В то утро, во вторник, Гизела проснулась на рассвете. Яркие лучи солнца уже пробивались в окно. Она спустилась по лестнице к главному входу. Мир, казалось, родился заново и блистал в ярком свете набирающего силу солнца. И все в этот ранний час принадлежало только ей.

Она прошла по южной лужайке к увитому виноградными побегами летнему домику, выбрала там себе место поудобнее, чтобы полюбоваться садом. Это был утопленный в земле продолговатый формы сад, куда можно было спуститься по пролету каменных ступеней. Гизела сошла с последней ступеньки на песочную дорожку, ведущую к расположенному в центре пруду с застывшим зеркалом воды. Весной и ранней осенью это место благоухало какими-то тяжелыми сиропными запахами и переливалось сочными красками. Здесь еще сохранилось несколько пожелтевших, клочковатых хризантем, издававших скорее терпкий, чем обычный медовый запах. Гизела опустилась на мраморную скамью, подперев рукой подбородок, залюбовалась задумчивой поверхностью пруда.

— Кто рано встает, тому Бог подает!

Молодой мужской голос заставил ее вздрогнуть. Закинув голову, она увидала над собой моложавое лицо, под стать голосу, — классический овал, говорящий о наличии в незнакомце итальянской крови, хотя кожа его была абсолютно белая, а весь он оказался стройным юношей почти с детскими чертами лица. Озорные искорки в его голубых глазах то вспыхивали, то гасли за густыми золотистыми ресницами. Губы сложились в кривую линию, они нервно дрожали, и казалось, с них вот-вот вспорхнет насмешка.

— Кажется, я вас не знаю.

— А я вас знаю. — Не ожидая приглашения, он сошел по лестнице, плюхнулся на другой край скамьи и забросил ногу на ногу. — Вы — Гизела фон Гогенемс. Я узнал многое о вас из одного безупречно чистого источника, и вы мне ужасно нравитесь.

— Почему?

— Ах! — Он сделал широкий жест рукой. — Несчастная беженка без гроша в кармане, красивая и молодая, предпринимающая недюжинные усилия, чтобы, подобно Руфи, добиться чего-то в чужой стране. Даже те люди, которые вас никогда не видели, вправе восхищаться вами, а теперь, когда вы предстали передо мной…

Он дерзко улыбнулся.

— К великому сожалению, вынуждена испортить набросанную вами романтическую картину, — сказала Гизела. — Во-первых, я не столь молода, а во-вторых, отнюдь не без гроша. Я здесь неплохо зарабатываю.

— Вся загвоздка в этом слове «зарабатываю». Вы ничего не должны зарабатывать, а просто неподвижно сидеть и демонстрировать свою красоту.

— И помереть от тоски? Нет уж, благодарю. Ну а вы-то отдаете себе отчет в том, что находитесь на территории женской школы? У нас предусмотрены определенные часы для посещений лицами мужского пола. А шесть утра в распорядке не упоминаются.

— Ну вот, опять эти правила, строгая регламентация жизни! — с возмущением воскликнул он. — Терпеть не могу правил и всегда их нарушаю. Имейте в виду.

— Не думаю, что такое объяснение удовлетворит нашу директрису, миссис Лайтфут. — Гизела встала. — По-моему, вы не пьяны, но…

— А почему бы и нет?

— Но кто пьет в такую рань?

— Вот вам еще одно правило, которое я неизменно нарушаю. Но на сей раз я трезв… И ничтожен. Раздавлен. И кем же? Вами! Другими словами, я новичок в такого рода делах, опьяненный собственными словами.

— Рей, дорогой! А я и не знала, что ты уже здесь! — невысокая девичья фигурка в саржевом темно-голубом платье бежала к ним, продираясь через густые заросли жимолости. Ее красивые кудряшки разметались на ветру. — Рей! Рей!

Маргэрит Вайнинг, словно снаряд, влетела в его объятия и, прижавшись к его груди, замерла словно в трансе.

