Джон Мотрэм не торопясь шел по улицам Оксфорда, наслаждаясь очарованием этого места и чувствуя, как многовековая история буквально пронизывает его насквозь. Он улыбнулся, осознав, что его уважение к дремлющим шпилям было вызвано не одним лишь почтением к науке — в свое время он был заядлым фанатом инспектора Морса.

Джон поймал себя на том, что непроизвольно высматривает на дороге «ягуар» «Марк семь».

Внутри Бейллиол-Колледжа тоже все осталось по-прежнему — пожалуй, даже стало еще лучше.

— Мастер готов встретиться с вами, — почтительно сообщила Джону секретарь, внешность которой — начиная с высокого воротничка, на котором красовалась брошь с камеей, и заканчивая ботинками из грубо выделанной кожи — сделала бы честь любому церковному союзу.

Мотрэма проводили в большой кабинет, который поражал воображение. Минимализмом тут и не пахло, металл и пластик играли далеко не первые роли в его интерьере. Балом правило дерево — старое полированное дерево, которое нежилось в солнечном свете, падавшем сквозь высокие окна со свинцовыми переплетами. Кроме солнца, окна впускали и колокольный звон, подтверждающий, что Мотрэм прибыл ровно в назначенное время — в одиннадцать часов утра.

Из-за письменного стола, улыбаясь, поднялся высокий мужчина с аристократической внешностью.

— Доктор Мотрэм! Как хорошо, что вы приехали. Я Эндрю Харвей, мастер Бейллиол-Колледжа. Прошу, присаживайтесь. Вам, наверное, не терпится узнать, в чем дело…

Последняя фраза была скорее констатацией факта, чем вопросом, но Мотрэм, который последнюю неделю ни о чем другом не мог думать, отозвался:

— Я солгал бы, если бы сказал, что ничуть не заинтригован.

— Понимаю, — кивнул Харвей. — К сожалению, я не силен в микробиологии, но знаю, что вы являетесь экспертом как в области современных вирусов, так и в области эпидемий прошлых веков, если можно так выразиться…

— Все верно, мистер Харвей.

— А чем для вас интересны эпидемии чумы прошлых веков, доктор?

— Причиной, их вызывавшей. Многие люди и не подозревают, что микробиология — молодая наука. Бактерии были открыты лишь в конце девятнадцатого века, а вирусы еще позже, так что выявление причины великих эпидемий прошлого основывается преимущественно на догадках… или допущениях.

Харвей улыбнулся язвительности, которую Мотрэм вложил в последнее слово.

— Слышал, что в отношении источника «черной смерти» между вами и вашими коллегами-учеными существуют… некоторые разногласия. Я прав?

— Правы.

— Будьте добры, расскажите мне об этом.

Мотрэм слегка нахмурился. Он не вполне понимал, к чему ведет собеседник, но выполнил его просьбу:

— В обществе и среди некоторых моих коллег бытует предположение, что пандемии четырнадцатого века, называемые «черной смертью», которая выкосила треть населения Европы, были вызваны вспышкой бубонной чумы.

— Боюсь, мне придется признать, что я один из «общества», кто согласен с такой точкой зрения, — сказал Харвей. — А разве было не так?

— Я так не считаю.

— Тогда как же?

— Я уверен, что эпидемии были вызваны вирусом.

Харвей явно был потрясен, и Мотрэм улыбнулся, признавая, что вопрос непростой.

— Между вирусами и бактериями существует очень большое различие, — сказал он. — Это совершенно различные организмы, но, по неведомой мне причине, люди упорно не желают учитывать этот факт.

— А, просвещение общества! — вздохнул Харвей и понимающе улыбнулся, откидываясь на спинку кресла. — Это всегда было нелегким делом. Но чем они отличаются, доктор? — ему удалось сопроводить вопрос невысказанным вслух продолжением «И что это меняет?»

— Бактерии способны к самостоятельному существованию, — объяснил Мотрэм. — Они являются живыми организмами, которые могут жить сами по себе. Они способны расти и размножаться, при условии, что найдут во внешней среде подходящее питание. Вирусы же могут существовать только в клетках живого организма. На самом деле, уже давно длятся споры по поводу того, можно ли их вообще называть живыми существами.

— Понимаю, — покивал Харвей.

— Другое существенное, особенно с практической точки зрения, отличие заключается в том, что бактериальные инфекции можно вылечить с помощью антибиотиков — тогда как против вирусов антибиотики бесполезны.

— И что же заставляет вас думать, что «черная смерть» была вирусным заболеванием, а не бактериальным, учитывая то, что вы только что рассказали?

Мотрэм несколько секунд помолчал, словно подбирая слова, затем ответил:

— Палочковидная бактерия Yersinia pestis получила свое название в честь русского микробиолога Иерсена, работавшего с Луи Пастером. Вначале она была названа Pasteurella pestis, но в итоге справедливость восторжествовала.

