Размышления о древних племенах, представленные Селеримскому обществу антикваров Гамаром Тайлотом, ученым Университета Кола

Еще со студенческой скамьи нам исподволь внушают, что древние племена наших земель — это непостижимая тайна истории. Непреодолимая бездна времени отделяет их от нас, не позволяя узнать, как они жили. Но откуда взялось такое мнение? Почему эти древние люди должны так отличаться от нас с вами? Я докажу, что их так же легко понять, как вас, господа, собравшиеся сегодня в этом зале. Рассмотрим вопрос следующим образом.

Лесной Народ прошлого известен нам по песням странствующих менестрелей и преданиям, которые мы рассказываем нашим детям. Мы любим сказки о единорогах и грифонах, мифы о женщинах, рожденных от живых деревьев, и о таинственных голосах, звучащих в темных священных рощах. Люди, живущие среди таких чудес, представляются нам невинными детьми. Необремененные имуществом, они счастливы в любви, не осложненной браком или домашним хозяйством. Такая идеальная жизнь — чудо, выходящее за рамки нашего понимания.

Но кто поет нам эти песни? Да это странствующие певцы, которые вышли из Леса, люди с такими же рыжими волосами, что прославляются в их балладах. Они оставляют Лесные семьи, живущие не в праздности, но в лишениях и заботах, вынужденные добывать еду среди корней и ветвей. Менестрели, воспевающие романы Виенн или Ларила, не восхваляют потерянный идеал, а лишь просят денег, чтобы одеть и накормить своих детей. Их баллады — не мистическая история, но пустое развлечение, призванное отвлечь их народ от его холодного и голодного существования. Поглядите на свой город, и вы увидите множество рыжих голов. За минувшие поколения немало Лесных мужчин оставили Лес ради практических удобств оседлой жизни и торговли. Лесной Народ — не столь далекий образец более благородной эпохи; они — ваши торговцы, ваши слуги. Мы одинаково беспокоимся о наших детях, о нашем процветании и наших потомках. Мы поклоняемся одним и тем же богам. Так почему мы думаем, что так было не всегда? В конце концов, дерево узнается по его плоду, а яблоко никогда не падает далеко от яблони.

Теперь возьмем Горных Людей. Прочитайте саги, переписанные в библиотеках Ванама и Инглиза, и вы увидите племя далекое и неприступное, как пики Гидесты. Непонятные мифы повествуют о людях, твердых, как камень, и опасных, как драконы, якобы обитающие в их Горах. Ученые глубокомысленно кивают на суровый климат, который делает этих людей столь жесткими. Рудокопы и звероловы, живущие среди холмов и лесов к северу от Далаза, посмеялись бы над таким упорным невежеством. Где города северного Энсеймина научились своим знаменитым искусствам плавки и кузнечного дела, если не у бесчисленных сыновей Горной крови, которые поселились в более мягком климате и женились на местных женщинах, вполне довольные своим жребием? Не может быть между нами таких огромных различий, если они не мешают тем, кто делит брачное ложе. Сказания о древних войнах среди заснеженных скал бросают нас в дрожь, когда мы внимаем им, сидя у камина, но истина в том, что Горные Люди так же хорошо знакомы всем и безобидны, как нож, которым вы режете мясо за столом.

Однако пора спросить, а как же Народ Равнин? Это самая великая тайна из всех, о которой говорят только шепотом. Племя исчезло, мы лишь в страхе взираем на земляные стены, которые окружают кольцом их святые места, да могучие курганы, возведенные над их почитаемыми мертвыми. Такие же господа, как вы, раскапывают их и удивляются медным котелкам и топорам. Зачем их погребли вместе с умершими? Эти люди в самом деле верили, что такую утварь можно взять на паром Полдриона? Каждое открытие порождает все новые вопросы. Но испачканные землей кости не могут говорить, поэтому мы придумываем ответы за безмолвные черепа. Как дети создают чудовищ из страха и теней, толпящихся за кругом света, отбрасываемого свечой, так и мы вплетаем темноту невежества в миф об Элдричских человечках, хозяевах царства за радугой, правителях небезопасных земель — заливных лугов и морского побережья, о Народе Равнин, ушедшем в сумерки, куда мы не можем последовать.

Ничто не может быть дальше от истины, и никакое племя не может быть ближе к нам. Поросшие травой форты Далазора кажутся далекими и жуткими, но прозаичные плуги Каладрии и Энсеймина в каждый весенний сев выкапывают из земли медные кольца и броши. Мы живем среди древних жилищ Народа Равнин. Мы не видим их лишь потому, что наши конюшни и дома, улицы и усыпальницы построены на их развалинах. Мы не видим потомков этого древнего племени, как видим потомков Леса и Гор, потому что Народ Равнин — это мы сами. Бесчисленные поколения мы живем на этих обширных и плодородных землях, проходя путь от примитивной жизни и примитивных верований к союзу с цивилизацией, принесенной с востока императорами Тормалина. Как основа и уток одной ткани, мы вместе создаем превосходство, которым наслаждаемся сегодня. Так растущий ребенок откладывает в сторону игрушки и, повзрослев, берется за инструменты. Горные Люди следуют нашему примеру, и со временем Лесной Народ отвернется от своей добродушной лени и в свою очередь примется за уроки.

Острова эльетиммов

5-е предлета

— Осторожно, там сходит растаявший лед. — Шив оглянулся через плечо. Он сидел на носу лодки — деревянного каркаса, обтянутого шкурами. Маг стряхнул морскую воду со своей белой сморщенной руки. — Проклятие, холодно!

Райшед сидел на руле позади меня, твердо сжимая обеими руками длинный румпель. Он сощурился на молочный поток, бегущий по темно-серому пляжу, дабы отбелить зеленоватые воды пролива.

— Гребите сильнее.

Сорград и Грен обменялись мятежными взглядами, но снова взялись за весла. Я ободряюще улыбнулась им, стараясь не опускать ноги в воду, плещущую на дне лодки. Спина болела от сидения на жесткой скамейке, и непрекращающийся ветер насквозь продувал куртку. Я задрожала и начала тереть руки, пытаясь немного согреться.

— Сиди смирно, — отрывисто велел Сорград.

— Я замерзаю, — возмутилась я.

— Тут некуда идти и нечего делать. Ерзая, ты еще больше продрогнешь, — строго объяснил он. — Кто провел больше времени в горах, ты или я?

— Просто подвигай кистями и ступнями, — посоветовал Райшед. — Чтобы не отморозить пальцы на руках и ногах.

Сорград нахмурился. При всем желании ему нечего было возразить на этот дельный совет.

— Ты всегда можешь погрести, — заявил Грен, ворочая тяжелым веслом. — Это быстро тебя согреет. — Сам-то он уже разрумянился.

— Я не хочу сесть на мель, — встревожился Шив.

— Тут под водой один песок, — фыркнул Грен. — Ничего с нами не случится.

Это верно. Здесь не было тех страшных рифов, что угрожали нам свирепыми когтями, когда мы обходили неуютно открытый берег Шернасекка.

— Давайте не рисковать, — предложил Райшед.

Сорград ничего не сказал, только бросил на Грена упреждающий взгляд.

— Ладно, сиди, как дворянка на светской прогулке, — проворчал Грен. Его раздражало, что кто-то бездельничает, пока он надрывается.

Но я не испытывала чувство вины из-за того, что у меня не хватает сил грести наравне с другими. Я как-то попробовала сменить обоих братьев, и, после того как мы внезапно свернули с курса, никто не стал спорить с Райшедом, который велел мне прекратить эти потуги.

— А ну поднажмите! — Райшед всей тяжестью навалился на румпель, и братья согнулись над веслами, отдуваясь сквозь зубы. Судя по сосредоточенному лицу Шива, он работал с магией. Мне оставалось лишь крепко держаться, так как легкая лодка встала на дыбы и свернула в сторону. Несущийся поток, полный мелкого белого песка, низвергался по горному склону, мутный от пепла. Он прочертил контрастную полосу в черном песке, а тот длинным языком врезался в серый пляж, где огромные каменные глыбы, еще не сглаженные водой и ветром, лежали, будто случайно рассыпанные кегли. Бледные пальцы протянулись к нам в темной воде, но всеобщими усилиями мы благополучно проскользнули мимо.

— Зар дорого бы дал, чтобы увидеть действующий вулкан, — заметил Шив, глядя на гору, возвышавшуюся над низким островом, который мы проплывали. За верхушки зубчатого пика, серого с желтым оттенком, цеплялись клочки облаков. Нет, не облаков, а постоянно обновлявшегося дыма или пара — соперника неугомонных ветров. Я подумала, обратит ли внимание Мизаен на вежливую просьбу полукровки вроде меня не раздувать огонь, пока мы не уплывем от этого непредсказуемого места.

— Смотрите, это лава после недавнего извержения. — Шив показал на бесформенную массу черного камня, расползшуюся по пляжу и припорошенную белым. — Она была такой горячей, что выпарила соль из моря, прежде чем остыла. — Маг улыбнулся, ублаготворенный своей версией.

Я мысленно ответила ему, что предпочитаю землю, которая имеет обыкновение оставаться такой, какой ее создали.

— Ливак, надень капюшон.

Когда я повернулась, Райшед уже прикрыл свою голову и послал мне воздушный поцелуй. Я бы откликнулась, но после трех дней резкого ветра, туманов и палящего солнца мои губы болезненно растрескались. Мы плыли по утомительно кружному пути, чтобы этот длинный травянистый остров заслонял нас от неприступных гористых владений Илкехана.

Наша лодчонка с мучительной медленностью проползла мимо каменистой горки посреди травы и коварных дюн. На этом твердом островке стояла приземистая сторожевая башня. Стены вокруг нее потемнели и были разрушены в нескольких местах. Маленькие фигуры восстанавливали их новым, светлым камнем; кое-кто прекратил работу, глядя в нашу сторону.

Сорград подмигнул мне.

— Мы не тронем их, они не тронут нас.

Но строители в форте не единственные, кто видел, как мы вплываем из мелких морей между внешними эльетиммскими островами и океаном. Чтобы достичь владения этого таинственного Олрета, нам пришлось плыть по внутренним проливам, извивающимся между суровыми серыми островами, вокруг которых скапливались соляные отложения, претендующие на равное родство с морем и сушей. Мы увидели мужчин, женщин и детей, которые стояли по колено в грязи и что-то выкапывали из песка. Вокруг в жадном ожидании прыгали болотные птицы, черные и белые, украшенные желтыми или красными перьями.

— Почему мы не могли украсть лодку с парусом? — проворчал Сорград, как только невидимое течение замедлило наш ход.

— Эй, тормалинец, почему ты не берешь весло, если знаешь все о лодках? — пропыхтел Грен, наградив моего возлюбленного рассерженным взглядом. — Бьюсь об заклад, даже я мог бы править, когда маг разглаживает воду, под задом этой штуки.

— У лодки не зад, а корма, Грен, — усмехнулась я.

— Это тебя твой мужик научил? — завелся он.

— Скоро будем причаливать, — вмешался Шив, поворачиваясь, чтобы спрятать карту от любопытного ветра.

— Это легче сказать, чем сделать, — состроил гримасу Райшед.

Я изучила берег Реттасекка, изгибающийся перед нами. Черные каменные столбы, испещренные ступенями, были доступны только для морских птиц. Кричащие стаи теснились на каждом уступе, заливая утесы белизной, которая не имела отношения ни к соли, ни к снегу. Внезапно выглянуло солнце, высекая радужное сияние из мокрых камней. Радуги исчезли, и я взглянула на небо. Оно затягивалось тучами.

— Придется искать укрытие, — заметил Райшед.

— Я намерен еще до наступления ночи стать почетным гостем Олрета и сидеть у очага с выпивкой в одной руке и мясом в другой, — решительно заявил Сорград.

— Выпивка и покладистая девица меня устроят, — хихикнул Грен.

— Не вздумай распускать руки, — осадила я своего неуемного друга. — Полезешь не к тем подвязкам — тебя высекут, если не хуже.

— Испортишь дело и будешь объясняться с Хэлис, — добавил Сорград. Это было одно из немногих соображений, которые могли осадить Грена.

— Попробуем вон там. — Райшед показал на разрыв в сомкнутых черных колоннах, где под травянистым обрывом пестрела галька.

— Снова твердая земля, — вожделенно пробормотала я.

— Я упоминал, что высадка на сушу — самая опасная часть плавания? — небрежно спросил Райшед.

Я повернулась к нему и высунула язык. Сорград и Грен хихикнули.

— Гребите как можно быстрее. — Шив сосредоточился на воде. — Мы должны попасть туда с первого раза.

Сорград и Грен ускорили темп. Я вцепилась в сиденье и доверилась твердой руке Райшеда на руле. Когда мы приблизились, стал виден галечный берег — длинный, естественный склон, круто уходящий в глубокую воду. В то мгновение когда корпус врезался в камни, Шив выпрыгнул и зашлепал по холодной воде с носовым фалинем на плече. Сорград и Грен бросили весла на дно, перепрыгнули через борта и вместе с магом потащили лодку вверх по склону. Райшед за кормой толкал ее сзади. Я осталась сидеть, пока лодка не оказалась полностью на суше.

— Не желает ли моя госпожа сойти на берег? — Мой возлюбленный отвесил вычурный поклон и с ухмылкой протянул мне руку.

Прежде чем осторожно выйти из лодки, я передала Райшеду его сумку и бросила остальным их ношу.

— У меня новые сапоги. Не хочу, чтобы на коже остались соленые пятна.

Шив проводил руками по своим промокшим бриджам, на которых появлялись сухие полосы.

— Я думал, у тебя больше веры в мою магию, — сказал он с притворной обидой.

— Когда ты научишься каким-нибудь полезным чарам? — напустился Грен на брата, пытаясь отжать воду из подола куртки.

Сорград сузил глаза, и от его одежды повалил пар. Грен разинул рот.

— Осторожно, — предостерег Шив. — Ты станешь не первым учеником, который себя поджег.

— Ларисса тоже так говорила. — Через минуту Сорград выдохнул с торжествующей ухмылкой. — Ну, что ты об этом думаешь?

Я провела пальцем по манжете его рубахи.

— В самый раз для глажки.

— Найди мне хороший плоский камень, и я попробую его нагреть, — ухмыльнулся он.

— Ненавижу вечно командовать, но у нас нет времени, — сказал Райшед.

— А я ненавижу быть мокрым, — парировал Грен.

— Позволь мне. — Шив быстрым жестом извлек воду из одежды Грена. — Давайте спрячем лодку.

— Я больше не намерен никуда грести, — твердо заявил Грен.

— А я всегда оставляю возможность для отступления. — Сорград пошел помочь Райшеду, и я тоже. Мы заклинили лодку между расколотыми черными столбами и погрузили в нее несколько больших камней.

— Если нам придется разойтись, встретимся на этом месте. — Райшед аккуратно уложил весла на дно.

Шив изучал карту.

— Сюда.

Мы покорно полезли за ним на холм в форме перевернутой лодки, тупая корма которой образована сплошными утесами. Подъем был сущим наказанием, но с вершины открывался прекрасный вид на пролив, отделяющий этот остров от владений Илкехана. Из воды между песчаными берегами поднималась вереница скал, на более крупных стояли межевые пирамиды из камней, а одну почти не было видно под маленьким, но крепким фортом. Остров Илкехана на другой стороне прятался в тумане.

— Это, должно быть, Реттасекк.

Шив сложил карту, и мы посмотрели вниз, на кусок плодородной земли с несколькими домами, разделенный аккуратными каменными стенами. Вдали виднелось еще одно, более крупное поселение.

— Это владения главы клана, верно? — Грен был явно разочарован. — В чем они измеряют свое богатство? В скалах?

Если в скалах, то у этого Олрета имелся обильный запас. За узкой полосой тщательно ухоженной земли серая зубчатая гряда разрывала тонкое покрывало травы. Скалы уходили в глубь острова, становясь все выше и круче, соединяясь в устрашающие валы, которые сгрудились вокруг гор, вонзающихся в небо в сердце острова. Одни склоны были черно-серые, крапчатые, как кроличья шубка, другие — черные с серыми полосками, как у кошки, заросли кустарника тут и там мало смягчали суровость пейзажа.

— Вот твои козы, — сказал Сорград: с вершины холма можно было увидеть внизу новые травяные угодья.

Там кипела будничная жизнь. Массивное, похожее на колесо сооружение было сложено из серого камня, который тут имеется в изобилии; одно отверстие в ободе впускало протестующее стадо одинаковых с виду коз. Мужчины гнали их между стен, слишком высоких, чтобы животные могли перепрыгнуть в полый центр, где проходила ось этого предполагаемого колеса. Другие островитяне как-то сортировали коз и толкали их в клинообразные загоны, образованные стенами-спицами.

— Что они делают? — удивилась я.

Райшед передал мне подзорную трубу, и я разглядела мужчин, которые держали непокорных животных, пока женщины ловко продевали оранжевые, черные и зеленые нити через дырки, проколотые в их висящих ушах.

— Козленок на ужин? — с надеждой предположил Грен.

