АКТ V. АНАТТА
Переходная музыка, исполняемая детьми:
Когда луны свет за окном
Ночь напролет,
Когда весь мир спит крепким сном
Ночь напролет,
Виденья чистой красоты
наполнят дух из темноты
и будешь тихо восхищаться ты
ночь напролёт
Декорации:
Обстановка обжитого полу-деревенского дома, беспорядок. Пространство мягко освещено свечами и лампами. Слева от зрителей входная дверь и кирпичный камин, где горит огонь. Возле камина кресло-качалка, лицом к нему кушетка. Справа от зрителей кухонька, холл и ванная, которых не видно. Поблизости стоит телефонная стойка со старым чёрным дисковым телефоном, на стене висит зеркало. На авансцене справа от зрителей небольшой обеденный стол, использующийся в качестве письменного, заваленный чистыми и скомканными листами бумаги, бутылками воды, кофейными чашками и прочим, на одном краю стоит ноутбук, на стуле принтер, настольная лампа освещает ноутбук и всякий хлам. Мусорная корзина переполнена смятой бумагой, валяющейся вокруг.
Персонаж:
Джулия, женщина тридцати с чем-то лет. Потрёпанная, измождённая, возможно сумасшедшая. Худая. Одета в свободные джинсы и мешком висящий свитер, неопрятна, без макияжа, босиком. Длинные спутанные волосы.
Когда зажигается свет, слышны стоны и рвотные звуки. Джулия выходит из ванной комнаты, выключает свет и вентилятор, вытирая рот об полотенце. Она измождённо оглядывается, вытирает рот, бросает полотенце на пол, исчезает в кухне. Слышно, как открывается и закрывается холодильник, как открывается бутылка, звуки полоскания рта и сплёвывания. Она появляется с пластиковой бутылкой в руке, отпивает глоток и ставит её посреди остальных, разбросанных вокруг. Берёт блокнот и ручку со стола и шагает к центру авансцены, небрежно, почти неистово что-то записывает, потом вырывает лист и отбрасывает его в сторону.
ДЖУЛИЯ
Нет, нет, нет! Ну же, чёрт возьми! Хватит уже, перестань! Перестань молоть чушь! Перестань ходить вокруг да около! Говори прямо! Хватит пытаться извернуться, как какая-то...
(останавливается, яростно пишет, вырывает с корнем страницу, отбрасывает её в сторону, начинает снова)
Нет, нет! Что с тобой такое? Господи! Дура! Трусиха! Обманщица!
(пишет, останавливается, садится с края обеденного стола, где нет ноутбука, и пишет дальше)
Ну же, чёрт возьми, смотри! Ты должна просто смотреть! Ты сама это выбрала, и вот ты здесь. Это всё, чего ты хотела. Ты просила этого. Ты выбрала это... Я, я это выбрала.
(размышляет минуту, продолжает более спокойно)
Но нет, я не выбирала. Я не выбирала этого, только не это. Никакого выбора не было. Это просто свалилось как снег на голову, просто ворвалось в меня, как...
(хлопает по столу)
БАМ!
(она яростно сметает всё со стола и закрывает голову руками, через какое-то время поднимает голову, встаёт, делает глубокий успокаивающий вдох, улыбается, поправляет волосы и начинает шагать туда-сюда)
Окей, Джулия, успокойся, не так быстро, подумай немного. Это именно то место, где ты хочешь быть. Всё было ради этого. Отбрось всякие рассуждения – вот, ты здесь. Здесь и сейчас. Это происходит, и нет никакого выбора. Ты полностью в свободном падении. Нельзя остановиться, нельзя вернуться, нельзя даже свернуть... как пуля, как поезд... на железных рельсах...
(снова садится)
Но это невозможно сделать! Никто не смог, и я не смогу. Никто. Ну да, он смог, но кто знает о нём? Иногда он даже кажется нереальным... как будто я просто его выдумала...
(кричит вверх)
Кто ты?
(встаёт, страстно говорит себе)
Это возможно. Так уже было. Ты сделаешь это. Ты должна! Ты не можешь не... это так же легко, как падать... так же легко, как умирать...
(шагает)
Нет, нет, нет... Перестань себе врать... Какая я была дура, что поверила, что это возможно... что я могу это сделать... Просто нет выхода... Я не могу, не могу даже сделать следующий шаг. Я скорее выблюю все свои кишки, чем продолжу жестоко... эмоционально... увечить себя... Нет! Стоп! Хватит! Сядь! Пиши! Думай!
(она садится, теребит волосы)
Он говорил, маленькими шажками. По одному маленькому шагу, он говорил. Да, только так... Так я дошла сюда, и так пройду дальше. Дальше, да, дальше это всё, что у меня есть. Один шаг, один маленький шажок, не смотри вперёд, пусть тебя волнует только этот шаг... Кончай ныть и сосредоточься, чёрт возьми!
(берёт ручку и блокнот, садится, пишет, вдумчиво, более спокойно)
Да, да, вот так, хорошо, в этом есть смысл, продолжай, у тебя получится... Так хорошо? Это имеет какой-то смысл?
