Темную воду рассекал шестиметровый рыболовный мотобот.

Когда он врезался носом в метровые волны, в разные стороны разлетались брызги белой пены. Я четко слышал в наушниках высокочастотный рев лодочного мотора, наблюдая на мониторе за тем, как бот на полной скорости мчится по воде.

Сверху за ним следил «Хищник». Обладая большей скоростью, самолет выписывал вокруг лодки большие круги на безопасном расстоянии. Из-за высокой скорости судна и ночной темноты было маловероятно, что экипаж сомалийского мотобота заметит «Хищника» с выключенными аэронавигационными огнями.

На борту мотобота находился специалист по изготовлению взрывчатых устройств. Он курсировал между Йеменом и Сомали, сотрудничая с различными радикальными группировками. Им двигала не идея — он был обыкновенным наемником. Этот человек всегда оказывался там, где пахло деньгами, а в то время работа на Африканском Роге оплачивалась щедро. Подрывник направлялся на юг, чтобы встретиться с членами организации «Аш-Шабаб» — джихадистской группировки, которая позднее примкнет к «Аль-Каиде», после того как та переместит фокус своего внимания с Эфиопии на Сомали.

Бот несся в сторону Йемена. Погодные условия были почти идеальными: безоблачное ночное небо, слабый ветер. Узкий серп луны не давал почти никакого света. Лодка следовала прямым курсом к Бербере. Прибрежный город был рассадником пиратства в Аденском заливе. Там объект получит возможность слиться с окружением и скрыться. Пираты на мотоботе не обязательно были его единомышленниками. Скорее, их интересовали деньги, которые подрывник заплатил за организацию безопасного транспортного коридора.

За горизонтом ожидал американский тяжелый крейсер «Нью-Орлеан». Там тоже следили за видеотрансляцией «Хищника» на мониторах. На борту корабля команда спецназа готовилась выдвинуться на захват подрывника. Согласно плану, цель должна была просто исчезнуть. Объединенная оперативная группа не ставила меня в известность относительно того, почему хотела его «замести». Отчитываться оперативники были не обязаны. Мне, как и всем остальным винтикам в военной машине, они выдавали только ту информацию, которая была необходима для выполнения моей части операции. Моей задачей был подъем «Хищника» в воздух, чтобы оперативная группа могла следить за целью.

За тем, как «Хищник» преследовал бот, я наблюдал из ООЦ. Это была одна из наших первых крупных операций, проводимых совместно с дислоцированной в Джибути Объединенной тактической группой специальных операций, поэтому мне хотелось находиться в главном штабе. Мои пилоты подняли «Хищника» в небо еще несколько часов назад, и теперь самолетом управляли пилоты с авиабазы Кэннон. Их ощущения были мне знакомы, однако я чувствовал свою ответственность за летательный аппарат. Я хотел присутствовать в ООЦ, пока он участвует в операции.

В течение часа рыбацкий бот не менял курса. Было видно движение членов команды на его борту. Тепловое излучение их тел выделялось на фоне лодки и океана, имеющих более низкую температуру. Люди вели себя спокойно. Экипаж, пилотировавший Бонга — позывной «Хищника», — вышел на связь через защищенный канал:

— Десять минут.

На карте в оперативном центре местоположение команды спецназа было отмечено маленькой пиктограммой. Бойцы были прямо за горизонтом в двух жестких надувных лодках. Лодки с бойцами разделились и стали приближаться к пиратскому мотоботу с двух сторон, зажимая его в тиски. Наконец три лодки стукнулись бортами с тихим звуком. Я увидел, как один из бойцов потянулся к фальшборту судна. Одна группа захвата бросилась к рулю, другая — в трюм. Спустя несколько мгновений спецназовцы показались на палубе с несколькими пленными, скованными пластиковыми наручниками.

— Все чисто, — сквозь треск помех прозвучал голос по радио. — У нас джекпот.

Изготовитель бомб был схвачен.

Членов команды бота поставили на колени в кормовой части судна, приказав заложить руки за голову. «Хищник» еще некоторое время наблюдал за тем, как спецназовцы завершают операцию. Когда моторные лодки отчалили к «Нью-Орлеану», «Хищник» перенацелил камеру на открытый океан и взял курс на базу.

