Глава 1

Наверное, случившееся меньше выбило бы меня из колеи, питай я хоть каплю симпатии к Труди Дермот. Звучит, конечно, дико, но это правда. Такое чувство, будто своим отношением к Труди я как бы молчаливо одобрила все те ужасы, которые потом начали твориться.

Уж кем-кем, а мстительной я себя никогда не считала. Более того, пока Труди не пришла работать к нам в агентство недвижимости "Квадратные футы Джарвиса Андорфера", я считала себя чертовски уживчивой и добродушной особой.

А Труди, бедняжка, открыла мне глаза — помогла понять, сколь глубоко я ошибалась. Впрочем, Труди довела бы до ручки и мать Терезу.

Даже сейчас, как ни странно, Труди по-прежнему меня бесит. Правда, теперь я злюсь потому, что не могу отделаться от чувства вины. Сто раз твердила себе, что ни в чем не виновата, — и все равно терзаюсь.

А стоит только вспомнить, что большую часть того, рокового, дня я провела, мечтая задать Труди хорошую взбучку… Прямо скажем, легче от этого не становится.

Если быть совсем точной, устроить Труди головомойку мне захотелось примерно около часа пополудни, едва я вернулась в агентство после общения с очередным клиентом — показывала ему особняк в пригороде Луисвиля. Чтобы привести меня в ярость, Труди не потребовалось и десяти секунд — при том, что ее в агентстве и близко не было!

По сути, проблема именно в этом и состояла. Ну и еще в том, что я здорово отморозила себе задницу (образно выражаясь, как принято у нас, благовоспитанных южанок). Хотя еще накануне было почти тридцать градусов тепла, в этот злосчастный вторник ртутный столбик едва-едва переполз нулевую отметку. Плюс ко всему — пронизывающий ледяной ветер. Такого рода перепады мартовских температур для Луисвиля — дело обычное. В это время года погода в штате Кентукки скачет вверх-вниз, напоминая аттракцион "русские горки". Только удовольствия поменьше.

Логично предположить, что, прожив здесь всю свою жизнь, я давно уже привыкла к взбалмошному климату и каждое утро, прежде чем одеться, прилежно выслушиваю прогноз погоды. Но, увы: ума, наверное, не хватает. И в тот вторник я неизвестно почему ждала очередного погожего денька, вроде того, что был накануне, а посему облачилась в легкий шерстяной костюмчик, не вспомнив про пальто, сапожки и перчатки. Даже жилетку надеть под пиджак не догадалась.

Ветер буквально пробрал меня до костей, впиваясь сотнями острых кинжалов, пока я бежала от своей машины до офиса.

Дверь была плотно закрыта. Дурной знак. Джарвис Андорфер, владелец (на паях с женой Арлин) агентства недвижимости, неукоснительно требовал, чтобы парадную дверь оставляли днем нараспашку. Неважно, дождь на дворе, снег или тропическая жара, — офис от стихий должна отделять лишь внутренняя, стеклянная дверь. По убеждению Джарвиса, следует максимально облегчить потенциальным клиентам доступ в агентство — вдруг у них не хватит сил протянуть руку и открыть дверь?

Увидев это вопиющее нарушение, я тотчас смекнула, что чертова дверь еще и заперта, но все равно попыталась открыть. Фигушки!

— Черт бы тебя побрал, Труди! — Произнеся это, я обнаружила, что смотрю на медную табличку, прикрепленную слева от входа. Она гласила:

Часы работы:

понедельник — пятница: 9–17

суббота: 10–14

Причем на английском языке, который даже Труди вроде бы понимала.

Так где же она шляется?

Хорошо, пусть Труди не сумела прочесть вывеску, но сама-то я перед уходом высказалась предельно ясно: "Труди, только что позвонила клиентка. Она хочет осмотреть один из моих объектов. Понимаю, что сегодня мое дежурство, но, будь любезна, посиди здесь, пока не вернется кто-нибудь из остальных, ладно?"

В дни дежурств нам полагается вершить все дела в офисе: отвечать на телефонные звонки, встречать посетителей — ну и все такое. Однако нам нередко случается подменять друг друга. Агентство "Кв. футы" совсем небольшое: не считая супругов Андорфер, всего четыре сотрудника, поэтому мы то и дело друг друга выручаем. И только на прошлой неделе сама Труди просила меня о том же одолжении, и я согласилась. Более того, соврала — сказала: "С радостью". А она, помнится, даже забыла меня поблагодарить.

Очевидно, тот случай вообще выветрился из памяти коллеги. Я поняла это по выражению ее лица, когда давеча обратилась с аналогичной просьбой.

— Что? — переспросила она, неохотно отрываясь от свежего номера "Вог" и откидывая со лба белокурый локон.

Труди была одной из немногих оставшихся на нашей планете женщин, которые до сих пор носят локоны до плеч, на манер Фарры Фосетт. Подозреваю, что Труди вообще мечтала походить на красотку Фарру. И надо сказать, у нее были на то все основания: густые белокурые волосы, женственная фигура, большие голубые глаза и, конечно, великолепные зубы.

И прежде чем кто-нибудь решит, будто основная причина моей ненависти к Труди — ее красота, позвольте заметить: не настолько уж я ограниченная. Ну ладно, может, и ограниченная, но все равно: красота Труди — не главная причина моей неприязни. Это лишь одна из причин в длинном-предлинном списке.

Сказать по правде, порой казалось, что меня раздражает в Труди буквально все. Как она настойчиво повторяла всем и каждому, будто ей "тридцать с небольшим" (между тем я своими глазами видела ее водительские права, где черным по белому написано, что она на два года старше моих сорока двух лет). Как она произносила мое имя. И как понижала голос до едва слышного шепота, когда разговаривала по телефону. А еще — как подписывалась, неизменно выводя кокетливое сердечко в конце своего имени.

Господи, а как меня бесило, что ко всем без исключения нарядам Труди носила шейные платочки в тон!

И вот, теребя кончик бордового шарфика, в точности под цвет костюма, она спросила:

— Ты хочешь сказать, что мне здесь придется торчать одной? — И обвела глазами офис, будто только сейчас заметила, что, кроме нас, никого нет.

Как я уже говорила, у нас еще два агента — Барби Ландерган и Шарлотта Аккерсен, но никто из них до сих пор не объявился. Сие означало, что мы с Труди были здесь одни с девяти утра, а теперь, два часа спустя, она пытается убедить меня, будто только что это заметила?

— М-да, знаешь, вообще-то это проблематично, — капризно протянула она. — Я не собиралась торчать здесь весь день, Скарлет.

Я молча смотрела на нее. С этой женщиной я проработала уже полгода, и она упорно продолжает называть меня Скарлет. Будто я не говорила ей раз двести, что меня зовут Скайлер. А вовсе не Скарлет!

Странная закономерность: эту ошибку Труди совершает всегда, стоит мне обратиться с какой-нибудь просьбой. В прошлый раз, к примеру, она назвала меня "Скарлет", направляясь к ксероксу. Я тогда опаздывала на встречу с клиентом, утопая в бумагах, и попросила ее скопировать для меня одну-единственную страницу. Судя по взгляду, которым Труди меня одарила, можно было подумать, что я умоляла ее переписать от руки телефонный справочник. "Ой, знаешь, не могу, — ответила она, возвращая мне страничку, — но, так и быть, пропущу тебя вперед. Хорошо, Скарлет?"

В тот раз я хоть и опаздывала, но нашла время напомнить нахалке, как именно произносится мое имя, однако сегодня решила не заострять на этом внимание. Главным образом потому, что узрела алчный блеск в больших голубых глазах. Труди явно не терпелось вывести меня из себя.

Словно не заметив "оговорки", я невозмутимо продолжила:

— У тебя что, назначена встреча с клиентом?

Хищный блеск в ее глазах погас.

— Нет, но я не желаю сидеть здесь, как привязанная, целый…

Я перебила ее:

— Тебе всего лишь надо побыть тут, пока не появится кто-нибудь еще.

Глаза Труди округлились.

— Но, Скарлет… — с нажимом произнесла она. Я и бровью не повела; пусть думает, будто у меня вдруг возникли проблемы со слухом. — Я не уверена, что одна со всем управлюсь.

Будь я мужчиной, этот сюсюкающий голосок, невинный взгляд широко распахнутых глаз и смиренная беспомощность, возможно, и сработали бы. Однако я, к счастью, не мужчина. Если уж на то пошло, и сама не раз прибегала к этому фокусу под названием "Я такая глупая, не могли бы вы мне помочь?". Причем куда успешнее. Например, когда у меня спускало колесо.

И это та самая женщина, которая, опережая всех, сломя голову кидалась к телефону, стоило тому тренькнуть? И с тем же рвением набрасывалась на забредших в офис клиентов, независимо от того, чье дежурство выпадало на этот день?

Все это я, кстати, тоже пыталась втолковать Труди. Что, дескать, в соответствии с политикой фирмы, дежурный сотрудник занимается всеми посетителями. До единого. Дежурный агент вправе сам выбирать, заняться ли свежеиспеченным клиентом лично или передоверить другому риэлтору. Именно так, старательно объясняла я, полагается вести себя в офисе. А вовсе не устраивать беготню наперегонки за потенциальными клиентами.

По сути, именно для того, чтобы избежать тараканьих бегов, в "Кв. футах" завели дежурства. Чтобы у всех были равные возможности в приобретении новых клиентов.

После того как я закончила разъяснять Труди политику фирмы, красотка изобразила тот самый невинно-пучеглазый видок, в котором столь поднаторела. "Надеюсь, ты не думаешь, что я нарочно отнимала чужих клиентов, — скорбно пролепетала она и со слезами в голосе добавила: — Понимаешь, я всего лишь пытаюсь быть полезной. Пытаюсь сделать "Квадратные футы" самым первосортным агентством недвижимости в Луисвиле. Вот и все".

Джарвис, наш шеф, по чистой случайности в этот самый момент как раз спускался по лестнице. И я невольно подметила, что Труди слегка повысила голосок. Чтобы, значит, Джарвис ни словечка не пропустил.

Проходя мимо, шеф одарил Труди лучезарной улыбкой. Я же испытывала почти непреодолимое желание залепить Труди первосортную оплеуху.

Так вот, в то утро, упрашивая Труди приглядеть за офисом, я вновь боролась с тем же искушением.

— Ты обязательно справишься, — обнадежила я ее. — Я в тебя верю!

Мой вотум доверия отнюдь не привел Труди в восторг.

— Ну ладно, постараюсь, — наконец снизошла она.

И вот теперь, замерзая на ветру перед запертой дверью, я сообразила, что неверно истолковала последнее замечание Труди. Люди никогда не говорят: "Я постараюсь", если сомневаются в своем успехе. Так говорят, когда знают, что потерпят неудачу.

— Ну, Труди, ты и свинья! — процедила я, открывая сумку, куда бросила связку ключей, после того как заперла машину. Уж поверьте, в жизни бы этого не сделала, если б знала, что дверь офиса окажется на замке. Ибо бросить что-нибудь ко мне в сумку — все равно что швырнуть в черную дыру.

Ключи, очевидно, засосало в какой-нибудь параллельный мир, поскольку в сумке их как будто не было. Я принялась методично перебирать барахло, награждая Труди всеми известными мне ласковыми эпитетами. А конечности мои тем временем тихонько себе синели.

Когда ключи все-таки отыскались, разнообразия ради я уже перешла на простенькие словечки вроде "дура" и "тупица". А войдя внутрь, ничуть не взбодрилась.

На моем столе лежал сложенный пополам листок, должно быть вырванный из блокнота в жуткой спешке: сверху отсутствовало добрых два сантиметра. На бумажке печатными буквами было написано: "С. Р.".

Выведя столь теплое приветствие, Труди, вероятно, сильно утомилась. Так или иначе, текст записки уже не был написан печатными буквами. Крупным, размашистым, знакомым до боли почерком Труди было нацарапано:

"Позвонил клиент, хотел, чтобы ты показала объект по адресу: Саратога, 1422. Тебя не было, вот я и решила выручить. Скоро вернусь. Труди".

В конце имени, как водится, красовалось изящное сердечко. Впрочем, на сердечко я не обратила внимания, поскольку пристально смотрела на второе предложение, отлично понимая, что Труди решила вовсе не "выручить" меня, а попросту прибрать к рукам мои комиссионные.

Надо сказать, она и раньше перехватывала клиентов. Барби Ландерган не раз жаловалась, что Труди таскает у нее со стола заявки. А Шарлотта Аккерсен, которая редко отзывается о людях дурно, именовала Труди не иначе как "эта вороватая сучка".

Якобы стремясь услужить, Труди увела нескольких клиентов, которые пришли в агентство конкретно к Шарлотте, Барби или ко мне. Но когда мы трое взывали к справедливости, Джарвис неизменно отвечал, что, дескать, он находит Труди очень "вдохновляющей". Правда, я заметила, что осмотрительная Труди ни разу не отбила ни единого клиента ни у Джарвиса, ни у его жены Арлин.

Так что дурочкой ее не назовешь.

Однако оставить эту писульку было верхом наглости. Мало того, что увела моего клиента, так еще и похваляется этим!

А комиссионные от продажи объекта, который Труди упомянула в записке, это вам не кот начихал. Кирпичный особняк в колониальном стиле, расположенный в одном из наиболее престижных районов Луисвиля, номер 1422 по улице Саратога тянул на двести пятьдесят тысяч долларов. Заявлен в продажу дом был на многовариантной основе, — иными словами, любой риэлтор, работающий в любом агентстве в системе альтернативных продаж, имел право его продать, поделившись, правда, комиссионными с агентом, заявившим дом в продажу. Но и при всем том в случае успеха мой доход составил бы восемь тысяч долларов!

Пару раз я показывала дом, поэтому знала, что его владельцы перебрались в другой штат и особняк пустует уже довольно давно. Первоначально он был заявлен в продажу небольшим агентством вроде нашего. Владельцы особняка подписали стандартное соглашение, наделяя агентство правом продажи их дома в течение полугода. Большинство домов за такой срок продаются, но этот, увы, нет. На мой взгляд, потому, что хозяева слегка — этак тысяч на двадцать — переборщили с ценой.

Когда полгода миновало, владельцы особняка обратились в более крупное агентство под названием "Двадцать первый век" и при этом снизили цену.

Лично я понимала это так, что им не терпится сбагрить надоевшую собственность. А еще я понимала, что, если Труди перебежит мне дорогу, я потеряю несколько тысяч.

И ей еще хватило наглости известить меня о своей подлости письменно!

Сей поворот событий отнюдь не был полной неожиданностью. Я давным-давно уяснила, что Труди неведомы угрызения совести. Более того, когда я взялась обсудить это с ней, дамочка искренне изумилась, как кто-то мог подумать, будто она способна на что-то дурное.

Тогда я пошла дальше: разложила перед ней устав агентства недвижимости "Кв. футы" и ткнула пальцем в пункт, запрещающий охотиться за клиентами коллеги. Но Труди, похоже, не врубилась. С самым серьезным видом она заявила: "Да я никогда в жизни не отбивала ни у кого клиентов!" И при этом умудрилась выглядеть оскорбленной до глубины души.

А что касается тех случаев, когда она в итоге заполучала клиента, с которым раньше работал другой агент, — так, по словам Труди, на смене риэлтора настаивали сами клиенты.

Вот-вот. Коль скоро я в это поверю — не иначе, пора бежать к психоаналитику, проверить голову.

Но, что самое ужасное, до появления Труди удачливее меня работника в нашем агентстве не было, а теперь мы с ней шли ноздря в ноздрю, оспаривая друг у друга этот титул.

Успех Труди был тем более удивителен, что она получила лицензию риэлтора всего за две недели до прихода к нам, а обычно новому агенту требуется по меньшей мере полгода, чтобы создать клиентскую базу. Разумеется, можно управиться куда быстрее, если возьмешь моду подворовывать клиентов у сослуживцев.

И вот сейчас, торча столбом и пялясь на послание Труди, я сделала глубокий очищающий вдох — из тех, что рекомендуют на оздоровительных ток-шоу для снятия напряжения.

Не помогло.

В записке не говорилось, когда именно Труди покинула офис, так что неизвестно, сколько он простоял бесхозным. Сама я отсутствовала больше двух часов, а Труди запросто могла слинять сразу после моего ухода. С нее станется.

Кроме гнусной писульки дорогой коллеги, никаких сообщений у меня на столе не было. Либо никто из моих клиентов не звонил, либо некому было принять их звонки.

Я вдруг так разозлилась, что даже руки затряслись. Скомкала записку и в сердцах швырнула в мусорную корзину. Гнев настолько застил мне глаза, что я не заметила, как вошла Барби Ландерган. Вероятно, физиономия моя зеркально отражала внутреннее состояние, ибо Барби сочувственно поинтересовалась:

— Неужто Дерьмуди стибрила у тебя очередного клиента?

Столь нежно Барби величала Труди Дермот. Вообще говоря, Барби звезд с неба не хватает — однажды она спросила у меня, сколько четвертей в футбольном матче, — но в данном случае проявила незаурядные творческие способности. Пару раз Барби даже достало нахальства назвать Труди Дерьмуди прямо в лицо. И оба раза Труди, как ни странно, сделала вид, будто ничего не слышала. Очевидно, тоже порой страдает тугоухостью.

Не будучи семи пядей во лбу, Барби раскусила милую Труди гораздо раньше, чем я. По сути, она прониклась к ней неприязнью, едва Труди переступила порог нашей конторы.

Поначалу Барби уверяла, что недолюбливает Труди из-за того, что та малюет сердечко в конце своей росписи. Я отнеслась к ее заявлению с недоверием, поскольку истинная причина лежала на поверхности. По той же самой причине Барби и со мной порой бывала груба, особенно если поблизости возникал приличный мужчинка.

В тот день, когда Барби стукнуло тридцать девять, она вышла на Большую Охоту за Мужчинами. Это значило, что всех привлекательных особ женского пола старше двадцати лет в радиусе пяти миль Барби считала соперницами. И горе тем, кто перейдет ей дорогу!

Так что не надо быть частным детективом, чтобы смекнуть, почему Барби невзлюбила дамочку с внешностью Фарры Фосетт. Но после того как Труди проработала у нас неделю, у Барби появилось еще больше оснований ее ненавидеть.

Дело в том, что в день своего тридцатидевятилетия Барби объявила, мол, не пройдет и года, как она станет женой состоятельного человека, и до прихода Труди в агентство казалось, что Барби у цели. Чуть ли не в одночасье она вдруг сменила имидж: строгие костюмы уступили место обтягивающим, декольтированным платьицам, удобные штиблеты без каблука — высоченным шпилькам, а сама Барби из брюнетки превратилась в платиновую блондинку. Но и это не все: голос ее теперь звучал так, будто у нее тяжелейшая астма; макияж она накладывала, видать, лопатой, а душилась до того ядрено, что я искренне удивлялась, почему за ее машиной не вьется пчелиный рой.

Что и говорить, забавно было наблюдать столь стремительное перевоплощение, но стало еще забавнее, когда это сработало. К тому дню, когда Труди подписала контракт с агентством "Кв. футы", Барби встречалась одновременно с двумя богачами — Сэмюелем Уитни, владельцем строительной фирмы, и Мэйсоном Вандервером, владельцем инженерной корпорации. Про себя я окрестила эту парочку "Эс и Эм".

Барби все никак не могла определиться с выбором, кто из претендентов более выгодная добыча, — иначе говоря, у кого больше денежек, — когда Труди задушила ее надежды на корню. Как? Да очень просто: рассказала Сэмюелю про Мэйсона, а Мэйсону про Сэмюеля.

По словам Труди, она, бедняжка, понятия не имела, что Барби сама не поведала об этом своим ухажерам. Иначе, дескать, в жизни бы такого не ляпнула. Но лично я сомневаюсь. Со своими откровениями Труди выступила на следующий день после того, как Барби впервые обозвала ее Дерьмуди.

Помню, как победно блеснули наивные голубые глаза, когда оба кавалера позвонили Барби на работу и порвали с ней. Впрочем, доносчица настаивала, что Барби сама виновата. Мол, трудно поверить, что она не была полностью откровенна со своими ухажерами, ведь всем известно, что хорошие отношения строятся на доверии. Труди не однажды повторила это в присутствии Барби, и всякий раз не упускала случая в красках расписать, какие замечательные отношения у нее самой с мужем Дереком. Если верить Труди, их с Дереком брак заключен на небесах, ибо они всегда были абсолютно искренни друг с другом. "У нас с Дереком особая близость, не многие супружеские пары могут этим похвастаться", — сообщила Труди всем сотрудникам агентства. Причем раз десять.

Барби же сообщила всем коллегам, что с удовольствием устроила бы Труди особую близость с раскаленной кочергой.

Однако, судя по всему, насчет мужа Труди не врала. С того самого дня, как она пришла к нам работать, Дерек исправно присылал ей цветы по вторникам. Каждую неделю!

Прибытие букета трудно было не заметить, поскольку Труди тут же радостно взвизгивала: "О, мой Дерек! Он такой душка! Так меня балует!" И остаток дня расхаживала по офису с видом августейшей особы, гордо вздернув нос.

Барби не раз пыталась поставить ей подножку. Но тщетно. О чем я сейчас от всей души пожалела.

— Ты очень догадлива, — ответила я, прожигая взглядом дырки в скомканной записке, валявшейся в корзине. — Труди увела у меня клиента, и, когда вернется, я ей ноги переломаю.

Не то чтобы я сказала это всерьез — скорее образно выражаясь, но Барби, видимо, приняла мои слова за чистую монету, поскольку посмотрела на меня с явной надеждой.

— Я имела в виду, что вправлю ей мозги.

Барби разочарованно вздохнула. Словно в мечтах уже видела Труди с переломанными конечностями.

Время шло, и я ловила себя на мысли, что и впрямь мечтаю как следует вздуть пронырливую Труди. Даже репетировала речь, которой встречу ее, едва переступит порог. А еще прокручивала в голове, что скажу Джарвису — в присутствии Труди, разумеется. Как эта мерзавка, едва ее покинуло "вдохновение", оставила офис без присмотра.

Увы, воплощению моих мечтаний помешала крохотная неувязочка. Труди так и не вернулась.

 

Глава 2

Звонки начались около двух часов. Точнее, около двух начали названивать Труди. Других агентов, разумеется, спрашивали и раньше.

По сути, телефон регулярно подавал голос с того момента, как я вернулась в контору. Поскольку дежурной по офису была я, в мои обязанности входило отвечать на зов этого чуда техники. К двум часам я приняла как минимум по одному сообщению для каждого из сотрудников агентства, за исключением Барби. Для нее я никаких сообщений не принимала по очевидной причине — Барби сидела рядом. И если спрашивали ее, мне достаточно было лишь переключить звонок на ее телефон.

Пару раз даже позвонили лично мне. Супруги Коновер — молодожены лет тридцати с небольшим, которым я уже несколько недель помогала подыскать жилье, — выразили желание посмотреть тот самый дом, который Труди упомянула в своей записке, — на Саратоге. Я условилась о встрече на следующее утро, в десять. Исходя из того, разумеется, что Труди еще не продала особняк.

Кроме того, я договорилась о встрече, чтобы показать один из моих объектов. Дом на Эшвуд-драйв тоже довольно долго пустовал, но совсем по другой причине: нынешняя его владелица, дама годков девяноста, а то и с гаком, переехала в дом престарелых, и теперь ее дети занялись продажей особняка.

По словам звонившего, некоего мистера Ирвинга Рикля, он проезжал мимо дома на Эшвуд, увидел на табличке мой номер телефона и загорелся желанием взглянуть на дом изнутри. Вероятно, не настолько сильно загорелся, ибо, когда я предложила показать дом прямо сейчас, он отказался:

— Завтра вечером было бы удобнее. Что, если мы встретимся в семь прямо там? Я сразу после работы и подъеду.

По телефону Ирвинг навевал ассоциаций с Доном Джонсоном — помните, элегантный красавчик из полицейского сериала? Я живо представила себе будущего клиента в униформе шерифа, возможно даже с пушкой в кармане.

Едва я опустила трубку на рычаг, телефон зазвонил снова. Наверняка опять Дон Джонсон — хочет поинтересоваться, сколько минут езды от его работы до особняка.

Ан нет, оказалось, не он.

— Алло?

Я тотчас узнала этот глубокий, с хрипотцой, голос. Видит бог, за последние полгода частенько имела счастье его слышать: Дерек, муж Труди, завел обыкновение названивать ей на работу по меньшей мере дважды в день. Впечатляет, правда? Особенно если учесть, что всякий раз Труди громко лаяла в трубку: "Слушай, Дерек, я не могу сейчас говорить, понятно? Я занята". Либо от этого мужчины не так-то просто отделаться, либо бедняга Дерек тоже порой на ухо туговат.

— Добрый день, Дерек, — вежливо поздоровалась я, — как поживаешь?

Может, у него и впрямь уши больные — не знаю, но только Дерек на вопрос не ответил, а сразу перешел к сути:

— Скайлер, Труди там? Я жду ее в "Лилии" уже целый час.

Меня совсем не удивило, что Труди выбрала "Лилию". В Луисвиле рестораны — все равно что пуговицы на животе: есть укромные, "для своих", а есть, так сказать, открытого типа, для всех. "Лилия", изысканный пятизвездочный ресторан на Бардстон-роуд, был определенно "для своих". Само собой, Труди предпочитала обедать среди избранных.

Дерек заметно нервничал:

— Извини, если помешал, но я подумал, вдруг Труди забыла, что мы договорились…

Я чуть не поперхнулась. Мужика, можно сказать, продинамили, а он еще извиняется за то, что позвонил узнать, что случилось. А неплохо, видать, Труди его выдрессировала! Впрочем, Труди меня мало беспокоила. И на часы я взглянула машинально.

— Видишь ли, Дерек, когда я вернулась в офис, Труди уже ушла, а было это примерно час назад.

— Час назад? — эхом отозвался Дерек. — Она ушла час назад и до сих пор не появилась? — Теперь его голос звучал еще тревожнее.

— Вообще-то я точно не знаю, когда именно она ушла. Я нагнулась и принялась шарить в мусорной корзине, отыскивая Трудино послание. — Перед уходом она оставила записку, правда время не указала, так что не могу сказать наверняка, когда это было. Но в записке говорится, что она собиралась показать клиенту особняк на Саратоге. — Я все еще копалась в мусоре, поскольку моя корзинка была до краев забита скомканными бумажками — в основном потому, что я худшая в мире машинистка. Да, отыскать эту паршивую записку будет труднее, чем я думала, — разве что вытряхнуть на пол все содержимое корзины.

Плюнув на поиски, я продиктовала Дереку адрес дома на Саратоге. Он монотонно повторял за мной, будто заучивая наизусть:

— Саратога, дом 1422… Пожалуй, я туда съезжу. Может, Труди просто задержалась — контракт там подписывает или еще что.

Я поморщилась. На языке так и вертелось: "Ну да, учитывая, сколько комиссионных она наворовала за последнее время, — с нее станется". Но я сдержалась. Вместо этого как можно ровнее произнесла:

— Да, возможно.

Попрощавшись с Дереком, я положила трубку и снова прокрутила в голове все те нежности, которыми встречу Труди. Затем сделала еще один глубокий очищающий вдох, якобы снимающий напряжение — если бы! — и занялась бумагами. Через сорок пять минут, когда я заканчивала составлять прошение о кредите для клиента, Дерек позвонил снова:

— Скайлер, Труди не вернулась?

— Нет, — ответила я, продолжая заполнять бланк, что говорит об истинной степени моей "глубокой" тревоги. — Я так понимаю, в доме на Саратоге ее не было?

— Не было, — отозвался Дерек явно дрожащим голосом. — А ты уверена, что она именно туда собиралась? Потому что я туда съездил, а там пусто.

Уж не знаю почему, — видимо, из-за его "особой близости" с Труди — я перенесла свое отношение к ней на Дерека и ощутила всплеск раздражения.

— Дерек, — процедила я сквозь зубы, — мне известно только то, что написано в ее записке.

Намек был прозрачен: возможно, Труди изложила на бумаге не все свои планы, — бог свидетель, по части правдивости эта женщина отнюдь не Джордж Вашингтон, — но Дерек не смекнул.

— Послушай, — заканючил он, — мне ужасно не хочется тебя затруднять, но не могла бы ты поспрашивать в офисе? Может, кто с ней разговаривал? — Он помолчал, затем добавил: — Знаешь, если честно, я начинаю волноваться.

Я чуть не фыркнула в голос, а про себя подумала: "Волноваться? Интересно, из-за чего? Труди явно решила устроить себе выходной. Кстати, не в первый раз — и уж точно не в последний".

Да-да, именно так и подумала: "И уж точно не в последний".

Однако, отстранив трубку от уха, вопросила:

— Никто не разговаривал с Труди за последние несколько часов?

К тому времени к нам с Барби присоединилась и Шарлотта Аккерсен. Коллеги дружно покачали головами.

— Дерек, никто с Труди не говорил.

Он не отзывался, и мне даже показалось, что он повесил трубку.

— Дерек? — повторила я.

— Да-да, слышу. — Голос его дрожал.

И вновь последовала затяжная пауза. Я уже начинала терять терпение. Чего, скажите на милость, он от меня хочет? Сам молчит, а у меня и без того дел хватает, чтобы еще висеть на телефоне и дожидаться, когда он вымолвит словечко.

— Давай договоримся так, — взяла я инициативу в свои руки, — как только Труди появится, я попрошу, чтоб она тебе позвонила, идет?

— Да-да! Конечно. Отлично. Попроси ее позвонить сразу же, как только придет. Пожалуйста, — рассеянно произнес Дерек и дал отбой, даже не попрощавшись.

Слушая короткие гудки, я ни на секунду не усомнилась в том, что Труди водит за нос старину Дерека. Возможно, она за что-то на него разозлилась — вот и решила проучить, исчезнуть на несколько часов.

А что тут удивительного? Манипулировать людьми — любимый вид спорта Труди. Ее хлебом не корми, дай как следует кого-нибудь завести, а потом вдоволь полюбоваться на процесс в развитии. Стоит только вспомнить, как лихо она насадила на крючок моего сына Натана…

Дело было так. Вскоре после появления Труди в нашем агентстве Натан как-то заглянул в офис, чтобы вытащить меня на обед, и Труди тут же его атаковала. Ее стол находится в противоположном от входа конце комнаты, однако, едва Натан переступил порог, Труди сломя голову бросилась ему навстречу и тут же вцепилась в руку.

— О, добрый день, добрый день! — заворковала она, игриво стреляя глазками. — И с чем же к нам пожаловал такой красавчик?

Натан, сраженный магией ее взгляда из-под длинных ресниц, заблеял:

— Я… э-э… я… э-э…

Складывалось впечатление, будто весь словарный запас Натана неожиданно сократился до этих двух слогов, а посему я решила прийти ему на помощь:

— Труди, познакомься, это мой сын Натан.

Уж не знаю, играла Труди или нет, только ее безукоризненно накрашенный ротик изумленно приоткрылся. Выпустив руку Натана и отступив на шаг, дабы получше его разглядеть, Труди воскликнула:

— Вы — сын Скайлер? — Даже вспомнила, паршивка, как правильно произносить мое имя. Видимо, ее память включалась и отключалась самопроизвольно — как сломанный радиоприемник. — Ну надо же!.. Просто не могу поверить!

Сие замечание можно было истолковать двояко — по-хорошему и по-плохому. Если по-хорошему, то Труди хотела сказать: ты, Скайлер, слишком молода, чтобы иметь такого взрослого сына. Вообще-то Натану всего двадцать, но в тот день он был при полном параде — в сером дорогом костюме в тонкую полоску, а потому выглядел старше своих лет.

А если по-плохому, то Труди имела в виду, что я слишком уродлива для такого красивого сына.

Поразмыслив, я решила не уточнять, что именно она хотела сказать.

Когда наконец Натан обрел дар речи, то от "я" и "э" перешел к "ага" и "угу". И при этом, естественно, во все глаза таращился на Труди. Казалось, еще немного — и мой драгоценный сыночек пустит слюни.

Я же, в свою очередь, пялилась на него, не веря, что произвела на свет этакого растяпу.

— Ага, все верно, — бормотал Натан. — Я… э-э… я… э-э… — Ну вот, вернулись к тому, с чего начали. Наконец он выдал, подыскав нужные слова: — Я… э-э… это… мамин сын!

Труди заливисто расхохоталась, покосившись на меня. Я молчала. В такие минуты мать преисполняется гордости за свое чадо.

Тут Натан, должно быть, сообразил, что сказал, и покраснел до корней волос.

— В смысле… э-э… ее сын, — пробубнил он, кивая в мою сторону. — Ее, ага, ну да.

Так. Похоже, мальчик сел на мель.

Труди снова рассмеялась:

— Ох, Скайлер, какой же душка твой сын! Я конвульсивно натянула улыбку. Труди между тем продолжала, обращаясь к Натану:

— Знаете, меня посетила чудесная мысль! Вы обязательно должны познакомиться с моей младшей сестричкой, Энни. Вы с ней составите такую замечательную пару!

И Натан, возлюби его Господь, разродился вопросом, который, видимо, не давал ему покоя:

— А ваша сестра похожа на вас?

Труди жеманно захихикала. Ни дать ни взять, скромница из средней школы.

— Значит, я вам приглянулась?

Тут уж Натана прорвало — он глуповато заржал, глядя Труди в глаза. Та в ответ захлопала накладными ресницами.

— Ой, ну что за дурашка! — протянула она, игриво коснувшись его руки. — Зачем я вам нужна? Я для вас старовата, милый юноша.

Натан затряс головой, а Труди грациозно скользнула к своему столу и тотчас вернулась со снимком.

— Вот моя сестричка Энни. Правда, прелесть? Скайлер, твой красавец сын и моя прелестная сестра составят просто потрясающую пару!

Я смотрела на Труди не мигая. Потрясающую, говоришь?.. В тот момент я всерьез подумывала, не потрясти ли Труди. Хорошенько, от души. Меньше всего на свете мне хотелось породниться с этой паршивкой.

Однако Натан, очевидно, нашел неведомую Энни неотразимой. И прежде чем мне удалось-таки уволочь его на обед, сынок позволил Труди звякнуть сестричке и организовать "свидание вслепую".

— Вам понравится! — пропела Труди вслед Натану, пока я пропихивала его в дверь. — Гарантирую! У меня на такие вещи особое чутье! Шестое чувство. Честное слово!

Признаться, лично я и мысли подобной не допускала. И что вы думаете? Труди попала в яблочко! Натан с Энни не только составили потрясающую пару, но и стали регулярно встречаться. Прошло уже два месяца, а они по-прежнему вместе. Точно не знаю, но сдается мне, для Натана это рекорд — обычно его романы не затягиваются.

По-вашему, я, как родительница Натана, всячески приветствую его длительные отношения с одной-единственной женщиной? Ошибаетесь, не совсем так. На днях Труди подрулила ко мне. Ее большие голубые глаза сияли от волнения.

— Слушай, мне бы не хотелось сплетничать, но Энни… нет-нет, не хочу предавать оказанное мне доверие, но… в общем, Энни… нет-нет, лучше не буду ничего говорить…

Я продолжала невозмутимо заполнять бланк, но Труди все нудела и нудела над моим ухом, так что в конце концов меня достала. Отложив ручку, я посмотрела на коллегу:

— О'кей, Труди, хватит ходить кругами. Что ты хочешь сказать?

Надо было слышать ее мелодичный смешок! Для своего возраста Труди делала это мастерски.

— Ну, мне, наверное, не следовало ничего говорить, но ходят слухи, что очень скоро зазвонят свадебные колокола! — Она едва не захлопала в ладоши. — Правда, чудесно? Только подумай, Скайлер, мы с тобой породнимся!

От этой мысли мне захотелось броситься под поезд. И дело не только в "радостной" перспективе породниться с Труди. Если честно, я очень сомневалась, что мои сыновья созрели для того, чтобы хотя бы думать о женитьбе, не говоря уже о том, чтобы это осуществить.

Хотя Натану уже целых двадцать лет, а его брат, Даниэль, на год старше, оба моих чада наглядно продемонстрировали свою зрелость несколько месяцев назад, вылетев из Луисвильского университета. Учебу в котором, между прочим, оплачивала любящая родительница.

После того как руководство университета попросило моих деток заняться чем-нибудь полезным, а не числиться зря в списках студентов, Натан и Даниэль принялись слезно заверять меня, что обязательно продолжат учебу. Причем на сей раз будут платить за себя сами. Вернуться в университет они собирались, как только их примут обратно.

Со времени позорного исключения минуло уже два семестра, и я отлично знала, что мальчики могут подать прошение о восстановлении, — если бы захотели. Но, как ни странно, об учебе они дружно помалкивали.

Кроме того, голубки встречались всего-то восемь недель, так что, по-моему, говорить о свадьбе рановато. Для Натана — рановато этак лет на десять. Да и вообще, кое-что в сестрице Труди заставляло призадуматься.

Начать с того, что Энни двадцать восемь лет. Да-да, на восемь лет больше, чем Натану. Опять же, будь Натан образцом зрелой мужественности, я бы не придала значения этой разнице в возрасте. Я, кстати, и сама на целый год старше мужчины моей мечты, и кому, как не мне, знать, что зрелость не одними годами измеряется. Но чем бы она ни измерялась, у Натана будет недомер. Если бы меня попросили подобрать антоним для слова "зрелость", я бы, наверное, сказала: "Натан".

К примеру, мой сынуля из тех, кто громко кричит: "Какого черта выключили свет?" — когда в кинотеатре гаснут огни перед началом фильма. Мало того, еще и начинает громко хохотать над своей "остротой".

Но даже если бы Натан прилично вел себя в кино, у меня бы остались сомнения по поводу Энни. У нее диплом экономиста, и работает она директором по маркетингу в небольшом местном банке. И при этом, видите ли, с первого взгляда навеки влюбилась в Натана, счастливого обладателя аттестата о среднем образовании, посудомойщика из захолустной забегаловки.

Что-то не так в этой идиллии…

Вполне возможно, мне не понять, чем мой сынок так очаровал Энни, именно потому, что я вообще не могу представить Натана объектом вожделений взрослой женщины. И трудность эта, видимо, связана с тем, что я отчетливо помню, как меняла Натану пеленки.

Однако, судя по длинному списку бывших подружек сынули, чем-то он женщин все же привлекает. Хотя бы на время.

Тот факт, что Энни приглянулась Натану, меня, ясное дело, ничуть не удивил. У Энни присутствовали все атрибуты, которые Натан мечтал видеть в своей подружке. Во-первых, Энни была женщиной. Во-вторых, живой женщиной. И в-третьих, красивой женщиной.

По правде, Энни не была столь хороша, как Труди, но все равно очень привлекательна. Дюйма на два пониже Труди, она не обладала сногсшибательной фигурой сестрицы, а в остальном… Такие же огромные голубые глаза, такие же высокие скулы, но Труди — блондинка, а Энни — темная шатенка, чуть ли не брюнетка.

После первого же свидания Натан позвонил мне и сообщил: дескать, у него "такое чувство, будто это именно то, что надо". Тогда я ничего не сказала, хотя и знала, что это "чувство" посещало Натана несколько сотен раз — с тех пор, как он вошел в период полового созревания.

Более того, как я уже говорила, едва Труди произнесла слово "свадьба", меня и саму посетили "чувства". Суицидального толка.

— Здорово, правда? — не умолкала сваха. — Мы станем одной семьей!

— Bay! — только и нашлась я.

Я почти не сомневалась, что Труди отлично известно, как я на самом деле отнеслась к "радостной" вести. Губы ее все еще улыбались, но в глазах мелькнуло злобно-победное выражение. Казалось, она смакует мое замешательство.

О да, Труди получала массу удовольствия, играя с людьми.

