В этой Горной саге о том, как создавался мир, мы находим и знакомые, и непривычные для нас идеи. Только боги знают истину, возможно, они поделили ее среди народов, и узнать ее мы сможем, только делясь нашим знанием.

Дол Тейва, 18-е постлета

– Просто иди медленно, не снимай капюшон и не смотри никому в глаза, – прошептал Грен медленно, чтобы я поняла.

С тех пор как мы оставили лагерь Апака, братья говорили только на Горном языке, что сотворило чудо с моим пониманием их речи. Но оно же стало тяжким испытанием, в иные дни меня душила такая злоба, что я с радостью врезала бы обоим по носу. Акцент мой теперь стал вполне убедительным – спасибо моему музыкальному слуху, – но по-прежнему оставалось слишком много вещей, для которых я просто не знала слов.

Я провела рукой по волосам, влажным от пота в полуденную жару. Короткая стрижка все еще казалась непривычной, и волосы превратились в паклю после того, как смердящее варево Харайла почти обесцветило их. Сорград не сомневался, что мимолетные взгляды будут без любопытства скользить по светлоглазой песочной блондинке в компании двух, несомненно, чистокровных горцев. Однако я решила не рисковать и влезла для маскировки в мешковатое одеяние, добытое Греном. Наученный горьким опытом, тот дровосек больше не будет оставлять свое белье сушиться на кустах ракитника, окружающих его хижину.

– И где же была эта компания? – вслух поинтересовался Грен.

Мы отошли в сторонку, подождали, наблюдая, и наконец пристроились в хвосте растянувшегося отряда, который возвращался в дол.

– Совершали набег на низины. – Сорград кивнул на пыль, поднимаемую стадами похищенных овец, бредущих по лугам долины позади отряда.

Я посмотрела на новоприбывших. Каждый спешил занять место на тесном клочке земли, дабы расстелить одеяла и повесить котелки.

– Никто тут не будет удивлен, заметив незнакомые лица, верно?

Мы неторопливо шли по широкой долине, забитой шатрами и навесами. По обе стороны с высот сходили каменные валы, защищая дол, и повсюду в них чернели входы в шахты. Впереди долина слегка изгибалась мимо разрытой земли, сплошь усеянной оспинами горных выработок, к отлогому холму, на котором еще уцелело несколько деревьев. Затем пейзаж резко менялся, земля проваливалась в глубокие поросшие лесом овраги и поднималась крутыми склонами. Еще дальше высились две горы, светлая и темная, облака будто флаги висели на их вершинах.

Я нехотя вернула свои мысли от той далекой красоты к более насущной теме. Возможно, это было пестрое войско, но все же войско, а не те мелкие отряды из всякого сброда, что лескарские герцоги величают армией. Пока мы добирались сюда, горцы собрали крупные силы. Я лишь могла надеяться, что они разбегутся так же быстро, если мы сумеем поставить крест на заклинаниях Ледяного островитянина. Я покосилась из-под капюшона на компанию юнцов, сидевших вокруг незажженного костра. Один, с шелковистыми соломенными волосами и поразительно темными глазами, очищал кольчугу от пятнышек ржавчины, другой, с круглым лицом смешанной крови, точил меч с зарубкой, неровной, как свежесломанный зуб. Третий склонился над пыльным сапогом, который выглядел так, словно прошагал больше лиг, чем я сама. И со всех сторон в разговоры врывался звон молота и металла.

– Если б мы отбелили Песочному остатки волос, он бы сошел за своего среди этой помеси, – весело произнес Грен.

– Лучше пусть сидит там, где сидит. Его хромота и костыли слишком бросаются в глаза.

Мы оставили изнуренного мага с горстью воинственных Лесных охотников в неприметной ложбине за острой как нож скалой на восточной стороне. Ему было строго приказано забыть о магии, чтобы не привлечь внимание Шелтий или эльетимма. Хоть Узара и уверял, будто хадрумальские трюки спрячут его от колдуна, мы не хотели рисковать, пока добыча не будет у нас в руках. Я надеялась, что маг останется невредим: я оставила с ним мой драгоценный песенник – никого другого поблизости не нашлось.

Но когда мы захватим ублюдка, я буду рада и Лесным стрелам, и копьям молний, и чему угодно, что прикроет наше бегство. Внезапные крики сзади заморозили горячие струйки пота между моими лопатками, и холодные пальцы страха побежали по спине.

– Борьба, – ухмыльнулся Сорград, увидев мое лицо.

Я пожалела, что не знаю Горной замены тому щелчку пальцами, коим каладрийцы выражают упрек.

– Всем скучно, – оживился Грен. – Так же, как на охоте, когда снег держит всех в лагере, или на рудниках, когда из-за дождливой погоды шахты становятся слишком мокрыми для работы.

– Ты не должен ни во что влезать, слышишь меня? – сурово сказал Сорград. – Чересчур возбудишься и снова кого-то убьешь – десять человек потащат тебя к Шелтий, и она выпотрошит тебе башку до нижних зубов.

– Я думал, мы к Шелтиям и идем… Ладно-ладно, шучу, – проворчал Грен.

– Нам лучше держаться в сторонке, чтобы не привлекать внимание, – деликатно вмешалась я. – А ты вызовешь толки, если начнешь дубасить всех подряд.

Тропинка привела нас за зубчатый гребень скалы. Тесные ряды шатров, где напряженные горцы разглядывали друг друга будто цепные псы, остались позади. Мы остановились, чтобы сориентироваться.

Этот гребень служил своеобразной границей. За ним размещались женщины. Одни были в мешковатых одеяниях вроде моего, другие в длинных юбках с пыльными подолами и блузках с развязанными из-за жары воротниками. Я оглянулась на долину. В шатрах ниже маленького водопада, который отважно бросался со скалы, сверкая прозрачными струями, не было ни одной женщины, ни старой, ни молодой. У речки судачили несколько горянок, пришедших за водой, а одна девушка шлепала босыми ногами по водяной пене.

– Она напрашивается на неприятности, – с удовольствием заметил Грен.

На другом берегу речки за ней с интересом наблюдал раздетый по пояс толстяк, стиравший свое белье. Он бросил в воду камень, оросив брызгами юбки девушки. Та покачала головой, отвергая его предложение, но ее улыбка и кокетливый взмах юбок противоречили отказу. Второй мужчина, не слишком высокий, но широкий в плечах от долгих лет разбивания скал, возник позади нее. Захватив неосмотрительную девушку врасплох, он с такой силой тряхнул бедняжку, что голова у нее дернулась назад. Остальные горянки тотчас заспешили к сомнительному убежищу своих шатров.

– Если наш Красавчик не пошлет эту компанию на какого-нибудь врага, они тут все передерутся, – пробормотал Сорград.

– Они просто стесывают острые углы, – беспечно откликнулся Грен. – Вспомни начало сезона в лагере звероловов или на новом руднике.

– В лагерях звероловов нет женщин, – парировал Сорград. – Иначе из-за них дрались бы после каждого потраченного впустую дня.

– Может, стоит подбросить искру к этому труту? – поинтересовалась я.

– Я готов, – тут же вызвался Грен.

– Возможно, если нам понадобится отвлечение на выходе. – Сорград повернулся ко мне. – Ты бы больше сошла за мужчину, если б носила кольчугу.

– В такую жару я бы грохнулась в обморок, – резко возразила я. – Никто не поймет, олень я или олениха, пока таскаю этот мешок.

Безрукавные кольчуги Грена и Сорграда так сияли на солнце, что становилось больно глазам. Казалось, эта подтачивающая силы тяжесть не доставляет им никаких неудобств, поскольку братья ни на что не жаловались, но мне ненавистны доспехи, и я не собиралась париться в них в эдакое пекло. Я сдвинула полотно моего балахона, прилипшее к потной шее. Солнце жарило немилосердно, и я позавидовала тем людям, душной тени их шатров.

– У кого-нибудь есть вода?

Сорград передал мне свою флягу и кивнул на измученных жаждой новоприбывших, толкавшихся за водой под маленьким водопадом.

– Поднимемся выше по течению и наполним фляги там.

Мимо с важным видом прошел грузный мужчина со здоровенным молотом на плече. За ним вприпрыжку бежал парень, прижимая к узкой груди тяжелую сумку с инструментами. Я допила последние глотки тепловатой воды. Затхлая, отдающая кожей, она все равно была лучше противной кислоты во рту. Мы зашагали по плоским камням, отделяющим выжженный солнцем дерн от обмелевшей реки; подпрыгивая и искрясь, она бежала по своему каменистому руслу.

– Давайте посидим вон там. – Сорград указал на россыпь серых валунов с белыми прожилками горного хрусталя, из которых солнце выбивало осколки радуг.

Место было удобное. Если какой-нибудь субъект заинтересуется нами, мы его увидим и, перейдя речку, успеем затеряться в толпе на другом берегу.

– И долго будем сидеть? – спросил Грен. – Мы пришли сюда за колдуном.

– Сперва надо узнать, где он. – Сорград воззрился на ворота фесса.

Широкий изгиб стены окружал большую площадь, чем в фессе Хачал, и рекин внутри был шире и выше. Тем не менее в целом крепость выглядела ничтожной на фоне огромных куч щебня с обеих сторон. Сзади высился серый утес. Высеченные ступени уродовали его рябое лицо с желтыми прожилками, и влажно, несмотря на жару, блестели чернильные пятна, из которых бежали зеленые струйки, словно из пронзенного сердца темноты.

Но не было даже признака чистой воды, пущенной под стены фесса от реки, или вонючих нечистот, выходящих в канал, поэтому мы не проникнем тем путем. Я посмотрела на главные ворота. Массивная деревянная решетка была обшита досками и скреплена железными болтами. Закрытую, ее не взять никаким решительным штурмом. Но сейчас ворота стояли небрежно приоткрытые, люди входили и выходили, разомлевший часовой сбросил доспехи, оставив только меч на поясе, и развалился на табурете.

Взгляд Сорграда последовал за моим.

– Они не ожидают неприятностей в сердце дола.

Мое настроение поднялось.

– Наверняка он там, внутри.

– Надо убедиться, – остудил мой пыл Сорград, – все равно спешить некуда.

Мы сидели и ждали, лениво качая ногами. Солнце медленно сползало с палящего зенита, но желанной прохлады не приносило. Я изучала крышу рекина. В те минуты, когда часовой совершал регулярный обход, исчезая за широкой трубой, я молча прикидывала, хватит ли мне времени, чтобы забраться с верхнего ряда подоконников на парапет. Пока наша маленькая авантюра идет согласно плану, мне не придется этого делать, но никогда не помешает держать в уме запасные варианты.

– Там, внутри, точно есть Шелтий, глядите. – Грен указал на фигуру в сером, быстро выходившую из ворот.

Эта неизвестная фигура в капюшоне направилась к организованной группе шатров, выстроенных в два ровных ряда. Мужчины наблюдали за парнем, подпиравшим камнями воткнутый в пыльную землю шест. Горец рядом с ним лениво помахивал козлиной головой, держа ее за изогнутый рог. Остальная туша уже жарилась, разделанная, на вертелах чуть дальше шатров; женщина потела у костра, ее алое лицо казалось бесцветным на ярком солнце.

– Ты сказал, что Шелтий – целители?

Я кивнула на фигуру, теперь откинувшую капюшон. Это была женщина с серебристыми волосами и худым, обгоревшим на солнце лицом. Она наклонилась к девушке, которая протягивала ей руку, замотанную окровавленными тряпками.

– Значит, они остаются верными каким-то своим клятвам. – Глаза Сорграда были холодными в эту жару.

Мужчины начали бросать ножи в козлиную голову, одобрительные крики и возгласы досады сопровождали каждое попадание или промах. Новые горцы подходили, чтобы занять место во все удлиняющейся очереди. Особо неудачный бросок вызвал бурные насмешки, но голоса вскоре стали озлобленными, и Грен с интересом смотрел, как двоих драчунов растаскивают друзья.

– Может, и наш человек выйдет, если еще подождать? – пробормотал Сорград и, опираясь локтями на бедра, наклонился вперед.

– Что-то не верится, чтобы он стал возиться с порезанным пальцем. – Я подвинулась на твердом камне, его шершавая поверхность была горячей под моими ладонями. – И хватать его на виду у половины армии – дурацкая затея. Его нужно застать в одиночестве.

От страха у меня засосало под ложечкой, но я решительно подавила беспокойство. Нас будет трое на одного, и мы знаем, с кем имеем дело. Если мы сыграем правильно, колдун не узнает, что его ударило.

– Так когда мы войдем? – требовательно вопросил Грен.

– Когда солнце будет садиться. – Сорград прищурился на небо, откуда все так же нещадно били зной и сверкание.

Я кивнула в знак согласия.

– До того, как они поедят или сменят стражу, чтобы часовой был усталым и невнимательным.

– У меня вся задница онемела. – Грен обозревал шумный лагерь. – Давайте прощупаем, что тут происходит.

Мы с Сорградом переглянулись: если Грен заскучает – жди беды.

Мы начали неторопливый обход переполненной долины. Я с опущенной головой плелась позади братьев, слегка приволакивая ноги.

– Сейчас не время играть в деревенского дурачка, – предупредил меня Сорград, когда мы проходили мимо грубых хижин из связанных жердей и недубленых шкур.

– Кто мною заинтересуется, если я слабоумная? – возразила я и поймала ироничный сапфировый взгляд.

– Им будет любопытно узнать, за какие грехи тебя выгнали в дол посреди зимы твоего девятого года, чтобы Мэвелин вынесла свой приговор: жить тебе или умереть.

Я немного выпрямилась.

В верхней части долины вокруг фесса горели костры, и женщины пекли на сковородках твердое бледное печенье, которое вы берете в поход для еды или для того, чтобы было чем зарядить пращу, дабы сбить что-то более вкусное. Должно быть, их мужчины зарезали всех животных, имеющих мясо на костях, в пределах дня пути. Молодежь неохотно раскидывала пыль и гравий по пропитанному кровью участку земли, чтобы отогнать радужных мух, а рядом, на решетках, сушилось под горячим солнцем мясо.

Женщина, стоявшая настороже с зеленой веткой, предложила нам по темной, чуть липкой полоске. Я сунула мясо в широкий передний карман своего балахона. Из него выйдет отличная подметка на сапоги, когда я изношу эту пару.

Грен жевал, благодарно причмокивая.

– Стало быть, в походе не проголодаемся.

– Вы что-нибудь слышали? – Женщина прихлопнула несколько нахальных мух. Ногти на ее руке были сломаны, и вокруг них засохла кровь. – Будет наконец настоящий удар по низинам?

– Мы не знаем. – Сорград с извиняющимся видом пожал плечами. – Мы только что прибыли.

– Моему мужу пригодились бы лишние мечи. – Серые глаза женщины стали расчетливыми. – Почему бы вам не присоединиться к нам?

– А мы не должны получать приказы из рекина? – осведомился Сорград.

– Какие у них права над вами? Просто скажите, что вы примыкаете к людям Йаннала, – настаивала женщина. – Вы из Средних Пределов, верно? Мы не были в ссоре ни с одним долом по ту сторону Ущелья со времен моей прабабки.

Я могла посочувствовать ее рвению поместить больше мечей между ее мужем и врагом. Так у нее будет больше шансов не остаться вдовой.

Сорград улыбнулся ей.

– Я предложу это остальным.

Мы пошли дальше по долине.

– Эта армия напоминает мне вязанье сумасшедшей: только дерни – и распустится, – заметила я.

– Будем надеяться, что, выдернув колдуна, мы и впрямь его распустим, – откликнулся Сорград.

