Париж заподозрил что-то неладное.

Как ни старается полиция скрыть свое присутствие, ей это не удается. Один бармен с Бауэри говорил мне, что может по запаху определить полицейского, потому что все нью-йоркские копы пользуются одинаковым дешевым одеколоном, который бесплатно поставляет фирма, занимающаяся пошивом формы для полиции.

Когда мы едем по улицам в трех экипажах — черных, без каких-либо опознавательных знаков, — люди смотрят на нас с подозрением. Даже переодетые в штатское полицейские, управляющие нашими упряжками, всем своим обликом выдают жандармов: у них короткие стрижки, аккуратные усы, острый взгляд, прямые спины и официальный вид; одеты они в недорогие немодные костюмы. Единственные, кого мы дурачим, — это мы сами.

В нашем экипаже, помимо Жюля и меня, двое полицейских. Они приглядывают не за Жюлем. Статус военнопленного меня не устраивает, потому что сражения выигрываю я, и никто другой. Без моей решимости Париж уже был бы городом-призраком. Молчание между Жюлем и мной действует на меня, и в конце концов я не в силах выносить его.

— Да, это я раздавала твои измененные фотографии, похожие на убийцу. Я обманула тебя. Я гадкий человек. Но я делала это во благо. — Вот. Я призналась в своем последнем ужасном обмане.

Он смотрит на меня полузакрытыми глазами.

— Я читаю парижские издания иностранных газет.

Я задумываюсь над его словами. Мои репортажи иногда появляются во французском издании «Нью-Йорк уорлд».

— Ты знал, кто я, с самого начала!

— Когда ты выбежала из «Прокопа», угрожая мне за то, что я отказался говорить с тобой о Гастоне, естественно, ты заинтересовала меня. Поскольку метрдотелю ты представилась как Нелли Браун из Нью-Йорка, я связался со своим приятелем журналистом…

— Шолл. Он тоже знал.

— Да. Он связался с корпунктом нью-йоркской газеты и выяснил, что Нелли Блай здесь, в городе. Прочитав некоторые из твоих опусов…

— Ты обманул меня!

Жюль собирается что-то сказать, я быстро сжимаю ему руку.

— Но я прощаю тебя. Что до полиции, то, по-моему, они неправильно оценивают намерения убийцы. Они следуют логике.

— И что же?

— Перун — сумасшедший. Он может быть замечательным ученым, но, как ты заметил, это не значит, что он здоров. До последнего времени его поступки противоречили логике и здравому смыслу, поэтому нам не следует ожидать, что он будет действовать так, как действовали бы мы.

— Что, по-твоему, он замышляет?

— Не знаю. Но я уверена, что это еще одна уловка с целью сбить нас со взятого следа и дать ему еще время. Полиция допускает возможность, что он отравит Сену. Ты не считаешь, что это бесполезно? Река все смоет. — Я не жду его ответа. Я продолжаю. — Или разбрасывать препарат с высокого здания. Эффект от этого будет незначительный. Перун — безумный гений. Он сделает что-то безумно грандиозное.

— Возможно, ты права, но пока нам не известны его планы, я не могу не согласиться с доктором Ротом. Нужно действовать, исходя из реальных возможностей. Как ты правильно заметила, созданная им микробная бомба — это, в сущности, ящик Пандоры. Но в мифе о Пандоре есть неожиданный поворот, о котором большинство из нас забывают.

— Какой?

— Когда Пандора открыла ящик и все бедствия, наполнявшие его, распространились по земле, она захлопнула крышку, не дав богине Надежде вырваться наружу. Надежда еще там, готовая проявить свою божественную силу, когда мы освободим ее.

В квартале, где скрывается подозреваемый врач-анархист, царит хаос. Конные и пешие полицейские пытаются сдержать огромную толпу за баррикадами. Огнем охвачен один из домов, тот самый, где, как предполагается, скрывается врач. Сзади нас, звеня колоколами, подъезжают пожарные повозки.

— В квартале введен карантин, — говорит полицейский. — Люди хотят вырваться отсюда. Поползли слухи, что правительство хочет их убить в порядке осуществления плана по избавлению от бедноты.

