Территория оперативного центра «Н» казалась безлюдной, когда я прошел через охранный турникет на главном входе, готовясь заступить на ночное дежурство.

Я работал в час вампиров. В это время чокнутые отправляются в «Уолмарт», а на Лас-Вегас Стрип начинается самое веселье. Я покидал дом приблизительно в 10 вечера и к полуночи уже сидел в пилотском кресле. В 8 часов утра меня сменял новый экипаж.

Я прошел мимо модульных построек из автомобильных трейлеров, которые служили нам офисными помещениями, и направился к зданию оперативного центра. Трейлеры всегда вызывали у меня улыбку. Мы располагались рядом со зданием, откуда ВВС осуществляли руководство масштабными учениями, ежегодно проводимыми в рамках международной тренировочной программы «Красный флаг», а через дорогу от нас раскинулся лагерь эскадрилий условного противника, на учениях выступающего против истребительных эскадрилий США. Это были красивые новые здания.

У нас же были автотрейлеры и не было финансирования на улучшения. Все эскадрильи базировались в таких трейлерах. На авиабазе Неллис это уже стало притчей во языцех. «Хищники» всегда были словно нелюбимое дитя ВВС, невзирая на повышенное внимание со стороны СМИ, которые делали из нас едва ли не звезд с обложек глянцевых журналов.

Единственной «нормальной» кирпичной постройкой в лагере «Хищников» было здание оперативного центра. 15-я и 17-я эскадрильи делили его между собой. Две эскадрильи и их независимые оперативные центры разделял один лишь коридор. Я прошел через стальную дверь оперативного центра 15-й эскадрильи. Табличка у двери гласила: «Добро пожаловать в РО ЦЕНТКОМа». Мы размещались в 13 тысячах километров от Ближнего Востока. Тем не менее руководство эскадрильи хотело, чтобы экипажи помнили: внутри здания они находятся в зоне ответственности Центрального командования США.

Быстрее всего попасть в расположение моей эскадрильи — 17-й — можно было, срезав путь через оперативный пункт 15-й. Правда, служащие 15-й эскадрильи имели на нас зуб, потому что в наш оперативный центр им входить запрещалось, а мы использовали их оперативный пункт как коридор.

Делали мы это не из вредности, а чтобы обойти стороной единственную в здании уборную. Оттуда вечно воняло. Чтобы не действовать коллегам на нервы, я пошел более длинным путем. В коридоре по пути к оперативному пункту 17-й эскадрильи меня сопровождал тяжелый запах канализации. Видно, в мужском туалете снова образовался засор. Теперь его устранят только утром, и то в лучшем случае.

Отворив дверь нашего оперативного пункта, я остолбенел. Где привычная сонная комната?.. В помещении кипела бурная деятельность. Монго, сидевший за массивным столом руководителя полетов, казался напряженным. Еще более напряженным, чем обычно. Когда я вошел, он не встретил меня привычной щербатой улыбкой. Я взглянул на настенные мониторы, чтобы понять, что с нашими птичками. Оба аппарата были на земле. Погодная карта показывала, что вся южная часть Афганистана во власти мощного грозового циклона. Непонятно, с чего бы Монго быть на взводе.

— Что стряслось? — поинтересовался я.

— Мы только что потеряли отряд спецназа. На инструктаже получишь свежие данные.

Я весь обратился во внимание. Заранее заготовленные шутки мигом вылетели из головы.

Зазвонил телефон секретной связи, и Монго быстро поднял трубку. В эту смену он выполнял функцию руководителя полетов. Сообщал экипажам обновленную информацию, касающуюся наших заданий, и осуществлял надзор за всеми летательными аппаратами 17-й эскадрильи, находящимися в воздухе. Во время дежурств он подменял нас, если надо было отлучиться по нужде, а также работал с ООЦ, когда нашего офицера связи не задействовали в операции. Своего рода дирижер оркестра.

Я собрал полетные документы и прошел в инструктажную, чтобы получить задание на полет. Что бы ни случилось, как только я займу место в боксе, этим придется заниматься мне. Воздух в комнате был словно наэлектризован. Никто не шутил. Все понимали — произошло что-то нехорошее. Первым взял слово офицер разведки. Такое случалось редко, поскольку обычно инструктаж начинал уходивший со смены руководитель полетов, но Монго все еще сидел за столом, привязанный к телефонам засекреченной связи.

