— Но, шериф, как же я останусь без Кристал? Сами уезжаете, и всех моих девушек разогнали! — Фолти не выразил особой радости при известии о том, что Кристал собралась покинуть салун. Для этой цели им пришлось поднять его с постели — Фолти обычно вставал после полудня. Сейчас он стоял за стойкой бара в ночной пижаме, накинув на плечи истончившееся от времени дырявое одеяло.

— Она больше не танцует за деньги и тебе здесь не нужна, — отрезал Кейн, выражением лица подтверждая, что не желает слышать никаких возражений.

— Мне очень жаль, что все так получилось, Фолти. — Кристал стыдилась посмотреть в глаза хозяину салуна. Она чувствовала, что не может скрыть свой страх, свою любовь к Маколею, испытывала неловкость за свои вспухшие от поцелуев губы, за ссадину во впадинке на горле — отметинку, оставленную Кейном в момент страстного исступления.

— Я понимаю, Фолти, — виновато взглянув на него, продолжала девушка, — сейчас не самое подходящее время приставать к тебе с просьбами, но я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Отдай мне, пожалуйста, тридцать пять центов, которые ты согласился приберечь для меня в тот вечер, когда я обнаружила дыру в кармане…

Фолти устало кивнул.

— Да, да. Уезжаешь, разоряешь меня. И остальные девушки тоже. Срывай весь банк, Кристал. Теперь мне ничто уж не поможет.

Кристал съежилась под градом его обиженных причитаний. Своим наигранно страдальческим видом Фолти усугублял в ней чувство вины, но она вновь и вновь убеждала себя, что поступает правильно. С ее отъездом он избавляется и от пристального внимания Кейна. Фолти пока еще просто не сознает, как ему повезло.

Деньги хранились в оловянной коробочке, спрятанной за банками с экстрактом сарсапарели. Под бдительным оком Фолти, следившего за каждым ее движением, Кристал отсчитала причитающуюся ей сумму — ровно семь пятицентовых монет — и поставила коробочку на место. Одна монетка случайно выскользнула из ее ладони и закатилась под стойку бара. Кристал, не желая терять ни единого драгоценного цента, полезла за монеткой, с содроганием шаря рукой по пыльному грязному полу под стойкой бара, куда не проникал свет.

Вдруг пальцы нащупали какой-то шелковый предмет. Девушка в испуге вытянула его из темной щели, и все увидели грязный кошелек из зеленого шелка.

— У-ху-ху, ну и достанется же вам от Диксианы, Шериф, — пробормотал Фолти, когда Кристал вручила ему свою находку. — Похоже, он все это время тут и лежал. Наверное, упал со стойки, когда Джеймсон расплачивался, а потом кто-нибудь случайно подпихнул его под бар. — Хозяин салуна открыл кошелек и перечитал деньги: триста два доллара с мелочью.

— Пойду верну его владельцу, — сказал Кейн, забирая у Фолти кошелек с деньгами.

— Конечно. — Фолти почесал голову. — Шериф, если вас не затруднит, пришлите сюда сразу Дикси, ладно? Вечером она мне ох как понадобится. Вчера еще, если помните, у меня было целых три работницы, — недовольно добавил он.

Кейн кивнул, но вовсе не виновато, потом взял Кристал за руку, и они отправились в тюрьму.

Маколей понес кошелек Джеймсону, а Кристал стала помогать Диксиане одеваться, двигаясь по комнате и все делая машинально, словно в трансе, погруженная в невеселые размышления о Кейне и их будущем. Диксиана же во время всей процедуры сборов ныла и ругалась не переставая.

— Ох уж эти мужики! — брюзжала она, напяливая черные шерстяные чулки и надевая подвязки. — Я же говорила шерифу, что я тут ни при чем. И что же, он поверил мне? Ничего подобного!

— Ты ведь знаешь, ему нужны были доказательства. — Кристал рассеянно застегивала крючки на корсете Дикси.

— И почему им вечно требуются какие-то доказательства? Разве нельзя поверить на слово? — Дикси повернулась лицом к Кристал. — Будь он проклят, этот чертов Маколей Кейн! Он ведь мог спросить Фолти, тебя или Айви. Я не воровка. Зачем мне это? Мои мальчики достаточно щедры со мной, мне незачем красть у них деньги. Ну почему нам не верят, Кристал?

Девушка не отвечала, с угрюмым, подавленным выражением на лице глядя на свой шрам на ладони.

— Дорогая, откуда у тебя этот шрам? Ты мне не рассказывала.

Кристал сжала руку в кулак и с горькой усмешкой на губах натянула на Дикси платье.

— Не знаю, Дикси. Мне только известно, что некоторых людей просто невозможно убедить в том, что истинно.

