— Всемирная парижская выставка. Она раскинулась на площади более 70 гектаров. Какой захватывающий вид. — Оскар обводит рукой, словно помещик, показывающий свои владения. — Здесь есть все почти для каждого жителя Земли. Промышленность и искусства — на Марсовом поле, садовые культуры — на Трокадеро, сельское хозяйство — на набережной Орсэ, колониальные товары, смертоносные военные штуковины, здравоохранение и социальное обеспечение — на площадке перед Домом инвалидов. На одной стороне Марсова поля самое большое строение на выставке — Дворец машин. На другой — высочайшее в мире сооружение — Эйфелева башня. Она в самом деле великолепна, — поет Оскар своим мелодраматическим голосом.

На Марсовом поле мы проходим мимо различных павильонов, где разместились экспонаты. Восточнее вдоль набережной выставлены продовольственные и сельскохозяйственные продукты со всего света. Наибольшее впечатление производит огромная дубовая бочка для вина, по вместимости равная 200 тысячам бутылок, с искусной резьбой и позолоченными гербами виноделов Шампани.

Кафе вдоль нашего пути переполнены. Люди едят холодное мясо, сыр, фрукты, пьют вино везде, где могут найти место. Пикники устраивают на газонах и на ступенях перед входом в павильоны. На площадке перед Домом инвалидов собрано все экзотичное из колониальных стран: восточные пряности, североафриканские кускусы, тамтамы, полинезийские флейты, крик муэдзина доносится с минарета, бой медного барабана — из камбоджийского храма.

Должна согласиться с Оскаром — ничего подобного в жизни не видела. Жюль останавливается, чтобы посмотреть на девушек с Явы и Таити, исполняющих экзотические национальные танцы с непосредственностью, которой могут позавидовать чопорные и приличные дамы, а меня очаровала воссозданная каирская улица: пластичные исполнительницы танца живота, в том числе знаменитая Аюш, нищие, выпрашивающие бакшиш, продавцы ковров, расхваливающие свой товар, кричащие ослы, турецкие сладости, горький кофе и горячий чай с мятой.

— Вам нужно посмотреть шоу Буффало Билла «Дикий Запад» с Энни Оукли в главной роли на ипподроме в Нейи, — говорит нам Оскар. — Однажды я был на западе Соединенных Штатов — быстро развивающиеся города, ковбои, индейцы и все такое прочее.

— Может быть, в другой раз, — бормочу я. Нам точно не придется увидеть Билла и Энни. Слава Богу, Оскар забыл, как я сказала ему, что училась стрелять, когда писала репортаж об их шоу. Лишь только Энни увидит меня, то выкрикнет мое имя и побежит ко мне.

Дворец машин при приближении к нему вырастает перед нами огромной серой махиной. В отличие от других павильонов это громадное сооружение на первый взгляд кажется холодным, простым и строгим. Но чем ближе мы подходим к нему, тем заметнее становится изобильный декор в виде архитектурных деталей, орнаментальных цоколей и арок, украшенных разноцветной листвой. У восточного входа стоят две обнаженные скульптуры, олицетворяющие Пар Анри Мишеля Шапу и Электричество Луи Эрнеста Барриа.

— Вы можете окинуть взором все экспонаты с высоты птичьего полета, если подниметесь на платформе, приводимой в движение электричеством, — говорит Жюль. — Она перемещается по всей длине павильона на высоте около семи метров.

В голосе Жюля слышится гордость, и я понимаю почему. Многие машины в этом обширном зале, в том числе «движущийся тротуар», впервые были описаны на страницах его романов.

— А здесь есть безлошадный экипаж с двигателем, работающим не на паре, а на бензине? — спрашиваю я Жюля.

— Да. Он называется «бенц». У этих машин большое будущее.

— Вот как? Говорят, это большая игрушка для богатых. Зачем нужен экипаж, приводимый в движение шумным, дымящим и пахнущим бензином двигателем, когда можно ехать в коляске, запряженной лошадью? Кроме того, эти безлошадные будут только загрязнять воздух, шуметь, создавать хаос на улицах. К тому же это повлечет за собой ненужные траты.

— В самом деле. — Мне показалось, что я его убедила, и он замолчал. — Вот смотрите, — произносит он, когда мы прошли немного вперед, — здесь выставлены все изобретения Томаса Эдисона. Больше всего мне нравится фонограф. Надеюсь, это изобретение вы не станете признавать негодным.

Большая толпа собралась у аппарата. Некоторые посетители в наушниках слушают звуковую запись.

