— Под вратами имеется в виду препятствие, которое стоит между непробужденным умом и просветлением. С точки зрения человека, который желает стать просветленным, эти врата огромны и непроходимы. Это то, что ты видишь как разницу между собой и мной. Я думаю об этом, скорее, как о целом ряде дверей, каждую из которых нужно отпереть и пройти, чтобы могло продолжиться развитие, пока, наконец, не откроется последняя дверь и ты не обернешься на свое великое путешествие, чтобы обнаружить, что не сдвинулся и на сантиметр и что никаких врат не было. Ни дверей, ни замков, ничего, кроме черты, проведенной по песку.
— Ладно, я поняла. От этого есть какая-то польза?
Хороший вопрос. Я размышляю над ним пару минут. Вспоминаю собственные мысли о вратах без врат до просветления.
— Я так не думаю. Ты это просто увидишь, когда пройдешь.
— Ладно, я поняла. А когда они говорят про палец, указывающий на луну?
— Когда они говорят о пальце, указывающем на луну, они имеют в виду, что тебе следует смотреть, куда указывает палец, а не на сам палец. Не путай палец с луной.
— Я поняла. А от этого есть польза?
— Ну, например, если бы ты стала придавать мне слишком большое значение, то я бы воспользовался этой штукой с пальцем, чтобы наставить тебя на правильный путь, вернуть твое внимание туда, куда ему положено быть направленным — на луну, а не на палец. Понятно?
— Да, спасибо.
— Недавно читала о дзэне, Мэри?
— Да, вы же часто его упоминаете.
— Что ж, воспользуйся этой возможностью, чтобы наточить клинок своего различения. Многое из того, что ты читала о дзэне, — это палец, указывающий на палец, указывающий на луну, а не сама луна. Помни об этом и дай мне знать, если у тебя будут еще вопросы.
Мне задают другие вопросы, и я отвечаю на них: кундалини, диета, психоделики, это кино, та книга, этот гуру, те стихи, этот быстрый метод, та фантазия. Я в очень расслабленном состоянии, но в конце концов возникает тема блаженства, и я чувствую, что ко мне возвращаются силы.
— Я знаю, что просветление — это состояние экстаза и блаженства... — говорит новичок по имени Джефри.
— Прости, что? — прерываю его я.
— Ну, то есть я знаю, что это, ну, знаете, переживание... — отвечает он.
— Блаженства? — спрашиваю я. — Экстаза?
— Ага, поэтому мне интересно...
— Стоп.
Я не знаю, смеяться мне или плакать.
— Сколько вас еще, кто так думает? Поднимите руки, пожалуйста. Кто еще из вас приравнивает просветление к блаженству, экстазу и прочему?
Поднимается несколько рук. Мэри, которая спрашивала о дзэне, не поднимает. Еще один парень, который, насколько мне известно, сделал свой Первый Шаг, тоже не поднимает, но почти половина из них подняла.
— В жопу блаженство, — говорю я ему. — Блаженство для детишек. Блаженство для туристов, для наивных людей. Вы правда думаете, что духовное просветление приходит в виде бесконечного оргазма?
Эти слова вызывают сдавленные смешки.
— Вечный кайф? Рай на земле? Никаких больше проблем. Никаких беспокойств. Просто сидишь сложа руки и все время счастлив ? Разве это не звучит, ну, не знаю, убого? Мы все тут что, действительно собрались, чтобы попытаться укуриться в хлам?
Я умолкаю на минуту, чтобы они сами поразмышляли над этим.
— Просветление — это не высшее переживание. Это не измененное состояние сознания. Это не волшебная сказка про то, как жили они потом долго и счастливо. Духовное просветление означает пробуждение — вот так просто и так сложно. Блаженство просто миф о рае, слегка переупакованный для дрыхнущей толпы — небеса на земле, небеса здесь и сейчас. Об этом и правда глупо говорить.
— Если и есть тут проблема, то в первую очередь это вопрос о том, как подобная смехотворная идея попала вам в голову. Этот вопрос должен быть весьма отрезвляющим. Если подобная дикая идея настолько прочно укоренилась в вашем мышлении, что же там еще творится? Если ваши верования вам не принадлежат, то чьи они? Кто вы ? Вы должны перепроверять свои допущения, а ведь только малая их часть вам видна. Непроверенные верования определяют вас и задают курс, по которому движутся ваши жизни. Возможно, вы оказались на этом духовном пути благодаря одному вашему непроверенному верованию, что это путь ведет к блаженству. Может, вы не хотите идти туда, куда он на самом деле ведет. Может, вы на нем ради волшебной сказки. Я бы сказал, что это верно для девяноста пяти процентов духовных искателей на Западе.