— Да, что-что, а уж это для меня не новость. — Дикси, как заводная извиваясь всем телом и подпрыгивая на месте, поправила на себе корсет, ни на миг не закрывая рот, напыщенно разглагольствуя, словно политик на митинге. — Но когда-нибудь все будет по-другому! Помяни мои слова, Кристал. На следующих выборах я выставлю свою кандидатуру, вот так-то!

Нам повезло, что мы живем в Вайоминге. Выборы здесь регулярно проводятся с шестьдесят девятого года. У меня самые серьезные намерения. Не может быть, чтобы все оставалось по-старому. Я даже думаю баллотироваться на должность мирового судьи, чтобы утереть им всем нос. Вон в Саут-Пассе мировой судья — женщина, а мы чем хуже?

Дикси, всем своим видом демонстрируя гневное возмущение, смотрела на Кристал, будто та знала ответ на ее вопрос.

— Я отдам свой голос за тебя, Дикси, — пообещала девушка.

— Я ведь серьезно, не сомневайся. — Дикси застегнула спереди крючки на платье, оправила юбки и вышла из камеры — обрела свободу.

— Фолти ждет тебя в салуне, Дикси.

В помещении появился Маколей. Как и всегда при взгляде на Кристал, на его лице отразилась непреклонная решимость.

— А извиняться не собираетесь, шериф? — фыркнула Диксиана.

— Я выполнял свой долг. — Кейн повернулся к Кристал. — Ты готова?

— Куда это вы отправляетесь? — Дикси глянула на шерифа, потом на Кристал.

Кейн скрестил на груди руки, как бы провоцируя Кристал на возражения против его ответа. Девушка молчала.

— Мы с Кристал уедем на некоторое время. У меня в горах есть хижина. Она будет жить там со мной.

— Значит, и вы покидаете нас, шериф? Как же так? Вы только приехали. — Дикси, удивленно вскинув брови, посмотрела на Кейна. Сожалеет ли Диксиана об отъезде шерифа, Кристал не знала. Кейн — человек непредсказуемый, сильная, властная личность; Дикси же предпочитала иметь дело с неопытными льстивыми Юнцами. И, тем не менее, Маколей ей нравился. Это и сейчас было заметно. Собственно, Дикси никогда особенно и не скрывала своего интереса к шерифу. Кейн прокашлялся.

— Я буду наведываться время от времени, чтобы проверить, как вы тут живете. В этом городе шерифу незачем сидеть неотлучно. Как только понадоблюсь, тут же приеду.

— Да уж, пожалуйста, — отозвалась Диксиана с саркастической улыбкой на своих миленьких губках. — А то вдруг у кого-нибудь опять что-то пропадет, а я окажусь виноватой. Меня такой поворот вовсе не устраивает.

Кейн скривил губы в печальной усмешке.

— Иначе было нельзя. Ты же знаешь, будь моя воля, я никогда не посадил бы тебя за решетку.

— Ну конечно, не надо заливать. Скажите это лучше мировому судье. Между прочим, вы слышали, я собираюсь баллотироваться на должность мирового судьи?

Кейн весело хмыкнул, как бы помимо своей воли. Дикси хлопнула его по плечу, и в Кристал всколыхнулась дотоле незнакомая ей жгучая ревность.

— Береги себя, Кристал. Хорошо? — напутствовала ее Диксиана.

— Ты тоже, Диксиана. — Девушка почти с тоской смотрела вслед удаляющейся фигурке Дикси; ревность угасла сама собой. Диксиана — характерная, запоминающаяся особа. Вряд ли она ее позабудет. Однако Дикси не пропадет. Может быть, даже и на выборах победит.

Кристал перевела взгляд на Кейна. Все проблемы улажены. Больше тут делать нечего. Пора ехать. Маколей кивком указал на стол.

— Бери вон тот сверток и' отправляемся.

— А что это?

— Посмотри.

Девушка отогнула один уголок объемного свертка. В прорехе виднелась небесно-голубая шерстяная материя.

— Нравится? Ян говорил, ты была в восторге от этой ткани. Из голубой шерсти получится великолепное платье. Гораздо лучше, чем то, что сейчас на тебе. — Кейн, придвинувшись к Кристал, ладонями, теплыми и жесткими, как кованое железо, обхватил ее руки чуть выше плеч и нежно погладил.