— Послушай, малыш! — он мягко высвободился из ее объятий и опустил девочку на землю.

— Ну, теперь понятно, — сказала Гизела. — Вы — Раймонд, брат Маргэрит. И она — ваш незамутненный источник информации.

— Совершенно верно, — его улыбка поблекла. Он с нежностью взирал на девочку, которая обеими руками сжимала его руку. Он снова посмотрел на Гизелу, на сей раз отрезвевшими, почти виноватыми глазами, только его губы все еще слегка дрожали и вот-вот, казалось, им овладеет приступ беспричинного смеха. Сходство между братом и сестрой, особенно когда они стояли рядом, было просто поразительное.

— Мисс фон Гогенемс! — Маргэрит все еще держала его за руку и, не отрываясь, смотрела на него снизу вверх. В глазах ее сквозило обожание. — Как вы считаете, позволит миссис Лайтфут моему брату Рею пригласить меня на завтрак в деревенскую гостиницу? Он обещал позавтракать со мной, до того как придет к нам на школьный вечер. Он сказал, что закажет оладьи, сосиски и клубничный джем.

— И ни одного витамина, — добавил с ухмылкой Вайнинг.

— Насколько мне известно, девочкам здесь до чертиков надоели витамины.

— Можете спросить у миссис Лайтфут разрешения. Она появится в восемь, — сказала Гизела, обращаясь к Вайнингу.

— Я уверена, что она позволит, если к ней обратится Рей! — Мэг скакала на одной ножке, держась за руку брата, чтобы не упасть. — Рей всегда добивается того, что хочет.

Школьные вечера проводились раз в месяц. После заседания попечительского совета миссис Лайтфут устраивала для его членов чаепитие вместе с учителями и воспитанницами, которым по такому случаю разрешалось приглашать родителей или родственников к себе. Для более молодых преподавательниц этот вечер был серьезным испытанием, так как в такой день от них требовалась особая элегантность и непременная педагогическая благопристойность, дающаяся обычно с таким трудом.

В тот вечер Гизела, посмотрев на себя в зеркало, пришла к выводу, что ей удалось в своем внешнем виде достичь счастливого компромисса, — белое шерстяное платье с золотым ожерельем и браслеты на руках.

Когда она шла к холлу, дверь комнаты Алисы была распахнута настежь. Бросив в нее мимолетный взгляд, она сразу поняла, что та по сравнению с ней была куда менее скромна в своем туалете.

Она стояла перед трюмо, и ее профиль хорошо был виден. На ней был длинный, перевязанный шнуром шелковый халат такого же ярко-оранжевого цвета, что и шарф на шее. На ногах были туфли-«лодочки» из черной замши на умопомрачительно высоких каблуках с большущими застежками, украшенными искусственными бриллиантами. Впервые Алиса показалась Гизеле красивой, — такой дерзкой и пылкой. Но ничто не могло скрыть безвкусицы ее наряда.

Повернувшись, Алиса заметила Гизелу.

— Ты выглядишь, как Мэг Вайнинг или Бет Чейз, если бы, правда, им позволили одеться по собственному вкусу, — прокомментировала Гизела ее наряд.

— Плевать! — отрезала Алиса и пошла к двери под хруст переливающегося шелка. На ее щеках горел румянец какого-то странного абрикосового оттенка, газельи глаза отливали золотистым цветом под модной прической темно-коричневых волос.

— А ты думала, что на это скажет миссис Лайтфут?

— Еще чего! Я не намерена больше здесь торчать! — Она взяла Гизелу под руку. — Сегодня все прояснится.

— А если нет?

— Ну тогда тем более.

