Чую запах свежих цветов – он прекрасен, ощущаю на своей коже теплейшие лучики солнца и мягко смеюсь. Мой смех подобен звону колокольчиков. Я наслаждаюсь красотою Нью-Йоркского парка «Central park» и изредка поглядываю на маму, которая сидит рядом, улыбаясь и напевая необычную песню. Ее бирюзовые глаза скользят по зеленой траве, задерживаются на мне, и алые губы рождают на свет самый прекраснейший припев, когда-либо слышанный мною:

Темные волосы мамы развиваются по ветру, ее рука сжимает мою, и я понимаю, что во время исполнения припева не дышала. Вдыхаю. Легкие радуются кислороду. Эта песня всегда завораживает меня. Сколько бы я ее ни слушала, она никогда не надоест мне. Никогда.

– Мам, – позвала, – скажи, а откуда она? Ты мне не говорила еще.

Мама улыбается, переключая взгляд на наши переплетенные пальцы. Она решает не отвечать на вопрос, и шепчем мягким голоском, слушать который я люблю, поднимая наши руки на уровне лиц:

– Скай, милая моя… ты еще слишком мала, чтобы знать это. Я не хочу говорить тебе, скоро ты сама узнаешь обо всем, когда придет время.

Я с интересом смотрю на нее, желая найти в ее эмоциях хоть какое-то объяснение. Но ничего. Потом придвигаюсь к ней ближе.

– Знать что, мам?

– Свое предназначение, – она печально опускает взгляд в землю и вздыхает. Улыбка пропадает.

Я не понимаю ее слов и морщусь, осмысливая. Затем заглядываю в ее глаза – они самого удивительного цвета – голубовато-зеленые, с темно-синими крапинками, обрамленные пышными ресницами.

– Что за предназначение?

Мама задумчиво кусает губу. Я с замиранием жду ответа, понимая, что скоро мое терпение лопнет, как мыльный пузырь. Не услышав ничего, снова задаю этот вопрос:

– Что за предназначение?

– Великое предназначение, – мама смотрит на меня. – Ты узнаешь о нем. Очень скоро. А сейчас… я не хочу, чтобы ты думала о нем. Я хочу, чтобы у тебя была нормальная жизнь. Сейчас. Потом просто ее не будет.

О чем она? Что за предназначение? Я ерзаю на траве, обнимаю худые ноги, которые с мамиными кажутся просто крохотными. Когда подрасту, у меня, наверное, будут точно такие же…

– А ты не можешь сказать сейчас?

Мама гладит меня по голове свободной ладонью и перекладывает темную косичку на плечо.

– Нет, детка. Слишком рано…

– А когда будет не рано?

Она медленно разжимает пальцы, опускает их на мое запястье правой руки и поворачивает ее ладонью верх. Теперь я гляжу на свою ладонь, где изображен блеклый знак в виде двух букв «V», соприкасающихся друг с другом остриями. Мама говорит, это – родимое пятно, которое приобрело необычную форму. Я верю ей, хотя считаю это странным.

– Когда оно станет темнее, – мама проводит длинным пальцем по этому рисунку, я улыбаюсь – щекотно. – Знай, Скай, ты – особенная Ты не такая, как все. В этом твое преимущество и проклятье. В какой ситуации ты бы ни находилась, не вешай рук, ангел. У тебя будет много друзей, но так же – врагов – они-то и попытаются сделать все, чтобы ты не смогла исполнить свое предназначение. Никогда не бойся их, слышишь? Тебя не дадут в обиду, обещаю. Но и, не смотря на это, всегда старайся быть начеку. Иди до последнего, милая. От тебя будет зависеть многое в этом мире – как будущее, так и настоящее.

Чувствую капельки, скатывающиеся по щекам. Я плачу? Я провела пальцем по ним – да. А почему это происходит? Я плачу из-за неизвестности, которая меня ждет или из-за того, что мама ничего так и не объяснила? Нет. Я плачу, потому что…

– Мне страшно, мам.

Я утыкаюсь лбом в ее грудь. Рука мамы ложится мне на затылок, гладит, успокаивая.