(встаёт, шагает с блокнотом, читая то, что только что написала, держа блокнот в одной руке, дирижируя своими мыслями ручкой в другой руке, тихо, очень внимательно проговаривая то, что читает...)
Нет, нет, нет, не верно... это же... я же... а может, верно? Должно быть... но ведь этого не может быть! Но должно быть так... но как? Если это верно, то... Если это верно – а это верно – тогда... ну же, прошу тебя, не надо... Стоп. Стоп. Всё, что ты должна, это смотреть, просто смотреть!
(останавливается, наклоняется вперёд, делает глубокие вздохи)
Дыши, он говорит мне... как будто я могу забыть дышать... Он сказал, что я даже не знаю, как дышать...
(выпрямляется, направляет внимание на дыхание, успокаивается)
Ха! Смешно! Как может человек не знать, как дышать? Боже, у нас нет шансов. Единственный человек, который может мне помочь, и что он говорит? Дыши, говорит он, больше отдыхай, пей воду, не сопротивляйся...
(кричит вверх)
Хороша помощь!
(момент озарения)
Всё верно... не сопротивляйся... он так сказал... не сопротивляйся. Разве я сопротивляюсь? Мне кажется нет, я пытаюсь не сопротивляться... Да, я сопротивляюсь. Конечно, сопротивляюсь. Я сдираю с себя кожу по кусочкам, это так мучительно, как я могу не сопротивляться? Идти маленькими шажками, вот как. Один шаг за раз... не смотри вперёд... не беспокойся об успехе, только о следующем шаге... и это заберёт всё, что у тебя есть.
(подходит к столу, шарит в бумагах возле ноутбука)
Где же это?.. Где?... А, вот оно. Вот.
(читает)
«Боль приходит от сопротивления. Ты не можешь не сопротивляться, но ты можешь уменьшить сопротивление, и не сопротивляться желанию сопротивляться».
(прерывается, чтобы немного подумать, потом продолжает)
«Сдайся и позволь, вот ключ. Сдайся, позволь процессу разворачиваться. Когда становится плохо, ты борешься с ним. Перестань бороться и дай ему происходить. Это не делание, это позволение.» ОК, да, я понимаю это, но это не значит, что я могу это сделать...
(снова смотрит в бумаги, читает)
«Да, ты можешь это сделать... это одинаково для всех... маленькими шажками, по одному...» да, да... «иногда, когда что-то отпадает, оно отпадает слоями».
(откидывает бумаги в сторону, теперь более радостно)
О боже мой, всё правильно, это отпадает слоями. Вот что это значит. Просто хватай лоскут и сдирай, а за ним потянется всё остальное... вввушшш! И всё – нету.
(в восторге)
Ха! Смешно! То, что я думала никогда не уйдёт... просто ушло. И это даже не заметно, пока не присмотришься. Ты смотришь и говоришь: О боже мой, меня так сильно беспокоило... не важно... моя карьера, мои взгляды, друзья, деньги, будущее, а теперь я даже не помню, почему. Неужели меня и правда это заботило?
(продолжает с удивлением)
И это не больно и не болезненно, ты просто оглядываешься и видишь, что это дерьмо просто пропало. Оно висело на мне как свинцовые гири, как обуза, как мусор. А теперь оно где? Какая разница! Ушло и всё! Как странно. Я думала, мне придётся продираться с потом и кровью сквозь каждый миллиметр лжи, но иногда они просто... смываются... Исчезают, просто пропадают.
(хватается за голову)
Господи, мой ум никогда не перестанет бежать. Нужно расслабиться...
(подбирает плед и оглядывается; роняет его и отталкивает кушетку от камина к задней части сцены, лицом к зрителям, освобождая пространство; расстилает плед на полу перед камином, садится в позу йоги, пытается сосредоточиться, дышит, пытается успокоиться и контролировать дыхание несколько мгновений, затем падает на пол, изрыгая мольбы)
Боже мой! Боже мой! Что я наделала! Мама! Мамочка! Мамочка... О, нет, нет, нет... Мамочка, пожалуйста... я хочу домой...
(скрючивается в позе эмбриона на полу, начинает рыдать и раскачиваться, баюкает плед как куклу, издавая гортанные рыдания, в конце концов поднимается, садится, сгорбленная, уставшая, выдохшаяся)
Уже много месяцев я здесь... и ради чего? Так далеко идти, нет выхода, просто падение, бесконечное падение.... Сколько ещё? Так больше не может продолжаться... Я так больше не могу...
(фыркает, иронически усмехается)
Дура! Не смотри вперёд... Ха!
(перекатывается на колени, снова собираясь с силами)
Он смог это сделать. Он смог. Но он чокнутый, аномалия... Ему это было выгодно, не то, что мне, он это он, а не я... А какая мне выгода? Никакой... Я умру, другого выхода нет. Может быть, в этом моя выгода – определённость, неизбежность проигрыша. Да, в этом есть свобода... в определённости. Ну и ладно. Тем лучше. Я не могу убежать домой к маме... не могу вернуться... Сожги все мосты, сказал он, осознанно, умышленно, злонамеренно. Вот что он сказал. Сожги всё.
