Глава 19. Петля затягивается
Я отправился в расположение Оперативной группы переговорить с офицером связи.
— У нас появилась зацепка, — признался Жаба.
Новость застала меня врасплох.
— Мы подбираемся все ближе, — продолжал Жаба, — но проблема в том, что интересующие нас люди скрываются на неподконтрольной территории.
Определение «неподконтрольная территория» мы использовали для обозначения районов в Йемене, которые контролировала «Аль-Каида». На севере страны на границе с Саудовской Аравией йеменские вооруженные силы вели активные бои с группировкой хуситов, одновременно сражаясь с «Аль-Каидой» к востоку от Саны, столицы Йемена. Город за городом «Аль-Каида» выдавливала из них правительственную власть и устанавливала законы шариата (или исламского права). Шариат, являющийся, с точки зрения мусульман, незыблемым божьим законом, регулирует все аспекты жизни, начиная с наказаний за преступления и заканчивая вопросами морального выбора вроде секса, питания и поведения. Населением, которому навязывали эти древние законы, чаще всего управляли путем угроз и запугиваний.
Ситуация осложнялась тем, что Йемен не позволял разместить американские войска на своей территории. Мы хотели время от времени захватывать ключевых главарей боевиков. В войне с терроризмом пленение по-прежнему оставалось наилучшим вариантом. Живой пленник позволял получить самую свежую разведывательную информацию. Без возможности производить захваты наши возможности были ограничены лишь одними воздушными ударами.
— Ну и в чем проблема? — спросил я.
— В Насере аль-Шадади.
Насер аль-Шадади был высокопоставленным деятелем террористической сети, игравшим ключевую роль в операциях «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове. Именно он организовывал атаки на правительственные учреждения в этом регионе. Кроме того, он занимался обеспечением охраны аль-Авлаки.
— У нас нет в стране никого, кто мог бы его замести, — объяснил Жаба. — Поэтому единственная возможность нейтрализовать его — это ударить по нему во время какой-нибудь встречи. Проблема в том, что он в основном сидит в городе. Сопутствующий ущерб от удара будет очень большим.
Мои летательные аппараты уже пытались пару раз уничтожить аль-Шадади ударами с воздуха, один из которых был осуществлен прямо накануне визита адмирала Маллена. Оба раза аль-Шадади находился на открытом пространстве: либо встречаясь с информаторами, либо будучи в пути. После каждого промаха он дразнил экипажи беспилотников по рации.
— Вы промазали, — говорил он, зная, что мы прослушиваем его переговоры. — Я все еще жив.
Всем хотелось поскорее до него добраться.
— Когда он бывает на открытой местности? — спросил я.
— Только когда ездит между городами, — ответил Жаба. — А ездит он быстро.
— У меня есть идея, — сказал я.
— Какая?
— Удар по подвижной мишени.
Несколько секунд Жаба размышлял над моими словами.
— Парни не натренированы на такие вещи.
Он был прав. 3-я эскадрилья специальных операций, как и прочие эскадрильи, противилась внедрению у себя передовых методов, разработанных 17-й. И дело тут было не в том, что эти методы сложны для освоения; просто для обучения требовалось время. Большинство подразделений основную часть времени проводило над целями, поэтому на проведение тренировок у них его практически не оставалось.
— Я говорю не о передовых методах.
Передовые методы, которым обучали в новой Школе по боевому применению «Хищников», подразумевали использование сложных компьютерных программ, учитывающих бесчисленное количество вводных, среди которых: скорость перемещения цели, угол перехвата, согласование действий по времени и прочее. Экипажей, обученных согласно этим стандартам, было мало. Когда я служил в 17-й эскадрилье, мы разработали простой способ нанесения ударов по движущимся целям.
— Давай покажу.
Я взял у Жабы блокнот с разлинованной бумагой и стал набрасывать грубую схему.
— Смотри, вот что от вас потребуется.
Я нарисовал дорогу и автомобиль. С помощью авторучки изобразил «Хищника».
— Атакующий заходит сбоку и после пуска ракеты летит позади или рядом с целью.
Прямо перед машиной я нарисовал перекрестье прицела. Как правило, в таких случаях оператор средств обнаружения удерживает прицельную метку чуть впереди автомобиля. Непосредственно перед моментом удара ракеты он ослабляет нажим на рычаг управления, после чего лазер переползает назад к цели.
— Будете метить лазером вот сюда, и машина сама войдет в зону осколочного поражения.
Жаба задумчиво поглядел на схему.
— Слушай, Жаба, такое по силам любому экипажу, — сказал я. — Они даже могут попрактиковаться по пути в район цели. Возьмут на мушку произвольную машину и проведут симуляцию атаки. Это именно то, что делает 17-я, и поэтому они не промахиваются.
Жаба кивнул. Как выпускник школы по обучению технике применения оружия он понимал суть моего предложения и простоту этого тактического приема. Передовые методы тут были не нужны. Годился любой метод, если он позволял решить стоящую перед нами задачу.
— Я поговорю об этом с руководителем ООЦ.
Я улыбнулся. Руководителем ООЦ был решительный парень. Ему мой тактический прием должен понравиться.
— Возьми себе на заметку, — сказал я, постучав пальцем по своей схеме, — если придется иметь дело с подвижной целью, этот метод всегда выручит.