— В провинции Кунар атакован отряд спецназа, — начал офицер связи. — Начальство дает нам полную свободу действий для оказания помощи.

Начальству — ООЦ — в этом отношении следует отдать должное. Несмотря на всю важность отработки целей, оказанию поддержки американским военным отдавалось первостепенное значение.

Четыре бойца 5-го отряда сил специального назначения были атакованы в ходе выполнения ими разведывательной операции. Отряд забросили в район Дара-и-Печ афганской провинции Кунар перед тем, как высадить туда морпехов; те должны были обеспечивать в районе безопасность перед выборами в афганский парламент. Спецназовцы искали конспиративные дома, которые использовал Ахмад Шах, местный руководитель «Талибана». После выявления явок террориста спецназовцам совместно с солдатами морской пехоты надлежало либо захватить его, либо ликвидировать.

Отряд занял позицию на склоне горы под названием Савтало Сар в 32 километрах к западу от Асабадада. Их заметили местные чабаны и вскоре атаковали боевики Шаха. Вертолет «CH-47» с силами быстрого реагирования на борту, пришедший на помощь спецназу, был сбит ПТУРСом. При крушении вертолета погибли восемь спецназовцев и восемь солдат армейской авиации.

— Ваша задача — отыскать выживших.

Я поднял руку.

— А что насчет БПСО?

Участники боевой поисково-спасательной операции, или БПСО, обычно первыми прибывают на место происшествия. Впереди них обычно действуют силы быстрого реагирования. Я хотел понять обстановку, прежде чем мы бросимся на помощь. Кунар почти в пяти часах лета от нашей базы в Кандагаре. Истребитель из Баграма может добраться туда за тридцать минут.

Сотрудник разведки предвидел вопрос.

— СБР сбили, — сказал он. — Остальное вам расскажет карта погоды.

Закрепленный на потолке проектор вывел на экран изображение карты Афганистана, на которой расплывалось большое красное пятно. Красное — это плохо.

— В данный момент над районом боевых действий проходит грозовой фронт, — сообщил офицер метеорологической службы. — Баграм закрыт.

Радарный снимок показывал линию шквалов, протянувшуюся на юго-восток до самого Кандагара, где располагалась наша вторая по значимости военная база. Ни один летательный аппарат не мог подняться в воздух в такую бурю. Я все еще не понимал, в чем заключается наша роль. «Хищник» начинен электроникой, и его бортовое радиоэлектронное оборудование не имеет защиты от непогоды. Мы даже легкого дождя избегаем, опасаясь замыкания в чувствительных электронных схемах беспилотника, которое может привести к его крушению. Соваться в грозу — значит обрекать БПЛА на верную гибель.

— И как мы туда попадем? — спросил я.

— Вам поручается найти окно в небе и отыскать спецназ, — отрезал офицер разведки.

Я начал было возражать, когда вошел Монго.

— Надо лететь, — заявил он. — Центр управления совместными действиями авиации выкупил беспилотники.

Наш летательный аппарат им требовался, чтобы пройти сквозь грозовую облачную систему без риска для жизни пилотов и членов экипажа. Основной задачей было найти 5-й отряд СпН, а нами можно и пожертвовать.

Монго ласково похлопал меня по плечу:

— Ты будешь первым.

— Здорово, — ответил я.

Что еще я мог сказать?

Пока я в боксе проводил предполетную проверку, 15-я эскадрилья подняла в воздух два своих самолета. Когда мой беспилотник вылетал из Кандагара, желтый и красный значки самолетов Пакмэна и Рулетки уже прокладывали путь на север. Обе пиктограммы дергались из стороны в сторону словно в эпилептическом припадке.

Я вывел изображение с камер самолетов на боковые мониторы, чтобы можно было видеть то, что видят пилоты 15-й. Оба экрана затянула кипящая масса свинцовых туч. Изображение то и дело переключалось с цветного на инфракрасное и обратно — пилоты тщетно пытались выявить просвет в ненастном небе. ИК-камера способна пронзить мглу насквозь и дать четкое изображение, однако она иногда не замечает лед. Цветная камера менее надежна, зато позволяет увидеть нисходящие потоки воздуха, которые, швыряя беспилотный аппарат из стороны в сторону, в итоге могут разорвать его на куски.