В ту ночь, выйдя из оперативного центра, я размышлял о том, что с помощью этих летательных аппаратов мы могли бы сделать гораздо больше. В Ираке и Афганистане мы были лишены возможности испытать свои силы в морских операциях. До сих пор большая часть проводимых нами операций была направлена против наземных целей. Нам отлично удавалось проводить боевые действия в условиях города и вести слежку в отдаленных гористых районах. Тем не менее никому еще не приходило в голову использовать дистанционно управляемые аппараты для работы по целям, находящимся в море.

Проблему представляли не только пираты. Также водные пути использовали контрабандисты, которые не хотели, чтобы их обнаружили. Мы бы успешно могли патрулировать реки. А как насчет работы в открытом океане? Аравийский полуостров и Африка, куда переместилась война против «Аль-Каиды», могли бы стать для нас новым испытательным полигоном. Это была возможность еще сильнее расширить сферу применения БПЛА.

Посадить «Хищника» на базе после завершения операции должна была моя эскадрилья. Самый неинтересный этап миссии и в то же время самый нервирующий. Мало того, что нам приходилось сажать весьма своенравный летательный аппарат, так еще и делать это в коммерческом аэропорту.

По прошествии нескольких недель после захвата подрывника я возвращался на базу Гордона после длительной операции по выслеживанию членов террористической ячейки аль-Авлаки.

Мы кружили над заливом Таджура, примерно в 30 километрах к северу от аэропорта. Этот район, который находился в стороне от воздушных маршрутов других летательных средств, мы использовали для передачи контроля над беспилотниками от пилотов в Кэнноне моей эскадрилье в Джибути. Я как раз принял управление «Хищником», когда диспетчер службы воздушного движения в аэропорту вышел на связь.

— Гордон Четыре-Ноль, сохраняйте позицию на один пять тысяч для расхождения с другими бортами, — сказал авиадиспетчер.

— Это Гордон, сохраняю позицию, один пять тысяч, — ответил я.

Задержка вызвала у меня небольшое раздражение. Если бы нам разрешили продолжать снижение, выполняя предпосадочные маневры, мы бы все равно оказались в стороне от курса любого взлетающего самолета, но это был их аэродром.

— Дай обзор аэродрома, — сказал я.

Оператор средств обнаружения повернул гондолу. Внизу светился ночной город. Нам потребовалось несколько секунд, чтобы вычленить аэродром из россыпи ярких огней и помех. По радио я услышал переговоры авиадиспетчера с другими летчиками.

— «Эйр Франс», взлет разрешаю. Поверните влево на курс три шесть ноль, набирайте эшелон два ноль тысяча и следуйте по заданному маршруту.

Это был борт «A-340» компании «Эйр Франс», выполнявший еженедельный рейс Джибути — Париж с промежуточной посадкой в Джидде, Саудовская Аравия. Что-то в этом сообщении с разрешением на взлет меня насторожило. Бросив быстрый взгляд на экран системы слежения, я обнаружил, что траектория полета самолета должна была пересечь участок воздушного пространства, в котором мы кружили. Авиалайнеру с четырьмя сотнями пассажиров на борту дали команду занять высоту, отличную от нашей, но ему еще нужно было ее набрать. При проходе через зону нашего местоположения он окажется как раз на высоте «Хищника».

— Черт! — воскликнул я.

— Что такое? — спросил оператор.

— Джибутийцы направили авиалайнер прямо на нас, — ответил я. — Следи за самолетом.

На дисплее мы видели, как огромный «A-340» пронесся по взлетно-посадочной полосе, оторвался от земли и пересек береговую линию. Затем развернулся и пошел прямо в нашу сторону. Рейс «Эйр Франс» находился от нас к югу. Я развернул «Хищник» и направил на запад. Затем повысил тягу двигателя с целью немного увеличить скорость.

— Сэр, он все еще движется на нас.

Я тряхнул головой. Мы не станем первым БПЛА, спровоцировавшим крушение гражданского авиалайнера, сказал я себе. Впрочем, как бы я ни старался, мы не могли набрать достаточную скорость, чтобы убраться с пути аэробуса.