Мы продолжали наш, казалось бы, бесцельный обход долины, останавливаясь то тут, то там, чтобы полюбоваться на новоприбывших, хвастающих своими трофеями. Деревянные безделушки и кое-какие драгоценности из золота и серебра были явно захвачены у Лесного Народа, но основную часть добычи составляли бочонки с мукой, тюки одеял и дешевый домашний скарб. Слабый запах дыма говорил о том, что, кроме клинков, в дело пускали и огонь. Стало быть, эти герои просто разбойничали в беззащитных горных деревнях.

Нет, эти храбрые воины прогоняли вооруженных захватчиков, жадных воров – вот что сообщили обрывки слухов, которые мы подобрали вместе с любезно предложенными ломтями хлеба, мясом и фруктами. Воинственность горцев нисколько не угасла, и все разговоры сводились к тому, чтобы перенести сражение в сами низины, захватить обратно все Железное Ущелье, воссоединить восточных и западных горцев. Чего никто не понимал, так это причины задержки.

Мне становилось все труднее проглатывать дары, а день никак не кончался. Опасение наполняло мой живот и грызло ребра. Я хотела только одного – начать игру. Я смогу назвать мессиру – или Планиру – мою собственную цену, твердо напомнила я себе. Я стану богатой, очень богатой. Деньги дают выбор, которого бедные лишены, и свои новые перспективы я буду исследовать вместе с Райшедом. Все это успокоило мой желудок быстрее, чем любые снадобья аптекарей, а мы тем временем вернулись к фессу – наблюдать за воротами.

– Солнце садится, – заметил наконец Грен. Сорград кивнул.

– Пора готовиться к спектаклю.

– Надо было привезти Ниэлло, – пошутила я, когда мы направились к удобной яме, незаметной среди заброшенных рудников.

Сорград небрежно развалился на траве, внимательно глядя по сторонам, а мы с Греном начали работать. Он открыл свою поясную сумку, а я принялась стаскивать через голову бесконечные складки полотна. Вечерний воздух приятно холодил задохнувшуюся кожу; наслаждаясь им, я наклонилась и развязала одну подвязку. Чулок сполз, и я спрятала подвязку в карман.

– Ну, давай. – Грен плеснул воды из своей фляги в деревянную тарелку. – Запрокинь голову, чтобы я мог сделать тебя красивой. – Он смешивал тошнотворную палитру из косметики, которую мы выпросили у Лесных женщин.

Я послушно наклонила голову, и Грен принялся нежно втирать в мою щеку черную, лиловую и желтую краски.

– Синяк должен выглядеть не очень старым, – напомнила я ему, – чтобы тот ублюдок меня не узнал. Если он поймет, кто я, все пропало. – Я сглотнула, прогоняя из горла комок тошноты.

– Да тебя родная мать не узнает. – Грен приклеил к одной брови и виску засохшую кровь и нарисовал в уголке глаза убедительные порезы.

– Нашел, чем удивить, – фыркнула я. – Она не видела меня лет десять, если не больше.

– И немножко зелени, я думаю.

Наложив на пальцы нужные краски, Грен осторожно сжал мою шею, чтобы оставить следы удушения. При этом он зловеще ухмыльнулся, а я высунула язык и скосила глаза.

Пока я закатывала рукава сорочки, мое настроение поднималось, согревая кровь, как всегда бывает в начале игры. Грен схватил меня за руки и на минуту притянул к себе.

– Мы будем рядом, все время.

– Только попробуйте не быть. – Подув на краску, чтобы высохла, я опустила расшнурованные манжеты. – Ну, что скажешь?

Я повернулась к Сорграду, который всматривался в долину, неподвижный, как сами горы. Уже наступили долгие сумерки, и пики за его спиной золотились в лучах заката. Снега с одной стороны казались окаймленными кружевом на фоне маслянистой мягкости камня. Темный пик был согрет, тени приглушали его суровость, создавая в неверном свете обманчивую красоту.

Сорград вернулся из далеких иллюзий к реалиям настоящего.

– Немного земли в волосы?

Я сгребла горсть пыли. Грен собирался запихнуть грязный балахон в свой ранец вместо тонкого одеяла, вытащенного Сорградом.

– Постой. – Я вынула из кармана недовяленное мясо. – Немного запаха напоследок.

Я потерла липким куском по разорванному вороту сорочки. Почерневшая кровь пахла сладко и в то же время отдавала металлом.

– Пора выводить маскарад на сцену.

Я завернулась в желтое шерстяное одеяло, на котором четко выделялся голубой узор. Да, эта вещь вполне стоила тех денег, что мы выложили за нее в предгорьях. Интересно, та мирная деревушка еще цела или уже превратилась в выжженные руины?

Грен легко поднял меня на руки, и я привалилась к его узкому плечу, чувствуя торопливость шагов на пути к рекину. Безумное желание захихикать щекотало мне горло: я вспомнила, как играла когда-то вянущий цветок на селеримских скачках. Но уже в следующую минуту это желание испарилось – здесь мы не дурачим букмекеров ради денег, и азартные толпы не спрячут нас от молодцев в кованых сапогах и с черенками от мотыг.

Словно бы в отчаянии я приоткрыла рот и придала глазам пустое, безжизненное выражение. Однажды я видела избитую девушку, которую нещадно насиловали лескарские наемники. Я вспомнила ее ужасные крики, ее отчаянную истерику, как она цеплялась за нас с Хэлис, едва держась на ногах, пока Грен и Сорград поднимали бунт и пробивались с боем, чтобы ее спасти. Это воспоминание помогло мне выдавить несколько слезинок, не так много, чтобы в красках на лице побежали ручейки, но как раз достаточно, чтобы в глазах просвечивало горе для убеждения зевак. Ниэлло гордился бы мной. Под маской беспомощной жертвы я напряглась как струна.

Голоса вокруг нас зазвучали громче, в них появились резкие нотки. Кто-то с ужасом спрашивал, что случилось, кто-то шипел от возмущения, кто-то охал от жалости. Сильные руки Грена держали меня крепко, и я спрятала лицо на его груди. Металлические звенья при каждом шаге впивались в щеку, но я была готова добавить несколько настоящих царапин к моим нарисованным. Грозно идущий впереди Сорград не давал никому подойти слишком близко, отвергая предлагаемую помощь отрывистым объяснением. Мы идем прямо к Шелтиям за лечением и правосудием. Осторожное согласие в ответ не было таким горячим, как я ожидала.

– Джирран, поди, уже отомстил за это оскорбление, – громко прозвучал один голос в гуле озабоченных голосов.

Сия констатация вызвала дружный рев одобрения. Я думала над этим, пока меня несли, вялую, как тряпичная кукла. Достаточно ли убрать эльетимма с весов, чтобы погасить воинственный пыл этих горцев? Моя гримаса досады могла быть гримасой боли для зевак. Нет, о судьбе нагорий я буду беспокоиться позже, а лучше оставлю ее кому-нибудь другому. Мне нужен только эльетиммский колдун.

– Пропусти нас! – Требование Сорграда выверено колебалось между просьбой и приказом, надлом в его голосе намекал на нестерпимую муку. – Нам нужно видеть Шелтий.

– Что у вас за дело? – недовольно заворчал стражник, но тут же умолк, когда Сорград посторонился, чтобы показать мою жалкую фигуру на руках Грена. Я почувствовала, как все быстрее бьется под кольчугой его сердце, вдохнула едкость свежего пота. Мой пульс во впадинке горла тоже участился, все мышцы напряглись.

– Я попрошу кого-нибудь из женщин позаботиться о ней, – поспешно молвил привратник.

– Мы хотим видеть Шелтию, – стоял на своем Сорград. – Не какую-то мудрую женщину. Мы сами обработали ее раны, но не знаем, что случилось. Нам необходима помощь Шелтий для ее памяти, нужно, чтобы они рассказали нам, что сотворили с ней те ублюдки с низин!

Сдерживаемая ярость в его голосе была довольно-таки убедительна. Я почувствовала, как мои ресницы намокли от слез, и слабо задрожала, как раненое животное.

– Я пошлю за кем-нибудь, – предложил несчастный стражник.

– Мэвелин заморозь твое семя! – выплюнул Сорград. – Ты держишь нас на пороге, как нищих из низин, чтобы все любопытные взгляды видели ее позор, все жадные уши слышали ее страдания?

– Что здесь происходит? – прогремел новый голос, более старый и не так легко поддающийся эмоциям – как своим, так и чужим.

Сорград тут же сменил тон на почтительный и стал говорить по существу.

– На нашу сестру напали, когда мы путешествовали. Нам сказали, что здесь есть Шелтий, которые могут освободить ее память. Мы согласны подождать, но только не здесь, где все будут на нее глазеть. Чем меньше тех, кто знает… – Он многозначительно умолк.

– Тро, проводи их на кухонный двор, – тотчас приказал голос. – Я сообщу Шелтий…

– Кулламу? – жадно спросил Сорград.

– Нет, Аритейн или одному из ее людей. – Голосу не понравилось, что его перебивают. – Она пошлет, кого ей будет удобно. Не только ваша сестра нуждается сегодня в лечении.

– Спасибо, – вымолвил Сорград, но голос уже разговаривал с новыми часовыми.

Мой рассеянный взгляд блуждал по двору, пока мы следовали за Тро, привратником, к задней стороне рекина. Фесс был заполнен народом. Одни шагали быстро, с целеустремленным видом, другие – медленно: после долгого жаркого дня в их походке и на лицах все больше проступала усталость. В гуле разговоров ощущалась напряженность – напряженность ожидания и вражды. На нас никто не смотрел, все, казалось, были поглощены своими собственными делами.

Из открытых дверей в кухню и судомойню рекина лился свет ламп, разгоняя медленно сгущавшиеся сумерки. Низкая стена ограждала мощеный двор, где сидела целая куча мужчин и женщин. Большинство мужчин наверняка получили боевые ранения; у некоторых были туго перевязаны ноги и ступни, у двоих забинтованы головы, а еще у одного чернели синяки под глазами и темные пятна за ушами, что обычно предвещает худшее. Мужчины молчали, зато женщины тараторили без умолку. Почти всем требовались примочки от ожогов, и только одна пара искала поддержки Шелтий в некоем споре. Две юные девушки ходили взад и вперед с хлебом и мясом, кубками и бутылками, и когда мы приблизились, из рекина вышел пожилой мужчина, в явном замешательстве почесывая голову. Бормоча извинения, он отодвинулся в сторону, пропуская взволнованного юношу с замотанной окровавленной тряпкой рукой, из которой торчали три пальца, остальные два были отрублены.

Грен бережно посадил меня на стену, спиной к разоблачающему свету. Сорград перешагнул этот воображаемый барьер и сел лицом к рекину, настороженно приглядываясь ко всем входящим и выходящим. Я осмотрительно подняла уголок одеяла, дабы спрятать лицо и промокнуть пот, от которого мои синяки могли бы потечь.

– И что теперь? – осведомился Грен.

Сорград отклонился назад, чтобы я видела его лицо.

– Похоже, никто нами не интересуется.

– Охрана есть? – Я соскребла песок, прилипший к уголку глаза, – слезы могли ослепить меня в самый неподходящий момент.

– Я ничего такого не вижу, – прошептал Сорград. – Куча людей входит и выходит, но никто не спрашивает, что у них за дело.

– Пока нас не ждут, надо охотиться, – решила я. – Нет смысла здесь сидеть. А то придет Шелтия, заглянет в мою голову и обзовет меня лгуньей.

Не хватало еще, чтобы эфирная магия снова рылась в моих воспоминаниях.

– Мы войдем через боковую дверь, а если кто спросит – мы ищем эту Аритейн, – предложил Грен.

– Уборные там, – кивнул Сорград.

В уединении зловонного сарая я подвязала спадающий чулок и проверила сумку на поясе – все ли готово. Затем поглядела на свои руки. В тусклом свете, сочившемся сквозь вырезанный в деревянной двери полумесяц, они выглядели достаточно твердыми. Пора тащить руны и смотреть, как они лягут.

Дол Тейва, 18-е постлета

Эрескен свернул в сторону от белокаменной арки моста, соединявшей берега журчащей реки. Хрустя гравием, он зачерпнул пригоршню воды с подернутой рябью поверхности и зло сплюнул – вода была горькой от помета животных. Выпрямляясь, колдун потер поясницу и подождал, когда немного пройдет непрестанная боль в ногах. Он никогда в жизни не ходил пешком столько лиг!

От презрения скрутило живот. У этих глупцов земли немерено, и они так плохо ее используют. При должном управлении даже заброшенные, выжженные солнцем владения когда-то любимого дома Аритейн поддержали бы плодовитый клан, рождающий воителей. Немудрено, что Мизаен послал лучших своих людей для формирования выносливости в ревущем горниле океанских островов.

По крайней мере эти кроткие домоседы правильно относятся к вторжению на их территорию. Эрескен покачал головой в возрожденном удивлении. Было так легко убедить здешних людей, что их земли под угрозой, что утрата хотя бы пяди из всех этих щедрот оставит их ни с чем. У отца не будет повода критиковать его усилия. Настроение эльетимма поднялось, боль в мышцах постепенно исчезала.

Его внимание привлекли огни на том берегу. Если верить доносившемуся оттуда ароматному ветру, на множестве костров вовсю готовили ужин. Но кто – свежие глупцы, стекающиеся к бранному делу, или Джирран вернулся раньше него? Досада испортила настроение эльетимму. Он хотел внимательнее следить за этим самоуверенным болваном, но где найти время, когда нужно не выпускать из повиновения свой собственный отряд и следить, чтобы Аритейн держала всю долину в своих руках? Холод, исходивший от воды, пронзил его дурным предзнаменованием – отец не одобрит такую небрежность. Ему лучше поспать, прежде чем снова браться за эту многогранную задачу.

Кто-то потряс его за локоть.

– Чего тебе? – рявкнул Эрескен, испепеляя злобным взглядом горца, нерешительно стоявшего рядом с ним.

Мужчина выпрямился в ответном гневе, и его лицо, озаренное слабеющим светом, окаменело.

– К чему эта задержка? Мы с полудня шагаем без привала.

– Конечно, – примирительно выдавил Эрескен.

Он удержал на минуту взгляд мужчины, обыскивая его грубоватое лицо под грязной повязкой, закрывавшей одну бровь. В его уме была усталость и зловещая тень сомнения как в мудрости захвата низин, так и в мужчинах и женщинах, возглавляющих эту кампанию, – и все из-за нескольких неудач: когда те, что пасли овец, проявили непокорность и некоторые Лесные жители, более смелые, нежели прочие, забросали отставших своими булавками. Вот тебе и смелые, могучие аниатиммы, прогнавшие его предков. Неужто эти робкие вояки должны быть хранителями родовых земель? Чем скорее истинные наследники Мизаена вернут себе эти пики, тем лучше. Пусть достойные увидят настоящие секреты, открываемые солнцем Солнцестояний.

Колдун обуздал свое презрение, чтобы оно не просочилось в нечаянное восприятие мужчины. Он потянулся сквозь дурманящую голову усталость и нараставшие опасения этого горца и вытащил на передний план ума воспоминание о недавнем грабеже. Затем выбил эхо виноватого удовольствия от столь легкой добычи и наслаждения от выпущенной на волю жестокости. Лицо мужчины просветлело – и всего за те мгновения, что потребовались Эрескену для глубокого вдоха. Эльетимм подумал о том, чтобы проникнуть глубже, но его собственное изнурение и досада помешали дальнейшим усилиям.

– Отнесите трофеи к кладовщику фесса. – Эрескен дружески положил руку на плечо горца. – Когда все будет записано, скажи ему, что я велел тебе забрать обратно эль. Мы одержали несколько крупных побед и заслужили небольшой праздник!