— Постараемся пройти незаметно, чтобы никто не спрашивал, что у нас за дело, — сказал Райшед.

Я не думаю, что кто-нибудь спросил бы, даже иди мы вдоль того пологого берега в сопровождении маскарада с флейтами и барабанами. Во-первых, я сомневаюсь, что они услышали бы нас сквозь оглушительный шум, создаваемый возмущенным блеяньем и проклятиями из-за ударов рогов или острых как бритва копыт. Мы вздохнули с облегчением, когда та суматоха осталась позади и мы подошли к поселению в дальнем конце пахотной земли.

— Как я понимаю, это тоже могильный круг. — Шив кивнул на кромлех, который был значительно крупнее того, что мы видели уже разрушенным. Очевидно, где-то поблизости скала раскололась на ровные плиты, потому что этот круг был образован из двойного кольца прямоугольных камней с точно подогнанными краями — барьер, которому не нужен ров, а вполне достаточно простой канавы. Два красновато-желтых монолита обрамляли единственный вход в этот прочный круг, и внутри такие же монолиты стояли парами и поодиночке, образуя какой-то не сразу понятный узор.

— Никогда не видел камня такого цвета, — нахмурился Райшед.

— Где вы собираетесь прятаться? — Сорград заслонил глаза рукой.

— Вы пойдете вдвоем? — Шив посмотрел на Райшеда, ожидая подтверждения.

Тот кивнул:

— Таков был наш план. Нет необходимости его менять.

Ответ удовлетворил Сорграда, и мы стали изучать лежащую впереди панораму. Длинные низкие дома теснились между могильным кругом и грозным замком в четыре этажа высотой, защищенным массивной стеной. Дальше стоял длинный ряд двухэтажных строений с трубами и каменными плитами на крышах, а не связками грубой травы, как на других домах. За замком и складами снова теснились маленькие домишки, а кончалось поселение навесами для коз. Еще дальше удивительно мощная дамба перегораживала ничтожный поток, создавая широкую запруду.

— Ничего не стоит переплюнуть. — Так Грен обычно говорил о жалких деревушках Энсеймина, в которых мы побывали за долгие годы.

— Если ветер дует в нужную сторону, — уточнила я. Но мне пришлось признать, что деревня вызывает не слишком приятные эмоции.

Грен поежился.

— Ветер — это не проблема.

Он был прав. Все поселение было открыто любому ненастью, налетающему с пролива, и, очевидно, поэтому сети с камнями по краям придавливали кровельную солому меньших домов.

Райшед, со своей стороны, одобрил такое расположение.

— Даже если это не единственное место, где можно причалить, запруда станет преградой для каждого, кто приходит через тот мыс.

— Никто не подкрадется к Олрету, — согласился Сорград. — Вся местность между домами и любым естественным укрытием хорошо просматривается.

— Если мы будем здесь торчать, нас заметят, — предостерег Шив.

Вокруг, несомненно, толпилось множество народу, но, к счастью, большинство были слишком заняты, чтобы смотреть в нашу сторону. Между замком и морем лежало широкое пространство, где мужчины катили бочки к большим корытам, окруженным женщинами, и обратно. На протянувшихся в воду каменных причалах стояли длинные навесы, откуда парни несли большие корзины, до краев наполненные серебристой рыбой. У дальних концов покачивались привязанные лодки. Снова выглянуло солнце, и вода засверкала, а ненасытные морские птицы, кружащие над головой, стали ярко-белыми. Они пронзительно кричали и увертывались от камней, которые швыряли в них маленькие дети, чтобы не подпускать разбойников к вешалам, на которых вялилась рыба. Более ранний улов был сложен как дрова и придавлен плоскими камнями.

Райшед украдкой обозревал местность.

— Просите, чтобы вас отвели к главному, — сказал он Сорграду, складывая подзорную трубу. — Мы подождем вон там. — Он указал на темно-зеленые поля какой-то культуры, выращиваемой между ближайшим домом и могильным кругом. Растения выглядели редкими и иссохшими, но больше спрятаться было негде.

Сорград кивнул, и они с Греном потрусили прямо к замку. Мы втроем обошли могильный круг, используя его крепкие стены как прикрытие.

— С ними будет все в порядке? — спросил Шив, когда братья скрылись из виду.

Райшед не ответил, поэтому мне пришлось успокаивать мага.

— Сорград и раньше ходил во вражеские лагеря. Хэлис часто доверяет ему вести переговоры об обмене ранеными или выкупать пленных за еду. Поверь мне, когда Сорград захочет, он может убедить кого угодно в чем угодно.

— Я беспокоюсь не о Сорграде. — Тон Райшеда был озабоченным, а не язвительным. — Что, если эти люди используют Высшее Искусство, дабы проверить, правду ли он говорит?

— Мы ищем союзника против Илкехана, — сказал Шив. — Это правда.

— А как насчет Грена? — не унимался Райшед.

— Он всегда верит тому, что говорит ему Сорград. — Я спряталась за группу неаппетитного вида растений. Как оказалось, они росли внутри еще одной каменной ограды, высотой всего по колено и наполненной чем-то зловонным.

— Зубы Даста, что это смердит? — Шив и Райшед присоединились ко мне, неуклюже приседая на корточки.

— Морские водоросли. — Шив подавил кашель и глянул поверх стены. — Еще гравий, и куча объедков, и что-то, смахивающее на дохлую козу.

Я проползла на четвереньках вдоль ограды, пока не удалось лечь на живот и получить неплохой обзор замка между растениями. Эльетиммы в грубой одежде коричневых оттенков толклись вокруг зданий. Такое скопление соломенных голов я встречала лишь в самых дальних горах. Грена и Сорграда нигде не было видно.

Я собиралась тяжело вздохнуть, но мерзкий запах по другую сторону стены остановил меня. Поэтому я удовольствовалась тем, что пососала больную губу. Райшед сел спиной к вонючим растениям, наблюдая за внутренней частью острова, а Шив, присев на корточки, следил за дорогой, по которой мы пришли.

Я молча заключила с собой пари и выиграла его, когда долговязый маг наконец пожаловался:

— У меня все тело затекло.

— Встань!

Но этот голос принадлежал не Райшеду. Какие бы чары ни содержались в том древнем песеннике, и Лесные мифы, и Горные саги упорно молчали о том, что придавало эльетиммам их ошеломительную способность возникать из пустоты, Сидя на земле, мы пребывали не в том положении, чтобы спорить с пожилым Ледяным островитянином, который свирепо смотрел на нас. Тем более что за ним маячила горсть молодых мужчин, вооруженных кошмарными булавами из дерева и железа. Все были в кожаных мундирах стального цвета, украшенных медными заклепками. Мы встали, стараясь держаться с достоинством.

— Мы ждем наших друзей, — старательно проговорила я на Горном наречии.

Обветренное лицо старика растрескалось от ироничной улыбки.

— Вы присоединитесь к ним.

Я перевела, и Райшед вежливо повел рукой, приглашая нашего нового знакомого показывать дорогу. Старик пошел впереди, а его воины с суровыми лицами, но небрежно положенными на плечо булавами последовали за нами.

— Что теперь? — шепотом спросил Шив.

— Посмотрим, чем все закончится. Что еще нам оставалось делать?

— Они не забрали наше оружие, — заметил Райшед, — и не связали нас. — Он шел настороженно, зорко следя за движением каждого эльетимма.

Нас провели мимо людей, все еще работавших в невыносимой вони рыбьих кишок, и через главные ворота во внешней стене замка. Стражники в таких же кожаных доспехах почтительно склонили головы перед нашим провожатым. Эльетиммские битвы должны быть удивительно простым делом, размышляла я, поскольку каждого врага так легко узнать по его одеянию. В хаотичных междуусобицах Лескара вам повезет, если все ваше воинство будет носить один и тот же боевой знак и хотя бы половина запомнит пароль. Не одно сражение выдохлось в путанице, когда обе стороны срывали один и тот же полевой цветок в качестве боевого символа и призывали милость Сэдрина в своем боевом кличе.

Такие несущественные мысли помогли мне справиться с боязнью, когда нас вели через оживленный двор, где ждущая толпа разглядывала нас с любопытством и подозрением. Игнорируя всех, старик повел нас по внушительной лестнице к двустворчатой двери из потемневшего от непогоды и обитого железом дуба. По его кивку еще один воин в сером мундире открыл створку, чтобы впустить нас.

Почти весь нижний этаж занимал огромный гулкий зал. Я быстро огляделась. Голый пол из светлых каменных плит, сводчатый потолок, опирающийся на толстые пилястры из полированного красноватого камня, серые стены. Мутное стекло в высоких узких окнах приглушало яркий солнечный свет, но мы знаем, что такие оконные стекла, над которыми посмеялся бы любой энсейминский крестьянин, означают богатство и положение на этих нищих островах. Тяжелые портьеры из мягкой бежевой шерсти, с геометрическими узорами приглушенных зеленого и оранжевого тонов, висели на стенах вокруг дальнего конца зала, где находился даже невысокий деревянный помост.

— Не хочешь выпить? — Грен с широкой ухмылкой протянул свой кубок.

Они с Сорградом сидели на табуретах за одним концом длинного стола, такого старого и отполированного, что он был почти черным. Рядом с ними стоял эльетимм в хорошо сшитой серой мантии поверх туники и бриджей отличного качества. Он весело щурился, и пухлые щеки подрагивали в улыбке. Его жесткие редеющие волосы были такие же белокурые, как у Сорграда, но глаза оказались темными, что я не однажды замечала у этих островитян.

— Вот те, кто прятался, — пролаял старик, который нас привел. При этом он отвесил глубокий поклон своему повелителю.

Сорград аккуратно поставил кубок на стол возле тарелочек с закусками.

— Я объяснил, что мы не хотим злоупотреблять ничьим гостеприимством, пока не представимся, — спокойно молвил он. — Господин Реттасекка, я ручаюсь за Райшеда, присягнувшего одному из тех лордов материка, на которого напал Илкехан. — Он учтиво показал рукой на меня. — Ливак будет говорить от имени Лесного Народа, который пострадал от рук Эрескена прошлым летом, а наш друг Шиввалан родом из Каладрии. Его тоже это касается, ибо коварство Эрескена едва не довело жителей низин до войны с нагорьями.

Все это было правдой, хоть и не полной, если кто-то где-то шептал заклинание, чтобы проверить честность Сорграда. Горец повернулся к нашему хозяину.

— Это Олрет. Он любезно предлагает нам кров на время действия древнего дорожного перемирия. — Сорград улыбнулся, умело сочетая смирение с защитой своих прав. — Как видите, два наших племени не так уж расходятся в обычаях, несмотря на разделившие нас поколения.

Горное дорожное перемирие длится три дня и три ночи. Но значит ли оно, что на этот срок мы будем избавлены от эфирного любопытства? Я пыталась найти способ намекнуть на это Сорграду, но гулкий удар в двустворчатую дверь заставил меня подскочить. И не только меня. Олрет вежливо прикрыл рукой улыбку, когда повелительное требование повторилось. Он сказал что-то Сорграду, чего я не уловила.

— У Олрета есть дела, — сообщил нам горец. — Он хочет, чтобы мы остались здесь как его гости и наблюдали.

Кто-то где-то следил, возможно, за одной из портьер, подметающих пол, потому что из боковой двери тотчас появились лакеи с табуретами для нас. За ними прибежали служанки с тарелками снеди и глиняными флягами со спиртным, а также кубками, для которых разные козы пожертвовали рога. Одна девушка с соломенными волосами щедро налила мне светлого напитка, и я осторожно пригубила. Мягкий, безобидно благоухавший тмином, он легко пился и медленно стекал по стенкам, когда я небрежно покрутила свой маленький кубок в руке. Стоит выпить слишком много, и нашему хозяину не понадобится Высшее Искусство. Мы все начнем поверять свои сокровенные мысли нашему новому лучшему другу.

С другой стороны, отказ выпить, вероятно, сочтут оскорблением. Я взяла с тарелки кусок безымянного мяса с палец длиной. Вполне приятное на вкус, оно отдавало дымком, но я не могла понять, рыба это, птица или животное. Зато оно было соленым и отлично вызывало жажду.

Огромные двери распахнулись, и со двора гуськом потянулась толпа, склоняя головы при входе. Наш хозяин пошел к высокому креслу из желтой кости, задрапированному темной шерстью. В кости были вырезаны древние символы. Шив кашлянул, и я взглянула на него с любопытством. Он узнал какие-то из тех символов? Маг выразительно посмотрел на мой кубок и небрежно провел рукой над своим. Я рассеянно отвела в сторону свою выпивку, потянувшись за тем, что, как я горячо надеялась, было кусочком сыра. Шив подал Райшеду блюдо алых ягодок, и в этот момент рука мага коснулась моей. Когда я вновь глотнула из своего кубка, чтобы запить неожиданно едкий вкус сыра, спиртное оказалось разбавленным до более приемлемой крепости.

Снова вернулся старик, который привел нас в эту мышеловку. Он встал на краю деревянного помоста, держа в руке посох, вырезанный из единого куска гигантской кости, вокруг резного набалдашника сверкали драгоценные камни. Он ударил по деревянным доскам, и толпа послушно зашаркала, расступаясь, пока вереница мужчин не протолкнулась к помосту. Каждый нес кожаный мешок.

— Приступайте. — Олрет бесстрастно смотрел, как они по очереди выходят вперед, чтобы выложить на длинный стол содержимое мешков.

Это оказались птичьи клювы. Ближайшая кучка доказала смерть порядочного числа серых ворон вместе с несколькими черными воронами. Это остудило мою Лесную кровь. Отец говорил, что убийство ворона приносит страшное несчастье. Я увидела также хищный желтый изгиб орлиного клюва. Здесь явно никто не почитал Дрианон.

Охотники осмотрели кучки своих соперников, и те, кто оказался менее усердным, отошли от помоста. Осталась примерно половина. Они ждали с самодовольным видом, когда старик с посохом проходил вдоль ряда, протягивая каждому мягкий кожаный мешочек. Каждый сосредоточенно вытаскивал осколок рога и показывал его старику с посохом. Старик повернулся к собранию, и я разобрала достаточно слов из его объявлений, предоставляющих три сорта прав:

— Плавник без следов инструментов на отмелях Феса.

— Обработанная древесина, прибитая к берегу на Арнамли.

— Морские животные, выброшенные на мель от Черной протоки до мыса Мойя.

Когда ритуал завершился, Олрет выжидательно посмотрел на Сорграда.

Горец вежливо поклонился.

— Те, кто защищает твою землю от хищников, делят случайно принесенное богатство моря.

Олрет улыбнулся с удовлетворением.

— Илкехан оставляет все подобные дары себе. — При этих словах волна неодобрения и страха прокатилась по собранию.

Костяной посох снова ударил в пол, и толпа разделилась подобно стаду коз, когда гончие Олрета в серых мундирах повели к помосту горсть мужчин. На каждом была только грязная рубаха, руки крепко связаны впереди. Каким бы просвещенным ни считал себя этот Олрет по сравнению с Илкеханом, его узники страдали от обычных зверств. Глаза одного мужчины почти не открывались из-за синяков, у другого волосы были грязно-коричневыми от запекшейся крови.

Каждого пленника по очереди вытаскивали вперед, и Олрет объявлял приговор, ни разу не изменив выражения лица.

Если здесь и имелись суды, то дела этих несчастных, вероятно, слушались раньше.

— Белое.

Лицо узника стало безнадежным.

— Зеленое.

Кто-то невидимый в толпе поспешно подавил облегченное рыдание.

— Белое.

Третьего узника это почему-то обрадовало.

— Красное.

Это вызвало переполох в противоположной стороне зала, но подбежали стражники и быстро выволокли сопротивлявшегося юношу наружу.

— Белое.

Последний приговор кое-кого разочаровал, но им хватило ума закрыть рот после невольного восклицания.

Старик махнул костяным посохом, явно распуская собрание, и толпа растаяла так же быстро, как собралась.

— Он работает гораздо быстрее Темара, — саркастически заметила я Райшеду.

Огромные двери закрылись, оставив нас одних в огромном зале вместе с нашим хозяином. Одних, не считая того, кто следил, притаясь за портьерами. Конечно, наше оружие оставалось при нас, и я решила не осуждать с ходу этого человека за простое благоразумие. Он покинул свое впечатляющее кресло и, пододвинув табурет, стал накладывать себе еду с выставленных блюд.

— Что сделали те люди? — Я достаточно владела Горным языком для такого вопроса, но Олрет игнорировал меня, обращаясь к Сорграду.

— Вы по-прежнему налагаете три изгнания в землях аниатиммов?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду. — Сорград искренне недоумевал.

Олрет казался слегка разочарованным.

— Красное изгнание — это изгнание из самой жизни. Того человека сбросят с утесов. Зеленое изгнание — от очага и из дома, но тот человек может найти себе убежище внутри секка, а его друзья могут спасти его от смерти, принося еду и воду. Белое изгнание — из секка и от его людей. Те трое должны оставить нашу землю до наступления ночи, и никто не смеет предложить им ни малейшей помощи. — Вежливая улыбка Олрета стала немного натянутой. — То было изгнание, которое аниатиммы прошлого наложили на наших предков. Мы бежали на северо-восток по льдам, не думая, что найдем эти земли, крепко запертые в холодных морях. Затем Мизаен растопил путь, и, как многие утверждали, оставил нас здесь для некой цели.