Я направил нос «Хищника» вниз. Массивный реактивный самолет на дисплее сместился немного влево. Как показывает практика, любой воздушный объект, который в полете выглядит неподвижным, врежется в тебя. Если визуально он не меняет положение, значит, лежит на курсе, который приведет к столкновению. Все, что движется, следует курсом мимо тебя.

— Сэр! — воскликнул оператор средств обнаружения.

Французский самолет на дисплее, сделав крен, пошел прямо на нас. Он все еще был ниже «Хищника», но набирал высоту.

— Гордон Четыре-Ноль, сообщите ваше местоположение.

Вызов диспетчера говорил о том, что он тоже заметил угрозу столкновения.

— Сэр, мы следуем курсом на запад, чтобы уйти с траектории движения самолета.

Крылья аэробуса качнулись, и самолет начал отклоняться влево от нас. Видимо, его пилоты тоже меня слышали.

— Гордон, сохраняйте позицию.

Я не собирался этого делать. Подчинившись, мы остались бы поблизости от пути движения авиалайнера. Я продолжил движение на запад. Самолет «Эйр Франс» свернул на восток. Спустя несколько минут мы увидели, как аэробус прошел мимо нас в темноте восточноафриканской ночи. Когда мы разминулись, расстояние между нашими самолетами составляло метров восемьсот. По меркам авиации это очень мало.

Я выдохнул; кажется, впервые за последние несколько минут.

Работа эскадрильи наконец вошла в нормальное русло. Мы преследовали аль-Авлаки и его агентов. Система снабжения эскадрильи наладилась. Техники поддерживали летательные аппараты в безупречном состоянии, а пилоты пожинали плоды их работы. Наша работа отвечала всем требованиям Оперативной группы.

Эскадрилья между тем превращалась во все более сплоченный коллектив. Однако мне казалось, что нам не хватает индивидуальности. Требовалось что-то, что помогло бы стать нам семьей, и после наблюдения за операцией по захвату в море подрывника мне пришло в голову обыграть в символике нашей эскадрильи пиратскую тему.

Первоначально на нашивке 60-й эскадрильи была изображена покидающая земную орбиту звезда, по обеим сторонам которой располагались еще шесть звезд. Звезды и Земля с круглой кромкой нашивки символизировали соответственно цифры 6 и 0 в номере эскадрильи. Но эмблема не находила отзвука в моей душе.

Бригада передового эшелона заменила звезду в центре на нападающую змею, поскольку перед началом строительства стояночной площадки и палаток в зоне базирования нашей эскадрильи ей пришлось уничтожить гнездо африканских аспидов. Для доработки дизайна нашивки привлекли местную компанию, но, по моему мнению, змея оказалась недостаточно выразительной. Я хотел найти символ, который бы безошибочно указывал на принадлежность к нашей эскадрилье. Что-то, что говорило бы о наших операциях, местоположении и событиях, окружающих нашу службу.

Я начал перебирать в памяти прочитанные мною книги про Вьетнам и «воздушных пиратов янки». Это название использовалось северовьетнамской пропагандой для обозначения военно-воздушных сил Соединенных Штатов. Разумеется, американские пилоты восприняли это как знак почета. Аналогичным образом Корпус морской пехоты присвоил себе имя «дьявольские псы», которым немцы прозвали морпехов после столкновений с ними на фронтах Первой мировой войны. То же самое можно было бы сказать и про «Белых дьяволов».

Американские летчики во Вьетнаме создали эмблему, представляющую собой пиратский флаг с надписью «Воздушные пираты янки», обрамляющей череп и кости. Я решил использовать эту эмблему применительно к нашей 60-й эскадрилье. Только в отличие от «Воздушных пиратов янки», мы стали «Восточноафриканскими воздушными пиратами». Я подумал, что исконные «воздушные пираты янки» не станут возражать против такого плагиата, учитывая масштаб нашей добычи.

Я заказал рубашки с нашивками, которые напоминали эмблему «Воздушных пиратов янки». Новая нашивка стала хитом. Парни носили ее с гордостью. Правда, по мере того как летняя жара усиливалась, одной затеи с нашивками для поддержания морального духа служащих было уже недостаточно. Температура каждый день поднималась выше 40 градусов Цельсия при влажности, от которой, кажется, растаял бы даже камень. Температура на стояночной площадке была еще выше на добрый десяток градусов. Стоять в карауле или работать с летательным аппаратом в таких условиях сущая пытка. Чтобы добиться от подчиненных высокой работоспособности, мне требовалось, чтобы они испытывали радость от службы (или хотя бы не чувствовали злость).