На Гизелу никто не обратил внимания, когда обе девушки прошли через арку дверей в просторную гостиную. Алиса же намеренно задержалась в дверях и приняла драматическую позу. Старая мисс Челлис в поношенном платье из синей тафты чуть не выронила, поднося к губам, чашку с чаем. Мадемуазель де Витре, в просторном вельветовом лилово-красном костюме, казалось, была готова лопнуть от зависти и злости. Мисс Додд — новая учительница по искусству со Среднего Запада — очень привлекательная в своем отлично сшитом креповом платье, вероятно, сильно переживала, опасаясь, что теперь общее впечатление от нее поблекнет, чего она, очевидно, не ожидала. Миссис Грир, волосы которой были подернуты серебром седины, в бледно-голубом платье с большими пармскими фиалками на груди, оставалась, как всегда, невозмутимой. Но все девочки в платьицах из тонкой полупрозрачной белой ткани были просто поражены. На их лицах было написано: «Вот это да! Высший класс! Так и мне надо вырядиться при первой возможности!»

Гизела вдруг вспомнила, что сама Алиса была всего на год взрослее самых старших воспитанниц в Бреретоне.

Сама миссис Лайтфут выглядела превосходно. Ни единым неловким движением она не выдала тех чувств, которые охватили ее при виде появившейся в дверях разодетой в пух и прах фигуры. Как ни в чем не бывало, она продолжала беседовать с каким-то пожилым джентльменом, сидевшим в кресле справа от нее. На губах ее играла улыбка, а взгляд выражал полное безразличие ко всему.

Гизела была рада, что нашла спасение в компании миссис Чейз, матери Элизабет.

— Я слышала, что моя дочь в этом году принимает участие в постановке греческой драмы! Только подумать! Элизабет будет говорить и читать по-гречески! Все эти буквы мне кажутся следом от куриных лапок. Но когда я была девочкой, никто особенно не заботился о нашем образовании, — так, немного французского и танцы. Я закончила школу, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В семнадцать начала выезжать в свет, а через год вышла замуж. Это был мой первый брак.

Гизела внимательно на нее посмотрела и попыталась про себя определить ее возраст. Темно-каштановые волосы с красноватым отливом были настолько же искусственными, как и томатно-красный цвет губ и ногтей; такая крутая краска делала ее кожу и глаза еще более бесцветными. Ее вздернутый нос и круглый подбородок носили на себе несмываемую печать детства, а чуть заметная цепочка шрамов на шее, на границе волосяного покрова, объясняла причину глянцевой гладкости ее лица. Когда она принималась перебирать на коленях перчатки, то на ее маленьких шишковатых пальцах вспыхивали два больших квадратных изумруда. Кожа на руках была на десять лет старше кожи лица.

— Скажите, о чем эта пьеса? — продолжала миссис Чейз.

— «Медея»? — переспросила Гизела, не находя точного ответа. — Ну, это пьеса о ревности и убийстве.

— Убийстве?! — ее изумруды погасли. — И такое вы показываете в женской школе? Ну, знаете ли, фрейлейн. (Обращаясь к любой учительнице-немке, она называла ее «фрейлейн», а к француженке — «мадемуазель».)

— Но ведь все они по радио слушают сногсшибательные пьесы о гангстерах, — возразила Гизела. — А это полная трагизма поэзия, выдержанная в самой чистой греческой традиции.

— Какую роль в ней играет Элизабет?

— Она и ее подружка Мэг Вайнинг играют роль сыновей Медеи, которых та убивает, чтобы отомстить отцу за супружескую измену.

— Мать убивает собственных детей? Ради чего? Девочкам еще рано знать об этом!

— Может, вы хотите сказать, что им вообще не нужно образование?

— Но…

Когда миссис Чейз неожиданно умолкла, Гизела подумала, что та приведена в замешательство дерзостью Еврипида. Но тут она заметила, что миссис Чейз вообще ее не слушает. Она смотрела куда-то в противоположную сторону, в дальний конец гостиной, и в ее глазах застыло откровенное изумление.