Шив и Райшед с досадой смотрели на меня, хотя я изо всех сил старалась одновременно слушать и переводить. Олрет подождал, когда я договорю, после чего удивил нас всех.

— Простите. Я знаю ваш язык только по книгам и плохо на нем говорю. — Его тормалинский был совершенно понятен, несмотря на все его колебания и резкий акцент.

— Ты имеешь преимущество надо мной, мой господин, — медленно ответил Райшед со всей учтивостью, которой он выучился, служа своему сьеру. — Это ты должен простить наше невежество.

— Могу я спросить, откуда ты знаешь наш язык? — Шив улыбнулся, но я видела: он думает то же, что и все мы. Теперь нам придется следить за каждым нашим словом, даже когда мы будем одни.

— Я посещал ваши берега. — Олрет не мог скрыть удовлетворение, поразив нас этим известием. — Не часто и никогда не оставался надолго, но мы давно торгуем с луговыми людьми.

Меня пробрала дрожь.

— Народом Равнин? — мягко осведомилась я.

— Именно так. — Олрет без труда узнал тормалинское название последнего из трех древних племен. — Некоторые избранные давно совершают такие плавания, бросая вызов скитающимся по морям теням, хотя недостойных, рискующих собой, постигает несчастье.

— Я никогда не слышал о таких гостях. — Райшед прятал свой скепсис за показным хладнокровием.

— Мы не задерживаемся, — заверил его Олрет. — Луговые люди накладывают проклятия на тех, кто злоупотребляет их гостеприимством, оставаясь на зиму. Поэтому мы не разрешаем таким кораблям приставать к берегу. Слишком многие возвращаются, груженные только смрадными трупами, приносимые сюда морскими тенями.

Неужели на северных просторах еще сохранились остатки древнего Народа Равнин? Тормалинская история утверждает, что всех их выгнали, когда Старая Империя самовольно очерчивала свои провинции Далазор и Гидесту. С другой стороны, я знала немало бывших пастухов, которые порвали со своими семьями, пасущими стада на тех бескрайних пастбищах. Подобно мне, эти отщепенцы ходили по краю закона. У многих из них были острые черты лица, темная кожа и темные волосы и худощавое сложение — черты, которые легенды приписывают сгинувшему племени Равнин. Кроме того, большинство тех кочевых кланов из поколения в поколение передают родовую обиду на тормалинское господство, и это вполне могло заставить их молчать о случайных гостях, привозивших что-нибудь стоящее для обмена. Интересно, однако, что это может быть?

Олрет снова говорил с Сорградом:

— Прости меня, но вы не найдете радушного приема, если навлечете беду на мой несчастный народ. Мы выстрадали полную меру горя за последние три года.

— Горы извергаются? — с участием спросил Сорград.

Олрет мрачно кивнул:

— Творец первый раз высек искры из своего горна два года назад. Сначала мы надеялись, что кара Матери наконец постигла Илкехана, но каждый остров оказался сотрясен или расколот. Мертвая рыба всплыла из морских глубин. Козы задохнулись от пепла или умерли позже, отравленные своим кормом. Целые семьи задохнулись во сне, когда ядовитый воздух заполнил самые низкие лощины.

— Тогда мы тем более ценим твою щедрость, — серьезно молвил Шив.

Избегая его взгляда, я взяла еще кусочек копченого мяса и отщипнула хлеба. Это Планир, Калион и пара других магов заставили горы извергаться, чтобы отвлечь Илкехана от погони за нами, когда мы удирали из его когтей. Похоже, Верховный маг положил тогда начало чему-то такому, что идет гораздо дальше, чем он хотел.

Олрет криво улыбнулся.

— Мы разыскали те милости, что послала нам Мать. Нашлась репа для голодных, сваренная в самой земле. Очень много животных погибло, зато у нас остался лишний корм, чтобы разбросать по горячему пеплу. — Он увидел наши озадаченные лица и поспешил объяснить. — Это вызывает новый рост. Так мы быстрее можем вернуть плодородие земли. — Его лицо снова стало хмурым. — Но еды не хватало, и многие умерли за эти два прошедших года, да еще Илкехан нападает на более слабые острова как ворон, который преследует умирающее от голода стадо. Он насылает на них беду за бедой, прежде чем захватить землю силой оружия, и говорит, что люди сами этого захотели. Затем он дает голодающим немного еды, чтобы им хватило сил для работы, но не для того, чтобы ему сопротивляться.

— Это то, что случилось с самым западным островом? — вежливо спросила я.

Райшед увидел, что Олрет снова меня игнорирует, и задал свой вопрос.

— У вас нет верховного владыки или союза равных Илкехану, чтобы не допускать таких завоеваний?

Олрет застыл, словно его оскорбили. Потом выдавил улыбку и спросил Сорграда:

— Аниатиммы теперь подчиняются какому-то королю?

— Нет, никогда, — решительно ответил Сорград, опережая Грена. — Каждый род управляет своими делами и ни перед кем не отвечает, кроме своей крови.

— И все, кто делит кровные узы, работают вместе ради общего блага? — Олрет улыбнулся с удовлетворением, когда Сорград и Грен кивнули. — Так всегда было и в наших кланах.

Что, конечно, хорошо и совершенно необходимо в горах севернее Гидесты, где ближайшие соседи находятся в десяти днях пути по пересеченной местности в хорошую погоду и в тридцати — в плохую. Во время той же непогоды все работают вместе, потому что одному в горах легко погибнуть. Но я не понимала, как эта идея работает здесь, на этих тесных островах, где все торчат на глазах друг у друга.

— Как избираются ваши вожди?

Олрет снова меня игнорировал.

— Что тебе Илкехан? — резко спросил он Сорграда.

Ответ горца был прост:

— Враг. Всем нам.

Грен заговорил неожиданно:

— Он заслуживает смерть по нашему закону — и по вашему тоже, если такова цена зимовки за океаном.

Олрет посмотрел на него с острым любопытством.

— Что ты говоришь?

— Эрескен был сыном Илкехана?

Олрет кивнул, и Грен довольно улыбнулся.

— Я узнал от самого Эрескена, что его мать была рабыней, взятой с равнин. Илкехан зимовал там и привез ее уже беременную.

Надежда в темных глазах Олрета вскоре погасла.

— Еще одно преступление среди очевидных преступлений Илкехана? Ты не думаешь, что мы бы стояли плечом к плечу и выступали против него, если бы могли?

— А почему вы не можете? — осторожно спросил Райшед.

— Он черпает истинную магию из каждого харджирда. Илкехан владеет ею так, как никто не владел со времени вирмов. Он оставил нас без силы, которая позволяла безопасно ходить по океанам, и даже попытайся мы, Илкехан использует свои темные ритуалы, чтобы найти и потопить наши корабли. — Горечь переполнила Олрета. — Мне неведомо, где он берет такие знания. Илкехан убивает каждого, кто проникает в царство заклинаний, кроме тех трусов, что ползают у его ног, изучая его секреты, пока он не пошлет их мучить до смерти его врагов.

Олрет помолчал.

— Неужели вы думаете, что мы бы не сбросили Илкехана на скалы под его крепостью, если бы могли? Но ему нипочем любая атака. Мы могли бы навалить наших мертвых до самых стен его замка, а он бы все равно смеялся, наблюдая, как мы умираем под бичом его магии.

— А вы не думали о том, чтобы послать одного человека убить его? — спросил Сорград. — Один не так бросается в глаза, как целое войско.

Олрет покачал головой:

— Илкехан убьет любого изгнанника, попавшего на его территорию, чтобы он не оказался шпионом. Разве я позволю моему человеку навлечь на себя проклятие Матери, лишь бы войти во владения Илкехана?

— Что такое харджирд? — резко спросил Грен, выковыривая из зубов ягодные зернышки.

— Вы не знаете? — Олрет насторожился и вместе с тем казался смущенным.

— Мы не знаем этого слова, — невозмутимо ответил Сорград. — На нашем языке оно, несомненно, имеет другое название.

— Харджирд посвящен и Матери, и Творцу, — сдержанно объяснил Олрет. — Это место, где мы хороним наших предков, чтобы истинное знание связывало наше прошлое с нашим будущим.

Сорград кивнул:

— У нас такие ритуалы совершаются в пещерах тайакара.

Мне это ни о чем не говорило, но Олрет заметно успокоился.

— Мы используем камни Творца.

Еще бы, ведь тот, кто похоронит тело в одной из этих разогретых гор, вернувшись на следующий день, обнаружил бы своего уважаемого предка отлично сваренным. Но мне лучше промолчать, решила я и попробовала одну ягодку, пока Грен не заграбастал себе все.

— Мы заставим Илкехана платить за его преступления. — Сорград решил, что мы достаточно времени выбирали позиции и оценивали других игроков. Пора бросать руны и смотреть, кто окажется победителем. Он уставился Олрету прямо в глаза. — Мы пришли убить его.

Искра надежды снова вспыхнула в глазах Олрета, и на этот раз она горела ярче.

— Клянешься своей верой в Мать?

— Клянусь костями моего дола. — Сорград был дьявольски серьезен.

Олрет слегка отодвинулся от стола.

— Но у него есть силы, которым никто не может противостоять.

Его это действительно уязвляло.

— Я убил Эрескена, — заявил Грен.

— У нас есть знания Лесного Народа, они нас защитят, — добавил Сорград, кивая в мою сторону.

Олрет едва взглянул на меня, все его внимание было устремлено на Сорграда. Если б мы сидели с ним за игровым столом, он бы ушел без штанов и сапог, ибо все его переживания были написаны у него на лице. Он отчаянно хотел поверить, что мы можем избавить его от ненавистного врага, но каждая крупица здравого смысла склоняла его к сомнению.

— Мы пришли, чтобы рискнуть собой, а не для того, чтобы подвергать опасности невинных, — заговорил Райшед со своей обычной взвешенной учтивостью. Он правильно оценил Олрета, поняла я, заметив, с каким облегчением вздохнул эльетимм. — Но если бы удалось отвлечь Илкехана, если бы какой-то маневр удержал его внимание, когда мы будем переходить на его земли, тогда бы выросли наши шансы на успех.

— Нет ли какого оскорбления или мародерства, за которое ты планируешь отомстить Илкехану? — небрежно спросил Сорград. — Нам не нужно знать, где или как, но если б мы знали, когда ты намерен действовать, мы могли бы переправиться на его остров, пока Илкехан смотрит в другую сторону.

Идея явно соблазняла Олрета, но он резко покачал головой.

— Если вас возьмут в плен при переходе с моей территории, у Илкехана будет повод убить всех нас.

— Значит, мы сделаем крюк и перейдем с чьих-то других земель. — Грен явно не видел никаких препятствий.

— Возможно. — В прищуренных глазах Олрета появилась хитрость. Я предположила, что есть у него на примете кто-то, кого он не пожалел бы подставить Илкехану. — Дайте мне подумать. А пока будьте моими гостями, хотя, боюсь, мы слишком заняты, чтобы доставить вам много развлечений. В этом сезоне Мать посылает свои дары и велит нам собирать все что можно, чтобы этих запасов хватило на сумрачные дни зимы. Итак, смойте вашу дорожную усталость, а потом мы предложим вам угощение и музыку. Мэдрор!

Олрет говорил слишком быстро, а его дружелюбие было довольно натянутым, но пока я удовольствуюсь тем, что вымоюсь, переоденусь в сухое и наполню свой живот. Как только Олрет громко позвал слугу, появился старик с посохом, и мы послушно отправились за ним на второй этаж замка. Оказалось, в этом квадратном здании есть две лестницы, расположенные по бокам. Они соединялись коридором, идущим посередине, с комнатами на той и другой стороне. Меня проводили в уютную клетушку, где едва умещалась кровать, покрытая тканым одеялом. В его узоре прекрасно сочетались все оттенки шерсти местных коз. По-видимому, отдельная комната была призвана защитить мою добродетель, так как остальных поместили в одну большую спальню. Лакеи втащили ванны, и служанки забегали туда и сюда с кувшинами горячей воды. В основном они ухитрялись сохранять невозмутимость слуг, которым помешали неожиданные гости, но одна девушка тревожно поглядывала на лестницу, ведущую на верхние этажи. Я решила, что у нее есть наверху обязанности, которые должны быть выполнены, независимо от того, занята она или нет. Это одна из многих несправедливостей, которые восстановили меня против жизни в прислугах.

Ванна оказалась верхом блаженства, как и душистые мыла. Наконец-то я снова целиком согрелась и наслаждалась этим дивным ощущением. Кто-то заботливый поставил горшочек бледной мази на крошечный комодик возле узкой кровати. Она замечательно успокоила трещину на губе и мои обветренные руки. Я по второму разу втирала мазь, когда в дверь постучали.

— Ливак? — Это был Райшед.

— Входи.

Мой возлюбленный закрыл дверь и прислонился к ней, с явным одобрением улыбаясь моей наготе. Его влажные черные волосы завивались колечками вокруг ушей. Он побрился и надел чистые бриджи и рубаху, которую не потрудился зашнуровать.

— Что делают остальные? — Я села, обняв колени.

— Я вытащил счастливую руну, поэтому Шив только-только залез в ванну. Сорград и Грен спорят о том, кто наденет нарядный камзол, он у них один на двоих. — Райшед протянул полотенце, и я шагнула в его объятия.

Он прижал меня к себе и поцеловал с настойчивостью, пробудившей во мне желание.

— Я запру дверь?

— Здесь нет ключа. — Я тоже поцеловала его, запустив пальцы в его волосы. — Но я могла бы об этом позаботиться. — Полотенце упало на пол, и я не собиралась его поднимать.

— А если кто-нибудь толкнется в дверь? То-то удивится. — Райшед наклонился поцеловать меня в шею, и я вздрогнула от восхитительного предвкушения, вызванного его щекочущим дыханием. Его пальцы коснулись моей груди, и я могла сказать, что кто-то тоже дал ему мазь для смягчения загрубевших рук.

— Придвинем к ней комод? — предложила я, когда мне снова удалось сосредоточиться.

— Хорошая мысль. — Он ласково шлепнул меня по заду.

Пока Райшед загораживал дверь, я откинула покрывала, и он повалил меня на кровать, осыпая поцелуями, ласками и смехом. Я стащила с него рубаху, и как только он скинул бриджи, мы потерялись среди мягких шерстяных одеял. Если я думала, что ванна — это предел мечтаний, то я ошибалась. Мне было плевать на адептов Олрета, шпионят они за нами или нет. Все, что им удалось бы узнать, это как могут два человека стать одним целым. Как могут слиться наши тела и души, когда нас только двое и мы открыты друг другу. Никакие различия в воспитании и опыте не могли нас разъединить, никакое расхождение во взглядах или ожиданиях не могло нас отдалить, никакие друзья или узы верности не могли нас разнять. Двигаясь в инстинктивной гармонии, чуткие к прикосновениям и поцелуям, мы познали абсолютную близость, и я поняла без всякого сомнения, что люблю Райшеда, а он любит меня. В те первозданные моменты ничто другое не имело значения. Мы лежали сплетенные, дыхание замедлялось, ленивая улыбка блуждала на лице Райшеда, когда я смахивала кудри с его лба, теперь влажного от пота.

В дверь деликатно стукнули.

— Если вы готовы, нас приглашают вниз на пир.

Я улыбнулась, услышав в голосе Сорграда едва скрытое веселье.

— Сейчас будем.

Сатайфер, Часовой остров

5-е предлета

— Темар! — Аллин помахала из двери хижины.

— Наконец-то, — выдохнул мессир. — Извините меня, мастер Джевон.

Капитан «Ламинарии» посмотрел на него с ожиданием.

— Что, пираты зашевелились?

— Будем надеяться, — пылко ответил Д'Алсеннен.

Он быстро пошел вверх по пляжу, заметив, что Хэлис прервала оживленный разговор с боцманом «Урагана» и направляется к хижине. Значит, не он один раздосадован прошедшими днями напряженной скуки. Темар занервничал. Что нового придумал Мьюрдарч? Справится ли он с этим?

— В чем дело? — Д'Алсеннен заморгал, оказавшись после яркого солнца в полумраке хижины. Внутри все еще была гнетущая духота, даже после того, как он велел нескольким плотникам Келларина прорезать в стенах окна и навесить ставни.

Узара стоял в окружении Лариссы и Аллин, пристально глядя на барышню Гуиналь.

— Мьюрдарч только что отплыл в шлюпе. Он идет на север, — в тусклом свете барышня казалась бледной, тени как синяки лежали под усталыми глазами. — Они взяли пленника из частокола и закутали его в мешок. Я не знаю, кто он. Эльетиммы слишком тщательно охраняют это место.

— Эти колдуны не изматывают вас? Вы можете поддерживать блокаду? — обратился к Узаре Темар.

— Пока мы работаем в пределах прямой видимости, мы для них недоступны, — заверил его Узара.