– Мизаен сотвори тебе истинное золото!

Горец прокричал ободряющий призыв своему взъерошенному отряду, а Эрескен прошептал сложное заклинание. Оно будет переносить возрожденный энтузиазм этого человека в умы всех, с кем он говорит. Оно не позволит этим дуракам размышлять о недавних мелких неудачах.

Длинная колонна нагруженных горцев меланхолично потащилась через мост. Многие шли молча, с угрюмыми, застывшими лицами, опущенными плечами. Они просто устали, решил Эрескен. Крепкий сон, несколько дней отдыха да бесспорное красноречие Джиррана, подкрепленное шепотом эльетиммского колдовства, – и он снова поведет их в сражение, чтобы растереть Лесной Народ железной пятой. Желудок Эрескена тихо, но настойчиво заурчал, раздразненный запахом жареного лука. Когда он последний раз ел?

К мосту подошли мужчины с носилками и те, кто поддерживал с трудом бредущих раненых.

– Идите прямо в фесс, – велел им Эрескен, демонстрируя озабоченность. – Шелтий исцелят ваши раны. – И сотрут воспоминания о боли вместе с неверностью, вызванной шоком от ранений, будь прокляты колебания Аритейн.

Измученные лица просветлели от благодарности.

– Я пойду с вами.

Лучше убрать с глаз этих жалких неудачников. Окровавленные культи и раненые конечности только подорвут боевой настрой, созданный из нескольких награбленных бочек и благоразумной подтасовки памяти.

Переходя мост вместе с первыми носилками, Эрескен думал о простаках, таращивших глаза у своих костров. Сможет ли он заручиться помощью Аритейн, чтобы направить мысли более усталых обратно к ярости, которая пришпоривала их вначале? Нет, пока не стоит требовать от девушки слишком многого. Полезность Аритейн все еще зависит от лелеемой ею иллюзии, что, нарушая клятвы и бросая вызов старейшинам, она творит благо своему народу.

Бурные восклицания отвлекли колдуна. Группа мужчин обступила горца; его борода и шевелюра сияли золотом в свете костра. Значит, Джирран со своими людьми вернулся из низин раньше, чем ожидалось. К досаде Эрескена примешалась зависть: Джирран одержал какую-то грандиозную победу, которая позволила ему вернуться с триумфом?

– Идите все к рекину. – Эрескен повернулся к раненым, которые послушно остановились, дожидаясь его. – Я должен поговорить с Джирраном.

Он выдавил улыбку в ответ на фанатичные взгляды мужчин, обращенные к их вожаку. Джирран говорил громко, оживленно жестикулируя.

Похоже, он докладывает об успехе, верно? Там будет и еда, которую Эрескен сможет реквизировать, чтобы утолить грызущий его голод.

Колдун начал протискиваться сквозь толпу, собиравшуюся вокруг Джиррана. Усталость тянула его к земле, как физическая ноша, но он ухитрился довольно тепло приветствовать горца.

– Джирран! Рад, что ты вернулся так скоро. Как твои дела?

– Эрескен! – Горец оттолкнул человека с бутылкой эля и сдавил колдуна в объятиях.

Дыхание Джиррана пронзало незнакомой древесной сладостью, глаза блестели от избытка алкоголя. Эльетимм с трудом высвободился, удерживая горца на расстоянии руки, протянутой в дружеском пожатии.

– Так как ваши дела?

– Мы прогнали тех хныкающих трусов из деревень в предгорьях до самых озер. – Джирран захохотал. – Мы вначале собирались окунуть их в воду, но оставили в покое, когда они ушли с наших земель.

– Пока, во всяком случае, – добавил кто-то из участников, разразившись зловещим смехом.

– Я думал, вы должны изгонять Народ Леса к югу от тракта? – Эрескен вымученно улыбнулся, чтобы скрыть досаду.

– О, мы заставили этих любителей белок карабкаться на свои деревья, а потом расправились с ними. Порубили одного за другим в честном бою и без всякой пощады! – Джирран сделал большой глоток из грубой стеклянной бутылки и всосал воздух, чтобы остудить рот, обожженный крепким спиртом. – Сперва ударили по ним, потом выжгли и велели не ступать больше на наши земли!

Эрескен напряг свой разум, чтобы заглянуть под внешний сумбур воспоминаний и желаний в уме горца. Выудить правду оказалось нелегко: память была притуплена опьянением и запутана намеренным отказом признавать более темную правду, таящуюся в глубине.

Джирран следовал намеченному плану, понял эльетимм, и напал на маленькую группу Лесного Народа, уже столкнувшуюся с более ранней вылазкой горцев. Колдун слушал тщеславную похвальбу Джиррана и одновременно видел его мысленным взором истинную картину событий. Горцы вырвали скромные пожитки из слабых рук Лесных жителей и безжалостно зарубили всех, кто отчаянно сражался. Каждая женщина, взявшая оружие, пала под свирепостью горцев. Те, кто просил пощады, были жестоко разочарованы. Их использовали и выбросили, истекающих кровью и плачущих.

Эльетимм одобрительно кивнул. По крайней мере здесь все сделано правильно. Потребовалось немало времени, чтобы убедить этих болванов вести войну так, как нужно ему, преодолеть их щепетильность и сомнения и уговорить использовать каждый кровавый эпизод в качестве оружия.

Колдун споткнулся об испуганные воспоминания, которые Джирран засунул в дальние тайники памяти, прикрыв их стыдом и смущением. Стало быть, этот героический вожак присоединился к своим людям в массовом изнасиловании? После всех его высокопарных слов о благородном деле горцев он так же жадно сунулся носом в грязь, как обычное животное, но сделал это не просто в пылу минутной жестокости, с интересом отметил Эрескен. Джирран имел склонность к насилию, разоблаченную обманом опьянения. Стоит подсунуть это Аритейн, если ее верность этому дураку когда-либо будет угрожать его, Эрескена, целям.

Концентрация эльетимма дрогнула под ударом гнева. Пусть в следующий раз этот высокомерный поганец отправится на запад, пусть одолеет этих бестий с их луками и копьями и трусливой тактикой «выстрели и беги». Пусть Джирран теряет своих лучших людей в капканах и волчьих ямах, и пусть в его часовых бросают из темноты дротики, несущие смерть и безумие.

Джирран закашлялся, спирт обжег горло, когда он пытался усмирить внезапные воспоминания безрассудным глотком из бутылки. Эрескен моргнул, увидев, что Джирран словно помертвел. Надо быть осторожнее: если этот горький пьяница упомянет о необычном нарушении памяти, Аритейн поймет, что делает Эрескен, даже если ее брат идиот не понимает. Хотя вряд ли Джирран признается ей в подобной слабости, когда чувство собственной значимости этого болвана зависит от восхищения толпы.

– Так зачем ты пошел в деревни? – Эльетимм ослабил хватку на уме Джиррана.

– Пора было взяться за настоящих злодеев, – хрипло ответил горец. Его люди вздорили из-за малой добычи, награбленной у Лесного Народа, громко сообщил его ум Эрескену. – Суратиммы – как клещи на козе, они сосут ее кровь, но причиняют не больно много вреда, если время от времени ты прижигаешь им задницы горячим углем, – продолжал Джирран, экспансивно жестикулируя. – Жители низин – вот кто настоящие воры, вот кто ограбит тебя до слепоты, а потом сопрет то, что осталось, у тебя из-под носа.

Джирран замолчал и нахмурился, сам не понимая, что он такое загнул. Ему незачем беспокоиться, с сарказмом подумал Эрескен. Слушатели, ловящие каждое его слово, уже настолько пьяны, что готовы хлопать крякающей утке.

– Поэтому мы пошли сразиться с ними, – повторил Джирран с удовлетворением. – И прогнали их, так вдарив сапогом в зад, что у них зубы зашатались!

Эрескен попытался осмыслить его путаные воспоминания: соломенная крыша, горящая в предрассветном сумраке, пронзительный крик женщин, плач детей, возмущенный рев мужчин, разбуженных внезапным нападением. Молча выругавшись, колдун бросил эти попытки. Утром он разберется, так ли велик успех Джиррана, как утверждает сей дурак, или это еще один безрезультатный набег, который надо позлатить заклинанием, дабы убедить людей, что они действительно одержали великую победу.

Эрескен на минуту закрыл глаза. Вот еще одна задача, о коей следует помнить еще больше, чем о его потребности во времени и силе. Что ж, утром он использует более прямые методы. Хватит ходить на цыпочках вокруг высокомерия горца и красть тайком его воспоминания. Он войдет с жестокостью, которую предпочитает его отец, и пусть Джирран припишет потом головную боль похмелью, а дурные воспоминания – угрызениям совести. Эрескену вдруг страшно захотелось утопить все бесчисленные задачи, шумно требующие его внимания, в соблазнительных золотых глубинах бутылки.

Колдун повернулся спиной к Джиррану. Такая свобода ему не позволена, но Аритейн сейчас наверху, в рекине. Возможно, пришло время развеять ее дурацкие сомнения и сделать из нее настоящую женщину. Когда Аритейн отречется от той последней клятвы, она уже не сможет предать его. Тогда Эрескен будет черпать ее силу и переложит на нее часть своего бремени. Ускоряя шаг, колдун направился к фессу. У ворот дымилась жаровня, под свежими дровами едва виднелись белые и красные угли. Эльетимм прошагал мимо, даже не взглянув на кучку беседующих мужчин.

Как только колдун вошел в фесс, шум, заточенный внутри массивного каменного круга, ударил по ушам. Окна во всех строениях, расположенных вдоль стены, светились, из труб тянулся дым. Некоторые двери были закрыты – там работали или спали, но остальные, распахнутые настежь, впускали и выпускали людей, толкавших друг друга без всякого извинения. Двое мужчин стояли посреди двора, игнорируя людской поток, обтекавший их с двух сторон, и сравнивали убористо исписанные аспидные доски. Крик заставил обоих поднять головы, и один поспешил к куче мешков, рассыпанное зерно катилось у его ног. Главная лестница рекина была забита мужчинами и женщинами, все они обменивались новостями и мнениями. На каменных стенах, освещенных факелами и костром, дрожали пятнистые тени, но верх башни терялся в темноте, прорезая рельефный черный силуэт на звездном небе.

Эрескен закипел от злости. Когда он и его клан захватят здесь власть, все это прекратится. Истинная магия должна править. Никакой эльетиммский колдун не будет на побегушках у всякого напыщенного шута, который лопается от самомнения из-за нескольких голых лиг горного склона. Голод донимал Эрескена, поэтому он обошел рекин. При виде жалкой толпы на кухонном дворе колдун от досады щелкнул языком. Протолкавшись мимо назойливых рук, он хлопнул одну из Шелтий по плечу.

– Где Аритейн? Я должен с ней поговорить.

Крелия обернулась с искаженным от боли лицом; она вбирала в себя эту боль с каждым целительным прикосновением к страждущим телам.

– Она пошла внутрь, возможно, поесть?

Эта глупая женщина скоро вконец себя потеряет, равнодушно отметил эльетимм, видя ее мутный взгляд. Надо внимательнее следить за Крелией. Если она впадет в безумие, то не помешает его планам. Он еще раньше задушит ее во сне.

– Ты ищешь Аритейн? – Ремет вопросительно поднял брови. – Явился Брин, и они ушли внутрь, чтобы поговорить наедине. – Ремет настороженно смотрел на колдуна. Его лицо оставалось по-юношески мягким, но в глазах появилась новообретенная зрелость. – Он принес новости о Джирране.

Эрескен кивнул и спрятал проклятия в самой глубокой извилине своего ума. Долгая дружба Брина с Аритейн сильно затруднит ему работу по рассеиванию любых сомнений, которые могли бы запасть ей в голову от этих новостей. Что Брин услышал от Джиррана? Он знает что-то, чего не знает Эрескен?

– Спасибо.

Колдун дружески улыбнулся Ремету, как мужчина мужчине, приправляя легкую улыбку обещанием будущего доверия, доступа к внутреннему кругу знания. Отвернувшись, он почувствовал на затылке взгляд юноши. Вот о чем еще нужно помнить и осторожно обойти. Этот бешеный натиск непрерывных и разнообразных требований стал настоящим испытанием для подготовки Ремета. Парень и за десять лет не столкнулся бы с таким, если б таскался взад и вперед по долинам за каким-то бесплодным предсказателем. Он начинал думать сам, а Брину только и нужен кто-то, разделяющий его неуверенность, чтобы побежать к старейшинам, губя все.

Эрескен ускорил шаг. Боковая дверь была приоткрыта, несколько фигур съежились на деревянных ступенях. Не глядя на них, дабы не обнадежить какую-то ничтожную просьбу, колдун взбежал по лестнице через две ступеньки и поспешил к двери в дальнем конце коридора.

Он остановился на пороге, и медоточивые слова высыхали на его губах.

– Что вы здесь делаете? Где Аритейн?

Сериз вскочила, оглядываясь на мужчин, сидевших по бокам от нее.

– Она ушла с Брином. – Жалобная улыбка девушки умоляла Эрескена не сердиться на нее.

– Кто это? – Эльетимм зло посмотрел на старика, который сжимал поникшее плечо девушки шишковатой рукой. – Ты должна исцелять снаружи, а не там, где мы собираемся для медитации!

Он сел за длинный стол; остальные были вынуждены встать со своих стульев, признавая тем самым его власть.

Незнакомец бросил на колдуна такой же свирепый взгляд.

– Я ее отец, а это ее брат. Мы пришли узнать, как ее дела. Джирран говорит, Шелтий больше не будут отрезаны от их крови.

Еще одно проклятое осложнение, с которым необходимо справиться. Эрескен услышал торопливые шаги в коридоре.

– Тогда перенесите ваше воссоединение куда-нибудь в другое место.

Эльетимм встал, ожидая увидеть Брина или, еще лучше, Аритейн. Вместо этого в комнату ворвались двое незнакомцев с пылающими враждебностью лицами, что подействовало на Эрескена как пинок в живот. За ними следовала женщина – ее облик был неразличим под жуткой маской красок, но ясные зеленые глаза сверкали от ненависти.

Это была магова потаскуха из Леса. Жгучая боль в челюсти сообщила Эрескену, что эта гадина вновь использует свои проклятые дротики. Колдун пошатнулся от холодного удара наркотика в кровь; цепляясь за стол, он разметал во все стороны карты, пергаменты, кубки и бросил кувшин в более плотного из нападающих.

Стоявшая ближе всех к двери Сериз вдохнула на паническом крике, но женщина дала ей оплеуху, чтобы молчала. Хрупкая блондинка ударилась о каменную стену и хныча сползла на половицы. Эрескен толкнул ее потрясенного отца в атаку, ухватившись за его порыв защитить свое дитя. С нечленораздельным ревом старик замахнулся на спину шлюхи. Старший из предателей, пришедших с ней, перехватил его мстительный кулак. Силы их были равны, но предателя поддерживала энергия молодости. Минутку подумав, эльетимм вплел лицо предателя в образ самой грязной похоти Джиррана, Сериз, плачущей жертвы, под поднимающимся и опускающимся телом. Он вбил этот образ в ум ее отца, врезал в его сознание, игнорируя вред, который он причиняет.

– Смотри, что они…

Эрескен не успел подкрепить образ словами. Второй предатель, тощий, с дикими глазами, был всего в шаге от него и держал наготове нож. Колдун схватил брата Сериз и бросил его на блестящее лезвие. В миг агонии, когда боль отвлекла парня, Эрескен захватил его ум. Он скрутил его сознание в тугой клубок хаоса, беспощадно изолировал от всякой разумной мысли и памяти. Работая быстрее, чем когда-либо, Эрескен лишил его всякого ощущения боли от бесчисленных ран и ударов, которые наносил раздосадованный предатель. Безжалостно выдирая любой инстинкт самозащиты, он зажег в этом парне бессознательную ярость и ненависть, превратил каждое непроизвольное движение в нападение, связывая их все в бурю бессмысленной жестокости.