Летят камни, а полицейские лошадьми оттесняют толпу. На мой взгляд, ни одна из сторон не владеет ситуацией, однако я возлагаю наибольшую вину на полицию.

— Эти люди напуганы. Префект должен успокоить их.

— Похоже, он и собирается сделать это, только на свой манер.

В конце улицы шеренги полицейских в касках, со щитами и дубинками, надвигаются на толпу по приказу префекта. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть избиения людей.

Кто-то кричит:

— Вот он!

Через шеренги полицейских прорывается мужчина и убегает. Раздаются выстрелы, и он падает. Мне ничего не видно за спинами дюжины полицейских, окруживших лежащего на земле человека. Потом зовут меня, чтобы я взглянула на него. Он мертв.

— Это не Перун, — с сожалением констатирую я. — Он гораздо выше и худее.

— Я узнал его, — говорит один из полицейских. — Он убил жену, и мы разыскивали его. Вот почему он пытался бежать.

Я прошу одного из моих стражей подойти к префекту и сказать ему, чтобы в Перуна не стреляли, потому что мы хотели бы задать ему несколько вопросов, если его поймают. После того как полицейский уходит, я спрашиваю Жюля:

— Когда меня арестовывали, почему ты за меня не заступился?

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то стряслось. Кроме того, они все равно тебя не отпустят.

Когда толпа отступает под натиском полиции, мы с Жюлем идем к горящему дому с отрядом полицейских. Пожарные берут ситуацию под контроль.

— Кто-то поджег дом, — сообщает брандмейстер инспектору Люссаку. — Очаги возгорания на разных этажах. Поскольку стены кирпичные, загорелись только внутренние перекрытия. Мы пока локализуем очаги по всему зданию. Будьте осторожны.

— Да-да, конечно.

Инспектор Люссак обращается ко мне:

— Префект просит, чтобы мы поспешили. Мы пойдем за полицейскими, чтобы вы опознали Перуна. Говорят, он на пятом этаже. Стрелять будут только в случае крайней необходимости. Префект приказал взять его живым.

— Умница, — хвалю я префекта, и мы с Жюлем пристраиваемся позади полицейских. Они поднимаются с этажа на этаж, взламывая двери, если они оказываются запертыми. Чем выше, тем плотнее становится дым. Он гуще всего на пятом этаже.

— Стойте здесь, — говорит нам Люссак. — В случае стрельбы вам ничто не грозит.

Мы на ступенях ниже лестничной площадки пятого этажа. Я подношу влажную тряпицу ко рту и носу, но дым все равно дерет горло. Полицейские взламывают дверь на пятом этаже. Люссак взбегает на площадку и закашливается.

— Мы нашли его, он мертв. Взгляните, попробуйте опознать его. Зрелище не из приятных. Его лицо сильно обгорело.

Когда мы входим в квартиру, Жюль хватает меня за руку.

— Тихо! Не двигайся! — Он напряженно вслушивается. Я замерла. Тиканье. Будто часы. Кровь застывает в жилах.

— Назад! — кричит Жюль.

Он хватает меня за руку и бросается к двери. Все остальные устремляются за нами. Мы бежим вниз по лестнице, когда раздается взрыв. Я лечу, и если бы не Жюль, то оказалась бы под телами тех, кто позади нас. Когда раскаты взрыва растаяли, слышится зловещий скрип.

— Лестница рушится! — выкрикивает Жюль.

Я вскакиваю на ноги. Мы успеваем выбежать на площадку четвертого этажа за мгновение до того, как позади нас рухнула лестница. От взрыва бомбы с новой силой вспыхивает пожар. Когда мы, задыхаясь и кашляя от дыма, выбегаем на улицу, пламя вовсю бушует внутри здания.

— Он устроил пожар, подорвал бомбу и погиб сам, — докладывает Люссак префекту полиции. — Как истинный анархист он намеревался вместе с собой убить как можно больше наших.

— Это был не он, — утверждаю я.

— Вы хорошо разглядели его? — спрашивает префект.

— Мне и не нужно было разглядывать. Я же объясняла вам, что Перун устроил взрыв и пожар, чтобы ввести нас в заблуждение, будто он погиб. Это ясно как дважды два.