Я увидел отличную возможность встряхнуть своих парней, когда одно из подразделений авиации морской пехоты вывесило в своем лагере черный пиратский флаг, закрепив его на трехметровом куске полипропиленовой трубы. Эта эскадрилья — 352-я эскадрилья транспортных самолетов-заправщиков авиации МП — летала на топливозаправщиках «KC-130 Геркулес». Их задачей была заправка самолетов на земле и в воздухе. Основное место базирования эскадрильи, известной как «Налетчики», находилось в Калифорнии.

Флаг был привязан парашютной стропой к стойке палатки рядом с деревянной лестницей, ведущей к главному входу. Я воспринял этот флаг как оскорбление, так как на базе существовала только одна «пиратская» часть.

В ВВС боевой дух часто толкает эскадрильи на шуточные войны, которые обычно подразумевают кражу друг у друга какого-либо значимого имущества с последующим выкупом. Объектами похищения могут быть талисманы, вроде животного, предметы формы или флаги. В Холломане однажды едва не дошло до драки между летными эскадрильями, когда эскадрилья «Хищников» утащила флаг эскадрильи «Жнецов», отвезла его на испытательный полигон Уайт-Сэндс и сняла на видео с беспилотника. Чтобы получить за флаг выкуп, они удалили с картинки все графические данные. Без графики «Жнецы» никогда бы его не отыскали. В итоге им пришлось заплатить выкуп, пополнив Зал славы эскадрильи «Хищников» несколькими бутылками виски.

Я хотел достойно встретить наших новых соседей. Это было скорее развлечение, чем вручение новоселам корзины с подарками, образно говоря. Тем более мы не смогли бы найти корзину на базе. Наступило время для проведения нашей первой контрпиратской операции.

Я зашел в оперативный отдел и увидел там сидевшего за столом молодого пилота, лейтенанта с позывным «Тефлон». Тефлон был одним из пилотов, направленным сюда непосредственно из программы подготовки пилотов ВВС. В то время как его товарищи получили «B-52» или «F-16», ему достался «Хищник». Тефлон обладал очень высокой мотивацией, и я часто смотрел на него словно пятилетний ребенок, задаваясь вопросом, откуда у него только берется столько энергии. В моей «системе» такой энтузиазм уже давно ушел в прошлое.

— Лейтенант, — обратился я к нему.

— Да, сэр, — ответил Тефлон, вставая.

Я прикинулся, будто изучаю большую карту Африки рядом с пультом оперативного управления.

— Этот флаг снаружи нашего лагеря…

— Да, сэр.

— Не нравится он мне. — Я уставился в точку на карте. — Надо бы его снять.

— Я посмотрю, что можно сделать, сэр.

Я кивнул и покинул оперативную палатку.

Во время пересменки Тефлон прихватил Хвостика, другого лейтенанта, и отправился с ним к палатке Налетчиков. Они какое-то время ковырялись с флагом, но так и не смогли отвязать его от столба. Когда они доложили мне о неудаче, я лишь разочарованно покачал головой. Лучшие в мире ВВС были побеждены темнотой.

Одно слово — лейтенанты.

На следующий день, когда освещение было еще хорошим, пара опять сделала вылазку. Пилоты взобрались на перила лестницы и стали ножом перерезать стропу. В это время к палатке на Gator — небольшом внедорожнике размером с гольф-мобиль — подъехали два сержанта из морской пехоты. Было время ужина. Все на базе были на пути в столовую или возвращались из нее.

— Эй, вы что это, парни, делаете? — спросил один из сержантов.

Лейтенанты замерли. Соображая, Тефлон заметил, что флаг уже еле держится на столбе. А в тот день дул сильный ветер.

— Ваш флаг порвало ветром, — сказал он. — Решили вот вам его поправить.

Сержанты успокоились.

— А-а, спасибо, парни, — ответили они и, не оборачиваясь, прошли в палатку.