Я обвожу их взглядом и вижу, что они пялятся на меня широко открытыми глазами. У меня что, ширинка расстегнута?
— Думайте сами. Вот золотое правило. Думайте сами. Сделайте это своей мантрой. Вытатуируйте на внутренней стороне своих век.
Я отвешиваю театральный поклон.
— Благодарю вас, леди и джентльмены. Вы прекрасная публика. Будьте осторожны за рулем. Спокойной ночи!
Они хлопают, как по команде, и начинают говорить между собой, все еще слегка заряженные этой энергией. Я плюхаюсь в свое кресло, чтобы полюбоваться красками заката. Все еще моросит мелкий дождь и слышится постоянное шипение, когда капли влаги встречаются с жаром костра. Я смутно улавливаю чье-то присутствие позади и угадываю, что это Сара.
— Если ты слишком устала сегодня, можем встретиться завтра, — говорю я.
— Я не устала, — отвечает она, приближаясь и садясь на мокрую траву рядом с моим креслом. Она подбирает ноги и обхватывает колени руками. Мы оба тихо смотрим на огонь, пока она не заговаривает:
— Боюсь, я оказалась не в том месте, — начинает она. — Я не уверена, что действительно создана учиться тому, чему вы тут учите.
— Конечно, такое возможно, — говорю я, любопытствуя, не так ли все на самом деле и обстоит. Но нет, я не думаю, что так и есть. Временами кажется, что все указывает в одном-единственном направлении, но суть в том, что стремление к истине само по себе является жизненным выбором, и это стремление можно осуществлять самыми разными путями, которые необязательно ведут к подлинному достижению высшей цели. Это путешествие складывается из отдельных шагов, и каждый шаг в самом подлинном смысле есть отдельное путешествие.
— В некотором смысле, то, что мы здесь делаем, можно назвать интеллектуальным подходом к духовному развитию. Думаешь, тебе больше подошел бы подход, основанный на чувствах?
Конечно, мой вопрос подразумевает, уж не предпочла бы она в итоге волшебную сказку.
— Может быть, — отвечает она слабым голосом.
— Может быть, — вторю я ей. — Но, знаешь, это не какое-то там жизненно важное решение. Это не то, что должно заставить тебя отказываться от чего бы то ни было. Наверное, есть кое-что, чему тебе стоит научиться, пока ты с нами. Возможно, не все вещи, возможно, речь только об одной или двух вещичках. Это забавно, как вселенная помещает нас в точности туда, где нам следует быть, чтобы подобрать следующую часть головоломки. Я уже говорил тебе, что дело не в том, победишь ты или проиграешь, верно?
— Да, я помню, — говорит она.
— И вот ты прямо сейчас слегка паникуешь, думая, что оказалась там, где тебе не следует быть. И я согласен с тобой, возможно, тебе скоро придется двигаться дальше, в этом нет ничего неправильного. Но я сомневаюсь, что твое время здесь истрачено понапрасну или что тебе нечего взять, пока ты здесь. Понимаешь, что я имею в виду?
Она кивает, показывая, что понимает, но как человек, который три четверти жизни кивал в ответ на то, чего не понимал, я склонен относиться к кивающим головам и приглушенным одобрительным звукам с некоторой долей скепсиса.
— Сколько тебе лет, Сара? — спрашиваю я.
— Двадцать, — отвечает она.
— Ладно, давай честно взглянем на это. Во-первых, ты вряд ли сможешь прорваться через врата без врат в ближайшее время. Есть что-то такое, что лежит на тебе тяжелым грузом? Чувствуешь себя так, будто должна преуспевать и добиваться высоких результатов в этих духовных делах?
— Не знаю. Может быть.
— Как ты думаешь, может ли быть этот дискомфорт связан с тем, что ты не чувствуешь быстрого прогресса?
Сидя выше и немного позади нее я мог заметить только ее кивок, но мне удалось уловить эмоциональность ее реакции. Спрашиваю, как давно она здесь с нами, и она отвечает, что около недели. Я смеюсь.