— Восхитительная ткань. Спасибо. — Девушка аккуратно завернула отрез шерсти в бумагу, размышляя, не пытается ли она, согласившись уехать с Кейном в его хижину в горах, просто искусственно оттянуть время, отсрочить то, что рано или поздно должно произойти. Она не говорила Маколею, что ее напугал метис, что он до сих пор тревожит ее сознание, будоража укоренившийся в ней природный страх перед смертью, хотя здравый смысл убеждал, что метис наверняка уже далеко от Нобла. Тем не менее, как только она закрывала глаза, в воображении моментально возникало его лицо; он смотрел на нее тем же бездушным взглядом, как смотрел когда-то Болдуин Дидье, словно предупреждая, что все, ради чего она живет, может быть отнято в любую минуту.

— До хижины путь не близкий. — Маколей забрал у девушки сверток.

— А чья это хижина?

— Ничья. Мы туда частенько наведывались с Кайнсоном. Прятались там после очередного налета. Охотничий домик посреди бескрайней пустоши. Если хочешь спрятаться, девушка, более подходящего местечка не найти.

Они вышли на улицу. Лошадь Кейна, та самая аппалузская верховая, которую Кристал помнила по Фоллинг-Уотеру, ожидала их возле здания тюрьмы, груженая седельными вьюками с провизией. Ночное небо было усыпано звездами, белыми и лучистыми, призрачными, будто сказочные искорки.

Маколей усадил Кристал в седло, потом и сам на кобылу, устроившись за спиной у девушки.

— Попрощайся с Ноблом, Кристал, — проговорил он, когда лошадь тронулась с места, затрусив в восточном направлении. — Если все получится, как я хочу, ты его больше не увидишь. Весной мы поедем в Вашингтон.

Кристал взирала на прерию в снежных заплатках, в лунном сиянии отливавшую цветом индиго, и думала о своем дяде. Где он сейчас? Идет по ее следу или находится на другом краю света? Она не знала. И это было самое ужасное.

— Ты всегда и во всем уверен, Маколей, но ведь что ждет нас впереди — неизвестно.

— Впереди у нас только это.

Он повернул голову девушки и неожиданно прижался к ее губам в долгом томном поцелуе, изгнавшем из нее все мысли и желания, кроме одной потребности — ощущать и чувствовать только его, его одного; этой потребности она подчинилась с радостью и вместе с тем негодуя на себя, потому что в объятиях Кейна неизменно теряла власть над собой. А вот и яркое тому подтверждение: оказывается, она сидит, вцепившись в грубое сукно его пальто, как бы умоляя продлить наслаждение. В результате поцелуй прервал Кейн. Он с невозмутимым видом натянул поводья, направляя лошадь на восток, к горам, голубевшим над ночными облаками, будто необозримые небеса рая.

Хижины они достигли к утру, следуя вдоль берега Норт-Попо-Эйджи-Ривер к истоку самой реки; она вытекала из озера, неподвижно зависшего между ледником и горой. Деревянный домик располагался в долине, которая весной, должно быть, покрывается мягким травянистым ковром, а сейчас представляет собой снежную расщелину, втиснутую между глыбами скал.

Кристал с опаской ступила в хижину, с ужасом думая, как они будут жить в однокомнатной лачуге без окон, да и вообще без каких-либо удобств. Но когда Маколей разжег огонь, она увидела, что каменный очаг довольно большой, — следовательно, замерзнуть они не должны. И мебель, какая-никакая тут есть: стулья, сколоченные из толстых веток, на которых еще сохранилась кора, расшатанный стол, весь порезанный, изрубцованный, как армия южан, грубая деревянная кровать с матрасом. Возле хижины она заметила горку заготовленных дров, а в озере водится много рыбы. Вполне можно жить. Некоторое время.

Девушка положила на пыльный стол сверток с небесно-голубой шерстью. Через открытую дверь в помещение струился солнечный свет. Кейн на улице треножил лошадь. Солнце еще только поднималось над горой Во-Боннет-Пик, и вершина Пингоры на противоположной стороне долины густо розовела на фоне дивных красок неба, которые не смог бы передать ни один художник. У подножий голубых гранитных возвышенностей лежало лазурное озеро, искрящееся бликами отражающегося от снега света. Кейн говорил, что оно зовется Лоунсам-лейк.

Очень точное название. Маленькую долину с озером с трех сторон окружали каменные стены, упирающиеся в поднебесье. Отличное укрытие, даже еще более укромное, чем Фоллинг-Уотер. Сюда, наверное, и индейцы-то заглядывают раз в тысячу лет, не чаще.

В хижину вошел Маколей, на мгновение заслонив своей рослой фигурой свет. В очаге потрескивал огонь, стреляя искрами, отбрасывая тени на его лицо.

— Мы можем поселиться здесь навечно? — тихо косила девушка.

Кейн сгрузил на стол тяжелые седельные вьюки и посмотрел на Кристал; взгляд его потеплел.

