Кладбище Пантеон-сан-Рафаэль

Хуарес, Мексика

2 ноября 2008 года

Реба придерживала шляпу; Рики вез ее засыпанными пеплом улицами Хуареса к кладбищу Пантеон-сан-Рафаэль. Она надела его стетсон и прикрепила к полям самые красные герани, какие смогла купить. El Día de Los Muertos.

Утренний туман поднимался над лачугами, от границы несло серой и медной плавкой американского завода «АСАРКО». Во дворе ветхого саманного домика горел костер из обломков досок, вокруг бегали собачки, за ними гонялись полуодетые дети. И до самого горизонта со дворов хижин, лепившихся к подножию песчаных гор, поднимались к небу столбы серого дыма.

– Это те самые костры на День поминовения? – спросила Реба.

Рики оглядел задымленное небо.

– Не-а. Это жители Хуареса жгут мусор для обогрева.

Реба слышала об этом, но никогда не видела своими глазами. Мрачное утро, и праздник мрачный.

Минуя городские кварталы, они въехали в южные предместья, где простиралось кладбище. Ряд за рядом аккуратно нарезанные участки – как поля, распаханные к севу. Во рвах между надгробиями – семьи родственников, белые кресты, свечи, цветы и угощения. Ряды могил уходили далеко в бугристую пустыню. – Как их много, – прошептала Реба.

– Пришли побыть с родными, помянуть прошлое, – сказал Рики.

Но Реба имела в виду не живых, а мертвых. Пантеон-сан-Рафаэль открылся в 1995 году. Сравнительно новое кладбище, но в его священной земле уже лежали десятки тысяч людей.

Рики вел ее мимо плачущих людей и гробниц, мимо старушек пред образами Девы Марии, женщин помоложе, певших колыбельные, детей, украшавших плиты цветами. Они шли дальше, мимо свежих могил, туда, где курганы уже заметно осели, а их обитатели укоренились в земле.

Рики остановился у простого надгробия. Бето Чавес, 1933–1998. Наталия Чавес, 1936–1998. Всегда верные и преданные. Его родители. Реба обняла Рики за талию – чтоб подбодрить его, а не себя.

Она согласилась приехать, хотя не вполне понимала зачем. Но здесь, на могиле, ее саму удивила нежность к этим людям, которых она не знала. Она подумала о папином огромном надгробии из черного мрамора, сверкающем и зловещем, посреди ухоженного баптистского кладбища в Ричмонде. Она ненавидела это надгробие, боялась его, не хотела видеть мрачных друзей и родных, собравшихся посмотреть, как ее отец уходит во тьму. Тут все было иначе. Надгробия из песчаника ярко выбелены, солнце окружало их золотым ореолом, цветы и украшения превращали курганы в праздничное разноцветье.

Рики развернул радужное шерстяное ребозо и положил на могилу. Вынул из заднего кармана платок и смахнул песок с имен на плите.

– Мама, папа, – прошептал он, – это Реба. – И глянул на нее.

Реба встала коленями на ребозо и вынула из сумки свечу с витражом Мадонны и коробочку с домашними churros по рецепту Джейн – почти так Элси пекла свои крепели.

– Приятно познакомиться, – сказала Реба. – Я не очень хорошо пеку, но я старалась. Умею немного, получается не всегда, но эти удались лучше всего. – Она поставила коробку на могильную плиту и открыла, в воздухе повеяло корицей и жареным тестом. – Рики говорит, это ваши любимые.

Он улыбнулся и обнял ее. Они часок посидели рядом с надгробием, как на пикнике; Рики рассказывал истории о родителях, о детстве, о жизни. Солнце поднималось выше и выше, приходили новые люди с венками и гитарами, едой в корзинках, они смеялись, и кладбище полнилось песнями и вкусными запахами. Красивейший праздник из всех, что Ребе доводилось видеть: празднование смерти, торжество жизни. Может, ангелы и впрямь простирают крыла над ними. Ей нравилось так думать.

В полпервого дня они собрались в обратный путь, оставив свои дары и два цветка герани со шляпы Ребы. По дороге к машине Рики вдруг встал как вкопанный. Перед ними была могила ребенка: оранжевые бархатцы, потертый футбольный мяч, пластмассовый самолет, плюшевый полосатый тигр. Вчера был День невинных, день поминовения умерших детей. Рики выпустил руку Ребы. На белом деревянном кресте было нанесено по трафарету: «Виктор Гарсиа».