— Знаешь, в этом путешествии бывают такие моменты, когда уместно нажать на себя — возможно даже так сильно, что это может сломать разум и довести до дурдома.
Она поворачивается и со страхом в глазах смотрит на меня снизу вверх.
— Я бы об этом пока не беспокоился, — заверяю я ее.
— Знаешь, чем я занимался, когда мне было двадцать, Сара?
— Наверное, вы были уже просветленным и учили людей вроде меня, — отвечает она.
Теперь я уже хохочу.
— Сара, когда мне было двадцать, я был полным олухом. Такая умная, красивая, подкованная девушка, как ты, даже не посмотрела бы на меня второй раз. Неглубокий, бестолковый, не знакомый с духовными материями. Просто болтался по жизни. Тот человек, которым я был двадцать лет назад, не нашел бы пути к этому дому, ко всей этой теперешней штуке, он бы ни за что этого не понял даже в самом поверхностном смысле. Ты в своем юном возрасте куда более развита и пробуждена, чем я тогда. Это не значит, что ты станешь совершенно пробужденной к своим тридцати, но кто знает? Никто ничего не знает.
Сара, по всей видимости, верит мне только отчасти.
— Это правда, — подтверждаю я. — Я не интересовался всем этим примерно до тридцати. А до этого... Тебе лучше и не знать.
Теперь она с облегчением улыбается, хотя и слегка шокирована тем, что человек, которого она водрузила на такой высокий пьедестал, на деле оказался далек от идеи безупречности.
— У тебя впереди еще много лет духовных приключений, возможно, много жизней. Попробуй делать один шаг за раз. Даже заглянуть на два шага вперед может быть страшно, понимаешь, о чем я? Дыши глубже, пей больше воды, медитируй почаще. Не принимай ничего близко к сердцу. Тебе не надо карабкаться из ада в рай, ты просто получаешь опыт жизни в теле. Это не зло, это просто жизнь, и когда она закончится, ты умрешь так же легко, как дышишь.
Я уже говорил об этом Саре, но меня не удивляет, что она все еще верит, будто находится не на своем месте и должна искать свое. Легко сказать, что нет никакого состязания, нет победителей и побежденных, но совсем другое — действительно это понять. Это один из тех айсбергов, которые выглядят над водой относительно маленькими и безобидными, но под поверхностью воды скрываются огромные затвердевшие массы, препятствующие продвижению. Я не думаю, что мой треп действительно растопит чей-то айсберг, но, как я говорю с самого начала, моя роль заключается в том, чтобы сидеть и говорить о вещах, о которых я знаю, не привязываясь к результатам. Возможно, я сею семена, возможно, добавляю подпрограммы для запуска их когда-нибудь впоследствии, а может я просто точу лясы в пустыне. Кто знает? Никто ничего не знает.
— Что-нибудь из сказанного показалось тебе разумным? — спрашиваю я ее.
— Да, вроде того, — говорит она. — Мне кажется, я чувствую... не знаю... будто со мной что-то не так, будто я должна продолжать, не знаю...
— Бороться.
— Ага, будто я ничего не могу сделать достаточно хорошо, будто я должна стать этим... как будто я должна полностью очищать себя, искупать что-то, пока не стану... будто я не...
— Ничего не стою?
Она вздыхает:
— Наверное.
— Как будто ты лишняя? Не такая, как другие? Неправильная?
На это она явно реагирует. Неправильная.
— Так ты чувствуешь себя неправильным человеком? Как будто ты ненастоящая? Не такая, как другие люди? Ты, должно быть, все время чувствуешь себя ужасно не к месту, словно неприкаянная. Это так? Ты всегда чувствуешь, словно смотришь откуда-то издалека?
Она кивает и тихо всхлипывает.
— И теперь ты тоже чувствуешь себя не в своей тарелке, потому что все здесь в своей тарелке, кроме тебя, и ты хочешь уйти?
Что-то в ней высвобождается.
— Вся моя жизнь вот такая, — говорит она сквозь слезы и всхлипывания.
— Я вечно лишняя, куда бы ни пошла. Я никуда не вписываюсь. — Она плачет еще сильнее. — Все вписываются... а я никогда... Я не такая, как нормальные люди... Я не знаю, что делать...
