Какой горько-сладкой может быть жизнь. Мне нужно успеть на поезд, а меня раздирают два противоречивых чувства: я хочу вернуться в Америку и к своей работе, но мне не хочется расставаться с Жюлем. И хотя французское правительство не поскупилось на благодарность за мою помощь, оно объявило меня персоной нон грата, потому что выставка еще не закрылась, и с меня и моих соучастников преступления взяли слово хранить тайну о происшествии.

Пули полицейских повредили воздушный шар, и он, неуправляемый, продолжал подниматься. К счастью, ветер отнес его к югу от города, где он упал в реку.

Было обнаружено тело Маллио. При подъеме шара пуля попала ему в голову. Тело Перуна не нашли, но полиция осталась довольна, что анархиста постиг заслуженный конец.

— При падении шара никто не мог остаться в живых, — сказал нам инспектор Моран.

Надеюсь, что он прав. Кажется, у Перуна больше жизней, чем у кошки.

А что же разлюбезный Оскар? На нем была, как он выразился, «неправедная кровь», кровь двух акробатов. Они погибли, а Оскара от взрыва спасло тело девушки. По крайней мере одно доброе дело в своей жизни она сделала.

Жюль и Оскар сопровождают и охраняют меня по дороге на вокзал. Мы едем в экипаже, предоставленном самим главным инспектором. Не для того ли, думаю я, чтобы кучер убедился, что я действительно села в поезд?

Поскольку мама приучала меня вести себя как леди и постоянно твердила, что леди никогда не целуется и не болтает языком, мне нечего сказать о последней ночи в Париже за исключением того, что я никогда не представляла, какой романтической может быть ночь и каким горько-сладким — утро.

Жюль просил меня за завтраком остаться на несколько дней. Мне никогда так не хотелось сказать «да», но я знала: чем дольше я задержусь, тем больнее будет расставаться. Жюль ведет образ жизни, к которому я не смогу привыкнуть. Я занимаюсь любимым делом и хочу и дальше заниматься им. Я должна вернуться в Америку. Я готова была просить Жюля не провожать меня на вокзал. Лучше не видеть, как он будет стоять на платформе и махать рукой.

В то утро я сделала то, чего обычно не делаю. Это не в моем характере. Я заплакала. Не перед Жюлем. Плакала, когда умывалась. Мне пришлось сбрызнуть лицо холодной водой, потому что глаза покраснели.

Спасибо Оскару. Благодаря его присутствию я не заплакала снова. Как можно впадать в меланхолию, если напротив тебя в экипаже сидит певчая птица словесности.

— Ну вот мы и приехали. — Оскар выглядывает из экипажа.

Я тихо вздыхаю. Мы прибыли. До разлуки с друзьями остались считанные мгновения. Я делаю глубокий вдох и изображаю на губах улыбку, а Жюль достает карманные часы. Я улыбаюсь, потому что они напоминают мне о трудных моментах в моей жизни, когда мы впервые разговаривали в кафе. Я умоляла его о помощи, а он смотрел на часы и вел себя так, словно я ненормальная.

Слезы наворачиваются на глаза, и я встаю, намереваясь выйти из экипажа.

— Не спешите, дорогая Нелли. — Оскар достает бутылку шампанского. — Мы приехали раньше времени, я позаботился об этом. Мы не уедем, не выпив за вас, Нелли, бесподобную девушку, которая навсегда останется в наших сердцах.

Мы поднимаем бокалы, и Жюль произносит:

— Добавлю, что это невероятно смелая и находчивая женщина. Я не представлял, что женщина способна ни в чем не уступать мужчинам в их мире. Нелли не только останется в наших сердцах, но я когда-нибудь увековечу ее в своем произведении.

— У меня нет слов. Мне оказано такое почтение. У меня есть только одна просьба.

— Да, пожалуйста.

Оскар наклоняется к Жюлю.

— Приготовьтесь, она очень современная женщина.

— Сделайте меня главной героиней. В ваших книгах женщина главной героиней не была никогда. И я хотела спросить: почему?

— Потому что, моя дорогая Нелли, женщины не способны совершать героические поступки, которые приходится совершать моим героям.

— Неправда. Женщина может все, что может мужчина. Ей просто нужно вложить свой разум в то, что она делает.

Жюль усмехается и говорит Оскару:

— Вы можете представить себе, чтобы женщина совершила кругосветное путешествие за восемьдесят дней, как Филеас Фогг?

— Так слушай же…

— Поезд отходит! — Оскар хватает мой бокал, а я едва сдерживаю себя.

Жюль снова достает эти проклятые карманные часы.

— Он прав. Идемте.

Я выхожу из экипажа и быстрым шагом иду к поезду, стараясь скрыть несвойственные леди эмоции в момент расставания, которое должно быть трогательным, но сдержанным. Оскар торопится догнать меня.

Раздается свисток, и я останавливаюсь перед вагонной подножкой. Я изо всех сил сдерживаю слезы. Так и есть — я уезжаю.