Там, возле распахнутого французского окна стояла Алиса Айтчисон. Она была похожа на яркую бриллиантовую вспышку, и автоматически, поневоле приковывала к себе внимание всех присутствовавших, словно какое-то заранее рассчитанное на эффект броское пятно на афише рекламной тумбы. В руке у нее дымилась сигарета, и она небрежно смахивала пепел на сухие серые кустики за окном. Рядом с ней стоял какой-то мужчина и прислушивался к ее словам с глупой и самодовольной улыбкой на лице. Ему было около сорока, это был лысый, довольно плотного телосложения человек. Его подчеркнуто сельский твидовый костюм выдавал в нем городского человека, который по какой-то необычной причине проводил денек в деревне. С другой стороны, твидовый наряд, начищенные до блеска башмаки на толстой подошве говорили о его зажиточности.

— Кто это? — прошептала миссис Чейз.

— Девушка или мужчина? — переспросила Гизела.

— Девушка.

— Ее зовут Алиса Айтчисон. Она — наш театральный режиссер. Не знаю, кто стоит рядом. Может, ее родственник?

— Что это за девушка? — не унималась миссис Чейз, не спуская глаз с Алисы.

— Трудно сказать, — осторожно начала Гизела. — Она умеет находить общий язык с воспитанницами. Она — знающий специалист.

— Понятно, — рот миссис Чейз вдруг утратил свое детское выражение, и его очертания повзрослели, стали более суровыми.

— Было так приятно познакомиться с вами, фрейлейн, — с каким-то отсутствующим видом она улыбнулась и поспешила выбраться вон из толпы. Гизела подошла к столу, на котором приготовили чай. Рядом с ней раздался чей-то голос:

— Это так-то вы зарабатываете свое приличное жалованье? Пытаясь вбить ценности классического образования в мозг простофиль типа Доротеи Чейз?

Она повернула голову и увидела перед собой смеющиеся, озорные глаза Раймонда Вайнинга.

— Вы слышали наш разговор?

— Я ни за что на свете не пропустил бы его мимо ушей. Она убеждена, что Еврипид в свое время был нашим Эдгаром Уоллесом или еще чем-то похуже!

— О Боже! Надеюсь, она не обратится к миссис Лайтфут с просьбой заменить «Медею» какой-нибудь чепухой, скажем, нашими современными шедеврами типа «Поллиана» или «Долговязый папашка»?

— Уверен, что именно этим она сейчас занята. Гизела и Раймонд посмотрели в ту сторону, где миссис

Чейз только что подошла к миссис Лайтфут. Они стояли в двух-трех метрах от открытого окна, где Алиса по-прежнему невозмутимо болтала с мужчиной, облаченным в твид. Подчиняясь какому-то смутному импульсу, Гизела спросила:

— Вы знаете человека рядом с ней?

— Упитанного приятеля Алисы? Это биржевой маклер Флойд Чейз, отец Бет. Бывший супруг Доротеи. Я уверен, что Доротея ни за что бы ни пришла сюда, если бы знала, что и он будет здесь. Все-таки он отец ребенка. Мне всегда жаль таких детей, как Бет, которым, словно челнокам, приходится сновать туда-сюда между родителями, объявившими друг другу войну.

— Было бы еще хуже, если бы она жила в одном доме с враждующими родителями, — возразила Гизела.

— Само собой разумеется, — улыбнулся Вайнинг какой-то издевательской улыбочкой. Видимо, он насмехался над самим собой и заодно над всем миром. — Но так рассуждать нельзя. Мы должны приводить какое-то рациональное оправдание брака, пусть хотя бы для блезиру, если его мистическое толкование ни к черту не годится. Таким образом, мы притворяемся, что все родительские ссоры оказывают благотворное воздействие на здоровье ребенка, в то время как прекращение перебранок путем радикального развода может пагубно сказаться впоследствии на его психическом состоянии. Только подумайте, как удобна такая позиция для людей, которые не могут позволить себе пойти на столь решительный шаг, как бракоразводный процесс. И они уже не просто несчастные люди, нет — теперь они чувствуют свое моральное превосходство.

— Да вы, я вижу, мизантроп.

— Вам, наверное, обо мне рассказывала Алиса.