Лейтенанты не могли поверить в свою удачу. Морпехи «купились». Пилоты не стали терять больше времени и дожидаться, когда пехотинцы догадаются об обмане и схватят их.

Тефлон быстро перерезал последний кусок стропы, соскочил с лестницы, и они с напарником вернулись в наш лагерь, где им уже ничто не угрожало. Я водрузил флаг на одну из наших вышек, где он висел в течение всей следующей недели. На высоте 15 метров флаг был виден почти отовсюду на базе. Я ожидал, что командир Налетчиков позвонит мне и попросит вернуть флаг, но он так и не позвонил.

Наконец, спустя еще неделю, на КПП к нашему лагерю явился комендор-сержант МП и потребовал флаг назад. Охранники сверились со списком лиц, имеющих доступ в летный комплекс, после чего вежливо ему отказали. Сержант в списке не значился и не имел права войти на нашу территорию. Через пару дней он вернулся, но уже в компании нескольких товарищей. Его снова завернули, но теперь он ушел от нас не с пустыми руками. Я передал через него записку их командиру с требованием выкупа.

Тефлон и Хвостик сверстали записку и распечатали ее на листе бумаги, стилизованном под пергамент, как если бы это было послание одного морского капитана другому. В ней я объявил, что только 60-я эскадрилья имеет право носить пиратское имя. Никаких других разбойников, флибустьеров, налетчиков, буканьеров, мародеров, наемников, головорезов, бандитов, грабителей и, конечно же, пиратов на базе быть не может. Чтобы возвратить свой штандарт — флаг, — они были обязаны организовать общий пикник, на котором обе наши эскадрильи могли бы совместно провести время.

На следующий день морпехи вернулись, но на этот раз — целой толпой и не с пустыми руками.

Комендор-сержант и его команда сцапали случайного офицера ВВС и примотали клейкой лентой к доске для серфинга, взятой у кого-то из Корпуса морской пехоты. Тот факт, что летчик не принадлежал моей эскадрилье, значения не имел. Пехотинцы предъявили пленного, связанного по рукам и ногам, на КПП и вызвали меня. Бросить коллегу-летчика в беде означало попрать основополагающие ценности и принципы, исповедуемые в военно-воздушных силах. Сержант это знал.

Его ответный ход был хорошо продуман.

Меня в это время на дежурстве не было, поэтому вызов принял Крушитель, наш новый начальник оперативного управления. По профессии пилот «C-17», он был невысокого роста, худощав и носил очки. Крушитель был мотором нашей эскадрильи. Он никогда не говорил, что что-то невозможно сделать. Энтузиазм Крушителя был под стать его профессиональному мастерству в кабине. Мы чередовали наши 12-часовые дежурства с тем, чтобы старшее руководство всегда было на месте, независимо от ситуации.

Крушитель пригласил комендор-сержанта и его сопровождающих в лагерь. Он обменял флаг на летчика и даже предложил гостям выпить чего-нибудь освежающего. Все то время, пока сержант и Крушитель разговаривали, незадачливый летчик оставался привязанным к серфинговой доске. Мы так и не узнали его имени, и с тех пор как Крушитель его освободил, мы больше его не видели.

Налетчики ретировались восвояси. Они никогда не участвовали в наших пикниках.

Вскоре после того случая с похищением флага сомалийские пираты взяли в плен четырех американских граждан у побережья Омана. Пираты захватили 18-метровую яхту «Квест», принадлежавшую Скотту и Джин Адам из Калифорнии. Помимо них на борту находились еще двое американцев — Филис Макей и Роберт Риггл. С 2004 года Адамы совершали на яхте кругосветное путешествие с христианской миссией. Чтобы сэкономить время, они решили срезать путь через Красное море и попали в основной район промысла пиратов.

В это же самое время ударное соединение авианосца ВМС США «Энтерпрайз» шло курсом из Красного моря к своему месту стоянки в Персидском заливе. Они мгновенно отреагировали на сообщение о захвате и окружили «Квест». Непрерывный поток новостей можно было отслеживать на нескольких больших экранах, развешанных над столами в армейской столовой Кэмп-Лемонье. Мне не нравилось, когда нападали на американцев, но еще больше не нравилось терпеть неудачу, когда дело касалось защиты наших граждан, поскольку в этом и заключалась суть моей службы. У меня чесались руки.