Я была совершенно уверена, что, заставив своего благоверного понапрасну торчать в ресторане, Труди разыграла очередную милую шуточку, — так что ничуть не встревожилась, когда около четырех часов раздался еще один звонок:

— Можно позвать Труди Дермот?

— Извините, ее нет. Что-нибудь передать?.. — начала я и тут узнала голос. — Энни?

— Скайлер? — Судя по тону, Энни была обеспокоена не меньше Дерека. — Мы с Труди договаривались пройтись по магазинам, но она не объявилась. Не знаешь, где она может быть?

"Что я ей, нянька, что ли?" — едва не вырвалось у меня.

— Понятия не имею, — ответила я и с опозданием сообразила, что получилось довольно резко. Энни, кажется, обиделась.

— Ты уж извини, Скайлер, что беспокою, но…

Ну вот, вляпалась-таки!

С тех пор как Натан стал встречаться с Энни, я изо всех сил старалась вести себя как можно любезнее с обеими сестрами. Меньше всего мне хотелось окунуть сынулю в пекло конфронтации между матерью и семьей его подружки.

Так что теперь пришлось поспешно добавить:

— Ой, да что ты, Энни, какое беспокойство! Совсем никакого беспокойства! Скорее всего, не о чем тревожиться, но как только Труди появится, с радостью попрошу ее тебе позвонить!

После чего пересказала Энни текст записки Труди и сообщила адрес дома на Саратоге, как до этого Дереку.

Когда я закончила, голос Энни потеплел:

— Спасибо за помощь, Скайлер. Сейчас съезжу и посмотрю, нет ли ее…

Я хотела сказать, что Дерек уже там побывал, но Энни повесила трубку, — видимо, так разволновалась, что, по примеру зятя, решила не прощаться.

К шести часам вечера в офисе, кроме меня, никого не осталось, и я уже потеряла счет звонкам Дерека и Энни. С течением времени их голоса становились все напряженнее, а вопросы — все тревожнее. В последний раз Дерек простонал:

— Как ты думаешь, может, позвонить в полицию?

Страх Дерека и Энни передался и мне. Я даже подумала: "Боже, неужели с Труди правда случилось что-то ужасное?" И первое, что почувствовала при этой мысли, — прилив счастья. Ну а второе, разумеется, груз вины. Да как же я могла хотя бы на миг порадоваться такому?

Около половины седьмого, когда я закрывала офис, Дерек снова позвонил и сказал, что они с Энни все-таки обратились в полицию.

— Искать Труди начнут не раньше чем через сорок восемь часов после ее исчезновения, но уже начали неофициально искать ее машину.

У Труди была ярко-желтая "мазда".

— Машину наверняка будет нетрудно найти, — заметила я.

Я всего лишь пыталась его утешить, но, как выяснилось, была абсолютно права. Машина нашлась на следующее утро, и обнаружил ее не кто иной, как ваша покорная слуга.

 

Глава 3

Эх, хотела бы я сказать, что тревога за судьбу Труди не давала мне уснуть всю ночь, а наутро, едва разлепив глаза, я сразу же подумала о ней, — но это было бы враньем. Спала я как младенец, а первой мыслью, посетившей спозаранок, было: "Найдется ли у меня пара колготок без затяжек? Если нет, придется бежать в магазин, причем успеть до встречи с Коноверами, то есть до десяти".

Одной этой мысли хватило, чтобы катапультировать меня из постели. Лихорадочно шаря в корзине с неглаженым бельем, в которой обитают мои колготки, я нашла-таки пару с едва заметной дорожкой на заднице, а про Труди вспомнила лишь мимоходом: интересно, мол, объявилась красотка или нет?

В общем, что-то в этом роде.

Затем я приняла душ, оделась, проглотила свой традиционный питательный завтрак — стакан колы со льдом и несколько горстей овсяных хлопьев, — а о Труди и думать забыла.

В свою защиту хотела бы заметить: я и мысли не допускала, что Труди исчезла на веки вечные. А уж если совсем начистоту, такая возможность казалась слишком прекрасной, чтобы быть правдой, — потому и виделась мне немыслимой.

Словом, единственное, что меня беспокоило в связи с Труди, — это не продала ли она дом на Саратоге и не окажется ли моя встреча с четой Коновер пустой тратой времени.

Разумеется, по заведенному правилу, заключив контракт, вы тут же заносите информацию в компьютер, помечая, что объект "снят с продажи". А поскольку наш офисный компьютер подключен к сети, соединяющей все остальные агентства недвижимости, другие риэлторы всегда в курсе, продан дом или нет. Не говоря обо всем прочем, этого требует элементарная вежливость — негоже заставлять коллег терять время впустую.

Однако вежливость меньше всего заботила Труди. Для нее в порядке вещей было никогда и ничего не заносить в наш офисный компьютер. Я так и не сумела понять, почему Труди столь упорно откладывала выполнение сей "каторжной" работы: то ли считала это ниже своего достоинства, то ли предпочитала до последнего не раскрывать свои карты.

Так или иначе, я знала, что проверять компьютер без толку, потому и решила этого не делать. Более того, даже не заглянула на работу, а прямиком покатила к дому на Саратоге.

Встречу я назначила на десять утра, но предполагала, что Карл и Бекки Коновер опоздают. Как я уже говорила, чете Коновер я подыскивала жилье уже около двух месяцев, и опаздывали они куда чаще, нежели приходили вовремя. Я даже захватила с собой свежий детективчик Барбары Маккафферти. Она пишет так, что обхохочешься, и уж коли мне предстояло провести энное количество времени в ожидании клиентов, то лучше провести его весело.

Помнится, поначалу я думала, что Коноверы постоянно опаздывают из-за того, что чересчур невнимательны и рассеянны. Теперь же, по прошествии времени, я понимаю, что причина иная: они чересчур внимательны. Друг к другу.

Карл и Бекки помыслить не смеют, чтоб друг друга поторопить. Ни боже мой! Даже если опаздывают на деловую встречу.

Когда я показывала им дом в первый раз, Бекки обмолвилась, что они с Карлом женаты всего три месяца и для обоих это второй брак. Сие вызвало у меня интерес — принимая во внимание мое нынешнее положение.

Мы с Матиасом Кроссом — это тот самый мужчина моей жизни, который на год моложе меня, помните? — встречаемся уже больше девяти месяцев, и в последнее время он начал произносить те особые три слова, которые означают, что отношения приняли серьезный оборот. Вот-вот, вы правильно угадали, он то и дело твердит: "Давай жить вместе!"

Поверьте, мне потребовалось немало времени, чтобы произнести три других особых слова, но в конце концов я призналась ему в своих чувствах. Теперь я уже не сомневаюсь, что люблю Матиаса. Как и в том, что он меня любит. Но позвольте, разве любовь — это повод для того, чтобы отбросить к чертям осторожность и поселиться под одной крышей?

Впрочем, не могу сказать, чтобы Коноверы были ходячей рекламой института брака. Очевидно, они пришли к выводу, что единственный способ уберечься от развода — это избегать споров. А воздерживаться от споров можно, только никогда не предъявляя друг другу требований и никогда — ни-ког-да! — не высказывая определенного мнения ни по какому вопросу.

За все время, пока я с ними общалась, мне стоило немалых усилий выудить у Бекки или Карла признание, что денек выдался погожий, — не говоря уже о том, нравится или нет им конкретный дом.

Конечно, им обоим было что терять. Бекки поведала, что у них с Карлом по трое детей от предыдущих браков. В сумме, значит, шестеро. И все — моложе тринадцати лет.

Теперь-то я понимаю, почему многодетные супруги Брэди, которых недавно показывали по телевизору, никогда не спорят, а с лиц их не сходят улыбки. Мистер и миссис Брэди пребывают в ужасе, что могут развестись и кому-то из них достанется опека над всем выводком.

Думаете, наблюдая, как Бекки и Карл постоянно спрашивают друг у друга совета по любому пустяку, я умилялась? Ха… Признаться, услышав, как Бекки чуть ли не в тысячный раз спрашивает Карла: "Дорогой, как ты думаешь?.." — а он в ответ (тоже в тысячный раз): "Не знаю, солнышко. А ты как думаешь?" — я едва сдержалась, чтобы не заорать благим матом.

Заорать мне хотелось следующее: "Бога ради, думайте же своей головой! Вы кто, сиамские близнецы, что ли?"

В общем, пытаться продать им дом было все равно что пытаться продать дом какому-нибудь комитету. Комитету, состоящему из двух членов, каждый из которых упорно отказывается принимать решение. Видимо, ни Бекки, ни Карл не желали брать на себя ответственность за окончательный выбор места, где их сложносоставное семейство будет жить ближайшие несколько лет. Иначе говоря, ни один из них не желал брать на себя вину.

Верите ли, пустующий особняк на Саратоге будет уже пятьдесят вторым домом, который я показывала этой парочке! Совершенно верно, до этого у них был пятьдесят один шанс определиться с выбором. Полагаю, если бы решение о провозглашении независимости в 1776 году доверили принимать супругам Коновер, мы бы до сих пор говорили с британским акцентом.

Зато меньше было бы разводов.

Единственным моим лучиком надежды было оброненное Бекки сообщение, что все семейство сейчас ютится в тесной квартирке. Да уж, когда у вас на головах прыгают шесть веселых деток, долго не выдержишь.

Видимо, ситуация усугубилась, ибо едва я свернула на подъездную аллею к дому, как чета Коновер — о чудо! — вырулила туда следом за мной. И не успела я выбраться из машины, а они уже повыскакивали из своей.

Бекки — миниатюрная брюнетка, которой явно не хватало времени для ухода за собой. Она почти никогда не накладывала макияж, да и вообще выглядела так, будто на бегу провела расческой по волнистой темно-каштановой шевелюре и напялила что под руку попалось. Сегодня ей попались зеленые вельветовые штаны, ярко-красная водолазка и белый шерстяной блейзер. Ну прямо вылитая игрушка под рождественской елкой.

Карл — другое дело. В серых слаксах с отутюженными стрелками, синем пиджаке, кремовой рубашке, при красном галстуке, рисунок которого в точности повторялся на носовом платке, элегантно торчавшем из нагрудного кармана, и в туфлях, отполированных до зеркального блеска, — Карл выглядел так, будто только что сошел с борта собственной яхты.

Я невольно уставилась на него. Никаких сомнений, своему гардеробу Карл уделял существенно больше времени, нежели Бекки — своему. А судя по тому, как Бекки стряхивала пылинку с Карлова плеча, напрашивалась мысль, что она занималась не только экипировкой шести отпрысков, но и нарядами своего драгоценного.

Шагая им навстречу, я подумала, что нетрудно сообразить, кто выиграл от их совместного проживания. Тем более что оба работали.

Я одарила клиентов широкой улыбкой, мы обменялись рукопожатием, после чего двинулись к парадному входу. Отперев дверь, я посторонилась, пропуская супругов вперед, а когда они прошествовали в дом, сделала то, что делала всякий раз, едва они переступали порог очередного особняка, — затаила дыхание.

Видите ли, не однажды случалось, что едва счастливая парочка заходила в дом, как один из них хмурился. И этого было достаточно, чтобы другой поспешно заявлял: "Если тебе здесь не нравится, солнышко, — мне тоже не нравится". Пару раз они устраивали это представление в присутствии владельцев недвижимости, стоявших тут же, в холле, с протянутыми для приветствия руками.

На сей раз, однако, ни Карл, ни Бекки не хмурились. Правда, Бекки издала нечто вроде "хм", но этим дело и ограничилось.

Окрыленная надеждой, я предложила им пройти в гостиную и принялась нахваливать камин, настоящий дубовый паркет и высокие потолки, соловьем разливаясь о том, как, мол, очаровательны эти старинные дома, "а сейчас уже так не строят…" — и все в том же духе. Признаться, я уже столько раз это говорила прежде, что сама себя перестала слушать.

Когда я умолкла, Карл произнес "хм", словно эхо собственной жены.

Коноверы принялись осматривать встроенные книжные шкафы по обе стороны от камина, я же тем временем выскользнула в холл, а оттуда на кухню. До меня донеслось:

— Ну, милый, что ты думаешь?

Ох, чего мне стоило не заскрежетать зубами!

На кухне я прошла мимо двери, ведущей в подвал, и направилась прямиком к той, что выходила в гараж.

Изначально я намеревалась пошире распахнуть дверь, дабы Коноверы, едва войдя на кухню, подивились просторному гаражу на две с половиной машины. И чтобы, ослепленные красотой гаража, не обратили внимания на то, что кухонные шкафчики сработаны по моде пятидесятых годов.

Но при виде того, что стояло в гараже, все эти мысли разом выветрились из моей головы. Ибо там стояла ярко-желтая "мазда", припаркованная чуть бочком, словно в спешке. Я смотрела на нее, и во рту у меня вмиг пересохло.

Переступая порог и спускаясь по ступенькам, я не сводила глаз с автомобиля. Не знаю уж, зачем было так на него пялиться, — может, думала, что, если моргну, он исчезнет?

Я еще надеялась, что ошиблась, но нет — машина до боли напоминала транспортное средство Труди Дермот. Вряд ли в Луисвиле найдется вторая ярко-желтая "мазда" с наклейкой на заднем бампере, гласящей: "Мы открываем все нужные двери!", логотипом нашего агентства и телефоном офиса.

Во рту у меня было так сухо, что я с трудом глотала. Но все же заставила себя подойти поближе к машине и заглянуть внутрь. Осмотрела передние сиденья. Затем задние.

В машине никого не было.

Слава богу, с облегчением подумалось мне.

Более того, сиденья выглядели так, будто их только что пропылесосили.

Конечно, для пущей уверенности следовало проверить и багажник, но я не могла собраться с духом. Если там что и было, я предпочитала этого не видеть. А посему развернулась и поспешила обратно на кухню, намереваясь налить себе полный стакан воды, ибо мне казалось, будто я проглотила горсть песка, — такая была сушь во рту. И когда смогу говорить нормально, а не так, будто репетирую роль Лоренса Аравийского, позвоню Дереку и сообщу, что нашла машину Труди.

Однако путь на кухню пролегал мимо двери в подвал. И, проходя мимо нее, я вдруг заметила то, на что сначала не обратила внимания.

Дверь была приоткрыта.

Я застыла как вкопанная и пригляделась.

Боже правый! Теперь мне уже казалось, что я проглотила не горсть песку, а целую Сахару.

К черту стаканы! Ринувшись к раковине, я сунула голову под кран. К счастью, воду не перекрыли! Однако, к несчастью, когда я жадно глотала воду, позади меня раздался голос Бекки Коновер:

— Какие-то проблемы?

Невозможно изящно вытащить голову из раковины и вытереть мокрый подбородок. Но я все равно попробовала. Бекки между тем сверлила меня рыбьим взглядом.

— Проблемы? — повторила я. — Ну что вы! Никаких проблем. Просто немножко пить захотелось, вот и все. Самую малость! — И одарила Бекки улыбкой, которая даже мне самой показалась излишне лучезарной.

Уж не знаю, виновата была моя идиотская улыбка или идиотские слова, только Бекки вдруг поглядела так, будто мне срочно требовалась помощь психиатра.

Я небрежно взмахнула рукой:

— Знаете что? Я сейчас спущусь в подвал. А вы постойте здесь, на кухне, пока я не вернусь, хорошо?

Тут появился Карл и задал вопрос, который наверняка одновременно возник в их сиамских мозгах:

— Зачем?

Я вновь растянула губы в улыбке:

— Хочу убедиться, что там свет горит, прежде чем вести вас на экскурсию. Понимаете, — продолжала я с напускной беспечностью, чувствуя, что улыбочка становится несколько кривой, — мы же не хотим наткнуться… споткнуться… правда?

Карл расцвел в ответной улыбке — в отличие от Бекки. Та по-прежнему пристально смотрела на меня. То ли вид у меня был странный, то ли она уловила напряжение в моем голосе, — не знаю, но клиентка не сводила с меня глаз.

Прежде чем идти в подвал, я зажгла свет наверху лестницы. Бекки повернулась к Карлу и что-то сказала, но у меня так бешено колотилось сердце, что я не разобрала ни слова.

Я начала медленно спускаться, собираясь по пути врубать все лампочки. Только вот беда — не было никаких лампочек, за исключением той, что в самом низу. Ступеньки зловеще скрипели под ногами.

В голове одним махом пронеслись все страшные фильмы, которые мне довелось увидеть за свою жизнь. Особенно ярко — тот, что назывался "Дети под лестницей". Во всех этих ужастиках будущие жертвы всегда отправлялись на поиски монстра, причем обычно прихватив какое-нибудь оружие, — к примеру, карманный фонарик.

Наслаждаясь этими фильмами, я неизменно повторяла, что, если, не дай бог, окажусь в подобной ситуации, никогда и ни за что так не поступлю — зачем искать неприятности на свою голову?

Выходит, ошибалась — вот она я, спускаюсь в темный подвал, не ведая, что ждет меня внизу. И даже фонарика не прихватила, черт побери.

Может, конечно, у меня просто разгулялось воображение. Дверь в подвал мог оставить открытой другой риэлтор, показывавший дом клиенту. Допустим. Но это не объясняло, что же делает в гараже машина Труди, верно?

Сердце колотилось все сильнее. Возможно, мне было бы еще неуютнее, но в этом подвале я бывала и прежде, а потому знала, что меня ждет не смрадное подземелье, кишащее крысами, а вполне уютная комната, что-то вроде подземной гостиной. Стены там были обшиты деревянными панелями, а бетонный пол устлан темно-зеленым ковровым покрытием.

Спустившись вниз, вы видели прямо перед собой длинную стойку бара с высокими стульями. А возле дальней стены, под настенной лампой, красовался большой бильярдный стол.

Еще я помнила, что в самом низу лестницы, справа, на стене имеется выключатель, и уже на середине лестницы вытянула руку, готовая им щелкнуть.

Несмотря на все старания обустроить подвал и придать ему обжитой вид, здесь было холодно и сыро, как в пещере. По мере спуска я улавливала и другие запахи — плесени, аммиака и чего-то тухлого. Вроде залежалого гамбургера.

Добравшись до низу, я тут же принялась шарить в поисках выключателя. А как только нащупала — включила.

И сразу пожалела об этом.

Посреди зеленого ковра, уставившись большими голубыми глазами в потолок, лежала… о господи… Труди.

В лице ни кровинки, а длинный шелковый шарфик — тот, что был на ней вчера, бордовый, в тон костюму, помните? — был туго обмотан вокруг шеи.

Мне хватило одного взгляда. А потом я завизжала.

 

Глава 4

Когда вы видите что-то жуткое, то не в силах воспринять картину сразу целиком. Во всяком случае, со мной произошло именно так. Я стояла в сыром, холодном подвале, смотрела на бедную Труди, и мысли в голове буксовали, словно заезженная пластинка на старом проигрывателе, когда иголка все время соскакивает со звуковой дорожки.

Едва я увидела Труди, как иголка в моем мозгу, должно быть, на долю секунды совсем сошла с трассы, поскольку в голове вдруг стало пусто-пусто.

А затем мелодия заиграла короткими и быстрыми рывками:

О боже!

Да здесь мертвец!

Господи боже мой. Это Труди.

Это и правда ТРУДИ!

Мне потребовалась еще одна доля секунды, чтобы до конца осознать, что я вижу. А потом мысли снова забегали.

Святые небеса!

У нее что-то на лбу.

С ней что-то СДЕЛАЛИ…

И снова иголка соскочила с мозговой дорожки.

Зажав ладонью рот, я смотрела на Труди, не зная, говорю все это вслух или думаю про себя.

БОЖЕ МОЙ…

Кажется, тот, кто убил Труди, сделал и еще кое-что. Кое-что ужасное.

Он вырезал сердечко у нее на лбу.

Глядя на это жуткое сердечко, я покачивалась под набегавшими одна за другой волнами тошноты.

Да кто же мог такое сотворить?!

Ноги вдруг сделались ватными, я поспешно отступила на шаг, едва не споткнувшись, и вцепилась в перила. И невольно подумала: "Выходит, сердечки, которые Труди выводила в конце своего имени, кого-то бесили еще больше, чем меня…"

Я попыталась отвести взгляд, но глаза не слушались, фиксируя одну страшную деталь за другой. Кошмарную рану на лбу бедной Труди. Большие голубые глаза, уставившиеся на лампочку под потолком. Губы слегка приоткрыты, словно она начала кричать… и ей помешали.

Тоненькая темная струйка просочилась из пореза на лбу. Крови совсем немного — учитывая, сколь глубокой казалась рана. Значит ли это, что Труди уже была мертва, когда ей на лбу вырезали сердечко? Дай-то бог. Страшно подумать, что несчастной пришлось пройти через эти страдания.

Я поймала себя на том, что снова вглядываюсь в лицо бедняжки. Почему-то Труди казалась совсем маленькой. Возможно, при жизни она и была неприятной особой, но уж подобного точно не заслужила.

Такого никто не заслуживает.

Я решила, что увидела предостаточно, но тут за моей спиной раздался пронзительный вопль.

Это супруги Коновер спустились в подвал, привлеченные моим собственным криком.

Подняв глаза, я увидела Карла на середине лестницы, а позади него — Бекки с прижатой к губам ладонью. Кричала Бекки, но, судя по виду Карла, если бы она не догадалась это сделать, он был бы рад услужить.

Оба словно примерзли к лестнице. Перегнувшись через перила, округленными от ужаса глазами они взирали на Труди. Если интуиция меня не обманывала, шанс Коноверов номер пятьдесят два накрылся медным тазом.

— Бекки, Карл… — заговорила я на удивление твердым голосом, со стороны, должно быть, напоминая учительницу, отчитывающую непослушных учеников. — Мне очень жаль, что вы не подождали в гостиной, как я вас просила.

Бекки закивала. Ее кудрявая головка запрыгала вверх-вниз, как у резиновых бобиков, которых некоторые водители любят присобачивать к заднему стеклу автомобиля.

— Да-да, — бубнила она. — Да-да, нам следовало подождать в гостиной. Да-да. Да-да-да…

Впервые я услышала от нее что-то определенное.

Но — несть числа чудесам! — у Карла, оказывается, тоже сложилось определенное мнение.

— Эта женщина мертва, — потрясенно произнес он, блуждая по подвалу мутным взором.

Вот уж, действительно, нечего добавить.

Я принялась ненавязчиво оттеснять их обратно на кухню. Особых усилий это не потребовало. Оба с готовностью покинули подвал.

— Кто это? — спросил по дороге Карл. — Вы ее знали?

Я кивнула:

— Знала. Она была риэлтором, мы вместе работали.

— Риэлтор? — повторила Бекки. — Убили риэлтора? Но зачем кому-то понадобилось убивать риэлтора?

К тому времени мы уже почти добрались до гостиной. И вдруг я замерла на пороге, дабы обмозговать вопрос Бекки. И правда, зачем кому-то понадобилось убивать риэлтора?

До того момента я рассуждала в несколько ином ключе: "Зачем кому-то понадобилось убивать Труди?" Неприятно говорить, но найти ответ на этот вопрос было совсем не трудно. А вот с ответом на вопрос Бекки — другое дело. По крайней мере, лично я всей душой на это надеялась.

Тут я вспомнила кое-что еще. Уж лучше бы не вспоминала! Мать честная! В своей записке Труди сообщала, что собирается в этот самый дом на встречу с клиентом, который вообще-то спрашивал меня. Значило ли это, что случившееся с Труди на самом деле было уготовано мне?

Я похолодела.

— Надо позвонить в полицию. — Голос мой по-прежнему звучал твердо, но как-то подозрительно визгливо. Карл с Бекки, видимо, не заметили этого. Они лишь тупо посмотрели на меня. — Телефон в доме не работает, его отключили, как только выехали хозяева, так что схожу в машину за мобильным, — сообщила я супругам.

Сотовый телефон я приобрела примерно месяц назад. Продавец, склонивший меня его купить, перечислял множество обстоятельств, при которых эта штуковина может здорово пригодиться. Например, если я заблужусь. Или мне потребуется срочно связаться с офисом. Как ни странно, он не упомянул, сколь полезен будет телефончик, если потребуется сообщить об убийстве.

Я направилась к выходу, но Бекки остановила меня:

— Раз уж вы будете разбираться с полицией и все такое… пожалуй, нам лучше откланяться…

Я молча глянула на нее. Видимо, Бекки не пришло в голову, что, раз она видела Труди, полиция захочет побеседовать и с ней тоже. А вот Карлу, судя по выражению его лица, это в голову пришло. Однако в интересах супружеской гармонии он, очевидно, предпочел промолчать и позволить мне стать глашатаем доброй вести.

— Э-э… Бекки, понимаете, вряд ли вам стоит уходить до приезда полиции.

Глаза Бекки сделались как блюдца. Она повернулась к Карлу. А тот — вот уж отважный мужчина! — уставился в пол.

— Что-о-о?! Но мы даже не знаем эту женщину! — Она вновь посмотрела на меня: — Это вы ее знаете! Значит, вам и надо…

Я жестом остановила ее:

— По-моему, это все равно что покинуть место дорожного происшествия. Если вы обнаружили труп, то должны дождаться полицию и дать показания.

Бекки снова перевела взгляд на супруга, он кивнул в знак согласия. Правда, по-прежнему не отрывая глаз от пола.

Бекки всплеснула руками:

— Поверить не могу, что мы должны общаться с полицией!

Я промолчала, хотя так и подмывало сказать: "Уж поверьте". Вместо этого я поспешила к своей машине. Коноверы, очевидно не желая выпускать меня из виду, вышли на крыльцо. Достав телефон, я вернулась в дом и набрала 911. После того как женщина-диспетчер заверила меня, что стражи порядка не заставят себя ждать, я позвонила Дереку.

В недвижимости я проработала целых девять лет, и за это время приходилось говорить людям весьма неприятные вещи. К примеру: "Я очень сожалею, но ваше прошение о займе отклонено" или "Видите ли, я полагаю, ваш чудесный дом будет выглядеть еще лучше, если вы подстрижете лужайку, вынесете мусорные ведра и — о да, кстати! — уберете обертки из-под презервативов, что валяются рядом с вашей кроватью".

Но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что предстояло сообщить мужу Труди.

Велико было искушение подождать и оставить эту тяжкую обязанность полиции, но, поразмыслив, я пришла к выводу, что будет довольно подло позволить бедняге услышать о смерти жены от совершенно чужих людей.

Тем не менее я решила опустить некоторые детали, в частности не упоминать о сердечке на лбу.

Едва Дерек снял трубку, я выпалила на одном дыхании:

— Дерек, мы нашли Труди!

Он сдавленно охнул, а затем на удивление ровным голосом спросил:

— Что значит — вы ее нашли?

Где-то я читала, что когда происходят авиакатастрофы и погибают люди, то служащим авиакомпаний велят сообщать родственникам, что интересующего их пассажира "нет в живых". Почему-то считается, что выслушать эти три слова легче, чем одно — "погиб". Уж не знаю, правда это или нет, но наверняка у персонала авиакомпаний больше опыта по части дурных вестей, чем у меня. Поэтому я решила послушаться специалистов.

— Дерек, мне очень жаль, но Труди больше нет в живых.

Эти авиаторы явно знают, что говорят. Несколько секунд в трубке не раздавалось ни звука. Затем я услышала, как Дерек шумно и протяжно вздохнул. И наконец произнес:

— Я сейчас приеду. — Причем голос его почти не дрожал.

Я сообщила ему адрес, после чего позвонила Энни.

Энни оказалась исключением из авиационного правила. Едва я успела договорить "нет в живых", как она издала леденящий душу крик, который услышали даже Коноверы, топтавшиеся в дальнем конце гостиной. Супруги подскочили, словно их ударило электрошоком, и в ужасе посмотрели друг на друга.

Я плотнее прижала трубку к уху.

— Энни? Энни! Энни!

Лишь через пару минут она успокоилась настолько, чтобы выслушать меня. Но и тогда пришлось раз десять повторить адрес, прежде чем она его правильно записала.

— Уже выезжаю! — Из-за рыданий голос ее звучал так невнятно, что я едва разбирала слова.

Не знаю точно почему, но после истерики Энни я словно успокоилась. Как будто на неком подсознательном уровне решила: раз Энни будет играть роль Обезумевшей от Горя, значит, мне достанется партия Спокойной и Собранной. Сжимая в руке трубку, я и вправду почувствовала, что в голове проясняется. Даже подумала: не сделать ли еще один звонок — агентше, которая выставила на продажу этот дом, миссис Эдмунд Чайлдерс?

С миссис Чайлдерс я встречалась и раньше, когда показывала особняк клиентам, — и, разумеется, беседовала с ней не далее как вчера утром, договариваясь о визите с Коноверами. Эта грузная невысокая дама лет пятидесяти, шагу из дому не ступавшая без широкополой шляпки и перчаток, производила довольно приятное впечатление. Особенно мила она была вчера, когда сообщила:

— Послушайте, деточка, у меня есть несколько дубликатов ключей от дома, так что я оставлю один комплект в почтовом ящике для вас. Чтобы, значит, вы с клиентами всласть побродили по дому, а я не путалась у вас под ногами.

При этом мы обе знали: на самом деле миссис Чайлдерс имела в виду, что не желает спозаранку встречаться с кем-то лишь затем, чтобы отпереть входную дверь, — но все равно я считала ее очень милой.

Однако через минуту мне пришлось пересмотреть свое суждение.

— Что-о-о?! — гаркнула она в трубку. — Вы хотите сказать, что я доверила вам ключи, а вы допустили, чтобы там убили другого риэлтора?

Пришлось перебить. Послушать ее, так я сдала подвал внаем Джеку-потрошителю.

— Миссис Чайлдерс, Труди Дермот была мертва, когда мы туда спустились. Так что все это произошло до того, как…

Миссис Чайлдерс ледяным голосом оборвала меня:

— Ну нет, милочка, это ваша вина! Ваша! Понятно? Кстати, а как насчет повреждений?

— Н-ну… Труди погибла.

— Да я не об этом! — нетерпеливо рявкнула миссис Чайлдерс. — Я имею в виду, не пострадало ли имущество. Видите ли, владельцы дома доверили мне…

Тут уж я не выдержала.

— Нет, это вы меня послушайте! — заорала я что было мочи. Бекки и Карл в другом конце комнаты снова подпрыгнули. Я повернулась к ним спиной и понизила голос: — Погиб человек. Понимаете? А если вас так тревожит состояние дома, может, приедете и сами проверите? Ведь вы же отвечаете за дом, не так ли?

На другом конце провода с шумом втянули воздух.

— Не хватало еще, чтобы вы мне указывали, что делать или не делать. — Соединявшие нас кабели явно покрывались инеем. — Будучи ответственным за дом риэлтором, я полагаю, что…

Тут я снова перебила. Честно говоря, вовсе не намеренно, просто ее слова напомнили об одной вещи, которую мне захотелось прояснить, причем немедленно.

— Вчера утром вы говорили с Труди Дермот, которая показывала дом, так? Ведь каждая встреча должна была проходить через вас.

— Ну да, говорила… — Миссис Чайлдерс заметно встревожилась. — Но откуда мне было знать, что…

Я не дослушала и снова перебила. Мадам и без того в бешенстве — что я теряю?

— Скажите, Труди не упоминала, кому она показывает дом?

Не успела спросить, как сама поняла, каким будет ответ. Труди не любила раскрывать свои карты. Для нее назвать другому агенту имя своего клиента было все равно что отдать потенциального покупателя.

— Нет, не упоминала, — ледяным тоном ответствовала миссис Чайлдерс. — Я сообщила миссис Дермот, что ключ она найдет в почтовом ящике, только и всего. — Тут мадам, очевидно, решила, что лучший способ обороны — это нападение. — И знаете, по-моему, вы тоже не называли мне имен людей, которым показывали дом сегодня.

Логично рассуждает.

— Послушайте, миссис Чайлдерс…

Я искренне хотела уладить конфликт, но миссис Чайлдерс не дала мне такой возможности и последовала моему примеру:

— Простите, что перебиваю, но не могу больше занимать телефон. Разумеется, я приеду, как только смогу. — Тут она тяжело вздохнула. — Вообще-то я не собиралась сегодня выходить из дома, так что придется уложить волосы и погладить что-нибудь из одежды. Тем не менее буду весьма признательна, если вы меня дождетесь. Благодарю.

Ого! Запредельная любезность! Фирменный ход моей матушки, когда она злится. Эх, дамочка, не хотелось бы вас огорчать, но вам еще ходить и ходить в драмкружок. Моя мама вас мигом за пояс заткнула бы.

Не исключено, что я бы призадумалась, стоило ли так злить миссис Чайлдерс и чем это может обернуться, но у меня не было времени. Через пять минут появилась Энни. Невероятно! Она прибыла раньше полиции. И, к несчастью, не одна — притащила с собой Натана.

Стоя на пороге, я наблюдала, как мой сын с мрачной миной торопливо шагает по аллее, поддерживая под руку Энни. Одет он был как обычно — в шорты. По-моему, ничего другого он и не носит. Да, у Натана вполне приличные, мускулистые ноги, но лучше бы он их демонстрировал в жаркую, солнечную погоду. Сегодняшний денек явно был не из таких, и коленки Натана цветом почти сравнялись с его синей рубашкой, выглядывавшей из-под распахнутой кожаной куртки.

Глядя на приближающиеся посиневшие коленки сына, мне хотелось подбежать к нему и повелеть сию же минуту вернуться в машину и ехать домой. Немедленно! И никаких "но"! И надеть, черт возьми, джинсы.

Язык так и чесался, да вот беда — Натан давно уже вышел из-под моей опеки.

А еще мне ужасно не хотелось, чтобы Натан увидел то, что видела я. Да и Энни лучше не смотреть.

— Послушайте, — заговорила я, едва они переступили порог, — полиция еще не приехала, и поэтому…

— Ну и что? — оборвала меня Энни. Голос ее слегка окреп со времени нашего телефонного разговора. — Я хочу видеть сестру. Где она?

Я судорожно сглотнула.

— Она в подвале, Энни, но тебе незачем туда спускаться. Поверь, ничего уже нельзя сделать.

Натан, по всем признакам, был со мной согласен. Переминаясь с ноги на ногу, он с мольбой взирал на Энни. Но та даже не взглянула в его сторону. Она смотрела на меня.

— Скайлер, я должна ее увидеть. Я должна увидеть Труди своими собственными глазами.

— Энни, лучше не надо… — не сдавалась я.

— Как пройти в подвал?

— Через кухню. Но, Энни, может, все же не надо…

— Надо!

Решительным шагом она пересекла холл и прошла на кухню. Натан попытался ее удержать, но Энни ловко увернулась и вихрем пронеслась мимо супругов Коновер, которые по-прежнему жались у стенки. Нам с Натаном ничего не оставалось, как последовать за Энни.

Дверь в подвал была нараспашку. Ни секунды не колеблясь, Энни рванулась вниз. Я же, не испытывая желания снова смотреть на Труди, осталась наверху. Натан, к счастью, тоже. Сердце мое оглушительно стучало, желудок свело судорогой.

Определить момент, когда Энни увидала бедняжку Труди, не составило труда. Снизу донесся ужасный звук — нечто среднее между рыданием и воплем.

Бросив на меня безумный взгляд, Натан стремглав ринулся следом за подругой. Я попыталась его удержать, но он оказался слишком шустрым.

Спускаться в подвал мне совсем не улыбалось, но, похоже, выбора не было. Собравшись с духом, я ступила на лестницу, стараясь проглотить ком в горле и подготовиться к очередной встрече с кошмаром.

Могла бы не готовиться. Не успела я занести ногу над второй ступенькой, как Натан пулей вылетел обратно. Следом поднималась и Энни. Выскочив наверх, сын встретился со мной взглядом. Я заметила, как он побледнел.

— Жуть! — только и вымолвил сын.

Уж кто-кто, а Натан никогда не ведал сложностей с высказыванием своего мнения.

— Натан, — укоризненно заметила я тоном заботливой мамочки, — разве я не велела тебе туда не ходить?

Большей глупости я, наверное, в жизни не произносила. Что и подтвердил взгляд, которым меня одарил сынок.

— Да, мам, — кивнул он, — говорила.

За его спиной рыдала Энни.

— Го-осподи! — голосила она. — О господи! О-о го-оспо-оди! Го-о-оспо-оди!

Нет, все-таки со мной что-то не так. Из другого конца холла Бекки с Карлом смотрели на Энни с неподдельным сочувствием. Я же просто на нее смотрела. И точка.

Энни схватила Натана за руки и, развернув к себе лицом, зарыдала ему в рубашку. Никаких сомнений — девушка явно расстроилась. И все же в ее истерике угадывалась некая фальшь. Не спорю, помянуть имя Божие всуе иногда полезно… ну, скажем, раза два. Или даже три. Но чтобы четыре? Явный перебор, на мой взгляд.

Я поспешно упрекнула себя за черствость. Мыслимое ли дело — подвергать критике проявления человеческого горя! Да кем я себя возомнила!

Рыдания Энни становились все громче. Она вцепилась в Натана, словно он был спасательным кругом, по щекам ее катились вполне натуральные слезы — мокрые, как и полагается. И все же я сомневалась: что это — неподдельное горе или игра на публику?

Зрителей, впрочем, было маловато. Главным образом — супруги Коновер, которые, казалось, не в силах были оторвать глаз от душераздирающей картины. На их лицах читалось отвращение, тем не менее парочка подобралась поближе к сцене. Дабы не упустить ни единого отвратительного мгновения.

Вполне возможно, мое недоверие к Энни объяснялось неприязнью, которую я питала к ее сестре. Зная, что за фрукт была наша Труди, мне не верилось, что можно так горевать по ней.

Назовите меня бессердечной, если хотите. Да, вот такая я мерзавка. Неудивительно, что после столь гнусных мыслей меня захлестнула очередная волна вины.

Через несколько минут рыдания Энни чуть поутихли. И очень кстати, иначе я бы не услышала, как снаружи хлопнула дверца машины. Бросив взгляд в окно, я увидела, как высокий шатен в безукоризненно сшитом сером костюме выбрался из черного "БМВ" последней модели и двинулся по аллее к крыльцу.

Дерек, супруг Труди, тоже умудрился приехать раньше полиции.

Даже с горестно застывшим лицом Дерек по-прежнему был красив, как кинозвезда. Помнится, когда он впервые зашел к нам в офис, я подумала, что он идеально подходит на роль избранника Труди. На меньшее она бы ни за что не согласилась. Темные волнистые волосы Дерека, несомненно, укладывала рука профессионала, а его широким плечам и ровному загару позавидовал бы сам Мэл Гибсон. Чтобы выглядеть так в сумрачные мартовские дни, надо либо только что вернуться из тропиков, либо проводить значительную часть жизни в солярии.

Дерек переступил порог, и в ту же секунду голова Энни оторвалась от плеча Натана.

— Ох, Дерек! — прорыдала она. — Дерек! Дерек!

Совершенно верно, три "Дерека". Не многим лучше, чем четыре "о господи".

Вслед за чем мы с Натаном разыграли по новой ту же самую сцену, которую уже откатали с Энни. Только на сей раз с Дереком.

И, к несчастью, с тем же успехом. Дерек, как и Энни, в конце концов прорвался мимо всех нас, дабы спуститься в подвал и самолично взглянуть на Труди. Ну а мы, ясное дело, услышали оттуда его страдальческий крик.

Однако, в отличие от Энни, Дерек, поднявшись обратно на кухню, рыдать не стал. Пошатываясь, словно контуженный, он проковылял на середину кухни, остановился и хрипло выдавил:

— Кто мог это сделать?

Хороший вопрос. Действительно, кто?

Повисла тишина, которую, правда, тут же нарушила Энни, очевидно не желая долго размышлять на эту тему:

— Никогда себе не прощу, что не заглянула в дом. Никогда!

Дерек кивнул, не поднимая глаз от пола.