Я надеялся, что мои беспилотники получат шанс выстрелить. Время от времени какой-нибудь «Хищник» возвращался на базу без ракет. Это производило явный эффект, поднимая моральный дух коллектива, так как выстрел наглядно демонстрировал подчиненным, что мы реально участвуем в войне. Напряжение, вызванное необходимостью постоянно поддерживать беспилотники в боеспособном состоянии, делало эскадрилью крепче, когда она понимала, что в ее работе есть смысл.
Мы поднимали беспилотники.
Мы сажали беспилотники.
Мы мобилизовали дополнительные БВП.
Но ощущали себя словно в «Дне сурка», который повторялся из месяца в месяц в условиях гнетущей жары, жуткой влажности плюс удушающий ядовитый дым от мусоросжигательных ям. Редкие пикники, которые устраивала эскадрилья, или гуманитарные поездки в местные сиротские приюты уже не могли скрасить тяготы службы, вызванные жарой и круглосуточной работой. Эскадрилья гордилась тем, что ей удавалось благополучно поднимать «Хищников» в небо, отправляя их на охоту. Но им требовался осязаемый результат своих трудов. Парни нуждались в подтверждении, что их усилия не напрасны. И лучшим подтверждением тому были опустевшие подвески под крыльями «Хищника».
Через пару дней после моего визита к Жабе Оперативная группа объявила нам режим готовности номер один, что означало держать БПЛА на стояночной площадке в полной боевой готовности. Делать мне этого не очень хотелось. Оперативники планировали провести операцию в дневное время, но днем температура на бетонных стоянках и предангарных площадках, покрытых металлизированным материалом, поднималась до 60 градусов Цельсия. При такой жаре авиационное электронное оборудование перегрелось бы уже через несколько минут после активации. Но что еще хуже, клей, соединяющий углеродные волокна композиционного материала, из которого изготовлен «Хищник», мог расплавиться и привести к нарушению структурной целостности БПЛА в полете.
Мне не хотелось утратить еще один летательный аппарат.
К несчастью, в мае мы потеряли еще два самолета — борты 249 и 173. Кейт, Борт 249, стала вести себя непредсказуемо, после того как мы установили новое программное обеспечение. БПЛА стоял на предангарной площадке, когда у него вдруг самопроизвольно заработал двигатель. Техники его заглушили, но были немало озадачены, так как системы зажигания и подачи топлива в тот момент были отключены. Не было причины, почему летательный аппарат мог самостоятельно включиться без электропитания и топлива. Единственным объяснением была ошибка в обновленной версии софта.
Ошибку выявить так и не удалось.
С тех пор мы остерегались Кейт и все время приглядывали за ней. Было что-то зловещее в этом инциденте. Очень уж сильно инцидент напоминал события, описываемые в фильмах о Терминаторе. Кто-то даже стал называть Кейт Кристиной по аналогии с автомобилем из одноименного фильма ужасов.
Кейт потерпела крушение некоторое время спустя, когда за пультом управления сидел Тефлон. Из-за плотной облачности видимость была плохой, поэтому Тефлон летел по приборам, но, как потом оказалось, бортовая навигационная система самолета выдавала показания высоты на несколько десятков метров ниже фактической. Первым признаком проблемы стало промелькнувшее на дисплее дерево. Тефлон уже ничего не мог сделать, и Борт 249, собственный аппарат нашей эскадрильи, вонзился в землю, как дротик.
Когда спустя почти час на место крушения прибыла аварийная бригада, двигатель 249-го все еще работал, несмотря на то, что самолет оказался полностью разрушен.
Борт 173 мы потеряли из-за отказа органов управления. Мы уведомили «General Atomics» о проблеме, но не получили никакой новой информации в ответ. Джон со своими механиками заменил пульт управления, но спустя пару недель он снова начал барахлить и в конце концов отказал. Борт 173 вышел из-под контроля на конечном этапе захода на посадку и полетел прямо в воду. Со стороны он напоминал подстреленную утку. «Хищник» грохнулся в океан примерно в полутора километрах от берега. При ударе о воду двигатель самолета оторвался и закувыркался по воде, пойдя ко дну уже ближе к берегу. Водолазы-спасатели с базы вытащили крупные фрагменты. Еще долгие месяцы после этого на берег выносило обломки меньшего размера.
Кроме всего прочего мне надо было разобраться с проблемой хранения ракет, пока «Хищники» стояли наготове, ожидая запуска. Согласно распоряжению ВМС, складировать ракеты на стояночной площадке запрещено. Я немного нервничал, направляясь в хозяйственное управление ВМС, чтобы попросить сделать для меня исключение. К тому времени Червь наконец убыл, но с новым лейтенантом-коммандером я не был знаком. Неизвестно было, чего от него ожидать.
— Я Крейсер, — сказал новый лейтенант, когда я ему представился.
Его кабинет занимал крошечное помещение в старом французском здании. Гипсовым стенам явно требовался ремонт. Холодный, покрытый керамической плиткой пол был скользким от пыли, грязи и гипсовой крошки. Когда лейтенант встал из-за стола, я обратил внимание, что на нем летный комбинезон желто-коричневого цвета.
— На чем вы летали? — поинтересовался я.
— На «F-18».