– Не бойся, ангел. Страх делает нас уязвимыми – не поддавайся ему.

– Но как? – всхлипываю. Мне хочется узнать ответы на все вопросы.

– Будь сильнее него.

Мы сидим на зеленой траве. Мама прижимает меня к себе, ветер играет с нашими волосами, шелест листвы деревьев действует, как успокоительное, и через несколько секунд я перестаю пускать слезы, поворачивая голову к горизонту, простилающемуся за поблескивающим разными цветами прудом «The Pond». Мама целует меня, напевая куплет неизвестной песни:

Перед моими глазами все резко потухает. Нет ничего – ни мамы, ни нашего любимого местечка в парке, ни ее прекрасной песни. Я не ощущаю своего тела, словно состою из воздуха, тишина давит на мои уши, и хочется кричать, чтобы раскрасить ее хоть каким-то звуком, но тут неожиданно, в толщах тьмы появляется перевернутая машина – ее освещает свет из неоткуда, она искорежена, почти все окна разбиты, колеса еще продолжают крутиться. Я чувствую, как мое сердце сковывает корочка льда. Я узнала наш автомобиль – белый Nissan. И он… дымится. Мои ноги, которые я стала чувствовать, сковывает невидимыми цепями. Не могу двигаться, а хочу сделать шаг. Судорожный вдох. Я вижу за рулем маму, которая упирается головой в потолок. Она вся в крови. Вся. На ее шеи странный порез – и она сломана. Из груди хлещет кровь. Боже. Прежде чем я начинаю плакать и кричать, машина вспыхивает ярким пламенем. Мне жарко. Очень жарко. Сквозь слезы и вытянутую руку с растопыренными пальцами, смотрю на маму, зову ее. Она не откликается. Нет! Этого не может быть! Опять зову ее. Наконец, мама открывает глаза. Ее слипшиеся губы шепчут мне что-то, рука, обуянная кровью, тенятся ко мне. Только потом распознаю, что она говорит: «Помоги мне, Скай». Захлебываюсь слезами, ощущаю, как ноги возвращаются под мой контроль, бегу, думая, что вот-вот упаду и не смогу помочь ей. Пламя разгорается сильнее, и издается взрыв. Я кричу, меня отбрасывает назад ударной волной, падаю на что-то и осознаю, что потеряла самого родного человека.

Я почувствовала, как меня кто-то сильно трясет за плечи. Грудь сдавило. Я распахнула влажные от слез глаза и, тяжело дыша, уставилась на папу. Он растерянно смотрел на меня. Я вздрогнула, вспомнив, какой сон видела пару секунд назад, и прижала его к себе, рыдая. Почему именно подобное мне снится постоянно? Почему я вижу это, с тех пор, как мама погибла? Я не была с ней в тот день и не видела ее… ухода. Нам с папой сообщили о том, что ее нет, по телефону. Меня почти каждую неделю мучили такие кошмары, и я просто не знала, откуда они брались. Причины могли быть разнообразны. В большей степени, скорее всего, из-за того, что не переставала думать о ней. О ее гибели. Я сильно скучала, и часто раздумывала, почему на самом деле случилась авария, ведь мама являлась отличным водителем и не могла не справиться с управлением (полицейские предполагали, что именно из-за недостаточного опыта в водительском мастерстве она погибла – это полный бред).

– Ты кричала, ангел, – папа обнял меня в ответ, поцеловал в макушку, выдыхая. – Опять кошмар?

– Да, – только удалось выдавить мне через приступы паники – на секунду показалось, словно я вернулась в тот день, когда папа рассказал о случившемся с мамой. Он знал о моих кошмарах, поэтому перестал забегать в мою комнату с битой в руках, ожидая наткнуться на грабителя или маньяка, с которым предстоит бороться.

Папа вздохнул, прижимая меня к себе ближе.

– Ничего. Скоро это закончится. Ты просто еще не смирилась.