— Жаль, что я не зашел в дом, — деревянным голосом произнес он. — Мог хотя бы проверить гараж.

На мой взгляд, оба они корили себя абсолютно зря. Нетрудно понять, почему и Дерек, и Энни решили, что Труди отсюда уехала. Окон в гараже нет, так что никак не определить, что там стояла желтая "мазда".

Да и вообще, что они могли бы сделать? Когда Дерек и Энни наведались на улицу Саратога, Труди пропадала уже несколько часов. Так что, вполне вероятно, к тому времени она была мертва.

— Я должна была догадаться, что она здесь, должна была догадаться… — Голос Энни плавно перешел в рыдания.

Для Натана это уже было чересчур. Когда Энни снова зарыдала, он даже поморщился. Сам он, кстати, отнюдь не выглядел убитым горем, но явно чувствовал себя не в своей тарелке и, судя по всему, мечтал об одном — сбежать отсюда, да поскорее. Сынок то и дело бросал на меня беспокойные взгляды, словно надеялся, что я отправлю его домой.

Когда Энни ненадолго отлучилась, по ее словам, "в комнату отдыха", Натан подскочил ко мне и зашептал на ухо:

— Мам, что мне делать?

Я недоуменно посмотрела на него. Надо сказать, в общении со мной милый сынуля демонстрирует завидное разнообразие подходов: либо ведет себя так, будто его родительница — законченная идиотка, либо же принимает меня за истину в последней инстанции. Нынче я, похоже, удостоилась звания Эксперта по Вопросам Поведения Бойфренда в Горестной Ситуации. Не будучи уверена, что верно поняла смысл вопроса, я все же зашептала в ответ:

— Сынок, думаю, что твоя невеста сейчас нуждается в тебе и…

Натан не дал мне закончить.

— Невеста? — зашипел он. — Что еще за невеста? С чего ты взяла, будто…

Я отступила на шаг, чтобы задрать голову и заглянуть чаду в глаза. Он что, издевается? Тут очень некстати вернулась Энни.

— Ох, Натан! — заголосила она с новыми силами, теребя бумажную салфетку. — Моя бедная, бедная, бедная, бедная сестра.

Да-да, именно так — четыре раза "бедная". Натан смущенно откашлялся, но, кажется, Энни и не требовалось большего ободрения. Она бросилась к нему и вновь зарыдала в рубашку моего сына.

Натан похлопал ее по спине:

— Ну полно, полно. — И беспомощно посмотрел на меня. Нечего сказать, надежен как скала.

Итак, Энни вновь завладела Натаном, ненадолго предоставив меня самой себе. Все прочие были заняты. Дерек торчал на пороге гостиной, уставившись в пол все с тем же контуженным видом, а Коноверы выглядывали из гостиной, и лица их выражали горячее желание поскорее убраться из этого дома.

У меня выдалась минутка на размышления, и в голове молнией пронеслась мысль. Прямо скажу, не самая уместная в данных обстоятельствах. Точнее, самая неуместная. Но тем не менее. Короче, я вдруг задалась вопросом: а не наврала ли Труди про помолвку Натана с Энни? Может, это была очередная из ее забав? Я покосилась на Энни, которая продолжала пропитывать слезами синюю джинсу Натана, и решила, что сейчас не самый удачный момент докапываться до истины.

И правильно решила, ибо в следующую секунду дверной звонок снова затренькал. Я прошла в гостиную — посмотреть в окно, кто пожаловал. На крыльце стояли двое мужчин: один в светло-сером костюме, а второй в темно-синем, почти черном.

К несчастью, господ этих я признала с первого взгляда. И мне захотелось завопить что было мочи. И помянуть имя Господа всуе не четыре, а сорок четыре раза…

 

Глава 5

Скажите на милость, ну почему из всей луисвильской полиции на мои вызовы неизменно отвечают детективы Мюррей Рид и Тони Констелло?

За последний год я вволю наобщалась с этой парочкой, причем — заметьте! — отнюдь не по своей вине. Я не сбивала пешеходов, не участвовала в иных дорожно-транспортных происшествиях, не нарушала правил уличного движения и парковки, не торговала самогоном — вообще ничего плохого не делала.

Беда в том, что мне под руку то и дело попадаются трупы. Без какого-либо поощрения с моей стороны.

В прошлом, когда случалось встретиться с детективами Ридом и Констелло, я старалась оказать им посильную помощь, и без лишней скромности могу сказать, что благодаря моему активному участию головорезы предстали перед судом. Между прочим, поимка преступников отнюдь не входит в круг моих обязанностей, зато входит в круг обязанностей вот этих двух крепышей, что стоят сейчас на крыльце дома 1422.

И почему же тогда, позвольте спросить, стоило мне открыть дверь, как детективы уставились на меня с таким видом, будто перед ними серийный убийца?

Тот, что слева, Мюррей Рид, блондинистый, если не сказать бесцветный, субъект в светло-сером костюме, простонал:

— Бог мой, неужели это снова вы?!

А тот, что справа, Тони Констелло, смуглый красавчик в темно-синем костюме, напоминающий статиста из "Крестного отца", процедил:

— Ну что стряслось на сей раз?

Я прочистила горло и заговорила, подивившись, до чего спокойно звучит мой голос:

— Убита женщина по имени Труди Дермот. Ее задушили.

И едва произнесла это, как ощутила, что кошмар стал еще явственнее. Явственнее — и ужаснее. Господи, все это не сон. Кто-то на самом деле убил Труди. Вот в этом доме. Я содрогнулась.

Взгляд, которым обменялись Рид и Констелло, мне очень не понравился. Затем детективы устроили состязание, кто из них быстрее достанет шариковую ручку и блокнот.

С минимальным отрывом победил Рид. И тотчас принялся строчить.

— Значит, мэ-эм, вы были знакомы с жертвой?

Елки-палки! По всему видать, Рид вошел в роль Джо Пятницы — сыщика, которого играл Джек Уэбб в старом — времен пятидесятых годов — телесериале под названием "Облава". Так и знала, что рано или поздно это случится. Приставая ко мне с расспросами, Рид всегда подражает Джо Пятнице — без конца вставляет свое протяжное "мэ-эм".

— Ну так как, мэ-эм?

Я подавила вздох и кивнула:

— Труди Дермот была агентом по недвижимости. Мы вместе работали.

Почему-то мой ответ заставил Рида и Констелло вновь переглянуться. И от того, как они это сделали, я вдруг занервничала. И поспешно добавила:

— Пройдемте за мной, я покажу…

— Миссис Риджвей, — перебил меня Констелло, — вы, часом, не знаете, как так получилось, что вы снова оказались замешаны в убийстве?

Я поджала губы, а на языке так и вертелось: "Сэр, а известно ли вам, что вы с партнером напоминаете столовый прибор для соли с перцем?"

Что верно, то верно. Коренастый Рид в тесном, почти белом костюме, с белесым "ежиком" на голове, походил на солонку. А черноглазый и черноволосый Констелло в темном костюме исполнял партию перечницы.

Шестое чувство подсказывало, что вряд ли эти двое обрадуются, услышав, что смахивают на баночки для специй. А посему я ограничилась лаконичным:

— Ни в каком убийстве я не замешана. Просто случайно наткнулась на труп в подвале.

Судя по всему, столь тонкий нюанс ускользнул от проницательных сыщиков. Констелло недоверчиво тряхнул смоляной шевелюрой:

— Еще одно убийство, и снова она! Это потрясающе!

Не обращая внимания на его потрясение, я предложила:

— Пойдемте, я покажу вам…

Ни один из сыщиков не двинулся с места. Будто их гвоздями прибили к крыльцу. Я уже начала задумываться, не претит ли им получать от меня инструкции.

Констелло тем временем продолжал, словно не слыша меня:

— Нет, честное слово, это уже тянет на рекорд. — Он глянул на Рида. — Непостижимо, правда? Еще одно убийство, и снова ОНА!

Подбоченясь, я изучала стражей порядка. Странное дело — господа вроде бы из отдела убийств, а не выказывают ни малейшего желания взглянуть на труп!

— Эй, ребята, так вы идете в подвал или нет?

Констелло тяжко вздохнул:

— Ладно, ведите. Пожалуй, стоит посмотреть.

Отступив на шаг, я пошире распахнула дверь, пропуская полицейских. На мой взгляд, сей жест не оставлял и тени сомнения в том, что традиции гостеприимства живут и здравствуют в Луисвиле, штат Кентукки.

Но десятью секундами позже меня обуяло желание выпихнуть гостей взашей. Дело в том, что Рид словно невзначай поинтересовался:

— Мэ-эм, а покойница, случайно, с вами не судилась?

Я чуть не задохнулась. Вопрос Рида содержал плохо завуалированный намек на обстоятельства, при которых я имела счастье насладиться обществом полиции в прошлый раз. Было это чуть больше полугода назад. Я показывала клиенту дом и посреди гостиной наткнулась на смертельно раненного человека, который скончался на моих руках. Прямо скажу, не самое приятное воспоминание. А если взглянуть на ситуацию с эгоистической точки зрения — согласитесь, что подобная находка душит на корню все шансы совершить сделку купли-продажи.

Но хуже всего оказалось то, что покойный незадолго до кончины подал на меня в суд, о чем сейчас любезно напомнил Рид. Иск был, уж поверьте, абсолютно беспочвенный, но это, похоже, не имело значения для Рида и Констелло. Более того, из-за этого иска оба сыщика тогда взирали на меня с таким же подозрением, как и сейчас.

Мягко говоря, это раздражало. Ведь эти двое отлично знали, что я не только не имела никакого отношения к гибели того типа, но даже помогла отыскать убийцу. Я уже открыла рот, чтобы напомнить об этом, но тут краем глаза заметила, как Карл и Бекки Коновер опять многозначительно переглянулись. Оставив свой пост в дверях гостиной, они медленно продвигались по холлу в нашу сторону, — очевидно, чтобы не упустить ни слова из нашей дружеской беседы.

Мама дорогая! Если Рид и Констелло скажут еще хоть слово, Коноверы, вполне возможно, наконец-то придут к единому и вполне определенному мнению. Решат, будто я что-то вроде Тифозной Мэри в сфере недвижимости. И тогда мне останется разве что торговать местами на кладбище — и то если позволят.

Я быстро проглотила язвительный ответ, готовый слететь с языка, и расцвела в лучезарной улыбке:

— Ну что вы! По-моему, со мной сейчас никто не судится.

Но все равно спасибо, что спросили.

И, дабы упредить дальнейшие комментарии, поспешно добавила, сделав приглашающий жест:

— А теперь, если вы пройдете за мной, я отведу вас в подвал…

Так. Кажется, перестаралась — изо всех сил стремясь не выдать раздражения, я просто фонтанировала радостью. Словно нет для меня большего удовольствия, чем показать труп.

— Скажите, а эта покойница тоже отписала вам деньги?

Проклятье! Вот вам опять едва прикрытый намек на прошлые дела. В один прекрасный день некий Эфраим Кросс, которого я и в глаза-то не видела, оставил мне в наследство круглую сумму. И скончался. Не по собственной воле, конечно же. Угадайте, кого заподозрили в убийстве? Вот-вот…

Вы не ослышались, его фамилия была Кросс — в точности как у мужчины, который жаждет поселиться со мной под одной крышей.

Матиас — сын Эфраима Кросса. Хотите верьте, хотите нет, мы с Матиасом познакомились на оглашении завещания его родителя. Я тогда пыталась объяснить присутствующим, что знать не знала покойного и не имею понятия, с какой стати он сделал меня наследницей. Странно, но Матиас — а также Рид, Констелло и прочие обитатели планеты Земля — не очень-то мне тогда поверил.

Теперь-то Матиас утверждает, что всерьез никогда ни в чем меня не подозревал. Но тогда было яснее ясного, что он подозревает меня не только в шашнях с его отцом, но и в том, что я самолично застрелила беднягу.

Если бы мне тогда сказали, что из нас с Матиасом получится влюбленная парочка, я бы громко расхохоталась остряку в лицо.

Теперь же мне безумно хотелось плюнуть в лицо Риду.

— Буду очень удивлена, — ровным голосом отозвалась я, — если в данном случае мне отпишут хотя бы хлебную крошку.

Рид и Констелло зашагали по просторному холлу, но, поравнявшись с дверью в гостиную, очевидно, впервые заметили публику. И то правда, трудно было не заметить Бекки и Карла Коновер: вытянув шеи, они пожирали нас глазами. А чуть поодаль стояли Энни с Натаном и тоже смотрели в нашу сторону.

Один только Дерек Дермот не смотрел ни на меня, ни на Солонку с Перечницей. Он сидел на софе, тупо уставившись в пол.

Когда Рид и Констелло остановились в дверном проеме, Дерек с трудом оторвал взгляд от пола и перевел на полисменов. Однако не сделал попытки встать или хотя бы представиться.

А следовало бы. По крайней мере, так полагал Рид.

— Мэ-эм? — обратился он ко мне. — Кто все эти люди? И что они здесь делают, мэ-эм?

Я скрипнула зубами. Он что, решил, будто, обнаружив труп Труди, я тотчас зазвала гостей, посчитав убийство поводом для светской вечеринки? К счастью, прежде чем я успела облечь все эти красочные мысли в слова, вмешалась Энни. Сделав шаг вперед, она заявила:

— Я сестра Труди, меня зовут Энн Форрестер. — За исключением легкой дрожи в голосе, Энни держалась на удивление спокойно. Жестом указав на софу, она продолжала: — А это Дерек Дермот… э-э… муж Труди.

Рид увлеченно строчил в блокноте.

— Стало быть, мэ-эм, вы с мистером Дермотом находились здесь, когда…

Энни энергично затрясла головой:

— Нет-нет, нам позвонила Скайлер. И сообщила… э-э… о случившемся.

Уж не знаю почему, но глаза копов как по команде вперились в меня.

— Да, мэ-эм, — процедил Рид.

Тут супруги Коновер, видимо, решили, что настала их очередь. Карл отрекомендовался, представил благоверную и поспешно добавил:

— Мы тут совершенно ни при чем!

— Вот именно, — поддакнула Бекки. — Мы никого здесь не знаем. Мы просто осматривали дом. И все. Вот почему мы здесь оказались. Потому что этот дом продается. И к убийству мы не имеем никакого отношения!

На мой взгляд, исчерпывающий ответ. Однако Бекки, очевидно, так не считала. Нервно покосившись в мою сторону, она зачастила:

— Но знаете, думаю, что этот дом нас больше не интересует. Я в этом просто уверена. Как по-твоему, милый?

Пока Карл растерянно пожимал плечами, а я собирала всю свою волю, чтобы не заскрежетать зубами, подал голос Натан.

— Привет! — бодро произнес он, протягивая руку для приветствия. — Меня зовут Натан Риджвей…

Больше он ничего вымолвить не успел — головы Солонки с Перечницей рывком повернулись в его сторону.

— Риджвей? — с нажимом повторил Констелло. — Мы ведь знакомы, верно?

Действительно, Солонка с Перечницей познакомились с Натаном несколько месяцев назад, когда заявились ко мне домой с обыском. Как мило, что Констелло не забыл.

Натан энергично тряс руки копам, но я-то видела: хорошая память полиции несколько выбила его из колеи. С каждой минутой ребенок становился все бледнее. Не дожидаясь, когда Натан сообщит, что он "мамин сын", я пришла на помощь:

— Натан мой младший сын. — Не видя причин напоминать, что Солонка с Перечницей познакомились с ним, обшаривая мои шкафы в поисках оружия, я поспешно продолжала: — Натан… — И тут сообразила, что не совсем понимаю, какие отношения связывают его с Энни, так что ограничилась расплывчатым: — дружит с Энни, сестрой Труди.

— Ваш сын дружит с сестрой жертвы? — с нажимом переспросил Рид.

Я кивнула, несколько сбитая с толку.

Вряд ли Рид заметил мой кивок. Его вниманием целиком и полностью завладели коленки Натана. Я читала в его мозгу как по писаному: "Шорты? В такой холодный день?" Возможно, следовало устыдиться за родное чадо, но меня вдруг осенило, что столь несуразная экипировка может оказаться на руку Натану. Если вдруг Солонка с Перечницей попытаются в чем-то его обвинить, он всегда сможет сослаться на умопомешательство.

Впрочем, Рид не долго изучал коленки Натана. Он снова повернулся ко мне:

— Так, давайте уточним. Вы работали вместе с жертвой, именно вы сообщили родственникам, и ваш сын дружит с сестрой жертвы. Все верно?

Не совсем понимая, куда он клонит, я тем не менее кивнула.

Присвистнув, Рид покачал белобрысой головой:

— И вы по-прежнему утверждаете, что не замешаны в этой истории?

Я исподлобья покосилась на него. М-да, что-то в этом есть.

Оказалось, тема далеко не исчерпана. Свою лепту решил внести и Констелло.

— Насколько мне представляется, — с ленцой протянул он, — в этом деле вы замешаны еще больше, чем в двух предыдущих. Того, первого, типа, которого убили, вы вообще не знали, так? А второй… помнится, вы только что продали ему дом, а потом его прикончили, верно?

Бекки с Карлом слушали, приоткрыв рты и вытаращив глаза. Мамма миа, кажется, я могу не только поставить жирный крест на пятьдесят втором шансе четы Коновер — вполне вероятно, у меня уже не будет возможности предоставить им пятьдесят третий. Более того, надо думать, я больше в жизни не увижу ни Бекки, ни Карла.

Ну спасибо, дорогие Рид и Констелло. Жаль, нет статьи о полицейском домогательстве.

— Позвольте мне проводить вас в подвал, — процедила я.

И что удивительно, на сей раз копы послушались. Правда, прежде чем спуститься в подвал, Рид рявкнул через плечо:

— Никому не уходить, пока не запишем показания, ясно?

Я осталась наверху, приготовившись услышать очередной вопль. Однако обошлось. Меньше чем через пять минут оба копа поднялись обратно.

— В общем, так. Перед выездом сюда мы позвонили коронеру, скоро должны прибыть его люди. А до тех пор никто чтоб вниз не спускался, ясно?

На лице Натана появилось хорошо знакомое мне выражение, которое он частенько напускал на себя в детстве, когда я заставала его за чем-то недозволенным. Одурачить эта мина ни тогда, ни теперь никого не могла. Рид встрепенулся:

— Вы ведь еще не спускались в подвал, а?

Громко сглотнув, Натан промямлил:

— Да нет, то есть да, сэр… спускался. — И торопливо добавил: — Но все остальные тоже, н-не только я.

Точно такое же оправдание малютка выдвинул, учась в четвертом классе, когда его застукали за воровством леденцов в супермаркете. В те времена крошка Натан свято верил, что если сделаешь что-то дурное за компанию с кем-нибудь, то вина куда меньше, чем если напроказничаешь в одиночку. После эпопеи с леденцами я объяснила малышу, что дело обстоит несколько иначе. А теперь выходило, что я зря потратила время. Кажется, Натан по-прежнему верит, будто вина — это такая штука, которую можно размазать тонким слоем, чтоб на всех хватило понемножку. Рид выкатил глаза:

— Все спускались вниз? Вы имеете в виду — все, кто здесь присутствует?!

Натан кивнул. И представляете, Рид немедленно вперил в меня свои голубенькие глазки:

— Вы позволили всем топтаться на месте преступления?

Боже правый! Ни дать ни взять, вылитая миссис Чайлдерс. Я стремительно теряла терпение.

— Никому ничего я не позволяла. Просто все они туда спускались, и точка.

Рид повернулся к Констелло:

— Ты можешь в такое поверить?

Я надменно сложила руки на груди. Можно подумать, я экскурсии водила в этот треклятый подвал.

— Слушайте, я не могла им помешать. Честное слово, пыталась, но…

Рида не интересовали мои объяснения.

— Ладно! — гавкнул он. Этот человек все меньше напоминал Джо Пятницу и все больше смахивал на Грязного Гарри. — Чтоб все сидели в гостиной, пока мы вас не вызовем!

На поверку ожидание в гостиной оказалось сродни ожиданию перед кабинетом дантиста. Только лично для меня встреча с дантистом чуточку желаннее.

Меня допросили последней. Может, кто-то сочтет меня параноичкой, но я была уверена, что это не случайно. Рид и Констелло наказывали меня за то, что не сохранила для них место преступления в девственной целости. Так что Дерек, Натан и Энни побывали по очереди на кухне, и Бекки с Карлом тоже туда сходили — а затем вышли через парадную дверь, даже не оглянувшись, — и лишь потом выкатился Констелло и пророкотал:

— Ну что ж, миссис Риджвей, теперь можно и с вами поболтать.

Устроившись за сосновым кухонным столом, я старалась отвечать на вопросы спокойно и собранно. Что было нелегко, поскольку к тому времени прибыл коронер и принялся осматривать подвал. И всякий раз, слыша доносившийся оттуда шум, я словно воочию видела лицо Труди.

Но все равно я держалась неплохо, пока не дошла до записки, оставленной мне Труди. Вообще-то я раздумывала, не умолчать ли о ней совсем. Уборщица всегда приходит в понедельник вечером, а мусор вывозят рано утром во вторник. Так что писулька давно тю-тю. Вдобавок я почти убедила себя, что записка Труди не имела никакого отношения к тому, что с ней случилось. С другой стороны, я ведь уже рассказала про записку Дереку и Энни. Так что вряд ли могла забыть поведать о ней полиции.

Стоило заикнуться о записке, как копы насторожились. Констелло хищно подался вперед:

— Значит, в записке жертва сообщила, что собирается встретиться с клиентом, который спрашивал вас?

— Ну да, — кивнула я. — Разумеется, записку я не сохранила.

Солонка с Перечницей переглянулись.

— Разумеется, — со значением повторил Рид.

У меня засосало под ложечкой. Неужели они всерьез полагают, что я все это придумала?

— Слушайте, но я же не знала, что с Труди что-нибудь случится, вот и не сохранила записку. Скомкала ее и выбросила. Что тут странного?

После чего обстоятельно поведала про уборщицу и мусоровоз. А умолкнув, взглянула на лица копов — и ужаснулась. Похоже, они не верили ни единому моему слову. Констелло качнулся на стуле, тяжко вздохнул и с растяжкой спросил:

— У вас есть враги?

Меня бросило в жар. Всякий раз, стоит мне занервничать или растеряться, как моя шея покрывается крупными красными пятнами. Я подняла руку, дабы небрежно прикрыть предательские пятна.

— Может, припомните, с кем в последнее время не ладили? — не отставал Констелло.

Единственная личность, с которой я в последнее время не ладила, лежала сейчас в подвале с туго обмотанным вокруг шеи шарфиком.

— Кажется, нет. Во всяком случае, не припоминаю.

— Неужели? — недоверчиво хмыкнул Констелло.

Я в упор посмотрела на него. Констелло явно придерживался мнения, что конкурс на звание Мисс Добродушие мне в этом году не выиграть.

— Насколько я знаю, у меня нет врагов.

Если, конечно, не брать в расчет миссис Чайлдерс. После нашей милой телефонной перебранки она вряд ли вспомнит обо мне, составляя список рождественских подарков. Однако перебранка та случилась сегодня, а записку Труди я получила вчера. Если только миссис Чайлдерс не ясновидящая и не знала заранее, как сильно я ее рассержу в ближайшем будущем, — полагаю, ее можно не брать в расчет.

Рид провел рукой по волосам. Будь они подлиннее, я бы сказала, что он их взъерошил, но по такому короткому "ежику" можно было только провести рукой.

— Миссис Риджвей, в последние дни вокруг вас околачивались какие-нибудь странные личности?

Я покачала головой.

— Не было каких-либо странных звонков?

— Нет.

— И вы ни с кем не ссорились?

Разве что с Матиасом… И я бы даже не назвала это ссорой. Скорее то была дискуссия на тему — быть или не быть общей крыше над нашими головами. И хотя мнения на сей счет разделились, я почему-то усомнилась, что Матиас решился бы на убийство, дабы запугать меня и заставить принять его точку зрения.

— Нет, я ни с кем ни ссорилась.

Само собой, не считая Труди. А ее, по-моему, уж точно не стоит считать.

Рид и Констелло, по обыкновению, переглядывались. Я уже говорила, как меня это бесит?

Констелло с шумом втянул в себя воздух:

— Ну хорошо, а не могли бы вы назвать имена людей, которые недолюбливали Труди?

Первым моим импульсом было вручить им телефонный справочник Луисвиля, но в следующую секунду я передумала.

— Видите ли, мы с Труди общались только на работе…

Констелло вдруг начал выказывать нетерпение:

— Стало быть, на работе ее все любили?

Я замялась. Вроде бы есть такое правило — о мертвых плохо не говорить? С другой стороны, есть еще и правило не врать полиции.

— Честно говоря, не думаю, что ее особенно любили.

Бог мой! Да это все равно что сказать о Гитлере, что его, мол, не особенно любили.

— И кто же ее не любил? — оживился Констелло.

В общем-то все, кто встречал Труди на жизненном пути, но мне претило такое говорить. Тем более когда Труди все еще лежала в подвале.

— Точно не знаю.

Констелло проницательно прищурился:

— Вот вы, например, как к ней относились?

Ну вот, приехали.

— Да в принципе… нормально.

— Нормально?

Рид и Констелло снова переглянулись. Когда же это кончится?!

— Ну, наверное, я не могу сказать, что очень любила ее.

Рид склонился над своим блокнотом и повторил:

— Не можете, значит, сказать, что очень любили ее.

Кажется, он это записывал. Я вдруг устыдилась. Господи, да ведь эта женщина мертва!

— Но Труди была вполне нормальным человеком, — поспешно добавила я. Сомневаюсь, что копы мне поверили.

А в чем я не сомневалась — так это в том, что они начинали нагонять на меня страху. Особенно когда я уже решила, что наша приятная беседа завершена. Сыщики наконец перестали строчить в своих блокнотах, и я потянулась за сумочкой, готовясь откланяться.

— Мэ-эм? Если вы все-таки заметите поблизости какую-нибудь подозрительную личность или случится странный звонок — сообщите нам, хорошо? Немедленно.

Я так и застыла, скособочась над сумочкой. Застыла и похолодела.

— Мы вовсе не хотим вас понапрасну пугать, ничего такого, — поспешно добавил Констелло. — Просто будьте осторожны, вот и все. Особенно если вдруг встретите незнакомых людей.

Я таки подняла сумку, выпрямилась и посмотрела на него. Он что, шутит? Если я встречу незнакомых людей? Да в этом, собственно, состоит моя работа. Я встречаюсь с незнакомцами, показываю им дома… Черт возьми, да не далее как вчера я назначила встречу совершенно незнакомому человеку, чтобы показать ему дом на Эшвуд-драйв сегодня вечером. Незнакомец сообщил мне, что его зовут Ирвинг Рикль, но откуда мне знать, кто он на самом деле? Может, он Ирвинг-потрошитель, или Чарли Мэнсон, или… да кто угодно!

Уж лучше бы мне об этом не думать.

— Да-да, я буду очень осторожна. — В горле пересохло так, что голос срывался. Тем не менее, собрав волю в кулак, я повернулась и, отважно вздернув подбородок, вышла из кухни.

Дерек, Энни и Натан все еще торчали в гостиной. Они окружили толстую невысокую даму в широкополой шляпке и белых перчатках. Завидев меня, дама встрепенулась.

— А-а, вот и вы! — пропела миссис Эдмунд Чайлдерс. — Миссис Риджвей, мне так жаль, что мы снова встречаемся при столь трагических обстоятельствах. — Тон ее был приторно вежливым.

Подавив вздох, я переступила порог гостиной.

— Тем не менее я так рада, что представился случай поблагодарить вас за все, что вы сделали! — Голосом миссис Чайлдерс можно было смело смазывать блины, но глаза из-под полей шляпки взирали на меня с холодным отвращением.

Ого, кажется, эта дамочка даст моей матушке сто очков вперед!

 

Глава 6

— А я вот тут пытаюсь выразить свое сердечное соболезнование этим замечательным людям. — И миссис Эдмунд Чайлдерс схватилась за сердце лапищами в белых перчатках.

Что ни говори, эта женщина достойна восхищения. Где-то я читала, что если вам по силам имитировать искренность — считайте, успех в жизни обеспечен.

— Ужасно мило с вашей стороны, — произнесла я вслух, а про себя подумала: "В таком случае, пожалуй, не стоит напоминать, что вы сказали мне по телефону. Помнится, вас куда больше беспокоило, пострадал ли дом, а не то, настолько пострадала Труди".

Уж не знаю, прочла миссис Чайлдерс эти мысли на моем лице или нет, только она вдруг обернулась к остальной компании и зашелестела:

— Когда я потеряла своего дорогого Эдмунда, то думала, что никогда-никогда не оправлюсь. Но я нашла утешение в мысли о том, что он по-прежнему со мной. Да-да, всякий раз, когда затрудняюсь принять решение, я советуюсь с Эдмундом, и он сразу же мне подсказывает.

Я уже хотела посоветовать мадам спросить у Эдмунда, не пора ли ей заткнуться. Ее утешения определенно не достигли цели. На глаза Энни навернулись свежие слезы, и даже Натан растерянно заморгал. Дерека слова миссис Чайлдерс, кажется, тоже не утешили: покусывая нижнюю губу, он снова уставился в пол. Впрочем, говоря начистоту, вполне возможно, Дерек вдоволь наслушался советов Труди, пока она была жива.

— Знаете, те, кого мы любим, никогда нас не покидают, — разливалась соловьем миссис Чайлдерс. — Они просто уходят в лучший мир и ждут, когда мы к ним присоединимся.

И все в таком духе. Признаться, я не особенно вслушивалась в ее речи. Я наблюдала за Дереком. У него и впрямь был довольно странный вид. Темные волосы всклокочены, будто он взъерошил их раз двести, красивое лицо побледнело и осунулось, кулаки крепко сжаты, так что костяшки пальцев побелели. Время от времени он косился на Энни и, судя по мутному взору, едва ли ее узнавал. Это свою-то родную золовку. Боже правый! Должно быть, гибель Труди подействовала на него сильнее, чем я предполагала.

Видимо, я и сама слегка ошалела, ибо так и подскочила, услышав за спиной шаги.

— А это кто? — вопросил Рид, свирепо уставившись на миссис Чайлдерс. После слова "это" он сделал паузу, — очевидно, хотел вставить "черт возьми" или что похлеще, но сдержался.

Миссис Чайлдерс немедля шагнула вперед, простирая руку в белой перчатке. А в руке — ну надо же! — была зажата визитная карточка. Уму непостижимо, как мадам ухитрилась так шустро достать визитку. У нее это получилось почти так же виртуозно, как у нашего шефа, Джарвиса. Я всегда подозревала, что у босса в рукаве спрятана какая-нибудь хитроумная штуковина — вроде как у фокусников, — выбрасывающая визитку ему в ладонь по первому требованию.

Рид взял у миссис Чайлдерс карточку и принялся изучать.

Я-то знаю, что там написано. Она мне сунула такую же при первой встрече. На визитке изящным шрифтом было выведено: "Миссис Эдмунд Чайлдерс". Уже тогда мне следовало сообразить, что она вовсе не милая леди средних лет, какой поначалу кажется. Я тогда представилась как Скайлер Риджвей, а она незамедлительно сообщила мне — да-да, вы правильно догадались, — что ее зовут "миссис Эдмунд Чайлдерс". По-моему, это несколько странно, когда женщина хочет, чтобы ее знали исключительно под именем супруга.

Но в то время я не придала этому значения. Просто решила, что она из тех баб, которые до того рады, что их взяли замуж, что готовы напоминать всем и каждому о своем достижении. Либо же ей просто не хотелось быть со мной на короткой ноге — то бишь называть друг друга по имени.

Нет проблем — намеки я, слава богу, понимаю. И сердце мое не разбилось оттого, что дама без малого шестидесяти годков сочла меня недостойной своей дружбы. Вдобавок я сильно сомневалась, что смогу фамильярничать с особой, никогда не снимающей шляпы и перчаток.

— Я работаю в агентстве недвижимости "Норвуд", — сообщила миссис Чайлдерс тоном, подразумевающим, что нет на свете человека, который не слышал бы о "Норвуде".

Я покосилась на стражей порядка. Оба недоуменно взирали на мадам.

— Я отвечаю за это уютное обиталище, — без запинки продолжала миссис Чайлдерс, — и от лица его владельцев хотела бы выразить самые глубокие сожаления по поводу случившейся трагедии.

Нет, надо отдать мадам должное. Рид и Констелло, как завороженные, пялились на нее, приоткрыв рты. Правда, недолго. А затем с видимой неохотой вновь извлекли на свет божий блокноты с ручками и застрочили.

— Так как зовут владельцев, мэ-эм? — устало справился Рид.

Что ж, дружище, ты не одинок! Лично я не припомню, чтобы когда-либо испытывала такую смертельную усталость. Что, впрочем, не помешало бы мне нахально ловить каждое слово из беседы Солонки и Перечницы с миссис Чайлдерс. Но тут меня, к сожалению, отвлек Натан, который торопливо пересек комнату и остановился рядом.

— Мам? — прошептал он мне в ухо. — Я… это… задержусь здесь немножко.

Хм… Насколько мне помнится, сынуля проживает отдельно. Так с чего же он мне все это говорит? Вряд ли ему требуется мое разрешение, чтобы остаться.

— Понимаешь, мам, я нужен Энни. — Слово "нужен" он произнес с нажимом. У мальчика был такой гордый вид, будто он долго трудился ради того, чтобы в итоге удостоиться высокого звания Человека-Который-Нужен-Энн.

Что прикажете ответить на такое заявление? Молодец? Браво? Поздравляю? Ничего подходящего на ум не шло. Вы же помните, я очень устала.

— Ага, ага! — закивал Натан. — Энни говорит, что не выдержит все это, если меня не будет рядом.

Он пытался напустить на себя солидный вид, но в глазах бегали веселые искорки. Его определенно развлекала вся эта история.

Глядя на сына, я вдруг поняла, что впервые в своей жизни Натан кому-то нужен. Не считая, разумеется, тех бессчетных случаев, когда он нужен своему братцу, чтобы стрельнуть десятку до получки. Кстати, эти случаи и правда можно не считать, ибо в большинстве из них Натан был не в силах удовлетворить просьбу родственника.

Оставив попытки придумать подходящий ответ, я просто похлопала Натана по плечу:

— Очень хорошо, сынок.

Втянув голову в плечи, Натан заулыбался и закивал. Его движения головой напомнили мне Киану Ривза в роли Теда в "Чудесных приключениях Билла и Теда". Вполне возможно, родная матушка Киану, поглядев на сына в этой роли, подумала о том же, а именно: "Боже, дай мне сил!"

Энни, которая до этого негромко разговаривала с Дереком, очевидно, закончила и подскочила к нам аккурат к тому моменту, когда Натан вышел из образа Киану. Вцепившись в мою руку, она простонала:

— Ох, Скайлер… ох, Скайлер!..

Я уже упоминала, как по-дурацки чувствую себя в подобных ситуациях? Никогда не знаю, что сказать, если человек отходит в мир иной естественным образом, а уж коли ему кто-то посодействовал — тем паче. И мне стало еще неуютнее, когда Энни продолжила:

— Понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Ведь у вас с Труди были особые отношения.

Я опешила. Особые? Ну, в общем, да. Именно такими они и были, наши с ней отношения. Возможно, уместнее будет назвать их враждебными, но можно и особыми.

— Да, особые, — несмело повторила я, кивая. Наверное, сейчас я походила на Киану Ривза еще больше, чем Натан. А тот, должно быть неверно истолковав дрожь в моем голосе, внезапно обнял меня за плечи, а точнее — стиснул так, что я отчетливо услышала треск позвонков.

— Все нормально, мам. Мы ведь одна семья.

Я подняла голову и посмотрела на сына. Каждый раз, обзаводясь новой подружкой, Натан считает, что это навсегда, и спешит ввести пассию в лоно семьи. Численность нашего семейства, по моим оценкам, приблизительно равна населению Род-Айленда.

Натан снова крепко обнял меня, раздавив оставшиеся позвонки.

— Ну же, мам! Все нормально. Не стесняйся, поплачь…

Я едва сдержалась, чтобы не отколошматить родное чадо. Меня просят поплакать! Причем немедленно и перед зрителями!

— Не волнуйся, сынок. Со мной все в порядке.

Натан гордо глянул на Энни:

— Видишь, какая у меня мама! Крепкий орешек.

"Крепкий орешек" тем часом пытался высвободиться из медвежьих объятий сына. Но тут я поймала выжидательный взгляд Энни и сообразила: если уж не собираюсь разрыдаться, то должна хоть что-то сказать. Я прочистила горло и соврала:

— Нам будет очень не хватать твоей сестры.

Кажется, ложь удалась на славу. Энни с новыми силами взвыла. Натан, слава богу, оставил меня в покое и заключил в объятия ее.

Я огляделась. Солонка с Перечницей все еще беседовали с миссис Чайлдерс, Натан утешал Энни, а Дерек… Дерек вновь сосредоточенно сверлил глазами пол.

Тут я решилась. Оставаться здесь мне было совершенно незачем. Я помахала Натану и направила стопы к выходу.

Эх, не повезло!

— Миссис Риджвей? — То был Рид. Кто же еще…

Долю секунды я боролась с искушением дать полный вперед и во всю прыть кинуться к машине. Но, по счастью, сообразила, что убегать от полиции — не самая удачная затея. На миг прикрыла глаза, затем сделала глубокий вдох и обернулась. Рид шагнул ко мне и промолвил:

— Мэ-эм, не забывайте, о чем мы с вами говорили. — Кажется, Солонку заботила моя судьба. — Если заметите что-нибудь странное… ну или звонки странные начнутся — сообщите нам, мэ-эм.

Для пущей убедительности Рид нацелил на меня авторучку:

— Это серьезно, мэ-эм. Немедленно сообщите!

Я молча развернулась и вышла.

Уф! Только добравшись до машины, я ощутила, сколь выбила меня из колеи последняя беседа с Ридом. С трудом вставила ключ в дверцу "терсела", так тряслись руки. Черт, а я и не подозревала, что они трясутся, пока не попыталась открыть дверцу.

Я завела мотор, задним ходом вырулила с аллеи и покатила прочь от дома. Все это я проделала на автопилоте, а мысли в голове тем временем лихорадочно метались. Господи… Кажется, Рид всерьез полагает, что мне грозит опасность. А ведь он вроде бы профессионал и должен разбираться в подобных делах. И если Рид считает, что кто-то за мной охотится, значит — о боже! — кто-то и в самом деле может за мной охотиться.

Затормозив у пересечения Саратоги с бульваром Дугласа, я поймала себя на том, что нервно проверяю, заперты ли дверцы машины. Сидя там и пялясь на эти дурацкие замки, я поняла, что боюсь. По-настоящему. Сердце стучало как отбойный молот, и мне стоило некоторых усилий собрать мозги в кучку и сосредоточиться на дороге. Собственно говоря, я сидела и прислушивалась к стуку собственного сердца, когда сзади остановился парень в синем "шевроле" и посигналил.

Я подпрыгнула, едва не разбив голову о крышу машины. Парень снова бибикнул. Тут уж я наглядно продемонстрировала свою терпеливую и всепрощающую натуру. Опустив стекло на дюйм, я заорала в щель:

— Черт возьми, да заткнись ты, наконец, придурок!

Увы, легче не стало. Не полегчало и при воспоминании, что через несколько часов я должна встретиться с очередным незнакомцем. Наедине. Бог мой! Страшно как-то встречаться с типом по имени Ирвинг.

Но ведь Бостонского душителя, кажется, звали Альберт?