— Ничего не имею против.

— Хочешь есть?

— Поставим вопрос иначе: ты умеешь готовить? До сих пор не могу забыть, какими блюдами из бобов ты потчевала нас в Фоллинг-Уотере.

Кристал прикусила губу, скрывая улыбку, и подошла к столу с седельными вьюками.

Кейн закрыл дверь, и в безоконной хижине наступила ночь. Мрак разрезали только пляшущие в очаге язычки пламени.

Они одни. Кроме них, здесь совсем никого нет. Адам и Ева в снежном раю. Наконец-то ей незачем беспокоиться, что к ним кто-то ворвется из внешнего мира, потому что сюда извне ничто не проникает. Только огонь, темнота, он.

Маколей тронул волосы девушки, провел ладонью по шелковистым прядям до самых кончиков, благоговейно, как будто касался божества. Он не позволил ей заколоть их перед отъездом из Нобла. Сказал, что она ему очень нравится с распущенными, взлохмаченными волосами. Кристал решила не спорить из-за подобного пустяка.

Кейн наклонился и поцеловал ее. Какие вкусные у него губы. Девушка покраснела, вспомнив утро минувшего дня, проведенное в объятиях Маколея: она предавалась любви с бесстыдством. Он имеет над ней непреодолимую власть. Кристал это тревожило.

Маколей прижался губами к ее волосам и, обняв одной рукой, притянул к себе. Она спиной упала на сто грудь.

— Ты любишь меня, Кристал, — прошептал он. Утверждение, не вопрос.

Она посмотрела на него, даже не подозревая, сколько боли таится в ее глазах.

— Я могла бы не согласиться.

— Любишь, любишь.

Кристал отвела взгляд от лица Маколея, не в силах подтвердить правоту его замечания. Перед ним она беззащитна.

— Ладно. Давай ложиться.

Девушка поежилась и обхватила себя за плечи. В постели с этим мужчиной она делала все, что только поддается воображению, отдавалась ему без остатка, и, однако, каждый раз шла к кровати с неохотой. Не совсем верные у них отношения. Хоть и одичала она в Вайоминге, ее воспитанная в добродетели натура отказывается мириться с тем, что она вступает в интимную близость с мужчиной, не являясь его женой.

Почувствовав, что девушка колеблется, Кейн зашептал ей в ухо:

— Я знаю, Кристал, мы с тобой происходим из различных слоев общества. Это подтверждается тем, как ты разговариваешь, как надменно вскидываешь подбородок, когда чем-то недовольна. Я знаю, ты — благородного рода, наверное, даже из богатой семьи, — судя по фотографии, где ты запечатлена с сестрой, да и по манерам твоим это заметно. Однако в силу каких-то обстоятельств, которые для меня, возможно, так и останутся тайной, ты лишилась этого богатства. Но ведь, цепляясь за свои моральные устои богатой аристократки, ты его все равно не вернешь.

— А ты, должно быть, воспитывался, не обремененный никакими нравственными принципами? Неудивительно, что Джорджия проиграла войну. — Кристал отвернулась, не желая, чтобы Маколей видел раскаяние в ее глазах. Ну почему каждый раз, споря с ним, она обязательно укоряет его войной? Она ненавидела себя за это. Но ведь Кейн сам виноват: он всегда стремится задеть самую больную струнку в ее душе, и она чувствует себя настолько беззащитной, вынуждена обороняться, прибегая к тактике трусливых нападок.

— Может, я и «белая шваль», однако не бегаю от Правосудия, — парировал Кейн с язвительной горечью и ожесточением в голосе.

Его реплика глубоко ранила девушку, словно ей ткнули в сердце нож. Теперь они квиты.

Бедняки из белого населения южных штатов.

Кейн погладил ее по щеке, потом медленно потянул к себе, и она, так же медленно, шагнула в его объятия.

— Мы здесь не для того, чтобы думать об этом, — тихо промолвил он.

— От реальности не скроешься. Как же мы можем не думать о ней? Отсюда и все наши ссоры.

Маколей хохотнул.

— Мои родители частенько ссорились, дрались, как черти. В сущности, по-моему, дня не проходило, чтобы они не устроили перебранку с кулаками. Мама однажды так огрела отца сковородой по голове, что он двое суток лежал как убитый.

Кристал в ужасе вытаращила глаза. Даже в самых своих бредовых фантазиях не могла она представить, чтобы ее родители учиняли подобное.

Кейн насмешливо скривил губы.