— Ветры все еще против Мьюрдарча, в каком бы направлении он ни пытался сбежать, — задорно сказала Ларисса.

— Те эльетиммы всегда работают только вместе, и это ограничивает их возможности. — Гуиналь оживилась. — Если они подойдут слишком близко, я предупрежу наших магов, чтобы прекратили чары.

Хэлис нахмурилась.

— А если они вдруг поумнеют и начнут работать по отдельности?

— По отдельности они будут уязвимы для меня. — Кажется, такая перспектива не вызвала у барышни восторга.

— Давайте посмотрим, что предложит Мьюрдарч, — сказал Темар.

Все направились к двери, Гуиналь — с огромной неохотой. Д'Алсеннен поспешил вперед — предупредить Дарни о том, что затевается.

— И на этот раз Ларисса останется с тобой, — закончил он, умышленно не реагируя на протест магини, раздавшийся за его спиной.

Ответ Дарни заглушил слова, которые сказал ей Узара.

— Вот и славно. — Здоровяк свирепо усмехнулся и проревел во весь голос: — Подъем! Первый корпус, заступить на стражу! Второй корпус — на тренировку с мечами! Если те ублюдки надеются прийти сюда, вы встретите их с клинком в руке.

Наемники Хэлис были ядром первого корпуса вместе с теми из рекрутов Сорграда, чье мастерство соответствовало их часто туманным утверждениям о боевом опыте. Деглейн и Минейр повели по одному отделению к мысам, где на верхушках деревьев теперь были устроены наблюдательные пункты с сигнальными огнями. Второй корпус собрался на пляже. На их лицах горело нетерпение. Мужчины Келларина были полны решимости затмить матросов, которые, в свою очередь, стремились улучшить мнение Хэлис об их фехтовальном искусстве. Когда команда «Ламинарии» поднимала паруса, Темар с растущей гордостью наблюдал, как его люди рубят, колют, парируют и делают выпады.

— Что ты думаешь? — спросил он Хэлис, когда командир наемников присоединилась к нему.

— Я хочу, чтобы они набрались гораздо больше опыта, прежде чем наступит решающий момент. — Хэлис бросила взгляд на Сатайфер. — И я хочу знать, какой такой стимул нашел сегодня Мьюрдарч.

Темар увидел на корме Узару и Аллин. Они разговаривали с Гуиналь.

— Как ты думаешь, сколько еще барышня сможет выдержать? — спросил он Хэлис, понизив голос.

— Трудно сказать, — откровенно призналась наемница. — У нее железная воля, это несомненно, но один сильный удар может разбить железо вдребезги. Все зависит от закалки.

Темара это совсем не утешило, но, продолжая скрыто наблюдать за Гуиналь, он немного взбодрился: часть напряжения покинула лицо барышни во время обсуждения чего-то важного с Узарой.

«Ламинария» отплыла, сигналя флагами кружащему «Урагану», что это — незапланированное плавание, а не ожидаемая смена. Большой корабль примирился с более долгим ожиданием, а «Ламинария» направилась к проливу между островами. Вскоре показался и медленно лавирующий шлюп Мьюрдарча.

— Мое почтение, мессир! — добродушно крикнул пират.

Темар слегка наклонил голову.

— Что тебе нужно?

— То же, что и раньше. — Выпрямившись в полный рост, Мьюрдарч стоял на корме в своем привычном наряде. — Канаты, паруса, гвозди и болты.

— Мы об этом уже говорили. — Д'Алсеннен попытался разглядеть, кого это два пирата держат на палубе одномачтового судна.

— На сей раз у меня кое-что есть. Я знаю, ты это захочешь. — Мьюрдарч кивнул своим подчиненным, и коренастый пират с густой бородой поднял несопротивляющегося пленника.

— Он должен стоять с непокрытой головой перед своим сьером, Грейк, — с притворным упреком сказал Мьюрдарч.

Пират стащил мешок с головы пленника.

Когда Темар увидел Налдета, он сделал над собой усилие, чтобы внешне сохранить бесстрастность.

— Я хочу получить всех моих людей сразу, а не по одному.

Лицо Налдета было покрыто грязью и синяками. Сквозь них проступала ужасающая бледность, вызванная страхом. Из всей одежды на нем болтались только рваные бриджи, подпоясанные обрывком ткани. Опухшие босые ноги изобиловали порезами, на руке гноилась алая рана. Он невольно съежился при неожиданном движении пирата Грейка, и у Темара защемило сердце.

— Ты хочешь одних больше, чем других. — Мьюрдарч кивнул другому пирату, и тот вывалил за борт содержимое ведра. Кровь и внутренности поплыли по волнам. — Мои друзья с севера хотят, чтобы я отдал этого парня им, — продолжал словоохотливый главарь. — Кажется, он один из ваших урожденных магов.

— Неужели? — Попытка Темара блефовать оказалась в лучшем случае тщетной.

— Любой, кого я не могу клеймить, испорчен колдовством! — рявкнул Мьюрдарч, прежде чем снова взял себя в руки. — Мои друзья с севера мечтают вывернуть ему голову наизнанку своими заклинаниями. Но я подумал, ты захочешь обменять своего парня на несколько уступок.

Он кивнул бородачу, который тут же ударил Налдета по почкам. У мага согнулись колени, и пират крепко завязал веревку вокруг его груди.

— Давай посмотрим, как дорого ты ценишь своих друзей. — В голосе Мьюрдарча звучала вкрадчивая угроза. Он посторонился, когда Грейк потащил Налдета на крошечный ют. Второй матрос бросил в море зловонное ведро крови и костей. Темар увидел острые плавники, рассекающие воду под кормой шлюпа, но это были не дельфины, фигурки которых резвились на корабельной резьбе.

— Акулы! — прорычала Хэлис рядом с Темаром. — Я слышала, что самые гнусные из пиратов обожают эту забаву.

Темные, зловещие силуэты скользили под поверхностью воды, исчезая, чтобы вновь появиться в тени кораблей, сине-серые плавники возникали среди морской ряби, одни белые на конце, другие черные.

— Все, что я хочу, это заново оснастить корабль и получить твое письменное согласие на мое управление этими островами. — Мьюрдарч заговорил рассудительным тоном мирного человека. — Я могу быть весьма полезен тебе и твоим людям.

Д'Алсеннен откашлялся.

— Не в моей власти раздавать такие права.

Мьюрдарч прислонился к кормовым перилам, а Грейк тем временем привязывал свободный конец веревки, удерживающей Налдета.

— У тебя хорошие отношения с императором, и у тебя есть высокопоставленные друзья в Хадрумале. Если ты меня поддержишь, они не будут спорить с этим раскладом рун.

— У тебя преувеличенное мнение о моей влиятельности, — холодно возразил Темар. — Ни император Тадриол, ни Верховный маг Планир не признают мой указ по Сатайферу.

Мьюрдарч покачал головой:

— Но этот твой парень, который так отчаянно убеждал нас, что не стоит даже дерьма на моем сапоге, говорит, что император и Верховный маг предоставили тебя самому себе и не прибегут спасать ни его, ни кого-то другого. Значит, им не на что жаловаться, если ты распоряжаешься землей и торговлей так, как считаешь нужным. Особенно когда тебя вынуждают.

Темар уставился на главаря пиратов, решительно избегая взгляда Налдета.

— Нас не запугают подонки вроде тебя.

— Тогда у нас проблема. Вернее, у твоего друга. — Склонив голову набок, Мьюрдарч рассматривал мага. — На нем недостаточно крови, Грейк.

Бородач толкнул Налдета к своему главарю. Тот медленно, с нарочитой злобой достал кинжал и резкими взмахами нанес на голую грудь мага пылающие порезы. Налдет извивался, пытаясь уклониться от острия, но Грейк держал крепко.

— Возможно, Планир не вмешивается в дела Келларина, но причини вред одному из магов Хадрумала, и, клянусь самими ключами Сэдрина, он вмешается в твои! — яростно крикнул Темар.

По кивку Мьюрдарча бородач повернул Налдета, чтобы показать всем на «Ламинарии» наглую, с завитушками на концах, букву «М», вырезанную на груди мага.

— Если клеймо нельзя выжечь, его можно вырезать. — Мьюрдарч покачал головой. — И как я не подумал об этом раньше? Но тогда мы бы не раскрыли твоего чародея. Во всякой ошибке есть своя польза, как говаривал мой отец.

— Ты, скудоумное отродье поганой шлюхи! — крикнула Хэлис. — Если ты знал своего отца, то только потому, что он был посыльным в борделе.

Мьюрдарч игнорировал ее.

— Ну-с, начнем с высокой цены, и я буду сбавлять ее понемногу за каждый кусок, отъеденный от твоего человека? Нет. Давай поглядим, хватит ли тебе духу играть по-крупному, парень. Дай мне то, что я хочу, и ты получишь его обратно целым. Будешь упрямиться, и цена возрастет.

— Я не играю с тобой ни в какие игры. — Д'Алсеннен отвернулся от перил и увидел ужас на лицах Узары и Аллин. Гуиналь стояла между ними, в лице ни кровинки, глаза — словно черные ямы.

Отчаянный крик и плеск вынудили Темара повернуться обратно к шлюпу. Грейк бросил Налдета за борт, и маг, в панике озираясь, пытался идти по воде, хватаясь руками за грубые доски обшивки — новые ссадины и порезы добавляли в воду кровавый багрянец. Хищные плавники, кружа, устремились к нему.

Бородач засмеялся, когда Мьюрдарч дернул веревку, завязанную под мышками Налдета, а потом и сам за нее ухватился.

— Осторожно, — предупредил главарь.

Остальные пираты выравнивали наклон шлюпа. Судя по лицам, им уже приходилось видеть эту игру.

Зазубренный плавник понесся как стрела, прямо на бьющегося мага. Плавник исчез под водой, и Налдет завопил от боли. Его истошный крик оборвался бульканьем — что-то рвануло беднягу под взбаламученную воду. Остальные акулы, толкаясь, сужали круги.

— Тащи! — Мьюрдарч вел себя, как заправский рыбак, забрасывающий удочку в мирный пруд. Он дернул веревку, и они вдвоем вытянули Налдета из моря. Маг повис, обмякший, с белого тела стекала морская вода. Одна нога была откушена прямо под коленом, и из рваного остатка хлестала алая кровь.

Потеряв свою добычу, тупая серая голова высунулась из воды, глаза как гагаты, в разинутой пасти ряды зубов ужасней самого смертельного капкана. Акула упала обратно в воду и, показав на мгновение белое брюхо, исчезла в опасных глубинах. Стрела, выпущенная без разрешения с «Ламинарии», ударила в воду и, бесполезная, поплыла прочь.

Налдет закашлялся, и его вырвало соленой водой. Грейк подтащил его к перилам. Маг уцепился за них, колотя в воздухе оставшейся ступней. К изумлению Темара, Мьюрдарч быстро завязал жгут вокруг кровоточащего бедра Налдета.

— Это может продолжаться долго, — уверенно заявил пират. — Ну, смотря как живо Грейк будет управляться с той веревкой. У нас был человек, который потерял обе руки и ноги и все еще был жив, верно, парни? — Он потрепал мага по мокрым и спутанным волосам, когда команда шлюпа покорно захихикала.

Хэлис сжала руку Темара.

— Прикажи, и я так утыкаю этого ублюдка стрелами, что им не понадобятся дрова, чтобы развести под ним погребальный костер!

— Мы можем убить их всех? — стиснул зубы Д'Алсеннен. — И кто займет место той помойной крысы? Скорее всего один из колдунов Илкехана. Мы поднимем ставки так высоко?

— Мы ведь хотим, чтобы Илкехан смотрел в эту сторону, верно? — Хэлис не испугалась.

Сзади Узара и Аллин что-то настойчиво шептали Гуиналь. Испытывают ли они такой же ужас от того, что делает Темар, как он сам?

— Предложений нет? — Мьюрдарч вздохнул с фальшивым сожалением. — Пора окунуть еще раз.

Грейк столкнул несчастного мага с перил, не обращая внимания на его отчаянные крики.

— Тогда действуйте как можно быстрее! — Гуиналь попятилась, концентрация исказила ее лицо, тогда как Аллин и Узара шагнули к перилам «Ламинарии».

В ясном голубом небе загромыхал гром, и копье молнии зашипело в море у головы Налдета. Мьюрдарч онемел. Вторая слепящая вспышка, а затем третья прошили воду и разогнали акул. Мьюрдарч замахнулся на Темара своим окровавленным кинжалом, но никто не расслышал его угроз среди тревожных криков, когда море под пиратским судном начало вздыматься. Мьюрдарч со злобной гримасой вцепился в перила, только чтобы отскочить через минуту: золотая молния расколола дерево, освободив веревку, которая удерживала Налдета. Полированные фонари взорвались, осколки стекла изуродовали руки и лицо Мьюрдарча. Крича, главарь свалился в воду, но, хотя акулы уже сбежали, никто не бросил ему веревку.

Вялое тело Налдета поднялось из моря на полоске тусклого света.

— Аллин, скорее! — задыхаясь, крикнула Гуиналь.

Узара все еще занимался пиратами. Снова полыхнула молния, ее пылающее копье разбило единственную мачту и превратилось в световые ножи, чтобы кромсать падающие паруса.

— Потопи ублюдков! — Хэлис подняла руку. Лучники на вантах ждали ее сигнала.

Узара нахмурился, сосредоточиваясь. Магический туман, подобный окровавленному шелковому газу, поднялся от враждебного моря и стал сгущаться вокруг пиратов. В растущей панике они хлопали по кольцам, сжимающимся вокруг их рук и голов. Магия растворялась при их прикосновении, но через миг угрожающие усики вновь появлялись. Пираты визжали от страха.

— Стойте! Прекратите! — закричала Гуиналь, прижимая руки к вискам. Ее глаза оставались закрытыми, лицо еще больше побелело.

Налдет с глухим стуком упал на палубу «Ламинарии». Он был без сознания.

— Помогите мне, кто-нибудь. — Аллин стояла на коленях возле мага, ломая ногти на ужасно тугом жгуте. Отекшее бедро было темным от крови, контрастируя с его бледным, истощенным телом.

— Один выстрел! Заставьте их платить! — Хэлис махнула рукой.

В воздухе зашипели стрелы. Со шлюпа понеслись ругательства и крики — лучники попали в цель.

— Раз нет парусов, будем грести! Весла на воду! — Мьюрдарч был на палубе среди своих людей; он швырнул за борт чей-то труп, прежде чем схватиться за длинное весло. — Итак, тормалинский сьер, ты нарушил перемирие. — Мьюрдарч выпрямился, не опасаясь стрел. — Тебе придется многому научиться, парень, если хочешь, чтобы люди оставались тебе верны!

Опустив длинные весла в воду, пираты напрягали все силы, чтобы быстрее уйти от «Ламинарии».

— Ты первый предаешь доверие! — Ярость охватила Темара, и он не сразу понял, что говорит, как обиженный ребенок.

Мьюрдарч презрительно засмеялся.

— У меня целый частокол рабов и полный океан акул. Посмотрим, кто первый пресытится этой игрой! — Он отвернулся от Д'Алсеннена, чтобы помочь грести и подбодрить своих изнемогающих людей.

Хэлис мрачно смотрела, как они удирают к проливу между островами.

— Ты не можешь потопить шлюп? — резко спросила она Узару.

— Нет. Колдуны Мьюрдарча готовы атаковать в любой момент. — Узара посмотрел на Гуиналь, и та кивнула, плотно сжав губы.

— Мы должны доставить его на берег. — Аллин подняла глаза на Темара. Она положила культю Налдета к себе на колени и заматывала рваную плоть с зазубренной костью в полотно, оторванное от чьей-то рубахи. Осколки раздробленной кости мешали ей, кровь бежала меж ее пальцев и пачкала манжеты. Гуиналь села рядом, чтобы приподнять голову Налдета.

— Я могу вызвать нам ветер, — предложил Узара.

Барышня на минуту открыла глаза.

— Нет. Они ищут нас, используя все свое искусство.

— Возвращаемся. — Темар дал знак капитану «Ламинарии». — Как можно быстрее.

Узара свирепо уставился вслед исчезнувшим пиратам.

— Я бы истребил то разбойничье гнездо всеми средствами магии, какие только мог придумать.

— Помоги нам поднять его, — потребовала Аллин. — Осторожно. Не опускайте его ногу.

С помощью Гуиналь, державшей голову Налдета, и Аллин, которая заботилась об изувеченной ноге и оставшейся ступне, Темар и Узара внесли мага в кормовую каюту. Несмотря на их безграничную осторожность, от внезапного крена корабля все пошатнулись, из-под стиснутых зубов Налдета вырвался стон.

— На койку.

Темар и Узара положили мага, и Аллин начала снимать полотно, уже промокшее от крови, чтобы осмотреть рану. Потом снова закрыла ее легким слоем чистой ткани.

— Мы должны остановить кровотечение, а это придется делать горячим железом, — сказала она напрямик. — Я не смею использовать магию, так как он — урожденный маг и терпит ужасную боль.