Свернув с бульвара Дугласа на Бардстон-роуд, я обнаружила, что то и дело поглядываю в зеркало заднего вида. В это время дня по трем полосам Бардстон-роуд машины следовали из центра Луисвиля, а по одной полосе — в центр. Поскольку я ехала в среднем ряду, по обе стороны от меня время от времени притормаживали автомобили. Ничего особенного в этом нет. Обычное дело, в любой день недели. Но сегодня при каждом таком случае сердце у меня подскакивало так, будто рвалось из груди.

В первый раз, когда слева от меня остановился автомобиль, сердце ухнуло так громко, что на мгновение я приняла его за двигатель "терсела", который вдруг забарахлил — шплинт выскочил или еще что. Здесь, пожалуй, стоит пояснить, что я понятия не имею, что такое шплинт и откуда он выскакивает, но еще в колледже пару раз ходила на свидание с автомехаником, который и поведал мне, что, когда вылетает шплинт, мотор начинает громко стучать. Потребовалась целая секунда, чтобы сообразить: с машиной все в порядке. Не все в порядке со мной.

Когда я наконец вырулила на стоянку напротив родного агентства, то чувствовала себя законченной неврастеничкой, как ни стыдно в этом признаться. Вспотевшие руки соскальзывали с руля, пока я втискивалась на свободное место поближе к парадному входу. А сердце колотилось так, что было трудно дышать. Я затормозила, выключила зажигание и какое-то время тупо сидела, дожидаясь, когда сердце хоть чуть-чуть успокоится.

Одно было ясно: для агента по недвижимости страх перед незнакомцами, иначе говоря, потенциальными клиентами, — не самый верный путь к успеху.

К несчастью, когда я наконец успокоилась настолько, чтобы более или менее твердой поступью прошествовать в контору, там оказалась вся честная компания: Шарлотта, Барби, Джарвис и жена Джарвиса, Арлин. Им хватило одного взгляда на мое лицо, дабы понять — что-то произошло. Ковыляя к входу, я слышала мерное жужжание разговоров, но едва открыла внутреннюю дверь — воцарилась звенящая тишина.

Не поднимая глаз, я побрела к своему столу и попыталась вести себя естественно — зашвырнуть сумочку в нижний правый ящик стола, как обычно делала. Вот только ящик забыла выдвинуть… Пришлось лезть под стол, выуживать свой ридикюль. Когда я выпрямилась, ко мне уже направлялся Джарвис с тревожной миной на лице.

Я смотрела на него и, честно говоря, мечтала спрятаться. Сбежать на кухню, приготовить себе что-нибудь… Правда, есть совсем не хотелось, хотя время обеда давно минуло. Оказывается, малодушный страх отлично отбивает аппетит. Нет, я вожделела большой стакан пузырящейся колы со льдом. Лично на меня кола действует, как пустышка — на младенца, а после столь беспокойного утра мне чертовски требовалось утешение.

— Скайлер, — заговорил Джарвис, остановившись прямо передо мной, — что с тобой? — И, прежде чем я успела открыть рот, добавил: — Ты неважно выглядишь.

Хм… У Джарвиса нос картошкой, губы как восковые страшилки, которые раздают во время праздника Хэллоуин, толстое брюхо — и он говорит мне, что я неважно выгляжу?

— Нет, правда, Скайлер, — не отставал Джарвис, — ты выглядишь просто ужасно!

При росте метр шестьдесят пять в носках — очень толстых носках! — бедняга Джарвис страдал комплексом Наполеона. И чтобы никто не подумал, будто я предубеждена против низкорослых мужчин, спешу добавить, что отнюдь не все они страдают этим неприятным недугом. Зато у тех, кто страдает, это протекает очень тяжело. Симптомы хвори очевидны. Больной комплексом Наполеона пребывает во власти иллюзии, будто является носителем истины в последней инстанции. И кроме того, считает, что, если в помещении больше двух человек, он, и только он должен стать центром внимания.

Джарвис давным-давно умолк, а голос его все еще гулким эхом носился по конторе — вот как громко он говорил. По соседству с нашим агентством располагается мясная лавка, и покупатели, ожидающие, когда им нарежут отбивные, наверняка слышали любезное замечание Джарвиса о моей внешности.

Я открыла рот, чтобы его отблагодарить, но шеф не дал мне такой возможности.

— Скайлер, да ладно тебе, мне-то можешь рассказать! Что-то случилось?

Бедному Джарвису недостает не только роста, но и растительности на голове. Правда, надо отдать ему должное — в отличие от множества лысеющих мужчин, он не отращивает длинные пряди с одного бока, чтобы затем перекинуть их через макушку. Зато Джарвис то и дело отбрасывает несуществующую челку, которая якобы лезет в глаза. Наверное, таким способом он пытается убедить окружающих, будто на голове у него произрастает роскошная и непокорная шевелюра. Так сказать, вариации на тему "Нового платья короля" Ханса Кристиана Андерсена. Вот и теперь Джарвис ожесточенно отбрасывал "новую челку короля".

Я решила, что моя газированная пустышка может подождать, пока я разберусь с делами. И, набрав в легкие побольше воздуха, начала:

— Да, кое-что случилось. Труди…

И тут — вы не поверите! — Джарвис опять меня перебил. Впрочем, ничего особенного — Джарвис вообще любит перебивать. Видимо, когда считаешь себя эрудитом-энциклопедистом, невозможно не поделиться своими знаниями.

— Послушай, Скайлер, если ты намерена снова жаловаться на Труди, я не желаю тебя слушать. — И в подтверждение своих слов заткнул уши пальцами.

Так, не забыть бы, что в ближайшем будущем не стоит пожимать ему руку.

Секунду спустя, очевидно решив, что выразил свою точку зрения, Джарвис вынул пальцы из ушей и продолжал:

— Можешь не соглашаться, но лично я считаю, что Труди…

Я знала, что если он произнесет "вдохновляющий пример", то я завизжу как резаная, поэтому поспешила пообещать:

— Джарвис, поверь, я никогда больше не собираюсь жаловаться на Труди.

О да, это уж точно!

Джарвис удивился. И обрадовался:

— Ну вот, совсем другое…

— Труди погибла.

Мне совсем не хотелось рубить сплеча. В общем-то, выражение "больше нет в живых" в данном случае тоже было бы уместнее. Пусть даже оно не сработало с Энни, мне все равно стоило попробовать еще раз. Все лучше, чем вот так, без подготовки.

В наступившей тишине послышался шумный вдох — будто внезапно в здании перекрыли кислород. А затем все заговорили разом.

— Что?

— Что сказала Скайлер?

— О боже!

— Вы слышали, что она только что сказала? — Она сказала, что Труди погибла!

Кто именно и что именно говорил, было не разобрать — все голоса слились воедино, словно одновременно включили несколько телевизоров, настроенных на разные каналы.

Что, однако, интересно — Барби, Шарлотта и даже Арлин, жена Джарвиса, среагировали на мое заявление совершенно одинаково: как по команде, прикрыли рот рукой. Либо Барби, Шарлотта и Арлин были одинаково напуганы, либо же все они пытались спрятать радостные улыбки.

 

Глава 7

Джарвис слегка попятился.

— Что-о-о? — У шефа карие глаза-бусинки, которые лезут из орбит, когда он чем-то расстроен. Сейчас они напоминали перезрелые виноградины. — Ты хочешь сказать, что одного из моих агентов…

Видимо, пропуски полагалось заполнять мне.

— …больше нет с нами? — закончила я за него. И кивнула.

Джарвис стоял как громом пораженный.

— О боже… Значит, ты хочешь сказать, что одного из моих лучших агентов… э-э… э-э…

Я даже не поморщилась. Ничего удивительного, что Джарвис прежде всего думает о том, как смерть Труди отразится на бизнесе. Совсем недавно меня, кстати, тоже едва не порешили. Из пистолета. И случилось сие прямо перед этим самым зданием. Думаете, что больше всего беспокоило тогда Джарвиса? Да-да, не отпугнет ли инцидент потенциальных клиентов.

— Она… ее… — силился закончить Джарвис, но, кажется, никак не мог выговорить слово, которое только что так легко слетело у меня с языка.

Тут я подумала, что, возможно, еще не поздно последовать совету авиаторов, и подсказала:

— …больше нет в живых.

Кажется, я ошиблась. Поздно. Видимо, после того, как произнесено слово "погибла", непоправимый ущерб нанесен. И уже нельзя смягчить удар.

— Господи! Труди погибла? — заголосил Джарвис. — Боже мой! Труди погибла!

В последнее время Джарвис завел моду повторяться. Думаю, это как-то связано с количеством замедленных повторов, которые он смотрит по телевизору во время футбольного сезона. Вероятно, это фатально повлияло на мозги бедняги. И теперь он полагает, что всякий волнующий момент в жизни стоит повторить хотя бы еще разок.

— Это ужасно, — объявил Джарвис. — У-ЖАС-НО!

Между тем Шарлотта, Арлин и Барби окружили мой стол, но никто и не подумал предотвратить истерику Джарвиса. Они просто стояли и смотрели на него. Арлин заговорила первой, но слова ее не имели к мужу никакого отношения.

— Как это случилось?

Арлин из тех женщин, о которых говорят хорошо выглядит для своего возраста". В том смысле, что, будь ей двадцать лет, ее сочли бы дурнушкой, но поскольку ей, должно быть, слегка за тридцать (а то и за сорок) — она выглядит потрясающе.

Разумеется, чтобы оценить, насколько потрясающе выглядит Арлин, надо бы знать точно, сколько ей лет, но она явно не желает посвящать нас в такие подробности. Свое водительское удостоверение она не носит при себе в бумажнике, как все нормальные люди, а запирает в "бардачке" машины. Более того, чтобы спровадить Арлин из комнаты, достаточно заговорить о том, кто когда пошел в детский сад или закончил школу, — словом, на любую тему, в ходе обсуждения которой может всплыть ее возраст.

У Арлин темно-каштановые волосы, подстриженные "под пажа", глянцевый лоск которых не омрачает ни единая седая прядь. А макияж всегда выглядит так, будто его только что наложили, — и возможно, так оно и есть. Я заметила, что значительную часть рабочего дня Арлин проводит, проверяя и перепроверяя — в туалете или прямо за столом, — как поживает та разноцветная дрянь, которой она намазывает лицо. Одно скажу: не хотелось бы мне отвечать за чистоту ее наволочек. Наверное, это все равно что пытаться отстирать Туринскую плащаницу.

Так вот, стоило Арлин заговорить, как я уловила некую нотку в ее голосе. Легкую дрожь очевидного удовлетворения. Поймав мой пристальный взгляд, Арлин небрежно пожала плечами и поправила прическу.

— Только не подумайте, будто меня интересуют кровавые детали и все такое…

Тут она слегка кашлянула, но выглядело это ненатурально. По-моему, все понимали, что именно кровавые детали интересуют Арлин. Откашлявшись, она пояснила:

— Я просто хотела знать, не производственная ли это травма. Ну, в смысле, поскольку Труди работала в нашей фирме, то мы с Джарвисом должны быть в курсе…

Уж лучше бы Арлин не поднимала эту тему. Джарвис исторг душераздирающий вопль:

— Боже милостивый! Ведь это не производственная травма, правда? — И повернулся ко мне, без кровинки в лице. — ПРАВДА?!

Видимо, перспектива предстать перед судом страшила Джарвиса еще больше, чем потеря одного из лучших агентов. Что и говорить, душа-человек наш шеф.

— Джарвис, — ровным голосом произнесла я, — Труди задушили. По-твоему, это похоже на производственную травму?

Думать надо было, прежде чем рот открывать. Мое сообщение вызвало еще один групповой вдох. Дамы дружно схватились за свои шеи.

И снова первой нашлась Арлин:

— Бедная, бедная, бедная Труди!

Да что ж они все как заезженные пластинки! Прямо напасть какая-то.

— Какая ужасная, ужасная, ужасная трагедия! — продолжала Арлин, качая головой. При этом ни единый волосок в ее прическе даже не шелохнулся.

Может, я не права, но мне казалось, что смерть Труди не настолько "ужасная, ужасная, ужасная трагедия" для Арлин. В лучшем случае ей наплевать. В худшем — новость для нее словно бальзам на сердце.

Да уж. Тут поневоле начнешь проникаться искренней жалостью к бедной Труди. Неужели всем начхать на ее смерть?

Я покосилась на Барби. Та оставила в покое шею и теперь увлеченно грызла малиновый ноготь, кокетливо выглядывая из-под платиновых локонов. Ну прямо живое воплощение безутешного горя!

Я перевела взгляд на Шарлотту. Надо сказать, Шарлотта Аккерсен всегда напоминала мне Алису в Стране Чудес. Сегодня, например, на ней был наряд, который подросшая Алиса наверняка надела бы на работу: нежно-голубой джемпер, белая блузка с кружевной оборочкой, белые колготки и белые туфли; длинные прямые белокурые волосы перехвачены голубой лентой.

Шарлотта рассеянно взглянула на часы.

Признаться, уж от нее-то я ждала большего. Мы проработали бок о бок целый год, и все это время я считала ее по-настоящему чутким существом.

Из всей честной компании лишь Арлин сподобилась на мало-мальские эмоции. Правда, скорее то была злость, чем скорбь. Она сверлила взглядом Джарвиса, словно старалась понять, сколь сильно огорчен ее супруг кончиной Труди.

Я оторопела. Неужто Джарвис находил Труди "вдохновляющей" чаще, чем нравилось Арлин? И благоверная подозревала, что вдохновение вышло за рамки служебных отношений? Меня бросило в дрожь. От одной мысли, что кто-то может иметь интимные отношения с Джарвисом, к горлу подступала тошнота. Впрочем, родная жена Джарвиса может думать иначе.

Арлин неотрывно смотрела на мужа, а Джарвис продолжал скулить и завывать. Похоже, один только уважаемый шеф выглядел искренне огорченным. Утерев глаза подрагивающими руками, он повернулся ко мне:

— Ну ладно, Скайлер, скажи честно: как ты думаешь, в газетах упомянут название нашей фирмы?

Я остолбенела:

— Что ты имеешь в виду?

Джарвис начинал терять терпение:

— Я имею в виду, напишут в газете, где Труди работала?

Мать честная! Он что, рассчитывает на бесплатную рекламу? Неужели шеф всерьез полагает, что упоминание в связи с убийством благотворно отразится на бизнесе?

— Мы не можем этого допустить! Не можем! — И отбросил со лба свои "королевские" волосы. — Ведь это будет ужасно. Просто ужасно!

Уф! Кажется, насчет рекламы я ошиблась.

— Как считаешь, если мы прямо сейчас позвоним в газету, — продолжал Джарвис, — удастся их уломать, чтоб не писали, где Труди работала? Зачем им об этом писать, а? По-моему, совершенно незачем…

Ага! До меня наконец дошло. Джарвис боится, что упоминание нашей фирмы в связи со смертью Труди отпугнет клиентов. Вот, значит, почему он так расстроен. Ну и ну! Да он ничуть не лучше остальных. Может, даже хуже.

Да-а… Поглядеть со стороны, так можно подумать, будто коллеги Труди считают, что она получила по заслугам. Но такого никто не заслуживает!

Вообще-то я не собиралась ничего говорить, но слова вдруг сами хлынули потоком:

— Послушайте! Труди, конечно, была не подарок, но то, что с ней сделали, просто ужасно! — Я в упор посмотрела на Арлин. — Бедняжку задушили ее же собственным шарфом.

Арлин вытаращила глаза. Я знала, что должна остановиться, но меня уже понесло.

— Но убийце этого показалось мало. У нее на лбу вырезано сердечко!

Если я хотела ошарашить сослуживцев, то добилась несомненного успеха.

Джарвис издавал странные, булькающие звуки.

— Вырезано? — прошептал он. — Что значит — вырезано?

— Вырезано — значит вырезано! Ножом. Мерзавец, который убил Труди, вырезал у нее на лбу сердечко.

Наверное, я переборщила. Шарлотта слегка позеленела.

— С-сердечко? — пролепетала она. У Шарлотты и без того высокий голос, но сейчас это был просто писк, как у мышонка Минни.

— Фу! — скривилась Арлин.

— Что-о-о? — Это уже вступила Барби. Она даже перестала грызть ноготь. И лицо ее стало почти таким же белым, как волосы. — Скайлер, ты уверена?

— Уверена? — недоуменно повторила я. — Ты о чем?

Глаза Барби, при щедром содействии подводки и туши для ресниц, и без того были большими, но сейчас они заняли чуть ли не все ее лицо.

— Я о том, — сипло произнесла она, и на сей раз хрипотца в ее голосе показалась мне неподдельной, — уверена ли ты, что она… оно… там действительно было вырезано?

Судя по всему, она не могла поверить, что подобные вещи и правда случаются в реальном мире.

— Барби, я не слепая. А это сердечко трудно было не заметить.

Она еще больше побледнела. Вот уж не думала, что такое возможно.

— Матерь божья… — выдавила Арлин, обведя всех блуждающим взором. — Думаете, убийца знал ее лично? То есть, я хочу сказать, он знал, что Труди выводит сердечко в конце своего имени?

Шарлотта встрепенулась:

— И правда… Труди всегда рисовала такие маленькие… маленькие… — Голос мышки Минни сорвался.

— …сердечки, — закончила Арлин, не поднимая глаз. Ее вдруг заинтересовала электрическая точилка на краю моего стола. И я ее понимала. Чтобы найти человека, который знал, как именно Труди выводит свое имя, далеко ходить не нужно — сгодится любой из присутствующих. И Арлин ни на кого не смотрела, так как не желала, чтобы ее взгляд истолковали как обвинение.

— Но как же так?.. — протянула Барби. Все головы дружно повернулись в ее сторону, она слегка растерялась, однако продолжила: — Скайлер, ведь Труди вроде бы отправилась на встречу с твоим клиентом? Ты сама говорила…

Как я уже упоминала, мозговым трестом Барби не назовешь. На номерной планке ее автомобиля выведено "ЗАЙ-ЙКА", и порой мне кажется, она действительно считает, что это слово пишется именно так. Но выходит, и она умеет мыслить логически.

— Барби права. Труди оставила записку, в которой сообщала, что отправляется на встречу с клиентом, который спрашивал меня.

И что вы думаете? Арлин с облегчением вздохнула.

— Слава богу! — воскликнула она и, кокетливо поправив прическу, добавила: — Прямо камень с души свалился. — Осознав, что ее слова можно истолковать по-всякому, Арлин добавила: — А иначе можно было бы подумать, что у нас завелся маньяк, который убивает риэлторов без разбору.

Может, на душе Арлин и полегчало, но насчет своей я не была так уверена.

— Нет. Нет. НЕТ! — Джарвис поднял вверх указательный палец, готовясь изречь истину. — Не исключено, что убийца и правда нападает на людей без разбору. Ведь мы не знаем наверняка, отправилась ли Труди на эту встречу.

Я недоуменно взглянула на него. Тело Труди нашли в доме, о котором она упоминала в своей записке, и тем не менее Джарвис сомневается, что она туда ходила? Возможно, именно наш драгоценный шеф помогал Барби выводить "Зай-йку" на номерной табличке.

— Более того, — увлеченно продолжал Джарвис, отбрасывая со лба воображаемые волосы, — на мой взгляд, Труди, скорей всего, увели из офиса под дулом пистолета. Иначе и быть не могло. После того, разумеется, как ее заставили написать тебе эту записку.

Я присела на край стола и, сложив руки на груди, поинтересовалась:

— С чего ты это взял?

Шеф смерил меня снисходительным взглядом:

— Все очень просто!

Ну, если он сейчас скажет: "Элементарно, дорогой Ватсон", — меня точно вырвет.

Джарвис снова воздел указующий перст:

— Труди увели силой, потому что такой классный агент, как она, никогда не оставил бы офис без присмотра по своей воле.

Угу. Воистину наш шеф — знаток человеческих душ. Впрочем, я не собиралась ему возражать. И без того чувствовала себя виноватой. Не хватало только облить грязью покойную Труди и тем самым умножить список нанесенных ей обид.

Но, кажется, мне и не требовалось ничего говорить. Судя по взглядам, которыми обменялись Барби, Шарлотта и Арлин, они отлично знали, до какой степени на Труди можно было положиться. Правда, оставалась одна проблема: если Труди и впрямь пошла на встречу с человеком, который спрашивал меня, — значит, вполне возможно, укокошить собирались вашу покорную слугу.

Во рту у меня вдруг сделалось так мерзко, будто я в один присест слопала коробку крекеров.

— Пойду-ка, пожалуй, попью водички, — с трудом выдавила я и поплелась на кухню. Где и налила большой стакан пузырящейся колы со льдом. Никто за мной не увязался, и я всей душой надеялась, что к моему возвращению коллеги займутся каждый своим делом.

Увы. Когда я появилась в офисе, они по-прежнему кучковались вокруг моего стола. Я уже подумывала, не пройти ли бодрым шагом, со стаканом в руке, прямо на улицу, но тут заговорила Шарлотта:

— Послушай, Скайлер, может, в том, что Труди пошла на встречу с человеком, который хотел встретиться с тобой, нет ничего страшного…

Мышка Минни, должно быть, шутит. Если это не страшно, что же тогда вообще страшно?

В ответ на мой недоуменный взгляд Шарлотта торопливо продолжала:

— Я имею в виду, Скайлер, мало ли что могло случиться…

Очень похоже на Шарлотту — пытается любой ценой поднять мне настроение. Готова поспорить, что, если она когда-нибудь наткнется на мою фотографию под заголовком "Разыскивается", то не замедлит воскликнуть, как чудесно я на ней вышла. До чего же фотогеничная преступница!

— О'кей, Шарлотта, — усмехнулась я, — и что же могло случиться?

Барби, Джарвис и Арлин поглядывали на Шарлотту с таким же скепсисом.

Несколько секунд большие голубые глаза Шарлотты блуждали по комнате. Затем она вскинула подбородок:

— Ну, к примеру, человек, с которым Труди должна была встретиться, не явился. Ведь такое случается сплошь и рядом, сами знаете, как любят нас, риэлторов, динамить!

Мы молча взирали на нее. Да нет, кто-то явно встретился с Труди. Или Шарлотта хочет меня убедить, что Труди репетировала роль Айседоры Дункан в подвале и ненароком удушилась собственным шарфиком?

Может, Шарлотта и готова была пойти этим путем, да вовремя сообразила, что никто не составит ей компанию. К тому же, насколько мне помнится, у Айседоры в эпизоде с шарфом был задействован автомобиль, а его довольно несподручно затащить в подвал. Итак, Шарлотта на миг умолкла, но только на миг.

— А еще, — победно заявила мышка Минни, — злодей мог следить за Труди! И при этом вовсе не обязательно, что он был знаком с тобой, Скайлер. Негодяй увидел, что Труди одна, поскольку клиент ее прокатил, и… — Мышонок растерянно замолчал.

— Угу, — мрачно отозвалась я. Хотя мне ужасно не хотелось портить Шарлотте праздник — ведь она так старалась меня успокоить. Мое недоверие не ускользнуло от нее, и она с новыми силами зачастила:

— Ну ладно, а как тебе такой вариант? Допустим, Труди вообще ни с кем не собиралась встречаться. Может, она просто написала эту записку, чтобы улизнуть с работы. — Шарлотта воровато покосилась на Джарвиса.

Видимо, она искренне полагала, что Джарвис и помыслить не смел, будто кто-то из нас мог наврать про встречу с клиентом, а сам ускакать на распродажу в ближайший супермаркет. Уверена, Джарвис в жизни не подозревал нас в подобных преступлениях. Да и как же иначе?! Без доверия в бизнесе никуда.

— Шарлотта, я разговаривала с миссис Чайлдерс, риэлтором, ответственным за дом, в котором нашли Труди. Так вот, Труди действительно с кем-то встречалась у этого злосчастного особняка.

Шарлотта заморгала. Но мышку Минни не так-то просто обескуражить.

— Ну, мало ли, возможно…

Я жестом остановила ее:

— Не надо, Шарлотта. Я понимаю, что ты хочешь меня утешить, и очень благодарна.

А то, чего доброго, примется убеждать меня, что Труди похитили инопланетяне, а потом по чистой случайности сбросили на то самое место, которое она упомянула в своей записке. С Шарлотты станется. Но главное, я видела, что она и сама не верит в то, что говорит, — уж очень тревожным был ее взгляд.

— Все нормально, Шарлотта. Я совсем не боюсь. Ни капельки.

Думаю, все коллеги, включая Джарвиса, понимали, что я вру. К счастью, они поддержали мой обман.

— Да-да, — зачирикала Арлин, — вовсе незачем переживать. Убийцы наверняка уже и след простыл!

Остальные согласно затрясли головами. А я сделала еще один глоток колы.

В конце концов мы все-таки разбрелись по своим углам. Я села за стол и принялась деловито перебирать бумаги. Разумеется, минут через пять это дело мне осточертело, и я, уставившись в пустоту, отдалась увлекательнейшим думам. К примеру, решила, что совсем не горю желанием докопаться, когда убийца вырезал сердечко на лбу Труди — до того, как ее задушил, или после.

Видите, насколько я нелюбознательна.

Но по мере того как время близилось к семи — часу, когда я договорилась встретиться с Ирвингом-потрошителем, — сердце мое колотилось все быстрее. А ладони становились все мокрее.

И подмышки тоже.

Мамочки! Если я быстренько что-нибудь не предприму, то окончательно обезвожусь к моменту встречи со стариной Ирвингом. И придется водить его по дому, волоча за собой капельницу с физраствором.

В шесть пятнадцать я наконец себе призналась: нет у меня сил идти на это рандеву. Ну не могу я встречаться с незнакомцем в пустом доме!

Непостижимо! Впервые за девять лет своей риэлторской карьеры я вдруг осознала, что моя работа может быть опасной. Встречаться с незнакомцами в пустых домах — не самый удачный для женщины способ заработать на жизнь. Вовремя, однако, я до этого додумалась.

Выбора, похоже, не было. Как ни претило мне это делать, я потянулась к телефону. А пока набирала номер, в ушах звучали наставления матушки из тех времен, когда я еще училась в школе. Всякий раз, когда меня разбирало желание позвонить какому-нибудь мальчику, она говорила: "Ну что ты, Скайлер, благовоспитанные леди не проявляют инициативы в отношениях с мужчинами. Благовоспитанные леди ждут, пока мужчина первый им позвонит".

Что ж, мамуля, похоже, леди из меня так и не вышло.

— Алло?

При звуке знакомого низкого голоса мне сразу полегчало.

— Матиас? Ты сегодня вечером занят?

 

Глава 8

Не прошло и десяти минут, как Матиас вырулил на нашу стоянку. Ну да, он ведь живет у парка Чероки. Участок земли, где стоит наш офис, вплотную примыкает к парку, так что добираться Матиасу недалеко. Но чтобы так быстро здесь очутиться, он должен был выскочить из дома, едва положил трубку.

Вот вам, кстати, коренное отличие Матиаса от моего бывшего мужа, Эда. Стоит мне заикнуться Матиасу о какой-либо просьбе — и он мгновенно откликается. Даже не пришлось объяснять, зачем он понадобился мне сегодня. Матиас просто сказал:

— Сию минуту еду. — И так и сделал.

А вот Эд в подобной ситуации наверняка потребовал бы представит — чуть ли не в письменном виде — вескую причину, почему он должен "потакать очередной моей прихоти". Именно так Эд именовал мои просьбы — прихотями и блажью. Как, например, в тот вечер, когда я родила Даниэля. По моей прихоти — а также потому, что схватки у меня участились и повторялись через каждые десять минут, — я предложила немедленно поехать в больницу. Эд в тот момент смотрел сериал "Миссия невыполнима" и заявил, что в таком случае не узнает, в чем же заключалась эта самая миссия. Если бы в разгар нашей дискуссии у меня не отошли воды, моя миссия, возможно, вылилась бы в самостоятельное путешествие до больницы или же рождение Даниэля посреди гостиной. Однако, когда из меня закапало на персидский ковер перед телевизором, это стало тем самым доказательством, которое требовалось Эду, чтобы поднять зад с кресла.

Правда, душка?

Выглядывать в окно и высматривать Матиаса не было нужды. Дело в том, что Матиас ездит на потрепанном "БМВ" выпуска 1964-го, который, по его словам, реставрирует. Хотелось бы поверить, только он трудится над колымагой на протяжении всего нашего знакомства. И единственное, что отреставрировал, — то, чего этот драндулет, по-моему, отродясь не имел, — громкий вой. О своем скором прибытии колымага извещает издалека — за несколько кварталов.

Сегодня я впервые оценила зычный голос "БМВ". Главным образом потому, что мне не хотелось на потеху коллегам, вытягивая шею, высматривать Матиаса. Дорогие сослуживцы неминуемо решили бы, что я до смерти напугана. Дескать, бедняжка вынуждена постоянно коситься в окно, проверяя, не затаились ли в кустах убийцы. Но поскольку я знала, что услышу "БМВ" за десять кварталов, то была избавлена от этой жалкой участи.

Но от бурной реакции Барби на появление Матиаса меня бы не избавило ничто. Просто не поверите, как же шустро эта женщина умеет передвигаться! Прямо олимпийский резерв. Не успел Матиас сделать и пары шагов в мою сторону, как Барби выскочила из-за стола и ринулась к нему через всю комнату.

— Ух ты! При-ивет! — проворковала она.

Кажется, у бедняжки снова разыгралась астма. Очевидно, когда Матиас открывал парадную дверь, в помещение занесло огромное облако цветочной пыльцы. Барби вцепилась Матиасу в рукав:

— Да-авно не виделись, кра-асавчик!

Какой оригинальный подход. Особенно впечатляло то, что Барби виделась с Матиасом не далее как на прошлой неделе, когда он заезжал за мной, чтобы пообедать.

Наверное, именно поэтому сейчас его зеленые глаза смотрели на нее с таким недоумением. Матиас нерешительно кивнул:

— Д-да.

И все. Больше он ничего не сказал. Но Барби просияла. И, тряхнув платиновыми кудряшками, просипела:

— О да, это было так давно! (Астма разыгралась не на шутку. Прыснулась бы ингалятором, что ли.) О, Матиас, так хотелось бы видеть вас почаще. Если вы понимаете, что я имею в виду.

Судя по неприкрытому ужасу, исказившему лицо Матиаса, он прекрасно понимал, что Барби имеет в виду. С безмолвной мольбой он уставился на меня.

Я постаралась ответить бесстрастным взглядом. Разумеется, я знала, чего Матиас от меня хочет. Чтобы я подошла и спасла его. Но почему-то я не могла себя заставить это сделать. Несолидно как-то. Сразу вспоминалась школа: в ту пору, если твой кавалер заговаривал с другой девушкой, ты сразу бросалась к нему и заявляла о своих правах.

Возможно, в семнадцать лет такое поведение простительно. Но чтобы в сорок два?.. Дожив до моего возраста, понимаешь, что, если мужчина по-настоящему тебя любит, не имеет значения, сколько женщин вокруг него вьется. Все равно он останется с тобой. А если не любит, то сколько бы ты ни отгоняла от него других женщин — без разницы. Все равно уйдет.

Матиас перевел затравленный взгляд на Барби:

— Что ж, рад был повидаться…

После чего сделал шаг в мою сторону, но Барби не выпускала его рукав.

— Интересно, — прохрипела она, хлопая щедро накрашенными ресницами, — вам никто не говорил, что вы ужасно похожи на Фабио?

Недоумение в глазах Матиаса усилилось. Барби подалась ближе:

— Ну знаете, Фабио — тот шикарный мачо, чье фото на всех женских романах?

Я едва не поперхнулась. У Матиаса рост метр девяносто, широкие плечи, да и вообще для мужчины сорока одного года он в отличной физической форме. А еще у него зеленые-презеленые глаза, улыбка, от которой светится все лицо, и руки художника. Он и есть художник — преподает графику в школе искусств.

Но при всем том замечу: если Матиас похож на Фабио, тогда я — вылитая Шэрон Стоун.

Прежде всего, Матиас носит бороду — густую, аккуратно подстриженную, и я обожаю перебирать ее пальцами. Но вот Фабио с бородой я что-то не припомню. Более того, если верить этим самым обложкам любовных романов, у Фабио и на груди нет ни единого волоска. А у Матиаса, могу лично засвидетельствовать, на груди густая поросль, которую я, как вы уже догадались, тоже люблю перебирать пальцами.

По-моему, у Матиаса и Фабио нет ничего общего. Ну, естественно, за исключением того, что оба они — мужского пола. И у обоих густая шевелюра. Правда, если Матиас просто лохмат, то у Фабио роскошная грива до плеч.

Так как же Барби пришла к такому выводу? Даже Матиас казался озадаченным. Впрочем, возможно, он просто-напросто не имеет понятия, кто такой этот Фабио.

— Фабио, — повторил он. — Хм. М-да… — И, одарив Барби мимолетной улыбкой, снова двинулся в моем направлении.

Барби буквально преградила ему путь:

— Вы ведь знаете Фабио, правда? Он так на вас похож, так похож! Вы даже одеваетесь одинаково.

Любопытное наблюдение. На Матиасе были застиранные джинсы, темно-синяя фуфайка, видавшие виды башмаки и синий шерстяной джемпер. А Фабио, насколько мне помнится, на всех фото щеголяет в штанах, которые стягивают его теснее медицинского жгута, и без рубашки. Короче, Матиас и Фабио — близнецы-братья.

Прямо как я и Шэрон.

— У вас обоих такие широкие плечи, — кудахтала Барби, — такие мускулистые руки, такие…

Перечисляя достоинства Фабио, она поглаживала Матиаса — по плечам, рукам, груди. Кто знает, за что бы она ухватилась следом, но тут Матиас отпрянул:

— Барби, меня ждет Скайлер, так что…

И что вы думаете? Нахалка снова вцепилась в его рукав. На сей раз, увы, не сработало. Матиас с решительным видом двинулся ко мне.

У Барби появился выбор: выпустить его рукав — или же повиснуть на Матиасе и прокатиться с ветерком по натертому полу. К счастью для всех, она остановилась на первом варианте.

На лице Матиаса решимость сменилась облегчением, а вот Барби выглядела не на шутку разгневанной. Само собой, не на Матиаса. В жизни не видела, чтобы Барби злилась на особь мужского пола. Нет-нет, она вернулась к своему столу, уселась, обвела глазами комнату и свирепо набычилась — вы правильно догадались — на вашу покорную слугу. Я кожей ощущала ее прожигающий взгляд. Знакомое чувство. Барби частенько так смотрела на меня — с тех пор, как мы с Матиасом стали встречаться. Кажется, она полагает, что я заимела на него виды с того самого дня, когда он впервые зашел в "Кв. футы".

У нашей платиновой красотки напрочь вылетело из головы, что зашел он к нам, дабы выяснить, кто повинен в смерти его отца. А еще она забыла, что злодейкой-убийцей Матиас считал меня.

Может, я излишне щепетильна, только, на мой взгляд, подобный расклад не предвещает романтики. И хотя, признаюсь, на тот момент мне давненько не встречался по-настоящему привлекательный мужчина, однако я еще не дошла до точки, чтобы позариться на человека, который мечтает усадить меня на электрический стул.

Но вот Барби определенно сразу же положила на него глаз. За несколько дней до появления Матиаса она объявила, что намерена отхватить себе богатого муженька, и с самого начала стало ясно, что Матиас удовлетворяет ее требованиям.

Несколько раз я пыталась втолковать Барби, что Матиас вовсе не богач, каковым его многие считают. Семейным состоянием распоряжается его мать, и Матиас страшно горд тем, что сам себя обеспечивает. Он даже как-то сказал мне: "В жизни не брал ни цента у родителей, и впредь не собираюсь".

Но Барби, похоже, считает, что все это я говорю, лишь бы отбить у нее добычу. Да-да, она искренне верит, что я вторглась на территорию, которую она застолбила.

Мне, конечно, это очень неприятно. Пока я не начала встречаться с Матиасом, мы с Барби дружили. Наверное, это было почти неизбежно — ведь у нас с ней столько общего! Обе занимаемся недвижимостью, обе разведены, почти ровесницы (хотя Барби сразу же спешила уточнить, что ей всего тридцать девять, в то время как мне уже сорок два). У Барби двое детей: Дженнифер девятнадцать лет, а Шону — двадцать; как видите, почти как моим сыновьям.

В общем, я считала, что мы с ней подруги, однако стоило Матиасу заинтересоваться моей особой, как Барби в одночасье записала меня в злейшие враги.

Правда, я надеялась, что в данных обстоятельствах Барби забудет о вражде, но, видимо, ей мало того, что убийца явно избрал меня своей следующей жертвой. Она прожигала во мне дыры, пока мы с Матиасом не направились к выходу. Когда Матиас придержал передо мной дверь, Барби вскочила и удалилась на кухню, громко стуча каблуками. Я подавила вздох.

На встречу с Ирвингом-потрошителем мы поехали не на голосистом "БМВ", а на моем "терселе". Но за руль сел Матиас. Конечно, как независимой женщине девяностых, мне положено вцепляться в руль при первой же возможности, но я столько времени провожу в машине, разъезжая по делам, что радуюсь случаю побыть пассажиром.

Честно говоря, я надеялась уговорить Матиаса поехать со мной на Эшвуд-драйв, не уточняя, зачем именно он мне понадобился. Напрасные мечтания. Едва вырулив со стоянки, Матиас повернулся ко мне:

— Ну, Скай…

Матиас только недавно начал называть меня "Скай". И каждый раз я вспоминаю единственного известного мне типа по имени Скай. То был Скай Кинг. Если помните, так звали ковбоя из телефильма пятидесятых годов. Обладая разносторонними талантами, Скай Кинг мало того что пел, объезжал диких мустангов и ловил мерзавцев, — он еще и управлял самолетом. Видимо, дабы оправдать свое имя.

— …так в чем проблема? — закончил он.

Я изобразила невинный взгляд:

— О чем ты?

Матиас расхохотался:

— Уж со мной-то не надо разыгрывать святую невинность! Ты отлично знаешь о чем. Зачем я тебе сдался? Проблема в типе, которому показываешь дом?

Несколько минут я собиралась с духом. И боролась с искушением. Ведь так просто было бы наврать Матиасу. Я могла сказать: да, этот тип в беседе по телефону отмочил какую-то пошлость, — и Матиас бы поверил. С легкостью. И разумеется, выбил бы дух из Ирвинга Рикля в первую же минуту встречи. Возможно, это не самое лучшее начало для знакомства с клиентом — отправить его в больницу, однако ни в одной из книжек серии "Сам себе психолог", которых я прочла немало, ложь не называли надежной основой для прочных отношений.

Вдобавок я припомнила, каково было мне самой, когда ловила на вранье своего бывшего супруга. О гибели Труди наверняка напишут в завтрашнем "Курьере", и как только Матиас это прочтет, сразу же смекнет, зачем он мне сегодня понадобился.

Так что, поборов соблазн, я рассказала Матиасу более-менее обо всем. О том, что случилось с Труди, о ее записке и о вопросах, которые задавали мне Солонка с Перечницей. И чем дольше я говорила, тем сильнее стискивал Матиас руль.

— Господи, Скайлер… — только и вымолвил он.

Глянув на его встревоженное лицо, я помимо воли поведала и о гипотезах Шарлотты из Страны Чудес. Будто считала их мало-мальски состоятельными. Я рассказала Матиасу, что, возможно, клиент продинамил Труди, или убийца шел за ней следом, или она вообще ни с кем не встречалась, а просто хотела сбежать с работы под благовидным предлогом.

Как ни странно, от теорий Шарлотты Матиасу стало не легче, чем мне.

— Так что, сам понимаешь, — подытожила я, — гибель Труди могла не иметь никакого отношения ко мне.

И Матиас тут же со мной согласился. Причем с такой готовностью, что я поняла: он не верит ни единому своему слову.

— Ты абсолютно права. Глупо делать скоропалительные выводы. — Он похлопал меня по руке. — Наверняка не о чем беспокоиться.