Эрескен вырвался из вихря разрушенного ума парня в тот самый момент, когда предатель, будучи ниже ростом, упал на колени под этой безумной яростью. Отец, вооружившись ножкой стула, нападал на другого предателя. Мерзавец ловко увертывался, все удары обрушивались на стену за его спиной, и дерево разлеталось в щепки.

А где же шлюха? Вот она, зло кусая губу, бежит к нему с поднятым кинжалом. Эрескен опрокинул стол, крепкая дубовая доска – несерьезная преграда, но она дала ему время, чтобы втащить тело Сериз на ноги. Отчаянно протянув свой ум, колдун разбил слабую волю девушки одним взрывным проклятием, превратив ее глаза в пустые омуты темноты. За мгновение до того как Лесная стерва добралась до него, эльетимм швырнул Сериз на спину шлюхи. Руки девушки беспорядочно заколотили убийцу, серая ткань стесняла движения, тяжесть тела тащила гадину вниз.

Отзвуки агонии прокатились по уму Эрескена, когда брат девушки умер. Иллюзия неуязвимости не была защитой от телесных ран, превративших его тело в кровавое месиво: суставы раздроблены, сухожилия перерезаны, горло рассечено с такой свирепостью, что голова оказалась почти отделена. А предатель уже двигался к Эрескену – белые зубы сверкали в свирепо ощеренном рту на фоне кровавой маски, покрасневший нож жаждал крови эльетимма. Убей или будь убитым – простая мысль этого дикаря прозвучала громче всех других мыслей в комнате. И таким же простым был его ум, не имевший никаких защит.

Эльетимм почувствовал твердость камня за спиной, скользкие половицы под ногами. Вонь крови, экскрементов и ненависти густо насыщала воздух. Наркотик искажал его ощущения, краски смазывались, звуки казались и оглушительными, и далекими одновременно. Эрескен стиснул зубы, оттолкнул от себя этот хаос, выкрикнув заклинание, и бросил свой острый как бритва ум, оттачиваемый в течение стольких лет, в обнаженный разум нападавшего.

Это было легко. Колдун обрадовался внезапному успеху и не сразу сообразил, что здесь что-то не так. Где удар? Где отдача от внезапного вторжения, которой Эрескен так болезненно научился сопротивляться и затем удваивать, направляя панику обратно, против атакованного ума? Все ощущения и звуки исчезли из сознания колдуна – его мир сократился до пределов разума, который он стремился захватить. Почему он оторван от реальности, хотя цепи его железной воли должны были сковать безумца? Где порок или слабость, приносящие в жертву разум? Эльетимм удвоил усилия, но все переменилось: то царство, в котором он чувствовал себя господином, вывернулось наизнанку. Теперь Эрескен поймал себя на том, что лихорадочно ищет выход из умственного лабиринта. Но как такое могло случиться? Этот человек не имел никакой выучки в манипуляции умом и памятью.

Колдун оказался в центре кошмарного мира крови и варварства. Убиение брата Сериз пронеслось мимо него в умопомрачительном круговороте образов. Алая кровь пенилась в разбитом рту, зубы вонзались в рваные губы. А вот размашистый удар серебряного, в красных потеках клинка оголил синеватые связки горла и пищевод. Вот темные петли кишки выпятились из живота, сочась черной жижей. Блеснула кость сломанного локтя, тут же залитая кровью, безжалостный нож рассек полотно, кожу и сухожилие – умышленное движение, чтобы искалечить на всю жизнь, не будь этот парень уже мертв, продолжая двигаться только волей Эрескена в безумии без предела. Ужас окружил колдуна сплошным роем образов, каждое зрелище приходило снова и снова, все более живое и угрожающее. Не было ничего под ногами, ни один звук не раздавался в его ушах, был только этот бесконечный парад кошмаров, а Эрескен не мог закрыть глаза, чтобы больше не видеть его.

Но где же страх? Где страстное желание получить отпущение грехов? Где разглагольствования с целью оправдать бесчеловечность, чтобы уйти от ответственности и леденящих тисков вины? Ничего этого не было. Неимоверным усилием Эрескен ухитрился создать для себя островок тишины посреди отвратительного потока сознания. Обмирая от ужаса, он понял, что окружен со всех сторон твердым, горячим ликованием, упоением интенсивностью физического восприятия, бьющим через край восторгом от возвращенной свободы и неописуемым экстазом от вызова на смертный бой и победы в нем.

Воспоминания прекратились, застывшие образы исчезли в малиновой тьме. Стены убежища эльетиммского разума начали прогибаться под неумолимым давлением.

«Кто ты?» – крикнул Эрескен в кроваво-черную тишину, теснящую его.

«Друзья зовут меня Греном, – прогремел со всех сторон голос, неуместно веселый на фоне углубляющегося чувства угрозы. – Но тебе незачем это знать, потому что я собираюсь тебя убить».

Теперь вся угроза сосредоточилась в голосе, твердом и ярком как сталь.

«Ты знаешь, кто я?» – недоверчиво спросил Эрескен, забыв в этот миг необъяснимую тяжесть, сковавшую его силы.

«Вообще-то нет, – признался голос. – Ливак и Хэлис говорили, что ты и весь твой род – гнусные ублюдки. Давай проверим».

С несложной жестокостью прямодушное любопытство взломало всю защиту, которой Эрескен когда-то научился под ударами отцовской палки и плети его презрения. Беспомощного и несопротивляющегося, его оттащили к самому дальнему краю памяти, где он увидел людей и места, казавшиеся ему давно забытыми. Та хнычущая рабыня, которую его отец привез из самых первых набегов за океан, когда он восстановил утраченное искусство бросать вызов течениям, что сметают корабли в забвение. Эрескен едва помнил мать, всегда отворачивающую лицо от своего ребенка, порожденного насилием, а теперь вновь увидел, как она надвигает длинные каштановые волосы на клейменое лицо, увидел ее слезы и неослабевающее страдание. Вдруг все изменилось: лицо разбухло, почернело, язык вывалился наружу, глаза выкатились – труп закачался на виселице.

Точеное отцовское лицо надвинулось на Эрескена, пожирая его карими глазами, настолько темными, что они казались почти черными на фоне бледной кожи и совершенно белых волос.

«Она была слабой, неверной – ни пользы, ни украшения. Какой цели служила ее жизнь, когда столь многие нуждаются в пище и тепле?»

И она была не единственной приговоренной к смерти в ту самую суровую зиму его детства жертвой мудрости отца. Владения, управляемые ничтожными людьми, пали от болезней и раздоров. Не было лишней еды в тот голодный сезон, когда скудный урожай сгнил еще зеленым на полях, когда морские птицы улетели рано, а морские животные пришли поздно, и было их немного, и все – костлявые и больные, когда гарпуны охотников наконец вытянули их. Все ручьи промерзли до самого дна, подземное тепло – основа жизни, – казалось, ушло навсегда, и люди шептались в углах, что Мизаен в конце концов покинул их.

Но только не его отец. Это был знак, очевидный, как извержение, которое несло смерть уже не от холода, а от огня, испепелившего стольких голодающих в ледяную смену того года. Его проницательный ум узнал в этом желание Мизаена подвергнуть их самому горькому испытанию. Это был знак, что пришло время оставить их бесплодные поля и несколько укрытых долин, где цеплялись за жизнь низкорослые деревца, да безжалостные пространства гравия и щебня, которые поднимались к снежным полям и ледникам, покрывающим таинственные вершины. Когда он объединит пустые земли тех, проклятых Мэвелин, и они окажутся под его единоличной властью, настанет час потребовать обратно земли западного изобилия. Иначе зачем ему было даровано господство над ветром и морем, столь давно утраченным?

Теперь Эрескен больше не был пренебрегаемым младшим в жесткой иерархии замка. Теперь он получил все внимание, о котором только мог мечтать, и всецело осознал парадокс быть осторожным в своих желаниях, дабы они не исполнились. Быть сыном своего отца означало пройти суровую и долгую подготовку в искусствах истинной магии, обучение тактике и стратегии. Это означало, что его бросят против конкурирующих кланов, как только представится возможность или возникнет хоть какой-то предлог перейти границу, напасть на крепость, пролить кровь соперников. Наконец Эрескен занял место, которое принадлежало ему по праву рождения, и взял на себя обязанность защищать своего господина или умереть в попытке это сделать.

«Сэдриновы потроха, ну и скучный же вы народ!»

Воспоминания были вытащены, осмотрены, отброшены в сторону. Эрескен ярился, беспомощный и жалкий, когда Грен искал для себя что-то интересное, его презрение громко прозвучало в тиши памяти.

«Если мы намерены пересечь океан, чтобы сражаться там за свои права, мы не оставим позади никого, кто мог бы всадить нож нам в спину». Часто повторяемые слова отца раздались в уме Эрескена – приговор соседнему владению, истребляющий его до последнего младенца.

«Звучит разумно», – одобрил Грен, и на мгновение его сокрушительная хватка ослабла.

«Кто ты? – спросил Эрескен, силясь вырваться из коварного болота памяти. – Как ты это делаешь?»

«Кто знает? И не все ли тебе равно? – Угроза вернулась, снова нависнув со всех сторон, еще более зловещая. – Это ты влез незваным в мою голову, и тебе придется за это поплатиться. Я не сдаюсь без боя!»

«Но кто ты?» – разозлился Эрескен, снедаемый предательским страхом.

«Тот, кто получил от жизни куда больше веселья, чем ты, приятель».

Алый огонь прострелил темноту, обрушив на Эрескена яркие видения, которые и ужаснули, и озадачили колдуна. Брат предателя протягивал руку, побуждая его идти дальше, когда дети вдвоем исследовали все закоулки какого-то отдаленного фесса. Память выскочила за стены: тайный побег в лес следом за старшими братьями, дядьями и отцом, вышедшими ставить ловушки. Побег, едва не кончившийся гибелью, ибо они заблудились во внезапной пурге и вернулись только на рассвете, полузамерзшие, к истеричным женщинам и целый день потом отогревались в какой-то надворной постройке. Это было совсем не забавно, пришли к выводу дети. Им предстоит научиться побеждать холод и непогоду, чтобы в следующий раз идти дальше.

Воспоминание перескочило в темную пещеру. В шахтах было не так холодно, и непогода не могла добраться до них под землей. То безрассудное предположение было перечеркнуто банальным открытием изнурение – такой же коварный убийца, как холод, когда дождь, идущий на поверхности на расстоянии полдня пути от рудников, мог оставить храброго исследователя пещер по шею в воде в течение нескольких вздохов. Страх, граничивший с безумием, сдавил ум Эрескена, воспоминание о нырянии через затопленные туннели, о легких в огне посреди ледяной воды, об умопомрачении, которое побуждает сделать тот последний, смертельный вдох. А в следующий миг весь ужас потонул в маниакальном смехе ликования, оттого что удалось выжить.

Темп памяти ускорялся, напряженность возрастала – опыт строился на опыте Рост, обязанности и накапливавшееся понимание отчуждения. Первая смерть – несчастный случай в кулачной схватке, повод для легкого сожаления, но и страшное открытие, что у него в руках такая сила. Эрескен запаниковал до тошноты при воспоминании о Шелтий, пытающемся наказать этот ум, – сей безумец, видимо, решил, что он никогда больше не позволит такого вторжения. Эта непокорность была чем-то совершенно непостижимым, превосходящим весь жизненный опыт Эрескена.

Колдун вздрогнул от ярких образов войны: кровавые битвы армий, рубящих друг друга на куски, мелкие ночные стычки и нападения из засады. Соратники приходили и уходили, кто – к смерти, кто – к разгульной жизни, чтобы потратить деньги, пока еще живы. Сожалелось обо всех потерях и ни об одной. В жизни наемника не было никаких ограничений, только свобода. Приказам следовали, если были согласны с ними, уклонялись – если нет. Один брат полагался на убедительность доводов, чтобы, где возможно, предотвратить беду, другой – на физическую выносливость, чтобы вытаскивать их обоих из все более опасных ситуаций.

Каждая смерть подносилась к испуганному взору Эрескена, леденящее хихиканье оглушало его многоголосым эхом. Грен забавлялся страхом своего пленника и громоздил ужас на ужас. Противники были заколоты или обезглавлены в неожиданном нападении. Каждый опознанный враг уничтожался как можно скорее, пока не предпринял собственную атаку. Это были отрадные смерти. Выпотрошенные в бою мужчины истекали кровью с напрасными проклятиями и мольбами. Это были смерти не слишком приятные, но желанные, ибо они приносили трофеи и деньги, которые тратились на удовольствия – женщин и азартные игры. Те, кто нарушил суровую дисциплину боя, были повешены на ближайшем дереве, их тела подергивались в агонии медленного удушья – несущественные смерти.

Эрескен почувствовал, что его защиты крошатся под этим неослабевающим натиском. Его убежище сжалось до размеров отчаяния: он тщетно сражался с презрением, которое расплющивало его. Колдун не чувствовал пол под ногами, камень под пальцами, не ощущал ни дыхания в горле, ни пульса ужаса, который гнал кровь по телу. Не было ничего, кроме этой сокрушительной насмешки, разрывающей его на части.

«Ты трус, верно? – продолжал ненавистный голос. – Слова „рукопашный бой“, „убей или будь убитым“, „последняя игра“ ни о чем тебе не говорят. Ты пользуешься своим преимуществом, копаясь в чужих умах. Ты посылаешь людей на смерть, одурачивая их, ибо тебе не нравится убивать самому. Но ты совершил ошибку, приятель, потому что рискнул большим чем готов потерять. Не стоило тебе этого делать. Выходит, ты не убийца, нет, но я – да, и это значит, что из нас двоих умрешь ты».

Рекин Тейва, 18-е постлета

– Отпусти меня.

Я тщетно пыталась выкрутиться из железной хватки Сорграда. Синяки от его пальцев надолго останутся на моих запястьях после того, как я смою отпечатки рук Грена.

– Брось нож, – приказал горец. – Если кто и убьет его, то исключительно я.

Я с трудом повиновалась, бескровные пальцы онемели. Клинок, маслянисто блестевший тахном, загремел на половицы.

Все стояли неподвижно, будто статуи на усыпальнице: мы с Сорградом – готовые к броску, эльетимм – прикованный к полу, с пустыми глазницами, отражающими черноту его души, Грен – с расслабленным под маской крови лицом и остекленевшим до голубизны взглядом.

– Если его глаза почернеют, значит, его захватили, – предупредила я Сорграда, пытаясь одновременно следить за обеими неподвижными фигурами и найти какое-нибудь оружие, до которого можно дотянуться.

Грен моргнул сапфировыми глазами, и я вздрогнула, словно в меня ткнули булавкой.

– Это ты?

Эльетимм сполз по стене.

– Он мертв? – хрипло спросила я.

– Думаю, да.

При виде знакомой нахальной усмешки Грена мое сердце взыграло.

– Что ты сделал? – Сорград склонился над колдуном, проверяя дыхание и пульс.

– Он влез в мою голову, и мне это не понравилось, – пожал плечами Грен. – Только он не ожидал, что я его не выпущу.

– Ты хочешь сказать, что знаешь трюки Шелтий? – Мой голос невольно задрожал.

– Нет. – Грен даже оскорбился. – Но он рылся в моем уме, поэтому и я сумел заглянуть в его ум. Я решил, что это – никчемный ошметок дерьма, и как бы раздавил его. Колдун не больно-то сопротивлялся.