(встаёт, держа плед, голова опущена, думает, переваривает)
Вернуться? Ха! Я не вернулась бы, даже если б могла. Вернуться? Вернуться к чему? К тому первобытному состоянию, которое я называла жизнью? Никогда этому не бывать, ни за что. Человек не может снова вновь стать обезьяной, а я не могу вновь стать человеком.
(бросает плед на кушетку, шагает, говорит задумчиво, разумно)
Я скорее умру, чем вернусь обратно. Да, там было довольно легко... и правда, это именно то, что имеет значение. Это истина. Я лучше умру, занимаясь этим, чем буду жить, как я жила. Я лучше проиграю здесь, чем преуспею где-то ещё. Да, в этом моя сила, в этом моя выгода. И его, должно быть, тоже. Какая ещё выгода здесь может быть? Предназначение? Судьба? Карма? Фигня всё это! Что там ещё есть? Моя выгода в проигрыше. Смерть моя победа.
(внезапно осознаёт)
О, чёрт, это и есть сдача! Вот о чём он говорил. Сдайся. Освободись от надежды, освободись от желания, освободись от ожиданий. Я не могу умереть, если я уже мертва.
(она заворачивается в плед и сворачивается калачиком на диване)
Отдохнуть. Мне нужно не забывать про отдых. Когда я спала? Кто знает. День, ночь, день, ночь... есть ли там ещё мир? А был ли он когда-нибудь? Как я могла так ошибаться? Какая же я была дура, но всё, хватит. Я сделаю это, либо умру, просто и ясно. Моя жизнь полностью разбита вдребезги, но впервые всё имеет смысл.
(постепенно замирает)
Сделаю либо умру. Не важно, что это будет, но уже не то, что раньше. Всё кончено, навсегда.
(почти спит)
Всё, что я хочу, это вырезать себя из этих сетей...
(бодро садится)
Есть! Надо поесть! Мне надо не забывать есть. Энергетические батончики и хорошая вода, говорил он...
(она поднимает с пола распечатанный батончик, разворачивает его, откусывает, заворачивает, бросает обратно)
Ну вот, поела. Довольна? Ах, да, несколько дней назад я свалилась на несколько часов. Это было мило. Приняла душ, поела супу, почувствовала себя почти чистой... потом всё снова началось. Неужели это было всего несколько дней назад? Может, неделю. Как будто целую жизнь... кажется, что тогда я была другим человеком... Не оглядывайся назад. Зачем? Доверяй процессу, говорит он. Здесь работают высшие силы, говорит он. Созерцай образ, говорит он. Да, я понимаю, но это не помогает, когда приходит эта тошнота, когда мои кишки выкручивает наизнанку, мой ум начинает гореть, и энергии слишком много для моего тела...
(встаёт, подходит к ноутбуку, печатает и говорит вслух)
Письмо номер девяносто... какое? Девяносто два? Эй, ты там? Знаю, тебя нет, но кажется, что есть. Вчера разговаривала с Кэти, она звонила, чтобы удостовериться, что с её младшей сестрой всё в порядке. Она спросила, не кажется ли мне, что у меня душевный кризис, а я так устала, что нечаянно сказала правду: «Да мне вообще пофиг!». Полагаю, в последнее время я часто так говорю, потому что она сразу надулась, и спросила, отвечаю ли я так на все вопросы. Она спрашивала чисто риторически, но секунду подумав, я поняла, что да, это и есть мой ответ на каждый вопрос. То был один из тех потрясающих моментов ясности, осветивший тёмный уголок, который казался уже никогда не будет чистым. Да мне вообще пофиг! Ахххх. Это было похоже на то, когда принимаешь ванну после долгого перерыва, смывая с себя слои грима, которые уже превратились в корку, и выходишь такой весь розовый и свежий, и на три кило легче. Быть в мире, но не принадлежать ему, ты говорил. Я сейчас именно в таком состоянии. Я не плохая, не злая, не подлая, я просто больше не принадлежу миру, я инородная, отдельная вещь. Какое освобождающее прозрение! Как здорово сбросить всю эту мерзость и быть таким чистым. Спасибо сестричка! Да, никогда не знаешь, откуда это придёт. Оправить!
(она встаёт и начинает собирать листы бумаги со стола и с пола, некоторые коротко изучая, откладывая один или два, идёт к камину, читает из одного листка медленно и внимательно)
«Если твой правый глаз оскорбит тебя, вырви его, если твоя правая рука оскорбит тебя, отсеки её и отбрось от себя, ибо лучше быть с одним глазом...» да, да... «ибо лучше, если погибнут твои члены, чем всё тело будет брошено в адский огонь»...
(комкает листок и бросает в огонь)
Как же это верно. Отсеки оскорбляющую часть, чтобы спасти... спасти что? Что остаётся спасать, когда все части оскорбляют? Ничего. Нечего спасать, нечего удерживать, ничто не лучше не хуже. Так в чём же смысл? Нет в этом смысла, я знала это с самого первого мгновенья, когда это всё началось... Я уже мертва. Я продолжаю думать, что должна чем-то стать, но на самом деле я становлюсь ничем... да, через многое нужно пройти, чтобы стать ничем.