В свое время Крейсер был пилотом палубного истребителя и имел опыт участия в боевых операциях в Ираке и Афганистане. Крейсер наверняка знал, что означает, когда на корабле объявляют режим готовности номер один. Он не мог не понимать, что поставлено на карту. Я успокоился.
— Мне нужна ваша помощь.
— В чем дело?
Он был настороже. Интересно, каких гадостей ему наговорил про нас Червь, подумал я.
— Мне надо разместить ракеты на стояночной площадке.
— Нельзя, — ответил он.
Я ожидал такого ответа. Можно было не сомневаться, что Червь постарался дискредитировать нас в его глазах. Но я все же уповал на понимание Крейсером военной ситуации и надеялся, что он войдет в мое положение.
— Послушайте, нам приказали привести три «птички» в состояние полной боевой готовности, — сказал я. — Они должны взлететь сразу же после поступления звонка из штаба. Я не смогу их поднять, если ракеты будут находиться в ПСБ.
ПСБ — это пункт снабжения боеприпасами или попросту оружейный склад, располагавшийся за пределами базы. Мои специалисты по заряжанию должны были получить разрешение покинуть базу, пройти через контрольно-пропускной пункт, попросить персонал ПСБ доставить боеприпасы, а затем выполнить эту последовательность действий в обратном порядке, чтобы вернуться на стоянку самолетов. Даже при идеальном раскладе вся процедура занимала по меньшей мере полчаса. Нам же после звонка из штаба требовалось взлететь без промедления.
Крейсер несколько секунд пристально разглядывал меня, обдумывая просьбу.
— Ладно.
Ладно? Что, серьезно?
— Спасибо, Крейсер, — сказал я. — С меня пиво.
— Но вообще-то вы не имеете права держать ракеты на площадке.
— Я знаю, — ответил я. — Но прошу разрешения разместить их только на время ожидания команды на вылет.
Он кивнул.
Довольный, я пошел обратно в наш летный комплекс. Крейсер знал, как проводить боевые операции. Это была моя первая бюрократическая победа, позволившая сбросить с плеч эскадрильи огромный груз. Когда у Оперативной группы появится еще больше ниточек, ведущих к аль-Авлаки, и поступит звонок с командой на вылет, мы, я был уверен, будем во всеоружии.
Звонок поступил в тот же день. Обслуживающий персонал бросился к летательным аппаратам, чтобы успеть подготовить их до наступления полуденной жары. Я хотел сходить в ООЦ, чтобы понаблюдать за операцией, но из-за занятости не смог туда попасть. Через несколько часов «Хищники» без ракет вернулись на базу. Я позвонил Жабе, однако новости были неутешительными.
— В Кэнноне промахнулись, — сообщил он. — Им удалось остановить машину и убить большинство пассажиров. Экипаж ведущего самолета едва не промахнулся по машине. Прицел сполз в глубокую канаву на обочине дороги. Водитель испугался взрыва, и машина попала в аварию, но и только-то.
Я вздохнул.
Жаба рассказал, что вскоре после атаки они услышали по радио уже знакомое «Вы не сможете меня убить». Аль-Шадади пережил налет. Он всегда оказывался единственным, кому это удавалось. Можно было выпустить сто ракет по сто одному террористу и этот парень в любом случае остался бы «сто первым».
Оперативная группа по-прежнему не прощала ошибок, как и в случае с тем злополучным инцидентом, когда мы упустили аз-Заркави.
Несколькими днями спустя была предпринята еще одна попытка нанести удар по террористу, только теперь с борта пилотируемого летательного аппарата. Я не знал, кто им управлял, а Оперативная группа была не обязана докладывать мне об этом. Летательный аппарат выпустил управляемую ракету «Гриффин», которая обладает меньшими по сравнению с «Хеллфайр» размерами при сопоставимой мощности. Пилот промахнулся по той же причине, что и мы. Признаться, внутренне я даже обрадовался этому, так как это означало, что наш промах не был следствием недостатка профессионализма в беспилотном сообществе. Тактические действия одинаково сложны для всех.
После промаха ракеты «Гриффин» аль-Шадади залег на дно.
Обнаружил себя он только через пару месяцев. На этот раз 3-я эскадрилья не промахнулась. Оператор вел прицел перед движущимся автомобилем почти до самого момента взрыва, затем ослабил нажим на рычаг управления. Лазерная метка сползла на капот машины. Спустя мгновение ракета разворотила двигательный отсек, выведя автомобиль из строя. Выжившие бросились бежать, но никому из них далеко уйти не удалось. В этот раз аль-Шадади не представился случай поиздеваться над нами.
Я посетил оперативный центр на следующий день.
— Удачный выстрел, — сообщил Жаба.
Я кивнул.
— Как нам и требовалось.
— По следующей цели требуется сработать еще лучше, — заметил Жаба.
Я непонимающе уставился на него.
— По какой именно?
— Мы напали на след «номера один», — сказал он.
Номером один был аль-Авлаки. Наконец засветилась конечная цель нашего задания. Мне было неизвестно, как его обнаружили. Да это и не имело значения. Я знал лишь одно: мы должны быть наготове. Но, когда мне уже казалось, что работа эскадрильи окончательно наладилась, мы столкнулись с новым препятствием.