Приторный запах крови быстро заполнял тесную каюту. Чувствуя тошноту, Темар глотнул, но лучше не стало. Рот и горло казались сухими, сосало под ложечкой. В каюте потемнело: это Хэлис заполнила собой дверной проем.

— Я об этом позабочусь, — мрачно заявила она.

— А ты сможешь? — Темар взял испачканные повязки, которые протянула ему Аллин, и растерянно теребил их, не зная, что с ними делать. — Я имею в виду, что пираты ведь не смогли клеймить его.

Аллин погладила лоб Налдета.

— Пойди отыщи что-нибудь, что могло бы притупить боль — тахн, тассин, спирт. Спроси у матросов.

— Позволь мне это сделать. — Узара вышел вслед за Хэлис из каюты.

Темар бы тоже ушел, но Налдет вдруг стал корчиться.

— Держи его! — в тревоге закричала Аллин, и Д'Алсеннен снова прижал плечи мага к койке. Глаза Налдета были закрыты, сжатые зубы оскалены, тяжелое дыхание скрежетало в горле. Пульс во впадинке у основания шеи бился часто и неровно. Темар держал мага, и жар обжигал его руки.

— Яблочное бренди. — Узара появился в дверях, протягивая темную бутылку, зашитую в кожаный чехол.

— Используй спиртное, чтобы очистить рану, — сказала Гуиналь из угла, где она стояла с невидящим взглядом, творя какое-то Высшее Искусство. — Если он его выпьет, это не остановит кровь. — Барышня повернулась к Узаре. — Колдуны пытаются прочесть намерения Мьюрдарча. Теперь, когда мы отступаем, они потеряли к нам интерес. Ты мог бы скорее вернуть нас домой с какой-нибудь маленькой магией, сотворенной прямо вокруг корабля. Но я не смогу тебя охранять, — предупредила Гуиналь, глядя на него огромными глазами, — если буду помогать Налдету выдержать боль прижигания.

— Узара знает кое-какие стихийные защиты против Высшего Искусства. — Аллин не отходила от Налдета, крепко надавливая пальцами на культю, чтобы замедлить кровотечение.

Темар подвинулся ближе к двери и, когда маг выходил, успел глотнуть свежего воздуха.

Гуиналь ласково положила руку на лоб Налдета.

— Сосредоточься на моем прикосновении, на моем голосе. Позволь мне увести тебя от этой боли.

Изувеченный маг вздрогнул, но барышня не убирала своих нежных, неумолимых рук, наклоняясь ближе, чтобы шептать заклинания. Налдет всхлипнул где-то глубоко в горле, и его глаза закатились под дрожащие веки. Постепенно его затрудненное дыхание замедлилось, жесткое напряжение уходило из тела.

По лицу Аллин бежали слезы. Она раздраженно засопела, пытаясь вытереть щеку о плечо. Темар порылся в кармане и, найдя носовой платок, вытер ей лицо. Когда девушка благодарила его, он подумал, какой удивительно милой может быть ее улыбка.

— Осторожно, сзади. — Хэлис держала дверь каюты открытой, и корабельный плотник внес маленькую жаровню, крепко держа ее руками в толстых кожаных перчатках. За ним следовал его ученик, он тащил тяжелую сланцевую плиту.

— Положи ее тут. — Корабельный плотник установил жаровню на плиту.

— Я не знаю, какое железо вам могло бы понадобиться, сударыня, поэтому принес разное. — Парень положил клещи, щипцы, ломик и простую железную болванку в тлеющий уголь.

Аллин надела перчатку, протянутую ей учеником. Когда она взяла с углей железный брусок, его конец засветился белым жаром, до которого эта жаровня никогда бы не смогла его раскалить.

— Подержи ногу, — попросила она Темара.

Закусив губу, Д'Алсеннен встал на колени, чтобы как можно крепче зажать бедро Налдета. Аллин быстро открыла рану, свежая кровь текла из остатков порванной кожи, жеваных мышц и отломленной кости. Темар невольно отвел взгляд.

Он повидал достаточно боевых ранений, но это было страшнее: человек, жестоко покалеченный безмозглым морским животным.

Аллин наклонилась ближе, орудуя толстым бруском с деликатностью изящного пера, порхающего по манускрипту. Налдет застонал, и Темар почувствовал, как бедро мага напряглось под его руками. Находясь так близко к Гуиналь, он всем своим существом ощущал, как барышня сражается с каждым порывом мага избавиться от этой пытки. Вонь горелой плоти атаковала ноздри Темара, щипала глаза, но он не мог отвернуться, чтобы не помешать Аллин и чтобы не встретить взгляд Налдета.

— Почти готово, — пробормотала магиня.

На второе прижигание понадобилась всего минута, но запах был не менее скверным. Чувствуя, что Налдет теряет сознание, Темар не удержался и зажал рукой рот.

— Он в обмороке. — Гуиналь попыталась встать, но ее ноги подкосились, и она упала бы, если б Д'Алсеннен ее не подхватил. Неожиданно для всех барышню начало рвать.

— Надо выйти на палубу. — Темар обхватил ее за талию. — Скорее.

На лбу Аллин выступил пот, но она решительно продолжала бинтовать культю Налдета чистым полотном.

— Чуть погодя.

Выводя Гуиналь на главную палубу, Темар вдруг осознал, что сам весь мокрый от пота и рубаха прилипает к спине. Лицо дворянки была пепельно-серым, но соленый ветер спас ее от рвоты.

— Вот что значит творить Высшее Искусство на воде, — слабо произнесла она. — Я только минутку отдохну и пойду назад.

— Он умрет? — Темар втянул глубоко в легкие чистый воздух и тоже избавился от тошноты.

— Прямо сейчас? Нет. — Гуиналь дрожащими руками пригладила косы.

— Тогда ты больше не станешь им заниматься, пока мы не окажемся на суше, — велел ей Д'Алсеннен. — Ты слишком себя изматываешь. Пусть поработают другие.

— Кто? Кто еще здесь есть? — Гуиналь впилась в него негодующим взглядом.

— Для борьбы с эльетиммскими колдунами — никого, — резко ответил Темар. — Поэтому я не позволю тебе изнурять себя, ухаживая за Налдетом. Матросы и наемники и раньше лишались ног и пережили это без эфирного целительства. Уверен, Хэлис и мастер Джевон знают, что делать.

— Ты мне не позволишь? — От возмущения бледные щеки барышни порозовели. — Как ты намерен меня остановить? Какое право ты имеешь мне приказывать, если твоя бессердечность стоила бедному парню ноги?

— Моя? — изумился Д'Алсеннен.

— Ты мог бы получить его целым и невредимым! — Гуиналь обвиняюще ткнула пальцем в грудь Темара. — За несколько гвоздей и кусок парусины!

— И на этом бы все кончилось? — Он скрестил руки, чтобы не дать им волю и не оттолкнуть барышню. — Не будь такой глупой! Уступи однажды негодяю, и он вернется, требуя в два, в три раза больше.

— Какова цена человеческой жизни? — крикнула Гуиналь.

— Какой ценой станет довольствоваться Мьюрдарч, однажды обратив меня в бегство? — сердито парировал Темар. — Он хочет владеть этими островами, а на Келларин ему плевать с высокого дерева. Мы выстоим против него сейчас, или он сожрет нас с потрохами и выплюнет косточки.

— Это был трудный день для всех нас. — Узара сжал руку Д'Алсеннена, захватив его врасплох. — Почему бы вам не оставить этот спор для другого времени и другого места, не столь публичного? — Несмотря на мирные слова, голос мага был жестким от гнева.

Гуиналь неистово покраснела и отвернулась к морю. Ее напряженная поза выражала переполнявшую ее ярость.

Темар сделал глубокий вдох и медленный выдох.

— Что у тебя там?

Узара нес старую плетеную корзину со всяческими банками и бутылками.

— Похоже, половина матросов держит в своих сундучках какое-то всесильное средство, освященное усыпальницей, или целебную мазь с печатью Императорского аптекаря.

Барышня оглянулась через плечо.

— Ты знаешь, что в них?

Маг пожал плечами:

— Вообще-то нет.

— Я посмотрю, что из этого нам с Аллин пригодится. — Гуиналь без церемоний забрала корзину.

Узара пошел было за ней к каюте, но Д'Алсеннен схватил его за локоть.

— Это не я начал. Это Гуиналь.

Опять он говорит, как хнычущий ученик, зло подумал Узара.

— И что с того? — Маг был непреклонен. — Ты наш глава, ты должен подавать пример.

— Как уступать вымогательству?

Неужели никто не понимает его невыносимое положение?

Темар покачал головой:

— Не важно. Я беспокоюсь о Гуиналь.

Узара немного смягчился.

— Мы оба беспокоимся, но барышня утверждает, что с ней все в порядке.

Темар с досадой махнул рукой:

— Она как лира, которую некий дурак настроил слишком высоко. Какое-то время мы будем слушать прекрасную музыку, но она может лопнуть без предупреждения, и тогда наш инструмент останется вообще без струн.

— Вернее, наш лук останется без тетивы. — Узара хотел пошутить, но потерпел сокрушительную неудачу.

— Адептов учат не допускать эмоции в свои заклинания. Гуиналь так эффективна в использовании Высшего Искусства, потому что хорошо умеет отстраняться от личных переживаний. — Помолчав немного, Темар продолжал: — Но, как всякая девушка, она иногда позволяет себе расслабляться, наслаждаться балами и флиртом. — И, наконец, вопросил: — Ты ею не восхищаешься?

— Я питаю к ней глубочайшее уважение, — неловко пробормотал Узара. — У нее замечательный ум.

— Поверь, Гуиналь не только умная, она к тому же еще и женщина! — горячо воскликнул Темар. — О чем барышня, увы, забыла, и это лишь усугубляет положение. Ты, вероятно, единственный человек, кто может ей напомнить об этом и помочь немного расслабиться. — Он многозначительно посмотрел на мага.

— Ты предлагаешь мне бросить ее в ближайшую койку и взять ее, чтобы она стала более покладистой? — Узара был измучен смятением чувств.

Д'Алсеннен покраснел, но стоял на своем.

— Если потребуется. Только не говори мне, что ты не хочешь.

— Я скажу, чтобы ты не лез, куда не просят. — Узара погладил бороду. — Я спишу твою вопиющую бестактность на сегодняшние потрясения. И раз уж мы беседуем так откровенно, мессир, могу я посоветовать вам заняться своими собственными делами? — Он круто повернулся и исчез в кормовой каюте, не дав Темару возможности ответить.

Разговор мог бы пройти не столь бездарно, угрюмо подумал Д'Алсеннен. Нет, будь оно все проклято, кто-то должен достучаться до Гуиналь, и кому, как не Узаре, это сделать? Вон Хэлис разговаривает с мастером Джевоном. Может, присоединиться к ней? Поздравит его наемница за то, что не поддался Мьюрдарчу, или обвинит за увечье Налдета? Или она будет просто в ярости, что он не прикончил всех пиратов сразу, невзирая на переговоры? Сколько таких прегрешений запишет Рэпонин против имени Хэлис, когда ей придется давать отчет Сэдрину? Но, возможно, кисло подумал Д'Алсеннен, для наемников это не прегрешение.

«Ламинария» мчалась дальше, рассекая огромные валы, накатывающие с бескрайнего океана. Рулевой изменил курс — судно качнулось и вновь заскользило по волнам. Темар уставился на воду, отмечая каждый солнечный блик, сорванную ветром пену и мозаику света и тени на плотной голубизне. Как удается птицам, беспечно плывущим на изменчивых гребнях, находить рыбу в этой необозримой пустоте? Они спят на воде или летят ночевать на сушу? Кто-нибудь когда-нибудь видел этих птиц, кроме нескольких человек, открывших те острова, затерянные в самом сердце океана?

Нет, решил Темар, он не будет думать о Сатайфере. Он сказал Гуиналь, что ей нужно отложить свои проблемы на какое-то время. Поэтому самое меньшее, что он может сделать, это последовать собственному совету. Но как найти ответ на угрозу Мьюрдарча? Никогда не тягайся с тем, кто сильнее, вот что всегда говорил его дед.

Чьи-то тихие шаги пробудили Темара от бесплодных раздумий. Рядом с ним оказалась Аллин, ее темно-коричневое платье промокло от крови и воды, на одном рукаве блестело жирное пятно от мази. Ее круглое лицо было печальным, в карих глазах стояли слезы, опущенные уголки рта дрожали.

— Я нужен? — спросил Д'Алсеннен, собираясь с силами.

Девушка покачала головой и помолчала с минуту, прежде чем ответить.

— Нет, Гуиналь и Узара сидят с Налдетом. — Она криво улыбнулась. — Они обсуждают магические теории, поэтому я решила подышать свежим воздухом.

— Магические теории? — Темар опешил.

Девушка-маг кивнула:

— Узара вспоминает какой-то старинный трактат, доказывающий, что стихийное родство — это продолжение пяти физических чувств в невидимые сферы природы. Они пытаются решить, есть ли какие-нибудь соответствия между этой теорией и доктриной о пяти умах, которая, по утверждению Гуиналь, лежит в основе Высшего Искусства. Узара всегда считал, что должно существовать какое-то фундаментальное равновесие, на котором держится все. — Аллин явно скептически относилась к этой идее.

— Гуиналь нужно отдохнуть, а не ломать голову над загадками, — с досадой сказал Д'Алсеннен.

Короткий смех девушки удивил его.

— На самом деле мне кажется, что для них интеллектуальный спор — это желанное отвлечение от кровавой реальности, с которой мы имеем дело.

Тогда пусть спорят, подумал Темар.

— Как Налдет?

Аллин резко вдохнула и расправила плечи.

— Без сознания, но кровотечение остановилось.

— Ты спасла ему жизнь, — стремился утешить ее Д'Алсеннен.

— Пока. — Рот девушки сжался в скорбную линию, на глазах снова выступили слезы. — Все эти ошметки кожи и мяса… того и гляди, начнется зеленая гниль, и тогда он умрет за два дня. Мы должны удалить еще часть ноги, где-то до середины бедра, и найти достаточно кожи, чтобы закрыть культю. — Она изо всех сил старалась не плакать. — Налдет уже потерял так много крови, я не знаю, как он это выдержит. Но если мы промедлим, рана может загноиться.

Не зная, чем ее утешить, Темар просто обнял девушку и прижал к себе, чувствуя щекой ее гладкие, шелковистые волосы.

— Если б мы только могли доставить его в Хадрумал, — всхлипнула Аллин. — Но Гуиналь говорит, что колдуны следят, и мы будем рисковать, а больше всех — Налдет. Что я скажу Планиру, если он умрет?

— Почему Планир должен винить тебя? — Темар неловко нашарил свой носовой платок и снова вытер ей слезы. — Это я виноват, потому что не пошел на сделку с Мьюрдарчем.

Аллин вскинула голову, ее покрасневшие глаза широко раскрылись.

— Ты не мог ему уступить!

— Спасибо тебе за это. — Д'Алсеннен рассеянно поцеловал ее в лоб. — Я только надеюсь, что кто-нибудь еще с тобой согласится.

Девушка в порыве жалости обняла Темара за талию, согревая его.

— Я больше не играю в эту игру. — Появление Хэлис застало обоих врасплох. Аллин хотела отодвинуться, но Темар не отпустил, и она осталась в его объятиях.

— Мьюрдарч думает, что все руны в его руке, но я намерена испортить ему веселье. — Хэлис выглядела, как всегда, грозной. — Он не сможет мучить нас, убивая пленников, если мы их уведем.

— Но нам нельзя атаковать, пока Райшед и Ливак не убили Илкехана. — Темару едва удалось не превратить это утверждение в вопрос.

— Я совершу набег на их проклятый частокол, — с вероломной твердостью заявила Хэлис. — Мы освободим пленников и уведем их в лес. Это даст Мьюрдарчу и его проклятым колдунам новый повод для беспокойства; мы все равно сейчас бездельничаем, ждем, когда Грен всласть позабавится.

Темар вдруг сообразил, что никогда до конца не понимал, какие именно качества возвысили Хэлис до такого превосходства среди наемников Лескара.

Реттасекк, острова эльетиммов

6-е предлета

— У этих людей странное понятие о съедобном, — прошептала я Сорграду. По времени суток это был завтрак, но он мало чем отличался от поданного накануне ужина. — Тебе не кажется, что вчера мы ели то же самое? — Возможно, Олрет считает себя господином всего, что он видит, но моя мать, простая экономка у зажиточного купца, не унизилась бы до того, чтобы подавать на стол вчерашние остатки.

— Маринованный мох? — Сорград невинно предложил мне миску соленых зеленых комков.

— Нет, спасибо. — Я потянулась за крошечными сладкими ягодами и покрыла их сверху чем-то похожим на густые сливки. А может, это был мягкий сыр, который, как это ни удивительно, не пах козой. — О, ты же не собираешься это есть!

Грен созерцал блюдо зеленовато-серых комков. Они показались мне неаппетитными еще до того, как я поняла: именно от них несет протухшим молоком вкупе с выгребной ямой чумного дома.

Горец поднял золотистые брови.

