— У меня было такое ощущение, будто все тело охвачено огнем, — сипло проговорил Гвилли. В горле у него пересохло, и язык не слушался. — Но тело не помнит боли, только ум.

— И слава Адону, — подхватила Риата. — Иначе ты умер бы от одного воспоминания.

— Но почему же нам было так больно, Риата? — прошептала Фэрил. — Почему лекарство доставило больше мучений, чем отрава?

— Я не могу сказать наверняка, Фэрил, но думаю, что в ваших жилах и впрямь бушевал огонь, — отвечала дара. — Ночная роза и гвинтим, слившись воедино, выжигали яд из ваших организмов. Мы ведь не сразу смогли приняться за лечение, и отрава глубоко проникла в кровь.

— Ну уж не знаю, глубоко или нет, — проворчал Гвилли, — но боль была такая, будто меня заживо резали тысячи лезвий.

Урус зарычал:

— Проклятый эмир!

— Он заплатит за все, — с тихой яростью произнес Араван.

Фэрил прошептала:

— Но мы и сами немного виноваты в том, что произошло. Если бы вовремя сказать, что мы с Гвилли не беспомощные дети, а варорские воины, эмир не посчитал бы нас обузой взрослым и не подсыпал бы яду в наши бокалы.

Араван подскочил как ужаленный:

— Нет, малышка, я уверен, что ему и так все было известно от Стоука — не знаю как, но известно. Ведь барон предупредил его о нашем приезде и попросил избавить его от нас. А уж потом эмир решил использовать нас, чтобы умертвить Стоука.

— Но почему же он сам этого не сделал? Послал бы армию и убил чудовище. А то мог бы и собственной персоной отправиться на расправу с бароном, — недоумевал Гвилли.

Араван снова сел на землю.

— Но, Гвилли, ты же видел, как эмир боится за свою шкуру: сколько у него телохранителей и как тщательно проверяют каждое блюдо, прежде чем дать ему. К тому же он всего лишь эмир, а Стоук в почете у султана. Ни один здравомыслящий эмир не решится в открытую бунтовать против самого султана. Вот он и решил использовать нас в своих целях. Его руки при любом раскладе остались бы чистыми. Если бы мы убили Стоука и вернулись за своими друзьями, он немедля учинил бы над нами жестокую расправу и сказал бы, что отомстил за смерть барона. Если бы мы пали в неравной битве, он объяснил бы Стоуку, что мы вырвались, но по крайней мере двоих из нас он уничтожил. А теперь, если миссия наша не увенчается успехом, он всегда может оправдаться тем, что мы выскользнули у него из рук.

Араван замолчал, а Фэрил понимающе кивнула:

— Теперь я вижу: эмир хитер и коварен. Неважно, убьем мы Стоука или нет, — он найдет выход из любого положения.

— Это место поистине великолепно, — сказал Гвилли, и Фэрил кивнула в знак согласия.

Варорцы прошли по мягкому мху и остановились возле дуба. Дамна как бы ненароком заглянула под корни гигантского дерева, окинула взглядом раскидистые ветви — но, как ни мечтала она увидеть Нимуэ, их спасительница не показалась им на глаза.

— Надеюсь, она не против того, что мы здесь, — прошептала дамна.

— Почему ты думаешь, что Нимуэ — женщина? — спросил Гвилли, заходя по колено в воду и ежась от се прохлады.

— Ну-у, не знаю, — протянула Фэрил. — Просто мне кажется, что в таком дивном месте может жить именно женщина.

Гвилли нырнул и секунду спустя снова показался на поверхности воды, держа в руке горсть песка.

— Мыла у нас нет, зато есть вот это. Дай-ка я потру тебе спинку, — предложил он Фэрил.

Дамна улыбнулась и подняла волосы, рассыпавшиеся по плечам.

— Я даже знаю, чем это мытье, как всегда, закончится.

— И я тоже знаю, любовь моя! — довольно улыбнулся Гвилли.

Минуту спустя из густого мха у подножия гигантского дуба раздался шепот:

— Надеюсь, Нимуэ не смотрит!

Прошло еще два дня. Силы постепенно возвращались к варорцам. Сегодня у друзей был настоящий праздник: впервые за последние семнадцать дней Урусу и Аравану посчастливилось подстрелить в горах несколько перепелов. Человек развел костер снаружи, с внешней стороны утеса, чтобы лишний раз не тревожить спокойствия пещеры, и зажарил перепелов. И теперь друзья сидели вокруг костра и наслаждались этой «пищей богов».

Гвилли, уплетая за обе щеки, ни с того ни с сего вдруг сказал:

— Чего я не могу понять, так это почему барон Стоук в таком почете у султана Гиреи.