Погода снова менялась. Мы все еще сражались с жарой, но сезон летних гроз принес новые проблемы, которых мы не ожидали. В районе экватора конвекционные потоки воздуха вбирают в себя влагу с акваторий Красного моря и Аденского залива, формируя над равнинами Эфиопии мощные грозовые очаги. Эти грозовые фронты быстро разрастались до размеров штата Айова, достигая высоты 18 километров, превосходя грозы в Америке по этому показателю в два раза. Град разлетался более чем на тридцать километров. Ледяные шарики размером с горох молотили по «Хищникам», повреждая их хрупкую обшивку.
На земле мы боролись с дождем. Ливни превратили иссушенный ландшафт в топкое болото. Плотно утрамбованный грунт, долгое время лишенный какой-либо влаги, был неспособен впитать дождевую воду, отчего многие дороги оказались размытыми. Те участки земли, которые не были покрыты щебнем, постепенно напитывались водой и раскисали, превращаясь в ямы, наполненные жидкой грязью.
А еще были ветры.
В нескольких сотнях километров от нас в Эфиопии сформировался мощный грозовой очаг. Проходя через горы, он увеличил свою энергию и перерос в чудовищный шторм, двинувшийся в направлении Джибути. Порывы штормового ветра со скоростью в сорок узлов ворвались с юга и ударили по лагерю.
Гордон возвращался на базу, готовясь совершить плановую посадку. Его топливные баки были почти пусты, поскольку Оперативная группа старалась по максимуму растянуть время работы самолета над целью. Я вышел из оперативной палатки в объятия урагана. Техники на стояночной площадке силились закрыть ворота ангара. Тент службы охраны под порывами ветра раздувался, словно парус, едва удерживаясь на крепежных оттяжках. Один из охранников колотил молотком по колышку, в то время как другой тащил мешки с песком, чтобы придавить его к земле. Я бросился к СНУ. Там уже должны были брать Гордона на управление.
В кресле сидел МаДроверс, пилот из ночной смены. Он был еще одним молодым лейтенантом, который прошел путь летчика-истребителя, прежде чем получить назначение в «Хищник». Парень был пакистанского происхождения, что отразилось в его позывном — видоизмененном имени персонажа Ай-Жита М'Драрза из передачи «Субботним вечером в прямом эфире» периода войны в Персидском заливе.
Он уже взял Гордона под контроль и вел его кругами в северной зоне ожидания.
— Сколько у тебя бензина?
— Самый минимум, — ответил он.
Топлива у летательного аппарата оставалось только на пару попыток захода на посадку, после чего он должен был либо сесть, либо плюхнуться в море.
— Каковы погодные условия?
Я имел о них представление, но хотел знать, что говорят метеорологи на контрольно-диспетчерской вышке. МаДроверс позвонил на метеостанцию с телефона СНУ.
— 600 местами, 1500 «сплошняк», — сообщил он, положив трубку.
Разорванная облачность на высоте 600 метров над уровнем земли, сплошной облачный покров на полутора километрах.
— А ветер? — уточнил я.
Недоуменный взгляд.
— Перезвони им.
Он говорил по телефону несколько минут, затем снова положил трубку.
— Пятнадцать узлов.
— Какое преобладающее направление?
Снова недоуменный взгляд.
— Перезванивай.
МаДроверс сделал третий звонок на вышку.
— Переменное, но по преимуществу южное.
— Ладно, — сказал я. — Скажи, по ощущениям ветер снаружи тянет на 15 узлов?
— Нет, сэр.
Я многозначительно поглядел на него. Он понял намек и позвонил в метеорологическое управление Оперативной группы. Тамошние парни располагали более качественной метеоаппаратурой, чем у джибутийской авиационно-диспетчерской службы.
— Что с ветром?
— Метеорологи Оперативной группы сообщают о южном ветре в сорок узлов, — сказал он.
— Как долго он продлится?
— Пару часов, — ответил он.
Это представляло проблему. Максимальная скорость ветра, при которой мы могли садиться в любом из направлений, составляла тридцать узлов. С учетом нашего нынешнего веса предельная максимальная скорость бокового ветра не должна была превышать шестнадцати узлов, однако у Гордона было недостаточно топлива, чтобы ждать, пока ветер стихнет.
— Я поведу самолет, — сказал я.
— Сэр, я справлюсь.
— Ты раньше когда-нибудь садился при боковом ветре такой силы?
— Нет, сэр.
— Значит, сажать буду я.
Я жестом приказал ему освободить кресло. Более четырех тысяч часов налета и пятнадцать лет службы в авиации научили меня, как надо сажать самолет при таком боковом ветре. Раньше мне уже доводилось садиться в таких условиях на «E-3» — воздушной радиолокационной платформе на базе «Боинга-707». Тогда, даже с очень опытным экипажем на борту, мы едва не оторвали самолету двигатель во время касания взлетно-посадочной полосы.
МаДроверс выбрался из кресла. Он выглядел так, словно я пнул его любимого кота.
— Не волнуйся, я тебе доверяю, — сказал я. — Но я не могу позволить тебе садиться в таких условиях. Если что случится, сможем сказать, что за пультом был самый опытный пилот. Я приму удар на себя.
Он заслуживал того, чтобы это услышать. МаДроверс — превосходный пилот, к летному мастерству которого я относился с огромным доверием. Это была не та ситуация, как с Дженцем, когда того вытащили из кресла перед пуском ракеты. Я пытался оградить пилота от неприятной ситуации, на которую в некоторой степени мог повлиять.