— Вы имеете в виду Алису Айтчисон? Вы ее знаете?

— Очень хорошо. Когда-то мы с ней были помолвлены.

Он бросил взгляд через всю гостиную к оранжевому наряду, и дьявольская искорка заплясала в его глазах.

— Алиса обожает деньги. А у Флойда Чейза их куры не клюют. У меня их нет.

— Вы удивительно откровенны со мной.

— Всегда очень удобно говорить правду, когда тебе никто не верит. Все уверены, что вы что-то скрываете, изворачиваетесь, что-то искажаете, и стараются выудить из вас «реальную» истину. Вот почему я не люблю эти вечера с чаепитием. Я сейчас иду к своей машине. Не хотите пройтись со мной? Это недалеко.

— Нет, благодарю за приглашение, — Гизелу забавляла его неукротимая дерзость. — К тому же я люблю чай… И… — Гизела осеклась. Рядом с ней стояла Арлина.

— Простите меня, мисс фон Гогенемс, вас просят к телефону. Междугородная.

— Благодарю тебя. Кто это?

Коварное любопытство проглядывало через маску показного безразличия опытной прислуги.

— Это мисс Крайль.

Гизела поспешила к двери. Когда она проходила мимо окна, возле которого Алиса разговаривала с Флойдом Чейзом, та вдруг ее окликнула:

— Гизела! Познакомься с мистером Чейзом. Мисс фон Гогенемс.

Гизела извинилась:

— Я должна, к сожалению, бежать. Меня ждут у телефона.

Алису это немного позабавило:

— Вашему врачу-психиатру придется выложить приличную сумму за телефонные разговоры.

— На сей раз это Фостина.

— Неужели эта несчастная дура все еще тебя преследует?

Не отвечая на грубость, Гизела постаралась поскорее пройти мимо этой пары и поспешила закрыть за собой дверь в телефонной будке под лестницей.

— Хэлло!

Далекий, едва слышный голос ответил:

— Гизела, это ты? Говорит Фостина.

— Как ты поживаешь? Надеюсь, неплохо отдыхаешь?

— У меня все хорошо, — медленно, почти нараспев, произнесла Фостина, словно ей с большим трудом удавалось выговаривать слова. — Но я скучаю по тебе. Нет ли новостей?

— Новостей?

— Разговаривал ли доктор Уиллинг с миссис Лайтфут? Он обещал это сделать.

— Да, он был здесь сегодня утром. Но я его не видела. У меня в это время был урок.

— Что же ему сказали?

— Не знаю, но думаю, что он сразу, при первой же возможности сообщит тебе обо всем. Может, даже сегодня вечером.

— Хочется надеяться. Невыносимо ждать. Я так волнуюсь.

— Сколько ты еще пробудешь в городе?

— До пятницы. Потом поеду в Брайтси, в штат Нью-Джерси. У меня там свой коттедж. Не хочешь приехать ко мне на уик-энд?

— Я бы с удовольствием, но у меня приглашение на обед, как раз вечером в пятницу, — объяснила Гизела. — Может, ты останешься еще на денек в Нью-Йорке, и мы там с тобой встретимся!

— Но вечером в пятницу у меня назначено свидание с одним человеком там, в моем коттедже. Я хотела бы вас познакомить. Не могла бы ты приехать туда попозже, после обеда?

— Право, не знаю. Можно позвонить завтра? Когда тебе удобнее?

— Не нужно звонить, не беспокойся. Просто приезжай туда в любое время, когда сможешь — в пятницу, субботу или воскресенье. У меня нет других встреч, кроме одной этой в пятницу.

Ее голос стал еще более холодным и каким-то замедленным, словно в эту минуту она пребывала в летаргическом сне.

— Ну, придумай что-нибудь! — нетерпеливо посоветовала Гизела. — Если уж попала в Нью-Йорк, то попытайся устроить себе настоящий праздник. Тебе это просто необходимо. Поищи старых друзей.

— У меня их нет.