Я был в нескольких минутах лета позади Рулетки и Пакмэна, и их видео давало возможность предварительно оценить, с чем мне предстоит столкнуться. Оба экипажа лихорадочно пытались отыскать окно в облачности. На мониторах я наблюдал, как пилоты лавируют между облаков, выискивая полоску чистого неба. Рулетка первым нашел окно и сообщил диспетчерам, что попробует пройти сквозь него.

Едва «Хищник» повернул в направлении просвета, как тучи тут же сомкнулись вокруг него. Без помощи метеорологического радиолокатора у «Хищника» не было шансов. Судя по картинке на экранах, экипаж судорожно крутил гондолой по сторонам, пытаясь найти выход из облачного плена. После нескольких минут блуждания в серой мгле пилот повернул обратно, видимо, приняв решение выбираться из ловушки тем же путем, каким он в нее попал. Это был единственный знакомый ему участок неба.

Когда облака над ним уже стали рассеиваться, монитор внезапно озарила яркая вспышка. Картинка на экране тут же исказилась помехами и погасла. На потемневшем экране загорелась надпись «Потеря синхросигнала, потеря данных». После дежурства мы пересмотрели запись. Удивительно: прежде чем электрический разряд спалил летательный аппарат, камера успела запечатлеть вспышку молнии.

Беспилотник Рулетка был потерян.

На экране системы слежения я видел, как желтый самолетик огибает новый грозовой очаг. Пакмэн следовал за Рулеткой почти идентичным курсом. Он обошел стороной грозовой очаг, в котором сгинул Рулетка, и теперь прокладывал путь к наиболее тонкой части шкваловой линии. Тонкая линия означала просвет в облаках… либо радару просто не хватает мощности пробить некий более плотный участок.

Пакмэн нырнул в просвет и направился к редеющим облакам, и вдруг нос «Хищника» резко задрался вверх. Планка горизонта очутилась в верхней части экрана. Картинку на экране пару раз перекосило электростатическими помехами, после чего вспыхнуло зловещее сообщение «Потеря синхросигнала, потеря данных». В этот раз все было кончено секунд за семь.

Я видел такое раньше. Когда «Хищник» пролетает вблизи грозового фронта, он покрывается коркой льда. Это происходит незаметно. Лед возникает словно ниоткуда. Бдительный экипаж в такой ситуации периодически осматривает фюзеляж и плоскости, чтобы вовремя обнаружить образование наледи, ведущей к потере подъемной силы. Вероятно, лед нарос на пакмэновский «датчик угла атаки», который определяет угол продольной оси самолета относительно земли. Если нос задран слишком высоко, компьютер считает, что летательный аппарат на грани сваливания, и корректирует угол тангажа и тягу двигателей. Когда Пакмэн нырнул в облака, датчик из-за обледенения принял верхнее положение, сигнализируя о сваливании. Автопилот рванул нос вниз, и лед оторвался. Самолет тут же сообразил, что пикирует на полной тяге, и автоматика дернула нос вверх. Внезапно возникшая перегрузка привела к отрыву хвостового оперения и гибели беспилотника.

Два грохнулись, остался один.

Пришла моя очередь.

Лучшего решения, чем у двух других пилотов, у меня не было. Правда, их неудачные попытки дали мне возможность понять, какие действия заведомо обречены на провал. Перед тем как нырнуть в облачную гряду, я секунду-другую обдумывал маршрут. Потерпев крушение, я не принесу пользы спецназовцам.

Грозовой очаг, уничтоживший Рулетку, рассеялся почти так же быстро, как и сформировался. Я полетел прямо в том направлении, надеясь, что сошедший на нет очаг оставил после себя лакуну, через которую можно проскочить. Следуя этим путем, я примерно на 90 километров отклонился к западу от того места, где Рулетка и Пакмэн встретили свою судьбу. На востоке собирались крупные грозовые очаги. На карте погоды показался небольшой просвет. Я вызвал Управление воздушного движения авиации морской пехоты, которое контролировало воздушное пространство, и сообщил, что намереваюсь снижаться.

— Вас понял, — ответил диспетчер. — Вы единственный борт в воздухе. В вашем распоряжении все воздушное пространство страны.

Я вывел на дисплей изображение с носовой камеры. «Хищник» располагает небольшой стационарной телекамерой, вмонтированной в носовой обтекатель. В полете мы редко ее использовали. Камера в гондоле целеобнаружения дает более качественное изображение, однако гондола была мне нужна, чтобы смотреть по сторонам, прежде чем выполнять повороты и выискивать участки чистого неба. Одна камера хорошо, а две лучше.