(возвращается к ноутбуку, садится и начинает печатать, говоря вслух)
Письмо девяносто, ээ... три. Я сумасшедшая? Интересно. Я знаю, что нет, но это ничего не значит. Ничего страшного, если я сумасшедшая, мне всё равно... на самом деле это даже утешает. Я бы могла завернуться в сумасшествие как в тёплое одеяло. Я определённо много говорю сама с собой, но это не кажется безумным. Это кажется естественным и необходимым, как будто если я не буду говорить, я взорвусь... Возможно, именно так видят сумасшедшие люди... может, они видят вещи так, как никто больше не видит, и они должны рассказать об этом кому-нибудь, но могут говорить только сами с собой. Только они сами себя понимают... Так же и со мной? Я определённо вижу вещи... намного иначе, чем все остальные, кроме тебя, и я вероятно, придумала тебя... и да, это звучит довольно безумно. Если бы кто-нибудь наблюдал бы за мной сейчас, он определённо подумал бы, что я сумасшедшая – что бы это было? шизофрения? одержимость? неуравновешенность? – я имею в виду, что сейчас я плачу и кричу, потом пишу, потом блюю, потом спокойна и нормальна, а потом всё начинается снова... и снова, и снова, день за днём, уже много месяцев! И конца этому не видно. Это должно быть сумасшествием... и самое смешное, в довершение всего, вот последний гвоздь в гроб моего сумасшествия: я абсолютно, категорически уверена, что я в здравом уме, а безумны все остальные! И это всегда останется со мной. Я не могу даже это отрицать. Было бы довольно смешно, если бы это не было так ужасно нелепо. Отправить!
(секунду она стоит, уставившись на экран, затем поднимает беспорядочную кучу листов и медленно идёт к камину)
А что, если я и правда сумасшедшая?
(говорит короткими всплесками, просматривая страницы)
Сумасшествие это ничего. Не так уж и плохо. Есть плохие стороны. Есть хорошие. Сумасшедшая жизнь. Сумасшедшая я. Жить на улице. Люди живут. Иметь собственную тележку из супермаркета. Это можно устроить. Стать наркоманкой, шлюхой, кем угодно. Не важно. Важно только это. Больше ничего. Есть только это. Что бы там ни было. Я могу идти дальше. Что бы там ни было.
(бросает несколько страниц в огонь)
Я говорю, что могу идти дальше, но это только пустая болтовня капитана болельщиков.
(энергично)
Ура, ура, давай, девчонка!
(снова нормально)
Пытаюсь состроить рабочую гримасу, убеждая себя, что это можно сделать вслепую, но как только я открываю глаза, я понимаю, что это невозможно. Но всё же, я должна продолжать идти... не останавливаясь, не оборачиваясь, не надеясь выйти отсюда живой... никакой надежды нет. Была жизнь... девочка, личность, дочь, сестра, гражданка. У меня были дела, друзья, карьера... всё ушло... планы, выйти за муж, влюбиться, стать матерью... ничего нет. Мне всего этого не хватает?
(останавливается в раздумьи)
Нет. Нет больше той, которой чего-то не хватает. Эта часть исчезла.
(она возвращается к столу, на принтере лежит стопка страниц, похожая на рукопись, в дюйм толщиной, она пролистывает её, задерживаясь там и сям, качая головой с отвращением)
Мой манифест. Не бывает сумасшедших без хорошего бессвязного манифеста, объясняющего, почему весь мир безумен, одна я нормальна.
(бредёт обратно к камину, читая на ходу, бросает сразу по нескольку страниц в огонь)
Это был, какой, седьмой черновик? Десятый? Потеряла счёт... какая разница? Кому это надо? Мне? Ему? Здесь осталась только я, но меня уже давно нет.
(бросает ещё страницы в камин)
Может быть, следующая версия будет лучше.
(бросает остатки рукописи в огонь, вопит кому-то невидимому наверху)
Слышишь меня? Вчера вечером я позвонила в службу поддержки самоубийц, просто чтобы поговорить... Ответил автоответчик. Ха! Смешно. Бюджет урезали. Ты говорил, что не дашь мне зацепиться за тебя... что твоя работа не спасать, а дать мне утонуть...
(тихо)
Никто не может меня спасти... некого спасать...
(накидывает на плечи плед и начинает прохаживаться, теперь мягче, почти романтично)
Может быть, сегодня я снова выйду на крыльцо, сяду в кресло-качалку, завернусь в плед и буду смотреть на звёзды и думать о смерти. Не просто о смерти... о своей смерти. О своём единственном настоящем друге. Ничего этого не было бы возможно без мыслей о смерти. Если бы я не знала, что она всегда так близко, совсем рядом...
(она кладёт правую руку на левое плечо, словно на руку всегда присутствующей смерти, садится в кресло-качалку напротив камина, несколько мгновений спокойно раскачивается)
Об этом вам не говорят. Не говорят, потому что сами не знают. Но почему они не знают? Всё так очевидно. Что может быть более очевидным? Это буквально самая очевидная вещь. Как же вышло, что из всего прочего, это стало тайной? Почему этому не учат в школе?