— Сходи в театр. Отправляйся по магазинам. Купи что-нибудь недорогое, то, что можешь себе позволить.

— Я постараюсь. До свидания, Гизела.

— До свидания.

Она повесила трубку, испытывая смутное чувство горькой вины. С глаз долой — из сердца вон. Последние несколько часов она постоянно думала о Фостине. А теперь вот эта маленькая далекая фигурка все уменьшалась в размерах, уходила куда-то за горизонт ее памяти. Миссис Лайтфут была права: с отъездом Фостины все об этих сумасбродных событиях в Бреретоне забудут через месяц. Это — один из тех незначительных, не поддающихся объяснению случаев, которые мы стараемся обойти стороной в своей повседневной, занятой жизни. Годы спустя кто-нибудь из нынешних учениц начнет рассказ перед сидящими вокруг костра в день Всех Святых друзьями: «Со мной в жизни никогда ничего странного не происходило, — вот только помню однажды, когда я была девочкой, я училась в школе. Этот случай так и не получил объяснения. У нас была одна молодая преподавательница по театральному искусству, она…»

Гизела вернулась в гостиную за чашкой чая, затем отошла с ней к окну, где стояла Алиса с Чейзом. Алисы уже не было, исчезли и Чейз с Вайнингом. Гизела подумала, что вся троица отправилась к машине Вайнинга, чтобы хлебнуть там что-нибудь покрепче чая. Это вполне в манере Алисы…

Поднеся чашку к губам, она бросила через окно взгляд во двор, к летнему домику, который выглядел таким сиротливым и беззащитным на фоне обнаженных деревьев сада в этот ноябрьский вечер. Ей показалось, что в его смутном интерьере кто-то движется, но она не была в этом уверена, — слишком большое расстояние отделяло ее от дома, по меньшей мере около двухсот метров. И вдруг темно-оранжевое пятно ниже дома, в саду, приковало к себе ее внимание. Она, поставив чашку на стол, вышла через французское окно во двор. Через несколько секунд она уже сбегала по каменным ступеням лестницы в сад.

Алиса Айтчисон лежала на земле, и ее ярко освещали лучи холодного ноябрьского солнца. Голова ее покоилась на последней ступеньке, накрашенные губы выделялись на фоне побелевшего лица кровавым пятном. Слегка наклонясь, чтобы взять ее руку и удостовериться в худшем, она уже знала, была уверена в том, что Алиса мертва.

Она выпрямилась и тут же почувствовала внезапный приступ тошноты. Закружилась голова. Здесь, на этом ветреном месте, она оказалась одна, наедине с трупом женщины. Так как вся школа в эти дни зубрила Еврипида, ей пришли на память его слова: «Какого же ужасного поступка мы вправе ожидать от этого высоко парящего, нераскаявшегося духа, гонимого отчаянием?»

Алиса играла Медею, — этот высоко парящий, не знающий раскаяния дух. Только сегодня днем она сообщила о своем намерении покинуть Бреретон, как женщина, гонимая отчаянием. «Тем лучше», — сказала она. Но ведь это мог быть и просто несчастный случай, пыталась убедить себя Гизела. Так и должно быть. Никто не должен догадываться, что на самом деле это самоубийство. Ведь запросто можно наступить высоким каблуком на подол своей длинной, ползущей по земле юбки. А он разорван. Такая идея становилась вполне вероятной. С ноги спала туфля. Она валялась каблуком вверх, недалеко от тела.

Гизела взбежала по ступеням. Более медленным, умеренным шагом прошла по лужайке, направляясь к окну гостиной. Она прокладывала себе путь через густую толпу гостей, пытаясь сохранить самый безразличный вид. Наконец она добралась до миссис Лайтфут. Не успела она еще открыть рот, как миссис Лайтфут почти неслышно зашептала:

— Где вы пропадали? Такое поведение по отношению к нашим гостям никак не назовешь цивилизованным. Я не вижу и мисс Айтчисон. Где же она?