Я предвидел, каким будет следующий шаг, поэтому, допив газировку, отправился в Оперативную группу переговорить с Жабой — майором из 3-й эскадрильи специальных операций. Он был новым офицером связи, отвечавшим за коммуникацию между Оперативной группой и эскадрильями. Он выглядел издерганным. Жаба занимал этот пост почти месяц, и многочасовые дежурства уже успели наложить на него свой отпечаток. Жаба был единственным офицером связи взаимодействия с «Хищниками», поэтому ему приходилось отвечать на каждый вопрос, независимо от того, в какое время суток его задавали. Возле оперативного центра у него была комната, в которой он мог поспать, но, судя по мешкам под глазами, пользовался он ей нечасто.

В помещении царила оживленная суета. На одном из мониторов шла прямая трансляция с изображением дау, несущегося по волнам на полной скорости. Белая краска на корпусе судна была местами облуплена, по бокам виднелись полосы ржавчины. Съемка велась не с «Хищника». Графический интерфейс видео был мне не знаком, поэтому я не мог сказать, какого типа летательный аппарат вел наблюдение за дау.

— Это вы за пиратами наблюдаете? — спросил я у Жабы.

Вопрос был излишним. Было и так очевидно, что он целиком вовлечен в происходящее на экране.

— Да, — коротко произнес Жаба. Ему надо было следить за ходом операции, а я его своими вопросами только отвлекал.

— Материнский корабль?

— Он самый, — ответил Жаба.

Материнский корабль обычно представлял собой среднеразмерное торговое судно, переоборудованное в пиратский катер. На охоту пираты отправлялись на нескольких небольших суденышках, по сути, рыбацких лодках, с которых атаковали суда в прибрежных водах. В лодках находилась команда достаточной численности, чтобы захватить торговое судно. Когда судно попадало в поле зрения пиратов, маленькая лодка атаковала его, захватывала и вызывала подкрепление. После этого материнский корабль устремлялся к месту захвата, забирал заложников и переправлял в Сомали.

— Первым делом я бы ликвидировал материнский корабль, — заметил я.

Жаба даже не взглянул на монитор.

— Какой корабль?

Я посмотрел на экран, но корабль исчез. От того места, где он был, концентрическими кругами расходились лишь несколько волн. Не было видно даже обломков. Я понятия не имел, что произошло с дау. Только что судно было в центре экрана, но когда я взглянул на него в следующий раз, то увидел лишь чистый океан. Я не стал задавать лишних вопросов.

— Я хотел предложить нанести воздушный удар, — сказал я, — но вижу, ты меня уже опередил.

— Угу… — буркнул он.

— Мы чем-нибудь можем помочь? — Я имел в виду 60-ю эскадрилью.

Жаба поднял на меня глаза.

— Мы как раз отправили запрос о помощи по нашим каналам, — сказал он. — Можете дать нам обзор «Квеста»?

— Потребуется много летательных аппаратов, — ответил я после некоторого раздумья.

Я знал примерное местоположение яхты, основываясь на картах, которые демонстрировались по информационным телеканалам. Если представленные в новостных репортажах данные точны хотя бы в пределах сотни километров, мои самолеты не смогут обеспечить постоянное наблюдение за целью в силу ограничений по дальности полета.

— Мне понадобится…

— …большее количество самолетов, чем то, которым вы можете управлять, — закончил Жаба мою мысль. — Я уже все просчитал. Даже мобилизовав все свои ресурсы, вы все равно будете иметь временной зазор в наблюдении. А дополнительные БВП просить мы не можем, потому что у нас не достаточно СНУ, чтобы их пилотировать.

Я взглянул на листок с расчетами, который он мне протянул. Его математические выкладки в целом были верны. Правда, одну переменную он не учел.

— Поддерживать такой режим работы больше суток не получится, — сказал я. — Время перелета слишком большое.

Он кивнул.

— Да, мы в курсе. Просто не смогли ни до чего другого додуматься.

— Чем нас дополнят?

— Вероятно, «P-3».