— Ну, точный ответ на этот вопрос известен только им двоим, — пожала плечами Риата. — Но кое-какие предположения я сделать все же могу. Во время Войны Заклятия и Зимней войны гирейцы поддерживали Гифона и даже поклонялись ему. Эмир на вопрос Фэрил о разрушенных мечетях и минаретах ответил, что примерно девятьсот лет назад — то есть как раз во время Зимней войны — его дед воспользовался своей властью эмира, чтобы сместить имамов и пресечь поклонение ложному пророку — Шавею, которому и по сей день возносят молитвы тысячи верующих по всей пустыне. Эмир добавил, что тогда-то их предки и вернулись к истинной вере, то есть скорее всего к вере в могущество Гифона.

Фэрил так и ахнула:

— Ой, Риата, я только сейчас поняла, почему ты тогда, на обеде у эмира, прервала меня.

— Да, малышка, — кивнула эльфийка. — Я не знала тогда о готовившемся злодеянии, но не хотела, чтобы эмир видел в нас врагов, знающих о творящихся здесь беспорядках и способных донести о них Верховному Правителю в Пеллар.

Араван нахмурился:

— Все это не предвещает ничего хорошего для Митгара.

— Ты думаешь, грядет еще одна война? — встрепенулся Урус.

— Кто может сказать наверняка? — вздохнул Араван. — Я знаю лишь одно: смертные, которые во время изгнания Гифона за пределы Сфер были в Адонаре, а потом вернулись в Митгар, рассказывали, что великий вулк пообещал: «Я уже повернул колесо истории так, что грядут великие события, и хотите вы этого или нет, а я вернусь, завоюю мир и буду властвовать!» Обещание его частично исполнилось, когда на землю обрушился метеорит Миркенстон и началась Зимняя война. Но кто знает, что еще может случиться?

— От твоих слов у меня мурашки бегут по коже, — промычал Гвилли.

— Да уж, это точно, — согласилась Фэрил. — Одного не могу понять: при чем тут Стоук?

В разговор вступил Урус:

— Понимаешь, то, что Стоук в чести у султана, означает лишь одно: султан видит в нем могущественного союзника и, зная о власти барона над ночным народом, хочет, чтобы тот обеспечил его сильной армией из всякой нечисти.

— О Адон! — чуть не задохнулся от волнения Гвилли. — Но это значит… что будет еще одна война с Гифоном.

— Как бы там ни было, — заключил Урус, — если мы расправимся со Стоуком, одним врагом будет меньше — и каким врагом!

Медведь поднялся на ноги и взглянул на небо. Солнце садилось за гребнем гор.

— Пойду схожу за лопаткой: нужно тут прибраться, а то как бы нас кто-нибудь не обнаружил ночью.

— Если верить эмиру, до мечети, ставшей логовом Стоука, нужно ехать целый день, — проговорила Фэрил, и ее звонкий голос говорил о том, что дамна полностью выздоровела. — Но в ущелье Араван и Урус видела гхулка и коня Хель, которые ехали не торопясь, нисколько не опасаясь приближающегося рассвета. Это значит лишь одно: на полпути до мечети в каньоне есть еще какое-то прибежище для всей этой нечисти — пещера или что-то вроде того.

Урус кивнул, еще не до конца понимая, куда клонит дамна:

— А мы-то с тобой не додумались до этого, Араван. Я всегда говорил, что валданы — народ смышленый!

— У меня были хорошие учителя, — улыбнулась Фэрил и продолжала: — Если мы отправимся в путь днем, мы прибудем на место как раз к закату солнца, когда вся нечисть повылезает из своих нор. Ночью же ехать по каньону еще опаснее, потому что тогда мы неминуемо столкнемся с кем-нибудь из ночного отродья. Да и вообще по ущелью не проедешь — мы оставим следы, и по ним будет легко нас найти, особенно если у рюптов и правда есть внизу укрытие. Я предлагаю ехать поверху и держаться как можно дальше от ущелья, а ночью прятаться. А когда найдем мечеть, подождем до наступления дня, ведь тогда, если силы будут слишком неравны, мы всегда сможем спастись бегством.

Фэрил закончила говорить. Все сидели тихо. Наконец Урус сказал:

— Ну, что я говорил: валданы не промах!

Все остальные согласились, что план хорош, а Гвилли прошептал на ухо своей дамми:

— Ты моя умница!

Через три недели после того, как друзья попали в пещеру, они собирали поклажу и готовились покинуть благословенный уголок. Выехать предстояло на рассвете.