— Простите, — Гизела тоже перешла на шепот. — Меня позвали к телефону. Когда я вернулась сюда, то случайно посмотрела в сад. Я увидела там Алису, которая лежала внизу, возле лестницы, а ее голова покоилась на первой ступеньке. Она мертва.

Никогда еще у Гизелы поведение миссис Лайтфут не вызывало такого восхищения, как в эту минуту. Ее губы только чуть вздрогнули:

— Вы уверены в этом?

— Да, я дотрагивалась до нее.

— Покажите, где это, — миссис Лайтфут спокойно, без всяких признаков спешки поднялась. С извиняющейся улыбкой на губах она начала пробираться через толпу. Все гости решили, что ее вызывают по каким-то обычным делам. Когда она вышла из дома, улыбка сразу исчезла у нее с лица, и она быстро, сосредоточенно зашагала вперед. Спустившись на нижнюю ступеньку, она не встала на колено и не дотронулась до мертвой Алисы. Она стояла и рассматривала лежавшую на земле девушку с самым непроницаемым видом. Наконец, Гизела нарушила тишину:

— Может, вызвать доктора? Иногда бывают случаи столбняка, которые очень трудно отличить от смерти…

— Я точно определяю состояние смерти, стоит мне взглянуть на труп, — отозвалась миссис Лайтфут. — Посмотрите на ее шею. Она сломана. Вам, конечно, известно, что это значит. К тому же я не знаю, где в настоящий момент искать коронера или же медика-следователя здесь, в Коннектикуте.

— Можно, вероятно, предположить, что смерть наступила в результате несчастного случая, — сказала Гизела.

Миссис Лайтфут вздрогнула и внимательно посмотрела на нее:

— Другого и быть не может.

— Но, — неуверенно возразила Гизела, — существует еще и возможность самоубийства…

— Чепуха! — миссис Лайтфут была настроена решительно. — Мы не допустим здесь никакого скандала — зарубите это себе на носу. Естественно, будет проведено соответствующее расследование, но окончательный вердикт можно вынести уже сейчас, — несчастный случай. Посмотрите на ее разорванный подол и на свалившуюся с ноги туфлю на высоком каблуке. Она поскользнулась. Я не могу доверять никому, кроме своего шофера Спенсера. Ступайте к нему в гараж и попросите немедленно явиться ко мне. Пусть никому об этом не говорит ни слова. Если он доставит незаметно тело в гараж до окончания школьного вечера, то нет никому особой нужды знать об этом до тех пор, пока мы не вызовем полицию. Мне вовсе не хочется лицезреть обмороки моих девочек и их родителей. А это непременно случится, если они увидят труп.

— Но труп нельзя ни переносить, не передвигать на другое место! — воскликнула Гизела. — По крайней мере до тех пор, пока его не осмотрит полиция.

— Конечно, при таких обстоятельствах…

— Могу ли быть чем-то полезен? — чей-то задорный молодой голос послышался с верхней ступеньки. Обе женщины посмотрели разом вверх. Там стоял, глупо улыбаясь, Флойд Чейз. Гизеле показалось, что за это время миссис Лайтфут заметно постарела.

— Слишком поздно, — сказала она сквозь зубы. Чейз спустился по ступеням.

— У кого это обморок? — поинтересовался он, продолжая так же глупо улыбаться. — Боже, да это Алиса! Боже, Боже мой! — причитал он, стоя на ступеньке.

— Мистер Чейз, произошел несчастный случай, — начала объяснять ему миссис Лайтфут. — И вы можете нам помочь. Станьте там, наверху лестницы, и никого не подпускайте к нам, пока не уберут тело. Наверное, вам не нужно объяснять, почему мы не хотим, чтобы наши ученицы увидели эту сцену?

Он посмотрел на миссис Лайтфут так, словно видит ее здесь впервые, и хриплым голосом спросил:

— Что здесь произошло?