– Вряд ли он ожидал драки.

И, конечно, Грен всегда считал себя непобедимым, верно?

– Ты уверен, что он мертв? – Сорград остервенело пнул эльетимма кованым сапогом.

Воспоминание быстро охладило мою внезапную радость от того, что наконец-то мы нашли у эльетиммов слабое место.

– Высшее Искусство может разделять ум и тело, – вымолвила я с замиранием сердца.

Именно так колонисты Келларина провели бесчисленные поколения в спрятанной пещере, неподвластные годам.

– Выходит, его ум мог сбежать в безопасное место? – Сорград посмотрел на неподвижного колдуна.

Я удивилась, как человек, вселявший такой страх в моем воображении, мог оказаться столь незначительной фигурой с грязными белокурыми волосами, падающими на неприметное лицо, осунувшееся от голода и усталости, в испачканной одежде и сапогах, густо покрытых дорожной пылью.

– Это дело поправимое, – услужливо вмешался Грен.

Схватив эльетимма за волосы, он вонзил нож в место соединения черепа с шеей и повернул его кругом. Я сморщила нос и закашлялась от запаха крови.

– Я думала, Хэлис тогда в шутку сказала, что вы, парни, обожаете собирать головы.

– Нам лучше…

Сорград не успел договорить. Дверь распахнулась, и девушка застыла на пороге. При виде следов кровавой бойни у нее отвисла челюсть, серо-голубые глаза от ужаса готовы были выскочить из орбит.

Мы с Сорградом очнулись прежде, чем она вдохнула. Перепрыгнув через трупы, мы схватили девушку и втащили в комнату. Ногой захлопывая дверь, Сорград повернулся и одним плавным движением толкнул пленницу спиной ко мне. Я уже держала наготове пропитанную тахном тряпку. Прижав ее ко рту и носу девушки, я безжалостно скрутила свободной рукой капюшон ее длинной серой мантии. Мерзавка царапала ногтями мою руку, добавляя свежую кровь к краске и синякам. Она лягалась, как мул, но мягкие домашние туфли – это не оружие. Сорград схватил колдунью под коленки, ее сопротивление слабело по мере того, как наркотик и удушающий капюшон делали свое дело. Она стала вялой и тяжелой в моих руках, и мы торопливо положили ее на пол.

– Это та стерва, что вышвырнула нас из фесса Хачал, – заметил Грен, бросив свой жуткий трофей недорезанным.

– Стало быть, она – Шелтия, а это означает эфирную магию и то, за чем мы пришли, – немедленно заключила я. – Она сгодится.

Я тут же принялась за дело. Положила ей на глаза подушечки из мягкого полотна и туго замотала их широкими льняными лентами. Сунула в уши затычки из шерсти и тоже забинтовала их. В рот запихнула носовой платок с вложенным в него темным комком тассина, чтобы молчала, если тахн перестанет действовать. Еще пара тугих повязок вокруг челюсти и нижней части лица: пусть-ка применит свое колдовство, когда не сможет ни видеть, ни слышать, ни говорить.

– Хоть она и без сознания, она все равно должна дышать, моя девочка. – Сорград сдернул полотно с носа Шелтий.

– Аритейн, ее так зовут? – Грен с интересом разглядывал колдунью.

Ловко затянув последний узел, я села на пятки, сердце стучало, как барабан, дыхание яростно рвалось из груди. Но мое ликование угасло при взгляде на двух мужчин – молодого, расчлененного, словно боров на бойне, и старого, у которого не было видимых ран, кроме одной, смертельной, в горле от ножа Сорграда.

– Должно быть, они ждали эту девушку и пришли сюда раньше, чем мы начали наблюдать за лестницей.

– Я пытался ее оглушить.

Сорград с сожалением посмотрел на мертвую девушку. Ее золотистые кудри слиплись от крови, вытекшей из разбитого черепа. В той же кровавой луже валялась ножка стула, которой горец ее уложил.

– Когда эфирная магия захватит голову, оглушать бесполезно. Эта малявка чуть меня не задушила, – резонно напомнила я горцу. Еще один комплект синяков, который останется после того, как я смою маскировку. – Мне нужно привести себя в порядок. – Я огляделась в поисках воды.

– Мне тоже, – хихикнул Грен, махая липкими руками. Сорград передал мне флягу.

– Сними кольчугу, – приказал он брату, стаскивая с Аритейн длинную серую мантию.

С широкими рукавами и капюшоном, она полностью скроет пропитанное кровью белье и бриджи Грена.

– Подпояши ее покороче, не то расквасишь нос, когда пойдешь по лестнице, – посоветовала я. – Ты не привык к юбкам и наступишь на подол.

В темноте никто не заметит его сапог, да и кровь почти невидима на фоне промасленной кожи.

Аритейн, бледная и бессильная, лежала в своей скромной льняной сорочке, и Сорград быстро завернул ее в наше яркое одеяло. Он вошел, неся в нем женщину без сознания, и с ней же выходит, верно? Никто не станет вглядываться в этой неразберихе. Я смазала немного краски из моих нарисованных синяков и нанесла на ее безупречные руки, а остальную стерла как смогла. В комнате тошнотворно воняло кровью, мочой и калом. Я закашлялась и с трудом глотнула.

– Надо скорей убираться из этого склепа.

Грен бросил мне полотняный балахон, а Сорград осторожно приоткрыл дверь.

– Все чисто. Грен, иди первый. Подними капюшон, опусти голову и ни с кем не разговаривай. Ты – Шелтий, стало быть, важная птица.

– Кукареку, – прошептал Грен из-под накинутого капюшона.

– Направляйтесь к задним воротам, – велела я Сорграду. – Я догоню.

Пока остальные мерным шагом спускались по лестнице, я встала на колени перед дверью, сводя все мысли к одной насущной задаче. Позже будет достаточно времени для кошмаров и тошноты. Вытащив отмычки из кармана, я трудилась над сложным замком с закрытыми глазами, чтобы лучше чувствовать упрямые язычки под металлическими пальцами.

– Ты что делаешь?

Высокий мужчина в сером одеянии Шелтий стоял наверху лестницы, грубо подстриженные волосы торчали, как щетка. Он машинально сплел руки.

– Меня послали за госпожой Аритейн, – потупившись, пробормотала я, пряча отмычки в ладони. – Дверь заперта.

Несколько больших шагов – и Шелтий был у двери. Посторонившись, чтобы его пропустить, я незаметно двинулась к лестнице. Он бессильно подергал ручку и оглянулся.

– Приведи мне женщину с ключами.

Я шмыгнула по стертым каменным ступеням в оживленный двор, как кошка с горящим хвостом. Люди толкались, и я толкалась в ответ, проскальзывая в каждую попадавшуюся щель. В воздухе витала какая-то неестественная напряженность, резкая нота страха звучала в голосах, шумно требующих внимания. Не вслушиваясь, я лавировала между людьми, торопясь догнать братьев. Впереди в свете факела заблестела кольчуга Сорграда, через мгновение гудящая толпа вновь сомкнулась между нами. Грен шел первым – серая мантия Шелтий расчищала ему дорогу к задним воротам; Сорград держался сразу за ним, неся Аритейн, упрятанную в кричащее одеяло.

У главных ворот поднялся новый переполох. Все вокруг останавливались и вставали на цыпочки, пытаясь разглядеть, что происходит. Воспользовавшись этим, я ускорила шаг. Мы узнаем, в чем дело, когда выберемся из фесса. Тому Шелтию не понадобится много времени, чтобы войти в комнату, и кровь уже, вероятно, просачивается через перекрытие.

Я догнала своих почти у самых ворот. Один человек закрывал створки, второй держал засов толщиной с его ручищу и окованный железом, как наручи, охватывающие его запястья. Третий ходил взад и вперед с факелом, вынутым из стенной скобы. Где-то внизу, в долине, затрубили рога, но ветер приглушал все звуки.

– Ты слышал? – спросил первый, проводя трехпалой рукой по седеющим волосам.

Тот, что с факелом, прищурился.

– Не разберу, в чем дело.

– Так пойди и спроси. Эбрин должен знать. – Стражник в наручах покрутил засов.

Трехпалый повернулся к Грену:

– Какие вести?

– Пошли своего человека к вашему командиру, – отрывисто сказал Грен, пряча лицо под капюшоном. – Дайте нам пройти.

– Сигнал велит запирать ворота. – Третий стражник указал на стену, где кто-то настойчиво размахивал факелом.

– Запрете их за нами. – В мягком голосе Грена проскользнула угроза. – Или ты претендуешь на какую-то власть над серыми?

Даже в неверном свете факела, жаровни и звезд я увидела, как мужчина побелел. Стражник в наручах немедленно толкнул створку. Высоко подняв голову, Грен прошествовал в ворота, ухитряясь излучать неуловимую опасность. Сорград с Аритейн на руках шел позади брата, заслоняя лицо девушки складкой одеяла. Я семенила за ними в своем неряшливом балахоне, опустив глаза. Когда мы прошли неровный туннель, Грен властно махнул рукой, и массивное дерево наглухо захлопнулось за нами, засов со скрежетом встал на место. Какие бы опасности ни поджидали нас снаружи, погоня нам не грозила.

Ночь выдалась темная. Пламя над парапетом не могло прогнать густую тень под стеной, где тропинка изгибалась вниз к едва виднеющимся грудам пустой породы. Я поморгала, и ночное зрение – дар моей Лесной крови – постепенно обострилось. Все древние племена обладали хорошим ночным зрением, и это одна из причин, почему мы ждали самой темной ночи, которую предлагала нам Халкарион.

– А нарядец-то хорош, – хихикал Грен себе под нос. – Может, и не снимать его?

– Нет, – отрезал Сорград. – Если настоящие Шелтий поймают тебя в этом сером, нас всех ждет порка.

– Она еще не очухалась? – Я всмотрелась в Аритейн. – Может, капнуть несколько капель на ее повязки, чтобы дышала парами? – Я принялась искать в сумке пузырек с настойкой тахна.

– Тогда у меня тоже закружится голова, но если тебе охота ее нести, пожалуйста. – Сорград приподнял девушку на руках. – Нет, если добавишь еще наркотика, ее можно будет просто сбросить в шахту. Ты ведь хочешь, чтобы она в конце концов проснулась, а?

– Я не хочу, чтобы она начала колдовать, – упрямилась я.

– Тс-с! – Грен застыл, как почуявшая след гончая, и уставился вдаль.

Из нижней долины опять донесся медный звук рогов, на сей раз более отчетливый.

– Это призыв к оружию!

– Ждите здесь.

Я сбросила мешающий балахон и, подоткнув юбки за пояс, полезла на ближайшую кучу пустой породы. Камни под руками и ногами предательски шатались, и, добравшись до вершины, я стала ударять носками сапог по неподатливым обломкам, создавая опору для ног. Весь склон усеивали огни – большие оранжевые цветы бивачных костров и зловеще-красные огоньки жаровен. Парусиновые шатры светились, будто гигантские фонари, гротескные тени плясали на их стенах. Перед кострами бегали взад и вперед темные силуэты.

Черная лента реки безмятежно вилась к гребню скалы. На той стороне тоже горели огни, пронзая темноту, но почти ничего не было видно. Вновь лихорадочно затрубили рога, заглушая враждебный рев, боевые кличи и недвусмысленный лязг мечей.

– Ливак! – В тихом голосе Сорграда слышалась настойчивость.

Я начала спускаться, нащупывая в темноте опору. Когда я одолела уже половину склона, растрескавшаяся на солнце глина подвела меня, и остаток пути я съехала на животе, чувствуя, как острые камни царапают бедро.

– Что происходит? – Вопрос Сорграда был важнее моих горящих ссадин.

– Там идет бой, но непонятно, кто кого атакует.

Я стащила порванные в клочья чулки. Действительно, юбки – для женщин со скучной жизнью.

– Жаль, не взяли с собой Песочного, – глухо съязвил Грен, снимая мантию через голову.

Я кивнула.

– Я бы не возражала, чтоб он плескался сейчас в своей воде и чернилах.

– Забирай пока этот драгоценный сверток. – Сорград без церемоний передал колдунью Грену. – Он спрячет кровь.

Мы осторожно пошли дальше. Тропинка привела нас через кучи отвалов к тесному кругу шатров. Мы отступили во мрак под стеной утеса, как вдруг снизу прибежал одетый в кольчугу гонец, выкрикивая:

– Берите свои ценности и уходите в фесс! Жители низин атакуют в нижней долине! Джирран будет удерживать гребень.

– Удачи ему, – с сомнением пробормотала я. Отвесная скала, возвышавшаяся над нашими головами, отразила эхо барабанного боя.

– Я уже слышала такой ритм, – медленно сказала я. – Позапрошлой зимой, в лагерях вдоль каладрийской границы.

Сорград прислушался.

– Наемники Озерного края использовали похожий ритм.

– Значит, это люди из Ущелья? – Глаза у Грена заблестели, словно у хищника, чующего кровь. – Они не так круты. Пошли.

– Не с этой ношей. – Я кивнула на недвижимую Аритейн. – Есть другие выходы из долины?

Сорград подышал сквозь зубы.

– Очень немного, поэтому здесь и поставили фесс. И мне неохота карабкаться на перевал с таким грузом на спине, не говоря уж о темноте и отсутствии всякого снаряжения. – Он кивнул на острые вершины, черные на фоне звездного неба.

– А если подождать, пока встанут луны? – предложила я.

– От двух тонких серпиков света все равно мало, – покачал головой Сорград.

Грен что-то пинал.

– Ливак, открой это.

Он говорил о приземистом строении с толстыми стенами из камней, скрепленных известковым раствором, и крышей из каменных плит, но высотой едва мне по грудь. Двустворчатая дверь на фасаде была надежно заперта – стало быть, это не игрушечный домик какого-то ребенка. Гравий впился мне в голое колено, и я вздрогнула, но продолжала ощупывать пластину запора.

– И что вы, люди, так помешаны на замках? – зло пробормотала я, обнаружив, что запор попался сложный. – Тут все такие же нечестные, как вы двое?

– Ты не крадешь ни чужую руду, ни слитки. – В голосе Сорграда я услышала улыбку. – Но оставить человека без инструментов, чтобы он не мог работать, пока не вернет их или не выменяет на новые, – это совсем другое дело.

Я машинально кивнула, хотя в тени домика меня не было видно. Наконец замок щелкнул.

– Ну и ради чего я надрывалась?

Сорград вслепую полез внутрь.

– Веревка. – Он повесил моток на плечо. – Мешки. На, Грен, прикрой девушку. А вот то, что нам нужно, – фонари.

– Дай сюда один. – Я ощупью нашла свою трутницу.

– Не зажигай его, – предупредил Сорград, но, должно быть, уловил мой испепеляющий взгляд даже в этой тьме. – Прости.

– Достаньте мне кайло. – Грен вытянул шею, дабы что-то увидеть из-за Аритейн.

Я сунула ему в руку кайло, еще одно взяла себе, а третье передала Сорграду. Бесполезно объяснять враждующим партиям, что это не мое сражение, так что придется кайлу сойти за оружие.

Но никто пока не смотрел в нашу сторону. С искаженными от страха лицами горцы бежали к фессу, спотыкаясь в темноте о какие-то брошенные предметы. Несколько человек пробивались в другом направлении, к всевозрастающему шуму и крикам. Иные были в кольчугах, с мечами в руках, но большинство полагались на кожи, кирки, топоры и дубины.

Я увидела азарт в глазах Грена и толкнула его в бок.

– Драка не может подождать, пока вы не вернетесь в Лескар? Мы для того и тащим вашу подругу к магам, чтобы они отозвали гончих Драксимала, помнишь?