Варорцы обнаружили все необходимое в своих сумках, предусмотрительно захваченных из крепости. Если бы стражники обратили внимание, как тщательно подбирает дара оружие и одежду своим детям, остававшимся во дворце, они сразу почувствовали бы неладное. Но, к счастью, этого не произошло.

Теперь, когда варорцы поправились, настало время решительных действий.

Друзья запрягли лошадей, переоделись из пышных подаренных эмиром нарядов в собственную одежду и подвесили на пояса оружие. Шелка и атлас они аккуратно сложили и оставили под деревом в подарок Нимуэ. Наконец все было готово к отправлению.

Урус, Риата, Гвилли и Фэрил вывели из пещеры своих лошадей, Араван же немного задержался. Зажав в руке синий талисман, он заговорил, и голос его эхом разнесся по лощине.

— Нимуэ, мы благодарны тебе за гостеприимство, а еще больше за спасение жизней наших друзей, ибо с их смертью свет много потерял бы. Мы теперь отправимся платить старые долги, и если мы можем что-нибудь сделать для тебя, то будем искренне рады…

Но ответом эльфу была тишина.

Араван повернулся и повел коня к выходу из пещеры, и тут до него донесся беззвучный голос:

— Друг.

— Друг, — отозвался эльф, приготовившись слушать дальше, но, так ничего и не дождавшись, поспешил к товарищам.

Путь их лежал на юг. Гвилли сидел позади Риаты, а Фэрил — позади Аравана.

Дорога была не из легких, но друзья не очень расстраивались по этому поводу. Как справедливо заметил Урус, приспешники Стоука вряд ли выберут такой путь, если рядом есть каньон, ехать по которому несравненно легче. И вот друзья пробирались по растрескавшимся плоскогорьям, по засыпанным камнями склонам, через ущелья и нагромождения скал.

Весь день они неутомимо продвигались вперед, останавливаясь лишь для того, чтобы дать отдых коням, но преодолели не больше пятнадцати миль. Когда солнце стало клониться к горизонту, друзья сочли благоразумным поискать подходящее убежище на ночь.

Им удалось найти узкую расселину в скале, и всю ночь по очереди они охраняли покой спящих товарищей, зажав в руке синий амулет Аравана. Камень часто становился холоднее, но потом снова теплел, и ни разу его температура не падала настолько, чтобы предвещать серьезную опасность. Вероятнее всего, кто-то из их врагов проезжал по дну ущелья.

В полночь на небо вышла почти полная луна, озарив окрестности ярким светом. Однако, к счастью, местность выглядела такой же пустынной, как и в кромешной темноте.

Второй день пути не принес облегчения: дорога была все так же тяжела. Задача наших героев затруднялась тем, что им приходилось держаться подальше от каньона. Один раз тропа вывела путников к самому краю, и они поспешно покинули опасное место.

Эмир не указал точного местоположения мечети, а мажордом знал только, что она находится «где-то неподалеку от ущелья». Поэтому друзьям оставалось только надеяться на свою зоркость. Они без устали смотрели вперед, пытаясь различить на горизонте купол, башню минарета или что-то подобное… но все их усилия были тщетны.

Ближе к вечеру они добрались до бурного потока, низвергающегося из расселины чуть выше их тропы вниз, в ущелье. Риата, наклонившись, чтобы наполнить фляги, пока лошади пили воду ниже по течению, задумчиво проговорила:

— Вода… Вот где может быть убежище рюптов. Лучше нам поискать другое пристанище.

Так они и сделали: расположились в миле к югу оттуда, между гигантских валунов.

И снова друзья сменяли друг друга на посту по установившемуся уже порядку: Араван, Гвилли, Фэрил, Риата, Урус.

Ближе к рассвету синий камень сильно похолодел, и над Урусом пронесся гигантский темный силуэт, заслонив собой саму луну.

— Стоук! — прошептал Урус и сжал кулаки.

Но чудовище полетело на юг, и человек решил не будить друзей.

Весь следующий день пробирались друзья меж огромных валунов, держась подальше от края ущелья, но время от времени сверяясь по нему с курсом.

Наконец они подошли к месту, где тропа резко уводила вверх. Когда они добрались до вершины утеса, прямо перед ними в отдалении замаячила огромная цвета красной глины мечеть с алым куполом, переливающимся в лучах полуденного солнца. А чуть поодаль возвышался стройный минарет.

У Гвилли перехватило дыхание и бешено заколотилось сердце. Он взглянул на Фэрил и увидел в ее глазах неколебимую решимость. И снова взгляд баккана вернулся к мечети.

Там, вдали, не было заметно ни малейшего движения, и все же никто из них не сомневался, что внутри мечети затаился враг.