— Эти технические монстры, — говорит Оскар, показывая тростью на механизмы, — порабощают человека, а не освобождают его. Они несут разрушение и не генерируют великие идеи. Без них…

— Все это, — Жюль также показывает тростью на ряды экспонатов, — творения вшей, паразитов на этой великой живой планете, несущейся в пространстве. Мы считаем себя очень важными в космическом мироздании, но на самом деле мы ничтожные паразиты на матушке-земле, кровопийцы, которые однажды могут быть стряхнуты.

Когда Жюль заканчивает философствовать, Оскар достает из кармана клочок бумаги и что-то записывает.

Я почти прижимаюсь к Жюлю.

— Вы знаете, он собирается повторить ваши слова сегодня вечером в каком-нибудь кафе.

В уголках его губ появляется довольная улыбка.

— Я прочитал эту чушь сегодня в утренней газете. Это слова философа Анри Валланса. Все, кто будет слушать нашего друга, будут знать, что он украл эту мысль.

— Как я говорил, — вещает Оскар, — человека поработила его необузданная страсть изобретать машины.

— И без них не было бы блестящих ботинок, которые вы носите, и вы ходили бы босиком, — парирует Жюль. — Вместо экстравагантной одежды на ваших плечах висели бы звериные шкуры; вместо того чтобы ехать на поезде и плыть на пароходе обратно в Лондон, вам пришлось бы идти пешком и по пути убивать зверей себе на прокорм, а потом вплавь добираться до Альбиона. — Он тростью показывает направо. — Павильон Артигаса в том направлении. Может быть, вы оставите рассуждения о пороках промышленного века, пока мы не закончим дела с одним из их носителей.

Мы проходим через зал, где выставлены образцы французских артиллерийских орудий и пулеметов, из-за которых современная война становится такой кровопролитной.

Оскар делает величественный жест в сторону орудий убийства.

— Эти игрушки взрослых мужчин в форме скоро не будут нужны. Когда-нибудь обе стороны пошлют на поле боя одного химика с бутылкой, содержащей состав столь смертоносный, что он уничтожит целые армии.

Жюль останавливается и сверлит глазами Оскара.

— Где вы слышали об этом?

Жюль делает такие резкие телодвижения, что Оскар ошеломлен.

— Я сделал такое заключение на основе того, что происходит в мире. — Его брови взлетают вверх. — Боже мой, я, несомненно, находился под влиянием ваших книг, книг моей юности, тех, что жена бережет для моих сыновей. Капитан Немо и его убийственное создание «Наутилус», ракеты, летящие на Луну, оружие, способное уничтожить город в книге «Пятьсот миллионов бегумы».

— Я писал книги, чтобы развлечь читателя, а не ужасать его.

— Цель развлечения, безусловно, была достигнута. Капитан Немо интересный злодей — конечно, не Отелло или Чезаре Борджиа, но тем не менее многоликий плут. У него разум и душа анархиста, стойкого защитника личной свободы, притом какими ужасными, неприемлемыми для большинства из нас средствами он добивается справедливости и отмщения. Он настоящий революционер, человек, который шарахается от любви к ненависти, от жалости к мщению и в то же время стоит выше таких мелких человеческих слабостей.

Жюль не соглашается с ним и говорит в свою защиту:

— Немо не нападает. Он обороняется, когда на него нападают.

— Но в нем таится жестокость, он архангел мщения за смерть своей семьи и своих товарищей. — Оскар размахивает руками, словно дирижирует при исполнении симфонии из своих слов. — Этот иногда жестокий тиран из морских глубин посвящает свою жизнь борьбе с тиранией государств, которые спускают на воду огромные военные корабли. И хотя на «Наутилусе» служат моряки, Немо — совершенно одинокий человек. В конце концов он остается один на один с морем.

Эта тирада и последовавшая дискуссия между двумя творческими личностями дают мне возможность немного поразмышлять. Я никогда не подумала бы о капитане Немо как об анархисте и самозваном блюстителе порядка, но теперь мне кажется, что Оскар прав, и я начинаю понимать гнев и непримиримость, таящиеся в душе Жюля.

Вход в экспозицию Артигаса находится в дальнем углу большого павильона.

Шолл был прав. Вход неприметен, не бросается в глаза и представляет собой всего лишь деревянный помост с простой медной табличкой с именем магната и его гербом, и я вдруг подумала: что, если маньяк-убийца маячит передо мной, с виду такой же неприметный? Эта невероятная мысль не оставляет меня, когда мы подходим к экспозиции.

Служащий в форменной одежде стоит за помостом рядом с незаметной дверью, которая мне кажется входом в львиное логово.

— Мы к Артигасу, — сообщает Жюль.

Я обращаю внимание, что он не упоминает титул графа.

Служащий раскрывает книгу посетителей.