Я уже говорила, что не выношу, когда меня хлопают по руке? Я понимала, что Матиас хочет меня утешить, но ничего не могла с собой поделать. Когда меня так похлопывают, чувствую себя собакой, терпеливо дожидающейся объедков с хозяйского стола. Естественно, я отдернула руку.

Матиас испуганно покосился на меня. Я вымучила улыбку:

— Да я совсем не беспокоюсь. Ничуточки. Просто этот тип, которому я должна показывать дом, он… в общем, по телефону он показался мне каким-то странным. Вот я и подумала, что если ты свободен, то, может, мне лучше не встречаться с ним одной и…

К несчастью, в этот момент мы с Матиасом подъехали к дому на Эшвид-драйв и увидели, что на крыльце переминается человек. Голос мой сорвался.

На верхней ступеньке крыльца, засунув руки в карманы, подпрыгивал человечек сантиметров на десять ниже моих метра шестидесяти семи и килограммов на восемь легче моих шестидесяти пяти. Более того, ему идеально подходило имя Ирвинг Рикль. Лучшего его мамочка выбрать не могла.

На Ирвинге была рубашка в красную полоску, синие брюки в клетку, белые носки и черные парадные туфли с синими, в клетку, шнурками. Откуда я узнала, что носки белые? Очень просто. Клетчатые брюки Ирвинга были того самого фасона, который мои сыновья называют "рыболовными". По их мнению, это такие короткие штанишки, что, случись вам переходить в них реку вброд, вы даже манжеты не замочите. Я смотрела на Ирвинга, и не находила слов.

Заглушив мотор, Матиас тоже смерил Ирвинга взглядом:

— Да, и впрямь зловещий тип.

Либо Ирвинг только что проглотил шарик от пинг-понга, либо у него самый большой кадык, какой мне доводилось видеть.

Я прочистила горло:

— Не суди о книге по обложке. — Стыдно вспомнить, но именно так и сказала. Похоже, по части оригинальности Барби мне не соперница. — Помнишь, Тед Банди с виду казался самым обычным человеком?

Зеленые глаза Матиаса слегка расширились, но он не ответил, неотрывно глядя на Ирвинга.

Я проследила за его взглядом: Ирвинг ковырялся в правом ухе карандашом.

Ну ладно, может, он и не совсем обычный.

 

Глава 9

Закончив ковыряться в ухе, Ирвинг убрал карандаш в карман рубашки. Я мысленно взяла себе на заметку никогда не одалживать у этого человека пишущие принадлежности. Ни-ког-да.

— Мистер Рикль? — Я протянула руку. — Я Скайлер Риджвей.

Моя улыбка мне самой показалась вырезанной из картона и налепленной с помощью клея.

Улыбка Рикля была не многим лучше. Она словно подрагивала по краям.

— Оч-чень р-рад п-поз-знакомиться. — Голос его тоже подрагивал. Как-то не похоже, что он рад. Такое впечатление, будто Ирвинг стоит в эпицентре землетрясения баллов в шесть-семь по шкале Рихтера.

И руку он пожимал не лучше, чем говорил. И что странно, после того, как мы с ним обменялись рукопожатием, рука Ирвинга почему-то продолжала трястись. Ну точно, маньяк!

Я представила Матиаса как своего "помощника", что, если разобраться, было чистой правдой. Мы с Матиасом все время друг другу помогаем. Но Ирвинг, кажется, усомнился. Его водянистые глазки недоверчиво задержались на моем друге.

Если ладонь Ирвинга была влажной и дрожащей, когда он пожимал мою руку, то подумать страшно, что с ней творилось, когда он обменивался рукопожатием с Матиасом, который казался рядом с ним великаном. Едва их ладони соприкоснулись, глаза Матиаса округлились. Он поспешно отдернул руку и, дождавшись, когда Ирвинг отвернется, вытер ее о джинсы.

— Ну, — радостно объявила я, — пойдем в дом?

Голова Ирвинга запрыгала вверх-вниз, а в такт голове — и адамово яблоко. Я снова одарила его картонной улыбкой и, отперев дверь ключом, жестом пригласила войти.

Чтобы это сделать, бедняга должен был миновать Матиаса, который стоял справа от меня. Ирвинг бросил на Матиаса взгляд, каким в фильмах ужасов беспомощные герои смотрят на типа в горнолыжных очках, вооруженного бензопилой.

И это хладнокровный убийца?

Впрочем, даже если этот человечек совершенно безобиден, я все равно была рада, что Матиас со мной. Пускай с виду клиент и не опасен, но кто знает? Ведь если бы все убийцы походили на убийц, никого бы не убивали, правда?

А еще я вспомнила, как где-то читала, что Альберт Десальво, он же Бостонский душитель, был необычайно застенчив. Тогда я страшно удивилась, ибо раньше полагала, что робость и тяга к убийствам — взаимоисключающие качества. Но оказывается, если человек застенчив, это вовсе не обязательно означает, что он не способен кого-то задушить.

И не факт, что на это не способен человек, щеголяющий в клетчатых штанишках. Более того, будь я маньяком, именно так и оделась бы. Дабы замаскироваться. Кому придет в голову опасаться коротышки в клетчатых бриджах? Черт возьми, да Ирвингу даже убивать никого не надо! Ему достаточно сообщить о своих намерениях, и потенциальная жертва окочурится от изумления.

Чем больше я над этим размышляла, тем больше укреплялась во мнении, что Ирвинг — идеальная кандидатура. Вспомните киношные детективы: злодеем всегда оказывался наименее подозрительный человек. Так что Ирвинг подходил по всем статьям.

И не будем забывать, что он позвонил мне вскоре после исчезновения Труди. Небось обнаружил подмену и решил все-таки прикончить кого надо. Может, и нервничает не потому, что робкий, а потому, что я спутала ему карты, приехав с Матиасом?

На беду, до всего этого я додумалась, когда демонстрировала клиенту чулан. Матиас остался в гостиной, ибо, сунув нос в чулан, явно пришел к тому же выводу, что и я, — троим здесь не развернуться.

Вот так я осталась наедине с Ирвингом. Впрочем, меня это не тревожило. Все шло своим чередом. Я показывала новые стеллажи и расписывала преимущества ящиков на роликах, что делала уже не раз, знакомя потенциальных покупателей с этим коттеджем.

Как вдруг Ирвинг сделал внезапное движение в мою сторону. У меня екнуло сердце.

И я тут же ощутила себя круглой дурой — ведь Ирвинг всего лишь хотел поскорее проскользнуть мимо меня, дабы получше рассмотреть ящички на колесиках, о которых я только что распиналась. Я даже посторонилась, чтобы клиенту не пришлось меня обходить, но сердце все равно стучало как бешеное.

— Оч-чень мило, — промямлил Ирвинг, выдвигая верхний ящик и возвращая его на место.

При звуке его голоса я невольно подскочила. И, чтобы загладить неловкость, поспешно двинулась к двери.

— Матиас? Будь добр, подойди сюда.

Как я ни старалась говорить непринужденно, Матиас, должно быть, уловил в моем голосе тревогу — и в один прыжок очутился рядом. Но тут же резко затормозил. И то хорошо — иначе я бы рухнула на бедного Ирвинга, а уж тогда в этом домике поднялся бы такой крик!

Итак, Матиас остановился, поглядел на меня, потом на Ирвинга, потом снова на меня. Клиент между тем развлекался с выдвижными ящичками. Сейчас он любовался нижним, нагнувшись и оттопырив клетчатую задницу.

— Оч-чень мило, — повторил он.

Матиас недоуменно посмотрел на меня:

— Скайлер?

Я покосилась на него и тут же отвела взгляд. Мне совершенно не улыбалось признаваться, что мой голос звучал испуганно, потому что я до смерти боюсь маленького человечка, который сейчас бормотал:

— Ну и ну, к-какие м-миленькие ящички!

Я прочистила горло и изрекла:

— Матиас, хочу показать тебе эти замечательные ящички. — И расплылась в идиотской широкой улыбке.

Всегда гордилась тем, что за словом в карман не лезу. Наверное, сейчас стоило бы слазить.

— Ящички? — тупо повторил Матиас. Посмотрел на Ирвинга, затем снова на меня. — Ящички?

Я радостно кивнула:

— И вдобавок на колесиках!

Во взгляде Матиаса я прочла нешуточные опасения, что это меня ему скоро придется возить на колесиках.

— Д-да, — неуверенно ответил он, теребя бороду. — И правда очень милые.

Я решила, что тема исчерпана, бочком выбралась из чулана и перевела дух. И почувствовала себя еще большей идиоткой, когда следом за мной вылез Ирвинг. В ярком солнечном свете я получше разглядела человечка и заметила то, что прежде упустила. К примеру, что на нем галстук-бабочка в горошек. И чернильные пятна на манжетах рубашки. А резинки на носках явно пришли в негодность и жалко обвисли вокруг тощих лодыжек.

Но я все равно не готова была оказаться наедине с ним в замкнутом пространстве. Значит, буфетную и вторую кладовку придется исключить или же показывать их издалека, стоя в холле.

Наверное, я здорово устала. И вдобавок события минувшего дня выбили меня из колеи сильнее, чем я сознавала, вот и испугалась безвредного гнома.

Теми же причинами, видимо, объяснялось и мое поведение в последующие несколько минут. Я и оглянуться не успела, как набросилась на Ирвинга с вопросами. Нет-нет, не подумайте, я не спросила его в лоб: "Кстати, а не вы ли, случаем, вчера укокошили бедняжку Труди?" — просто, когда мы всем гуртом потрусили в столовую, я обратила его внимание на диванчик в оконной нише и как бы между прочим поинтересовалась:

— Кстати, мистер Рикль, вы знакомы с Труди Дермот?

Я хотела, чтобы это прозвучало небрежно, но, видимо, не получилось, поскольку Матиас резко дернул косматой головой.

Ирвинг скосил на меня водянистые глазки:

— Тр… Труди… как-как?..

Я старательно наблюдала за его реакцией, но ничего интересного не заметила.

— Труди Дермот. Риэлтор из моего агентства. Я подумала, может, вы с ней общались?

— Н-нет, в-вряд ли. — Ирвинг опустился на колени и с интересом принялся изучать ящик под сиденьем диванчика.

— Да? Ну ладно… Я просто так спросила. Вчера кто-то позвонил в офис, и Труди взяла трубку, вот я и подумала… — Я замялась, подбирая слова. Могла бы не напрягаться: старину Ирвинга куда больше интересовали внутренности диванчика, чем мои бредни.

Либо этот малый заслуживал "Оскара", либо имя Труди и впрямь ни о чем ему не говорило. Хотя — при этой мысли я содрогнулась, — может, он и не знал ее имени. Кто сказал, что убийца первым делом выясняет у жертвы, как ее зовут?

Чувствуя на себе взгляд Матиаса, я как ни в чем не бывало продолжала:

— Мистер Рикль, а где вы работаете?

Наверное, сейчас у меня вышло вполне непринужденно, поскольку гном даже не поднял головы. Поправляя диванные подушки, он рассеянно ответил:

— У меня фирма по ремонту компьютеров.

— Правда? Как интересно. Ну, раз вы владелец фирмы, то, наверное, сам себе хозяин, да? Приходите на работу и уходите когда вздумается…

Гном резко обернулся, в водянистых глазках застыл ужас. Кажется, я его оскорбила.

— Ну что вы! Там же только я и секретарша, так что отлучаться никак нельзя… Я даже обедаю на работе!

Так, придется распрощаться с надеждой, что Ирвинг в разгар рабочего дня шастает где пожелает и вполне мог встретиться с Труди. Конечно, не исключено, что он говорит неправду. Убийцы наверняка не прочь порой приврать.

— Значит, вы хотите сказать, что никогда не отлучаетесь с раб…

Но тут меня перебил Матиас:

— Скайлер, тебе не кажется, что пора показать мистеру Риклю второй этаж? По-моему, это самая живописная часть дома.

Я удивленно вскинула брови. Насколько мне известно, Матиас здесь никогда прежде не бывал.

А любимый продолжал:

— Уверен, что мистеру Риклю не терпится взглянуть на второй этаж.

Я присмотрелась к Ирвингу. Вид у него и впрямь какой-то нетерпеливый, но связано ли это со вторым этажом?..

Тут до меня дошел замысел Матиаса. Он пытался дать мне понять, что пора закругляться с расспросами и заняться тем, зачем мы все сюда пришли.

— Ну конечно! — воскликнула я. И устремилась наверх.

По идее, с этого момента мне следовало бы сосредоточиться на своих служебных обязанностях и согласиться с Матиасом, что подвергать беднягу допросу — явный перегиб. Но, к сожалению, у меня есть одно свойство. Я не терплю, когда мне указывают, что делать. Даже если указывают справедливо. А особенно мне не по душе, когда в роли наставника выступает мужчина. Глупо, конечно, но этот комплекс — осложнение после многолетнего брака с Эдом.

Мы с Эдом поженились в начале семидесятых, незадолго до того, как развернулось движение за равноправие женщин. Наверное, наша свадебная церемония была в Америке одной из последних, где в числе обетов прозвучало слово "повиноваться". И пусть в это трудно поверить, тем паче в свете моего недавнего признания, но долгие годы я воспринимала этот обет всерьез. Разумеется, узнай я вовремя, что Эд не воспринял всерьез клятвы в верности до гроба, — повела бы себя несколько иначе.

Но об этом я узнала не сразу, а посему большую часть своей замужней жизни выполняла приказания. И чертовски устала. В конце концов я, конечно, смекнула, что на самом деле Эду нужна не семья, а взвод. Или, к примеру, небольшая латиноамериканская страна, которой он бы правил с помощью железного кулака.

Обо всем этом я говорю, чтобы объяснить, почему сразу не послушалась Матиаса. Мало того — поднявшись наверх, я решила, что задала Ирвингу столько вопросов, что еще парочка не повредит. И, указав на дорогие фарфоровые краны в ванной, ненароком справилась:

— Мистер Рикль, а как вы относитесь к красным сердечкам?

Спутники мои так и остолбенели.

— К сердечкам?! — Голос Ирвинга дрогнул.

Я в упор уставилась на него, прикидывая, что означает эта дрожь.

— Ну да, мистер Рикль, к сердечкам. Как вы к ним относитесь?

М-да, то не был мой звездный час. Старина Ирвинг смотрел на меня как на умалишенную.

— Нормально отношусь, — проблеял он. И покосился на Матиаса. Тот ответил ему невыразительным взглядом. Ирвинг поспешно добавил: — И к бубнам, пикам и трефам тоже нормально. Не скажу, чтоб я предпочитал червы.

Ой, мамочки! Похоже, Ирвинг не имеет ни малейшего понятия, о чем я толкую.

— А п-почему вы спросили? — осмелел клиент.

Вот задал задачку! Недолго думая, я принялась "врать с листа", как выражаются мои сыновья.

— Да я всех теперь об этом спрашиваю. Только что прочитала в книжке, как много можно сказать о человеке по тому, какую карточную масть он предпочитает.

— Неужели?..

— Точно-точно. Там говорится, что любители червонной масти — мягкие и сердечные люди, а те, кто любит пики, э-э… дайте подумать… ага, злые и склочные, а те, кто бубны, — отличные музыканты, ну а любители трефов… они… э-э… общительные, активисты — короче, люди, которые нуждаются в людях…

Выпалив слово в слово название одной из песен Барбры Стрейзанд, я умолкла. Ирвинг взирал на меня с таким недоверием, будто я все это выдумала. Вот наглец!

— Вы обо всем этом прочли в книге? — спросил он. — И как же она называется?

— Знаете, с ходу и не скажу, — не моргнув глазом, ответила я и, склонив голову набок, сделала вид, будто роюсь в памяти. — Чертовски интересная книженция.

Ирвинг молча смотрел на меня. А мне вдруг вспомнился один паренек из параллельного класса. Не знаю, как его звали, только мы с ним все время ездили в школу на одном автобусе. Робкий, нескладный, с землистым лицом, бедняга был излюбленной мишенью для шуток. У него вечно то прятали пальто, то выбрасывали из окна тетрадки, то раскидывали учебники по всему автобусу. И каждый раз на лице паренька появлялось такое же выражение, как сейчас у Ирвинга. Бесконечной печали, недоумения и обиды.

У меня ком в горле застрял. О боже. Неужели Ирвинг решил, что я над ним смеюсь? Забавы ради? И, судя по его взгляду, это с ним случается не впервые.

Мне вдруг захотелось сказать Ирвингу правду. Вот только как бы это выглядело? "Послушайте, мистер Рикль, не хочу, чтобы вы думали, будто я считаю вас придурком. Нет-нет, я так вела себя потому, что считала вас убийцей".

О да! Ему бы сразу полегчало, это точно!

Немудрено, что Ирвинг вдруг заторопился и со спринтерской скоростью пролетел оставшиеся помещения. Насчет буфетной и кладовки я зря переживала — он туда и не заглянул. Не прошло и пяти минут, как все мы стояли у выхода.

— Н-не д-думаю, что это то, что я ищу, — буркнул Ирвинг себе под нос и, не оглядываясь, направился к своему автомобилю. И даже не попросил показать ему другие дома.

Стоя на крыльце рядом с Матиасом, я удрученно следила, как машина мистера Рикля исчезает в облаке выхлопных газов. Мы долго молчали. Когда Ирвинг скрылся из виду, Матиас весело произнес:

— Значит, трефы — это люди, которые нуждаются в людях?..

Я невольно улыбнулась:

— Просто пыталась…

Матиас жестом остановил меня:

— Знаю, родная.

— Кажется, я только что потеряла клиента.

Матиас промолчал, из чего я заключила, что он со мной согласен. Теперь я чувствовала себя не только дурой и хамкой, а еще и никудышным работником. Спугнула отличного клиента — и ради чего? На что я вообще рассчитывала? Даже будь Ирвинг в самом деле убийцей, неужели я всерьез надеялась, что в какой-то момент он объявит: "Знаете, я рад, что вы подняли эту тему. Сам все хотел сказать — это я вчера задушил Труди!"

Я вернулась в дом, забрала сумку, заперла входную дверь и вместе с Матиасом двинулась к машине.

Матиас обнял меня. Я с готовностью склонила голову на его широкое плечо. Что и говорить, чудесное мгновение.

К несчастью, чары рассеялись, как только Матиас распахнул дверцу и обронил:

— Скай, я понимаю, что все это не дает тебе покоя.

Я замерла. Не было нужды спрашивать, что он имел в виду под "всем этим". Зеленые глаза Матиаса потемнели от тревоги.

— Мне это тоже не дает покоя, — вздохнул он. — Черт побери, не представляю, что бы я делал, если бы с тобой что-нибудь случилось! — Голос его сорвался.

Я фыркнула, села в машину, деловито пристегнулась ремнем безопасности и заявила, не глядя на Матиаса:

— Ничего со мной не случится!

Хотела бы я сама себе поверить! Видимо, моему голосу не хватало убедительности, потому что Матиас явно тоже не поверил. Опершись на открытую дверцу, он пристально посмотрел на меня.

— Скай, нам надо поговорить.

О господи. По опыту знаю, что, когда мужчина молвит: "Нам надо поговорить", обычно это означает: "Я буду говорить, а ты — слушать".

Я с трудом подавила стон.

 

Глава 10

Если бы Матиас заговорил сразу же, не отходя от кассы, точнее, от дверцы моей машины, я бы, наверное, не насторожилась. Но нет, он обошел автомобиль, сел за руль, захлопнул дверцу и вставил ключ зажигания. И лишь после того обернулся ко мне, пригладил бородку и сделал глубокий вдох.

К тому времени я уже свыклась с мыслью, что услышу нечто, сравнимое по важности с беседой генералов Гранта и Ли у деревушки Аппоматтокс. И во рту у меня, как водится, пересохло.

— Скай, — сказал Матиас, — я люблю тебя.

Начало не так чтобы очень противное.

— Я очень тебя люблю.

Хм, может, я ошиблась? Может, разговор не сулит ничего дурного?

— Я тоже тебя люблю. — Как я уже упоминала, мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с духом и признаться в этом Матиасу. Но, кажется, я добилась крупных успехов в данной области: теперь эти слова даются мне без труда. И без запинки.

Матиас слегка кивнул, показывая, что слышал, и продолжал:

— И именно потому, что я так тебя люблю, считаю, что нам с тобой стоит пойти дальше и сделать то, о чем я давно толкую, — поселиться вместе. Причем не откладывая.

Ой-ой-ой! До чего же нехороший оборот приняла беседа! Ведь как раз по этой самой причине я так долго собиралась с духом, чтобы сказать Матиасу, как я к нему отношусь. Ибо стоит обмолвиться любимому о любви, и он тут же начнет предлагать поселиться вместе и все такое прочее.

— Ты хочешь, чтобы мы съехались прямо сейчас?

Видимо, моему тону не хватало энтузиазма — во взгляде Матиаса появилось выражение побитого щенка. У меня защемило сердце. Он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но я нежно коснулась его руки и заговорила:

— Послушай, я вовсе не то имела в виду. В смысле, что прямо сейчас — это… — Я лихорадочно подбирала слова, а Матиас молчал, все с тем же затравленным выражением в глазах. — Н-ну, в общем… это несколько рановато.

— Рановато? Скайлер, мы встречаемся целый год. — Он не спорил, просто констатировал факт.

— Девять месяцев, — уточнила я. — Мы встречаемся только девять месяцев.

Я всего лишь хотела быть точной. И все. Но, кажется, Матиас не оценил моих усилий.

— За девять месяцев у людей дети заводятся, — со вздохом заметил он, в упор глядя на меня.

Это-то здесь при чем?

— Ну да, заводятся, — кивнула я, отвечая ему столь же пристальным взглядом.

Матиас прикрыл глаза. Не уверена, но, по-моему, он считал до десяти.

— Скай, — наконец произнес он. — Мне не хотелось бы тебя торопить…

Я не проронила ни звука. Однако подумала, что если он не хочет меня торопить, то лучше бы умолк.

— …но не кажется ли тебе, что сейчас самое время поселиться вместе?

Самое время поселиться вместе? Мать честная. У него это прозвучало как лозунг в избирательной кампании. Что же будет дальше? Облепит рекламными наклейками бока моей машины?

Тем не менее обижать его не хотелось. Посему я промямлила:

— Ну, по-моему, не стоит спешить…

— Спешить? Скайлер, да я, наоборот, все время себя обуздываю! — Он кашлянул. — Я же понимаю, что в прошлом у тебя был горький опыт и ты боишься связывать себя новыми обязательствами.

Я заерзала на сиденье: Минуточку! Послушать его, так я эмоционально истощенная развалина.

— В противном случае я бы говорил не о совместном проживании, — продолжал Матиас, — а о свадьбе.

Мне стоило немалых трудов удержать на месте нижнюю челюсть. О свадьбе?! Кажется, беседа принимает еще худший оборот.

Ни для кого не секрет, что существует расхожее мнение, будто незамужние женщины моего возраста готовы на все, лишь бы отхватить себе мужа. Несколько лет назад были даже обнародованы результаты исследования, которые, по идее, должны ввергнуть нас в жестокую депрессию: дескать, у женщин старше сорока больше шансов пасть от пули террориста, чем снова выйти замуж. Я же, напротив, сочла сей прогноз необычайно радужным. Правда, на мой взгляд, результаты опроса были истолкованы превратно, — и все потому, что никто не удосужился спросить женщин, хотят ли они снова замуж. А если б спросили, то вышло бы, что женщины за сорок предпочтут пасть от пули террориста.

— Матиас, я… э-э…

Черт, да я заговорила, как Ирвинг Рикль. Но как же ему объяснить, что хотя я уверена в своих чувствах, но при этом очень сомневаюсь, что когда-нибудь захочу еще раз пойти под венец. Ни с Матиасом, ни с кем-либо другим.

Причины? Да сколько угодно. К примеру, нельзя сбрасывать со счетов фактор разочарования. Ведь сейчас Матиас видит меня при макияже, со свежевымытыми и уложенными волосами и в симпатичной одежке. Даже если от меня не требуется быть при полном параде, я облачаюсь не абы во что, а в свои любимые джинсы от Лиз Клэйборн, которые сидят так, будто специально на меня сшиты.

Короче говоря, Матиас, скорее всего, пребывал в убеждении, что я хороша собой. И мне чертовски не хотелось его разочаровывать.

К тому же на память невольно приходил наш недавний совместный ужин. Глядя на меня через стол, любимый нежно произнес: "Скайлер, ты просто раритет. Не часто встретишь такую естественную красоту, как у тебя". В тот момент моя естественная красота тускло мерцала в пламени свечи — при таких условиях и шимпанзе сойдет за писаную красавицу. Конечно, я улыбнулась Матиасу, тронутая до глубины души, но и призадумалась. Как же ты прав, родной мой! Естественная красота и правда редкое явление. Можно даже сказать, несуществующее.

О да, большой плюс наших нынешних отношений — то, что я вижусь с Матиасом не каждый день. Легко блюсти на уровне макияж, прическу и гардероб, когда нет нужды поддерживать иллюзию ежеминутно. В те дни, когда мы не встречаемся, я могу побыть сама собой — то есть сплошным разочарованием. Могу бродить по дому в бесформенном спортивном костюме и пушистых синих шлепанцах, чертовски удобных, но страшенных до безобразия. Могу густо смазывать "клерасилом" прыщи, которые то и дело вскакивают на лице, будто я все еще девочка-подросток. Могу ходить некрашеной и нечесаной, и прелесть всего этого в том, что рядом нет Матиаса, ибо, хорошенько разглядев меня, он бы с диким воплем унесся прочь.

Но не могла же я все это сказать!

И потом, помимо общих опасений по поводу брака вообще, у меня были некоторые опасения и по поводу самого Матиаса. Нет, не совсем так. Матиас — замечательный, сексуальный и классно готовит. Но, как говорится, мужчина — не остров. И обнаруживаешь это, стоит зажить с кем-то одной семьей. Так вот, став семьей для него, ты неизбежно становишься семьей и для всех остальных его родственников.

На данный момент семья Матиаса состоит из трех человек — дочери Эмили, проживающей в Бостоне с его бывшей женой; сестрицы Тиффани и матери, недавно овдовевшей миссис Харриет Шекельфорд-Кросс. Таким образом, я обзавелась бы дочкой-подростком Эмили, которую в глаза не видела, так что понятия не имею, что она собой представляет, и сестричкой-подростком Тиффани, которую, к несчастью, видела и которая совсем недавно была со мной очень мила, когда полагала, что я укокошила ее папочку. А еще моей новой родней станет вдова Кросс, дама, которая по сей день таит сомнения насчет моей невиновности в гибели ее мужа и давеча нежно именовала меня шлюхой и сукой.

Не хотелось бы сгущать краски, но моя новая семейка очень смахивала бы на "Семейку Адамс". Но не говорить же такое любимому?

— Н-не знаю, — выдавила я. — По-моему, я еще не готова…

Матиас отвернулся и запустил мотор. Глаз его я не видела, так что не знаю, было в них выражение побитого щенка или нет.

— Я обещал не торопить тебя, и не буду. — Он откашлялся. — Но почему бы нам хотя бы не поужинать? У тебя… Что скажешь насчет отбивных с грибами, а?

Насчет отбивных ничего плохого не скажешь, но гораздо больше меня порадовало, что мы меняем тему.

— Отлично!

Матиас кивнул:

— Ну вот, поужинаем, а между делом все обговорим и решим, как быть.

Ох, кажется, этот побитый щенок — бульдожьей породы.

— Кстати, я чертовски проголодался, а ты? — продолжал Матиас. — Давай не будем заезжать за моей машиной. Двинем сразу к тебе.

Что-то уж очень он весел, учитывая обстоятельства. Но моя трусливая натура решила, что незачем возобновлять дискуссию. Матиас тоже хранил молчание. Впрочем, не было нужды спрашивать, о чем он думает. Губы его сложились в жесткую линию, означавшую "Скайлер-выводит-меня-из-себя-но-я-не-стану-скандалить", что меня очень устраивало. Приятно для разнообразия побыть с человеком, который не хочет с тобой ругаться.

И это тем приятнее, если в прошлом у вас был такой муженек, как Эд, которого хлебом не корми, дай поскандалить. Эд, не жалея сил, заводил дебаты на судьбоносные темы вроде "Тебе действительно нужен этот лифчик, который ты купила на распродаже за три доллара?". Да-да, за три — раз, два, три! — несчастных бакса, но Эд мог часами разглагольствовать по этому поводу.

И делал это так часто, что в конце концов мое терпение лопнуло. Я слишком стара, сказала я мужу, чтобы тратить остаток жизни на споры о столь ничтожных суммах, и отныне он волен оспаривать траты не ниже десяти долларов. Правда, я настаивала на двадцати, но, как вы догадались, Эд затеял торговлю.

Он так любил собачиться, что после того, как мы установили минимум для денежных споров, попытался втравить меня в дискуссию о том, как зовут ведущую "Шоу Опры Уинфри". Оглядываясь на наш неудачный брак, я теперь понимаю, что последние годы жизни с Эдом напоминали участие в состязании эрудитов. Если я не знала ответ на вопрос — или, хуже того, знала, но он не совпадал с мнением Эда, — муженек принимался спорить. В интересах сохранения мира я даже как-то согласилась, что новый год по восточному календарю наступает в декабре.

И вот теперь, при виде гримасы на лице Матиаса, я испытала прилив нежности. Какой же он милый и добродушный человек! В знак признательности я легонько сжала его руку.

А вот это было ошибкой. Ибо Матиас тотчас воспринял это как сигнал к тому, что я готова продолжить обсуждение темы совместного проживания.

— Знаешь, Скайлер, мы ведь уже не дети.

Как вам это нравится? Если он хочет сказать мне, что я старая кляча, за которой нужно приглядывать, то ему стоит кардинально пересмотреть свой подход.

— В том смысле, — продолжал Матиас, — что в нашем возрасте нам не требуется много времени, чтобы разобраться в своих чувствах.

Ах вот оно что! Ну слава богу.

— Угу.

— И девять месяцев — это целая вечность.

— Угу.

— Когда люди любят друг друга, они, естественно, хотят быть вместе.

— Угу.

Ясное дело, я понимала, куда клонит Матиас. Это испытанная методика продаж: потенциального покупателя вынуждают соглашаться с одной простой истиной за другой, так что, когда вы всучите им штуковину, которую стремитесь продать, они и с этим тоже согласятся.

— Ну вот, — продолжал милый, не отрывая глаз от дороги, — не кажется ли тебе, что следующим логическим шагом в наших отношениях должно стать совместное проживание?

На сей раз угукать я не стала. Может, шаг и логический, но кто сказал, что я веду себя логично?

Матиас словно и не заметил, что я не ответила.

— Ну ладно, Скайлер, не хотел говорить, но ты и сама знаешь, что сейчас тебе небезопасно оставаться одной.

Любопытно! Я покосилась на него.

— Ей-богу, Скайлер, где-то рядом разгуливает убийца, и, возможно, он наметил тебя следующей жертвой.

А вот это уже нечестно — сыграть на моем страхе. С другой стороны, надо отдать должное Матиасу, — стимул отличный.

Черт возьми, разве не страх стал одной из причин, по которым женщины изначально съехались с мужчинами? Я имею в виду — в доисторические времена, когда задачей мужчины было отгонять диких зверей от входа в пещеру.

Однако лично я вместе с мужчиной жила давным-давно — когда была замужем за Эдом, и, будь у меня выбор, предпочла бы ему пару-тройку диких зверей. Уж наверное, клыкастая зверушка посимпатичнее, чем бабник, грубиян и ведущий шоу эрудитов в одном лице.

Матиас совсем не такой. Я снова посмотрела на него. На его сильные руки, широкие плечи, седые виски. И подумала: я очень люблю этого человека. Он нежный, добрый и творит чудеса на кухне. Он великолепен в постели, обладает отменным чувством юмора, и мне очень нравится его запах.

И при всем том я не уверена, что мечтаю жить с ним под одной крышей.

Ведь я наконец-то устроила свою жизнь так, как хотела. Добилась несомненных успехов в работе, накопила достаточно денег, чтобы не морщиться всякий раз, получая счет, и мне нравится уходить и приходить, ни перед кем не отчитываясь. Обстановка в моем доме — мешанина стилей и эпох, от современной мебели до антиквариата, купленного по случаю в комиссионных лавках. На стенах соседствуют дешевые акварели и оригинальные эстампы. На полу — разношерстные ковры, по большей части цвета колы — чтобы не бросались в глаза пятна от любимого напитка. И вся эта всячина — моя. Все это я с любовью подбирала в соответствии со своим вкусом. Более того, меня вполне устраивает такая жизнь. Мне хорошо. А как говорит моя мама, зачем чинить то, что не сломано? Иными словами, от добра добра не ищут.

Но Матиас, видимо, считал, что моя жизнь нуждается в починке.

— Скайлер, ты меня не слушаешь. На свободе разгуливает убийца, который, возможно, охотится за тобой. Если и этой причины недостаточно, тогда я не знаю…

Он был прав. И вдобавок иметь под боком теплого мужчину всю ночь — это чудесно. Должна признаться, этого плюса семейной жизни мне очень не хватало.

И кстати, о ночи…

— Ты прав, мне лучше не оставаться одной. Пока этот мерзавец на свободе.

Матиас бросил на меня подозрительный взгляд. Думаю, он считал, что я так быстро не сдамся.

— Пожалуй, исключительно в интересах безопасности, тебе стоит остаться на ночь, — продолжала я.

В уголках его губ рождалась робкая улыбка.

— Исключительно в интересах безопасности? — повторил он.

Я кивнула.

— Стало быть, мне следует провести ночь на диване в твоей гостиной? Чтобы, если кто-нибудь вломится в дом, поймать злодея, едва он переступит порог? Или, упаси боже, влезет в окно?

Улыбка Матиаса становилась все шире. Я тоже улыбнулась:

— На мой взгляд, это уж слишком.

Подъехав к дому, мы сидели и улыбались друг другу, как два идиота. Наконец Матиас вылез из машины, обошел вокруг, чтобы открыть для меня дверцу, а затем обнял за плечи, и мы поднялись на крыльцо.

Это так приятно — чувствовать на плече его руку.

Оказалось, не только приятно, но и полезно.

Я достала ключ, чтобы отпереть дверь, — и тут увидела это. И у меня подкосились ноги.

Прямо над замком кто-то вырезал небольшое сердечко.

 

Глава 11

Кто бы ни вырезал сердечко на моей двери, он позаботился, чтобы я непременно его заметила. Что я и сделала. После чего жалобно вскрикнула и покачнулась, словно из-под меня вынули ноги.

Матиас подхватил меня.

— Скайлер?

Тут и он заметил сердечко.

— Что за черт… — Он стал лихорадочно озираться по сторонам, будто и впрямь ожидал увидеть нашего резчика по дереву, оставшегося, дабы поглядеть, как мы восхищаемся его творчеством. К счастью, озираясь по сторонам, Матиас не выпустил меня из рук. Ноги мои по-прежнему отчаянно тряслись, и я сомневалась, что устою без поддержки.

— Это что, шутка?

Проглотив ком в горле, я посмотрела на зловещую эмблему:

— Что-то мне не смешно.

От потрясения мне отказали не только ноги, но и мозги. Я снова попыталась вставить ключ в замок, но Матиас схватил меня за руку:

— Нет!

Я подняла на него взгляд.

— Скай, думаю, нам не стоит ни до чего дотрагиваться… И вряд ли стоит заходить внутрь. По крайней мере до прибытия полиции.

— Неужели, по-твоему, тот, кто это сделал, где-то рядом?

В длинные узкие окна по обе стороны от входной двери сквозь полупрозрачные занавески мало что разглядишь. Я уже хотела подойти к окну поближе, но вовремя остановилась. Так, минутку. Что это я делаю? Я ведь вовсе не хочу видеть, как кто-то там ходит. И совсем не хочу видеть того, кто, возможно, стоит по другую сторону занавесок и смотрит в окно на меня.

Я отшатнулась, пытаясь унять дрожь. Ну и ну! Выходит, теперь я боюсь заходить не только в чужие дома, но и в свой собственный!

А еще я боялась отпускать туда Матиаса и настояла, чтобы мы вдвоем отправились звонить в полицию из телефона-автомата в супермаркете, что в трех кварталах от моего дома. Матиас предлагал воспользоваться телефоном кого-нибудь из соседей, но, слава богу, уступил мне.

Матиас не знаком с моими соседями. Почти все они в летах, почти все — милые люди, и почти у всех куда больше свободного времени, чем у меня. Пару недель назад я заскочила к даме, что живет напротив, чтобы отнести письмо, доставленное мне по ошибке, — и вернулась домой только к полуночи. Правда, уходя от старушки, я была в курсе всех событий, случившихся в здешних краях аж с 1952 года.

Но помимо болтливости соседей у меня была еще одна причина, чтобы воспользоваться услугами телефона подальше от дома. Если призрачный резчик все еще торчит в моем жилище, я хотела дать ему побольше времени, чтобы он убрался к чертям до нашего возвращения. Понимаю, что найдутся люди, которые назовут это трусостью. И у меня готов для них ответ. Вот он: о'кей, значит, я трусиха. Давайте говорить прямо — конечно, мне не терпелось выяснить личность загадочного резчика, но еще больше хотелось жить.

Итак, я вызвала полицию по телефону, установленному у входа в супермаркет, и Матиас отвез нас обратно. Он подъехал к дому, выключил зажигание, после чего мы остались сидеть в машине, усиленно делая вид, будто каждый день вызываем стражей порядка, дабы те проверили, нет ли у меня в доме убийц. Мы вдруг принялись обсуждать телешоу и прочитанные книги и завели дискуссию, так ли хорош последний "Крепкий орешек", как первый. Что угодно, лишь бы не думать о мерзком сердечке, вырезанном на двери.

Думаю, еще до приезда полицейских я уже знала, кто это будет. Ну разумеется, не прошло и десяти минут, как позади нас остановился "форд-мустанг" без опознавательных знаков. Из-за руля вылез Мюррей Рид, а с другой стороны — Тони Констелло. На ходу доставая одинаковые блокноты со спиральными корешками и ручки фирмы "Бик", Солонка с Перечницей зашагали к нам.

— Мэ-эм? — заговорил Рид, открывая для меня дверцу. — В чем проблема?

Он не сказал "на сей раз", но слова эти почти зримо повисли в воздухе.

Матиас выбрался из машины и поздоровался. Пожав ему руку, Рид прищурил бледно-голубые глазки и спросил:

— Мы, случайно, раньше не встречались?

Господи, неужели ему не надоело задавать этот вопрос?

Матиас, впрочем, не выказал недовольства и с готовностью освежил память Рида:

— Вы расследовали смерть моего отца почти год назад.

Реакция Рида была предсказуема. Он переглянулся с Констелло, покосился на меня, а затем снова повернулся к Матиасу.

Я вздохнула. Теперь-то я понимала, что испытывал Билл Мюррей, когда снимался в фильме "День сурка". Неужели мне суждено проигрывать одну и ту же сцену снова и снова?

Констелло занес над блокнотом ручку:

— А вы тоже здесь живете? — Он мотнул головой в сторону моего дома.

Надо же было с ходу наступить на больную мозоль! Прежде чем ответить, Матиас старательно прокашлялся.

— Нет-нет, я просто друг.

— Друг, значит, — повторил Констелло и снова переглянулся с Ридом.

— А причина, по которой мы вас вызвали, вон там. — Матиас направился к крыльцу, вынудив Рида и Констелло последовать за ним. Я поплелась в хвосте процессии, отнюдь не горя желанием смотреть туда, куда сейчас указывал Матиас: — Вот.

Сыщики подались вперед, чтобы получше разглядеть. Я же остановилась у ступенек. Никто не заметил. Более того, с этого момента Матиас взял на себя все переговоры. Давно забытое ощущение, когда рядом мужчина. Именно с ним предпочтут иметь дело другие мужчины, особенно если случилось что-то плохое.