Я сел в кресло и немедленно взял управление беспилотником в свои руки.
— Вышка, говорит Гордон Четыре-Ноль, готов к снижению. Прошу разрешения на посадку на полосу два семь.
Ответил голос с франко-арабским акцентом:
— Гордон, ветер слабый. Снижайтесь до высоты 300 метров. Разрешаю визуальный заход на посадку на полосу ноль девять.
Я усмехнулся. За стенами СНУ все еще бушевал ветер. Мы слышали его завывание даже за шумом вентиляторов системы кондиционирования воздуха. Разрешение диспетчера меня не устраивало. Мне не нужен был риск крушения в гражданском секторе аэропорта или в жилом районе. Мне хотелось оставаться над водой и садиться на том конце летного поля, который занимали военные.
— Говорит Гордон Четыре Ноль, прошу разрешения на посадку на полосу два семь.
После некоторой паузы диспетчер уступил мне этот путь. В тот момент я был единственным летательным аппаратом в небе, поэтому авиадиспетчер на вышке имел возможность удовлетворить любую мою просьбу в этом плане.
Я сбросил высоту, выровнял самолет над черной поверхностью Аденского залива и начал выполнять поворот перед подходом к району аэродрома. Огни базы и города на дисплее завертелись и поползли в сторону. Экран системы слежения показывал, что «Хищник» фактически летит боком на север, несмотря на то, что он был ориентирован носом на запад.
Ого, ветер слабый, пронеслось у меня в голове.
Маленький розовый самолетик медленно приближался к посадочному курсу. Я выполнил поворот, чтобы вернуть беспилотник на путь к базе. Стрелка на электронном компасе, отмечавшая курс, уткнулась в метку «Юг». Самолету, подобно паруснику, для удержания курса необходимо лететь против ветра, чтобы компенсировать боковую силу.
Согласно данным приборов, наша путевая скорость (скорость самолета относительно земли) составляла от силы узлов двадцать. Большая часть мощности двигателя расходовалась на сопротивление ветру. Приходилось держать высокие обороты, чтобы выдерживать глиссаду — в противном случае я снизился бы слишком рано. Я находился уже совсем близко от ВПП, когда вдруг увидел на экране нашу стояночную площадку. При заходе на посадку в нормальных условиях я бы никогда не увидел с этой точки нашу стоянку, которая располагалась в самом начале взлетно-посадочной полосы (к тому же на приличном расстоянии в стороне от нее). Сегодня я впервые смотрел на своих испуганных техников с высоты птичьего полета, в то время как самолет приближался к ВПП боком под углом в 45 градусов относительно ее оси.
— Около трех метров, сэр.
В поле зрения показались фонари, обозначающие край взлетно-посадочной полосы. Земля неслась нам навстречу.
Пора.
Я нажал на педаль руля направления, чтобы развернуть нос, выставив его по курсу ВПП. Потом дал левый крен в сторону ветра, пытаясь за счет подъемной силы на крыльях компенсировать часть энергии, которую только что потерял. Прерывистая осевая линия ВПП замелькала на дисплее. Колеса пару раз подпрыгнули, и самолет покатил по полосе. Затем я толкнул от себя ручку управления самолетом, чтобы левое крыло не поднималось, и прижал нос к земле, рискуя сломать хлипкую переднюю стойку шасси и расколотить самолет.
Когда летательный аппарат замедлился до скорости руления, я наконец вздохнул с облегчением. Рулежная дорожка была отделена от района стоянки и обслуживания самолетов забором, который в некоторой степени защищал ее от порывов ветра. Несмотря на это, маленький самолет брыкался на всем пути следования к стоянке, то и дело норовя оторваться от земли. Пока техники не закрепили самолет на земле, приходилось «пилотировать» его за счет активной работы органами управления, чтобы противодействовать ветру.
После посадки ко мне в оперативную палатку заглянул Джон.
— Сэр, мы не думали, что вы рискнете садиться, когда увидели направленный на нас самолет.
Я тоже не думал, подумал я.
— Я ничего не поцарапал? — спросил я.
— Абсолютно ничего, сэр.
В следующую ночь мы столкнулись с такими же погодными условиями. В этот раз мы возвращали самолет с большим остатком топлива. Я позволил МаДроверсу попробовать посадить самолет. Он три раза пытался это сделать и все три раза забывал правильно выставить положение крыльев, отчего «Хищник» сносило к стоянке истребителей «Мираж 2000» французских ВВС. Я приказывал ему разворачиваться, набирать высоту и пытаться снова. После третьей попытки я дал возможность испытать свои силы другому пилоту. К тому времени сила ветра снизилась до относительно приемлемых значений, и он смог вернуть «птичку» на базу.
Выполнение посадок давалось с трудом, но и охота за аль-Авлаки шла непросто. Составление схемы жизни любой цели — процесс сам по себе кропотливый. Но в этом случае он проходил еще сложнее, поскольку аль-Авлаки было известно, как Соединенные Штаты выслеживают террористов. О «Хищниках» рассказывали в новостях, поэтому широкой общественности было известно, что мы можем перехватывать сигналы сотовых телефонов.