— Вы договаривались о встрече, мсье?

— Нет. Скажите ему, с ним хочет поговорить Жюль Верн. — Он дает служащему свою визитную карточку.

Тот поправляет очки, смотрит на карточку, а потом на Жюля.

— Борода сбрита, тем не менее это я. Пожалуйста, скажите Артигасу, что я здесь.

— Одну минуту, мсье.

Когда служащий уходит, я искоса бросаю взгляд на Жюля, стараясь понять выражение его лица. Я чувствую, что моего друга обуревают сильные эмоции.

Служащий возвращается и проводит нас внутрь. В главном зале под высоким куполом располагается смертоносное оружие. Центральное место занимает бронированная конная повозка, ощетинившаяся артиллерийским орудием и двумя пулеметами, похожими на «максим», которые я видела в Штатах. Граф Артигас и его подручный Маллио ждут нас в небольшом офисе. Интересно, узнает ли меня кто-нибудь из них — в частности, Маллио.

Офис слишком мал, и всем нам не поместиться, поэтому тучный Оскар из вежливости остается снаружи осматривать вооружения, а мы входим в помещение. Я как на иголках, мне ужасно хочется встретиться с людьми, которые проявляли такой интерес к тому, что я делала. И все же я надеюсь, что если они узнают меня, то не признают этого.

Артигас больше похож на волка в человеческом обличье — на нем очень дорогая одежда, — чем на бухгалтера, каким он казался на фотографиях Шолла. У него черные волосы с холодным отблеском, короткая черная бородка и экстравагантные черные усы — и ни одного седого волоса. Либо он имеет солидные запасы ваксы, либо ему удается пренебрегать законами природы и сохранять цвет молодости, хотя ему за шестьдесят.

У него широкая талия, какая бывает у богатых мужчин повсюду в мире. На нем черный пиджак, серые брюки и белые гетры — все лучшего качества. На желтом галстуке булавка с громадным бриллиантом, по стоимости равным бюджету небольшой страны. Самое замечательное в его внешности — это глаза. Когда смотришь в них, кажется, что заглядываешь в дуло пушки, — они круглые, черные и грозящие смертью. Артигас встает и протягивает руку Жюлю.

— Честь имею, мсье Верн. Я ваш преданный почитатель.

Жюль не сразу пожимает руку магната. Он, видимо, понял, что, если этого не сделает, беседа не состоится. Артигас и Маллио пристально смотрят на меня, когда Жюль представляет меня как мадемуазель Браун. Они определенно узнали меня.

— Чему я обязан иметь удовольствие видеть вас и эту очаровательную девушку? — спрашивает Артигас.

— Мадемуазель Браун разыскивает человека, некогда работавшего на вас. Его имя — Леон Нуреп, — говорит Жюль бесстрастным голосом.

Артигас поднимает брови.

— Нуреп, Нуреп. Не припоминаю этого имени. А почему мадемуазель разыскивает этого человека?

— Она из сыскного агентства Пинкертона в Америке.

Ответ Жюля потрясает меня, и я вздрагиваю от неожиданности, но сохраняю спокойствие. В кафе «Ша нуар» мы договорились придерживаться версии, что этот человек бросил жену и детей.

— Жак, ты слышал, чтобы частным сыщиком была женщина?

Артигас и Маллио удивленно переглядываются и смотрят на меня. Я сижу с невозмутимым выражением лица.

Жюль улыбается:

— Разве вам не известно, Артигас, что женщины участвуют в криминальных расследованиях с тех пор, как Видок стал привлекать их к выявлению преступных элементов? Но тогда, мсье, — Жюль обращается к Маллио, — может быть, вы знаете что-нибудь о преступном мире?

Недобрый взгляд Маллио подтверждает, что он уловил скрытый намек.

— Но женщины, которых Видок привлекал к работе в Сюрте, несколько отличались от этой молодой леди, — мягко отвечает Артигас. — Возможно, когда-нибудь у нас будет возможность больше узнать о ней. — В его замечании таится не меньше смысла, чем в словах Жюля. — И какие же преступления и судебно наказуемые действия совершил этот человек, из-за которых, чтобы найти его, вы пересекли океан?

— Убийство, — без обиняков заявляю я. — Он анархист и подозревается в совершении террористического акта.

— На площади Хеймаркет?

— Да. Откуда вам это известно?

Артигас пожимает плечами.

— Это наиболее громкий теракт, совершенный анархистом в вашей стране. Что вам сейчас известно о местонахождении Нурепа?

— Для этого мы и пришли к вам, граф. По моим сведениям, он работал у вас.

— Да, действительно, я вспоминаю, что в штате моих сотрудников был человек под этим именем. Но он работал давно и недолго, и его усилия не привели ни к каким результатам.