(встаёт, всё ещё завёрнутая в плед, говорит исступлённо декламируя, всё как одно предложение, шагая туда сюда короткими отрезками)
История, математика, наука, вы шутите? Боже мой! Кому вообще нужна вся эта ерунда? Как они могут быть такими... такими бездарными? Такими бессознательными? Это какая-то шутка? Какой-то заговор? Заговор для чего? Что в итоге? Cui bono*? Cui bono? Всё человечество находится в состоянии... затхлого страха, убогого невежества, обрюзшего сопора...
__________
*В чьих это интересах? Кому это выгодно? (лат.)
__________
(резко останавливается)
Сопор? Откуда взялось это слово? Мне кажется, я не пользовалась им раньше...
(хватает словарь с каминной полки, находит слово и читает)
«Сопор: состояние вялости, сонливости, апатичности как животное в спячке». Да, это безусловно верное слово. Откуда оно взялось? Я никогда им не пользовалась.
(кладёт словарь на место, снова начинает шагать, медленно, задумчиво)
Здесь работает нечто большее, говорил он. Нечто большее, чем я, нечто сверхсветовое. Теперь я понимаю. Раньше я замечала это время от времени то там, то здесь, но теперь, кажется, я вижу это везде и всегда. Это не делание, это позволение, говорит он, и это верно, потому что когда я позволяю, всё происходит просто идеально... каждый раз... лучше, чем я когда-либо могла сделать. Да, здесь работает нечто большее... Фигня всё это! Я просто сейчас торможу, подыскиваю слова в словаре, пытаюсь сделать шаг назад и наблюдать... пытаюсь действовать разумно, не допускать бури...
(вновь вырастает одержимость)
Вот, прямо сейчас, вот оно – спокойствие. Ха! Смешно. Вот спокойствие, но буря продолжает свирепствовать. Она идёт. Она идёт. Я чувствую её, мои кишки уже мутит. Не знаю, как мне удалось пережить последний приступ, и вот... ещё один... Это слишком, уже чересчур, я не смогу... Почему это не может кончиться? Это не кончится никогда...
(кидается к ноутбуку)
Опять написать ему... он говорил мне писать... столько, сколько нужно... это часть процесса....
(сбрасывает плед, трясёт руками, чтобы стряхнуть лишнюю энергию, садится за ноутбук, пишет и говорит вслух)
Ты меня слышишь? Ты существуешь вообще? Это моё, посмотрим, девяносто четвёртое письмо тебе. Ты их читаешь? Ты вообще знаешь, что я их шлю? Ты есть в действительности? Или ты лишь часть моего сна, от которого я проснулась, или ты единственная реальная вещь? Мне приходится думать, что ты реален, даже если мы оба знаем, что это не так... Может быть, ты моя смерть. Ха! Эта мысль согревает мне сердце. Ты сейчас со мной, держишь руку на моём плече. Это утешает, но это всего лишь сентиментальная ерунда! Я больше не могу позволить себе никакой ерунды! Малейший её запах приводит меня в исступление. Сейчас у меня затишье. Я уж было подумала, что достигла твёрдой земли, но снова чувствую, как она уходит из-под ног. Я стараюсь удержаться, но буря надвигается. Пытаюсь не смотреть.
(перечитывает написанное, произнося губами слова, говоря тихо и быстро)
Блевотина. Эмоциональная рвота. Жадно глотаю и изрыгаю. Духовная булимия. На фиг. Не буду читать, исправлять, просто отошлю. Отправить!
(встаёт, устало оглядывается вокруг, снова садится писать, пишет и говорит)
Блядь! Девяносто пять. Я медленно раскачиваюсь от подавляющей усталости к буйному помешательству. И эту болезненную усталость... моё тело не выдерживает. Я потеряла килограмм пятнадцать, похудела на три размера, может, на четыре. Моё лицо отощало донельзя, моя одежда висит на мне. Я знаю, я должна есть, ходить на прогулки, отдыхать... но всё это кажется не имеющим отношения к делу. Ха! Смешно. К какому делу? Не осталось ничего, к чему можно иметь отношение. Я проклята. Обречена рассматривать, сомневаться, задавать вопросы. Отправить.
(она встаёт и подходит к зеркалу на стене, говорит своему отражению голосом старухи, сварливо грозя пальцем)
«Ты всегда была такой чувствительной девочкой. Посмотри на себя теперь. И как человек может ухитриться упасть с планеты, дорогая?»
(отворачивается от зеркала)
Я выгляжу ужасно... ну и что... теперь не важно, как я выгляжу, и уже никогда не будет важно. Моё время среди людей подошло к концу...
(берёт с полки бутылку виски)
Может быть, так будет легче.
(ставит её обратно)
Я не хочу, чтобы было легче, я хочу, чтобы было тяжелее. А не размениваться по мелочам.
(размашисто бьёт себя в грудь)
Я хочу всего! Сейчас! В полную силу! Пусть меня убьёт! Вот так! Это единственная вещь, здесь, сейчас, ждёт, чтобы я нашла её... Я знаю, что никогда не найду её... знаю, что нечего находить... я знала это с самой первой секунды, тогда... когда...
(глядит вверх)
...когда я ещё была с тобой.