— Нелли. — Оскар поворачивает меня и горячо обнимает. Мне стало ясно, что у этого большого медведя, который говорит и одевается, как никто другой на планете, храбрость льва. — Я в самом деле буду скучать по вас. Вы спасли мне жизнь.

— Нет, это вы мне спасли жизнь. — Я не могу не обнять его снова.

Жюль похлопывает Оскара по спине:

— И за это я всегда буду благодарен. Не говоря уже о вашей поразительной смелости перед лицом врага.

Оскар смотрит на него так, словно хочет спросить, правду ли он говорит.

— Я совершенно серьезно. На меня произвел большое впечатление не только ваш интеллект, но также ваша сила духа и нравственная смелость.

Нравственная смелость. За завтраком мы говорили об Оскаре. Я заметила консервативному французу, что Оскар имеет смелость не только одеваться и говорить, как ему хочется, но и не покоряться копьям и стрелам тех, кто осуждает его сексуальные предпочтения как аморальные. «Кто мы такие, чтобы первыми кидать камень?» — спросила я его. Жюль покачал головой и сказал: «Пращам, Нелли, а не копьям. „Пращам и стрелам яростной судьбы“. Это из „Гамлета“. Пращи и стрелы — средневековое оружие. А в Библии сказано не „кинуть“, а „бросить“ камень».

— Последний звонок! Все по вагонам! Все по вагонам! Последний звонок!

Носильщик берет мой чемодан. Прежде чем я поднимаюсь на подножку, Жюль ловит мою руку. Я обнимаю его. И никто из нас не хочет разомкнуть объятия.

— Последний звонок! Все по вагонам! Все по вагонам! Последний звонок!

— До свидания, Жюль. Спасибо за…

— Нет, это я должен благодарить тебя, Нелли Блай. Ты вернула меня к жизни.

Когда я поднимаюсь на подножку, Жюль улыбается Оскару и громко говорит, чтобы я слышала:

— Она хорошая женщина, но, как я сказал, женщина никогда не сможет объехать мир за восемьдесят дней, как Филеас Фогг.

Я не верю своим ушам. Как он осмеливается снова говорить такое о женщинах, после того как я, преследуя убийцу, объехала полмира и раскрыла ужаснейший заговор анархистов? Я не могу уехать, не выразив своего негодования. Хорошо, что Жюль и Оскар еще на платформе и могут слышать меня.

— Жюль! — кричу я во весь голос.

Жюль отвернулся, и Оскар трогает его за плечо и показывает на меня.

Я кричу:

— Почему ты пишешь, что Филеас Фогг совершил кругосветное путешествие за восемьдесят дней? — Я читала книгу и знаю ответ.

— Я все просчитал. Это кратчайшее время, за которое мужчина может сделать это.

Поезд уже идет, и я кричу:

— Правильно, для мужчины это кратчайшее время. Но я женщина и уложусь за меньший срок. Ты слышишь? Я побью рекорд Филеаса Фогга. Ты слышишь?

Оскар машет своим желтым носовым платком, а Жюль просто стоит и ухмыляется. Поезд между тем набирает скорость.

Я не унимаюсь:

— Если бы я сейчас была на платформе, от вашей самоуверенности, Жюль Верн, не осталось бы и следа.

— Вы удивляете меня, старина, — говорит Оскар Жюлю, продолжая махать мне платком. — Зачем вы сказали такое Нелли? Вы же знаете, как она отреагирует. Это же ей все равно что пощечина или как красная тряпка для быка.

— Это моя лучшая книга, она вполне может выдержать еще одно издание. Представляете, сколько экземпляров будет продано, если эта молодая девушка примет вызов? Кроме того, Франция будет у нее на пути, и мы с ней снова встретимся.

— Не надо дурить мне голову, Жюль Верн. Ведь вам же хочется снова увидеться со мной.

— Мадемуазель?..

Проводник обращается ко мне с настороженностью. Он явно из тех, кто думает, что люди, которые стоят у окна идущего поезда и разговаривают сами с собой, не иначе как пациенты из дома умалишенных.

— Вас проводить в купе?

— Спасибо. Я… — У меня захватывает дух при виде человека, стоящего в конце платформы.

— Что-то случилось? — спрашивает проводник.

— Вы видели человека на платформе?

— Какого человека?

— С окладистой бородой, весь в черном и с красным шарфом. Он на платформе. Остановите поезд!

— Что?

— Нужно остановить поезд!

— Остановить поезд?

— Да! Его надо поймать.

— Это невозможно. — Он тверд и непреклонен как истукан. — Мадемуазель, пройдите в свое купе. Вам нужно лечь и отдохнуть.

Я смотрю на платформу. Человека в черном там нет.

Я постепенно начинаю ровно дышать. Я должна успокоиться и не давать разыгрываться своему воображению. Инспектор сказал, что никто не мог уцелеть при падении воздушного шара.

Он мертв, и все тут.

Буду надеяться, что он так и останется мертвым.