— Почему нет?

— Ешь, если хочешь. — Я взяла свою ложку. — Только отсядь от меня.

— Ладно.

Прекратив меня поддразнивать, он оторвал ножку птицы, отдаленно напоминающей гуся. Я попробовала ее вчера вечером и, если б не сама ее отрезала, то поклялась бы, что ем рыбу.

— Где Райшед? — Шив отпиливал ножом кусок мяса, слишком темного и плотного для козлятины. Должно быть, это мясо какого-то морского животного, догадалась я. Возможно, трапезы проходили бы легче, если б я перестала все время гадать, что же такое я ем.

— Да вон он, как раз идет. — Я взяла хлеб, кивнув на дверь.

Хлеба было много, и если его зерно и структура были незнакомы, то по крайней мере вкус оказался узнаваемым.

Проходя сзади, Райшед коснулся рукой моего плеча и пододвинул табурет.

— Все это очень неофициально.

— По сравнению с прошлым вечером, — согласился Сорград, оглядывая длинный стол. Люди, которым нас еще не представили, собирались группками и, болтая, накладывали себе еду с выставленных мисок и блюд.

— О чем были все те сказания? — спросил Райшед.

Как почетные гости Олрета, мы высидели весь нескончаемый пир, устроенный вчера в нашу честь. Вечер завершился бесконечными декламациями, в которых звучали тяжелые ритмы древних Горных саг. Больше сотни людей Олрета набилось в зал, и все напряженно внимали, поэтому Сорград не захотел переводить.

— Как обычно, о духах и вирмах, — ответил Грен с набитым ртом.

— Одно предупреждало о путниках, которые появляются после заката солнца. — Сорград заглотнул прожеванное. — Это напомнило мне одно гидестанское сказание об Элдричских человечках, хотя здесь их так не называли.

— Передай, пожалуйста, воду, — задумчиво попросил Шив. — Джерис считал, что мифы об Элдричских человечках — это полузабытые сказания Народа Равнин.

Налив полный рог для мага, я и себе плеснула удивительно чистой на вкус воды.

— И какой из этого вывод?

— Еще один любопытный факт для ученых Ванама? — рискнул предположить Райшед.

— Было немало историй о здешней жизни эльетиммов. — Я вопросительно посмотрела на Сорграда.

— Которые подтверждают то, что говорил Олрет об отсутствии верховных владык, — кивнул он. — И, похоже, человек самого низкого происхождения может править здесь кланом, если убедит достаточное количество людей его поддержать.

— Если у него кишка не тонка, — фыркнул Грен. — Половина тех историй рассказывала о смекалистом малом, который плохо кончает. Где тут веселье?

— Плохого и смелого изгоняют, если не хуже, тогда как кроткий и мягкий ест вдоволь и видит процветание своих внуков, — пояснила я Райшеду.

Он немного подумал.

— Значит, хотя теоретически любой мог бы возвыситься до главы клана, на практике здешние правители передают власть своим сыновьям?

— Вроде того. — Я нахмурилась. Моего знания Горного языка оказалось явно недостаточно. — Я не совсем поняла насчет дочерей, Сорград.

Согласно Горному обычаю, богатство их рудников и лесов всегда передавалось по женской линии, что имеет смысл, когда вы хотите сохранить такие ресурсы в семье. Всегда найдутся женщины, которые поручатся, что данный ребенок родился у данной матери, но попробуйте-ка отыскать независимых свидетелей зачатия.

— Судя по тому, что мне удалось разобрать, женитьба на дочери признанного клана, конечно, усиливает притязания на власть, но это не высеченный в камне закон, как традиция аниатиммов. — Сорград оглядчиво понаблюдал за людьми в зале, подходящими к столу и выходящими из-за стола.

— Им не нравится, когда их женщины становятся выше них, — заметила я. Несколько сказаний мимоходом упоминали жен, которые бросили своих мужей ради бесстрашного любовника и либо умерли от голода в изгнании, либо были зверски убиты своей родней.

Сорград все еще обдумывал вопрос Райшеда.

— Их сыновья восхваляют трудолюбие и послушание, но если ты не таков, пока ты побеждаешь, никто тебя за это не осудит. Последняя песня началась с женщины, которая не исполнила свой долг выбросить ребенка, рожденного у наложницы ее мужа. Мальчик выжил, рос диким и, наконец, вернулся из изгнания, чтобы сжечь дотла дом своего отца и убить всех внутри. Этот сын стал править, и никто не отрицал его право на власть — как по завоеванию, так и по крови.

— Это была та песня, которую Олрет оборвал? — спросил Шив.

Я кивнула:

— Наверняка потому, что на эту традицию полагается Илкехан.

— И нет ни верховного владыки, ни союза других правителей, чтобы сдерживать тех, кто склонен злоупотреблять своей силой. — Райшед скорчил гримасу.

— Обычно, если у двух вождей возникает спор, они приглашают третьего, который выступает как посредник, третейский судья, — мрачно сказал Сорград. — Но, кажется, эту традицию Илкехан уничтожил.

Мы умолкли, когда появилась служанка, чтобы собрать пустые тарелки и сложить недоеденные остатки на чистое блюдо.

Гулкий удар в двустворчатую дверь прервал общую трапезу. Вошел морщинистый слуга Мэдрор, размахивая своим посохом так, будто собирался кого-то ударить. За ним ступал испуганный стражник в мундире, который втащил приседающую от страха собаку. Пятнистое животное, выведенное для погони за дичью, судя по его длинным тонким ногам и узкой морде, имело жалкий вид. Припадая на палевый живот, оно вырывалось с поводка, душераздирающе подвывая, на месте одного глаза у него зияла кровавая впадина.

Взбешенный, Мэдрор закричал на служанку, и та бросилась наутек. И мы, и все остальные сидели в напряжении, захваченные врасплох таким поворотом событий. Некоторые слуги украдкой исчезли за настенными портьерами. Вскоре в зал вбежал Олрет в широких штанах и неподпоясанной тунике, обутый в домашние туфли из мягкой выделанной кожи, а не в свои гордые сапоги. Увидев пятнистого пса, он резко остановился.

— Это что такое? — процедил он с нарочитым спокойствием.

Запинаясь, Мэдрор что-то пролопотал в ответ, но я уловила имя Илкехана. Холодок пробежал по залу, словно кто-то открыл окно в пургу.

Олрет медленно проследовал через зал. Он обошел вокруг скулящей собаки и, наклонясь, посмотрел на ее крестец. Животное низко присело, поджав хвост. Разъяренный, Олрет схватил посох Мэдрора и ударил костяной палкой толщиной с запястье по собаке, и все услышали звук треснувшего хребта. Животное взвыло от боли, не понимая, что происходит, задние лапы расползлись, кишки и мочевой пузырь опорожнились на пол. Его передние лапы царапали плиты, пока Олрет не обрушил ему на голову тупой конец посоха и проломил череп. Но этого оказалось мало. Он еще раз ударил жалкий труп, разбрызгивая повсюду кровь и мозги. Не жалея своих туфель, он снова и снова пинал разбитую кучу шерсти и костей, размазывая кровь по полу.

Я передернулась от омерзения, но не посмела отвернуться. Никто не сдвинулся ни на волосок, даже стражник с поводком, впивавшимся в его пальцы. Мэдрор стоял неподвижно, как статуя, и когда Олрет, отдуваясь, швырнул ему посох, старик не сумел его поймать. Тяжелая кость, тусклая от крови и грязи, с грохотом упала на пол. Олрет взглянул на своего слугу почти с той же ненавистью, какую он проявил к собаке. Мэдрор наклонился, чтобы подобрать посох, и даже с другой половины зала мы увидели на его лице страх.

Грен толкнул меня локтем и прошептал:

— Если это местный спорт, то меня он не вдохновляет.

Бой для Грена только тогда веселье, когда его противник понимает боль и сознает опасность, которая ему угрожает.

— Заткнись, — тихо приказал Сорград.

Олрет склонился над трупом пса и поднял его заднюю ногу. Не знаю, что наш хозяин там увидел, но он медленно кивнул. Злополучный стражник отпрянул в ожидании удара, ибо Олрет резко повернулся кругом, но господин просто зашагал обратно через зал, и его лицо казалось высеченным из камня. Мягкая испачканная обувь подвела его, и, поскользнувшись, Олрет едва не упал. Никто даже не выдавил улыбку, когда он остановился, чтобы снять туфли и идти босиком.

— Вы, ступайте со мной. — Олрет поманил нас окровавленным пальцем.

Лакей подскочил к двери, едва опередив своего хозяина, и распахнул ее. Мы бросились вслед за Олретом: перешагивая через ступеньку, он стал подниматься по главной лестнице замка. Вместе с Мэдрором, наступающим нам на пятки, мы миновали этаж с отведенными нам комнатами и, не передохнув, поднялись на следующий. Олрет свернул в коридор и остановился перед массивной дверью.

— Илкехан послал мне ту собаку в качестве подарка для моего сына. — Эмоции сорвали холодную маску с его лица. — Они встретились на нейтральной земле в Равноденствие, чтобы договориться об условиях перемирия. Если б они не встретились, Илкехан мог заявить о своем праве делать что угодно. А теперь посмотрите, каким Илкехан вернул моего сына.

Он открыл дверь и поманил нас в комнату с закрытыми ставнями, богато обставленную по местным меркам. Вдоль одной стены стояли сундуки, вдоль другой — стулья с подушками и рядом кровать с вышитым пологом. Неподвижная фигура лежала в кровати под легким одеялом. Парень был ровесником Темара, а может, чуть младше. Трудно было сказать наверняка из-за повязок, скрывающих половину его лица. Хорошо были видны только соломенные волосы. Желтоватое пятно проступало на бинтах в том месте, где, вероятно, находилась глазница, пустая, как у той собаки. На табурете у окна, где щели в ставнях пропускали достаточно света для шитья, сидела женщина. Она посмотрела на нас настороженно. Олрет подозвал ее повелительным жестом. Медленно, с явной неохотой, сиделка откинула одеяло. Под мягкой шерстью парень лежал голый, не считая повязок на его паху, которые были испачканы кровавыми выделениями. Теперь я поняла реакцию Олрета на собаку.

Жалкая фигура на кровати пошевелилась. Нянька снова укрыла парня, а Олрет вытолкал нас из комнаты.

— Я не знаю, чего желать: чтобы он жил или чтобы он умер, избавленный от осознания таких увечий. — Олрет говорил так, словно каждое слово было для него пыткой. — Мне невыносимо видеть, как он на меня смотрит.

— Поэтому Илкехан и не забрал оба его глаза. — Холодная ярость душила Сорграда.

За все годы нашего знакомства я могла бы сосчитать те разы, когда видела его в таком состоянии, на пальцах одной руки. Я видела и кровавые последствия. Люди не понимают, что в действительности Сорград гораздо опаснее брата. Грен всегда действует импульсивно. А Сорград тщательно продумывает, какое увечье он собирается нанести.

На лице Райшеда застыло невыразимое отвращение.

— Такие злодеяния остаются безнаказанными?

Олрет посмотрел на Сорграда и Шива.

— Вы правда убьете Илкехана? Вы готовы отдать жизнь, чтобы это сделать? Если я помогу, вы скажете ему в конце, что мстите за моего сына?

— Я вырежу имя парня у него на лбу, — пообещал Сорград.

У меня екнуло сердце, так как это не было пустым хвастовством.

Олрет целую минуту смотрел ему в глаза, затем кивнул с удовлетворением.

— Вырежь «Аретрин», до самой кости.

— Возможно, Лесное знание облегчит боль твоего сына, — подумав, предложила я. Халкарион помоги мне, если есть какое-то заклинание, чтобы избавить парня по крайней мере от предсмертной агонии, я должна попробовать.

— Я нападу на один из форпостов Илкехана, чтобы вы могли незамеченными добраться до его земель. — Олрет игнорировал меня, обращаясь к Сорграду, Райшеду и Шиву. — Идемте, я вам покажу. — Он зашагал по коридору к противоположной лестнице.

Я не сдвинулась с места, чтобы посмотреть, какой будет реакция. Никакой. Грен стоял рядом, наблюдая, как остальные уходят.

— Мы — лишние ослы в этом караване мулов. — Он не казался огорченным. — Приятно знать, что у этого Олрета столько же поводов ненавидеть Илкехана, как у нас.

— Хм-м. — Я не была так оптимистична. — Может, Олрет его спровоцировал. Что посеешь, то и пожнешь, в конце концов.

— Ты ему не доверяешь, — заметил Грен с жадным любопытством.

— Не знаю. — Я пожала плечами. — Не знаю, с кем мы имеем дело, а это всегда вызывает у меня беспокойство. Помнишь ту историю с Кордайнером?

— Нашему хозяину определенно есть что скрывать, — согласился горец. — Ты видела те ворота на лестнице?

— Я что-то упустила?

— Нет.

— Сюда. — Грен повел меня обратно на главную лестницу. Металлические ворота, прочно врезанные в камень и запертые на первый приличный замок, попавшийся мне на этих островах, преграждали поворот на следующий этаж. — Как ты думаешь, что он там прячет?

Внизу на лестнице появился стражник в мундире и уставился на нас с нескрываемым подозрением. Я твердой рукой повернула Грена, и мы пошли мимо стражника вниз. Я одарила его успокаивающей улыбкой, но в ответ получила лишь недоверчивый взгляд исподлобья.

— Что теперь? — надулся Грен. — Я не собираюсь сидеть и скучать, пока они суетятся над картами, тактикой и всем прочим.

Я тоже не жаждала больше терпеть пренебрежение Олрета и уже придумала, как лучше провести время.

— Почему бы нам не узнать, что эти люди думают о своем господине? Если они его любят, возможно, нам стоит ему доверять.

— Откуда начнем? — услужливо спросил Грен.

— Посмотрим, чем все так заняты.

Я повела своего друга через главный зал. Во дворе замка было пусто, если не считать нескольких стражников, которые упражнялись с деревянными палками, обшитыми кожей, чтоб не раскололись. О дефицитном дереве здесь хорошо заботились.

— Они отлично двигаются, — отметил Грен тоном знатока.

— Должно быть, их начинают тренировать с колыбели, — проворчала я.

Даже без поддержки Высшего Искусства любой эльетиммский боевой отряд был грозным противником, в чем мы уже убедились.

Мы прошли через главные ворота, и никто нас не остановил.

— Посмотрим, что привезли лодки? — предложил горец с живым интересом.

На причалы выгружали полные корзины блестящей рыбы, каждая рыбешка — с кисть длиной. Потом их вываливали серебристыми потоками в длинные корыта, где матери и бабки ловко потрошили их ножами. Мальчишки, едва доросшие мне до плеча, тащили корзины выпотрошенной рыбы к другому ряду корыт, где девушки всех возрастов отмывали ее дочиста. Некоторые насвистывали и напевали бодрые мелодии. Я лениво подумала, а нет ли в этой музыке какого-нибудь Высшего Искусства, чтобы люди работали, несмотря на усталость и скуку. Меня бы это не удивило, я знала об эльетиммской бессердечности. За девушками четверо угрюмых стариков укладывали мытую рыбу слоями в бочки, добавляя горсти соли и пряности. Рядом стоял бондарь, готовый их запечатать.

— Рыба на всю зиму, — промямлил Грен без энтузиазма.

— Для здешних обитателей этого больше чем достаточно.

Никто из них даже не приостановил работу, чтобы на нас взглянуть.

— Ты же слышала, что говорили вчера. Есть фермы, разбросанные по всему острову. — Грен пожал плечами. — И все посылают людей, чтобы помочь во время путины.

Такие деревенские заботы никогда не волновали меня. В Ванаме я покупала рыбу, соленую или вяленую, у тех торговцев, которых моя мать поддерживала деньгами своего хозяина. Иные извлекали немалую прибыль из той торговли. Мы с Греном наблюдали за работой островитян, и бесконечные вопросы донимали меня. Люди Олрета действительно питаются всеми плодами своих трудов? Где он достает пряности для рассола? Я съем одну из тех рыбешек сырой и прямо с костями, если где-нибудь на этих островах растет перец. Коли на то пошло, где он взял все это дерево для бочек? Похоже, Олрет чересчур скромничает насчет своей торговли с миром за этими бесплодными скалами. Неудивительно, что он жаждет видеть Илкехана мертвым, если этот ублюдок топит корабли, кроме своих собственных, рискнувшие выйти в океан. Это меня слегка успокоило. Обычно я доверяю мотиву, который можно оценить в деньгах.

Грен закашлялся.

— Пойдем куда-нибудь, где не так воняет.

За участком для потрошения и засолки мужчины и женщины нарезали более крупную рыбу на длинные полосы мастерски отточенными ножами. Мальчишки постарше вешали их вялиться на ветру, а дети помладше собирали выброшенные головы и раскладывали их для сушки. Уже провяленная рыба была сложена под тяжелыми камнями, и последняя влага медленно вытекала, образуя на утоптанной земле рыбную пленку, которую жадно лакали кошки, так и норовящие подкрасться ближе.