– Мы пойдем с другой стороны отвалов, – приказным тоном объявил Сорград. – Посмотрим, удастся ли проскользнуть к броду.

Округлые кучи вынутого фунта исчезали в черноте гор над нами. Я огляделась, сжимая кайло – такое холодное и успокаивающе тяжелое. Наши с Сорградом взгляды встретились, и мы невесело улыбнулись.

Путь привел нас к краю битвы. Горцев упорно теснили, раскалывали на отдельные кучки и окружали со всех сторон. Жители низин явились взять реванш, и судя по их числу, основательно подошли к делу. Шум сражения оглушал нас, глаза опалял яркий свет – оставленные без присмотра костры срывали защиту теней.

– Назад, – велел Сорград.

Мы очутились в тупике между грудами камней и трубой, источавшей запах несвежей воды.

– Засранцы, – прошипел Грен.

– У нас гости, – выпалила я.

Горсть силуэтов возникла на фоне пожарища. Один уже заметил нас и радостным криком подзывал товарищей. Судя по акценту, он был из Гринта. Остальные четверо загородили проходы, через которые мы могли бы сбежать. Эти пришли не за местью, а за трофеями – со всех сторон у них выпирали награбленные кошельки, сумки да пояса. Один увидел Аритейн – ее голые ноги соблазнительно высовывались из-под одеяла – и, облизав губы, осклабился в щербатой похотливой улыбке.

Грен бесцеремонно сбросил колдунью.

– Что, меда захотелось? Сперва обойди мое жало, харя поганая.

Услышав из уст горца дерзкую брань канав Кола, мародеры на минуту застыли, и мы с Сорградом встали по бокам Грена. Все наши противники имели мечи, но держали их жесткой хваткой самоучек, а не расслабленной готовностью опытных воинов.

Грен шагнул вперед. Средний мародер поднял клинок, но при этом нечаянно выдвинул голову. Горец тут же всадил кайло ему под подбородок. Мародер упал, как зарезанный бык, кровь и слюна брызнули во все стороны.

Пока Грен выдергивал кайло, следующий житель низин успел опомниться и бросился на него. Он даже не взглянул на меня, облаченную в грязные юбки, пока мое железо не огрело его по руке. Даже в этом шуме было слышно, как хрустнула кость. Мародер в ужасе разинул рот, а я ударила его кайлом под ухо, и он отправился прямиком в Тени. Толкнув труп к его приятелю, я отскочила в сторону, уступая место Грену: острым мечом он полоснул негодяя по бедру. Зажимая кровавую рану, мародер с воем заковылял к многочисленной банде головорезов.

– Оставь его! – Сорград вытер захваченный меч об обезглавленное тело.

Грен остановился с мятежным видом.

– Хочешь драться со всей кодлой? – Сорград вытащил кайло из головы еще одного трупа.

– Сюда.

Я направилась вдоль трубы вверх по склону. Вымощенный плитами край был скользким, вода маслянисто и зловеще поблескивала. Стена утеса казалась на вид сплошной, но эта труба должна же откуда-то выходить. Следуя за потоком, я добралась до отверстия, едва различимого в чернильных тенях. Грен и Сорград шагали за мной по пятам, а наши преследователи возмущенно вопили над трупами, которые мы оставили позади.

Войдя в шахту, я всем телом прижалась к стене, пытаясь замедлить дыхание. Мимо протиснулся Сорград, за ним – Грен; сорочка Аритейн задела мою руку. Держась за стену, чтобы не грохнуться в темноте, я медленно зашаркала вслед за братьями, пока крики сзади не заставили нас остановиться.

Я повернулась и посмотрела на бледный квадрат освещенного звездами неба. По крайней мере здесь, внизу, они пойдут на нас по одному или по двое, а не всем скопом. Держа наготове меч, Сорград перебрался ко мне. Но проклятия и насмешки вскоре стихли, слышался только далекий шум битвы.

– Ну что, рискнем выйти или будем сидеть в этой норе, пока они все не поубивают друг друга? – Мой голос прозвучал глухо в неподвижном воздухе.

– Сначала посмотрим, куда она идет. – Зашелестела ткань – Грен перекладывал Аритейн. – Говорят, в этих пластах можно пройти сквозь горы и попасть в соседнюю долину.

– Так говорят о всех долах. – Сорград задумчиво пощелкал языком. – Но фесс Тейва изрядно перерыл свою долину с тех пор, как ее создал Мизаен. Можно попробовать обойти бой по туннелям.

– Думаешь, получится? – спросила я. – А мы не наткнемся там на каких-нибудь рудокопов?

– Нет, разве что на крыс. То-то они удивятся.

Сорград пошел первым. Грен перебросил Аритейн через плечо, как мешок пшеницы, а следом за ним, стараясь не отставать, пошла и я, с опаской скользя по неровному каменному полу. Нечаянно угодив в лужу, я выругалась: холодная вода обрызгала голые ноги.

По-прежнему сжимая в одной руке кайло, другой я нащупывала острые грани стены. Камень был скользким от влаги и местами слизистым, о чем не хотелось думать. Я оглянулась. Квадратик ночного неба становился все меньше и меньше. То, что снаружи было темнотой, теперь с каждым шагом, удаляющим нас от входа, выглядело бледнее и ярче. Неподвижный холодный воздух пах землей и металлом и слегка пованивал мочой. Слабые отзвуки боя могли бы исходить из Иного мира, такими далекими они казались.

Мы повернули за угол, и тьма стала кромешной. Мы словно угодили в черный кокон, до того непроницаемый, что не имело значения, открыты глаза или закрыты. Моя Лесная кровь была здесь бесполезна. Я глотнула, чтобы намочить слюной внезапно пересохшее горло, и стала шарить в сумке на поясе, пытаясь достать трут, кремень и огниво.

– Сорград, ты не подержишь лампу?

Рука горца коснулась моей, и я сжала его пальцы вокруг металлического цилиндра.

– Подожди, пока я открою заслонку.

Я услышала скрежет и высекла искру. Темнота отпрянула от ярко вспыхнувшей свечи, но тут же бросилась обратно. Непроглядная чернота оказалась туннелем, который слегка сужался к потолку и постепенно изгибался в направлении долины. Стены были серо-коричневые, с редкими вкраплениями более яркого цвета и слегка искрящиеся, может, от влаги, а может, от каких-то кристаллов или металла в скале. Веселое пламя выбрасывало зайчики света через пробитые в стенках лампы отверстия и поднимало настроение. Мы были далеко от боя, наконец обрели вожделенную добычу, и когда мы найдем выход из этого лабиринта, то еше до восхода солнца окажемся на пути к цивилизованному миру, да будет на то воля Халкарион.

Рекин Тейва, 18-е постлета

Джирран заколотил по воротам рукоятью меча, окровавленного до эфеса и выше.

– Откройте, вы слышите меня, откройте!

Несмотря на распирающую грудь ярость, его рев мало кого затронул среди общего гомона. Задыхаясь от бешенства, страха и предательских паров алкоголя, горец закашлялся, и его вырвало. Спирт опалил горло, на лбу выступил пот, по телу побежала холодная дрожь. Джирран бессознательно схватился за стену, иначе он бы не устоял на ногах.

Рвота прошла, но лучше не стало. Земля качалась под ногами, голова звенела, как наковальня. Под ложечкой сосало, но вовсе не потому, что золотое виски с награбленными хлебом и мясом изверглись наружу.

Где Эрескен? Где обещанные чужеземцем великие заклинания и тайная мудрость? Джирран застонал от досады. Сейчас не время для колебаний: его людей уже прижимают к стенам фесса. Но почему Эрескен не предупредил их об этом, зашевелился в груди червяк сомнения, когда толпа горцев наваливалась все сильнее, пробиваясь к воротам, слепым и глухим к их мольбам. Крики наступающих жителей низин стали еще более грозными.

– Аритейн! – исступленно проревел Джирран. Какой-то отзвук его отчаяния, какое-то родство крови, несомненно, должно разбудить ее чутье Шелтий. Он встал, отдуваясь, во рту было сухо и мерзко, но Джирран не почувствовал мягкого прикосновения ее разума к своему. Два горца оттолкнули его в сторону, поднимая окровавленные молоты, более привычные к честному труду, нежели к войне. Они разом ударили по воротам тремя звучными ударами. Пауза для вздоха, и снова три удара – окошко в арке над воротами открылось.

– Милостью Мэвелин, впустите нас! – закричал кто-то. С минуту продолжался лихорадочный спор, голоса повышались в возражениях и страхе.

– Приготовьтесь бежать. Другого случая у нас не будет.

Расталкивая своих бойцов, Джирран пробился в первый ряд. Он уперся плечом в ворота, не обращая внимания на доспехи, впивающиеся в кожу. Массивные ворота заскрипели, но не открылись.

– Отступите на шаг, – раздраженно закричали изнутри. – Вы так навалились, что мы не можем поднять засов.

Чьи-то руки оттащили Джиррана назад, и ворота распахнулись. С победным кличем жители низин, свирепые как волки на охоте, удвоили усилия, стремясь во что бы то ни стало добраться до ворот, пока их не закрыли.

Джирран ввалился в открытые двери и, сражаясь с лавиной отчаянных горцев, грозившей снести его, уцепился одной рукой за железное кольцо, другой хватая тех, кто пробегал мимо.

– Мы должны закрыть ворота! Мы должны закрыть ворота! – В ту минуту он чувствовал себя трезвым и уверенным, а в следующую страстно желал пьяного забвения.

– Но наши еще там, снаружи! Мы не можем оставить их умирать!

Джирран ударил паникера кольчужной перчаткой.

– Если жители низин войдут, мы все будем мертвее, чем убитые морозом птицы!

В туннеле загремели кровожадные крики – жители низин подобно бешеным псам рвались к своей цели. Джирран налег на створку, упираясь каблуками в пыльную землю. К нему присоединились другие горцы – черные от запекшейся крови, с бесполезно повисшими руками; иные были даже ослеплены собственной кровью, но, приведенные друзьями, они ощупью искали опору для рук. Заскрипели петли, ворота начали закрываться. Несколько горцев стояли у сужающейся щели и втаскивали в нее товарищей – за руку, за пояс, за куртку. Затем передавали их дальше, так что их ноги едва касались земли, усыпанной оружием, сапогами, повязками и жалкими обломками когда-то ценимых вещей.

Новые лица появились в щели – темные глаза низин под стальными шлемами горели жаждой бойни и мести. Двое проскользнули в щель, за ними еще трое и еще горсть. У Джиррана, в каком-то дальнем уголке ума, промелькнула мысль, что его наверняка убьют; эта мысль вызывала не столько ужас, сколько покорность, даже облегчение.

– Пустите нас!

Мужчины из рекина, старые и молодые, раненые и больные, бросились на врага, кирки и топоры ломали кости и рвали плоть. Жители низин отступили, и ворота удалось закрыть. Те, что успели проникнуть в фесс, были отрезаны и, атакованные со всех сторон, вскоре пали. Снаружи доносились неистовые крики, ругань и удары, но напрасно жители низин колотили по древним бревнам. Огромные перекладины, до отказа вбитые в скобы, намертво скрепили ворота с массивной стеной и не поддавались яростным атакам.

Джирран сполз на землю, судорожно сжимая волосы в кулаках, в голове царил сумбур. Подняв глаза, горец увидел вокруг себя вопрошающие лица. Одни были полны надежды, другие – скорби, одни смотрели с ожиданием, другие обвиняли. Все искали ответов, и все рассчитывали на него.

Джирран тяжело встал. Происходящее казалось нереальным, молчаливое ожидание со всех сторон громко кричало в ушах, заглушая буйство за стеной. Пошатываясь на ватных ногах, он зашагал к рекину. Из толпы в него летели назойливые вопросы, но Джирран лишь страдальчески улыбался. У него не было слов для ответов. Паника грозила захлестнуть его. Вся эта боль, вся эта резня – ради чего? Зачем он ввязался в это? На что надеялся? Как он может справиться даже с малой частью жителей низин? Зачем он толкнул этих добрых, доверчивых людей на такое безумие? Крики за воротами пробивали бреши в успокоительных иллюзиях, сотканных спиртным и самообманом.

Где же Эрескен? Проклиная свои неповоротливые мозги, Джирран направился к боковой двери рекина, толпа неотступно следовала за ним. Он повернулся и закричал:

– Оставьте меня в покое, слышите, нет? Убирайтесь!

Алкоголь, поглощенный в беззаботном праздновании, сковал его язык, а потому слова прозвучали невнятно. Мужество покинуло Джиррана; ничего не видя перед собой, он кинулся к лестнице и, спотыкаясь на ступенях, вбежал в башню.

Дверь в комнату Аритейн была приоткрыта, оттуда доносились завывания, будто чей-то неприкаянный дух метался по рекину. От этого безумного звука волосы у Джиррана встали дыбом, по рукам побежали мурашки. На пороге, словно очевидное проклятие, чернела лужа крови. Рвущий нервы вой не прекращался. Ударом ноги Джирран широко распахнул дверь, но попятился от ужасного зрелища внутри, судорожно вытирая рукой рот и бороду. Крелия прижимала к груди бездыханную Сериз, запекшаяся кровь и грязь покрывали обеих. Непонимающее лицо женщины было обликом животного, знающего только свою боль.

– Что случилось? Что случилось? – заорал Джирран.

Он зло впился пальцами в плечо Крелии, тщетно пытаясь остановить ее вой. Но это лишь вызвало дикий, пронзительный визг вперемежку с шумными рыданиями. Глаза женщины оставались прикованными к какому-то невидимому ужасу.

Джирран озадаченно огляделся, разинув рот при виде отца Сериз, пока его взгляд не упал на третий, безжалостно разрубленный труп. От такого зрелища горца чуть не вырвало. Он рывком отодвинул перевернутый стол и окаменел, задохнувшись от потрясения. Кровь так сильно застучала в висках, что казалось, череп вот-вот расколется пополам. Эрескен был мертв, голова наполовину отрезана.

Кто этот незнакомец, этот мужчина с худым лицом, волосами смешанной крови и чужеземными чертами? Аритейн привела его, велела Джиррану верить ему на слово. Привычка к самооправданию на миг воскресила гонор внутри Джиррана, но дрогнула под жестокой плетью неизбежной правды. Он сам подбил Аритейн на вызов этого шарлатана. Он закрывал глаза на их непристойные заигрывания, убеждая себя в том, что сестра достойна познать любовь вопреки строгости клятв Шелтий. Но тот кодекс и должен быть суров, напомнила ему вероломная память, чтобы обеспечить строгий нейтралитет, никому не дающий повода отвергать вердикты Шелтий.

– Где Аритейн? – закричал Джирран на Крелию; его руки дергались в бессильном смятении, так ему хотелось выбить ответы у этой воющей дуры.

– Что тут произошло? – Ремет остановился в дверях.

– Я не знаю! – Джирран взорвался от внезапной ярости. – Ты скажи мне. Ты – Шелтий, всеведущий и премудрый. Скажи мне, что случилось! Скажи мне, что делать! Скажи, почему Эрескен мертв и почему я вообще его слушал! Скажи, где найти Аритейн!

Джирран бросился к парню, схватил его за грудки и угрожающе поднял кулак.

Глаза Ремета стали огромными на мертвенно-бледном лице.

– Я понятия не имею, где она. Я не могу найти ее ум, – залепетал парень. – Я знаю только, что дол – под ногами чужаков, фесс окружен и у нас нет выхода.

– Я не знаю, что делать! – закричал Джирран. – Я не знаю, как мы дошли до этого! Почему все пошло наперекосяк?