(медлит, раздумывая, садится, пишет и говорит)
Девяносто шесть. Ты сказал мне, что делать. Ты сказал, что единственный способ победить это не бороться. Единственная сила, которая у него есть, эта сила, которую я ему даю, так ты сказал... что ж, отлично! Я бросаю оружие, я опускаю меч и обнажённой вхожу в пламя.
(негромко перечитывает последнее предложение)
Айй, фу! Извини за эту поэтическую чушь, но я обещала не исправляться, так что оставляю это... Не отождествляй себя со своим персонажем, ты сказал, отдели актёра от персонажа, но что такое актёр без роли? Ничто, нуль, зеро, отсутствие присутствия.
(приостанавливается в нерешительности, размышляет, печатает)
Ты был прав, смелость здесь ни при чём, верно? И трусость тоже... только страх и медленная смерть. Просто медленное погружение в тёплую кислотную ванну... То, что на поверхности, сгорит, и всё когда-нибудь окажется на поверхности. Ничего не спрячешь, ничего не удержишь внутри... выбора нет...
(размышляет, печатает)
А был ли когда-либо выбор? Не помню того момента, когда я выбирала. Я не выбирала это. Никто никогда не может этого выбрать. Но вот я здесь. Осторожнее со своими желаниями. Отправить.
(встаёт в возбуждении, пьёт из бутылки с водой, снова садится и говорит, печатая)
Девяносто семь. Мой друг, мой единственный друг, приходит время, когда я тебя тоже должна предать огню. Я знаю это. Я знала конец с самого начала. Здесь, в этом доме моего весёлого детства я продолжаю своё безумное нисхождение в здравый рассудок. Это ничего. Всё окончено, так и должно быть. Конец всему. Это время должно было прийти, и оно пришло. Должно быть так, и так есть. Я словно поедаю саму себя, но что останется, когда закончится эта ужасная трапеза?
(тихо наверх)
И кем мы будем, те, кто знает войну, кем будем мы, когда война закончится?
(пауза)
Какая разница? Это не моё дело. У меня есть работа, а всё остальное это отвлекающая тактика. Я растворяюсь в собственных кислотах. Я перевариваю саму себя. Отправить.
(встаёт, прохаживается, снова садится, печатает и говорит)
Блин. Девяносто восемь. Ещё одно, пока ты есть у меня... Моя ошибка была в том, что я думала, что каким-то образом я выживу, или даже, что я хочу этого. Здесь ничего не выживет. Вот и всё, это конец. Я падаю в свою смерть, и я ничего не могу поделать, кроме как падать. Результат был определён с самого начала, с тех пор, как мы встретились. Отправить.
(встаёт, подходит к кушетке, плюхается на неё)
Будь готова к удару, сказал он. Умник. Удар закончился за долю секунды, но ничто не сравнится с этим бесконечным падением. Ну всё, с меня хватит. Вот что это такое, конец... Конец того, чего никогда не было. Это смехотворная правда, я зомби, живое, но необитаемое тело.
(глаза закрыты, говорит как в молитве)
И это тоже пройдёт... И это тоже пройдёт... И это тоже пройдёт...
(резкий звонок телефона, старый дребезжащий, она вскакивает)
Боже мой!
(ещё звонок, она прочищает горло и проверяет свой бодрый радостный голос)
Раз, два, раз, два, три.
(воображает, что в руке телефон)
Привет!
(хрипит, кашляет)
Привет мам!
(кашель)
Привет, мам, да хорошо! Да, всё...
(звонок)
...замечательно!
(перестаёт пытаться)
Чёрт, у меня голос такой же, как и вид.
(поправляет волосы, телефон снова звонит, но останавливается на пол-звонке, она встаёт, начинает шагать)
Надо с ней поговорить... надо убедить её, что со мной всё в порядке. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь приехал меня проведать... засунут меня в больницу... семидневное обследование... Ха! Это могло быть неплохо... отпуск по состоянию здоровья...
(держит воображаемый телефон возле уха, пробует голос)
Привет, мам! Да, всё замечательно!
(прочищает горло)
Привет! Мам! Да, да, всё замечательно!
(прочищает горло, пьёт воду)
Привет, мам! Да, здесь всё хорошо, именно то, что мне нужно!
(массажирует горло, пытаясь вернуть свой радостный голос)
Книга? О, отлично! Дело движется... да, уже нашла свой стиль... О, ну ещё по крайней мере несколько месяцев...
(внешний вид даёт трещину)
Хорошо, хорошо, всё хорошо! Просто замечательно! Просто блядь замечательно, мам! Нет, мам, нет никакой книги, я это сказала просто, чтобы заполучить дом. Нет, мам, больше никакой карьеры, больше никаких мечтаний о том, чтобы стать писателем... Нет, мам, не думаю, что в скором времени я найду себе кого-нибудь и успокоюсь. Нет, мам, детей я тоже не планирую, извини... мне так жаль... что разочаровала тебя. Да, мам, произошло нечто интересное... со мной тут немного что-то происходит, ха!.. нет, нет, просто небольшой эмоциональный срыв... нет, прости, не такой, из которого можно выйти... нет, мам, извини, билет только в один конец, прости что разочаровала тебя... Твоя дочь накрылась какой-то жуткой зомби вампирной нечистью, и теперь её нет нет нет... Ты застала меня не во время... Я занималась тем, что убивала тебя, мамочка, вырезая тебя из сердца как опухоль... Да, мама! Я знаю, как это звучит. Я отлично знаю, как это звучит! Это звучит так, как будто я совсем на хрен ополоумела, потому что именно так и есть!