Я всхлипнула, вытирая слезы и отдаляясь от него. Разве когда-нибудь можно смириться с тем, что родного человека, вырастившего и воспитавшего тебя, больше никогда не будет? Говорят, время – лечит. Не правда. Оно лишь немного приглушает твою внутреннюю боль, которая никогда не уйдет.

– Этого и не будет, пап.

– Я тоже по ней очень скучаю, ангел, – признался он. Его голос прозвучал тихо и печально. Мне бы хотелось спросить у него, снились ли ему подобные кошмары, но я не стала этого делать – вспомнила, какие между нами сейчас отношения. Никто из нас еще не сделал первого шага к примирению. И вообще, говорить с папой о чем-то, если я обижена на него – глупо.

Я прижала коленки к груди, задумавшись над своим кошмаром. Был он обычным или нет, я не знала. Вообще, подобные сны были не такими реальными, а тут… я чувствовала страх за маму, винила себя глубоко в душе, что не смогла ее спасти. И все это было во сне. А казалось, будто бы наяву.

Я вытерла слезы на щеках и уставилась на папу.

– Прости меня. За все. Знаю, я не идеальная дочь, о которой ты, наверное, мечтал, но я такая, какая есть. И ты должен меня понимать. Я не прошу, – осеклась, вздыхая, – точнее, уже не буду просить тебя бросать все ради меня одной. Просто знай, что я скучаю по тебе, и бывают дни, когда ты мне очень нужен.

Самое удивительное, что извинилась я, а не он. Как бы гордость ни сжимала меня в своих крепких объятиях, но я сумела высвободиться из них. Надоело ждать от него первых шагов, пора бы уже делать их самой.

Папа не ожидал смены темы и слегка улыбнулся, прижимая меня к себе. Я уткнулась носом в его ночную рубашку – она пахла корицей и порошком.

– И ты меня прости. За мой срыв и… за все. Я буду стараться не задерживаться на работе долго, – его губы оставили на моем лбу поцелуй; я прижалась к папе крепче, боясь того, что он уйдет, и мне больше не представится возможность обнять его (а ведь происходило такое очень редко). – Представляю, как тебе одиноко.

Еще бы. Мамы давно нет в живых, отец постоянно пропадает на работе, которую ненавидит больше, чем дешевый кофе. Иногда возникает чувство, будто у меня вообще никогда не было родителей. Благодаря одним лишь моим сумасшедшим друзьям, я не ощущаю себя совсем одинокой и брошенной – они-то и заполняют мою серую заурядную жизнь хоть какими-то красками.

– Да. Но я стараюсь не унывать.

– Держись, ангел. Как-нибудь я возьму отпуск, и мы с тобой съездим куда-нибудь.

Я отпрянула от папы, обрадовавшись его словам.

– Как насчет Франции? – черная бровь взметнулась вверх. – Ты всегда хотела увидеть Эйфелеву башню.

– Звучит неплохо, – я уже представляла наш совместный отдых, улыбаясь во весь рот. – Мама… тоже как-то мечтала туда съездить.

Тут мое хорошее настроение мгновенно улетучилось. Папа пробежался рукой по коротким волосам и, увидев мое поникшее лицо, прижал к себе. Я готова была заплакать, вновь вспомнив о маме и о несбывшихся ее мечтах. Будь она сейчас жива, радовалась бы этому так, как я несколько секунд назад…

Жаль невозможно вернуть время назад. Я бы не допустила, чтобы с ней что-то случилось. И если бы нужно было, я бы пожертвовала собой, лишь бы она вновь могла ходить по этой земле, смеяться, как когда-то, и видеть закат, на который любила смотреть часами.

– Как думаешь, она в Раю? – я с надеждой взглянула на папу.

Он улыбнулся одним уголком губ, смотря мне куда-то за плечо.

– Если не там, так значит в лучшем месте…

* * *

Поговорив немного с папой и дождавшись его ухода, я села на кровати и включила ночник, затем поднесла к нему правую ладонь. Света было достаточно, чтобы разглядеть знак в виде двух соприкасающихся остриями букв «V». В детстве я верила (по словам мамы), что это родимое пятно или что-то вроде того, но повзрослев – перестала. Разве может этот… необычный рисунок на ладони являться им? И вообще, наверняка он у меня был не с рождения – появился со временем. Ведь не могло же это «пятно» значительных размеров быть на моей маленькой ладошке, когда я только-только появилась на свет.