— Я понимаю, для тебя это несколько необычно, но главное вот что: уладив свои разногласия, они отсылали нас с братьями на улицу, погулять. Иногда на целый день. Могу только догадываться, чем они занимались в спальне по нескольку часов подряд. До сих пор звучат в ушах их смех и счастливые вопли. — Он взял лицо девушки в свои большие ладони. — Знаешь, мама, должно быть, почувствовала, что отец погиб. Она просто утратила интерес к жизни.

Скорбь в его голосе глубоко взволновала Кристал. Она сразу вспомнила своих родителей, Они умерли вместе, как, наверное, и желали бы. Только это и служило ей утешением.

Маколей взял девушку за руку, чтобы повести к кровати, но она по-прежнему не двигалась с места.

— Что тебя останавливает? Тебе это не нравится? Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Кристал отвернулась.

— Ты же знаешь, мне все нравится. Даже слишком. Ты просто сводишь меня с ума, у меня не хватает сил.

— Хватает. Ты это доказала. И снова докажешь.

Кристал посмотрела в глаза Кейну. Может, в чем-то он действительно простой парень из Джорджии, однако мужчина, стоящий сейчас перед ней, прошел выучку в кровавых битвах, закаливших и ожесточивших его дух. Он знает, чего хочет, и не видит смысла в том, чтобы попусту тратить время. От этой мысли перехватило дыхание, сердце забилось испуганно в предвкушении чего-то необычайно волнующего, обещавшего новизну впечатлений.

Кристал почувствовала себя в кольце уютных объятий Маколея. Как же она боится привыкнуть к его защите. Ведь его любовь к ней висит на тонкой ниточке, которая может лопнуть в ту же секунду, как только он увидит объявление о розыске с ее приметами.

— Матрас грязный, — прошептала девушка, ощутив на своей хрупкой нежной шее обжигающие отпечатки его губ.

Верное замечание. Матрасом служил замызганный чехол из тика, набитый сухой травой, пучками торчавшей в прорехах старой материи. Об одеялах с простынями оставалось только мечтать.

Кейн тут же устранил непредвиденное препятствие, накрыв матрас своим военным пальто, затем осторожно опустил на кровать Кристал, погрузив ее в восхитительное тепло, которое впитало из его тела синее сукно. Они утоляли свою страсть неторопливо, медленно, с каждым движением проникаясь уверенностью, что в мире, который возводят для себя, они навсегда будут избавлены от вторжения извне. А после, лежа в объятиях Маколея, охранявших ее от опасностей, Кристал закрыла глаза, и ей приснился сон.

Кристал снился ее возлюбленный — Кейн. Но он не разбойник и не шериф. Во сне Кейн явился ей истинным джентльменом; он прибыл с визитом к ван Аленам в их роскошный особняк на Вашингтон-сквер.

Вот он стоит на крыльце, одетый в черный костюм со строгим галстуком, но без шляпы. Маме Кейн не очень понравился.

— Он — упрямец, его не обуздать, — поделилась с ней мама, разглядывая Маколея в открытую дверь, хотя тот со своей стороны тоже и видел их, и слышал реплику миссис ван Ален. Кристал не могла не согласиться с мнением матери. Тем не менее, она пригласила Кейна в дом, отметив про себя, что черный цвет ему к лицу, прекрасно сочетается со всем его суровым обликом и особенно с глазами, светлыми как лед.

Отец уединился с Кейном в библиотеке, где они вели беседу за бокалом виски, а Кристал с матерью в гостиной потягивали ликер. Кристал не переставала удивляться такому странному сну. В настоящей жизни никто никогда не просил ее руки у родителей; она тогда была слишком юна. Правда, вовсе не трудно представить, как бы все это происходило.

Отцу, естественно, поклонник младшей дочери пришелся по душе. За дубовыми дверями библиотеки то и дело раздавался его раскатистый хохот, наполняя Кристал радостью и надеждой. Мужчины обычно или сразу же проникались к Кейну симпатией и уважением, или трепетали перед ним от страха. Или-или, и никак иначе.

— Я рожу ему сыновей, мама? И вырастут ли они такими же сильными, страстными и красивыми, как он? — Кристал задавала вопросы, которые с естественной непринужденностью слетают с губ только в абсурдном нелепом сне. В реальной жизни она никогда не осмелилась бы вести с матерью столь откровенный разговор.

— Мы с отцом всегда хотели, чтобы, кроме вас с Аланой, у нас были и сыновья. Да, моя дорогая Кристал, ты должна родить Маколею сыновей. — Мама потрепала ее по руке, согревая дочку своей ангельской лучезарной улыбкой, и вновь сосредоточилась на вышивании.

— Мама, а он будет любить меня, как папа тебя любит? — Кристал и сама услышала грусть в своем голосе.