«P-3» — это морской патрульный самолет, предназначенный для выслеживания подлодок. Самолет оснащен четырьмя двигателями и длинным выступом в хвостовой части, напоминающим жало пчелы. В нем находится устройство, предназначенное для регистрации возмущений в магнитном поле Земли, вызываемых работой подводных лодок. «P-3» обладает хорошим радиусом действия, но я сомневался, что он сможет находиться на позиции достаточное количество времени, учитывая существенную удаленность пункта базирования этих самолетов от района захвата яхты. Мы легко могли распоряжаться нашими экипажами, потому что они не покидали пределов базы. Чтобы операция шла бесперебойно, экипажам «P-3» пришлось бы ежедневно менять график работы смен. Фактически им пришлось бы нести 20-часовое дежурство, идти в блок для отдыха экипажей, а на следующий день снова подниматься в воздух, но уже на четыре часа раньше, чем в предыдущий. Человеческий организм просто не выдержал бы такой нагрузки. Только не в авиации.

Некоторое время я размышлял над ситуацией, и тут меня осенило.

— Есть одна штука, которую мы проделывали раньше.

— Какая?

— Слышал когда-нибудь про схему полетов «с пятки на носок»?

Жаба наморщил лоб:

— Нет.

Я выхватил у него блокнот и начал рисовать схему.

— Смотри. Я работаю со своим обычным составом самолетов. На таком расстоянии до заданного района вы получите от каждого беспилотника пару часов наблюдения.

Для каждого летательного аппарата я нарисовал линию, заштриховав на ней участок, указывающий время нахождения беспилотника на позиции с некоторым запасом, который требовался для подмены одного БПЛА другим.

— Полет по такой схеме позволит выгадать для «P-3» примерно шесть часов. Согласен?

— Ну, допустим, — ответил Жаба.

— Отлично, — сказал я. — Добавьте еще один БВП.

— У нас нет лишней кабины.

— Она вам и не понадобится, — сказал я. — Отправляйте «птичек» на базу по обрыву связи.

«Обрыв связи» означал, что никто не будет контролировать летательный аппарат, пока он будет самостоятельно лететь через международное воздушное пространство, на автопилоте возвращаясь на базу в Джибути. В нашей практике был лишь один случай, когда беспилотники летали автономно без контроля над ними с нашей стороны.

— Мы проделывали такое в 17-й эскадрилье, когда разрабатывали цели на северо-востоке Афганистана, — пояснил я. — Мы не могли обеспечить непрерывное наблюдение за ними из Кандагара. Поэтому мы разработали программу, которая следила за беспилотником, летящим в автономном режиме, и выдавала информацию о нем руководителю полетов. В случае чего экипаж подхватил бы самолет и исправил бы нештатную ситуацию.

— Звучит рискованно.

— Так и есть, но такое уже делалось в прошлом, — сказал я. — Сам посуди, тебе придется сделать либо то, что я предлагаю, либо просить для подкрепления еще один патрульный самолет. Не можем же мы рисковать экипажами «P-3».

— Ты можешь это сделать? — спросил Жаба.

Я уже думал об этом. Реальный ответ был «нет», но Оперативная группа такого ответа не принимала.

— Да, но с оговорками, — сказал я. — У нас почти истощился запас запчастей. Я могу обеспечить вам пару дней, но затем мы станем, причем полностью. Вообще никаких полетов до новой поставки расходников.

Некоторое время Жаба сохранял молчание, переваривая мои слова.

— Придется согласовать это с 3-й, — ответил он. — Мы никогда не делали ничего подобного.

Возвращаясь пешком обратно в эскадрилью, до которой было километра полтора, я размышлял над тем, правильно ли поступил. В прошлом техника «с пятки на носок» сработала. Но она несет в себе и огромный риск для летательного аппарата. Нет никаких гарантий, что в случае неисправности летательного аппарата экипаж сможет установить с ним связь, чтобы уберечь от крушения. При угрозе столкновения с другим бортом в воздухе отреагировать и увести БПЛА в сторону тоже будет некому. Никому бы не хотелось нести ответственность за возможное крушение пассажирского самолета. Единственным нашим оправданием в этой ситуации было то, что «Хищник» летал гораздо ниже большинства авиалайнеров. На своей высоте он мало с кем мог столкнуться.

По пути меня перехватил Крушитель.

— Ты чего это еще на ногах?

— Да вот, жду телефонного звонка, — ответил я.