— Какие у вас доказательства?

— Я выслеживала его на двух континентах. Я знаю его извращенный ум. Нужно рассуждать, как он, чтобы разгадать его действия. Он играет с вами, дурачит всех вас.

Остается только гадать, по какой причине моя репутация у полиции всегда под сомнением. Едва я выдохнула дым из легких и начала ровно дышать, как префект приказывает двум полицейским взять меня под стражу.

— Я искренне сожалею, что с вами обращаются подобным образом, — говорит мне Жюль, но никак не препятствует моему аресту и не возражает против него. Таково его представление о моей безопасности.

Платье у меня порвано в нескольких местах. Лицо черное от дыма и местами в саже. И я арестована. И что обиднее всего, никакой благодарности за мои старания.

— В мире нет справедливости, — заявляю я Жюлю, когда меня уводят.

Сотрудница полиции отводит меня в камеру предварительного заключения, которая не намного лучше, чем тюремная, где я сидела, когда меня арестовали в Нью-Йорке за «кражу» при подготовке разоблачительного репортажа об условиях в тюрьмах. Я все еще продолжаю обследовать лежак на предмет клопов и других нежелательных насекомых, когда ко мне впускают Жюля. Он чем-то взволнован.

— Полиция не теряет времени даром. Они нашли, где Перун изготавливал свой смертоносный состав.

— Где?

Он наклоняется вперед и шепчет:

— Это должно оставаться в строжайшей тайне.

Я так же шепотом ему отвечаю:

— Кому я могу разболтать? Только крысам в этой темнице.

Жюль откашливается. Очевидно. Я женщина, которая не знает своего места.

— Пыль с ядовитыми микробами в барже на Сене. Перун намеревался сбросить пыль в реку, когда она накопится в достаточном количестве. Ему не удалось осуществить свой замысел, потому что он покончил с собой.

— Его тело нашли?

— Нет, оно сгорело.

— Полиция исходит из предположения, что он обычный преступник. Им невдомек, что он обладает тем, чего у тебя в избытке.

— Чем же? — спрашивает Жюль.

— Фантазией. Он мастерски выдает себя за врача, ученого и революционера. Величайший ученый мира поверил, что он одаренный биохимик. Он пустил пыль в глаза французскому пушечному королю, изобразив из себя преданного служащего. Он помог убить императора и бог знает сколько других людей. Никому не известно, как он выглядит. А теперь представь себе: если бы ты писал книгу с таким персонажем, он покончил бы с собой? Или все-таки он инсценировал свою смерть и обманул полицию?

— Нелли, в этом помещении я не единственный, кто обладает богатым воображением. Но я способен контролировать полет своей фантазии. Ты должна понять, что лучшие полицейские и военные умы Франции занимаются этой проблемой.

— Те самые, которые посадили меня в кутузку?

— Нелли, баржу арендовал Дюбуа. Полиция вела наблюдение за баржей. Туда наведывались известные анархисты и доставлялись материалы и оборудование, позволяющие производить микробы в больших количествах.

— А табличку с указанием, что это логово анархистов, там не видели?

Он сжимает мою руку.

— Ты не виновата, что тебя постигла неудача. С тобой обошлись, как ты того заслуживаешь, но это временная ситуация.

— Что полиция намерена предпринять в отношении баржи?

— Поскольку в этой истории замешаны анархисты, мы полагаем, что баржа начинена взрывчаткой. Поэтому ее нельзя взять обычным приступом. Мы разрабатываем план быстрого проникновения на борт, чтобы анархисты не успели предпринять ответных действий. Полиция консультируется со мной, поскольку у меня, как ты утверждаешь, богатая фантазия.

— А теперь ты мне скажешь, что собираешься атаковать баржу подводной лодкой.

У него отпала челюсть.

— Подводной лодкой?

— Ну, такой как в «20 000 лье…».

Он отпрянул, словно я ударила его.

— Ну конечно же! Подводная лодка уже есть на Сене, ее экспонирует Зеде на выставке.

— И что?

— Мы можем проникнуть на баржу под водой, и я знаю как.

Он выбегает из камеры.

Я качаю головой. Что теперь начнется из-за меня?