Наблюдая, как Матиас обсуждает с полицейскими украшение на моей двери, я невольно вспомнила, как в стародавние времена, когда мы с Эдом были еще женаты, в нашу каминную трубу ударила молния. И со всеми официальными лицами: страховым агентом, монтером, установщиком громоотвода — разговаривал Эд. Само собой, он совсем не рвался иметь с ними дело, но все они определенно не желали иметь дело со мной. Для них я была пустым местом, и обращались они исключительно к Эду.

Тогда, помнится, меня это взбесило, и, едва все указанные выше лица убрались восвояси, я возмущенно набросилась на Эда. Мне, дескать, совсем не улыбается роль невидимки. В конце концов, это и мой дом. И я, между прочим, женщина! Бушевала я тогда долго.

Теперь же, пожив несколько лет одна и неоднократно насладившись общением со страховщиками, монтерами и прочими представителями мужского племени, я, признаться, вижу все совсем в ином свете. Стоя в сторонке и наблюдая, как Матиас разбирается с полицией, я бы непременно улыбнулась — если б не боялась навлечь на себя новую порцию подозрений. Как поется в песне, для женщины главная честь — если есть с нею рядом мужчина…

Тут, кажется, стражи порядка вдоволь налюбовались на мое дверное украшение. Значение этой штуки от них не ускользнуло: они обменялись очередным выразительным взглядом.

— Что ж, — протянул Констелло, — пожалуй, вам лучше подождать здесь, пока мы быстренько осмотримся в доме.

Рид, должно быть, нашел, что слова напарника нуждаются в пояснениях.

— Стойте тут, пока мы вас не позовем, — велел он, покосившись сперва на меня, потом на Матиаса.

Лично я подчинилась инструкциям с превеликим удовольствием. Матиас как будто поначалу хотел составить им компанию, но потом передумал. И слава богу. Понимаю, что с моей стороны это нехорошо, но я предпочитала, чтобы с маньяком — если он там — повстречались Солонка и Перечница.

Впрочем, оказалось, ни с кем они не повстречались.

— Похоже, пусто, — с ленцой объявил Констелло, когда они с Ридом вновь вышли на крыльцо.

Рид счел необходимым конкретизировать:

— Мы не нашли ничего, что указывало бы на несанкционированное проникновение, мэ-эм. — После чего стрельнул в меня глазами: ждал, наверное, что я спрошу, что же такое несанкционированное проникновение. Не дождешься! Я уже в двенадцать лет знала, что это такое, — недаром перечитала горы детективов.

Впрочем, может, даже если бы не знала, не спросила бы. Не до того было — меня с головой накрыла волна облегчения. В дом никто не забирался! Я и не представляла, как терзало меня это опасение.

После того как мое жилище было объявлено свободным от убийц, все отправились в гостиную. Мы с Матиасом дали показания, а Солонка с Перечницей их записали. Не скажу, чтобы атмосфера была непринужденной, но лично мне определенно полегчала от мысли, что нет нужды коротать вечерок с убийцей.

За все время беседы был только один поганый момент — когда Констелло обмолвился, что в ближайшие дни потолкует с соседями, — может, кто-то из них видел чужака на моем крыльце.

Я опешила:

— Вы собираетесь рассказать всем соседям о том, что случилось с моей дверью?

Вот это будет класс! Мои сложности с призрачным резчиком, несомненно, станут на нашей улице притчей во языцех. Будто мало мне прошлогодних пересудов, когда Рид с Констелло шныряли вокруг дома, разыскивая орудие убийства, которым укокошили бедного отца Матиаса. А стоило слухам утихнуть, как меня угораздило наткнуться на новый труп! А теперь еще и это? Если так пойдет и дальше, то вскоре мое фото будет красоваться в газетах каждый божий день.

— Может, не обязательно вмешивать в это дело соседей? — несмело предложила я.

И тут же пожалела, что открыла рот. Констелло как-то странно посмотрел на меня, будто у меня были веские основания возражать против опроса соседей. Я выдержала его взгляд, ощутив вдруг неимоверную усталость. Ну неужели этот тип действительно думает, что я поработала ножиком над собственной дверью?

— Просто мне бы очень не хотелось их огорчать. Люди они пожилые, и, сами понимаете…

Рид не дал мне закончить:

— Мэ-эм, мы поговорим с соседями. Возможно, они сумеют описать человека, который это сделал, мэ-эм.

Констелло согласно закивал. И добавил:

— Видите ли, миссис Риджвей, вам нет нужды переживать из-за соседей. — У Констелло мягкий восточный выговор, но в глазах его мягкости не отыскать, сколько ни старайся. — Лучше подумайте о том, кто разукрасил вам дверь.

Мне стало неуютно. То ли Констелло намекает, что я сама разукрасила себе дверь, и тогда мне не худо бы подумать о собственном будущем. То ли он уверен, что здесь побывал убийца, и мне опять же хорошо бы поразмыслить о безопасности собственной персоны.

Через несколько минут, когда оба копа снова вышли на крыльцо, дабы напоследок взглянуть на сердечко, Рид выразился куда яснее напарника:

— Мэ-эм, мы пришлем кого-нибудь снять отпечатки, но вряд ли от этого будет толк. Похоже, дверь тщательно протерли. — Потоптавшись на месте, он устремил взгляд куда-то через мое плечо. — Но вы не беспокойтесь. Мы его поймаем.

Чертовски убедительно. Я бы, наверное, успокоилась, если бы Рид не добавил:

— Но, мэ-эм, пока мы его не поймали, хорошенько запирайте двери и окна.

Гениальный совет. Сама бы в жизни не додумалась.

— Непременно, детектив.

Перед отъездом Солонка с Перечницей трижды повторили, чтобы я тотчас оповестила их, если поблизости объявятся подозрительные субъекты, а также в случае странных звонков, странных людей, идущих за мной, и вообще незнакомцев.

— Да-да, конечно, — пообещала я. Другими словами, мне надо бросить работу. А еще лучше — уйти в монастырь.

При этой мысли я невольно покосилась на Матиаса. Насчет работы — может, когда-нибудь и брошу. Но вот насчет монастыря?.. Ни за что!

Чуть позже я еще больше укрепилась в этом мнении. Более того, вскоре после отъезда Солонки с Перечницей я сделала потрясающее открытие: страх является мощным возбуждающим средством.

Нет, серьезно. Это может стать ключом к счастью для всех супружеских пар, испытывающих сложности в сексе. Забросьте книжки по аутотренингу, к черту психотерапию и прочую дребедень. Все это глупости. Просто, когда ваш партнер или партнерша в очередной раз решит увильнуть от близости, попросите кого-нибудь позвонить ему (ей) и сказать, что его (ее) вот-вот убьют. Осталось, мол, лишь уточнить время и место процедуры. И если мысль, что времени на радости секса у вас осталось кот наплакал, не превратит вас в страстную тигрицу, — увы, тогда с вами и впрямь что-то не так.

Со стыдом признаюсь, что со мной все в порядке. И с Матиасом тоже.

Пока Солонка с Перечницей увещевали меня насчет незнакомцев и замков, Матиас молча стоял рядом и, как я думала, спокойно слушал. Если бы! Приглядевшись, я заметила, что чем дольше говорят копы, тем больше вылезают из орбит его зеленые глаза.

Не успел "мустанг" стражей закона ускакать с моей аллеи, как Матиас прижал меня к себе. Отдышавшись после долгого и страстного поцелуя, он с неподдельной грустью произнес:

— Скай, не знаю, что бы я без тебя делал.

После чего подвел меня к диванчику в гостиной и наглядно продемонстрировал, что знает, что делать со мной.

Как я уже говорила, приятно иметь рядом мужчину.

Позанимавшись любовью на диванчике, мы с Матиасом направились в ванную, дабы принять душ, но почему-то в итоге снова занялись любовью, прямо на пушистом ковре в прихожей. А уж после этого я окончательно утвердилась в своей теории о пользе страха для секса. Мало того, что дышалось с трудом, — сердце грохотало, как товарный поезд, но я вовсе не собиралась звонить в службу спасения, чтобы меня откачивали. И потом, я была уверена, что если мы с Матиасом когда-нибудь туда позвоним, то непременно попадем в ближайший выпуск сериала "Телефон спасения: 911".

А посему, вдоволь належавшись в объятиях друг друга на полу прихожей, мы сделали то, что делаем всегда после занятий любовью. Вообще-то, по-моему, то же самое делают и все прочие пары в Америке, только этот ритуал никогда не упоминают в женских романах и не показывают в эротических фильмах. Мы с Матиасом устремились в ванную, чтобы помыться, а затем вернулись в гостиную за одеждой.

После долгих поисков пришлось поставить крест на колготках. Бог их знает, куда подевались. Ладно, рано или поздно всплывут. На кухне Матиас уже колдовал над чудесными отбивными и восхитительным соусом. Понятия не имела, что в моих закромах водятся такие деликатесы. Я тоже потрудилась на славу — приготовила свое фирменное блюдо, два больших бокала колы со льдом.

Нагрузившись тарелками и стаканами, мы отправились в столовую, где и поужинали при свечах. По окончании трапезы Матиас совершил самый романтический поступок на свете: собрал посуду и загрузил ее в посудомоечную машину.

Что за человек!

Словно этого мало, Матиас принялся наводить блеск на кухне. Наблюдая, как он сноровисто полирует противни, я вновь подумала о том, о чем всегда думаю, когда вижу его за домашней суетой. Черт возьми, ну как же этот мужчина умудрился развестись? Матиас отлично готовит, убирает и целуется, — более того, все это он делает по собственной инициативе, не дожидаясь просьб. Так неужели нашлась на земле женщина, которая позволила ему уйти?

С бывшей женой Матиаса, Барбарой, мне пока не довелось познакомиться, но, сказать по правде, чем больше я узнавала Матиаса, тем сильнее подозревала, что у Барбары помутился рассудок. Ни за что бы не призналась Матиасу, но всякий раз, стоило ему упомянуть Барбару, перед моим мысленным взором тотчас вставала та бедная женщина, которую держали взаперти на чердаке в "Джейн Эйр".

Посудомоечная машина уютно урчала, создавая настроение, и мы с Матиасом вдруг одновременно решили, что моя теория о страхе как возбуждающем средстве все-таки нуждается в дополнительном подтверждении. Но, поверьте мне на слово, линолеум для таких вещей не предназначен. Закончили мы уже наверху, в моей постели.

Я лежала в сладкой истоме, опустив голову на грудь Матиаса, прислушивалась к быстрому биению его сердца и чувствовала, что в эту минуту все в моей жизни идеально. С радостью пролежала бы так, скажем, лет пять, но Матиас разрушил чары. Он, конечно, не хотел, но, когда его сердце замедлило обороты, посмотрел на меня и улыбнулся:

— Го-осподи! Ты что, решила меня убить?

Выбор слов был неудачен — я тотчас напряглась. Матиас покрепче обнял меня, вздохнул и сказал:

— Не волнуйся, родная. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Я молча прижалась к нему. Но невольно подумала — и как же, интересно, ты это сделаешь? Помнится, ФБР потеряло немало людей, которых денно и нощно стерегли вооруженные охранники. Так как же…

Матиас прервал ход моих мыслей:

— И кстати, Скай… Ты бы подумала над тем, что я говорил, а? Я не хочу, чтобы мы разлучались. Хочу каждый вечер возвращаться домой, к тебе…

Я кивнула, но поскольку голова моя покоилась на его груди, Матиас, видимо, не понял, что я с ним соглашаюсь, и продолжал:

— Хочу о тебе заботиться.

Я вновь попыталась кивнуть, но он опять меня не понял.

— Тебе не следует оставаться одной, Скайлер. Особенно теперь, когда…

С ума сойти! Кажется, Матиас решил заново обсудить всю эту историю.

Да, я несносна, и этого не скрываю. Я тотчас задышала громче обычного, медленно и ритмично. Матиас предпринял еще пару попыток заговорить со мной, но, не дождавшись иного отклика, кроме ровного дыхания, сдался и замолчал.

Через минуту он уже крепко спал.

Ну и поделом тебе, дорогая!

По логике вещей, с Матиасом под боком я должна была чувствовать себя в полной безопасности, однако стоило закрыть глаза, как я опять видела Труди. С этим ужасным сердечком на лбу. Сердечком, которое как две капли воды походило на то, что сейчас красовалось на моей входной двери.

Излишне говорить, что заснула я не скоро.

А проснувшись наутро, поймала себя на мысли, что побаиваюсь идти на работу. Но Матиасу я об этом сообщать не собиралась. Ему только намекни — в два счета примется перетаскивать свои пожитки ко мне домой.

Матиас хлопотал на кухне, всецело отдавшись приготовлению гренков. Пришлось слопать целую гору, лишь бы показать, что со мной все в порядке и такие пустяки, как сувенир, оставленный убийцей на двери, меня ничуть не тревожат. Ну ни капельки.

Разобравшись с посудой — вынув из посудомоечной машины наши вчерашние тарелки и загрузив сегодняшние, — Матиас отвез меня в офис и пересел на свой голосистый "БМВ". Я весело помахала любимому вслед.

Вообще-то я собиралась с головой уйти в работу, чтобы не оставалось времени на посторонние мысли, и до десяти утра все шло по плану. Из прочих агентов в офисе была только Шарлотта, которая, бросив на меня сверхприветливый и сверхсочувственный взгляд — так смотрят на неизлечимо больных, — больше не докучала. Я сумела сосредоточиться на горе бумаг, громоздившихся на моем столе, и почти убедила себя, что все идет как обычно.

И тут зазвонил телефон. Еще два дня назад подобный звонок привел бы меня в восторг.

— Алло, здравствуйте, — произнес женский голос. — Меня зовут Глория Гловер, и, по-моему, я только что влюбилась в один из ваших милых домиков. — Она пояснила, что увидела объявление о продаже в журнале "Жилье для вас". — Меня интересует особнячок в колониальном стиле по Карлтон-террас, кажется, это именно то, что я ищу. И мне бы хотелось поскорей на него взглянуть.

По спине пробежал холодок.

— В самом деле? — промямлила я.

— Я могла бы встретиться там с вами через час, — предложила Глория.

— Через час? — повторила я. — О… э-э… даже не знаю.

Более чем ненавязчивый подход к покупателю.

— Не знаете? — Глория как будто озадачилась.

Тут я смекнула, что веду себя глупо, и пустилась в объяснения:

— Видите ли, я имела в виду, что мне нужно свериться с календарем…

На другом конце провода повисло молчание. Я прочла мысли собеседницы как по писаному: "Вам нужно свериться с календарем, дабы выяснить, не запланирована ли у вас другая встреча в ближайший час? Но если вы назначили встречу, неужели до сих пор об этом не знаете?"

Да уж, придумать такое могла только полная кретинка.

— Ну вот, замечательно! — с излишней радостью в голосе прощебетала я. — Оказывается, я и правда свободна в одиннадцать.

— Отлично! Буду ждать вас перед входом. — И Глория повесила трубку.

Я же продолжала тупо смотреть на телефон. Либо старушке Глории не терпелось поглядеть на дом по Карлтон-террас… либо же ей не терпелось меня придушить.

 

Глава 12

В ступоре я просидела не меньше десяти минут. И пока сидела, бессмысленным взором уставившись на телефон, в голове моей роились невеселые думы.

К примеру: Глория Гловер даже не дала мне возможности предложить, чтобы она заехала в офис, а затем мы вместе покатили на Карлтон-террас… Допустим, я не самый лучший водитель. И однажды даже въехала задом в гриль-бар "Кентукки". Правда, это было нетрудно. Немудрено принять белую стену за белесое небо.

Кроме того, я как-то раз протаранила счетчик на стоянке, а если уж совсем начистоту, не так давно снесла почтовый ящик. Но подобные неприятности случаются отнюдь не часто. А самое главное — ни разу в жизни я не наехала ни на что движущееся. Так что, на мой взгляд, пока машины и люди в непосредственной близости от меня двигаются, им ничто не грозит.

Однако, если даже допустить, что мои водительские навыки не мешает подшлифовать, не настолько уж они плохи, чтобы слухи дошли до Глории Гловер. Между прочим, все остальные мои клиенты предпочитают, чтобы за руль садилась именно я, — в основном, думаю, из соображений экономии. Пусть уж лучше мой автомобиль побегает и потратит бензинчику.

Итак, возникал вопрос: Глория предпочла добираться самостоятельно потому, что не любит ездить с незнакомыми людьми, или же потому, что хотела иметь возможность распрощаться когда пожелает, дабы не оказаться во власти чересчур назойливого риэлтора вроде меня?

А может, Глория просто хотела иметь под рукой машину, чтобы, прикончив меня, слинять без проволочек?

Тут мне в голову пришла еще одна "бодрящая" мысль. Что это вообще за имя — Глория Гловер? Уж больно смахивает на липовое.

В конце концов я оторвала взгляд от дурацкого телефона и сделала глубокий вдох. Ну и дела! Неужели я дошла до того, что испугалась женщину? Что там осталось? Дети и домашние животные? Впрочем, если задуматься, убийцей Труди вполне могла быть женщина. Мужчины отнюдь не владеют эксклюзивным правом на убийство. Более того, если ежевечерне смотреть новости, то можно заключить, что здесь мы с мужчинами добились равноправия.

Я откинула прядь волос со лба и с удивлением обнаружила, что рука моя дрожит. Меня это так потрясло, что довольно долго я пристально смотрела на собственные пальцы. Но вскоре сообразила, что из другого конца комнаты на меня не менее пристально смотрит Шарлотта Аккерсен. Я кокетливо помахала коллеге и лучезарно улыбнулась.

Шарлотта улыбнулась в ответ, но глаза ее в размерах не уменьшились.

Я отвернулась, положила руки на колени и постаралась совладать с нервами. Сделала несколько очищающих вдохов, попыталась представить, что лежу на берегу весело журчащего ручейка, раз десять повторила "Я спокойна", — короче, проделала всю ту ерунду, о которой наперебой талдычат книжки по аутотренингу. И в итоге пришла к выводу: эти книжки писаны не для тех, кто полагает, что их хотят убить.

Ибо этим людям сам бог велел нервничать.

Как, например, мне. Руки по-прежнему дрожали, и я без всякого психоаналитика знала, в чем моя проблема. Как изящно выразились бы сыновья, я наложила в штаны от страха. Итак, еще один очищающий вдох. Кажется, пора взглянуть правде в глаза. В моем нынешнем состоянии я не отважусь поехать на встречу с Глорией Гловер одна.

Отсюда логически вытекал вопрос: и кто же станет моим эскортом на сей раз? По вторникам и четвергам Матиас преподает графику в школе искусств с десяти до полудня, так что он отпадает.

В общем-то, я даже была рада, что Матиас занят. После его вчерашних речей я была уверена, что меня ждет очередная агитационная кампания. И потом, мне ужасно не хотелось ему звонить. С другой стороны, еще меньше хотелось звонить сыновьям. Но выбора не было, поскольку после сыновей на ум шел только один кандидат в провожатые — Джарвис. Я неохотно потянулась к телефонной трубке и стала набирать номер отпрысков.

В последнее время звонить Натану и Даниэлю — все равно что играть в телефонную рулетку. Когда везет, то дозваниваешься. А бывает, что удача поворачивается спиной: в трубке раздается весьма странный гудок, а механический голос произносит что-то вроде "Набранный вами номер временно отключен". Я так понимаю, они хотят сказать: "Абонент, которому вы звоните, уже два месяца не платит за телефон, так как спустил все денежки на новые компакт-диски и картриджи для игровой приставки".

Я затаила дыхание. В трубке раздались длинные гудки. Я прислушалась, гадая, снимут трубку или нет, когда услышала голос Даниэля:

— Йо?

Это он так теперь отвечает по телефону. Должно быть, на него фатально повлияли фильмы про Рокки, на которые я имела глупость его водить в детстве.

— Привет, Даниэль. — Голос мой звучал до омерзения бодро. — Натан дома?

— Йо. — Видимо, Даниэль полагает, что этот звук многозначен. — Сейчас позову. — Я услышала, как он положил трубку и заорал: — Йо, Натан! Йо!

У Натана и Даниэля очень похожие голоса, низкие и громкие. Но перепутать их невозможно.

— Натан Риджвей слушает, — величественно сказала трубка. Иногда мой младший сын еще повторяет свой номер телефона, так что спутать его с Даниэлем нереально.

— Привет, Натан, — сказала я и замялась, не зная, с какого боку начать. — Э-э… как поживаешь? Как Энни?

— У меня все прекрасно, но вот Энни, мам, она и впрямь расстроена. Вчера вечером призналась, что без меня не сумела бы все это пережить. Так и сказала. И еще сказала, что я ей нужен.

По-моему, я это уже слышала. И вновь затруднилась с ответом. В его голосе было столько гордости. Сказать "Отлично"? Вроде бы слишком казенно. "Ух ты"? Вроде бы слишком сильно.

К счастью, Натан и не ждал ответа.

— Сегодня это… как его… замогильная служба.

Думаю, он имел в виду поминальную службу.

— С одиннадцати до пяти, и Энни хочет, чтобы я все время был с ней… как его… держал за руку. Наверное, будет тяжело, но я хочу пойти ради нее.

К этому времени я уже слушала вполуха. С одиннадцати до пяти? Ой-ой.

— Значит, ты весь день проведешь в похоронном зале вместе с Энни?

— Угу, весь день. Что поделаешь, придется. — Натан изо всех сил пытался изобразить досаду, но не смог сдержать радостного волнения. — Это мой долг, мам, сама понимаешь, надо… э-э… помочь Энни пережить потерю.

Так, похоже, на Натана в качестве эскорта рассчитывать нельзя. А жаль. Пусть мальчик порой слишком громко говорит, но в тех случаях, когда мне удавалось убедить его, что шорты не самая подходящая одежда, он выглядел вполне презентабельно.

Разумеется, это все потому, что Натан — дай ему бог здоровья — никогда не наденет тряпки, на которой не красовался бы ярлык известного модельера. Это касалось и шорт, и носков, и даже нижнего белья. Признаться, я всегда втайне радовалась, что модельеры не занимаются пока выпуском татуировок, — иначе страшно подумать, во что мог бы превратиться мой сын.

— Что ж, милый, желаю повеселиться. — Слова сорвались с языка прежде, чем я успела сообразить, что, наверное, это не самое лучшее напутствие человеку, который собирается провести целый день в поминальном зале, но было поздно.

Впрочем, Натан ничего не заметил.

— Ага, точно. — Что он имел в виду, я не поняла, но спрашивать не стала. — Мам, ты ведь тоже придешь, правда?

Я замялась.

— Я?

— Ну да, на это, как его… прощание.

Уф-ф. Образ бедной Труди с сердечком на лбу и без того не давал мне покоя. Наверное, это "украшение" ей как-нибудь замажут или прикроют, но почему-то мне не хотелось знать, как именно.

— Постараюсь, сынок, — пообещала я, — но у меня сегодня деловая встреча.

После которой мне наверняка надо принять душ, вымыть голову, устроить постирушку…

— Ты обязательно должна прийти, мам, — не унимался Натан. — Очень важно, чтобы все самые близкие друзья Труди и Энни поддержали родственников в трудную минуту.

Неужели Натан всерьез полагает, что мое имя значится в списке "Самые близкие друзья Труди и Энни"? Начнем с того, что не так уж мы с Энни близки. В сущности, я едва знакома с этой девицей, видела ее всего-то пару раз за то время, что они с Натаном встречаются. И пусть дорогой отпрыск именует их интрижку "настоящим чувством", в памяти моей свежа была вереница прочих "настоящих чувств" сынули. К тому же Натан встречался с Энни каких-то восемь недель. Возможно, я ошибалась, но почему-то не видела веских причин нам с ней сближаться.

А уж что до Труди, вряд ли мы были закадычными подружками.

— Поскольку вы с Труди вместе работали, — гнул свое Натан, — мне кажется, что…

Да-да, именно так и сказал. Мне кажется, что… Видимо, закончить мысль мне полагалось самостоятельно.

— Постараюсь, сынок, — повторила я и, прежде чем Натан снова забубнил, попросила: — Ты не мог бы позвать Даниэля? Мне надо с ним поговорить.

С Даниэлем, не то что с Натаном, незачем было терзаться сомнениями, как подъехать со своей просьбой. Тут я заведомо знала, что придется соврать. Истинную причину, зачем он мне понадобился, раскрывать было нельзя, ни в коем случае. Иначе Даниэль незамедлительно выложил бы ее Глории Гловер. "Йо, приятно познакомиться, маман решила, что вы убийца, вот и прихватила меня с собой".

Пусть это звучит дико, но уж поверьте на слово. А если вам нужны доказательства того, что Даниэлю слегка недостает такта и дипломатичности, то за этим дело не станет. Мой старшенький взял трубку и хихикнул:

— Йо. Слыхала, что сказал Нат? Он намерен держать Энни за ручку. — И снова хохотнул. — Ну еще бы. Подержит за ручку — а также за все остальное, за что она позволит ему подержаться.

Само собой, Даниэлю хватило такта выложить все это при Натане, так что в течение нескольких минут я слушала их перепалку:

— Заткнись, придурок!

— А ты попробуй меня заткнуть!

— Заткнись, говорю!

— Полегче, дружище, я ведь просто пошу…

— К черту! Ты не имел права!..

— Пошел ты!

— Сам пошел!

— Сам пошел, твою мать!

Что тут скажешь? Милые детки, не забывают маму.

После того как я раз десять проорала в трубку: "Даниэль!" — сынок наконец-то снизошел до меня:

— Йо?

На заднем плане Натан подчеркнул свой уход со сцены, громко хлопнув дверью.

— Йо? — повторил Даниэль.

Была бы я хорошей матерью, вроде Марми в "Маленьких женщинах", наверняка пустилась бы в занудные увещевания, умоляя Даниэля наладить отношения с младшим братом. Вместо этого я не мешкая поведала свою байку:

— Даниэль, мне нужно, чтобы через часок ты подъехал вместе со мной к одному дому, который я показываю клиенту. Там здорово заклинивает дверь гаража, без тебя мне ее не открыть.

М-да. У старушки Марми, помнится, не было сыновей.

— Ну… не знаю, мам, — заканючил Даниэль. — А ты что, не можешь клиента об этом попросить?

— Клиент — женщина, — возразила я, в душе надеясь, что Глория не окажется на поверку культуристкой.

— Ну, мам…

Ноет Даниэль бесподобно. Я поспешно добавила:

— Пять долларов.

— Двадцать. — Теперь голос Даниэля звучал куда более заинтересованно.

— Шесть долларов. — Сдаваться без боя я не собиралась.

— Десять.

Я улыбнулась. Ну что за озорник! Норовит выманить у своей праведной и почти что убеленной сединами мамани последний, заработанный тяжким трудом доллар. Ни стыда ни совести у детки.

— Семь, — уступила я.

— По рукам! Где и когда встречаемся?

Я велела Даниэлю ждать меня перед домом по Карлтон-террас через десять минут. Должно быть, ему позарез нужны были эти семь долларов. Когда я свернула на подъездную аллею, его машина уже стояла перед домом.

Даниэль ездит на серебристом "форде" 84-го года. У его автомобиля — впрочем, "автомобиль" в данном случае не самое уместное слово — кожаный салон, стекла с механическим приводом, руль с гидроусилителем, тормоза с усилителем и сигнализация. Единственное, чего недостает, — это приличный мотор, поэтому большую часть времени это не машина, а тахта на колесах. Однако сегодня "форд", похоже, решил взглянуть на прекрасный мир за воротами гаража. Или же Даниэль попросил кого-нибудь подталкивать драндулет всю дорогу.

Я еще выбиралась из машины, а сынок уже шагал ко мне. Половина меня находилась в салоне, доставая копии ознакомительных бумаг для клиента, а потому я толком не рассмотрела Даниэля, пока он не остановился возле моего "терсела".

— Йо!

Я подняла взгляд и чуть не взвизгнула. Мамочки родные! Даниэль всегда отличался — как бы это получше сказать? — оригинальностью в одежде. И я это знала. С тех самых пор, как он пошел в девятый класс, я ни разу не видела старшего сына в ином прикиде, кроме драных джинсов, драных футболок и дырявых кроссовок. А в выборе цвета он, по-видимому, всецело разделял точку зрения Генри Форда: ему было все равно, какой цвет носить, лишь бы он был черным. Вдобавок в ухе у сынули обычно болталась окисленная серьга — в том, которое значит, что вы не "голубой".

В общем-то, я ожидала увидеть Даниэля в черном, всего в дырках и с гетеросексуальной серьгой. Однако еще я ожидала, что у него будут волосы.

И промахнулась.

Если, конечно, не брать в расчет милый рыжеватый пушок, льнущий к розовому скальпу.

Мое удивление не укрылось от Даниэля. Еще бы — ведь целую минуту я стояла прямо перед ним, вылупив глаза и хватая ртом воздух.

— Как тебе мой новый причесон? — справилось чадо.

Я все еще находилась в образе выброшенной из вода рыбы.

— Специально так подстригся, чтобы выглядеть крутым парнем, — важно пояснил Даниэль. И для пущего эффекта напряг мышцы и насупился.

Я продолжала молча таращиться на "крутого парня". По мне, так он напоминал тифозного больного.

Даниэль демонстрировал мускулы и хмурился, когда меня вдруг осенило, на кого он похож. Да это же Вуди! Вернее, тот парень, который играл Вуди, а потом переключился на роль маньяка-убийцы в фильме Оливера Стоуна.

Мой сын был как две капли воды похож на Прирожденного Убийцу!

— Клево, а? — Даниэль ждал похвалы.

К счастью, от моего ответа его спас бежевый "кадиллак" последней модели, плавно выруливший на стоянку перед домом. Мы обернулись. Из машины вылезла пухлая дама лет шестидесяти и двинулась в нашу сторону. На ней было пальто от Берберри, в руках — сумочка от Гуччи, и она проворно передвигалась в туфлях на высоком каблуке, в которых я признала творение Коул Хана.

Мне стало дурно. Определенно, я прихватила с собой не того сына.

— Глория Гловер? — бодренько осведомилась я.

Услышав свое имя, Глория резко вскинула голову с искусно завитыми белокурыми локонами. Глаза ее, лишь на миг задержавшись на мне, тут же срикошетили на лысый череп с серьгой в ухе. К горлу моему подкатила тошнота. Кажется, поздно спрашивать у Даниэля, нет ли у него шляпы.

Глория протянула мне руку и представилась, а ее маленькие круглые черные глазки тем временем продолжали буравить Даниэля.

— Так рада с вами познакомиться! — пропела я с восторгом кандидата в президенты в разгар избирательной кампании. — Я Скайлер Риджвей, а это… это мой сын Даниэль.

— Ваш сын… — повторила Глория, не сводя взгляда черно-дырявого прикида.

— Йо, — кивнул Даниэль. — Я тут затем, чтоб открыть дверь гаража.

— Дверь гаража… — снова повторила Глория и прижала к пышной груди сумку от Гуччи. В глазах ее, по-прежнему устремленных на Даниэля, появилось какое-то странное выражение.

Пользуясь случаем, я как следует рассмотрела часы от Гуччи на запястье левой руки дамы и браслет с бриллиантами на правой. Если не ошибаюсь, эти гроздья жемчужин в ее ушах натуральные, так же как и несколько колечек с бриллиантами на каждом втором пальце. Или убийства приносят невиданный доход, или я слегка промахнулась в расчетах.

Так, похоже, идея притащить с собой Даниэля была не самой удачной, и с каждой минутой я все больше в этом убеждалась. За время, проведенное в доме по Карлтон-террас, — а это было совсем недолго — Глория ни разу толком не взглянула на жилище. Главным образом потому, что не спускала глаз с Даниэля. По-моему, она опасалась, что он в любой момент может сорвать с нее браслет или, на худой конец, сграбастать сумочку.

Я всячески пыталась отвлечь даму, расписывая прелести самоочищающейся газовой плиты, суперсовременного камина и т. д. и т. п., но все без толку. Очень скоро я обнаружила, что и сама косо поглядываю на Даниэля, пытаясь узреть то чудовище, что видела в нем Глория.

Если откровенно, для всех, кроме родной матери, Даниэль и впрямь выглядел устрашающе. Милый мальчик, должно быть, на славу потрудился в гимнастическом зале, ибо плечи его и руки казались куда солиднее, чем мне запомнилось. Когда мы вошли в дом, сынок стянул с себя черную кожаную куртку, и, признаться, его черная футболка меня не порадовала. В общем-то футболка была не совсем черной. Издалека — да, а при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что черными были пустые глазницы изображенных на ней темно-серых черепов. По-моему, Глория сообразила это, когда все мы поднялись наверх, дабы взглянуть на хозяйскую спальню. Говорю так потому, что с того момента она неукоснительно следила, чтобы между нею и Даниэлем все время находилась я. А еще она принялась в ответ на любую мою фразу повторять как заведенная: "Угу. Угу. Угу". Но лишь до той поры, пока мы снова не спустились вниз, — тут она наконец выпалила на одном дыхании:

— Спасибо-что-показали-мне-дом-но-это-не-то-что-я-ищу. — И, бросив напоследок безумный взгляд на Даниэля, стремглав ринулась к своему "кадиллаку".

Отъехала она с такой прытью, что я испугалась за покрышки.

— Ну что ж, все прошло отлично, — подытожил Даниэль, когда, стоя на крыльце, мы наблюдали, как Глория исчезает за поворотом. — Могу я получить свои семь баксов?

Я молча посмотрела на него. А затем потянулась к сумке. Мальчик не виноват, что его мать — идиотка.

— Спасибо за помощь, Даниэль, — поблагодарила я. — Сынок, я тебя очень люблю. — И между прочим, не покривила душой.

Даниэль чмокнул меня в щеку и отчалил на своей тахте на колесах. Я заперла парадную дверь коттеджа, после чего забралась в машину и несколько минут сидела, чувствуя себя вконец вымотанной.

С этим надо что-то делать. За пару дней я потеряла двух отличных клиентов. Если так пойдет и дальше, через месяц останусь без работы. Не говоря уже о том, что я стала бояться собственной тени. Даже сейчас, сидя одна-одинешенька на этой дурацкой аллее, чувствовала, как колотится сердце.

И потом, не могу же я каждые пять минут лезть к людям с просьбой составить мне компанию. Матиас не в состоянии без конца этим заниматься — у него работа. Натан тоже занят — поддерживает Энни. А что до Даниэля, то со всей материнской любовью вынуждена признать, что он не вполне соответствует профессиональному имиджу, который я стремлюсь создать.

Допустим, я найму себе телохранителя — и что, так и проведу остаток жизни? Озираясь через плечо, в вечном страхе, при том, что даже не знаю, стоит ли мне бояться?

С другой стороны, сидеть и ждать, когда полиция во всем разберется, я тоже не могу. Если делать ставку на блюстителей закона, то в итоге буду торговать карандашами на углу улицы.

Ну уж нет! Я знаю, что надо делать. Найти убийцу Труди. И как можно быстрее. Иначе смерть Труди обернется гибелью моей собственной карьеры.

Когда я залезала в свой "терсел", то собиралась ехать домой. Чтобы укрыться с головой одеялом и несколько часов всласть потрусить. Теперь же сочла, что не пристало взрослой женщине дрожать как осиновый лист.

Я расправила плечи, вздернула подбородок и, задним ходом вырулив с аллеи, устремилась в сторону Бардстон-роуд. Возможно, Натан прав и мне действительно стоит заглянуть на поминальную службу? Там будет Энни, и Дерек, и — как там Натан выразился? — все самые близкие друзья Труди. Может, мне удастся выяснить, кто из близких друзей не на шутку желал Труди смерти.

 

Глава 13

"Светлая память" — один из лучших особняков в Луисвиле. Наверное, именно так выглядела бы Тара, если бы Скарлетт вздумала превратить свое имение в похоронный дом. Расположенный на Браунсборо-роуд, посреди ухоженной лужайки, с фасада он украшен величественными колоннами, а ведет к нему широкая, усаженная деревьями аллея.

Не будь "Светлая память" похоронным домом, она наверняка стала бы недвижимостью, которую мы, риэлторы, именуем "престижной". В сущности, одной только привилегии указывать Браунсборо-роуд в обратном адресе на письмах достаточно, чтобы добавить этак тысяч тридцать долларов к запрашиваемой цене. А домики с лужайками чуть больше почтовой марки, что красуются по обе стороны "Светлой памяти", стоят, между прочим, от двухсот тысяч долларов и выше. Причем, поверьте, "выше" простирается в заоблачные дали.

Проходя сквозь двойные двери, я подумала: Труди наверняка было бы приятно узнать, что прощаются с ней по высшему разряду.

Первой, кого я увидела в фойе, была Барби Ландерган. Наряд, который Барби сочла подобающим случаю, мягко говоря, привлекал внимание, так что ошеломленно вытаращилась не я одна. На двенадцатисантиметровых шпильках, в черных сетчатых колготках и черном трикотажном мини-платье с глубоким вырезом она выглядела так, будто работала на подпевках у Рея Чарлза.

Однако ошеломил меня не только ее наряд, но и лицо Барби — точнее, то, что было на лице. Такого я и впрямь не ожидала увидеть. Во всяком случае, не на лице Барби и не в данных обстоятельствах. Невероятно, но на щеках у нее блестели капли, смахивающие на слезы! Глаза покраснели, нос порозовел, и в руке она сжимала скомканный кружевной платочек.

Ого! Кажется, Барби рыдала. Или же недавно чистила репчатый лук. Припомнив кое-что из сказанного ею о Труди, лично я склонялась к луковой версии.

Барби явно меня не заметила. Еще бы — ее красные глаза изучали табличку, вывешенную на видном месте в фойе. Такие черные таблички с белыми буквами обычно помещают в фойе кинотеатров — там еще маленькие стрелочки, указывающие, в какую сторону вам идти, чтобы попасть на фильм, который хотите посмотреть. С единственной, в данном случае, разницей — вместо фильмов на табличках значились недавно усопшие. Согласно вывескам, в "Светлой памяти" демонстрировались Бенджамин Р. Стратмор — слева, Эдвард К. Мурмен — прямо и, наконец, Труди Дермот — справа.

Снова промокнув глаза, Барби сделала глубокий вдох, расправила плечи и двинулась направо. Я последовала за ней, неслышно ступая по кремовому плюшевому ковру.

Дойдя до открытой двери в конце коридора, Барби остановилась и, подбоченясь, оглядела зал. Очень скоро что-то привлекло ее внимание — она встрепенулась, одернула платье, поправила платиновые локоны и решительно переступила порог.

Я переступила тот же порог буквально через несколько секунд. Хотя зал был довольно велик и полон народу, Барби я углядела мгновенно. Проворно лавируя в толпе, она пробиралась к высокому мужчине в дорогом черном костюме, который в центре зала негромко переговаривался с тремя дамами.

Я пригляделась. Ага, муж Труди. Хотя… Стоп! Дерек больше не был мужем Труди. Теперь он не был ничьим мужем.

Видимо, и Барби успела до этого додуматься. Она прижала к губам кружевной платочек, а свободную руку протянула Дереку. Кажется, такую позу я видела у Глории Свенсон в старом черно-белом фильме "Сансет-бульвар".

— Дерек. Бедняжечка.

И все. Но главное — не что сказала Барби, а как она это сказала. Дерек запнулся на середине фразы и, отвернувшись от окружавших его дам, взял Барби за руку. И при этом окинул ее оценивающим взглядом.

Я, со своей стороны, тоже смерила Дерека оценивающим взглядом, остановившись всего в полутора метрах, за огромным фикусом в кадке. Правда, фикус не закрывал меня полностью — для этого у него слишком редкие листья, — но все лучше, чем стоять на виду посреди зала и пялиться на Дерека и его друзей.