— Ну разумеется, конечно. Иначе мы не позволим ему жениться на тебе, глупышка ты моя. — Мама опять потрепала ее по ладони. Кристал взяла иголку и тоже стала вышивать. Правда, особыми успехами в рукоделии она похвастать не могла. А вот Алана — большая искусница.

— Эй, ты что! — вдруг загремел рассерженный и вместе с тем пронизанный страхам голос отца. — Я спрашиваю, что ты делаешь, приятель?! Это замечательный парень, не тронь его! Он — жених моей дочери!

Мама вскочила со своего кресла у камина и, приоткрыв дверь в библиотеку, пронзительно вскрикнула. У Кристал по спине побежали ледяные мурашки.

Словно страдающая подагрой старуха, она медленно отложила в стороны пяльцы, с трудом поднялась на ноги и нехотя побрела к библиотеке, каким-то образом уже догадавшись, что предстанет ее взору.

Она увидела Дидье.

Помещение библиотеки окутала мгла; лишь языки пламени в камине отбрасывали свет на фигуру ее Дяди, облаченного в синий пиджак, из-под которого выгладывал пестрый шелковый жилет, элегантно облегающий его выпирающее брюшко. Кристал смотрела на него и больше не удивлялась тому, что ее тетя вышла за него замуж. Болдуин Дидье — красивый мужчина, интересный, похож на короля, благодаря бородке клинышком, а взгляд холодный, пронизывающий, как и у Кейна. Но в отличие от глаз Маколея, в которых изредка она замечала душу, взывавшую к спасению, юношу, нуждающегося в тепле и любви, во взгляде Дидье таилась ледяная засасывающая пустота.

Она резко развернулась, протягивая в полумрак руки, надеясь увидеть своего отца, который поможет ей, защитит, но отец исчез, растворился в черноте вместе с матерью.

Потом тени расступились, открыв ее взору картину, так сильно напугавшую маму.

Маколей возвышался на стуле с петлей на шее, во рту — кляп, глаза завязаны. А рядом стоял Дидье, приготовившийся вышибить опору из-под его ног.

— Ты плохо вела себя, Кристал. Тебя следует наказать, — произнес Дидье; от взгляда его голубых глаз у нее похолодела спина.

— Что… что я сделала? — выдавила она, приковавшись взглядом к застывшему в неподвижности на стуле Кейну.

— Будь ты более послушной девочкой, я, возможно, и не убил бы твоих отца с матерью. Может быть, ты и помешала бы мне разделаться с ними, если бы была расторопнее и пришла к ним в спальню чуть раньше. Что ты скажешь в свое оправдание, юная особа?

— Откуда мне было знать, что вы собираетесь их убить? Я проснулась, услышала шум и пошла посмотреть, что происходит. Жаль, что я не смогла их спасти. Я их так любила, — проговорила она охрипшим голосом в тоске и отчаянии. — Прошу вас, не убивайте Маколея. Умоляю вас. Он — все, что у меня осталось.

— А мне какое дело? — Дидье занес ногу в начищенном узконосом ботинке на перекладину стула, как бы собираясь отпихнуть его. — Ты — плохая девочка, Кристабель ван Ален. Ты могла бы спасти своих родителей, Но не спасла. Опоздала. Ты не достойна его. Я отниму его у тебя.

— Не надо! Прошу вас! Умоляю!

Она пронзительно закричала. Темнота заклубилась. Дидье выбил стул из-под Кейна.

— Кристал… Кристал… — прорезал ее крик густой рокочущий голос; она заплакала.

— Не отнимайте его. Умоляю вас!

— Тебе снится кошмарный сон. Успокойся.

Дрыгая руками и ногами, девушка стала выпутываться из пальто, в которое была плотно укутана, и, наконец, открыв глаза, села в кровати, цепляясь за Маколея, как будто кто-то собирался увести его из хижины в наручниках, словно разбойника.

— Не поддавайся ему! Прости? О Господи, ну почему я опоздала? — Кристал судорожно вздохнула. По щекам струились слезы.

— Тебе приснился страшный сон, девушка. Только и всего. Ничего с тобой не случится. Клянусь. — Маколей пригладил назад прилипшие к ее потному лбу волосы. — Ну? Ты здесь, со мной. В безопасности. Никто никуда меня не уводит.

— Люби меня, — прошептала Кристал, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Тебя что-то испугало во сне.

— Люби меня, — повторила она, прижимаясь к нему, словно никак не могла поверить в то, что он рядом, теплый, живой, полный сил и энергии.

— Расскажи, что тебе снилось…

Договорить он не успел. Кристал, встав на колени, поцеловала Маколея, требуя, чтобы он подчинился ее просьбе. Прежде робкая стыдливая дева вдруг обратилась в сладострастную сирену. Она хочет забыть. Забыть любой ценой.