Я чуть ли не задохнулась, обнаружив, как недавно светло-коричневые линии знака стали темного оттенка. Мама говорила, что когда он будет сильно отличаться от цвета моей кожи, я узнаю о чем-то, о… каком-то предназначении, вроде бы. То воспоминание, где мы отдыхали в Нью-Йоркском парке, любовались красотою горизонта, она пела мне необычную песню и потом говорила какими-то загадками, почти постоянно доводилось мне видеть во снах. Снова и снова. Я помнила каждое ее сказанное слово, каждое ее движение, смех. Тогда я не понимала, о чем рассказывала мама, и боялась правды – хотя дико желала ее услышать. Она бесконечно твердила про то, что я, мол, особенная и у меня великое предназначение (о котором, кстати, не имею понятия до сих пор), будто у меня будут враги и помешают мне исполнить его.

Меня словно осенило. Пусть я еще не до конца вникала в смысл слов мамы, но некоторое отчетливо понимала – тот «призрак» в «Мо», вломившийся в мой дом незнакомец, никогда не знавший о существовании душа и недавнее топанье ног, преследовавшее меня до самой двери, все это имело какое-то отношение к недоброжелателям, о которых она говорила. И да, я никогда не считала свою мать съехавшей с катушек женщиной, любящей запугивать собственного ребенка выдуманными байками. Я верила ей. Всегда. И особенно в тот момент, когда она рассказывала мне об этом. Она… предупреждала меня. Она знала о чем-то и не хотела мне говорить. Твердила, будто я узнаю обо всем (сама или нет), когда придет время, когда знак на моей руке станет темнее. Сейчас он приобрел почти… грязно-коричневый оттенок, и… я до сих пор не имею понятия, что значила ее речь. Знаю лишь одно – мама скрывала от меня все ответы, которые я так жаждала услышать, пусть и немного побаивалась. Она не хотела расшифровывать свои слова по одной причине – я была слишком юна, чтобы знать наверняка страшную правду. А что сейчас? На данный момент каким-то образом я могу узнать, что тогда имела в виду мама?…

У тебя будет много друзей, но так же – врагов – они-то и попытаются сделать все, чтобы ты не смогла исполнить свое предназначение. Никогда не бойся их, слышишь? Тебя не дадут в обиду, обещаю. Если вникнуть в смысл этих слов, можно сделать вывод: у меня есть какое-то предназначение, и я не имею о нем ни малейшего понятия, мне пытаются помешать его исполнить враги (хотя я почти никогда в жизни никому не переходила дорогу) и еще одно – кажется, меня кто-то будет защищать или защищает уже. Я шумно втянула в легкие воздух, вспомнив того отважного незнакомца, спасшего меня от пробравшегося в дом ворюги (или кого там?). Возможно, желающий оставаться в тени парень и является одним из тех, кто не по каким-то причинам защищает меня от недоброжелателей, и, если учесть то, как он вместе с немытым горбуном исчез в красном облаке, то смело скажу – он явно имеет какое-то отношение ко всей этой странной, запутанной и неразгаданной истории. И, кажется, я собираюсь понять, что, черт возьми, вообще творится. Сколько уже можно быть в неведение? Пора бы разобраться во всем. И да, было бы еще неплохо откапать побольше о Габриеле – очень он подозрительный тип, зачем-то преследующий меня. А что если он – этот парень-загадка, (не побоюсь сказать) классный боец и отличный музыкант (да, он довольно хорош в своем деле) на самом деле является тем, кто спас меня от грязного маньяка? В душе я громко рассмеялась такому предположению. Зачем парню, который не питает нормальных отношений к одной девушке, делать для нее что-то хорошее, тем более – спасать глубокой ночью от голодного и немытого придурка, залезшего в ее дом по неизвестным целям? Скорее, я предположу, что Габриель являлся кем-то из тех психов, которые желают мне зла. Вот и все.