– У меня нет для тебя ответов, – дрожащим голосом выдавил Ремет.

Джирран ударил его прямо в рот, и юноша вскрикнул от боли. Когда горец отвел руку для более сильного удара, Ремет неожиданно вырвался – ужас придал ему сил – и побежал к спасительной лестнице. Затормозив на верхней ступеньке, он вытер кровь с разбитых губ.

– Ты ответишь за это, ты за все ответишь! Так или иначе, но ты ответишь.

Джирран взбешенно шагнул к нему, но тут нервы Ремета не выдержали, и он скатился с лестницы. Подняв голову, Джирран глубоко вдохнул, выпрямил спину и сжал челюсти так, что встопорщилась борода. Потом медленно сошел вниз, закрыв на минуту глаза, прежде чем распахнуть дверь и встать на пороге.

– Дай мне топор.

Он взял орудие из чьей-то руки и постучал обухом по доскам у своих ног. Три раза, потом еще три и еще три. Гулкие удары эхом отразились от стен, и толпящиеся в панике горцы застыли, озадаченно поворачивая головы.

– Все, кто может сражаться, должны найти оружие. Кто не может, пусть поднимутся в рекин. – Джирран ударил по деревянным перилам. – Срубайте лестницу, несите на нижний этаж дрова и дерн и готовьтесь зажечь медленный огонь, если мы потеряем стены. Веревки поднимут защитников внутрь, если нам придется удерживать один рекин.

Горцы неуверенно переглянулись.

– Мы удержим его и против втрое большего числа врагов из низин, – с бравадой заявил Джирран. – Или Мизаен больше не делает аниатиммов сильными, а Мэвелин не одаряет их мудростью?

Несколько слабых улыбок были ему ответом.

– За работу! – призвал Джирран, и люди мало-помалу задвигались, ощущение цели вскоре вытеснило прежний бессмысленный страх.

Джирран спрыгнул с деревянной лестницы и, орудуя топором, начал превращать ее в груду обломков. Медленный огонь на нижнем этаже, преграды из дыма и жара в прошлом спасли не один рекин, когда стены и все остальное казалось потерянным. Это может снова помочь. А если нет, что ж, тогда он найдет масло, спирт – что там еще нужно для быстрого огня – и подожжет весь рекин, как маяк, чтобы зажечь ненависть к жителям низин в сердце каждого горца.

Дол Тейва, 19-е постлета

Никакие куранты не бьют внутри гор, но, по моим расчетам, уже перевалило за полночь. Настало время Полдриона, а моего веселья заметно поубавилось. Я нагнулась, чтобы посмотреть на Аритейн. Ее дыхание выходило резкими толчками в такт ускоряющимся шагам Грена, но я никогда бы не поверила, что кто-то может лежать так вяло, так неудобно – и притворяться. Я подняла фонарь – посмотреть на цвет ее кожи – и чуть не обожгла горячим металлом ее запястье, когда Грен остановился.

Сорград дошел до перекрестка.

– Главный пласт должен быть прямо впереди. Сюда.

Вода закапала на мою голову, и по ногам потянуло холодом из вентиляционной шахты. Потолок туннеля стал более низким и неровным, по обеим сторонам чернели рваные отверстия боковых коридоров, под ногами хрустели битые камни, и своды местами крепились бревнами.

– А этих подпорок не должно быть больше? – Я с беспокойством думала о том, какая толща горы висит над моей головой.

– В этой скале – нет. Поэтому фесс Тейва всегда был таким богатым, – бросил через плечо Грен. – Пока не иссякла их медная залежь.

Я чувствовала, что время от времени мы меняем направление, но среди однообразных стен я быстро потеряла всякую ориентацию. Наконец впереди открылось большое пространство. Подняв фонарь, я увидела высокую пещеру, хотя не могла бы сказать, естественная она или вырыта вручную. Сорград искал выходы, желтый свет лампы падал на его лицо, а стены позади него исчезали в темноте.

– Куда теперь? – Грен переложил Аритейн на другое плечо. – Легче она не становится.

Сорград посмотрел на меня.

– Похоже, все они ведут в глубь горы, а не вдоль долины.

Я пожала плечами.

– Стоя здесь, мы ничего не узнаем. Лучше идти, глядишь, наткнемся на какой-нибудь поперечный туннель.

Мы выбрали самую широкую галерею, и я пошла рядом с Греном, пока Сорград проводил впереди разведку.

– Вот потому я и спустился в низины, что никогда не горел желанием превращаться в крота, – пробормотал Грен.

– А не потому, что испугался вирмов? Что они выйдут из глубин и слопают тебя? – поддразнила я горца.

– Я бросил бы им эту гадюку. – Он приподнял Аритейн, чтобы удобнее было держать. – Она бы задушила весь выводок голыми руками.

– Она же такая маленькая, – возразила я.

– Хочешь ее понести? – тут же предложил Грен, и он не шутил.

– У меня есть лампа. – Я торопливо помахала фонарем. – К тому же, бьюсь об заклад, она легче мешка руды.

Сорград выругался на Горном языке, и Грен сбился с шага.

– В чем дело? – крикнула я.

– Это всего лишь проход к пластам. – Сорград пошел к нам, с досадой качая головой.

Внезапно на металлической стенке его фонаря вспыхнуло сияние, и горец выронил фонарь с проклятием.

Знакомый голос прозвучал над лязгом помятого олова.

– Просто смотри в заклинание, Сорград!

Он поднял фонарь. Свеча потухла, но вместо нее сиял теплый, янтарный свет магии. Лицо Узары улыбнулось нам из круговорота заклинания.

– Привет, – глупо брякнула я, прежде чем Сорград повернул фонарь к себе.

– Вы используете туннели, чтобы обойти сражение? – Узара не тратил зря времени на любезности.

– Ты за нами следил? – с подозрением спросил Сорград.

– Случайно увидел. Вам нужно пробираться к самому мосту. Вся нижняя долина – поле боя.

– Откуда ты знаешь?

– Кто атакует?

– Рудники не подходят так близко к броду. – Категоричное заявление Сорграда перебило наши с Греном вопросы.

– Об этом не беспокойся, – сказал Узара. – Идите во второй туннель справа.

– А как же колдуны? – Я провела рукой по лицу и скорчила гримасу, обнаружив корку грязи.

В почерневшем олове фонаря отражалось лицо Узары, покрытое желтым сиянием, за ним неясно проступали любопытные физиономии Лесных воинов.

– Мои ребята поддерживают заклинание маскировки. Хотя я думаю, что при нынешнем хаосе Шелтиям будет не до чуждой магии.

Мы поспешили к туннелю, указанному магом. Заклинание бросало резкий свет в отличие от мягкого трепетания моей свечи, и длинные ломаные тени гнались за нами по туннелю. Свод опускался все ниже и ниже, пока мы не оказались в тупике среди наваленных камней и деревянных обломков.

– Давай, маг, удиви нас, – потребовал Грен.

Сияние на фонаре погасло, и только слабый огонек свечи продолжал бороться с мраком.

– Дай я ее возьму. – Сорград снял Аритейн с плеча брата.

Я держала руку перед носом девушки, чтобы проверить ее дыхание, когда внезапный порыв ветра задул мою свечу и оставил нас в кромешной тьме.

– Сэдриновы потроха!

Я полезла в сумку за кремнем и огнивом, но новый свет уже разрывал черноту. Он шел из глубины горы перед нами, поначалу тусклый, словно невообразимо далекий. По стене, как по горшечной глазури, побежали слабые трещинки. Пробивающийся из них свет равномерно пульсировал, становясь все ярче и ярче. Вскоре он сиял, как праздничный костер, магия, сотканная на стене туннеля и глубоко внутри нее, рябила и двигалась, как живая. Мы чувствовали исходящее от нее тепло и видели, как распространяется ее узор, сплетаясь в пустом воздухе. Быстрая дрожь пробежала по полу. Через подошвы сапог она передалась моим нервам и животу. От внезапного треска мы все попятились. Запахло горелым, словно кто-то забыл на огне пустой котелок.

Стена начала раскалываться. Сперва посыпались осколки, затем стали отваливаться более крупные куски. Магия била по камню, как ребенок по сковородке с тянучкой. Грен принялся оттаскивать кайлом обломки, с опаской глядя вверх, не свалится ли что-нибудь на голову. Я отгребала их дальше по туннелю, стараясь избегать острых, как бритва, сколов на стенах.

– Этот чародей сколотил бы себе состояние, если б нашел дол, готовый добывать руду с помощью магии. – На лбу у Грена блестел пот. – Он один работает за десятерых.

– Мы сможем пройти? – спросил Сорград с Аритейн на руках.

Я остановилась, чтобы потереть спину.

– Она шевелится?

В неверном свете заклинания было видно, как Сорград покачал головой.

– Еще нет, но я бы предпочел выйти из этих туннелей, когда она зашевелится.

– Тассин должен смягчить ее норов, даже если действие тахна пройдет.

Люди жуют тассин, чтобы забыть горе, нужду, любовь и ненависть, поэтому милостью Аримелин он запутает ей мозги на какое-то время.

– Есть проход! – крикнул Грен через плечо.

Я направилась к нему по светящемуся туннелю, держась подальше от бледнеющих стен, теперь расплавленных и формуемых, как сало для свечей. В конце туннеля свет магии был еще ярким, и Грен взламывал там кайлом края дыры, открывающейся в ничто. Зубчатый обломок упал в черноту и покатился по невидимому склону. Я вновь зажгла лампу и осторожно высунулась в дыру.

– Куда теперь, Узара? – крикнула я в пустоту, осматривая расселину, заваленную камнями.

Где-то внизу, невидимая, журчала вода. Прищурившись, я посмотрела вверх. Хотелось бы знать, высоко ли свод и не посыплются ли на наши головы какие-нибудь обломки.

На противоположной стене засиял золотистый узор. Он мерцал и переливался, кругами расходясь из центра, словно волна, бегущая по глади пруда. Увидев ширину расселины, которую нам предстояло одолеть, я скорчила гримасу.

– Лучше привяжи ее милость к спине, Грен, потому что Сорграду с таким грузом и доспехами тут не пройти, а тебе понадобятся обе руки.

Я с досадой посмотрела на лампу, задула ее и повесила на пояс. Для этого подъема руки нужны больше, чем свет. Сорград снял с плеча моток веревки, и я крепко обвязалась скрипящей пенькой. Другой конец Сорград закрепил петлей вокруг рук и спины. Я улыбнулась ему и осмотрительно ступила на неровные камни. Сначала поставила одну ногу и, убедившись, что стою прочно, поставила вторую. Так, по шажку, я двинулась дальше, помогая себе руками. Сосредоточилась на хорошо знакомых навыках, которые поднимали меня на столько стен и домов, что даже вспоминать не хотелось, и настрого запретила себе думать о невидимых бездонных ямах, могущих лежать под любым упавшим валуном, на который я обопрусь. Из трещины между двумя кусками плиты донеслось шипение воды в глубинах, а может, и кое-что похуже. Отбросив непрошеное воспоминание о вирмах из песен Грена, я продолжала медленно идти вперед. От напряжения пальцы рук и ног сводило судорогой, когда я добралась наконец до противоположной стороны расселины и села на выступ, отполированный магией Узары, чтобы перевести дух.

– Тяжело, но проходимо.

Я отвязала веревку и поискала, где бы ее закрепить. Если Грен соскользнет с Аритейн на спине, то своей тяжестью просто стащит меня с выступа. Янтарный огонек вспыхнул подле меня, когда я бесплодно дергала серо-желтый монолит. Крутясь, огонек вгрызся в гору. Запахло горячими плитами очага, и магия поблекла до цвета приглушенного золота, оставив в выступе сквозную дыру шириной с мое запястье. Я с улыбкой пропустила в нее веревку и через минуту закрепила. Что ни говорите, а все-таки от Узары есть польза.

К тому времени, когда Грен добрался до меня, я снова зажгла лампу, и ее скромное мерцание осветило потный лоб горца с прилипшими к нему волосами.

– Сними ее с меня.

Сорградовы узлы, как обычно, оказались зверской головоломкой, но в конце концов я положила неподвижную Аритейн на твердый пол. Грен сделал несколько наклонов, чтобы размять спину, а брат, одолев расселину, без слов поднял колдунью на руки.

Я посмотрела в туннель, где магия Узары крошила скалу, пока мы прыгали по камням. Ее яркое свечение находилось теперь на некотором расстоянии от нас. По мере продвижения магии стены меняли цвет от оранжевого и красного до бледной охры.

– Смотрите под ноги, – предупредила я, хотя это было совершенно излишне. – Не хватало еще сломать лодыжку.

Орудуя кайлами, мы с Греном отгребали в стороны коварные осколки, чтобы расчистить путь для Сорграда, который ничего не видел из-за Аритейн. Только бы она стоила всех этих усилий, мрачно подумала я.

– Подождите.

Я пошла вперед к обрамленному золотом отверстию и, подняв факел, с опаской заглянула в коридор, на стенах которого отчетливо виднелись следы инструментов.

– Мы возвращаемся в рудники, – с облегчением сообщила я остальным.

– Куда идти? – спросил Грен. – Узара?

Оловянный голос мага исходил от фонаря Сорграда.

– Этот туннель идет далеко вниз, а затем соединяется с более крупной галереей. Поворачивайте налево, когда дойдете до нее.

Теперь мы пошли быстрее: пол не мог бы оказаться чище, даже если б моя мать подмела его. Широкая галерея стала настоящей отдушиной после гнетущей тесноты коридоров, и невидимые шахты подавали сверху свежий воздух. Наконец мы повернули за угол, и я невольно прищурила глаза – мне показалось, будто впереди что-то сереет. Я задвинула заслонку фонаря. Нет, это не иллюзия, это выход из проклятого лабиринта. Я с облегчением вздохнула.

– Ждите здесь.

Я передала Сорграду фонарь и потихоньку двинулась вперед, бесшумно ступая по голому камню. Звуков боя не было слышно, но это мало что значило. Прижавшись спиной к стене, я приблизилась к острому углу с кайлом наготове и остановилась, чтобы глаза могли привыкнуть к ночи. Когда безликая серость опустилась на склон и траву и горы вдали, я сделала три осторожных шага наружу. Мы находились почти в самом низу долины, и меня это несказанно обрадовало. Бой давно продвинулся за гребень скалы, и хотя отставшие грабили нижнюю долину, мы должны были выбраться из рудников незамеченными.

Но жители низин удерживали мост: вдоль него горели факелы, и на фоне их дымного света виднелись силуэты людей. Все были в шлемах и с пиками – значит это невесть откуда взявшаяся милиция, а не восставшие крестьяне, которых мы могли бы одолеть с парой мечей и одним кайлом. Я обогнула скопление поросших травой валунов в надежде увидеть за ними брод.

Сзади щелкнули камешки. Я обернулась: кто из братьев так неосторожен – но насмешливые слова застыли на моих устах. Облаченный в серое человек разглядывал меня, два лунных серпика, прибывающий – Малой и убывающий – Большой, нечетко освещали его бесстрастное лицо под капюшоном.

– Где твои спутники? – жестко спросил мужчина. Из темноты позади него вышли еще две призрачные фигуры.

Я уставилась на Шелтия, полная решимости не смотреть на входы в рудники, и шепотом начала повторять заклинание, выученное специально против эльетиммов.

– Трор мирал, эз наран, трор мирал, эз наран.

– Не бойся, я не стану обыскивать твой ум без причины! – Шелтий положительно казался оскорбленным.

– Со мной уже такое случалось, – резко возразила я, не подумав о разумности моих слов. – Эльетиммы времени зря не теряют.

– Аниатиммы… – с презрением ответил мужчина.