— Тогда почему вы ищете его? — Вопрос просто сорвался с моих губ. И тут до меня дошло: поэтому они и разыскивали его.

Маллио говорит:

— Он не сказал, что ищет его.

— Давайте не будем гоняться за кошками в темноте, — говорит Жюль гневным голосом. Он явно теряет терпение. — Нам нужен Нуреп, вам нужен Нуреп. Я не знаю, почему вы преследуете его, но зная, что для вас важнее всего, можно предположить: вопрос в деньгах. Мадемуазель Браун не ищет выгоды, а добивается справедливости.

Маллио хочет что-то сказать, но Артигас поднимает руку, не давая ему открыть рта, и обращается к Жюлю:

— Мне обидно и больно слышать выпады от человека, которым я восхищаюсь. Вы можете не верить, но ваши захватывающие романы вдохновляли меня на занятие моим бизнесом.

— Я считаю оскорбительным слышать, что мои произведения подвигли вас заниматься столь отвратительным бизнесом. В таком случае я с радостью брошу перо и начну выращивать салат латук. — Жюль резко поворачивается и выходит из офиса.

Я вежливо улыбаюсь собеседникам.

— Думаю, он прав. — И я иду вслед за Жюлем.

— Он свинья и будет гореть в аду за свои преступления, — говорит Жюль.

Маллио выходит из офиса сразу же за нами — мрачный и зловещий. Стальной шар на конце его руки выглядит устрашающе. Жюль поворачивается к нему, держа трость обеими руками, словно собирается выхватить из нее клинок.

Между ними неожиданно всей своей массой возникает Оскар.

Маллио от удивления застывает на месте.

— Послушайте, не могли бы вы помочь мне? — спрашивает растерянный ирландец. Он держит в руках круглый стальной шар величиной с футбольный мяч. — Я повернул ручку на этой штуковине, и она начала тикать.

Маллио смотрит на предмет.

— Боже мой, это морская мина. Вы запустили часовой механизм!

— Не может быть! — Оскар тут же сует ее в руки Маллио. — Сделайте что-нибудь.

Мы все выбегаем из павильона, а Маллио стоит в полной растерянности, не зная, что делать.

Оказавшись на улице, я с восхищением смотрю на Оскара. Если я не ошибаюсь, он вовсе не дурак, каким кажется.

— Ценю ваше своевременное появление. — Жюль искренне похлопывает Оскара по плечу.

— Своевременное? — Здоровяк пожимает плечами. — Чистое совпадение, уверяю вас.

Никто из нас не верит ему.

— Будем надеяться, что они обезвредят морскую мину, — говорю я.

Оскар ухмыляется.

— Для беспокойства нет оснований, милая девушка. Консультант у стенда сказал мне, что экспонаты демонстрируются без зарядов.

Позади нас раздается взрыв, и мы оборачиваемся. Над павильоном взрываются фейерверки. Мы начинаем безудержно смеяться.

Мы расстаемся с Оскаром у Йенского моста. Жюль идет со стоическим выражением лица, но я почти уверена, что он думает, как хорошо было бы вогнать кол Артигасу в сердце.

— Вы заметили, какие у графа зубы? — спрашиваю я, чтобы завести разговор. — Вместо резцов, как у всех людей, у него во рту клыки. Я слышала, что дрессировщик улыбается злым собакам.

— Я приношу свои извинения.

— За что?

— Я не мог сдержать свой гнев на этого человека, и в итоге мы так ничего и не добились.

— Может быть, вы расскажете мне, почему так невзлюбили его? — негромко произношу я. Кажется, Жюль слышал мой вопрос, но решил не отвечать, и некоторое время мы продолжаем идти молча.

Перейдя мост, мы останавливаемся. Небо прояснилось, светит полная луна. Влюбленные прогуливаются по набережной под романтические звуки скрипки, доносящиеся из кафе. Я ловлю себя на том, что мне хочется, чтобы Жюль пригласил меня к себе в отель.

— Не хотите ли вы пойти ко мне в отель и выпить чего-нибудь?

Несколько мгновений я просто смотрю на него, не веря своим ушам и желая сказать «да».

— Да, хочу, но не пойду.

Не говоря ни слова, он заключает меня в свои объятия, целует, потом резко поворачивается и уходит. Я готова сорваться с места и бежать за ним, но тут передо мной возникает мерзкая физиономия глупой женской морали и дает мне пощечину. Однако должна признаться, что есть другая причина, по которой я не могу идти к нему в отель. Я уже договорилась о тайной встрече с Оскаром.

Дай Бог, чтобы она стоила того.