— Кэти, ты будешь моими глазами, — сказал я. — Ищем окно, через которое можно пролететь. От тебя требуется проверять небо, перед тем как я буду поворачивать, высматривай брешь.

— Есть, сэр, — ответила она.

Кэти — одна из немногих женщин-операторов в эскадрилье. Она была оператором средств обнаружения того самого «Хищника», которого сбил над Багдадом иракский «МиГ». Я нечасто с ней летал, так как, будучи старшим пилотом, в основном получал в напарники новичков. В ситуации, когда мы пытались пробиться сквозь грозовой фронт, присутствие в кабине такого опытного специалиста, как она, действовало на меня успокаивающе.

Я указал на боковой монитор, на котором отображалась метеорологическая информация:

— Идем к тем просветам. В основном смотри прямо по курсу.

Мы влетели в облачную гряду. Прямо перед нами из облаков вздымался крупный грозовой очаг, клубами устремляясь ввысь. Пролететь над ним мы не могли. Могли только обойти.

— Обзор слева по борту, — сказал я.

Несмотря на стрессовую ситуацию, все сохраняли спокойствие. В голосе Кэти не слышалось ни малейшего напряжения. Учитывая, что на кону были жизни наших солдат на земле, мы без оглядки гнали самолет к цели. Я весь подался вперед, словно так я мог лучше разглядеть картинку на экране. Кэти повернула гондолу влево. Мы увидели лишь сплошную завесу облаков.

— Справа есть что-нибудь?

Гондола развернулась в противоположную сторону. В том направлении небо оказалось чуть чище, стали видны даже пробивающиеся сквозь толщу облаков лучи солнца. Я отклонил руль вправо, чтобы направить самолет туда, куда смотрела прицельная гондола. Беспилотник выполнил плавный разворот и вышел из крена, встав на нужный курс. Где-то с минуту мы оставались на чистом участке неба, а потом облака вокруг сомкнулись.

— Обзор слева.

Я чувствовал себя как заезженная пластинка. Следующие несколько минут мы делали зигзаги между скоплениями облаков, перескакивая с одного участка чистого неба на другой. Если мы свернем влево, то полетим наперерез грозовому фронту, вправо — параллельно ему. Мы продолжали двигаться вдоль линии, пока наконец в облаках не открылось окно. Виднеющееся в просвете чистое небо обрамляли два кучевых облака. Окно было поразительно похоже на то, на которое наткнулся Рулетка.

Я проверил спутниковую карту погоды. Она показывала, что по ту сторону фронта открывается чистое пространство. А еще я увидел, что мы приближаемся к горам, где нас поджидают турбулентность и проливные дожди. Сейчас или никогда.

Я направил БПЛА носом прямо на окно. Мы с Кэти наблюдали, как кучевые облака проплывают мимо нас. Я понимал, что это визуальный эффект, вызванный особенностями работы камеры. Облака были все еще впереди нас, однако не попадали в 30-градусное поле обзора носовой телекамеры. Я глубоко выдохнул, поймав себя на мысли, что уже некоторое время не дышу, как вдруг на экране мелькнул край облака.

— Ой-ей… — пробормотал я.

Чтобы обойти облако, я отклонил самолет на 10 градусов.

— Что? — переспросила Кэти.

— Обзор слева, — скомандовал я.

Внешне я был по-прежнему спокоен, однако начал покрываться испариной. Гондола повернула влево, и мы увидели массивное кучевое облако, с которым чуть было не столкнулись. Если бы оно нас окутало, сгинул бы и третий БПЛА. Чтобы спасти самолет, следовало отвернуть вправо и убраться от облака подальше.

— Обзор справа, — сказал я, поворачивая «Хищника».

Я хотел посмотреть, что впереди. Кэти не задавала вопросов. Она была вся внимание. Гондола крутанулась вправо. Прямо там, куда мы поворачивали, высилась еще одна стена облаков. Один грозовой очаг висел неподвижно, в то время как другой смещался, запирая нас в ловушку. Я снова взял курс на окно, решив рискнуть и попытаться проскочить в просвет.

Завитки облаков тянулись к нам с обеих сторон, словно хотели схватить нашу птичку и спустить ее с небес на землю. К этому времени окно уже сузилось до крошечного отверстия размерами немногим больше самолета. Я нацелил перекрестье нитей в центр прохода и стал ждать. Облака смыкались, заслоняя последние остатки света. Затем, когда мы вошли в само облако, экран заволокло темно-серой массой. Я стал мысленно считать, в любую секунду ожидая увидеть на мониторе пугающее предупреждение «Потеря синхросигнала, потеря данных».