Одна молодая женщина увидела, что я смотрю на рыбьи головы, и прервала работу, запястьем смахнув с лица белокурый локон, выбившийся из-под туго повязанного головного шарфа.

— На зиму, для коз.

— А, понятно. — Тогда у них даже молоко отдает рыбой.

— Вы гости?

— С запада. — Грен просиял, явно восхищенный ее стройной фигурой под грубым, испачканным солью лифом.

Женщина бы еще поговорила, но умолкла после резкого упрека старухи, сидящей дальше на каменной рабочей скамье. Грен поклонился старой карге, но она была занята своим филе.

— Ты бы лучше сдерживал свое обаяние, — посоветовала я, когда мы зашагали к дальнему краю поселка.

— Как ты можешь об этом просить, когда вокруг столько прелестных женщин? — запротестовал он. — И очень мало мужчин.

Грен был прав.

— Все ловят рыбу? — предположила я.

— Не в это время дня. — Грен покачал головой. — Давай узнаем, нет ли ответа у этих красавиц.

Мы дошли до высокой ограды. За ней был загон все с теми же неуловимыми козами. Меня удивило, как терпеливо они стоят, пока девушки вычесывают зимний пух из их густых шуб, наполняя корзины мягкими клубками спутанного шерстистого волоса.

Полногрудая девушка выпрямилась, разминая спину, и застенчиво улыбнулась Грену. Две другие взглянули на него с любопытством.

— Добрый день.

Грен положил руки на стену, а сверху умостил подбородок.

— Я вам не помешаю?

Пожилая женщина, возможно, мать девушек, стоящая на страже их интересов, оценила его почти так же, как сортировала мотки козьей шерсти.

Я улыбнулась ей.

— Из этого выйдут чудесные мягкие одеяла, верно?

Будь я козой, она бы ни за что не угостила меня рыбьими головами. С другой стороны, Грен у всех работниц снискал одобрение.

— Попробуй что-то выведать без меня. — Я хлопнула горца по плечу, говоря на уличном жаргоне Селеримы. — Встретимся чуть позже в замке.

Грен кивнул, не сводя глаз с девушки, которая, наклонясь вперед, выбирала листья из лохматой челки козы. О, как простодушно предлагала она ему прекрасный вид в вырезе своей сорочки!

— Мы здесь для того, чтобы заводить друзей, а не детей, — напомнила я ему.

— Я буду целомудрен вроде служанки без приданого… пока не узнаю, каким бывает наказание за маленькую шалость с девушкой, — добавил он с хитрой улыбкой.

Я толкнула его в грудь.

— Я сама была служанкой без приданого и знаю, что это за целомудренность.

— Я не собираюсь бросаться на первую же девицу, которая состроит мне глазки, — запротестовал он. — При таком-то большом выборе!

— Ладно, увидимся.

Зная, как Грен наслаждается флиртом, я решила вернуться раньше, чем он будет готов рискнуть всеми нашими шеями ради белых ляжек какой-нибудь девицы.

Как только я отвернулась, девушки разом заговорили. Пока Грен не выпрыгнул из штанов, у него есть прекрасная возможность многое узнать об этих местах.

За навесами для коз оставались только пруд и дамба. В середине каменной плотины стояло крепкое здание с узкими окнами, и, подойдя ближе, я поняла, что это мельница. Занятые делом мужчины, которые не любят, когда им мешают, — вот все, что я там найду. Где же мне отыскать кого-нибудь небесполезного, вроде скучающих стражников, готовых сыграть в азартную игру и посплетничать?

Я лениво побрела обратно к замку, миновала прачечную с открытым фасадом, которая одновременно служила баней. Женщины колотили грубую неотбеленную ткань, наполняя лохани из горячего источника, бьющего из земли. В общем и целом, я бы предпочла таскать дрова, чтобы вскипятить воду, нежели опасаться, что земля расплавится подо мной. Тут же девушки без стеснения мылись после потрошения рыбы, поливая друг друга водой и намыливаясь чем-то похожим на обрезки жирной шкуры. Грен не слишком обрадуется, что пропустил такое зрелище, но, учитывая, как эти люди одержимы чистотой, он быстро наверстает упущенное.

Неподалеку сидели другие девушки. Они хихикали и болтали, расчесывая на солнце влажные волосы. Я думала присоединиться к ним, но они наблюдали за юношами, которые боролись на гладком участке высушенной солнцем глины. Парни были только в коротких набедренных повязках, чтобы соперник не мог ухватиться за одежду. Еще у них имелись пояса на талии, соединенные плетеными кожаными ремнями с кожаными полосками вокруг каждого бедра. Кажется, целью было свалить противника с ног за эти плетеные ремни. Я постояла минутку, оценивая игру и игроков, но решила, что девушки мне не обрадуются.

Затем я услышала торопливо подавленный смешок откуда-то из-за прачечной. Делая вид, что небрежно прогуливаюсь, я обогнула здание и оказалась во дворе, где сохли рубахи и одеяла, хлопая на ветру. Я нырнула под мокрую ткань и обнаружила кучу детей, увиливающих от своей работы. Одни кидали шишковатые кости от хребта какой-то здоровенной рыбины в начерченный на земле круг, другие перебрасывались репой, утыканной перьями. Все посмотрели на меня с живым любопытством.

Я дружески улыбнулась.

— Добрый день.

— Как тебя зовут? — спросила бойкая девчушка со вздернутым веснушчатым носом и темными глазами, говорящими о смешанной крови в ее родословной.

— Ливак. А тебя?

— Глиффа, — быстро ответила она. — Ты не отсюда.

— Нет, не отсюда. — Я неопределенно махнула рукой в сторону моря. — Мой народ живет в лесу, где много деревьев, и все они выше, чем ваши дома. — Это должно заинтриговать юнцов — на их родине деревья редко вырастают выше колена.

— А как ты здесь оказалась? — Глиффа явно была из любопытных детей, которые вечно задают вопросы.

Я пожала плечами:

— Хотела увидеть море.

— Что с твоими волосами? — заинтересовался маленький, мальчик. Сам он был подстрижен так коротко, что его волосы казались просто золотым пушком.

— Ничего. — Я села скрестив ноги. — Они всегда были такого цвета, как и у всего моего народа.

— Ты джебедим? — подозрительно спросил ребенок.

Вчера вечером я уже слышала это слово. Я покачала головой.

— А кто они такие?

— Джебедимы живут в западных землях. — Одна девочка, постарше, наклонилась ближе, чтобы изучить мои волосы и глаза. — На свету они выглядят, как настоящие люди. А в тени видно, что кожа у них голубая, а глаза черные, как у животного.

Младшие дети, которые заметно нервничали, расслабились после ее авторитетного объяснения.

Итак, Сорград был прав. Я снова улыбнулась.

— Мы называем их Элдричским Народцем.

— Ты их видела? — В голубых глазенках стриженого парня плескался благоговейный страх.

— Никто не видел уже давным-давно. — Я успокаивающе покачала головой. — Мы рассказываем о них сказки. Хотите послушать одну?

Все жадно закивали.

— Жил-был охотник по имени Марсайл. Погнался он как-то за зайцем в земляной форт Элдричского человечка. Элдричский человечек встретил его со всем радушием и преподнес своему гостю подарки.

Историю о Марсайле я готова рассказывать даже во сне, и для детей я выбрала тот вариант, который слышала в детстве от своего отца. Вариант, полный чудесных вещей, вроде листа, который заставлял рыбу выбрасываться из воды, когда Марсайл бросал его в пруд, и цветущей ветки, которая защищала его от всякого огня, даже от дыхания дракона. Моей же любимой вещицей был кошелек, призывающий деньги в компанию к любой монете, которую клал в него Марсайл.

— Когда наступил вечер, Марсайл сказал Элдричскому человечку, что должен вернуться домой к своей жене. — Я понизила голос и наклонилась вперед. Дети бессознательно сделали то же самое. — Элдричский человечек рассердился. Он сказал, что преподнес эти подарки только потому, что думал, будто Марсайл женится на его дочери, и, по правде говоря, она была писаной красавицей.

Версии, которые я узнала позже, расписывали прелести Элдричской девицы в выражениях, которые решительно не годятся для детей, а также уточняли, что именно сделал с ней Марсайл, чтобы Элдричский человечек так разгневался. Я перешла к тому месту, когда Марсайл отчаянно торговался за свою свободу.

— Наконец Элдричский человечек согласился отпустить Марсайла, но, — я предостерегающе подняла палец, — только если он останется на одну ночь, а Элдричский человечек пойдет в дом Марсайла и возьмет, что захочет, взамен подарков, которые он ему подарил. Поскольку подарок, как всем известно, нельзя отобрать.

Дети понимающе кивнули. Очевидно, сие правило действует даже на этих нищих землях.

Я рассказала им о лихорадочной ночи Марсайла, как он страдал, не зная, чего может лишиться, а не о том, как он забавлялся с Элдричской дочерью, согласно версии пивных. В некоторых историях Элдричский человечек позволял себе такие же вольности с женой Марсайла. В тех историях незадачливый муж вернулся и обнаружил, что вместо каждого часа, проведенного им в земляном кольце, прошел год, и последним подарком Элдричского человечка был выводок черноволосых ребятишек у его очага и жена, которая с тех пор сжигала еду Марсайла, тоскуя по своему волшебному любовнику. Но и та сказка была не для детей. Они нуждались в воодушевляющем финале.

— Когда небо начало бледнеть, Элдричский человечек вернулся и велел Марсайлу уходить. Он предупредил его, что спустит собак, если Марсайл не перейдет реку до рассвета. Марсайл побежал, но заря уже занялась, а до реки было еще далеко. Позади он услышал вой и топот бегущих лап. — Я забарабанила ладонями по бедрам, и малыши задрожали. — Марсайл побежал изо всех сил, а лай неумолимо приближался. Что-то схватило Марсайла за плащ, но он не посмел оглянуться. Он сорвал с себя плащ и бросил собакам, слыша, как они остановились и начали его рвать. Но вскоре Марсайл снова почувствовал за собой их ледяное дыхание, поэтому он бросил им свою сумку, потом куртку. Он опустошил свои карманы, он потерял лист, он потерял заколдованную ветку и волшебный кошелек, но когда солнце взошло над восточным краем земли, Марсайл достиг реки. Он бросился в воду и поплыл на другую сторону.

Дети испустили вздох облегчения.

— Он выбрался из реки и только тогда оглянулся. — Я помолчала, глядя на внимательные лица. — Огромные черные псы рыскали на том берегу. Глаза у них были белые как снег, и иней капал с зубов, застывая сосульками. — Я откинулась назад. — Затем солнце растопило их в дым.

Дети радостно закричали и захлопали, но, как всегда, среди моей публики нашелся один, менее благодарный.

— Они все равно не смогли бы до него добраться, — с уверенностью и презрением заговорил старший мальчик, сидевший позади малышей. — Джебедим не может пересечь воду.

— Как же они тогда попали в Кеханнасекк… — Девчушка спохватилась и виновато посмотрела на меня. Возможно, я рассказала хорошую сказку, но я все равно была взрослой, и, голову даю на отсечение, им не полагалось это обсуждать.

— Мы в безопасности, пока стоит харджирд. — Старший мальчик сердито посмотрел на нее. — Так сказал мой отец.

Я заметила, что он нервно перебрасывает из одной ладони в другую три конические раковины и красноватый камушек, величиной с горошину.

— Что это за игра?

— Просто ерунда для малышей. — Он хитро взглянул на меня. — Ты сможешь найти камень?

Я поджала губы.

— А это трудно?

— Легко, — заверил он меня со всем пылом прирожденного барышника.

— Ты не должен в это играть, — возразила какая-то девочка.

— Я никому не скажу, — ухмыльнулась я.

Парень свирепо посмотрел на ханжу.

— Мы играем только ради забавы. Это разрешается. — Но его ответ был слишком вызывающим для чистой правды.

Пусть малый думает, что мы не играем ни на что ценное. Довольная, я следила за раковинами под его быстро движущимися руками. Там, дома, мы делаем то же самое с ореховой скорлупой и горохом и называем это беличьей игрой. Я была на горсть лет старше этого парня, когда впервые научилась такому трюку. И я тренировалась, пока пальцы не сводило судорогой, когда поняла, что скитающаяся девушка без гроша в кармане должна выбирать между обманом и проституцией, а мне никогда не нравилась роль шлюхи. Я точно знала, где находится камушек парня, и безошибочно ткнула пальцем в соседнюю раковину.

— Здесь.

— Нет!

Ему надо будет научиться скрывать свое торжество, если он хочет заставить людей играть подольше, чтобы опустошить их карманы.

— Дай, я еще попробую.

Мы сыграли еще несколько раз. Я позволила парню выигрывать достаточно часто, чтобы внушить ему самоуверенность, но несколько раз, притворившись, что задумалась, указала правильно. Это подхлестнуло его желание доказать, что он может меня перехитрить. Остальные дети вернулись к своим играм.

— Как харджирд оберегает вас от джебедимов? Там, откуда я родом, ни одна сказка не говорит, как защититься от Элдричского Народца. — Я подняла раковину, открывая камешек. Это был второй раз подряд.

Парень сжал зубы, твердо решив добиться превосходства так или иначе.

— Джебедимы живут за закатом, где нет ни света, ни воды, — надменно объяснил он мне. — Куда уходят мертвые.

Неплохое описание царства теней, куда, по утверждению набожных, попадают те, кого Сэдрин не пускает в Иной мир.

— И что?

— Мертвые имеют силу. — Парень говорил так, словно это было очевидно, и это соответствовало тому, что я знала о почтении Горных людей к костям их предков. — Харджирд связывает их силу с живыми. Пока у нас есть знание, чтобы использовать ту силу, джебедимы не могут причинить нам вреда. — Он взглянул на замок Олрета.

— И Олрет владеет этим знанием. — Я кивнула, словно парень говорил что-то, мне давно известное. В каком-то смысле так оно и было. Я подозревала, что Олрет имеет в своем распоряжении Высшее Искусство. — Но твоя подружка сказала, что в Кеханнасекке есть джебедимы?

— Так говорит мой отец. — От страха парень выглядел совсем юным. — Он говорит, что Илкехан использует их в своей армии, поэтому его никто никогда не побеждал.

— Но Олрет защищает ваш харджирд, а тот оберегает вас от всех опасностей, — напомнила я мальчишке.

Я не хотела, чтобы ему снились кошмары о злодеях. Наверняка они вызовут у родителей подозрение насчет того, с кем разговаривали дети. Я подняла раковину.

— Вот он. Теперь я поняла этот фокус.

Три — это волшебное число, и третий раз для парня оказался последней каплей.

— Я уже наигрался. Меня ждет работа.

Он потопал прочь, слишком обозленный, чтобы беспокоиться из-за Элдричского Народца. Когда парень отбросил с дороги простыню, я увидела маленькую девочку, которая сразу попыталась спрятаться.

— Убирайся! — Глиффа сердито махнула рукой на девчушку. — Тебе нельзя сюда приходить.

Незваная гостья убежала, мелькая грязными босыми пятками. Меня поразила одна странность. На малышке была только рваная сорочка, тогда как остальные дети носили опрятные юбки или штаны. Воротники их грубых рубах и сорочек украшала любовно выполненная вышивка, а их ногам было уютно в облегающей обувке, похожей и на сапоги, и на чулки.

— Ты расскажешь нам еще одну историю? — робко спросила Глиффа.

Я улыбнулась ей.

— Может быть, позже. А сейчас мне пора идти. Друзья будут меня искать, и мне бы не хотелось причинять вам неприятности. — Я заговорщицки подмигнула Глиффе и быстро ушла, чтобы не потерять из виду маленькую оборванку.

Та стремглав бежала через мощенный неровными булыжниками двор, расположенный позади складов. Взрослые, занятые своими делами, не обращали на нее внимания, кроме одного мужчины, который замахнулся на девочку с угрозой. Малышка сжалась от страха и исчезла в задних воротах в стене замка.

Джалквезан в припеве из «Баллады о Вьенн и Оленихах» должен сделать меня невидимой, если я только смогу его вспомнить. «Фэ дар аменел, сор дар редикорл». И верно, никто даже не взглянул в мою сторону, когда я молча побежала вдогонку за ребенком. Нырнув в ворота, я успела заметить, как девочка лезет внутрь через окно. Быстро прикинув, я поняла, что оно ведет на малую лестницу.

Когда малышка подтягивалась, сорочка задралась, и стали видны болезненно худые ягодицы и тощие ножки. Этот заморыш не ел досыта пахнущих рыбой птиц или мясистых морских животных, и то, что она влезла в окно, означало, что в мыслях у нее не было ничего хорошего. Бедный заброшенный ребенок, все чем ей придется набивать свой живот, — это обида. Если б я смогла поймать малышку, возможно, я бы склонила ее к рассказу о кое-каких неприятных истинах.