Кейн глухо охнул и застыл под ладонями девушки, словно опасался воспользоваться ее слабостью. Но терпение мужчины не безгранично. С каждым прикосновением мягких просительных губ его решимость не злоупотреблять своим превосходством таяла, и вскоре живший в нем благородный джентльмен снова превратился в разбойника с необузданным аппетитом к плотским наслаждениям, в разбойника, который берет не спрашивая. Этого разбойника она ох как хорошо знала.

Почувствовав, что Кейн целует ее в ответ, Кристал застонала от удовольствия. Его слепленные из железных мускулов руки с жадностью ощупывали ее тело, шершавые губы с ненасытным упоением терзали ее уста, язык грозился растереть в муку все зубы и вот наконец-то проник в рот, отчего Кристал пробрана сладостная дрожь.

— Еще, — тяжело дыша, потребовала она, когда. Маколей отстранился от нее.

— Расскажи, что тебя напугало.

Кристал дрожащими руками дотянулась до Маколея. Ей необходимо чувствовать на себе его крепкое, энергичное тело, наполняющее ее жизненными силами.

— После.

Кейн сжал ладони девушки в своих, не позволяя ласкать себя, хотя глазами пожирал ее груди.

— Расскажи, Кристал. Сейчас расскажи. Я должен знать, что тебя испугало.

— После. — Она стала выкручивать запястья, раздосадованная тем, что он держит ее, но, в конце концов, успокоилась и посмотрела Кейну в глаза. Он ждет ответа. Что ж. — Обещай мне, — медленно заговорила девушка, — обещай, что нет и не будет в жизни ничего, кроме нашей любви, только мы с тобой и эта хижина.

— Ладно, обещаю.

— Но расскажи мне. Доверься мне, Кристал, хотя бы один раз.

— Хорошо, — всхлипнула она. — Я расскажу. Но только сейчас люби меня, заставь меня все забыть. Хотя бы на некоторое время.

Маколей кивнул, затем прильнул к ней в поцелуе, долгом и глубоком. Его губы бороздили ее лицо, шею, груди, словно своей страстью он надеялся вытеснить из нее страх.

— Возьми меня, — прошептала Кристал, мечтая только о том, чтобы слышать биение его сердца у своей груди, ощущать, как бурлит в жилах кровь, возбужденная холодным воздухом и, еще более, его обнаженным телом.

— Я ~ твой единственный мужчина, эта хижина — наш единственный дом, и есть у нас только наше совместное прошлое, начинающееся с этой минуты, — произнес Кейн торжественно, словно давал клятву.

Он приподнялся на руках. Кристал раздвинула ноги, желая, чтобы Маколей поскорей соединился с ней, изгнал пустоту, возникавшую в ней каждый раз, едва она представляла, что он уходит из ее жизни.

— Я люблю тебя, Маколей. Что бы ни случилось, я люблю тебя. Люблю, — шептала она, отдаваясь ему, чувствуя его обжигающие губы в ямке на своем горле, наполняясь покоем и умиротворением, в то время как он ее душой утолял голод своей собственной.

Метис двигался по следу, оставленному в снегу аппалузской верховой, которой его жеребец намного уступал в быстроте и проворстве. Тем не менее, он уверенно нес его вперед в нужном направлении. Полдолины уже позади, а также гора Дог-Туе-Пик и пастбища. На горизонте маячит Цирк-оф-зе-Тауэрз. Заходящее солнце слепит глаза скачущему на запад всаднику.

Он отыскал ее. Девушка, с которой он танцевал вчера вечером, — та самая, чьей смерти желает джентльмен из Сент-Луиса.

Он должен убить ее. Метис сощурил глаза, размышляя. Подобной красоты девушку ему еще не приходилось убивать. Правда, та женщина в Ларами тоже была мила. Но эта красивее. Наверное, потому что у нее белокурые волосы. Интересно, как будут смотреться ее волосы на фоне его кожи, когда он намотает их на руку, — ведь сам-то он смуглый. Ему так хотелось вчера потрогать ее волосы, но она, конечно, не позволила бы.

Метис улыбнулся. При мысли о том, что он скоро убьет женщину, кровь в венах всколыхнулась, как взбудораженная ветром трава в прерии. Он мечтал убивать женщин еще будучи ребенком.