(мягче)
Пока, мамочка!
(вешает воображаемую трубку)
Мне нужно ещё попрактиковаться.
(она встаёт, идёт на кухню, выходит с бутылкой воды такой же, как другие разбросанные по полу, открывает, делает глоток, рассеянно ставит на пол)
Душ поможет мне почувствовать себя лучше, душ, небольшой сон, прогулка в лесу. Так он сказал бы – ходи на прогулки, дыши правильно, больше отдыхай. Да, это улучшило бы моё самочувствие, освежило и очистило бы, но я не хочу быть чистой и свежей. Я хочу быть грязной и кровоточащей. Я хочу помнить, где нахожусь. Я не хочу, чтобы всё закончилось просто небольшим отпуском. Это дело не может ждать. Я не хочу пойти выпить кофе или посмотреть фильм, я не хочу знать, что происходит в мире, я не хочу знать, как кто-либо поживает... Ха! Как может кто-либо смотреть кино, или играть, или смеяться, или ходить на работу, или вообще что-то делать с этим огромным чёрным клубком, как раковая опухоль окутывающим душу? Я не хочу думать ни о ком, и не хочу, чтобы обо мне кто-то думал, и не хочу тратить ни единой минуты на любое занятие, кроме этого.
(останавливается, подозрительно озирается вокруг)
Сейчас тихо, но это всего лишь обман. Затишье перед бурей. Образ, всегда этот образ, течёт и изгибается, сворачивается и меняет форму. Как только ты думаешь, что с тобой всё в порядке, и пытаешься расслабиться, приходит сначала небольшой трепет, первое маленькое предупреждение, что всё начинается вновь, первая лёгкая судорога...
(раздаётся звонок телефона, она испуганно вздрагивает)
Да, типа того.
(звонок)
Боже, что им надо? Эти люди. Разве они не знают? Разве не могут почувствовать?
(звонок)
Неужели нельзя понять, что меня нет? Неужели они не ощущают пустоты там, где раньше была я?
(звонок)
Для меня они теперь как демоны, прилипчивые маленькие мучители...
(звонок)
...голоса из прошлого, вцепляются в меня...
(половина звонка)
…пытаются затащить меня обратно вниз. Я слышу, как они зовут, беспрестанно зовут – дзыннь! дзыннь! дзыннь! – и мне так хочется ответить им, взять трубку, заползти обратно в темноту и схватиться с ними, но я не могу. Я должна выйти на свет, а не лезть обратно в эту вонючую канализацию...
(она поднимается и начинает неистовствовать, бьётся об стены, размахивает руками, энергия нарастает, не имея возможности выхода)
Мне хотелось бы пойти пройтись, но нам нельзя выходить на улицу ночью без собаки, а она в последнее время просто хочет оставаться на своей подстилке.
(голосом ребёнка, передразнивающего родителей)
Не ходите далеко ночью, дети. По ночам гуляют медведи, и они любят кушать маленьких девочек!
(снова нормально)
Правда? Медведи едят маленьких девочек? Было бы неплохо. Её съел медведь... её съел медведь... хммммм. Интересно, они убивают, или просто сдирают лицо? Содранное лицо плохо смотрится. Может быть, её ударило молнией... насколько плохо это может быть? Сверху, вот так...
(хлопает)
…и звучит круто. Ничего не останется, кроме дымящихся ботинок. Съел медведь... ударило молнией... медведь, молния, хммм, и то и другое неплохо. Что ещё? Пьяный водитель. Фу. Отвратительный труп, но какой труп не отвратительный? Смыло внезапной речной волной, тело не обнаружено. Ха! Не обнаружено звучит лучше, чем искалечено или поджарено! Упала с лестницы, собирая фрукты? Слишком поэтично, слишком пасторально. А как насчёт переварила сама себя? Не оставила следов... да, то что нужно. Она просто съела саму себя... Смерть от честности. Пуфф! Исчезла, словно её никогда и не было...
(прекращает энергично двигаться, пытается успокоиться, стряхивает энергию, не может, сгибается пополам, ударяет кулаком по ноге)
Ну тебя на фиг, плаксивая дура! Трусиха, жалкая тряпка. Чем отвратительнее труп, тем лучше. Гнилой, вонючий, опухший, кишащий опарышами...
(сгибается, руки на коленях)
…к дьяволу все хорошие мысли...
(дышит почти холотропно)
...к дьяволу всю эту фигню во мне... к дьяволу как она туда попала... к дьяволу ту часть меня, которая её защищает... к дьяволу весь этот треклятый вонючий беспорядок.