Харвей страдальчески улыбнулся, давая понять, что информация чересчур подробная, и Мотрэм сократил лекцию.

— Я заинтересовался этим вопросом лет десять назад, когда изучал скорость распространения «черной смерти» по Европе. Имеющиеся на этот счет данные совершенно не укладывались в картину распространения бактериальной инфекции типа чумы, кроме того, отсутствовали сезонные колебания, которые следовало ожидать в данном случае.

— Она распространялась быстрее или медленнее, чем вы ожидали?

— Гораздо быстрее. Чума — это преимущественно болезнь крыс, люди заражаются от блох. А «черная смерть» распространялась со скоростью пожара, словно переносилась воздушно-капельным путем, как, например, грипп.

— Вы одиноки в своих подозрениях?

— Уже нет, — улыбнулся Мотрэм. — Ученые изучали генетическую мутацию у людей, которые демонстрируют устойчивость к некоторым вирусным инфекциям. Мутация называется «дельта тридцать два» — считается, что она приводит к отсутствию рецепторов на поверхности определенных клеток организма, что не дает вирусам прикрепиться к этим клеткам, которые у других людей обязательно поражаются.

Харвей задумчиво помолчал, затем сказал со вздохом:

— Простите, я, должно быть, кажусь ужасно тупым, но… каким образом это связано с чумой?

— До того, как «черная смерть» пронеслась по Европе, частота мутации «дельта тридцать два» в популяции, по оценкам ученых, составляла примерно один на сорок тысяч.

— А после? — с интересом спросил Харвей.

— Примерно один на семь.

Харвей изумленно присвистнул.

— Теперь понимаю, — кивнул он. — То есть люди без мутации были более восприимчивы к чуме, чем те единицы, в генах которых имелась мутация.

— Именно так. Обладание мутацией «дельта тридцать два» в средние века явно было большим преимуществом. Самое важное, с моей точки зрения, — это то, что мутация предотвращает попадание в клетки вирусов, а не бактерий. Бактерия не испытывает необходимость проникать в клетки организма. Для нее нет никакой разницы, есть у вас мутация «дельта тридцать два» или нет.

— Вот оно что, — протянул Харвей. — Получается, вы выиграли гейм, сет и матч. Чума была вызвана вирусом, а не бактерией.

— Ну, по крайней мере, я в этом уверен.

Харвей уловил двусмысленность в ответе Мотрэма.

— Разве эта информация не положила конец всем спорам? — удивился он.

— К сожалению, нет. Старая гвардия по-прежнему настаивает, что «черная смерть» была бактериальным заболеванием, и называет результаты последних исследований «псевдонаучной чепухой» — третий вид лжи по Дизраэли, если хотите.

— Статистика, — улыбнулся Харвей.

— А те, кто переместился в «вирусный» лагерь, в настоящее время спорят о том, какой это мог быть вирус. Фаворитом в этом отношении является оспа, и учеными было доказано, что она могла вызвать «давление отбора», необходимое для такого существенного генетического изменения в популяции, тогда как чума точно на это не способна. Некоторые предполагают, что это могло быть сочетанием инфекций, кроме того, существует еще одна захватывающая возможность: с тем же успехом «черная смерть» могла быть вызвана совершенно иным вирусом — который существовал тогда, но неизвестен нам сегодня.

— Убийца из прошлого? — поднял брови Харвей. — Простите мою неграмотность, но разве нельзя выяснить причину, просто… так сказать, покопавшись в прошлом?

— Таких попыток было несколько, — сказал Мотрэм. — Но мы говорим о временном промежутке в семь сотен лет. Бренные человеческие останки не могут сохраниться так долго.

Харвей оперся локтями на стол и оперся подбородком на сплетенные пальцы.

— Знаете, — немного помолчав, заговорил он, — однажды мне довелось читать доклад группы исследователей, которые заявили, что выделили возбудителя чумы из тел жертв «черной смерти»… где-то в Европе, по-моему.

Мотрэм кивнул.

— Во Франции. Они обнаружили бациллы чумы в пульпе зуба эксгумированного трупа. Проблема в том, что никто не может воспроизвести их исследования. Все остальные попытки потерпели неудачу.

— То есть данные французских ученых… сомнительны?

— Ну, я не был бы так категоричен, — сказал Мотрэм. — Не вызывает сомнений, что тело, которое они исследовали, принадлежало погибшему от чумы, но без полноценных доказательств нельзя с уверенностью сказать, что именно чума была причиной эпидемии «черной смерти».

Харвей задумчиво покивал.

— Значит, вам несказанно помогло бы, если бы у вас в распоряжении оказалось несколько тел людей, погибших от «черной смерти», в хорошем состоянии?

— О, безусловно, — улыбнулся Мотрэм, — но по прошествии семисот лет шансы на это…

— Именно поэтому я и попросил вас приехать, доктор Мотрэм.