Я даю ей минуту-другую, чтобы она хорошенько выплакалась. До этого с ней нет смысла говорить. Я не часто занимаюсь консультациями по личным проблемам, в которую все это превращается, но, черт возьми, почему бы и нет. На самом деле я питаю слабость к этой ее проблеме.
— Круто, — говорю я после того, как она слегка успокоилась. — Очень круто.
— А? — спрашивает она. — Что круто? Почему?
— На самом деле есть две причины.
— Какие? — спрашивает она.
— Каждый человек полон дерьма, Сара, — говорю я и медлю, чтобы эта мысль как следует впиталась. — Не в отрицательном смысле, конечно, несмотря на то, как это звучит. — Она хихикает. — Я просто говорю как есть, что это встроено в нас. У нас нет выбора: каждый полон дерьма. Под дерьмом я имею в виду ложь: ложные верования, ложные впечатления и ложную личность, которая на них основана. Например, ты спишь и видишь сон, а твои сны полны того, что твое проснувшееся я сочтет ложным, верно? Разве не так? Когда ты просыпаешься, ты понимаешь, что события во сне были абсурдной выдумкой и удивляешься, как ты могла верить в их реальность, пока они происходили, верно?
— Наверное, да.
— Ну вот, просветление представляет собой не что иное, как пробуждение ото сна. Ты, я, здесь, теперь — все это очень реально и осязаемо, не так ли? Настолько, что сам вопрос кажется абсурдным, верно?
Она соглашается.
— Но разве во сне не то же самое? Разве он не убедителен, пока ты в нем?
— Да, — говорит она.
— Вот оно, это заблуждение. Все в точности то же самое. Это сон. Вопрос в том, кто видит сон и как нам проснуться. Как стать реальными? Вот к чему сводится все просветление. Речь идет о пробуждении и понимании, что на самом деле реально, и в результате мы постепенно должны становиться все менее сонными. Мы должны сражаться и царапаться, продираясь к пробуждению. И таким же образом, если ты хочешь стать более истинной, то единственный способ сделать это — стать менее ложной, менее полной дерьма. Если ты хочешь быть менее полной дерьма, то единственный способ сделать это — отправиться внутрь себя, освещая свой путь с помощью способности к различению, найти дерьмо и выставить его на свет. Свет разрушает ложь. Она исчезает, когда ты действительно смотришь на нее, потому что ложь никогда не бывает чем-то реальным, она только воображается. Вот что ты делаешь прямо сейчас — храбро направляешь свет внутрь себя, прокладывая себе путь все глубже — и это круто. Это не легкое и не веселое занятие, но таков уж этот процесс. Вот как происходят хорошие вещи. Вот как тает айсберг, снова сливаясь с океаном.
Кто-то у огня развлекается с горящими палками, и я вспоминаю сцену из адаптированной Питером Бруком и Жан-Клодом Карьером «Махабхараты». Танцующий с горящими палками Кришна разговаривает с Арджуной, которому не удается проникнуться абсолютной безусловностью сражения, в которое они вовлечены. Ради спасения Арджуны Кришна пожертвовал могучим и горячо любимым союзником, а Арджуна не может оценить величие этого поступка. «Да, — говорит Кришна, — Гхатоткача спас тебя. Чтобы сохранить твою жизнь, я отправил его на смерть. Сегодня я дышу радостью. Я был рожден, чтобы сокрушать сокрушителей, а стал тебе другом из любви к этому миру».
— А какая вторая причина? — спрашивает Сара.
— А?
— Вы сказали, очень круто по двум причинам.
— Ах да, потому что я точно знаю, о чем ты говоришь, потому что я был точно таким же, и скажу тебе вот что: я жалею, что рядом со мной тогда не оказалось никого, кто сказал бы мне, что я не похож на остальных не потому что я недоделанный, а потому что создан для другого. Быть другим может казаться проклятием, но важно понимать, что это еще и благословение. Жаль, что рядом со мной не оказалось никого, кто посоветовал бы мне прекратить попытки исправить темную сторону и начать разбираться со светлой. Понимаешь, о чем я?
Наверное, понимает, потому что несколько минут она держится руками за свою шею, высвобождая сдерживаемую запруду слез. Когда он выплакала их большую часть и мы смогли вернуться к разговору, ее речь стала заметно менее зажатой, а смех более искренним, будто раньше ее грудь стягивал обруч, который теперь исчез, и она может дышать свободно впервые за долгое время.
Круто.