Ничего себе! По моему скромному мнению, этот малый — вылитая кинозвезда. Высокий, загорелый, мускулистый. И вдобавок с ямочкой на подбородке, точь-в-точь как у Кирка Дугласа и Кэри Гранта. Я пригляделась к ямочке. Как же я ее раньше не заметила! Впрочем, немудрено — в последний раз я видела Дерека в доме на Саратоге, сразу после Того, как вдоволь насмотрелась на Труди. Видимо, тогда мне было не до ямочек. И, помнится, у Дерека тогда здорово дрожал подбородок. Наверное, ямочка была слегка не в фокусе.

Седеющие виски Дерека позволяли предположить, что ему как минимум за сорок, но фигура у него была тридцатилетнего. И либо у него очень широкие плечи, либо подплечники в его костюме на пару размеров больше, чем нужно.

Барби, как видно, тоже оценила их ширину, поскольку повисла на этих великолепных плечах, едва Дерек выпустил ее руку со словами:

— Как хорошо, что вы пришли. Труди наверняка была бы…

Лицо Барби заметно вытянулось.

— О боже! — тут же взвыла она. — Как же мы будем жить без Труди?

Если бы Барби пришлось самой отвечать на этот вопрос, она, несомненно, ответила бы: "Гораздо лучше", но, к счастью, публика сочла вопрос риторическим.

Дамы, которые до появления Барби наперебой оказывали Дереку знаки внимания, взирали на соперницу, как на зловредное насекомое. Худая матрона в сером шелковом платье на пуговицах, стоявшая по левую руку от Дерека, проронила:

— Я так понимаю, вы с Труди дружили? — Каждое ее слово сочилось недоверием.

— Мы вместе работали, — отозвалась Барби, не выпуская из рук Дерека. — Я Барби Ландерган, — добавила она и, откинув голову, заглянула Дереку в лицо. Затем, обернувшись к дамам, продолжала: — Труди сидела в офисе прямо напротив меня. Ох, мне будет та-ак ее не хватать! — Голос Барби дрожал. Мне показалось, она вот-вот разрыдается.

Чтобы Дерек мог хорошенько изучить глубины ее горя, а заодно и декольте, Барби чуточку отстранилась. Глаза безутешного вдовца вмиг устремились в указанном направлении.

Никаких сомнений. Старина Дерек, хоть и пребывал в похоронном доме, явно не умер.

— Такая утрата, такая утрата! — не унималась Барби, задыхаясь в очередном приступе астмы. Выпустив одно из плеч Дерека, она промокнула глаза платочком. По-моему, там промокать-то было нечего, но, поскольку Дерек смотрел не на глаза Барби, это не имело значения. — Но я знаю, Труди не хотела бы, чтобы ты оставался один. Ты должен попытаться продолжать жить…

Я наблюдала за маневрами Барби с благоговейным ужасом. Надо отдать ей должное — времени даром она не теряла. А если кто сочтет дурным тоном вешаться на шею новоиспеченному вдовцу — плевать Барби хотела на общественное мнение.

Судя по всему, ее волновало мнение только одного человека — Дерека. А его, представьте, нимало не коробило внимание Барби. Более того, он чуть ли не с радостью прижимал ее к себе, пока она с надрывом твердила:

— Как же мне будет не хватать бедной Труди!

Как собаке — пятой ноги, мысленно закончила я за нее. И разумеется, тут же устыдилась своих мыслей. Ведь не исключено, что смерть Труди помогла Барби наконец осознать, как она на самом деле любила коллегу.

С другой стороны, вполне может статься, Барби молола языком с одной целью — подольше повисеть на весьма импозантном (и богатом, кстати) мужчине.

Мать честная, похоже, Барби вцепилась в Дерека, извиняюсь за выражение, мертвой хваткой. Я едва сдерживала улыбку. И вдруг… и вдруг меня пронзила поистине жуткая мысль. Ведь в тот злополучный день, когда я нашла на столе записку Труди, в офисе не было ни души!

Значит, Барби отсутствовала одновременно с Труди.

А что, если Барби с Дереком уже давно крутят шуры-муры? Что, если они задумали разделаться с Труди и сейчас изображали, будто заинтересовались друг другом лишь после ее смерти? Я пригляделась к сладкой парочке. Господи помилуй. Неужто эти двое и впрямь заманили Труди в тот дом на Саратоге и сотворили с ней все эти ужасы?!

Я поспешила отогнать прочь страшное видение. Да что со мной? Ведь Барби — моя сослуживица. Я знаю ее несколько лет. Просто у меня развивается какая-то мания. Следом, чего доброго, заподозрю Арлин, жену Джарвиса.

Дабы найти себе иное занятие, кроме как пялиться на Барби и Дерека, я огляделась по сторонам. На беду, первое, на чем остановился мой взгляд, был гроб.

Во рту у меня пересохло.

Боже.

Бедняжка Труди совсем не походила на человека — скорее на пластмассовый манекен.

Я сделала несколько неверных шагов в ее сторону, смутно надеясь, что вблизи она будет выглядеть получше.

Увы.

Сердечко на лбу Труди, очевидно, составило более серьезную проблему, нежели я предполагала. Вероятно, было невозможно замаскировать шрам, и кому-то пришла в голову творческая идея; Труди зачесали волосы на лоб и сделали челку.

Теперь она напоминала не Фарру Фосетт, а куклу — куклу Барби.

Это было выше моих сил. Я отвернулась и поспешила отойти от гроба. Через боковую дверь в зал входили Энни и Натан. Должно быть, отлучались в коридор передохнуть. Но, по всему видать, Натану перерыва не хватило. Он был мрачнее тучи — пока не заметил меня. Лицо его просияло.

— Мам! — крикнул он и замахал рукой. — Эй, мам! Сюда! — Тут отпрыск, вероятно, вспомнил, где находится, и сообразил, что размахивать руками и вопить хорошо на футбольном матче, но не совсем к месту при нынешних обстоятельствах. Впрочем, если б Натан сам не додумался, ему помогли бы красноречивые взгляды окружающих.

Одной из хмуро покосившихся была Энни. Помнится, я сама так же смотрела на любимого сыночка, когда он был маленьким и принимался шалить в церкви. Должна признать, взгляд Энни оказался куда эффективнее. Натан мигом захлопнул рот и постарался придать своему лицу сумрачное выражение, но, видимо, не совсем преуспел, поскольку рот его подергивался на манер фирменной ухмылки Брюса Уиллиса.

— Мам, — повторил Натан и замялся, вероятно не зная, о чем полагается говорить по этикету похоронных домов.

Я сжала его руку. Похоже, бедный мальчик и впрямь рад меня видеть.

Поразмыслив несколько секунд, Натан пробормотал:

— Здорово, что ты все-таки пришла.

Я метнула на него гневный взгляд. В ближайшее время придется с ним побеседовать. После чего повернулась к Энни:

— Искренне сочувствую вашему горю.

Энни с готовностью закивала:

— Труди была такой… замечательной.

Лично я употребила бы иное слово, но решила согласиться:

— Да, таких, как она, поискать. — По крайней мере не соврала, уж в этом меня никто не упрекнет.

Я думала, что Энни пустится изливать душу и между делом прольет свет на личность человека, который в последнее время не ладил с ее сестрой и, следовательно, располагал серьезным мотивом для убийства. И еще я надеялась, что Энни выскажет и несколько собственных соображений, кто мог совершить столь дикий поступок.

Однако все, что я услышала от Энни, — это какой замечательной была Труди. Послушать Энни, так ее сестрица была поистине святой. "Лучшей сестры и пожелать нельзя", — повторяла она вновь и вновь. Мол, у Труди не было врагов, все ее любили, и тот, кто это сотворил, наверняка с кем-то ее перепутал.

Не было врагов? И все ее любили? Очевидно, мы говорим о двух разных Труди.

Соображения Энни по поводу личности убийцы тоже меня не порадовали. "Либо ее с кем-то перепутали, — утверждала она, — либо это был серийный убийца, убивающий людей без разбору. Вроде Теда Банди".

Сказать по правде, идея о маньяке, рыскающем поблизости в поисках беззащитных риэлторов, казалась мне несколько притянутой за уши. Особенно если учесть, что пока жертва только одна. Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, чтобы называться серийным убийцей, необходимо прикончить по меньшей мере двух человек, не так ли? А до той поры можно рассчитывать лишь на звание обычного, заурядного убийцы. И потом, неужели маньяк станет торчать в засаде в пустом доме, уповая на то, что рано или поздно объявится какой-никакой завалящий риэлтор?

Столь же притянут за уши, на мой взгляд, и образ Труди как невинной овечки. Неужели Энни забыла, что я лично знала ее сестрицу? Уж святой она точно не была. Конечно, я всей душой надеюсь, что сейчас Труди веселится наверху, среди ангелочков, но давайте говорить откровенно — если она и впрямь там, значит, провернула лучшую сделку в своей жизни.

Послушав несколько минут спич Энни о доброте и щедрости покойной сестры, я решила, что с меня довольно, и, воспользовавшись паузой, вставила:

— Энни, ты, случайно, не знаешь, в последнее время Труди никто не угрожал? Телефонные звонки, письма и прочее…

Энни бросила на меня быстрый взгляд и замотала головой:

— Нет-нет, ничего такого… — Тут ее голос оборвался, словно резко перекрыли кран. Взгляд Энни сфокусировался на чем-то за моей спиной, в противоположном конце зала. — Ничего такого не было, — повторила она рассеянно.

Я оглянулась. Дерек и Барби, видимо, исхитрились сплавить трех алчущих утешения дам и переместились в укромный уголок, — наверное, чтобы не мешать мельтешению скорбящих. Теперь они стояли бочок к бочку, темная голова Дерека склонилась к платиновой голове Барби. Умилительное зрелище, как бы не прослезиться.

Я посмотрела на Энни. Странный у нее какой-то взгляд, слишком напряженный. Должно быть, Энни почувствовала, что я за ней наблюдаю. Наши глаза встретились, и мне показалось, что она вздрогнула. Впрочем, это было так мимолетно, что утверждать не могу.

В следующий миг Энни прильнула к Натану и нежно улыбнулась. Натан, разумеется, расплылся в широченной и глупейшей ухмылке, но тут же вспомнил, где находится. И снова моим глазам предстала убедительная имитация Брюса Уиллиса.

Что и говорить, у мальчика несомненный талант.

Цепляясь за Натана, Энни дернула головой в сторону Барби:

— Вы только полюбуйтесь! Моя бедная сестра еще даже не в могиле, а эта… эта ужасная женщина уже пристает к ее мужу!

Натан, по обыкновению, ляпнул первое, что пришло ему в голову:

— Не похоже, чтоб Дерек был против.

Энни отпустила руку Натана и достала из кармана пиджака мятую салфетку.

— М-м… — промычала она, промокая глаза, которые казались совершенно сухими, как давеча у Барби. — По-моему, это бестактно. По меньшей мере. — Она снова приложила салфетку к глазам и покосилась на парочку в углу.

Барби между тем смотрела на Дерека и хлопала ресницами. Да так сильно, что мне почудилось, будто по комнате пронесся сквозняк. Дерек, видимо, тоже что-то почувствовал, поскольку придвинулся к Барби еще ближе, склонился к ее уху и что-то прошептал.

Энни задохнулась от негодования:

— Да это не просто бестактно! Это возмутительно! Моя бедная нежная сестра… еще…

Салфетка все-таки пригодилась — слезы ручьем хлынули по щекам Энни.

— Из-звините, — выдавила она. — Я… мне… надо в уборную.

Сделав столь недвусмысленное заявление, Энни повернулась и, комкая в руке бумажный клочок, вылетела из помещения. Натан ринулся было следом, но потом притормозил и неуверенно промямлил:

— Она вроде бы расстроена…

— Да, пожалуй, — согласилась я.

Вопрос в том, расстроилась она из-за Труди или из-за чего-то еще?

— Сейчас вернусь, — наконец решился Натан и был таков.

Оставшись в одиночестве, я переключилась на Дерека с Барби. К ним подошла супружеская пара средних лет, — очевидно, чтобы выразить Дереку соболезнования. Барби явно не терпелось избавиться от назойливых плакальщиков, она даже начала притопывать ножкой, но супруги не поняли намека. Когда женщина обняла Дерека, Барби раздраженно отвернулась и нечаянно встретилась со мной глазами.

Вскинув руку в приветственном жесте, она бросила Дерека на растерзание скорбящим, и направилась ко мне. Ожесточенно покачивая бедрами. В этом тесном платье, скажу я вам, зрелище было еще то. Я заметила, что головы всех мужчин, мимо которых проходила Барби, исправно поворачивались ей вслед.

Добравшись до меня, Барби хихикнула:

— Черт возьми, ты только погляди на этих милых жирненьких папиков. Какая жалость, что все они при своих кошелках, а?

Что прикажете на это отвечать?

— Да, жаль.

Барби постучала по передним зубам ноготком, выкрашенным точно в тон малиновым губкам.

— Ну надо же! — Она задумчиво оглядела зал. — Кое-кому из этих ковбоев уже за семьдесят. Похоже, не долго им осталось коптить небо. И при том…

— Что "при том"? — поинтересовалась я, изо всех сил стараясь не улыбнуться. Мне всегда казалось, что секрет неповторимого обаяния Барби — в том, что она умудряется вслух говорить самые немыслимые вещи.

Барби рассеянно потянула себя за платиновую кудряшку:

— И при том все их богатство достанется иссохшим женушкам. И на кой оно им, скажи на милость? Что они будут с ним делать?

— Может, купят увлажняющий крем? — предположила я.

Понятное дело, я забыла, с кем говорю. Барби оставила в покое платиновый локон и захлопала густо накрашенными ресницами:

— Что?

Объяснять мне, если честно, не хотелось. Особенно учитывая, что парочка иссохших женушек, о которых Барби столь любезно отозвалась, посматривала в нашу сторону. Вдруг они умеют читать по губам или же обзавелись мощнейшими слуховыми аппаратами, позволявшими улавливать звуки из соседнего штата? Меньше всего мне бы хотелось подвергнуться нападению престарелых дам, да еще в похоронном доме.

— Нет-нет, ничего, — небрежно отмахнулась я.

Барби, очевидно, привыкла, что в беседе с ней люди круто меняют тему, поэтому лишь пожала плечами и продолжала:

— Ну вот, я и говорю, какая жалость. Уж если бы один из этих старых козлов оставил свои денежки мне, я бы нашла им достойное применение.

Я кивнула, ни на минуту не усомнившись в словах Барби. Уж я-то видала ее в действии! Да в одном "Секрете Виктории" она спустила бы месячную зарплату самое большее за час! Эта женщина служила всем нам вдохновляющим примером.

Барби оглянулась на Дерека и слегка нахмурилась. Он все еще разговаривал с престарелыми супругами.

— Скайлер, а что ты думаешь о Дереке?

— Симпатичный.

— И только? Да он просто класс! — Подавшись ко мне поближе, она пропела, не потрудившись понизить голос: — В одном старушка Дерьмуди была права. Ее муженек и впрямь душка.

Я молча смотрела на коллегу. Почему-то в присутствии покойной Труди мне показалось особенно неприличным продолжать называть ее "Дерьмуди".

— Знаешь, Барби, — начала я, — по-моему…

Закончить я не успела, поскольку в тот самый момент за моей спиной раздался другой голос:

— Что? Что?!

Мы с Барби, как по команде, обернулись и увидели Энни. Видимо, она только что вернулась из уборной.

— Ну-ка, повтори, что ты сказала? — Энни в упор смотрела на Барби.

— Я сказала, что Труди была душкой, — не моргнув глазом, ответила Барби. — И всем нам ее будет не хватать. — Она покосилась на меня: — Скайлер, правда, я именно это сказала?

Несколько мгновений я молчала, собираясь с мыслями. Ну спасибо, дорогая Барби, что втянула меня в эту историю. Не для того ли и нужны друзья?

— Да, так и сказала, — наконец процедила я сквозь зубы.

Энни, очевидно, не купилась на эту байку. Глаза ее по-прежнему полыхали огнем, и Барби, должно быть, решила, что самое время откланяться.

— Увидимся, — бросила она мне и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, устремилась обратно к Дереку. Кокетливо постучала по его плечу, что-то шепнула и, не оглядываясь, покинула зал.

После ухода Барби я осталась один на один с Энни, которая явно пребывала не в лучшем настроении. А где Натан? Вечно этот мальчишка исчезает именно тогда, когда в нем нуждаешься!

В тот момент, когда я углядела родное чадо, с улицы донесся истошный женский крик.

 

Глава 14

В первую секунду, услышав визг, я почувствовала себя статисткой (точнее, овцой) в старом телесериале "Ранчо" — в эпизоде, когда выстрелом распугали стадо.

Не помню, чтобы я принимала решение бежать со всех ног на стоянку, но вдруг обнаружила, что бегу. Наверное, потому, что все прочие скорбящие ринулись в том же направлении. Так что составить им компанию меня побудило не столько любопытство, сколько нежелание быть растоптанной.

Натан кратко резюмировал ситуацию, возопив: "Хо!"

Этот странный звук он повторил еще не раз, пока несся вместе с остальными к выходу. Стартовал сынок позже меня, однако на финише, то есть у парадной двери, вырвался вперед.

— Кто-то визжал, слышала? — сообщил он мне, пролетая мимо.

Я перешла на быструю ходьбу. Большая часть стада к тому времени меня обогнала, а те, что плелись позади, были в худшей физической форме, чем я, и опасности не представляли.

— Мам, кто-то визжал! — вновь проорал Натан.

Порой мне кажется, что сыновья считают меня туповатой. Вот и сейчас Натан, видимо, решил, что своим умом мне не дойти.

— Визжал? Да неужели? — с сарказмом переспросила я.

Зря старалась. Тонкого юмора ребенок не понимает. Он энергично закивал:

— Ага, ага. Точно. Визжал, неужто не слышала? Интересно, кто это был? — И Натана как ветром сдуло.

Впрочем, я-то знала, кто орал, — пронзительный голос Барби перепутаешь разве что с пожарной сиреной. С перекошенным от ужаса лицом Барби чуть ли не распласталась на крыше своей машины. Первым, как ни странно, до дальнего угла стоянки добрался Дерек.

Я покосилась на Энни — почему-то ее совсем не впечатлили скорость и выносливость Дерека. Более того, брови ее сумрачно сдвинулись. Очень сумрачно.

— Барби! — воскликнул Дерек с тревогой. — Что с тобой? — И провел крупной и загорелой рукой по своим темным волнистым волосам.

Барби оценила изящество этого жеста. И в ответ захлопала ресницами:

— Ох, Дерек, извини.

Тут до нее с некоторым опозданием дошло, что вокруг стоят и другие человеческие особи. Барби скользнула по нам беглым взглядом:

— Простите меня, пожалуйста. Я такая глупая.

Как и следовало ожидать, разуверять ее никто не бросился.

— Я не хотела никого беспокоить, — поспешно продолжала Барби, — но в мою машину… э-э… залетела оса.

Реакция присутствующих была предсказуема. Сначала все уставились на нее, потом — друг на друга.

Так, значит, Барби издала этот душераздирающий вопль из-за какого-то насекомого?! Нет, я, конечно, понимаю, что оса оснащена жалом, но ведь не "магнумом" же 357-го калибра! На мой взгляд, реакция Барби была несколько неадекватной.

Видимо, и сама коллега это поняла, ибо перешла к обороне:

— Эта оса до смерти меня напугала! Я их ужасно боюсь, этих ос, такая вот дурочка!

Выборочно поглядев на несколько лиц из толпы, я подумала, что по данному пункту Барби тоже не встретит возражений.

Многие потянулись обратно в здание, потихоньку переговариваясь. Дерек остался. Энни с Натаном тоже. Энни держала за руку Натана, но глазами впилась в бывшего зятя. И глаза ее заметно сузились, когда Дерек поспешил к Барби на выручку.

— Что за ерунда! — горячо воскликнул он. — И совсем ты не глупая. Ты просто осторожная. Ну а теперь, если позволишь, я выкурю эту злосчастную осу из твоей машины. Мы же не хотим, чтобы она тебя укусила, верно? — И подмигнул.

На моей памяти, Барби сворачивалась клубочком на коленях у мужчины и при куда меньшем поощрении, но сейчас ее словно столбняк хватил. Да что это с ней? Я бы решила, что Барби считает неприличным флиртовать с вдовцом, чья жена еще даже не похоронена, однако всего несколько минут назад ее ничуть не смущало даже присутствие упомянутой жены, пусть и в гробу. Уж если Барби столь щепетильна, соблюдала бы приличия в стенах "Светлой памяти", а не здесь, на стоянке.

Но что-то ее явно тревожило. Когда Дерек потянулся к ручке дверцы, Барби по-прежнему не двинулась с места.

— Ну-ка, дай-ка я… — начал Дерек.

— Нет! — Это прозвучало как выстрел.

Дерек отдернул руку так поспешно, словно Барби его укусила.

— Я… я не хочу, чтобы ты смотрел на салон моей машины, — зачастила Барби. — Там такой беспорядок. Еще подумаешь, что из меня никудышная домохозяйка.

Почему-то никому не захотелось указывать Барби, что она говорила о своей машине, а посему термин "домохозяйка" не совсем уместен. Дерек теперь взирал на Барби так, словно только что осознал (как немало мужчин до него): в хорошенькой головке моей коллеги гуляет сильный ветер.

Барби беспечно повела плечиками:

— И потом, оса все равно улетела. Через дверцу. Да-да. Взяла и улетела. — И она нервно улыбнулась.

— А-а, — протянул Дерек. — Ну-ну.

Пожав широкими плечами, он еще раз глянул на Барби, покосился на машину — и, медленно развернувшись, зашагал обратно к похоронному дому.

Казалось, у Барби руки чешутся остановить его, но она не двинулась с места, лишь обратилась к его удаляющейся спине:

— Э-э… Дерек?

Он обернулся.

— Все равно спасибо. — Барби помахала ему пальчиками. Скромно и со вкусом, как она, видимо, считала. Лично я считала иначе, но, поскольку махали не мне, возможно, я не самый лучший судья.

Дерек рассеянно кивнул и продолжил путь в скорбный дом. Энни и Натан потянулись следом.

— Мам, ты идешь?

Хотела бы я сказать, что забота о любимой родительнице ни на миг не оставляла Натана, но это было бы явным преувеличением. Обо мне сынок вспомнил в последнюю очередь. Первым делом устремился за Энни, а затем уже притормозил и оглянулся на меня. Слеза прошибает от столь горячей сыновней любви.

Я кивнула:

— Сейчас приду.

Энни остановилась вместе с Натаном и окинула нас с Барби задумчивым взглядом. Не знаю уж, о чем она там размышляла, да, честно говоря, мне было не до нее. И других забот хватало.

Удостоверившись, что зрители покинули сцену, я повернулась к Барби:

— Ладно, не темни. Что случилось?

Та попыталась прикинуться непонимающей:

— О чем ты, Скайлер?

Я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Она решила изобразить святую простоту передо мной? Нашла с кем ломать комедию! Я уже хотела было вывести ее на чистую воду, но потом передумала и перешла к сути:

— Барби, отойди-ка от машины!

Эту фразу я слышала, наверное, раз сто в полицейских сериалах. Не хочу хвалиться, но, по-моему, у меня вышло ничуть не хуже, чем у киношных копов.

— Ты о чем?

Мне эта волынка порядком поднадоела.

— О том, что если не отойдешь от своей машины, я позову Натана. Попрошу его схватить тебя в охапку и унести куда-нибудь подальше. Вон туда, например. — Я махнула в сторону бескрайней лужайки.

Барби задумалась. Мысли лихорадочно метались в голове нашей красотки — благо свободного места навалом. Она нерешительно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на Энни и Натана (те уже почти добрались до парадного входа). Потом повторила ритуал по второму кругу.

А уже затем пошевелилась.

Признаться, я несказанно удивилась, что моя угроза сработала. Сама-то я здорово сомневалась, что сумею уговорить Натана оставить без присмотра Энни, чтобы вернуться сюда и помериться силами с Барби. С одной стороны, ради того, чтобы сойтись в рукопашном бою с дамой в мини-платье, Натан пойдет босиком по битому стеклу. С другой — возможно, его не прельстит копошиться с Барби на глазах у своей нынешней пассии. В общем, могло сложиться и так и этак.

Но Барби, видимо, сомнений не ведала. Она отодвинулась от машины, и я тут же поняла, зачем Барби так льнула к дверце. Чтобы кое-что прикрыть.

На дверце "мустанга" кто-то нацарапал сердечко.

Я уставилась на эту пакость, сосредоточив усилия на том, чтобы не завопить во всю глотку. Затем сделала глубокий вдох и взяла Барби за руку:

— Пойдем, нам не следует здесь стоять одним. Лучше зайти внутрь, вместе с остальными.

Сердце стучало как отбойный молот. Я огляделась по сторонам. К сожалению, стоянка была битком забита машинами, что затрудняло обзор. Здесь запросто могла затаиться хоть вся съемочная группа "Прирожденных убийц", и я бы их не заметила.

— Барби… ты меня слышишь? Здесь оставаться опасно.

Собственно говоря, мерзавец, разрисовавший машину, вполне возможно, следил за нами. От этой мысли у меня волосы встали дыбом. Он ведь мог быть совсем рядом, за кустом или за соседним автомобилем! Сидел там и наслаждался нашим страхом.

— Идем же!

Барби выдернула руку и раздраженно скривилась:

— Отстань!

— Барби, давай зайдем в здание.

Она упрямо покачала платиновыми локонами:

— Глупости!

И это все, что она может сказать? Странная реакция.

Невольно напрашивался вывод, что от пережитого потрясения Барби лишилась остатков разума. Неужто до нее не дошло, что значит сердечко на дверце? Не хотелось огорчать бывшую подругу, но я решила предпринять последнюю попытку.

— Послушай, Барби, сердечко, вполне возможно, нарисовал тот же тип, что убил Труди. Ясно тебе? Так что пошли в дом, надо вызвать полицию.

— А зачем? — Барби кокетливо склонила голову набок.

Я снова обвела взглядом стоянку. Вроде бы ничего подозрительного — но что, собственно, я ищу?

— Пойдем, Барби, прошу тебя! Черт возьми, что значит "зачем"?! Ты сама прекрасно знаешь.

— Нет, не знаю. — Барби сложила руки на груди. — Что толку их привлекать?

Что толку? Я не ослышалась? Уж если без толку привлекать полицейских к поимке типа, который обрабатывает ножом машины и людей, зачем они вообще нужны, эти копы? Чтобы продавать лотерейные билетики?

— Барби, я не хочу тебя здесь оставлять…

Она весело улыбнулась:

— Да все нормально! А ты иди.

— Барби…

— Послушай, Скайлер, кто-то хочет меня напугать. Вот и все.

— Барби, тебе может грозить опасность. Тот, кто убил Труди, возможно, охотится и за тобой.

Лично мне это виделось вполне логичным, но только не Барби, судя по ее скептической мине.

— Ерунда! — упрямо повторила она. И снисходительно похлопала меня по руке. — Я поеду в офис. Думаю, что уделила достаточно внимания Дерьмуди, правда?

Я слегка опешила, но не сдалась:

— Если не вызовешь полицию, тогда я сама…

Хоть Барби и не назовешь светлой головой, сейчас она смекнула, что я хочу сказать.

— Ну нет! Не желаю общаться с полицией, и не буду! Да если ты вызовешь копов, мы тут застрянем на всю ночь, а у меня дела.

— Но…

Она тряхнула головой:

— Пойми, это просто чей-то глупый розыгрыш, и нечего раздувать слона из мухи. Все, я еду на работу.

Что и сделала. Я же вернулась в "Светлую память", но на пороге обернулась. Барби задним ходом вырулила со стоянки, развернулась и укатила прочь. Без тени страха.

На мой взгляд, тому могло быть лишь два объяснения: или Барби не хватало ума, дабы испугаться, или же она наверняка знала, что бояться нечего.

У меня скрутило желудок. Ужасно не хотелось думать о том, что неизбежно лезло в голову. Ведь в тот злосчастный день Барби вернулась в офис много позже ухода Труди, точнее, она пришла вскоре после меня.

И кроме того, записка Труди была написана частично печатными буквами, частично — обычным почерком.

Сама я тоже оставляла сослуживцам записки, но редко когда надписывала имя адресата. Просто оставляла ее на столе того, кому она предназначалась. Обращение казалось ненужным — и так понятно.

И коллеги поступали так же — сколько раз я находила записки без обращения. Но это значит, что если, допустим, записка Труди предназначалась не мне, а, к примеру, Барби, то запросто можно было нацарапать сверху печатными буквами "С. Р." и подложить ее мне. Более того, я вдруг вспомнила, что сверху от листка был оторван кусок. Так что не исключено, что оторвали имя настоящего адресата.

Я поежилась. Невероятно, но я всерьез рассматривала гипотезу, в которой Барби выступала в роли душительницы. Барби, которую я считала своей подругой, пока она не вышла на Большую Охоту за Мужчинами. Конечно, Барби значительно превосходила в весе миниатюрную Труди и справилась бы с ней без труда, но ведь из того, что у человека была возможность совершить некий поступок, не обязательно следует, что он его совершил.

К примеру, я могла бы сбросить десять килограммов. Логика ясна?

И потом, прежде чем обвинять бывшую подругу, стоило учесть и другие возможности.

Расправив плечи, я переступила порог "Светлой памяти". И первым делом наткнулась взглядом на Дерека. Это было нетрудно. Он вновь стоял в окружении публики, желавшей выразить соболезнования. И что любопытно, в основном это были женщины. Натана с Энни я тоже сразу заметила и двинулась было к ним, но тут сообразила, что они меня не видят, так что изменила курс и нырнула за большое растение в кадке.

Отсюда я могла беспрепятственно наблюдать за Энни. И что же? Наблюдения показали, что Энни то и дело стреляет глазами в сторону Дерека. Как странно…

А вскоре я заметила и кое-что еще более странное. Дерек ни разу не взглянул на Энни. Ведь согласитесь, вполне естественно, если б старина Дерек хоть изредка поглядывал на бывшую золовку. Хотя бы затем, чтобы проверить, как она держится.

Я наблюдала за ними, и на душе становилось все муторнее. Может, конечно, я ошибаюсь, но сдается мне, что моего сыночка попросту используют для камуфляжа. Тогда понятно, почему эта женщина, которая гораздо старше и гораздо образованнее Натана, вдруг воспылала к нему страстью.

Если, конечно, ее не пленили его красивые ноги.

Энни, кажется, поняла, что является объектом пристального внимания, поскольку придвинулась поближе к Натану и, взяв его под руку, обвела глазами зал.

Я поспешно забилась поглубже в угол и задумалась. Энни ведь знает, что я осталась переговорить с Барби…

Собравшись с духом, словно перед прыжком в воду, я вышла на середину зала, чтобы Энни без труда заметила меня, если повернет голову, и решительно направилась к ним с Натаном, проталкиваясь сквозь толпу. Узрев меня, Энни заметно встревожилась, а Натан, разумеется, тотчас вошел в образ Брюса Уиллиса.

Я сразу Перешла в атаку. По-матерински коснулась руки Энни и проворковала:

— Бедняжечка, должно быть, для тебя это страшное испытание.

Энни прикусила губу. Натан подмигнул мне поверх ее головы, — видимо, одобрял мое поведение.

— И надо же, будто мало тебе горестей, еще эта история с твоим зятем и Барби Ландерган. — Я сочувственно поцокала языком.

Натан изумленно вздернул брови. Следует заметить, цокаю языком я не часто. Вот моя матушка языком цокает мастерски.

Энни встрепенулась и покосилась на Дерека.

— Что ты имеешь в виду?

Я доверительно заглянула ей в глаза:

— Только что на стоянке поболтала с Барби. — Я осуждающе покачала головой. — Твой зять совсем не возражает против заигрываний Барби.

Лицо Энни окаменело. Будто его вдруг залили гипсом.

— О чем ты? — Голос ее вдруг сделался резким и визгливым.

Я отвела взгляд и смущенно поведала, словно делясь пикантным слушком:

— Ну… Барби сказала, что они с Дереком договорились вместе поужинать. Времени даром он не теряет, верно?

На миг в глазах Энни промелькнула искра ярости, но тут же погасла. Или мне все это мерещится?

Но когда она заговорила, голос ее дрожал — это уж точно.

— Не могу поверить… Неужели Труди так мало значила для Дерека, что он начал флиртовать, еще даже не похоронив ее?..

— Вот вам мужчины! — развела я руками и снова сочувственно цокнула.

Тут к нам подошли очередные соболезнующие, и я, воспользовавшись случаем, кинулась обратно в свое укрытие.

Прошло не меньше получаса, прежде чем произошло то, чего я так упорно дожидалась. Энни быстро подошла к Дереку и что-то шепнула ему. Дерек встрепенулся.

Энни круто развернулась и, не оглядываясь, вышла из зала в боковую дверь. Дерек же не спешил. Кивнул кому-то, подошел к гробу Труди и, склонив голову, постоял минуту-другую, а затем, воровато оглядевшись по сторонам, выскользнул в ту же дверь, что и Энни.

Даже не потрудившись сделать это незаметно, я со всей прытью поскакала следом.

Дверь, за которой он скрылся, выходила в коридор, где имелась еще одна дверь, слева. Я подкралась к ней, приложила ухо и, ничего не услышав, медленно приоткрыла, стараясь производить как можно меньше глума.

Как выяснилось, могла бы не стараться, ибо с самого начала стало ясно, что Энни и Дерек слышат только друг друга.

— Идиотка! — воскликнул Дерек.

— Сам идиот, если думаешь, что можешь наставлять мне рога. Да еще прямо у меня под носом!

Я остолбенела. Энни обвиняет Дерека в том, что он наставляет рога ей?!

 

Глава 15

— Говори тише, кретинка, — прорычал Дерек. — Вдруг кто-то войдет и тебя услышит?

Ничего не скажешь, вдовец зрил в корень проблемы. К тому времени я пошире открыла дверь. От сладкой парочки меня отделяла лишь разлапистая вешалка, стоявшая у стены. К счастью, вешалка не пустовала. По случаю капризной мартовской погоды на ней красовалось приличное количество пальто и плащей. Затаив дыхание, я проскользнула в дверь, на цыпочках прокралась по толстому бежевому ковру и скрючилась за темно-синим дождевиком.

— Бога ради, Дерек, не выдумывай! — фыркнула Энни. — Никто сюда не придет.

Определенно, Энни не хватало смекалки бывшего зятя. Она принимала желаемое за действительное.

— Я не выдумываю, — возразил Дерек, судорожно озираясь. Я оцепенела. По-моему, даже перестала дышать. — Просто я осторожен.

Не обнаружив соглядатаев, Дерек снова повернулся к Энни. Она нетерпеливо постукивала ножкой.

— Ей-богу, Энни, что тебе взбрело в голову? По-моему, мы все обсудили. И договорились, как должны себя вести. Ты что, решила все испортить?

Энни старательно откашлялась.

— Но, Дерек, я должна была выяснить… — со слезами в голосе начала она.

— "Должна была выяснить"? — перебил Дерек. — Выяснить что? — Он понизил голос до шепота, я же подалась вперед, теснее прижавшись к плащу. Еще чуть-чуть, и я бы свалилась вместе с вешалкой. Завидная перспективка. — Что же такое тебе так не терпелось узнать?

— Что происходит между тобой и этой Барби? — с вызовом осведомилась Энни.

— Между мной и Барби? — недоуменно переспросил Дерек. Это имя он произнес с явным отвращением. Барби наверняка бы обиделась. — Ты что, издеваешься? Между мной и Барби ничего не происходит. С чего ты взяла?

Было видно, что Энни очень хочет поверить Дереку. Более того, имя Барби, которое он почти что выплюнул, несомненно, усладило ее слух. Голос Энни потеплел.

— Не с чего, а от кого, — пояснила она. — От Скайлер. А ей Барби сказала, что вы с ней собираетесь вместе…

Тут Дерек забыл об осторожности.

— Что-о-о? — возопил он, едва не задохнувшись от возмущения.

Энни энергично закивала:

— Так сказала Скайлер. Что вы с Барби договорились вместе поужинать и что…

Она охотно повторила бы мою речь слово в слово, но я решила избавить ее от этого труда. И вышла из-за вешалки. Головы Энни и Дерека дружно повернулись в мою сторону. Никто из них не произнес ни звука, но на лицах застыло одинаковое выражение — как у оленя, попавшего в свет фар приближающегося автомобиля.

— Ладно, признаю, — я пожала плечами, — соврала. Но и вы двое тоже не шибко правдивые. Думаю, в полиции с радостью послушают про вас, голубков.

— Дерек? — пискнула Энни.

Но Дерек не оправдал ее надежд. Первое, что он сделал, — свирепо уставился на подружку. Если бы взгляды могли убивать, Энни незамедлительно присоединилась бы к сестрице. Затем Дерек повернулся ко мне, не забыв сменить гневный взор на невинно-недоумевающий.

— Скайлер, что такое? Никак не возьму в толк, о чем ты говоришь.

— Станешь убеждать меня, что между тобой и Энни ничего нет? — невозмутимо поинтересовалась я.

Дерек ухмыльнулся:

— Конечно, ничего! — Его тон подразумевал, что эта мысль абсурдна. — Неужели ты всерьез думаешь, будто у меня может что-то быть с ней?

Последнее слово Дерек произнес с таким же отвращением, с каким недавно произнес имя Барби. Видимо, решил, что если трюк сработал, то его стоит повторить.

Но Энни его отвращение пришлось явно не по душе. Думаю, она предпочла бы, чтобы Дерек просто отрицал их связь и этим ограничился.

— Какого черта ты хочешь сказать? — Энни в бешенстве отпрянула от Дерека. — Да кем ты себя возомнил, мерзавец?! Я для тебя недостаточно хороша?! Это ведь ты был женат! Я-то свободна! И я не раздавала обещания, которых не сдержала!

Позиция Энни была вполне обоснованна. Однако почему-то лично я была уверена, что, если бы спросили мнение Труди, она рассудила бы иначе. Само собой разумеется, что ваша родная сестра воздержится от интрижки с вашим мужем, и обещания тут совсем ни к чему.

Энни смотрела на Дерека с таким омерзением, будто он червяк, прилипший к ее подошве. Под ее пристальным взглядом смышленый Дерек на удивление быстро осознал свою оплошность и срочно перешел к спасательно-восстановительным работам.

— Энни, дорогая, — он сокрушенно развел руками, — я всего лишь пытался втолковать Скайлер, что мы с тобой почти что брат и сестра. И что мы никогда бы…

Надо отдать Дереку должное — за словом в карман не лезет. Готова поспорить, еще до исхода дня он пришлет Энни цветы.

И кстати, о цветах… Я вдруг взглянула на Дерека совсем другими глазами. Минуточку, не кладите трубку… Цветы, которые Дерек исправно посылал Труди, в минувший вторник так и не доставили. А это означает, что за несколько часов до того, как было найдено ее тело, Дерек уже начал вести себя так, словно знал, что его жена никогда не вернется на работу.

И откуда же, интересно, он это узнал?

— Я хочу сказать, Энни, мы с тобой практически родственники, — мямлил Дерек. — Именно это я и имел в виду, когда…

Я прервала его излияния:

— Дерек, а что случилось с твоими цветами?

— Цветами? — повторил он, нахмурившись, явно раздосадованный моим грубым вмешательством.

— Ну да, — кивнула я, — с букетом, который ты присылал Труди каждый вторник? На этой неделе никаких цветов не было. — Я погрозила ему пальцем. — Знаешь, невольно напрашивается мысль, что ты заранее знал, что Труди не доведется их получить.

Дерек молча смотрел на меня, качая головой, словно не веря, как я до такого додумалась. Но его загар вдруг посветлел на несколько тонов.