* * *

Я смотрела на вывеску нашего отстойного кафе «Эдем на Земле» и хотела убежать, куда подальше. Хотела, но не могла. Нужно было работать. Я измученно вздохнула, войдя внутрь и натягивая на лицо улыбку. Как всегда я пришла самая последняя. Хорошо, что мистер Джердж пока не высовывался, не очень-то хотелось объяснять ему, почему в субботу за меня пахал бедный Брэндон – и да, кстати, как он? Когда я переоделась в отстойную форму, принялась искать моего смелого и… любящего совать нос не в свои дела друга. Он кружил возле столиков, расставляя на них специи, и выглядел… не совсем довольным. Небольшой синяк под оттекшим глазом, лопнувшая губа, разодранные руки. Господи… Да Габриель реальный псих! Разве можно так избить человека гораздо меньше себя самого?! Увидев меня, Брэндон уронил кетчуп, затем резко поднял и, вставая, ударился головой об столик. Я прищурила глаза, представляя, как ему больно, и помогла подобрать на этот раз упавшие из его рук пакетики с сахаром.

– Спасибо, – тихо прохрипел он, затем устремил взгляд на меня и замер. – Я, наверное, должен извиниться за…

– Нет, – я положила пакетики на красный поднос в его руке. – Просто больше не лезь не в свои дела, если мне не нужна помощь. Правда. Потом проблем не разгребешь.

Он молча прошествовал за мной к Райану, который потирал стаканы и с любопытством глядел на нас, словно сейчас должно было произойти что-то грандиозное. Брэндон кинул поднос на барную стойку и вновь вперился на меня, сжав руки в кулаки так, что вены, растекавшиеся по ним, значительно набухли. Его лицо помрачнело, отчего я немного испугалась. Редко можно увидеть Брэндона (мягко сказать) не в настроении.

– Ты знаешь его, Скай? – поинтересовался он, очевидно имея в виду Габриеля.

Я застыла, резко отведя взгляд в сторону. Вопрос весьма… необычный. Я как бы знаю его и одновременно – нет. И что мне отвечать? Я вздохнула, переминаясь с ноги на ногу. Райан весело улыбнулся, отложил стакан и подпер ладошками подбородок, облокотившись на стойку, словно ожидая интересного представления. Как некстати, он тут один улыбался.

– Скай? – Брэндон поднял темную бровь вверх.

Я пожала плечами, заправляя локон волос за ухо.

– Это… я… не знаю. В смысле, я с ним знакома не так хорошо. Это вышло случайно.

Да, и если бы я знала, что произойдет такое, и из-за одного человека, у которого в голове лишь похотливые мысли, моя жизнь станет в сто раз дерьмовее, ни за что бы не пошла тогда «Мо».

– Случайным бывает только секс, – Райан подмигнул, а когда мы кинули в его сторону скептические взгляды, убрал улыбку с лица, резко начав полировать бокал. – Окей, не в тему…

– Габриель Эйнсфорд. Хм. Что он вообще хотел от тебя? – не отставал Брэндон, даже когда я маячила возле столиков, делая вид, будто чем-то занята. Мне не хотелось говорить с ним о Габриеле, и если он ревновал или что-то типа того, то это было глупо с его стороны, ведь с парнем, о существовании которого я узнала недавно, меня не связывает абсолютно ничего, кроме неприязни и случайных встреч.

– Не знаю.

– Он же что-то тебе говорил, – мой… воздыхатель подплыл ко мне, когда я вытирала и до того блестящий от чистоты стол. Мне очень хотелось закатить глаза и уйти куда-нибудь от него. Первое, конечно, я не делала, так как он без конца пялился на меня, а второе – да, пыталась, почти бегая по кафе и создавая иллюзию, что… убираюсь перед открытием.

– Нес бред, – коротко ответила, обходя стул.

Брэндон шмыгнул за мной и через секунду оказался вновь рядом. Я раздраженно вздохнула, сжимая в руке тряпку и стараясь не кинуть ею в любопытного друга.