В начальный период охоты на аль-Авлаки Оперативная группа рассчитывала исключительно на «Хищников», однако скоро в штабе поняли, что мы не можем обеспечить полное покрытие района наблюдения. С целью содействия операции Африканское командование вооруженных сил США (АФРИКОМ), контролировавшее американские войска на этом континенте, решило перебросить в регион «Жнецов».
С тех пор как «Жнецы» присоединились к охоте на аль-Авлаки, по распоряжению командования мои техники должны были снаряжать летательные аппараты бомбами, после чего их снова отправляли в полет. Единственной проблемой была нехватка места в Кэмп-Лемонье. Все самолеты, осуществлявшие в Кэмп-Лемонье промежуточную посадку, оставались на стояночной площадке на всю ночь, и для «Жнецов» места не хватало.
Чтобы как-то решить этот вопрос, Воздушная экспедиционная группа АФРИКОМа направила к нам Майка, ныне заместителя командира авиагруппы, которому предстояло наладить координацию действий двух наших формирований. Мы не виделись с Майком несколько лет. После Крича он сменил много мест службы, пока не стал первым пилотом БПЛА-сообщества, принявшим на себя командование эскадрильей. В качестве командира эскадрильи Майк пробыл недолго, так как довольно скоро был направлен в АФРИКОМ для формирования новой авиагруппы. Теперь он должен был перебросить часть своего летного подразделения в Кэмп-Лемонье, чтобы создать здесь перевалочный пункт «Жнецов». В конце концов, мы гонялись за одними и теми же целями.
Я встретил его перед двумя нашими ангарами.
— Белка! — воскликнул он, вылезая из мини-внедорожника.
Чтобы попасть в наш лагерь, он, вместо того чтобы пройти через ворота, проехал через зону стоянки и обслуживания самолетов.
— Добро пожаловать в Джибути, Майк, — приветствовал я его.
Мы обменялись рукопожатиями, и он огляделся.
— Ты неплохо смотришься в этом местечке, — заметил он.
— Давай-ка убираться с этой жары, — сказал я, увлекая его к оперативной палатке. — Каково это снова оказаться вторым лучшим пилотом «Хищников» на базе?
Он хохотнул и хлопнул меня по руке:
— Я больше не летаю на «Хищниках».
— Да брось ты! Все они «Хищники», — парировал я.
На самом деле в номенклатуре «General Atomics» БПЛА MQ-9 официально числился как «Predator B» («Хищник» Б»). Но в ВВС эти аппараты называли «Жнецами».
Майк ухмыльнулся.
Всю следующую неделю мы занимались обсуждением того, как решить его проблему, просиживая на Т-образном барьере, ограждавшем наш летный комплекс. Массивные бетонные блоки высотой в два с половиной метра, из которых было составлено ограждение, напоминали перевернутую букву «Т».
Как-то вечером мы с Майком сидели на барьере и беседовали (как и все последнее время). Наше внимание переключалось то на стояночную площадку, где шли работы, то на случайный самолет на взлетно-посадочной полосе.
— Мы должны найти способ как-то тут разместиться, — сказал он.
— Моим аппаратам нужно место, — ответил я. — К тому же ты будешь использовать базу всего лишь как перевалочный пункт.
Майк пристально посмотрел на меня.
— Ты же понимаешь, что этим дело не ограничится.
Я вздохнул, так как знал, что он прав. Это был известный метод сил специальных операций: захватил — не отдавай.
— Да вы, парни, найдете способ быть тут на постоянной основе.
— Главное — решить нашу общую задачу, — сказал он.
Я посмотрел в ночное небо. Несмотря на засветку от фонарей лагеря, виднелись яркие звезды. На базе никогда не бывало темно настолько, чтобы можно было разглядеть Млечный Путь, который я надеялся увидеть в этой экспедиции. Ну хотя бы легкий южный бриз немного освежал. Мусоросжигательные ямы в ту ночь бездействовали.
— Я знаю.
— Надо бы обсудить это на поле для гольфа.
Я усмехнулся. Поле это располагалось километрах в трех дальше по дороге. Кэдди приносили квадратный кусок искусственного травяного покрытия и простилали его на ти, перед тем как игрок выполнял свой первый удар. Никаких гринов и фервеев не было. Были только камни поверх других камней. Флажки были единственным ориентиром, позволявшим понять, что ты посылаешь мяч в нужном направлении.
Я мог сыграть и одержать победу в нашем споре, но ценой серьезного ущерба для своего политического капитала. Я бы потерял лицо перед Оперативной группой. Поэтому у меня, по сути, оставался лишь один выбор.
— Я дам тебе половину ангара, — сказал я.
— Спасибо, — ответил Майк.
Он говорил искренне.
— Да что уж тут… — сказал я.
Мы оба понимали, что меня загоняют в угол.
Я проводил взглядом одного из моих «Хищников», который вырулил на взлетно-посадочную полосу и пошел на взлет. Несколько секунд для меня не существовало никаких других звуков во всей Африке, кроме низкого жужжания его мотора.
— Да нет, серьезно, — настаивал он. — Спасибо.
— Слушай, — сказал я. — Ты должен знать, что если опять начнется буря, нам больше негде будет разместиться. Мне понадобится эта площадь, если все наши «птички» будут на земле.
Мы не могли втиснуть все наши летательные аппараты в один ангар.
— Понимаю, — кивнул Майк.