От Энни, должно быть, тоже не ускользнула бледность Дерека. Горе, видимо, обострило ее защитные рефлексы, поскольку она тотчас кинулась на подмогу:

— Бога ради, Скайлер! Да это же ничегошеньки не значит. Ну не заказал он эти дурацкие цветы, — может, просто из головы вылетело. Вспомни, от Труди ведь с самого обеда не было ни слуху ни духу. Мало ли что с расстройства забудешь! — фыркнула она. — И уж из этого никак не вытекает, что Дерек ее убил.

Я не сразу ответила Энни. Некоторое время молча смотрела на нее, чувствуя, как кусочки мозаики складываются в картинку. Немудрено, что Труди вдруг принялась сватать Натана с Энни. Наверное, опасалась, как бы сестрица с Дереком не снюхались, вот и поспешила пристроить родственницу, на всякий случай, если Энни и впрямь положила глаз на ее муженька.

Боже, до чего трогательно!

Я скрестила руки на груди:

— На мой взгляд, у вас двоих был отличный мотив для убийства.

Энни вздернула подбородок:

— И что с того? Мы этого не делали. — Она тоже скрестила руки на груди и с вызовом уставилась на меня.

Мне стало неуютно. Если Энни врет, у нее это великолепно получается, не отнимешь. И все же сомнения в их невиновности оставались. Я в упор посмотрела на Энни, затем на Дерека.

— Почему бы не предоставить полиции решить, делали вы это или нет?

У обоих в глазах заметался ужас.

— Нет! — вскричала Энни. — Полицию привлекать незачем. Я говорю правду.

— Ну еще бы!

Подбородок Энни взлетел еще выше.

— Слушай, я докажу тебе, что говорю правду. Я даже признаюсь, что мы собирались ее убить!

Это небрежное признание на миг лишило меня дара речи. И Дерека, кажется, тоже. Он так посмотрел на Энни, словно готов был убить ее.

Я тоже вылупилась на Энни. Если они с Дереком собирались покончить с Труди, это, безусловно, объясняло ее любовь с первого взгляда к Натану и благосклонное отношение к сватовским ухищрениям Труди. Вот, значит, почему она встречалась с Натаном — чтобы отвести подозрения от своей интрижки с Дереком.

Выходит, мерзавка использовала моего сына. А он-то, бедненький, считает ее "единственной и неповторимой".

Я отступила на шаг от Энни. Лучше сохранять некоторую дистанцию. Ибо мне вдруг нестерпимо захотелось отхлестать ее по самоуверенной физиономии.

А эта чертовка, не поверите, с победным видом повторила:

— Да-да, Скайлер, ты не ослышалась. Мы с Дереком уже несколько месяцев вынашивали планы убийства Труди!

Господи помилуй! Да она этим гордится!

— Энни, может, ты все-таки заткнешься? — В голосе Дерека, к его чести, гордости не слышалось. Однако слышалась нешуточная угроза: казалось, он вот-вот задушит Энни. Даже в нетерпении сжимал и разжимал кулаки. — Заткни свою поганую пасть!

Энни и ухом не повела, даже не взглянула в его сторону. Передернув плечами, она продолжала:

— О разводе и речи быть не могло, разумеется.

— Разумеется, — кивнула я.

Похоже, я поспешила с ответом. Энни пронзила меня взглядом, скривив губы.

— О разводе действительно не могло быть речи. Это было бы невозможно.

Я смолчала. Энни тряхнула волосами:

— Думаю, ты не хуже меня знаешь, что наша обожаемая Труди была не из тех, кто оставил бы нас с Дереком в покое. Ни за что! Если бы Труди узнала про нас с Дереком, она бы не отказала себе в удовольствии превратить нашу жизнь в ад. Уж ты-то знаешь!

Что тут скажешь? Это и впрямь было в духе Труди.

Очевидно истолковав мое молчание как согласие, Энни продолжала:

— Пойми, мы вовсе не хотели ее убивать. Но что нам было делать? Труди сама не оставила нам выбора.

Вот уж поистине типичное поведение жертвы. Вечно загоняет вас в угол. Вечно не оставляет вам выбора. Вечно ни с кем не считается.

— Ну вот, — продолжала Энни, — мне и пришлось заманить Труди в пустой дом, чтоб спокойненько, без посторонних, с ней разобраться.

Тут я подумала, что с первой попытки угадаю точный адрес облюбованного дома.

Энни хватило наглости улыбнуться. Голос ее зазвенел от возбуждения — малышке не терпелось поделиться хоть с кем-нибудь.

— Заманить сестричку оказалось проще простого. Ха! Труди-то вечно считала себя самой умной, вот мы и убедились, какая она сообразительная. Я сказала ей, что мы с Натаном собираемся купить дом. Она мигом заглотнула наживку — только о своих комиссионных и думала. Честно говоря, я могла куда угодно ее выманить, хоть на край света!

Стиснув зубы, я продолжала смотреть на Энни. Кажется, она кое-что упустила. Прежде всего она внушила Труди мысль, будто они с Натаном покупают дом потому, что собираются пожениться. Вот, наверное, почему Натан не знал, что помолвлен. Будущая невеста забыла ему сообщить.

— Само собой, я не хотела, чтобы Труди кому-нибудь проболталась, что встречается со мной, поэтому сказала, что наша помолвка — пока большой секрет. Что мы с Натаном хотим сами объявить о ней, когда подпишем все бумаги о покупке дома.

Энни перевела взгляд на Дерека, словно ждала похвалы за отличную работу. Он же отрешенно смотрел прямо перед собой. Энни снова повернулась ко мне:

— Я сказала Труди, что встречусь с ней в том доме на Саратоге, но на самом деле мы собирались встретить ее вместе с Дереком.

Услышав свое имя, Дерек поморщился. И, будто инспектор дорожной полиции, поднял вверх руку, приказывая Энни остановиться.

— Скайлер, ты должна нам поверить, — поспешно вставил он, — в итоге мы с Труди там не встретились. Да, Энни ей позвонила, Энни выманила Труди в пустой дом, все верно, но…

Я покосилась на Энни. Интересно, она заметила, с каким нажимом старина Дерек всякий раз произносит ее имя? Можно подумать, за собой он вины не чувствует.

Но Энни не заметила. Она молча слушала и даже кивала в подтверждение его слов. У меня чуть глаза на лоб не вылезли. Питай я к ней побольше симпатии — точнее, хоть каплю симпатии, — сказала бы: "Энни, проснись! Кофе-то совсем выдохся! Ты только принюхайся!"

— …но мы ничего с ней не сделали. Абсолютно ничего! — закончил Дерек.

— Угу, — скептически заметила я.

Невероятно, но Энни явно обиделась, что я усомнилась в словах Дерека. И вновь кинулась ему на выручку.

— К твоему сведению, — отчеканила она, ткнув в мою сторону указательным пальцем, — Дерек говорит правду!

Еще бы. Этот мужчина обманывал жену с ее родной сестрой, задумал прикончить упомянутую жену и даже признался в этом. Но разве он способен солгать? О нет! Только не Дерек. Для этого он слишком порядочный человек.

— Нам не удалось ничего сделать, — с сожалением поведала Энни. — Потому что, когда мы туда приехали, Труди уже была мертва.

Я не верила своим ушам:

— Она уже была…

— Ну да, — кивнула Энни. — Нас кто-то опередил.

От изумления я едва устояла на ногах. Энни же продолжала как ни в чем не бывало:

— Мы с Дереком подъехали на моей машине и остановились за пару кварталов от дома. Сама понимаешь, чтоб никто не увидел машину и не смог ее потом опознать. Затем пешком добрались до дома, и тут оказалось, что парадная дверь не заперта. — Энни качнула головой. — Ну вот, мы вошли и обнаружили Труди. Внизу, в подвале.

Воспоминания ничуть не тяготили Энни. Более того, глаза ее возбужденно заблестели.

У Дерека же, напротив, потухли.

— Это было ужасно, — пробормотал он. — Сначала туда спуталась Энни, потом я. Боже, как это было ужасно! Я был не в силах…

— Представляешь, — перебила Энни, — он только мельком глянул на нее и тут же побежал наверх сблевнуть!

Я посмотрела на Дерека. Значит, вчера, после моего звонка, он видел мертвую Труди уже повторно. Однако вернулся из подвала с неподдельным потрясением на лице. Возможно, в первый раз просто не заметил сердечко, раз глядел мельком.

— Смешно сказать, он едва успел добежать до ванной! Мужчины порой ведут себя как дети!

Однако. Когда Энни вот этак выпучивает глаза, она — вылитая Труди.

— Ради бога, прекрати! — осадил ее Дерек и, словно защищаясь, повторил: — Это действительно было ужасно.

— Да, ужасно! — с вызовом ответила Энни. — Ужасно, что Труди пришили до нас. — Она беспечно провела рукой по волосам. — Подумать только, мы строили такие планы, я весь день ждала, чтобы наконец показать этой гадине, что о ней думаю, и в итоге мы опоздали. Кто-то добрался до нее первым. Проклятье!

Я похолодела. Вот вам трогательная сестринская привязанность.

Кажется, Дерека тоже слегка удивили слова подружки. Он окинул ее внимательным взглядом.

— Нет, ты можешь поверить, кто-то нас обскакал! — не унималась Энни.

Видать, сильное было разочарование.

Скрепя сердце — все-таки Энни мерзко поступила с Натаном и потому заслуживала самого наихудшего, — но я ей поверила. Уж слишком неподдельной была злость на то, что сорвались их планы. Сыграть такое ей не под силу.

Но тогда… Если Энни с Дереком и в самом деле не убивали Труди, однако заманили ее в дом на Саратоге, значит, никакого безымянного клиента не существовало. Я прочистила горло, переводя взгляд с Дерека на Энни и обратно:

— Выходит, все, что Труди написала в той записке…

— …было милой шуточкой моей сестренки, — закончила за меня Энни. — Она знала, как всех в агентстве бесит, что она уводит ваших клиентов, так что просто решила потешиться, оставляя писульку. — Энни усмехнулась. — Очень в духе Труди. У этой сучки было потрясное чувство юмора.

В душе я понадеялась, что на похоронах Энни не попросят сказать несколько слов о покойной.

Нужно собраться с мыслями. Ведь если никакого клиента и в помине не было, значит, Труди убил человек, который знал, куда она направляется. Коль скоро это не Энни с Дереком, стало быть, кто-то еще, прочитавший ее записку. Записку с неровным верхом. Как будто листок второпях вырвали из блокнота. Или же оторвали клочок с именем того, кому в действительности адресовалось послание… Помнится, мои инициалы были выведены печатными буквами, словно автор боялся быть узнанным по почерку.

Мне вдруг стало совсем зябко.

В то утро, когда я получила записку, в офисе, помимо меня и Труди, был только один человек…

— Ну вот, Скайлер, — продолжала тем временем Энни, — обращаться в полицию у тебя нет никаких оснований. Доказать, что мы с Дереком встречались, ты не сможешь. Мы будем все отрицать. И кроме того, это не поможет поймать убийцу Труди. Только замутишь воду и…

Я не дослушала. Резко развернулась и помчалась к своему автомобилю. Через несколько минут я уже неслась на всех парах в агентство.

 

Глава 16

Когда я вошла, в офисе было полно народу. За столом справа от входа восседал Джарвис, оформляя закладную с молодой парой. Видимо, молодожены покупали свой первый дом — оба выглядели крайне потрясенными; риэлторы привыкли видеть подобное выражение на лицах людей, впервые отписывающих чужому дяде ближайшие тридцать лет своей жизни.

Шарлотта показывала буклеты другой паре. Этим было за сорок, и покупка недвижимости явно утратила для них прелесть новизны. Они слегка заскучали.

Всю эту публику я осмотрела лишь мельком. Меня интересовала Барби. На ней было все то же обтягивающее открытое платье, что и в похоронном доме, только сверху она надела черный льняной пиджак. Более уместный наряд для работы, хотя не припомню, чтобы прежде Барби волновала уместность того или иного наряда.

Как и Джарвис с Шарлоттой, Барби была занята. Рядом с ней сидела пухлая дама в темно-синем тренировочном костюме и изучала папку с бумагами.

Похоже, не играть мне в покер. Изо всех сил стараясь вести себя непринужденно, я собиралась бросить на Барби лишь беглый и невинный взгляд, который не привлек бы ее внимания, но, едва посмотрела в ее сторону, Барби тотчас вскинула голову.

Хотя мне стоило немалого труда устоять на месте и не пуститься наутек, я все же кивнула ей и изобразила дружелюбную улыбку из серии "какой-хороший-день", пытаясь держаться естественно. Вопрос в том, что именно естественно в подобной ситуации? Следует ли улыбаться человеку, которого подозреваешь в хладнокровном убийстве?

Запихнув, как обычно, сумку в нижний ящик и радуясь тому, что не надо больше смотреть на Барби, я побрела в кухню-подсобку, дабы приготовить себе верное средство от стресса. То бишь огромный стакан колы с огромным количеством льда.

А еще я хотела дождаться, когда Барби освободится, и перекинуться с ней словечком. Увы, оказалось, не судьба. Наливая себе колу, я почувствовала, как в спину мне ткнулось что-то жесткое.

— Значит, догадалась? — Это была Барби, и говорила она так тихо, что я с трудом разобрала слова.

Должно быть, Барби вошла на цыпочках, поскольку я не слышала ни звука. Да еще кубики льда стучали. Почти столь же громко, как и мое сердце — после того, как Барби заговорила.

— Черт побери, Скайлер, ну какого дьявола ты догадалась? — В сердцах она даже топнула ножкой, будто капризный ребенок.

Я попыталась обернуться, но Барби снова ткнула меня в спину.

— Не крутись, — прошипела она. — А не то пожалеешь.

Проклятье, да я уже жалела, что вообще сюда пришла! А еще больше жалела, что не унесла ноги из офиса несколько минут назад — ведь была же возможность!

— Послушай, Барби, — попыталась я вывернуться, — не знаю, что ты имеешь в виду, но я ни о чем не догадалась. Я вообще не из догадливых. Представляешь, до сих пор не могу сообразить, как запрограммировать видак, ей-богу, так что…

— Заткнись! — Голос Барби походил на рыдание. — Я знаю, что ты догадалась, и теперь вынуждена сделать то, чего в жизни не собиралась.

Спазм сдавил мне горло. Почему-то совсем не хотелось просить ее рассказать поподробнее, что она со мной сделает, поэтому я лишь покачала головой:

— Послушай, я понятия не имею, о чем ты толкуешь. Честное слово, даже не представляю. Может, объяснишь? — Барби по-прежнему не давала мне повернуться, и было немножко неловко излагать все это стакану с колой.

Однако я изо всех сил старалась говорить убедительно. В конце концов, я ведь профессиональный продавец, разве нет? В то время как в затылок мне дышит женщина, которая не знает, сколько четвертей в футбольном матче. Так что теоретически я в состоянии впарить Барби что угодно.

— Барби, ты что-то не так поняла и…

— Заткнись! — Барби умудрилась произнести это с надрывом, хотя голос ее по-прежнему был не громче шепота. Ловко, однако. — Я знаю, что ты знаешь. Знаю! — Видимо, Барби не такая дура, как я полагала. Последнее замечание она сопроводила очередным болезненным тычком мне в спину. Я поморщилась. И при этом задумалась, не может ли эта штука, что давит мне между лопаток, оказаться одним из длинных, ухоженных ноготков Барби.

— Я же сказала, не вертись! — рявкнула коллега, когда я снова попробовала обернуться. — Это пушка, к твоему сведению, если интересуешься.

Вот, значит, почему Барби решила надеть пиджачок. В кармане тесного платьишка пушку не спрячешь. Да и есть ли там карманы?

Представляете, о чем я думала? Будто у меня куча времени на праздные мысли. Между тем как, по всему видать, время мое было на исходе.

Барби подтвердила эту догадку, прошипев:

— Давай-ка, Скайлер, двигай!

Во рту у меня пересохло так, словно я только что сжевала сэндвич с песком.

— Барби, не возражаешь, если я перед уходом глотну колы?

Барби нетерпеливо фыркнула:

— Ей-богу, Скайлер, ты прямо сдвинулась на своей долбаной коле!

Это я-то сдвинулась?! Только потому, что захотелось хлебнуть водички?.. Ну-ну… А кто, интересно, тычет мне в спину пистолетом? И кто убил человека? Ладно, простим бедняжке отсутствие логики.

В силу очевидных причин я не желала делать резких движений, а посему сочла за лучшее еще раз испросить соизволения:

— Значит, я могу хлебнуть?

Зря спрашивала. Может, соображает Барби и медленно, но все же не настолько. Ей хватило мозгов додуматься, что именно я смогла бы сделать со стеклянной посудиной. К примеру, резко обернуться и выплеснуть колу ей в лицо. Или разбить стакан и искромсать убивицу осколком.

Сомневаюсь, что мне хватило бы смелости осуществить сей грандиозный план, ибо в спину по-прежнему давило пистолетное дуло. Рассчитывать, что коллега промахнется с такого расстояния, было бы глупо. Однако мне не суждено было узнать, насколько я отважна — или, скорее, безрассудна.

— Нет, ни черта ты не можешь хлебнуть! — злобно прошипела Барби. — Здесь тебе не закусочная!

В других обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялась. Громко и от души. Но в некоторых случаях чувство юмора слегка притупляется.

— Сказала, пошли! — повторила Барби и подтолкнула меня пистолетом.

Не двигаясь с места, я как можно спокойнее произнесла:

— Барби, по-моему, это не самая лучшая затея.

Оказалось, у Барби с чувством юмора все в порядке. Она весело хрюкнула:

— Ха, поздновато ты взялась за ум. Брось валять дурака, Скайлер, ты знаешь, что я сделала.

Отрицать не имело смысла.

— Случайно догадалась. На стоянке перед похоронным домом ты не испугалась, что убийца за тобой охотится. Потому что ты и есть убийца. — Я слушала себя и удивлялась. По моему будничному тону можно было подумать, что я рассказываю концовку кинофильма.

Барби даже не попыталась отпираться:

— Ну да, только сердечко не моих рук дело. Не хочу, чтобы ты думала, будто я на такое способна. Это сердечко настоящая мерзость.

Очевидно, Барби на самом деле считала, что убить Труди — не так мерзко, как изуродовать. Я же решила, что вряд ли эта тема заслуживает обсуждения. Здесь мы с Барби заведомо разойдемся во мнениях.

К тому времени ладони мои настолько взмокли, что я мечтала вытереть их о юбку, но по-прежнему боялась пошевелиться.

— Я бы не стала вырезать это поганое сердечко, — продолжала Барби. — Это просто отвратительно.

— Верю. — Я не врала, поскольку не сомневалась, что она говорит правду. Стоило вспомнить, как изумилась Барби, когда я впервые рассказала ей о сердечке. Более того, мне вдруг подумалось, что не так уж трудно догадаться, кто украсил бедную Труди сердечком.

В сущности, отбросив кандидатуру убийцы Труди, вычислить призрачного резчика не составляло труда. Испытав невиданное разочарование оттого, что не успела убить Труди, эта особа решила хоть таким способом выразить свою злость.

Какой творческий подход, Энни.

А сегодня, увидев, что Барби в открытую флиртует с Дереком, Энни под предлогом визита в уборную вышла на стоянку, дабы вновь проявить свои творческие способности. Как Энни узнала, какая из машин принадлежит Барби, точно не скажу, но "ЗАЙ-ЙКА" на номерной табличке — вещь запоминающаяся. Возможно, Энни обратила на нее внимание, когда наведывалась в агентство к. сестре. Да мало ли где?

— Труди заслужила то, что я с ней сделала, Скайлер, сама знаешь. — Свое заявление Барби сопроводила очередным тычком в мою спину. Если доживу до завтра, у меня там расползется здоровенный синяк, как пить дать. Впрочем, скажем прямо, сейчас синяки заботили меня меньше всего.

— Скайлер, Труди сломала мне жизнь, — продолжала Барби. — Она украла у меня все, когда протрепалась Сэму и Мэйсону.

Я недоуменно заморгала, не сводя глаз со своей колы. Барби и правда лишилась двух поклонников, но разве это значит, что загублена вся ее жизнь?

Сама она в этом не сомневалась.

— Пока Труди не открыла свою паршивую пасть, у меня все шло как по маслу. Понимаешь? — Голос Барби задрожал. Я искренне надеялась, что его примеру не следует палец, который она держала на спусковом крючке. — Я была у цели. Эти пупсики уже намекали на свадьбу, Скайлер. Свадьба! У меня было бы все, о чем я мечтала. Машины, шмотки, путешествия!.. — Мать честная. Послушать Барби, так выйти замуж — все равно что выиграть в лотерею. Лично у меня иная точка зрения на брак. — И ведь я ничего плохого не делала, не гуляла с ними обоими одновременно! — захлебывалась словами Барби. — Я всего лишь пыталась решить, с кем из них будет легче жить…

Ну да, она вовсе не терзалась сомнениями, кого из двух кавалеров больше любит. Ее интересовало, кто из них меньше потребует от нее. Неужели эта эгоцентричная, недалекая, мстительная особа — та самая Барби, которую я знала? Неужели я так сильно обманывалась?

— И тут Труди взяла и все разрушила! Причем сделала это нарочно, Скайлер, она не могла допустить, чтобы у кого-то еще кроме нее было все.

Здесь я не могла не согласиться с Барби. Труди наверняка сделала эту мелкую пакость нарочно. Правда, Барби не упомянула о том, как сама обозвала ее "Дерьмуди" при всем честном народе. Как говорится, долг платежом красен.

— Мало того, — не унималась Барби, — ей еще хватило наглости оставить мне эту гнусную записку.

Ага, записочка-то, как я и подозревала, была адресована не мне, а Барби. И не без злого умысла.

— Труди была настоящим дерьмом! Подбросила мне эту писульку, чтобы позлить!

И попала, надо сказать, в яблочко. Ее милое письмецо оказалось последней каплей. Ясное дело, мои инициалы на записке приписала сама Барби, а затем отправилась следом за Труди в пустой дом на Саратоге. Где и убила ее за несколько минут до прибытия Дерека с Энни.

Очевидно, Барби услышала, как они направляются к черному ходу, и выскользнула через боковую дверь. Скорее всего, через кладовку, смежную с гаражом. Это было совсем несложно — ведь Барби не раз показывала дом клиентам, так что прекрасно знала, где находятся какие двери.

— Труди была гнусной тварью! — подытожила Барби.

Можете считать меня беспринципной, но я склонна согласиться со всяким, кто держит меня на мушке, посему тотчас энергично закивала:

— Что верно, то верно!

— Знаешь, мне действительно жаль, Скайлер.

На мгновение мне показалось, что она говорит о Труди, — мол, все обдумала и теперь жалеет о содеянном. Я понимала, что не стоит оборачиваться, но решила поддержать бывшую подругу:

— Ох, Барби…

И тут же получила тычок в спину.

— Но знаешь, Скайлер, ты сама виновата. Не совала б свой длинный нос куда не просят, мне бы не пришлось делать того, что теперь придется.

Если бы я не боялась пошевелиться, хлопнула бы себя по лбу. Ах вот оно что! Барби печалилась вовсе не из-за того, что убила Труди. Ее огорчало, что придется убить меня.

Странно, но я не нашлась что сказать в ответ. Видит бог, меня тоже не радовала такая перспектива.

— А ведь я пыталась тебя предупредить, — продолжала Барби. — Вырезала на твоей двери это дурацкое сердечко, чтоб ты отступила. Но нет, ты не желала слушать.

Так, значит, это Барби испоганила мой парадный вход! Ну конечно! Должно быть, она поскакала ко мне домой сразу же после того, как мы с Матиасом уехали на встречу с Ирвингом Риклем. А теперь хочет убедить меня, будто украсила дверь резьбой, дабы умерить мое любопытство… Невольно припомнилось, в какой ярости пребывала Барби, когда я уходила из агентства с Матиасом — еще одним мужчиной, на которого она поставила и проиграла. Возможно, Барби не признается в этом даже самой себе, но я знала: этот сувенирчик на двери она оставила, отчасти чтобы меня наказать. Понимала, что я не на шутку испугаюсь.

— Ну так вот, все поняла? — прервала Барби мои думы. — Ты сама вынудила меня это сделать. Ладно, пошли, надо с этим покончить.

Лично я не видела причин спешить.

— Прошу тебя, Барби! — Я с мольбой вскинула руки.

— Сунь руки в карманы и повернись.

По-моему, я уже упоминала, что терпеть не могу, когда мной командуют. Однако сейчас не мешкала ни секунды. Послушно сунула руки в карманы и повернулась. Но, встретившись глазами с Барби, вновь взмолилась:

— Барби, ради бога, что ты делаешь?

Я ждала, что она хотя бы потупится. Окажись я на ее месте и натвори столько дел, думаю, с трудом бы выдержала чей бы то ни было взгляд. Однако Барби в упор уставилась на меня, нимало не смущаясь.

Я внутренне содрогнулась. Бог ты мой! Кто эта женщина? Я ведь не раз обедала и ужинала с ней, рассказала ей все про Эда и даже познакомилась с ее родственниками. Неужто я так и не узнала ее по-настоящему?

— Вперед, — велела она, взмахнув пистолетом.

— Барби… — выдавила я. И с отвращением подумала, сколь просительно звучит мой голос. — Ради всего святого, подумай о своих детях. Дженнифер и Шону будет…

Продолжить эту тему мне не удалось. Барби впилась острыми ноготками в мое левое запястье и, ткнув пушкой в бок, рявкнула:

— Заткнись!

Повторять ей не пришлось. Я заткнулась. И выдернула свою руку из ее железной хватки. Чуть выше ладони глубоко пропечатались три малиновых полумесяца.

— А вот это ты зря сделала — приплела сюда моих детей! — прорычала Барби. — Очень зря. За это тебя следовало бы пристрелить на месте!

Я отвлеклась от созерцания запястья и вновь посмотрела на Барби. Непринужденно размахивая пистолетом, она приказала:

— А теперь шевелись. И смотри у меня… Выйдем на улицу и сядем в мою машину.

Я промолчала, но впервые меня захлестнула злость. Ох, до чего ж ненавижу, когда мной командуют. Но что я могла поделать, а? Только глубоко вздохнуть и, как пай-девочка, двинуться к двери.

 

Глава 17

Забавная штука, но, когда вас держат на мушке, в голове возникают самые странные мысли. Особенно если предстоит пройти через просторный офис и времени на размышления хватает.

Первое, что пришло мне на ум, — как странно выглядит все вокруг. Лишь спустя несколько мгновений я осознала, что изменилось. Все сейчас казалось необычайно четким. Словно где-то в моем мозгу чья-то невидимая рука отрегулировала резкость картинки. Не знаю, может, это какой-то защитный механизм. Когда понимаешь, что скорее всего видишь вещи в последний раз, этот самый механизм включается, дабы обеспечить четкое изображение.

Поскольку я догадывалась, что произойдет, когда мы с Барби покинем агентство, я, разумеется, старалась двигаться как можно медленнее. И, должно быть, слегка перестаралась, поскольку Барби подтолкнула меня стволом и прошипела:

— Пошевеливайся же!

Как вы понимаете, пришлось подчиниться. Когда мы подошли к выходу, в поле моего зрения снова попал Джарвис, сидевший за столом у двери. Боже… Как же рельефно выступали черты его лица, все до единой! И взгляд, надо сказать, они не радовали. Наш бесстрашный лидер даже улыбался, пока вконец сбитые с толку молодожены заполняли очередной бланк.

В другом конце комнаты я увидела Шарлотту — она все еще просматривала буклеты со скучающей четой средних лет. Повернув голову, я заметила пухлую даму в тренировочном костюме, с которой давеча беседовала Барби. Судя по всему, дамочка устала ее ждать: насупившись, она ерзала на стуле, постукивая по полу кроссовками фирмы "Рибок".

Я уже переступила порог, по-прежнему дивясь, как невероятно отчетливо выглядит все и вся, и тут, сама того не желая, замешкалась.

Барби отреагировала мгновенно:

— Говорю тебе, шевелись! Вперед!

И почему от женщин всегда ждут беспрекословного повиновения? Даже когда ими помыкают другие женщины.

Барби снова ткнула меня своим чертовым пистолетом:

— Живенько!

Так-так, секундочку. Дайте сообразить. Барби велит мне поспешить навстречу собственной смерти? Что-то тут не так.

— Скайлер, — едва слышно произнесла Барби, — шевелись.

Машинально я сделала пару шагов вперед, а затем снова остановилась. Мы стояли на виду у всего офиса. Однако, как ни странно, ни единая душа не глянула в нашу сторону. Впрочем, если бы кто и глянул, вряд ли бы это что-то изменило. Барби стояла вплотную ко мне, и невозможно было рассмотреть пистолет в ее руке. Но все равно странно, почему это мы с ней вдруг стали невидимками.

— Вперед! — со злостью повторила Барби.

Я сделала шажок и снова затормозила. Сглотнула слюну, чтобы не скрипел голос, и, собрав остатки мужества, сказала:

— Знаешь, Барби, никуда я не пойду. — И признаться, сама удивилась своей дерзости.

Барби удивилась гораздо больше. Кажется, даже охнула от возмущения.

— Еще как пойдешь! А ну!

Покачав головой, я обернулась и посмотрела на нее. Ничего себе! Похоже, в глазах Барби что-то взрывали.

— Давай, Скайлер! Иди! Быстро! — Она выглядела рассерженной и — впервые за время нашей милой беседы — слегка испуганной. — И без шума, поняла?

Без шума? Тут в голове моей пронеслось сразу несколько мыслей. Первая: неужели Барби в самом деле ждет, что я стану содействовать собственной гибели? Она что, издевается? Или шутит?

И вторая: неужели Барби всерьез полагает, что мне следует облегчить ей задачу? Ведь если разобраться, Барби просит меня спокойненько выйти на улицу, стараясь не привлекать внимания. Чтобы, значит, она отвезла меня в какое-нибудь глухое местечко и начинила пулями.

М-да, похоже, мне и впрямь не по вкусу подчиняться приказам. Да пошла она!..

— Эй, я сказала, живо! — Барби теряла терпение.

Догадываетесь, что я ответила?

— Черта с два!

Барби с шумом втянула в себя воздух:

— Скайлер, я не шучу, я тебя пристрелю! А потом пристрелю всех остальных.

— Черта с два, — повторила я. И огляделась по сторонам. Дама в спортивном костюме увидела Барби и подняла вверх пухлый указательный палец, пытаясь привлечь ее внимание. — Разуй глаза, Барби. Посмотри, сколько вокруг народу. Тебе не удастся пристрелить всех, кто-нибудь обязательно до тебя доберется. — Я слушала себя и невольно думала, как складно и убедительно говорю. Будто сама каждый день стою перед подобным выбором: как быть — расстрелять всех до единого или удрать, никого не трогая? Надо подумать. — Откровенно говоря, Барби, твой единственный шанс — поскорее унести отсюда ноги.

— Ты должна пойти со мной, — жалобно заскулила Барби. И попыталась вновь пригрозить пистолетом, но эта штуковина больше не пугала меня.

Я даже взглядом не удостоила ее пушку.

— Барби, если ты не уберешься отсюда сию же минуту, я во весь голос заору, что у тебя оружие. Ручаюсь, что вон тот парень, который говорит с Джарвисом, скрутит тебя, не успеешь ты и глазом моргнуть.

Теперь я блефовала на полную катушку. Упомянутый парень был настолько ошеломлен процентами, которые ему с женой предстояло заплатить за ближайшие тридцать лет, что, узнай он о пистолете Барби, возможно, стал бы умолять ее пристрелить его первым.

Однако Барби приняла за чистую монету каждое мое слово. Окинув помещение испуганным взглядом попавшего в капкан зверя, она метнулась к выходу.

Я с трудом удержала на месте пухлую даму в тренировочном костюме, устремившуюся следом за Барби.

 

Глава 18

Едва Барби скрылась из виду, я позвонила в полицию.

Ее поймали в Нэшвиле, на территории соседнего штата Теннесси. Можете представить, она ехала на своей собственной машине, с номерной табличкой "ЗАЙ-ЙКА"! Очень в стиле женщины, у которой в голове сквозняк.

Если бы Барби догадалась воспользоваться какой-нибудь другой машиной, на ее поиски ушло бы больше времени. А так она попала аккурат в одиннадцатичасовые новости.

Услышав, как диктор рассказывает обо всем этом, я подумала, что, наверное, должна испытывать радость, облегчение или что-то подобное. Но мне вдруг стало грустно. Щеголь с Третьего канала взахлеб повествовал, как подозреваемая была замечена на автостраде и задержана без осложнений. Затем он пустился в долгие рассуждения о процедуре выдачи преступницы нашему штату и о предъявлении обвинения, а я сидела на кушетке, и по щекам моим струились слезы.

Когда-то Барби была моей подругой. Мы с ней вместе ходили в кино, готовили друг другу ужин, вместе проводили вечера, потягивая "Кровавую Мэри" и болтая о бывших мужьях и детях.

Казалось, она ничем не отличается от меня.

И вот она убила человека. Затянула шарф вокруг шеи женщины и безжалостно оборвала ее жизнь.

Как такое может случиться? Как человек доходит до точки, когда единственным выходом видится убийство?

Господи, Барби, что же стряслось?

Этот вопрос не давал мне покоя. Прежде всего, наверное, потому, что я никак не могла выбросить из головы, что до этого ужасного события у нас с Барби было столько общего. Наши дети примерно одного возраста, и, хотя у Барби дочь и сын, а у меня два сына, проблемы с ними очень сходные. Как и я, Барби работала агентом по недвижимости и переживала, когда падали продажи. Между нами всего два года разницы, — можно сказать, ровесницы. В общем, Барби была очень похожа на меня. Хуже того, я очень похожа на нее.

Так неужели всем нам так недалеко до совершения убийства? И если подтолкнуть, мы становимся способны на такой ужас?

После ареста Барби я долго пребывала в депрессии, и это еще мягко сказано. Меня терзала мысль: могла ли я каким-то образом предотвратить случившееся? Может, были какие-то признаки надвигающейся трагедии, а я их пропустила? Или же моя собственная неприязнь к Труди помешала мне разглядеть, насколько Барби возненавидела эту женщину?

Но, что кошмарнее всего, в конце концов я вынуждена была признаться себе: даже сейчас, после всего случившегося, Барби вызывала у меня гораздо больше симпатии, чем Труди.

Прямо скажем, через неделю после ареста Барби меня все еще нельзя было назвать душой компании. К пятнице даже Шарлотта стала выходить из комнаты, стоило мне войти. Думаю, всем уже осточертело выслушивать, как я снова и снова перемалываю эту историю. Дошло до того, что Джарвис отвел меня в сторонку и сказал:

— Слушай, Скайлер, все закончилось. Барби за решеткой, где ей и место. И ты ни в чем не виновата, понимаешь?

С радостью поверила бы Джарвису на слово, но не следовало забывать, что самого его не назовешь поборником морали. Пока он говорил, память услужливо подсказала мне, как однажды дорогой шеф впаривал клиентам домик с "очень тихими", по его словам, соседями, — в то время как все до единого сотрудники агентства знали, что рядом находится кладбище.

А когда я указала ему на это, Джарвис возмутился:

— Но я же не солгал! Разве найдешь более тихих соседей?

В общем, от беседы с Джарвисом мне не полегчало.

И только Матиасу удалось помочь.

— Скайлер, — сказал он субботним вечером, когда мы были у него дома, — ты слишком строго себя судишь. Ну сама подумай, откуда тебе было знать, что замышляла Барби? — Он обнял меня и притянул к себе. — Взгляни на вещи трезво. Убийство не самое расхожее средство, к которому прибегают цивилизованные люди для решения проблем. Не стоит казниться, что не сумела этого предугадать.

Не скажу, чтобы от его слов с души моей сразу свалился тяжкий груз, чувствовала я себя по-прежнему паршиво. Но все равно приятно, что он меня обнимает, гладит по волосам. И целует.

Я ведь уже говорила, как классно Матиас целуется, правда?

Наконец он отстранился и с трудом перевел дух. Разумеется, я знала, что он сейчас скажет.

— Скайлер, ты подумала над тем, о чем мы говорили? Не пора ли нам поселиться вместе?

Может, я и знала, что он собирался сказать, но до сего момента не отдавала себе отчета, что наконец приняла решение. Я придвинулась ближе, чтобы заглянуть в его глаза. Эти зеленые глаза, будь они неладны… Ну мыслимо ли устоять перед этим человеком?

Я положила к себе на колени одну из его больших сильных рук, испытывая уже ставшую привычной радость, которую переживала всякий раз, прикасаясь к Матиасу. Без тени сомнения, я любила его больше, чем любого другого мужчину за всю свою жизнь.

Любовь — штука хрупкая. Убить ее может самая незначительная мелочь. К примеру, сердечко, вырезанное на лбу. Как ни странно, подобный пустяк способен загубить нежные чувства на корню.

Об этом я узнала вскоре после ареста убийцы Труди. Я решила, что Дереку следует выслушать то, что сообщила мне Барби о художествах на лбу его покойной жены. Поэтому когда он позвонил мне и спросил, как именно разворачивались события в "Квадратных футах" в тот день, когда Барби пыталась силой увести меня с собой, я взяла и рассказала ему. Не только о том, как вычислила Барби, но и о том, как вычислила загадочного резчика по лбам.

Кажется, Дерек и без меня догадался. Он ничуть не удивился, хотя Энни изо всех сил убеждала его, что это дело рук убийцы.

Вскоре после нашей с Дереком беседы мне позвонила Энни и потребовала объяснений, что я выболтала Дереку. Он, мол, почему-то отказался иметь с ней дело.

И представляете, когда я выложила ей правду, она бросила трубку!

Натан, узнав о художествах Энни, тоже разом излечился от чувства к этой дамочке.

О да, любовь действительно хрупка.

Все это промелькнуло у меня в голове, пока я держала Матиаса за руку.

— Я люблю тебя, Матиас, Хочу, чтобы ты это знал. — Тут я сглотнула и торопливо продолжала: — А еще хочу, чтобы ты знал, что сейчас я предпочитаю жить одна.

Красивое лицо Матиаса вытянулось. А у меня сжалось сердце. Мне так не хотелось обижать его! И поэтому я пустилась в долгие и путаные объяснения. Призналась, что пока не готова отказаться от независимости и что, прежде чем поселиться с ним вместе, должна быть абсолютно уверена, что руководствуюсь истинными, а не ложными мотивами.

Что я делаю это не потому, что боюсь потерять его, если сию минуту не соглашусь на его предложение.

И не потому, что не желаю оставаться белой вороной в обществе, состоящем по большей части из пар.

И не потому, что устала сама себя содержать и хочу до конца жизни отдыхать.

И уж точно не из боязни, что без мужчины под боком я неполноценный человек.

Барби наглядно показала, до какого отчаяния может дойти женщина, если вобьет себе в голову, что жизнь без мужчины не имеет смысла.

Все это я сказала Матиасу, тщательно подбирая слова. А когда закончила, Матиас кивнул и привлек меня к себе.

— Я понимаю, — произнес он. Но я все равно усомнилась. Его зеленые глаза смотрели с такой грустью.

Так что я собралась с духом и начала заново. Что уж там, вся ночь впереди. А я так хотела, чтобы он мне поверил. Мне было просто необходимо, чтобы он понял: мое нежелание жить вместе вовсе не значит, что я его не люблю.

Более того, это не значит, что вопрос навсегда снят с повестки дня.

Все это означало лишь, что я хочу подождать. И что если я соглашусь когда-нибудь зажить с Матиасом одной семьей, это случится только потому, что я хочу разделить с ним всю оставшуюся жизнь.

И не более того.

Но уж, конечно, и не менее.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.