Метис приостановил бег своего жеребца, подогнав его к одному из неглубоких ручейков в Попо-Эйджи. Мужчину тоже придется убить. Метису чертовски повезло, что он наткнулся на него. Он расспрашивал о девчонке в Кэмп-Брауне, но о ней никто ничего не знал, зато припомнили, что несколько месяцев назад к ним заезжал мужчина, тосковавший о девушке, по приметам схожей с той, которую он искал. Ему сказали, что мужчину зовут Маколей Кейн и сейчас он является шерифом какого-то городка за Саут-Пассом. И суток не прошло, как он уже сумел выяснить, что тот поселился в Нобле. Ну а в самом городе он отыскал девчонку меньше чем за час; она работала в дешевом салуне, танцуя за деньги с посетителями.

К хижине метис подъехал в сумерках. Неподалеку стояла стреноженная лошадь, аппалузская верховая. В голову ударила кровь. Нервы сладостно загудели. Его едва не качало из стороны в сторону, настолько он был возбужден.

Метис спешился и притаился под гранитным выступом. Отсюда он видел желтую линию контура двери. Он предпочел бы не мешкая ворваться в дом, но знал, что дверь закрыта на засов изнутри. Эта хижина принадлежит белому человеку, а бледнолицые не спят с незапертыми дверями. Во всяком случае, те, кому дороги собственные скальпы.

Однако запертая дверь — не проблема. Он умеет ждать. Они же не будут безвылазно сидеть в хижине, да и ночь не должна быть очень морозной. Снег вот уже мягчает. Он зароется в него — это лучший способ укрыться от холода.

Метис отвязал со спины свернутую медвежью шкуру, обмотал ею свой торс, ни на миг не выпуская из поля зрения дверь. Светящийся прямоугольник. Врата ада.

Он ждал.

— Тебе тепло?

— Ммм. — Кристал теснее прижалась к Маколею. В очаге потрескивал и шипел огонь, синими языками облизывая каменные стенки.

— Расскажи свой сон.

Девушка застыла в нервном напряжении. Как приятно лежать возле пылающего очага в объятиях любимого человека и мирно копаться в своих мыслях; пресыщенное любовью тело купается в сладостной истоме. Жаль, что эти минуты не могут длиться вечно.

— Мне снились родители. К нам в дом пришел молодой человек просить моей руки.

— Кто был этот мужчина?

— Ты, — ответила Кристал, глядя Маколею в глаза. Его губы скривились в печальной усмешке.

— Я пришел просить твоей руки, и тебя это настолько испугало, что ты пробудилась с криком, так? Интересно. Кричат, как правило, отцы — некоторые, но вот чтоб дочери — такое трудно представить.

Кристал едва не рассмеялась.

— Нет, я кричала не поэтому. А ты им понравился. — Она легла ему на грудь. — Я была так рада.

Маколей коснулся волос девушки, скрутил в ладони одну прядь. Живой золотой шнурок,

— Так что же тебя напугало?

Ее взгляд потемнел. Глаза нашли шрам, опоясывающий его шею. Она тронула рубец пальцем и удивилась, когда Кейн вздрогнул от ее прикосновения.

— Ты говорил; тебя по ошибке повесили. Ты ведь мог погибнуть. Чудом остался в живых.

— Наверное, в тот день меня охранял ангел. Кристал положила голову на голую грудь Маколея, чтобы слышать биение его сердца.

— Если бы тебя убили, мы никогда бы не встретились. — Она замолчала, проглотив подступившие к горлу слезы. — Мне снилось, что тебя повесили на моих глазах.

— Ты надеялась спасти меня? Поэтому кричала? Ты опоздала?

— Да, — с безысходным отчаянием в голосе тихо отозвалась девушка. — Опоздала, везде опоздала.

Кейн обнял Кристал, своей крепкой сильной ладонью провел по распущенным волосам и сжал ее голую ягодицу.

— Кристал, почему мы не можем поехать к твоим родителям?

Она закрыла глаза, не желая вспоминать, как они погибли. Только не сейчас, не здесь, не в этом отдаленном уголке, куда не дотягиваются хищные щупальца реального мира.

— Они умерли. Погибли во время пожара. Я могла бы их спасти, но не успела.

Кейн долго молчал, поглаживая волосы девушки. Наконец, словно для того чтобы разрядить витавшее в воздухе напряжение, прошептал:

— Я обожаю твои волосы, Кристал. Они всегда пахнут розами.

— Но Вашингтон-сквер одна старая женщина продавала цветы. Отец каждый день покупал у нее по розе и дарил маме. Каждый день, до самой смерти. — Она вздохнула, тяжело, протяжно. Кошмаром омрачены даже воспоминания о счастливых днях.

— Тебя мучает чувство вины, да?

По щеке Кристал покатилась слезинка, другая, третья.

— Расскажи мне все.

— Это… ужасно. — Девушка заплакала.

— Я хочу знать.

— Боюсь.

— Цеж бойся. В этой хижине мы с тобой сообща рассеем твои тревоги.