— Я не смогу держать MQ-9 в ангаре, если такое повторится.
«Жнец» занимал пространство трех «Хищников».
— Если дойдет до этого, мы улетим, — заверил меня Майк. — У нас достаточная дальность полета, чтобы обходить грозовые фронты.
Ни один самолет из тех, что находился в наших ангарах, не стал бы подниматься в небо в штормовую погоду. Мы оба это знали. Тем не менее я оценил этот жест.
— Ты в курсе, что мы получили премию в области безопасности? — Я решил сменить тему разговора.
— Серьезно? — ответил Майк. — Поздравляю.
Для эскадрильи это было значительным достижением, учитывая то, как мы начинали. У нас не было происшествий уже около четырех месяцев. Летная дисциплина была настолько высокой, что моим молодым и неопытным лейтенантам удавалось спасать летательные аппараты в ситуациях, которые привели бы к крушению раньше. Мои летчики реабилитировались. И я очень гордился тем, что они стали профессионалами высшего класса.
Мы с Майком стояли на барьере и смотрели на аэродром. Думаю, каждый пилот может смотреть на летное поле часами. По увлекательности это занятие уступает только просмотру «хищного порно». С высоты барьера я мог наблюдать за тем, как наши летательные аппараты нарезают над полем круги, силясь набрать высоту перед тем, как взять курс на север к районам целей. Краем глаза я заметил мигающие проблесковые маяки «Хищника», снижающегося к единственной ВПП международного аэропорта Джибути — Амбули. Самолет летел в неправильном направлении. Он должен был идти курсом на север.
Двигатель тоже звучал неправильно.
— Извини, Майк, — бросил я. — По-моему, мы вот-вот потеряем беспилотник.
— Иди, — быстро ответил Майк. Он тоже увидел признаки грядущей аварии.
Я ворвался в СНУ. В кресле сидел Хвостик. Он застыл в напряженной позе за пультом управления, а его оператор был растерян и не знал, что делать.
— Хвостик, что происходит? — спросил я.
— Двигатель разваливается на части, — ответил он. — Пытаюсь сесть.
Я взглянул на экран системы слежения. Хвостик явно не попадал на взлетно-посадочную полосу.
— Поверни к аэродрому.
— Я не знаю, где он.
При пилотировании одномоторного летательного аппарата самое важное — это знать местоположение ближайшей взлетно-посадочной полосы. Мы приучали пилотов держать в уме, где находится посадочная площадка, и немедленно поворачивать к ней в случае отказа двигателя. Но перед Хвостиком маячила перспектива стать участником уже третьего (для него) авиационного происшествия, поэтому от волнения он потерял ориентацию в пространстве.
Первый инцидент с его участием произошел во время полета над Ираком, когда «Хищник» развалился в воздухе. Самолет был потерян, прежде чем Хвостик успел что-либо предпринять. Вторым случаем стала авария Борта 173, который перевернулся, после того как Хвостик потерял контроль над летательным аппаратом из-за отказа пульта управления. Однако сейчас он полностью контролировал беспилотник. И самолет, и ВПП четко отображались на экране системы слежения. Хвостик просто не додумался сосредоточить на нем свое внимание. Все что он делал, это таращился прямо перед собой в дисплей.
Времени на то, чтобы выдернуть его из кресла и взять управление на себя, не было. Я наклонился, чтобы говорить ему прямо в ухо.
Меня вдруг охватило ледяное спокойствие, как при убийстве боевиков.
— Повернуть вправо, — скомандовал я.
Хвостик механически начал выполнять поворот. Нос смещался до тех пор, пока на экране не появился знакомый ландшафт окружающей аэродром местности.
— Прекратить разворот, — сказал я.
Самолет вышел из крена. Я использовал те же самые команды, которые Хвостик слышал, когда отрабатывал заход на посадку по радиолокатору на «T-38» — двухместном сверхзвуковом учебно-тренировочном самолете. Я надеялся, что знакомый язык поможет рассеять его морок.
— Целься в конец взлетно-посадочной полосы.
Он немного скорректировал курс. В поле обзора показался ангар джибутийских ВВС. В этом ангаре размещался личный борт президента. Я проверил глиссаду планирования — была вероятность того, что мы врежемся в ангар.
— Дай немного педалью влево.
Под ногой у него скрипнула педаль руля направления. Летательный аппарат начал уходить влево. Правое крыло беспилотника поднималось все выше, по мере того как он кренился все сильнее.
— Достаточно.
Ангар увеличивался в размерах очень быстро. Я затаил дыхание, надеясь, что «Хищнику» хватит подъемной силы пролететь над строением, не зацепив его. Ангар заполнил собой всю площадь экрана, а потом исчез. Видеосигнал сохранялся, то есть БПЛА все еще находился в воздухе.
— Поверни назад, к порогу.
«Порог» — это отметка на ВПП, обозначающая начало места, где можно приземляться. Хвостик начал разворот. «Хищник» был примерно в шести метрах от земли. Если он снизится еще хоть немного, то рискует зацепить землю правым крылом и кувырком покатиться по взлетно-посадочной полосе.
— Выводи из крена, — приказал я.
— Но…
— Выводи из крена, — повторил я ровным голосом. — Теперь для выравнивания используй педаль руля направления.