Едва я досчитал до трех, как беспилотник вынырнул из грозового облака на яркий солнечный свет. Мы наконец преодолели непогоду, причем оказались поразительно близко от района цели в Кунаре. Я глубоко вздохнул и поглядел на экран системы слежения над дисплеем, чтобы сориентироваться на местности.

Все молчали. Поздравлять нас не было оснований, поскольку наиболее важная часть миссии пока еще не была выполнена.

Я облегченно вздохнул и напечатал в чат текст:

Молния_81> грозовой фронт пройден, следуем по координатам.

Руководитель полетов отозвался мгновенно:

17РЭ_РП> вп.

Кэти ввела координаты цели. По мере того как она набирала цифры с клавиатуры, гондола нервно дергалась, потом замерла, уставившись в серую пустоту.

— Это что, лед на гондоле? — спросил я.

Кэти произвела несколько манипуляций на пульте управления. Камера работала в ИК-режиме и испытывала трудности в работе из-за теплового перехода. Температура окружающего воздуха совпадала с температурой земной поверхности. Среди этой серой каши разглядеть человека было невозможно.

— Ладно, дай план поменьше, и поищем тепловые участки, — сказал я.

В углу дисплея почти сразу же возникло яркое пятно. Кэти вывела его в центр экрана и снова увеличила картинку. Перед нашими глазами предстали обломки «CH-47» сил быстрого реагирования. Вертолет рухнул в лесистой местности и взорвался. Двигатели и топливные баки все еще ярко пылали. В отблесках пламени светились перебитые роторы и поваленные деревья. Выживших тут быть не могло.

— РП, мы над местом крушения, — оповестил я. — Какие будут дальнейшие указания?

— Берите курс на горный хребет в верхней части ваших экранов, — сказал офицер разведки. — Пролетите примерно восемь километров. В том районе последнее известное местоположение отряда. Вы ищете четырех человек.

Офицер разведки не стал добавлять «передвигающихся организованным порядком». Это и так было понятно. Талибы лазали по горам беспорядочно. В отличие от них, спецназовцы передвигались согласованно, всегда прикрывая друг друга. В этих обстоятельствах отличить своих от неприятеля несложно.

Кэти молча сканировала горный хребет. У нее все еще были проблемы из-за теплового перехода. Она очертила вокруг «Чинука» прямоугольник и начала обшаривать внутри него каждый буерак, расселину или выход породы на поверхность. Мы знали только то, что отряд все еще в движении.

Я поерзал в кресле и наклонился к экрану. Если бы я сейчас был там, на земле, я бы не хотел, чтобы меня перестали искать из-за какого-то теплового перехода.

— Что-нибудь видишь? — спросил я, просто чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Нет, — ответила Кэти.

Я не продолжил беседу, боясь потерять концентрацию на поиске. Мы очень хотели отыскать наших парней. Одному Богу известно, в каком они положении. Надо вызволить их из беды. Ранены ли они? Погибли? Мы не имели никакой связи ни с ними, ни с их командиром. В то время мы еще не знали, что командир находился в том самом «Чинуке», который мы обнаружили полыхающим на склоне горы.

Следующие полтора часа мы прочесывали каждый дюйм горного хребта и примыкающей к нему долины. Никакого движения. Даже талибы, кажется, взяли передышку. В какой-то момент Кэти, которая скрупулезно осматривала каждый камень, каждое дерево на местности, начала обсуждать с офицером разведки недавно увиденные фильмы. Я даже названий их не запомнил, так как был всецело поглощен высматриванием на экране хоть какого-нибудь движения. Впрочем, само содержание фильмов их мало интересовало, а разговор они затеяли ради того, чтобы не потерять концентрацию. Трудно сохранять ее, когда все камни и деревья выглядят одинаково. По некоторым данным, в этих горах скрывались более двухсот талибов. Ну и где они, черт возьми?

А затем я услышал нечто. Неразборчивую передачу сообщения. Голос звучал приглушенно, почти как шепот. Первую часть сообщения я не расслышал, только последнюю.

– [Неразборчиво]… Прием.

Кто бы это ни был, он пытался вызвать кого-то на связь.