(медленно сурово встаёт)
Как тебе теперь нравится твоя маленькая принцесса, папочка? Как тебе теперь нравится твоя маленькая балерина, мамочка? Старайся не проявлять негативных эмоций, говорят они. Ха! Я не могу проявить достаточно негативных эмоций! Я стала огнедышащим драконом негативности. Я всё сожгу, всё уничтожу. Злонамеренно, вот так. И это ничто не остановит. От этого нельзя спрятаться, это никогда...
(делает несколько глубоких вдохов, успокаивается, говорит не спеша)
Я сказала себе: Смотри! Я пережила много мудрости и знаний, а так же безумия и безрассудства, и я узнала, что всё это, тоже, погоня за ветром.
(возбуждённо расхаживает)
Дыши, расслабься, оно наступает, я чувствую это и знаю, что это. Это именно то, чего бы я больше всего не хотела. Именно то, чего я больше всего не хотела бы, и есть то, что есть. Я пыталась не смотреть... Слишком быстро... слишком много... Этого не может случиться... этого не остановить... Значит, так всё и заканчивается...
(подходит к окну, выглядывает на улицу)
Представь, что ты боишься смерти... Ха! Неужели я боялась? Да, боялась, но то была не я, то была она. Я не боюсь темноты, я боюсь света, ужасного холодного света, где абсолютно всё видно, и негде спрятаться...
(отворачивается от окна)
Да, вот начинается...
(подходит к зеркалу, говорит устало)
Всё, что я когда-либо делала... всё, что я делала, это спрашивала, почему.
(осматривает отражение, говорит решительно)
Не будь обманутой видимостью! Ты больше не какая-то маленькая девчонка, играющая в исполнение своих девчоночьих мечтаний...
(отворачивается от зеркала, преображается)
А теперь я солдат, я настоящий воин! У меня есть единственная цель... я как лазерный луч нацелена на неё. Выживание не имеет значения. Я обнаружу эту опухоль в себе и уничтожу... все эти опухоли, где бы они ни росли, на что бы ни были похожи... семья, будущее, верования и мечтания, страхи, само моё сердце... Да, если моё сердце оскорбит меня, я вырву его и отброшу от себя. Сожги всё. Чего я желала, на то отважилась, и исполню то, что возжелала! Как может узник выйти на волю, если не проломившись сквозь стену?
(хлопает выключателем на стене, затемняя комнату, широко шагая, выходит на центр авансцены, говорит напористо)
Капитан на мостике! Свистать всех наверх! Полная боевая готовность!
(принимает позу командира)
Это не учебная тревога, ребята. Это реальный мир, где вопросов не задают и пленных не берут. Мы начинаем атаку!
(безумно смеётся, трясёт руками и кистями, чтобы высвободить энергию)
Да, чёрт возьми, верно, мы атакуем. Время настало, друзья, больше никаких завтра! Было приятно вас обслуживать. Подготовиться к удару! Поехали! Рокнролл!
(отходит, шагает, руки в боки, говорит энергично)
Всё верно, всё именно так. Я капитан этого судна, это единственная настоящая война, и хватит нам уже этих завтра. Каждую каплю, каждую унцию, ничего не оставляйте про запас, ничего не утаивайте... Идём на таран!
(останавливается, поворачивается вперёд, раскидывает руки, грудь вперёд, словно подставляя её невидимому мечу)
Вот я. Я складываю оружие, обнажаю сердце. Я открыта. Я не отступлю ни на дюйм. Убей меня!
(оставляет позу, туго стягивает волосы на затылке и завязывает их)
Ха! Вот так, это война, это игра. Есть только это, всегда было... только... это. Теперь я знаю. Нет ничего, что бы я не сделала, ничего, что бы я не сожгла, никого, кого бы я не предала огню.
(вверх)
Даже тебя. Когда придёт время, даже тебя.
(вновь шагает)
Дорога к моей неизменной цели выложена железными рельсами, по которым моя душа обречена бежать. Как это чертовски верно.
(говорит медленно, сквозь сжатые зубы)
Дорога к моей неизменной цели... выложена железными рельсами... по которым моя душа... обречена... бежать.
(смеётся немного безумно, стягивает свитер, всё ещё шагая, теперь в сером спортивном бюстгальтере и джинсах, волосы стянуты на затылке)
Дорога к моей неизменной цели выложена железными рельсами. Да, это так. И по этим рельсам моя душа обречена бежать. Не смотря ни на что, не смотря на боль, потери, на определённость результата, я счастливее, чем когда-либо, счастливее, чем вообще возможно быть.
(стягивает джинсы, отбрасывает их в сторону , теперь в таких же серых трусиках, лицом к зрителям, встречая судьбу, медленно поднимает руки, как ребёнок ещё не умеющий ходить, впервые отпускает поручни)
Вот что означает контролировать. Я ничего не контролирую, тем не менее, я контролирую абсолютно всё. Я ничего не знаю, однако, нет ничего неизвестного. Моя капитуляция абсолютна, и моя победа гарантирована. Давайте, вы, ублюдки, любови и любовники, вы, любимые мечты и мечты о любви, все вы обречены на погибель! Все сгорите и станете пеплом! Есть только это и даже если оно кромсает моё сердце и рвёт мою душу на клочки, я не хотела бы быть в другом месте. Ха! Смешно!!
(победно вскидывает руки)
Я уже победила!
затемнение