Когда Хвостик с силой надавил на педаль руля, та недовольно отозвалась громким металлическим скрипом. Обычно шум в кабине заглушал звук движения пружины, которая возвращала педали руля направления в среднее положение. Скрип был таким, словно по школьной доске царапнули ногтем.
Нос отклонился вправо, и самолет медленно вышел из крена. Боковая разметка ВПП находилась прямо под брюхом самолета. Всего каких-то полтора метра отделяли левое колесо от неровного грунта за пределами ВПП. Хвостик продолжал давить на педаль, отклоняя нос вправо и смещая самолет к оси ВПП.
— Начинай выравнивание.
Без выравнивания носовое колесо первым ударилось бы о бетонную полосу, в результате чего в условиях жесткой посадки передняя стойка шасси сломалась бы под тяжестью самолета. Хвостик ослабил нажим на ручку управления самолетом, и нос приподнялся. Секундой спустя колеса с силой ударились о взлетно-посадочную полосу, и самолет потянуло вправо.
Жесткий удар окончательно прочистил Хвостику мозги. Он отцентрировал руль управления, предотвратив выкатывание беспилотника за пределы ВПП. Двигателю из последних сил удалось дотянуть самолет по рулежке до нашего летного комплекса. Последнее, что джибутийцам хотелось бы делать, это опять закрывать из-за нас свою единственную взлетно-посадочную полосу.
Я похлопал Хвостика по плечу.
— Отличная работа, — сказал я. И я не шутил.
Впоследствии техники обнаружат в масляном фильтре частицы металла. В блоке двигателя разрушились поршни, рассыпавшись на куски. Двигатель лишь каким-то чудом смог продержаться до того момента, когда Хвостик благополучно посадил летательный аппарат.
Я номинировал его на премию в области безопасности. Мы избежали полной потери беспилотника; пришлось всего лишь заменить в нем двигатель. Запасного летательного аппарата у нас не было. Если бы Хвостик оплошал, мы не смогли бы поддерживать прежний ритм оперативной работы, и аль-Авлаки мог бы от нас ускользнуть.
Мы близко к нему подобрались. Каждым ударом с воздуха в течение следующих двух месяцев мы ликвидировали его непосредственных подчиненных и приходящих им на замену людей. В эскадрилье появились мрачные шутки. Например, в оперативной палатке кто-то вывесил объявление «Ищу сотрудника», сопроводив его текстом: «На работу требуется террорист, работа сверхурочная, в основном в полевых условиях. Место освободилось только что».
После очередной успешно проведенной операции один из наших специалистов по заряжанию очень точно подметил: «Однажды в «Аль-Каиде» сообразят, что они вербуют на службу новые кадры с жизненным циклом в две недели».
Он был прав.
Примерно с такой периодичностью мы и предъявляли членам «Аль-Каиды» «уведомления об увольнении». И все же цель номер один пока была для нас недосягаема.
Перерыв наступил в августе. Информатор сообщил, что аль-Авлаки перемещается в группе из двух то ли внедорожников, то ли пикапов. Большинство агентов в поездках использовали только одну машину, однако личные телохранители и помощники аль-Авлаки ездили в отдельном автомобиле.
Аль-Авлаки был человеком осторожным. Он являлся лицом пропаганды «Аль-Каиды» по всему миру. Его ликвидация нанесла бы серьезный удар по авторитету его англоязычного журнала «Инспайр», как и по усилиям агентов-вербовщиков на Западе. Усиленная охрана была нужна для защиты аль-Авлаки в случае засады. По словам нашего источника, аль-Авлаки ожидал, что его поймают и будут судить в США.
В конечном счете такие меры предосторожности сыграли против него.
«Хищники» и «Жнецы», осуществлявшие поиски аль-Авлаки по заданию Оперативной группы, одновременно вышли на предполагаемое место его постоянного пребывания. Мы знали, что террорист скрывается где-то в Эль-Джауфе, но теперь пилоты стали высматривать пикапы, ездившие парами.
Несмотря на то что район располагается в высокогорье, температура летом там держится на очень высокой отметке. После полудня повседневная активность в регионе замирает, возобновляясь лишь к вечеру, после того как жара спадает. Аль-Авлаки ездил на встречи в дневное время, когда на улицах было малолюдно. Как раз в часы затишья мы его и обнаружили.
Колонна из двух полноприводных пикапов со сдвоенными кабинами переезжала из деревни в деревню, перемещаясь на огромной скорости по шоссе и с осторожностью — в городах. Время от времени они останавливались возле какого-нибудь дома. В одних случаях пассажиры пикапов выходили из машин и шли в дом. В других — хозяин дома подходил к пикапам, чтобы переговорить.
Всякий раз нам с трудом удавалось достоверно идентифицировать аль-Авлаки. Чтобы не выдать себя, мы летали на таком большом расстоянии, что возможности наших оптических приборов не позволяли четко рассмотреть его лицо. Рост объекта в целом соответствовал приметам, однако бородатое лицо было похоже на все другие лица жителей региона.
Этих данных было недостаточно, но только до тех пор, пока другой наш источник не сообщил день, время и место одной из встреч аль-Авлаки. Мы взяли под наблюдение явочный дом, в котором он должен был появиться, и стали ждать. Ровно в назначенный час к дому подъехали два пикапа. Это были как раз те пикапы, за которыми мы следили уже некоторое время.
Петля затягивалась.