Я был уверен, что из 3-й эскадрильи вскоре позвонят, чтобы начать приводить план в исполнение. Иначе и быть не могло. Добравшись до своего офиса, я проверил неотвеченные звонки на своем телефоне защищенной линии связи. Оказалось, один вызов я уже пропустил. Звонили из Центрального командования ВВС США, которое курировало операции всех летательных аппаратов военно-воздушных сил на Ближнем Востоке. Я вздохнул и набрал номер. Я надеялся, что это был обычный рабочий звонок по поводу какого-нибудь согласования. Они вечно звонили сразу после того, как я уходил со смены.

— Привет, Прозак, — сказал я в трубку.

Прозак был пилотом «Хищника», прикомандированным к главному штабу.

— Ты в курсе, почему тебе звонили?

— Да, догадываюсь.

— ЦЕНТКОМ в данный момент работает над подготовкой ИП.

Аббревиатура ИП означала исполнительный приказ, или приказ о начале операции. ПП, или приказ о планировании, был командой приступить к планированию операции; ПБР, или предварительное боевое распоряжение, было сигналом к приведению в полную боевую готовность; ИП означал, что операция начинается.

— Вы будете работать с четырьмя БВП с целью сопровождения американской яхты до дальнейших распоряжений.

— Ясно, — ответил я.

Я обрисовал наши ограниченные возможности.

— Понятно, — сказал Прозак. — Приказ все равно остается в силе.

— Принято.

Крушитель поджидал меня возле моего стола. Он только что заступил на дежурство и ухватил самый конец телефонного разговора.

— ЦЕНТКОМ? — спросил он, когда я положил трубку.

— Тебе это понравится.

На следующий день все четыре воздушных патруля поднялись в воздух. Когда я был не в оперативной палатке, мы вместе с Жабой смотрели видеотрансляцию. Яхта дрейфовала по течению. Временами на палубе показывался какой-нибудь пират.

Мы поддерживали постоянное наблюдение за лодкой в течение трех дней, но уже на третий день ко мне пришел Джон. Он сообщил, что наши возможности по обеспечению работоспособности четвертого БВП почти исчерпаны. Меня очень беспокоило, что непрерывное наблюдение за «Квест» прервется уже на следующий день (или около того).

За ужином я как раз пытался придумать какой-нибудь выход из ситуации, когда в новостях увидел экстренное сообщение. Я бросил свой поднос с едой и помчался в ООЦ к дежурному посту Жабы.

Пираты вели переговоры с агентами ФБР, когда какой-то пират выпустил реактивную противотанковую гранату в один из эсминцев, стоявших неподалеку. Ракета не попала в цель. На мониторе я увидел, как эсминец ВМС США двинулся в сторону маленькой яхты. Почти сразу в чате вспыхнуло сообщение «наблюдаем огонь из стрелкового оружия». На жестких надувных лодках к «Квест» устремились спецназовцы. Достигнув цели, они молниеносно перебрались из своих лодок на борт яхты. Двое пиратов были застрелены, остальные тринадцать сдались в плен.

Всех четверых американцев — владельцев судна Скотта и Джин Адам и их спутников Филис Макей и Роберта Риггла — обнаружили внизу с тяжелыми ранениями. Морпехи пытались их спасти, но было поздно. Все пошло наперекосяк.

Меня пробрало до мозга кости. Тело словно одеревенело. Я пребывал в полном оцепенении, какое ощущаешь, когда тебе сообщают какую-то ужасную новость. На подсознательном уровне я понимал, что в этой ситуации мы были беспомощны и ничего не могли сделать, чтобы предотвратить трагическое развитие событий. Но ведь защита американских граждан была нашей основной задачей, а мы не справились. Я покинул ООЦ и побрел в наш лагерь. Справиться с горечью от поражения было гораздо труднее, чем со стрессом при проведении операции. Мне остро захотелось, чтобы мои мысли снова были заняты только материальным снабжением эскадрильи и поддержанием «Хищников» в исправном состоянии.

На следующий день мы вернулись к нашему главному заданию — выслеживанию аль-Авлаки, используя схему работы с двумя БВП, чтобы дать техникам время на восстановление нашего авиапарка. Притихшая Оперативная группа не стала на нас давить.