Вокруг никого не было видно, но я все равно поддерживала чары, когда протискивалась в узкое отверстие. Было слышно, как девочка, запыхавшись, бежит вверх по лестнице, шлепая босыми ногами по камню. Она не остановилась ни на втором этаже, ни на третьем, продолжая подниматься выше. Я не отставала от нее — и вдруг шаги стихли. Прижавшись к стене, я посмотрела за угол. Ребенок наткнулся на еще одни железные ворота. Это была надежная преграда, если вы не настолько худы, чтобы протиснуться между прутьев. Я наблюдала, как малышка осторожно пробралась на другую сторону. Но не одна. При ней было какое-то толстое шерстистое животное. Девочка схватила его за ногу и, легко протащив через прутья, поволокла за собой. Потом остановилась, чтобы вернуть форму своему сокровищу, и, с пылким извинением поцеловав этого безымянного зверя, исчезла на лестнице.

И тут меня словно ударило по голове. Я уже видела то шерстистое животное и вспомнила, где именно. Тогда эта малышка едва ходила, но она несла его через коридоры дома Шернасекка, от которого теперь остались одни руины. Как же она выжила? Если ее спас Олрет, то он не слишком хорошо о ней заботится.

Что еще он держит под замком? Я крадучись спустилась на площадку этажа, где находилась комната изувеченного сына Олрета. В коридоре было пусто, поэтому я легко сбежала еще на этаж и нырнула в свою уютную спаленку. На кровати не осталось никаких следов наших страстных ночных утех, все одеяла были аккуратно расправлены. Моя котомка висела на спинке, и волосок, который я оставила в пряжке как бы случайно защемленным, теперь был порван. Не важно, я не держу в ней ничего интересного или ценного. Я села на кровать и расстегнула сумку у себя на поясе. Там, в стежках внутреннего шва, была воткнута отличная стальная отмычка. Я терпеливо выдвинула ее и засунула в ножны кинжала, пристегнутые на внутренней стороне руки. Я также вытащила пергамент с моими скудными знаниями Высшего Искусства и разгладила его. С пергаментом в руке и невинным лицом — одно лишь желание помочь, — я смело зашагала вверх по лестнице на следующий этаж. Вокруг по-прежнему не было ни души, поэтому, сунув пергамент в карман, я на цыпочках поднялась к воротам.

Через прутья мне было никак не протиснуться, поэтому я встала на колени перед запертым замком. Большинство замков на этих островах я могла бы открыть мокрой соломинкой, но этот был другим. Нащупывая потайную пружину, я спросила себя, где Олрет достал такую вещь. Вокруг было слишком мало металла, чтобы у какого-нибудь эльетимма появилась возможность настолько отточить свое мастерство. Не важно, этот замок был не таким сложным, как Горные замки, на которых обучал меня Сорград. Он поддался с тихим щелчком, и я тихонько пошла наверх.

Я поднималась, низко пригнувшись, чтобы первой заметить стражника на площадке. Однако там тоже никого не было, только противно воняло конюшней. Сморщив нос, я выпрямилась и неслышно пошла по коридору. Приоткрытые двери с обеих сторон вели в пустые комнаты с голыми стенами и выскобленными полами. Без мебели девочке негде было спрятаться, разве что за дверью, но малышка словно испарилась. Проверив все комнаты, я остановилась перед последней, закрытой, откуда и шло это зловоние. Замка в ней не оказалось, но дверь была заперта на засовы вверху и внизу.

Что там внутри, кроме маленькой девочки? Что бы это ни было, если Олрет запирает комнату, значит, там хранится нечто ценное. Я потянулась к верхнему засову и остановилась. Как ребенок вошел сюда, а потом запер за собой дверь на засовы? Нет, должно быть, малышка прячется на другой лестнице. Я опустила руку и уже собиралась отвернуться, как вдруг оба засова сами собой пришли в движение. Они плавно выскользнули из скоб, и щеколда поднялась. У меня волосы встали дыбом.

Однако дверь осталась закрытой. Я сама должна решить, открывать ее или нет. Откуда появилась эта мысль? Я уставилась на голые доски. Могу ли я уйти и не узнать, что они скрывают? Любопытство привело Амит на виселицу, как любила говорить моя мама. Возможно. Но раньше это меня никогда не останавливало. Я толкнула дверь, и она распахнулась на смазанных петлях. Я едва не поперхнулась от зловония, которым меня обдало.

Эта комната была самой большой из всех, что я видела на верхних этажах замка, и в ней стояли клетки. На земле, столь бедной металлами, я обнаружила целое состояние. При виде таких капиталов торговцы у нас в Энсеймине задохнулись бы от жадности. Однако я не думала, что женщины, смотрящие через те решетки, ценят, что их окружает такое богатство. Их было шестеро: тщедушная старуха, две совсем молоденькие девушки и три женщины, примерно мои ровесницы. Одна из них держала у своих юбок девочку-беглянку. Судя по цвету волос и чертам лица, все были эльетиммками, а их хорошо сшитые платья по местным меркам считались дорогими. Но эти платья болтались на них, слишком свободные в вороте и в талии. Лица у всех были изможденные, благоразумный тюремщик едва кормил своих пленниц, лишь не давая им умереть с голоду.

Малышка глазела на меня, обнимая свое шерстистое животное. Шалфейное платье ее матери было заношенным и помятым, подол испачкан калом, куча которого скопилась в одном углу ее тюрьмы. Неужели Олрет не мог дать своим пленницам даже ночной горшок? Или в этом весь смысл? Как можно еще больнее унизить достоинство женщины? Под ногтями у всех чернела грязь, такая же грязь въелась в морщины на лицах и шеях, светлые волосы засалились. Им не на чем было сидеть, не было даже одеяла, чтобы смягчить железную решетку под ногами. Только грубая шкура с закрученными и привязанными в углах краями лежала под каждой клеткой, чтобы испражнения не попадали на половицы и не угрожали потолкам внизу.

Я еще не решила уйти, но думала попятиться из комнаты, когда поняла внезапно, что не могу. Ничто не мешало моим ногам, но я точно знала, что способна двигаться только вперед. Женщины внимательно наблюдали. Бьюсь об заклад, одна из них использовала на мне Высшее Искусство, но, странно, я не чувствовала особой угрозы.

— Добрый день, сударыни.

Шагнуть вперед оказалось довольно легко, но я мгновенно поняла, что путь назад по-прежнему отрезан.

— Пожалуйста, не стой на пороге, — настойчиво попросила мать девочки. Ее тормалинский был так же хорош, как мой Горный, если не лучше.

Просьба показалась мне справедливой. Я сделала еще шаг, и дверь захлопнулась за моей спиной. Засовы с тихим скрежетом заперли меня внутри, когда старуха пробормотала быстрое заклинание.

— Кто ты? — требовательно спросила мамаша.

Если б меня заперли в вонючей тюрьме, я бы тоже не утруждала себя любезностями.

— Гостья, из-за океана. — Возможно, это просто детский миф, что, сообщая Элдричскому Народцу свое имя, вы даете им власть над собой, но я не стану рисковать в обществе незнакомых практикующих Высшего Искусства. — А кто вы?

— Я была женой Ашернана, господина Шернасекка. — Мамаша ни с кем не переговаривалась, даже если кто-то ей помогал. — Мы все из того клана: моя мать, мои сестры и их дочери.

— Я думала, это Илкехан уничтожил Шернасекк. — Я не уступала ей в прямоте, сознавая, что нас в любую минуту могут прервать. Тогда я окажусь в беде, но не стоит беспокоиться раньше времени.

— Илкехан с Олретом, тявкающим у его пяток. — Бабка сплюнула от отвращения.

Одна из сестер села спиной к решетке, подоткнув под себя золотистые юбки.

— Что Эвадасекк видит, того он жаждет. Чего Эвадасекк жаждет, Кеханнасекк крадет. Что Кеханнасекк крадет, Реттасекк прячет. — Это неясное заявление на эльетиммском языке несло горький отзвук старой, признанной истины.

— Как вы здесь оказались? — спросила я хозяйку Шернасекка.

— Олрет выкрал нас из-под носа Илкехана. — Она презрительно махнула рукой на их смрадную тюрьму.

— Он предлагает нам выбор: брак с его кровью или эта грязь, — с усталым смехом пролаяла ее мать.

— Брак даст Олрету право на землю Шернасекка, равное праву завоевания Илкехана? — догадалась я, увидев двух девушек на выданье. Похищение невест — это давняя и бесчестная традиция в Лескаре, где ссоры из-за наследования тянутся от поколения к поколению, и не одна герцогиня давала свадебные клятвы с ножом у горла.

— Он получит право только после рождения ребенка, который соединит обе линии крови, — хмуро сказала другая сестра из своей омерзительной клетки. Она стояла, теребя зеленые юбки.

Госпожа Шернасекка улыбнулась.

— Он отрезал нас от дома и харджирда, но мы можем призвать силу из наших общих корней, чтобы править внутри этой комнаты.

Значит, это заточение может быть не столько изощренной пыткой, сколько предосторожностью.

— Это и то, и другое, — ответила женщина в зеленом.

— Ты читаешь мои мысли? — настороженно спросила я.

Она пожала плечами:

— Довольно простой трюк.

— Трюк, который Олрету не по зубам. — Бабка подошла к передней стене клетки, щуря глубоко запавшие глаза, окруженные паутиной морщин. — И это — вторая причина, по которой он держит нас в плену, рискуя вызвать гнев Илкехана. Мы владеем всем, что осталось от знания Шернасекка, и Олрет дорого бы дал, чтобы добавить то знание к своему собственному.

— Мама! — запротестовала сестра в зеленом платье.

— Зачем скрывать? — вмешалась другая сестра. — Лишив Шернасекк нашей защиты, Олрет обрек наш клан на смерть под пятой Илкехана.

— Эта девушка не друг Олрету. — Старуха уставилась на меня. Я сомневалась, что с ее подслеповатыми глазами она способна видеть намного дальше своей руки, но что-то давало ей неуютно точную проницательность. Бабка хмыкнула с удовлетворением. — И ее друзья — тоже.

— Ты здесь с другими? — в первый раз заговорила одна из юных девушек, и неприкрытая надежда появилась на ее лице.

— Ты можешь доставить послание в Эвадасекк? — Женщина в золотистом с трудом встала на ноги. — У нас есть там родственные узы.

— Дачасекк поможет нам, когда они узнают, что мы еще живы, — настаивала ее сестра в зеленом. — Фройласекк тоже.

— У нас вражда с Илкеханом, — осторожно заметила я. — Не в наших интересах ввязываться в распрю, которая не имеет к нам отношения.

Как говорится, не зная броду, не суйся в воду.

— Олрет продаст нас Илкехану, если судьба повернется так, что ему это будет выгодно, или если наша выдача окажется единственным средством спасти его собственную шкуру. — Хозяйка Шернасекка посмотрела на меня, и я почувствовала, что ее слова — истинная правда.

Эти женщины имели какое-то мощное Высшее Искусство и, подобно Гуиналь, умели творить свои чары без постоянных заклинаний. Мне стало легче, когда они сказали, что Олрет не может залезть мне в голову и узнать, что я была тут, наверху. В их колдовстве не было жестокости, как в заклинаниях Илкехана, с помощью которых он измывался надо мной и другими. Но все равно ни одна из этих женщин не испытывала никаких угрызений, когда брала, что ей нужно, из моих мыслей или навязывала свою волю моему телу. Что я слышала в их словах? Отзвук неопровержимой истины или коварную магию, убеждающую меня в их прямоте? Кажется, в эльетиммском Высшем Искусстве нет ничего из этических традиций Гуиналь; оно было или зверским, или коварным.

— Ты действительно говоришь честно? — Я подняла брови, глядя на хозяйку Шернасекка.

Она пожала плечами:

— Ты сама должна это решить.

— Когда решу, тогда вернусь. — Я повернулась, чтобы уйти, и обнаружила, что заклинание мне больше не мешает. Засовы отодвинулись по шепоту младшей девушки. Выскальзывая за дверь, я увидела в ее взгляде страдание, которое ее старшие родственницы отказывались признать.

Я быстро пошла по коридору. Женщины, хоть и в небольшом количестве, получают еду и воду, и мне бы не хотелось встретиться с тем, кто там ее приносит. Замедляя шаг на лестнице, я откопала пузырек духов в сумке на поясе и капнула немножко во впадинку на шее. Сильный аромат прогнал тюремный запах из моих ноздрей, будем надеяться, он перебьет и вонь, пропитавшую мою одежду. Затем я услышала шаги в коридоре на том этаже, где лежал в горячке сын Олрета. Сперва я застыла, потом бесшумно прокралась на площадку и, украдкой заглянув за угол, увидела сиделку. Она шла к противоположной лестнице. Я бросилась вниз, но услышала, что кто-то тяжело поднимается мне навстречу. Поворачиваясь, я выудила из кармана свой пергамент и пошла обратно наверх, словно имела все права находиться здесь.

Ответа на мой стук не было, поэтому я подождала у двери, когда вернется сиделка. Сын Олрета не соединит свой род с родом Ашернана. Очевидно, этого и хотел Илкехан, когда отрезал ему яйца, будто какому-то жеребенку, не годному на племя. Хозяйка Шернасекка знает, что случилось?

Расскажу ли я нашим о своем открытии? Как они отреагируют? Легко понять, что Грен, с его любовью к женщинам, это дело так не оставит. Он потребует, чтобы мы ворвались на верхний этаж и освободили пленниц. Коли на то пошло, Сорград наверняка согласится с братом, и его будет трудно переубедить.

Райшед, вероятно, сочтет потерю даже такого неприятного союзника, как Олрет, слишком высокой ценой за свободу этих женщин. Наша цель — убить Илкехана, а не ввязываться в здешние конфликты. Пленницы свободно владеют неизвестным нам Высшим Искусством. Несомненно, Райшед сочтет это достаточным аргументом, чтобы не доверять женщинам и оставить их в нынешнем положении, по крайней мере, до тех пор, пока мы не узнаем, друзья они или враги.

Но Шив, конечно, станет доказывать, что нам пригодится любое эфирное знание, работающее на нас и против Илкехана. Маг будет не прав? Сможем ли мы обстряпать дело так, чтобы Олрет ничего не пронюхал?

На обратной стороне пергамента я записывала счет какой-то пустяковой игры в руны с Греном. Но что это за игра — трехсторонняя распря между Илкеханом, Олретом и хозяйкой Шернасекка, которая, похоже, заняла за столом место своего убитого мужа? Почему я должна доверять ей больше, чем двум другим? Если я сделаю ход, принесет он нам прибыль или нет?

— Что тебе нужно? — Это вернулась сиделка.

Я помахала пергаментом.

— У моего Лесного народа есть песни, чтобы успокаивать больных и раненых. — Я не собиралась заявлять об эфирных навыках, поскольку совсем не была уверена, что смогу помочь парню.

Женщина подумала.

— Только недолго. — Ее лицо ясно говорило: если я не принесу никакой пользы, то и никакого вреда от меня не будет. Все равно у ее подопечного было очень мало надежды.

В комнате по-прежнему царил полумрак, и кисло-сладкий запах гниения стал сильнее, чем раньше. Парень неподвижно лежал на спине, нездоровый румянец горел на его щеках под забинтованными глазами.

Я откашлялась и тихо запела. Гуиналь считает, что в припеве «Баллады об исцеляющих руках Мазир» спрятано Высшее Искусство. Я сама видела, как мудрая женщина Лесного Народа пела ее над полуутонувшей девушкой, которая поправилась гораздо быстрее, чем имела на то право. Нянька села у окна шить, и я заметила, что она улыбается, слушая сказку о Кеспаре, который поспорил с Полдрионом, кто быстрее переплывет реку между этим миром и Иным: он — вплавь или Перевозчик — на своей лодке. Кеспар проиграл пари и заплатил собственной кровью, настигнутый демонами Полдриона. Мазир исцелила своего любимого травами и мудрыми словами, все это время поддразнивая его за глупость. Продолжая петь, я подумала, есть ли у этого мальчика кто-нибудь, кто любил бы и утешал его? Мы не увидели ни жены Олрета, ни других детей. Однако, как сказал бы Сорград, все это не наше дело. Последний припев я запела тише и совсем тихо закончила. Возможно, мне почудилось, но, по-моему, парень дышал уже не так быстро и отчаянно, и в горле у него не так хрипело.

Сиделка отложила шитье и пощупала лоб у больного.

— Спит, но ему полегчало.

— Может, он еще поправится, — предположила я, хотя, Сэдрин знает, я не могу представить себе мужчину, который наслаждался бы такой жизнью.

Женщина с сожалением покачала головой:

— Отрезав его от его будущего, Илкехан отрезал его от прошлого. Без благословения тех, кто ушел раньше, он недолго проживет.

Что я могла на это сказать!

— По крайней мере, он узнает немного покоя.

— Тебе не следует больше приходить. — На лице сиделки ничего нельзя было прочесть.

— Хорошо. — Дойдя до двери, я обернулась. — Я не расскажу об этом. И ты будешь молчать?

Она кивнула.

Успокоенная, я оставила комнату. Так будет лучше для всех. Мне не хотелось объяснять Райшеду или Сорграду, что я сделала, когда сама не вполне понимаю, почему я это сделала. Кроме того, как, несомненно, скажут мне Сорград и Райшед, незачем Олрету знать, каким Высшим Искусством мы располагаем.