Его прервало сообщение от другого Шелтия, который спустился по склону и откинул капюшон. Его голова слегка тряслась, и я узнала старика, которого мы встречали в фессе Хачал.

– Ты Куллам, верно? – Я не знала, чем наше знакомство может помочь, но не представляла, как оно может повредить.

Старик кивнул.

– Ни в той, ни в другой штольне людей нет, – обратился он к первому Шелтию почтительным тоном.

– А та завалена. – Шелтий, молодой мужчина из фесса, прибывший третьим, устремил на меня суровый взгляд.

– Где Аритейн? Я не нахожу ее ум!

Я снова и снова мысленно повторяла заклинание, заставляя себя верить в него.

– Что случилось в фессе? – не унимался молодой. – Аритейн тоже мертва?

– Брин! – резко осадил его старик Куллам. Старший Шелтий откинул капюшон. Я увидела лысого мужчину средних лет, с ямочкой на подбородке и густыми выступающими бровями, хмуро сдвинутыми над переносицей. На один ужасный миг мне показалось, что его глаза перешли в черноту эльетиммского обладания, но затем я поняла, что он только моргнул. Однако покрывавшая его веки черная краска все же вызывала у меня беспокойство, так как я не представляла, что она должна означать.

– Мое желание обыскать твой ум, чтобы извлечь ответы, которые мне необходимы, было бы вполне оправданно, – вкрадчиво молвил он.

Я стиснула зубы, пытаясь разжечь в себе ту беспощадность, которую Грен столь неожиданно обратил себе на пользу, бросив вызов Высшему Искусству.

– Но тогда бы я отрекся от своего призвания и стал ничем не лучше аниатиммов, – продолжал Шелтий. – Чтобы спасти наш народ от их злоупотреблений, их и выгнали тогда во льды!

Я ничего не поняла, но с готовностью кивнула. Пока он говорит, он не сможет копаться в моей голове. Настало время попробовать добиться некоторого расположения.

– Я пришла сюда, чтобы предупредить людей гор об эльетиммах, – с чувством сказала я. – Мы видели их пагубные заклинания и…

– Ты пришла сюда ради собственной выгоды, – презрительно оборвал меня Шелтий. – Уж это я могу прочитать без усилий. Не претендуй на благородство цели.

Я почувствовала себя обиженной. Вытаскивание прибыльной руны для себя не мешает оказывать добрую услугу кому-то еще.

– Мы пришли вас предупредить, – упрямо повторила я, – и просить у вас совета, как вернуть истинную магию в низины, – добавила я, ловко меняя тему. – Мы надеялись на сотрудничество, хотели учиться у вас, чтобы объединить силы против общего врага.

– Но ты привела для этого мага, – с сожалением произнес старик Куллам. – Не может быть единения между теми, кто правит четырьмя царствами разума, и теми, кто подчиняет своей воле четыре царства материи.

Я отложила сие неясное заявление на потом и решила, что Сорграду и Грену придется самим о себе позаботиться. Все, чего я хотела сейчас, это уйти. Поэтому я присела перед Черновеким в реверансе с той грацией, какую позволяли мои изорванные в лохмотья юбки.

– Я прошу вас извинить меня, я бы хотела убраться подальше от битвы.

– Ты уйдешь, когда я тебе позволю, – спокойно ответил Шелтий.

Тот, кого звали Брин, самодовольно ухмыльнулся, и я допустила ошибку, взглянув на него.

– Что ты сделала с Эрескеном? – грозно спросил он. – Ты была возле комнаты, где он лежал мертвый. Не думай, будто я не помню тебя. Это так убивает ваша магия?

– С эльетиммским колдуном? Тем, кто проник в ваши горы, втерся к вам в доверие и воодушевил пол армии, чтобы атаковать низины? Его звали Эрескен? – Я не сводила глаз с Черновекого. – Никакая магия не убивала его, даю вам слово.

– Где Аритейн? – проговорил Брин хриплым от страха и гнева голосом.

– Ты не знаешь? – Удивление, обычно изображаемое мною в беличьих играх, никогда не было столь искренним. – Разве не ты был одним из помощников этого, как там его, Эрескена?

Черновекий вновь пригвоздил меня пристальным взглядом.

– Кто что делал среди аниатиммов, тебя не касается. Не касается и шарлатана Планира с его выводком алчных магов. Мы установим истину и накажем виновных. Никто не имеет власти над аниатиммами, кроме Шелтий.

– Никто не отбирает у вас власть. Нас заботят только эльетиммы. Глянь, что натворил всего один из них. – Я послала отчаянную просьбу Сэдрину, чтобы тот ублюдок был здесь один. – Эльетиммы – угроза всем: Хадрумалу, Тормалину, землям до Солуры и дальше. Чтобы их победить, мы все должны действовать сообща. А поскольку вы, похоже, единственные, кто сохранил истинную магию, то могли хотя бы помочь. – И если б я доставила эту помощь, то назвала бы свою собственную цену, заметил оптимистичный голос в потаенном уголке моего ума.

Черновекий посмотрел на меня с презрением, которое зажгло во мне пламя бунтарства. Это пламя дотла спалило мое напускное смирение – тонкое как бумага. Никакой колдун не имеет права насмехаться надо мной, тем более этот, неспособный держать в руках даже своих собственных людей. Все они, маги, высокомерные хамы.

Куллам что-то прошептал и нахмурился.

– Жители низин добрались до стен фесса, – печально сообщил он.

Так роду Тейва и надо, мстительно подумала я. Твердо глядя на меня, Черновекий скрестил руки.

– Мы удалим жителей низин с наших земель. Мы найдем тех, кто тайно сговорился с аниатиммами, и накажем, как сочтем нужным. Если аниатиммы вновь вздумают подкупить наших людей, мы будем готовы защитить себя.

В его голосе звучала такая уверенность, что я не стала бы принимать никакие ставки против него.

– Передай Планиру, что мы не хотим его магии в горах, мы не нуждаемся в ней и не потерпим ее. Мы не хотим ни тормалинского оружия, ни войска, ни какого бы то ни было иного вторжения с низин под предлогом оказания нам помощи. Мы рассчитываем на самих себя, как делали всегда.

Я вновь присела в реверансе.

– Очень хорошо. Я немедленно доставлю твое послание. Чем скорее Планир узнает, тем лучше, в конце концов.

С этими словами я оглянулась, чтобы увидеть брод. Снова повернувшись к Шелтиям, я вздрогнула, будто испуганный кролик. Все трое исчезли, развеялись словно дым, такой же серый, как их мантии.

– Спаси меня Дрианон от магии во всех ее видах, – зло пробормотала я.

Поскольку никто на мосту не проявлял ко мне интереса, я вскарабкалась ко входу в штольню. И правда, отверстие было забито камнями. Либо потолок обрушился, либо Узара нахитрил. Я нерешительно потыкала пальцем в скалу, но она была твердая, холодная и очень реальная на ощупь. Нет, это не иллюзия. Я подняла кайло и снова его опустила. В одиночку мне этот завал не расчистить. Если начну долбить, сюда сбегутся две горсти любопытных солдат, но сомневаюсь, что они предложат мне помощь, даже если я скажу, что с другой стороны лежит девушка без сознания, на которой нет ничего, кроме сорочки.

Тяжело вздыхая, я взвалила кайло на плечо и повернулась к реке. Как ни досадно, остается лишь надеяться, что Узара вытащит Грена и Сорграда из ловушки. А не вытащит – уговорю его своим кайлом. Я встала на колени и зачерпнула воды из реки. Теперь я уже не так беспокоилась, что меня убьют, раздавят или захватят в плен Шелтий – другие заботы предъявляли свои права. Я замерзла, устала, проголодалась, а моих царапин и синяков хватит аптекарю на несколько дней работы. Я вновь почесала голову. При моем нынешнем везении я, вероятно, подцепила вшей.

Наконец я нашла остатки столба, отмечавшего брод. Вода в реке настолько спала, что перейти ее не составило труда, но юбки все равно намокли и липли к ногам, а сапоги протекли. Я ломала ногти мокрыми шнурками, когда мир вокруг безумно закружился в ливне алмазных и лазурных искр.

– Все хорошо, все хорошо, – раздался в моих ушах голос Сорграда, и он был, возможно, единственным, кому бы я поверила.

Я крепко зажмурилась от головокружительного зрелища и стиснула зубы, молясь, чтобы меня не стошнило, пока ощущение, будто я попала в смерч, не прошло.

– Вот и ты, в полной безопасности, вместе со всеми нами, – весело молвил Узара.

Обхватив себя руками, я сосчитала до пяти, прежде чем робко открыть глаза. Вокруг меня лежала темная ложбина, в которой мы оставили мага и людей Беры. Говорить о безопасности было, на мой взгляд, преждевременно, но Грен и Сорград находились здесь.

– Значит, ты вытащил сначала их.

– Как видишь, – радостно улыбнулся Узара. Я подергала мокрую ткань, облепившую ноги.

– А ты не мог забрать меня до того, как я перешла реку? Где моя котомка? Мне нужны сухие бриджи!

– Мы хотели убедиться, что Шелтий ушли, – объяснил Узара. – Я все время следил за тобой. Если бы к тебе кто-нибудь приблизился, я бы рискнул, – заверил меня маг, и теперь, когда улыбка исчезла, я увидела глубокие морщины усталости на его лице.

– Она просыпается, – внезапно сказал Грен.

В сером утреннем свете я увидела, как Аритейн слабо взмахнула рукой, и с изумлением поняла, что уже наступает новый день.

– Ее ищут Шелтий. – Беспокойство глухо прозвучало в моем голосе. – Стоит ей собрать свои мозги, и ее найдут.

– Что будем делать? – спросил один из Лесных лучников, сжимая стрелу побелевшими пальцами.

При мысли о черновеком ублюдке, выходящем из теней, я задрожала сильнее, чем от холода.

– Посмотрим, как она себя поведет, и если нужно будет, убьем ее.

Я встала на колени возле Аритейн и быстро развязала ей уши.

– Даже не думай ни о каких заклинаниях. Попробуешь бежать или колдовать – мы тебя убьем, поняла?

Чтобы доказать мою неподдельную искренность, я стиснула горло колдуньи.

Сорград положил обнаженный кинжал поперек ее ладони и вдавил лезвие в мягкий угол между большим и указательным пальцами.

– Как Шелтия, которая отреклась от своих клятв, ты лишилась права на жизнь.

– Кивни, если слышишь меня, – приказала я.

Через минуту слепая голова слегка наклонилась вперед.

– Хорошо.

Я быстро соображала. Тассин сделает колдунью крайне внушаемой, значит, самое время показать ей возможные перспективы. Вот только порадовать ее нечем.

– Я говорила с Брином и Кулламом, – сообщила я девушке. – Они представили меня еще одному Шелтию, тому, с черными веками.

Аритейн напряглась в непроизвольной панике, едва не порезав пальцы ножом Сорграда.

– Старейшины знают, что ты сделала, – сокрушенно подхватил Сорград. – Предательство, нарушение клятв, втягивание тех, кого ты клялась защищать, в бессмысленную битву.

– Эльетиммы не питают к горцам никакой любви, – снова ввернула я. – Они лишь возбуждают беспорядки, чтобы отвлечь тормалинские войска, которые могли бы оказать сопротивление вторжению в Далазор. То же самое было в прошлом году на дальнем юге: они подстрекали алдабрешцев к войне, натравливая семьи друг на друга. Женщина, которую обманом заставили им помогать, умерла под грудой камней. А как нам следует поступить с тобой?

– У меня есть отличные идеи, – со смаком заявил Грен, и Аритейн заметно вздрогнула. – Женщина, которая предает свою кровь извечному врагу, заслуживает медленной и мучительной смерти.

– Разве Шелтий ей это не устроят? – невинно спросила я.

– Думаю, устроят, – любезно подхватил Сорград. – Представь, сколько усилий им придется приложить, чтобы расхлебать эту кашу. Даже не сомневаюсь, что они накажут всех зачинщиков в назидание другим. Мы проявили бы больше милосердия, сразу тебя убив.

– Так что же нам делать с тобой? Что ты можешь нам предложить? Есть у тебя знания или таланты, ради которых стоит тебя спасти?

К моему удовольствию, руки у Аритейн слегка задрожали.

– У нас есть маги, чтобы победить эльетиммов, – равнодушно обронил Сорград.

– Но нам любопытно узнать больше о Высшем Искусстве, или эфирной магии, или истинной магии, как ты, я думаю, ее называешь, – вмешался Узара, вступая в игру. – В конце концов, именно это и привело нас в горы.

Аритейн беспомощно задвигала челюстью под тугими повязками, влажными от окрашенной тассином слюны.

– Твой выбор, женщина, – категорично объявила я. – Мы убиваем тебя прямо сейчас, или оставляем для наказания Шелтиями, или доставляем туда, где никакие Шелтий никогда тебя не найдут.

– Вся мощь Хадрумала защитит тебя, если ты поделишься знанием и поможешь нам одолеть эльетиммов, – со всей серьезностью пообещал Узара. – Они чуть не ввергли твой народ в войну, которая могла обернуться гибелью всех горцев.

– Выбор прост, моя девочка: умирать от голода или есть свое посевное зерно, – добавил Грен с веселой угрозой.

Аритейн замерла в напряжении под повязками, скрывающими ее голову, и легкой сорочкой. Засвистела птица, радостно приветствуя солнце и уже порозовевшее небо.

Это займет слишком много времени. Даже с тассином, дурманящим голову, колдунья не пойдет на сделку. Нельзя ожидать от нее слишком многого. Я вздрогнула на холодном ветру и тяжело положила руку на грудь Аритейн.

– Давайте просто убьем ее. Предавшей однажды нельзя доверять.

Колдунья тщетно завертелась под моим напором и стиснула клинок кинжала. Кровь хлынула меж ее длинных белых пальцев, но Сорград еще крепче сжал ее кулак на отточенном лезвии.

– Хочешь дать кровавую клятву? Да?

Слепая голова настойчиво кивнула. Сорград подмигнул мне и отпустил руку девушки. Потом взял кинжал и слегка провел острием по своей ладони, чтобы из пореза выступили капельки крови. Сжимая руку Аритейн, он кивнул мне.

– Развяжи ей рот.

Я заколебалась, но Грен встал на колени и разрезал полотно своим кинжалом.

– Пока она говорит слова, она жива. Если отречется, Град ее убьет.

– Сиккар алз Мизаен, терест Мэвелин верат, долке эн рокар алсокен.

Аритейн с трудом вторила чеканным словам Сорграда, ее голова все еще кружилась от тахна, язык онемел, и губы от тассина стали коричневыми, цвета старой крови.

– Это ее удержит? Она запомнит, что сказала? – затеребила я Сорграда.

Горец посмотрел на меня загадочным взглядом.

– Это клятва, разрушающая все клятвы. Если ты дашь ее, напившись вдрызг, в свое совершеннолетие, то все равно вспомнишь ее на смертном одре. Эта женщина предала все, что связывало ее с этой землей, и ей осталась только смерть от рук Шелтий, если ее найдут.

Я пожала плечами и повернулась к Узаре, который наблюдал за обрядом широко открытыми глазами. Люди Беры за ним казались еще более пораженными.

– Как будем выбираться отсюда? Не хотелось бы наткнуться на какой-то отряд, идущий с намерением присоединиться к осаде. А то примут нас, чего доброго, за шайку полоумных разбойников.

– Главное – убрать ее подальше, пока Шелтий не объявились. – Сорград взглянул на Аритейн.

Узара улыбнулся.

– Я свяжусь с Планиром и заставлю его создать связь. Он вернет нас в Хадрумал, даже если придется вытащить из постели половину Совета.