Я плотнее прижал телефонный наушник к голове и напряг слух. Голос звучал не по интеркому, а по радио. Я проверил частоту. Она соответствовала аварийной частоте, используемой при проведении боевых поисково-спасательных операций. Наши средства радиосвязи были никудышными, позволяя поддерживать связь только с тем, кто находился не далее 8 километров от беспилотника, то есть Управление воздушного движения авиации морской пехоты не могло бы меня услышать, даже если бы работало на этой частоте. Я посмотрел на часы. Было пять минут «после часа» — стандартное время передачи сигнала бедствия. Значит, кто-то действительно просит о помощи по аварийной радиостанции.

Сигнал бедствия повторился, снова искаженный помехами. Я сумел разобрать только «прием». Тем не менее было понятно, что голос принадлежит мужчине, говорившему шепотом.

— Всем молчать! — крикнул я в микрофон. — Кажется, я что-то слышу.

Кэти и координатор разведки умолкли. Атмосфера внутри станции наземного управления тотчас изменилась. Мне показалось, что я услышал позывной говорившего, но я не был уверен. Была не была, решил я и переключил радиостанцию в режим передачи.

— Вызывает Молния, повторите.

Ничего.

— Вызывает Молния, повторите.

Тишина.

Либо он нас не слышал, либо не мог ответить, не услышав от нас пароля.

— Вызывает Молния, — произнес я. — Держитесь. Мы триангулируем ваше местоположение. Наши уже в пути. Наши уже в пути.

С моей стороны это было грубым нарушением радиодисциплины, которое полностью противоречило правилам коммуникации при проведении БПСО. Впрочем, меня это не волновало. Спецназовец, при условии, что он нас слышит, должен был знать, что мы спешим к нему на помощь.

На карту на экране системы слежения я нанес отметку, указывающую точку, в которой мы перехватили радиосигнал. Я не мог поручиться, что услышал бойца из 5-го отряда, однако никто другой не должен был занимать эту частоту и никто другой не стал бы шептать. Я вычислил координаты и передал их в Объединенный центр спасения военнослужащих.

Остальную часть нашего дежурства мы напряженно вслушивались в радиоэфир, кружа над одним и тем же местом в надежде принять еще одну радиопередачу. Нам требовалось больше сеансов связи, чтобы триангулировать его местоположение. Спустя час мое участие в операции подошло к концу. Пришел новый экипаж, получил полетные инструкции и принял управление беспилотником.

Когда я вошел в оперативный пункт, никто не выражал особого воодушевления. Парней по-прежнему искали и в воздухе висело напряжение. Я знал, что они и дальше будут продолжать поиски. 5-й отряд СпН все еще оставался на вражеской территории. Я покинул оперативный пункт и направился к своей машине. Вставало солнце, и большая часть Лас-Вегаса приходила в себя с похмелья после субботней ночи. Я чувствовал себя примерно так же, хотя и по иной причине. Мне очень хотелось отыскать отряд спецназа, но я потерпел неудачу.

Возвращаясь в город, я чувствовал себя так, словно груз ответственности за исход операции всей тяжестью давит мне на грудь. Ощущение было еще хуже стресса, который испытываешь после выстрела. Мы сделали все от нас зависящее, чтобы найти солдат, и большего сделать не могли, однако я продолжал терзаться.

Оставшуюся часть недели я прочесывал новостные сайты и донимал сотрудников отдела разведки звонками, чтобы получить от них какую-то новую информацию о пропавших. В моем сознании операция оставалась незавершенной. В конечном итоге рейнджеры Армии США спасли Маркуса Латтрелла, единственного выжившего из четверки бойцов. Он укрылся в деревне всего в трех километрах от того места, где мы перехватили сигнал бедствия. Пока Латтрелла не нашли рейнджеры, от талибов его прятало местное племя пуштунов.

Мы были горды тем, что оказались единственными, кому в тот день удалось добраться до района цели. Уникальные качества «Хищника» проявились как нельзя лучше. ВВС никогда бы не стали подвергать риску пилота в тех погодных условиях, да еще с учетом угрозы со стороны «Талибана». И даже несмотря на то что мы потеряли два беспилотника, благодаря моему аппарату удалось получить первые изображения с места катастрофы вертолета и, возможно, подтвердить местоположение Латтрелла с помощью его радиопередачи. Без этой информации спасательная операция началась бы намного позже.

Для меня операция завершилась, лишь когда Латтрелл посетил нашу эскадрилью в период написания своей книги «Единственный выживший». Мы справились.