— Не знаю, — резко, теряя терпение, отозвалась миссис Лайтфут. — В последний раз я видела мисс Айтчисон в гостиной, когда она разговаривала с вами.

— Нашу беседу прервала моя бывшая жена, — его голос выдавал внутреннее потрясение. — Алиса тут же отошла в сторону. Она вышла из дома. Я перекинулся парой слов с Доротеей. Но я постарался отделаться от нее поскорее и тут же вышел из дома, чтобы присоединиться к Алисе.

— А куда направилась ваша бывшая?

— Не знаю.

— Флойд! — словно по заказу раздалось недовольное нытье Доротеи Чейз. — Что ты здесь делаешь? Я повсюду тебя ищу — даже на кухню заглянула.

Она уже поставила ногу на верхнюю ступеньку. Бет, эта маленькая фигурка в белом, тащила изо всех сил за руки свою мать вниз по лестнице.

— Она там, там! — кричала Бет. — Я ничего не выдумываю. Это произошло на самом деле!

— Доротея! — Чейз устремился к ней вверх по лестнице. — Не тащи сюда ребенка, не делай этого!

Впервые Гизела почувствовала симпатию к этому человеку. Но тут сварливо заговорила его супруга:

— Да это не я, это она меня тащит! Ну теперь-то я обязательно спущусь, чтобы посмотреть, почему это ты мне запрещаешь! Я…

Голос ее осекся, и она остановилась, молча рассматривая тело погибшей женщины.

— Элизабет, — закричала она, — немедленно отправляйся обратно!

Но Бет как будто застыла рядом с матерью. Она тоже рассматривала труп, испытывая одновременно и ужас, и жуткий интерес.

Чейз выругался. Миссис Лайтфут сделала шаг вперед, закрыв своей широкой юбкой, словно экраном, лежащую на земле Алису от глаз ребенка.

— Миссис Чейз, видели ли вы Алису, когда вышли из дома в поисках своего супруга?

— Нет, я находилась с другой стороны, — ответила она с полным безразличием, как будто не понимая всей остроты вопроса.

— Я видела ее!

Все разом повернулись к Бет, уставясь на нее. Она, вероятно, не рассчитывала на взрывной эффект своих слов, которые произнесла тонким детским голоском, и сама испугалась.

— Ну, — чуть заикаясь, снова начала она, — мама велела мне найти отца. Я пришла сюда, по эту сторону дома. Я высматривала его повсюду в саду возле летнего домика. А мисс Айтчисон стояла наверху этой лестницы.

— Что же она делала? — спросил ее Чейз.

— Разговаривала…

— Значит, — едва выговаривая слова, поддаваясь охватившему ее страху, спросила миссис Лайтфут, — она была не одна?

— Нет, нет. Миссис Лайтфут, я и не говорила, что она была здесь одна, не правда ли?

— Ну и кто был с ней? — хриплым голосом допрашивала ее миссис Лайтфут.

— Еще одна учительница. Ну та, худая и бледная, которая обучала нас технике рисунка и создания театральных декораций, — мисс Крайль!

— Быть не может! — воскликнула Гизела. — Я с ней только что разговаривала по телефону. Она звонила по междугородной из Нью-Йорка!

— Но я же видела ее собственными глазами, мисс фон Гогенемс! — возразила Бет. — Когда я об этом сказала маме, она мне тоже не поверила, поэтому я и привела ее сюда, чтобы она сама во всем убедилась. На мисс Крайль, как всегда, было ее голубое, наглухо застегнутое пальто и коричневая шляпка, — она всегда их носит. Когда мисс Айтчисон подошла к углу летнего домика, там уже стояла мисс Крайль, и, вероятно, поджидала ее. Мисс Айтчисон сказала что-то, но я не разобрала. Тогда мисс Крайль вскинула руку и что было силы толкнула мисс Айтчисон. Та вскрикнула и упала на спину, а затем покатилась по лестнице. После этого мисс Крайль исчезла так, как делает всегда, — совершенно тихо, без шума, не издавая ни единого звука…