– Да ну? Он… так смотрел на тебя.

– И?

– Я думал, вы…

– Господи, Брэндон, – не выдержала я, – ты себя слышишь? Что ты несешь?

Он сжал губы, остановив взгляд на моих глазах.

– Возможно, я слишком навязчив.

– Да ну? Вот открытие, – всплеснула я руками.

– Прости. Просто… ты мне очень нравишься и… я ничего не могу поделать с этим. Как вижу тебя… – он улыбнулся – его каменная маска треснула. Тут я покраснела, понимая, что последует далее. – Знаю, прозвучит банально, но все же… как вижу тебя, мое сердце замирает. Когда наблюдаю какого-нибудь парня рядом с тобой, хочется его по стенке размазать. Это… так странно. Еще ни одна девушка не нравилась мне сильно, как ты, Скай…

– Воу, Ромео, полегче, а то Джульетта не сможет покраснеть сильнее, чем сейчас, – сложив руки рупором вокруг рта, прокричал Райан.

Не поворачиваясь, Брэндон показал ему средний палец, продолжая улыбаться и глазеть на меня. Тот прыснул со смеху и через секунду пропал под стойкой, затих – надеюсь, он поскользнулся и вырубился. Да, я очень люблю своих друзей.

Жар поднялся с шеи на лицо, когда Брэндон взял меня за руку. Я округлила глаза, не понимая, для чего он это сделал. Раньше мне было плевать, к какой части тела он прикасался ко мне, (ох, прозвучало… пошленько) а сейчас – нет. Ведь тогда я даже не подозревала о чувствах Брэндона… И в данный момент не имею понятия, как реагировать на его прикосновения.

– Я без ума от тебя, – прошептал Брэндон.

Младенец Иисус, да он… влюблен в меня. И, похоже, сильно. Черт. Что мне делать?

Я хотела убежать куда-нибудь, но не могла – тело не слушалось. Тогда решила пойти другим путем и быстро сменить тему на что угодно…

– Кажется, мы горим! Чувствуешь этот запах? – я сделала иллюзию, будто уловила «аромат» чего-то жженного и собралась уже улизнуть, повернувшись к выходу (да, ведь только так можно было бы отделаться от него), как Брэндон остановил меня, крепче сжав мою руку. Я взвизгнула. – Мне больно!

– Я не хотел, – когда повернулась к нему, его лицо вновь приобрело мрачные краски. Ох, человек настроения! – Ты… я не нравлюсь тебе, да?

– Я этого не говорила.

– Но подаешь явные признаки, что поскорее хочешь отделаться от меня.

Я вздохнула. Он сообразительный парень, красивый, и… честно, я не знаю, что чувствую к нему, поэтому не могу сейчас врать в открытую. Возможно, когда-нибудь смогу понять, что питаю к нему, а сейчас… у меня есть проблемы гораздо поважнее, например как узнать, о чем говорила мне мама в тот день и в чем заключается мое… великое предназначение.

Я ничего не ответила, отчего Брэндон, наверное, поняв что-то, сделал шаг назад, перестав сжимать мою конечность. Меня окутывала жалость, когда смотрела на него – весь побитый, обиженный… на меня? Конечно же на тебя, идиотка!

Он наклонил голову и, развернувшись, направился к стойке, при этом я тщетно и абсурдно пыталась его остановить, вытянув руки и открыв рот, словно собираясь что-то произнести. Я знала, если сделаю это, мне нечего будет ему сказать, чтобы стереть с его лица убийственное выражение. Одна часть меня хотела его остановить, другая вопила: «Не делай этого!». И да, похоже, побеждала та, злая часть, ведь я продолжала стоять на месте с вытянутыми руками и разинутой пастью. Конечно, я очень желала догнать его, извиниться и, наверное, дать ложную надежду на что-то между нами, но не больше, чем хотела оставить все, как есть, и не нагребать себе проблем, чтобы потом не мучиться на вынужденных свиданиях.

Похоже, сегодня придется идти домой пешком. И да, о прогулке с Брэндоном, я думаю, придется забыть…