Тот самый мальчик, поняла Реба, и покрепче взяла Рики за руку. Она хотела, чтоб он знал: она с ним в радости и горе.

Несмотря на воскресный день, Джейн открыла пекарню с двух до пяти – для желающих почтить память Элси. Без четверти два Рики и Реба постучались в дверь. Джейн радостно отворила, колокольчик зазвенел.

– Маме понравится! – Она показала на герани на шляпе Ребы и впустила их. – Мы с Серхио не такие нарядные, но тоже на свой лад постарались.

У кассы остывал большой поднос булочек со скрещенными костями.

– Пекли всю ночь. – Она протянула булочку Рики: – Ты у нас будешь эксперт. Не церемонься. Скажи прямо, держат ли они марку.

Рики взял «хлеб мертвых» и покрутил в руках.

– Выглядят точно как мамины. – Откусил. – И на вкус такие же, – проговорил он с набитым ртом.

Реба подмигнула ему и погладила по спине. На могилу Виктора на кладбище Пантеон-сан-Рафаэль они наткнулись неожиданно. Рики признался, что хочет как-то загладить вину перед семьей Гарсиа. Конечно, уже ничего не поправишь. Но, быть может, если вместе погоревать о потере, это будет целительно для всех. Реба тоже так думала. Теперь она понимала, что прошлое – пестрая мозаика правильных поступков и ошибок. Надо понимать и помнить свое место в этих событиях. Если пытаться забыть, убежать от своих страхов, сожалений и проступков, они догонят тебя и поглотят твою жизнь, как волк поглотил отцовскую жизнь. Реба сильнее отца, и она встретила людей, показавших ей, как прощать и быть прощенным. Хорошо, что она оказалась рядом с Рики на могиле Виктора. Он бы сделал для нее то же.

– Хорошо! – Джейн хлопнула в ладоши. – Этого я и добивалась.

Перед витриной со сластями устроили алтарь. В центре – фотография Элси и юной Джейн, поразительно похожая на черно-белое фото на стене. С ней соседствовал портрет доктора Элберта Радмори в военном мундире. Вокруг разместились сахарные черепа, свечи, белая роза, письма, связанные шпагатом для выпечки, булавка с эдельвейсом, картинка с ковбоем, потрепанная книга и два имбирных пряничных сердечка.

– Сколько здесь всего, – сказала Реба.

– Все, что она любила. – Джейн тронула деревянную рамку отцовской фотографии. – Отец, конечно, и то, что я нашла в старой жестянке у мамы в шкафу. Булавка, реклама печеных бобов и письма – главным образом, от бабушки и Лилиан, но есть и другие.

Реба кивнула:

– Ну, пряники вопросов не вызывают. Коронное блюдо вашей семьи.

– Попробовала бы я их не испечь. Мама тогда восстала бы из мертвых и сняла с меня скальп, – улыбнулась Джейн.

– А это что? – Реба взяла книгу с оторванной обложкой и с трудом разобрала название на потрепанной странице. – «Воля мальчика». Фрост? Я читала в университете.

– Мне ее Лилиан отдала на похоронах, – объяснила Джейн. – Сказала, что с год назад какой-то Тобиас Цукерманн прислал ее на имя Элси в пекарню Шмидта в Гармиш. Мамы, конечно, там не было. Новый владелец переслал книгу Лилиан, в Вичиту, – других адресов у него не было. Лилиан все хотела прислать нам, но не успела – мама умерла. Принесла книжку на похороны. И тут начинается самое прекрасное. Оказывается, вместе с книгой он прислал маме письмо. Этот человек – еврей, бывший узник Дахау. Выясняется, что мама и одна ее соседка спасли его от гестапо. Мама прятала его в стене спальни, а потом они как-то переправили его из Германии. Ты представляешь? Мама мне ни слова не говорила. – Джейн опустила голову. – Наверное, она читала ему эти стихи. Он отметил свои любимые.

Реба открыла книгу на завернутом уголке. «Испытание существованием».

Она бережно прижала к груди ветхую книгу, ощущая тяжесть лет, надежд и страха, пропитавшую тонкие страницы.

– Тобиас написал, что уехал в Калифорнию, женился, обзавелся детьми. Даже назвал одну дочь в честь мамы. Все это есть в письме, – она показала на пачку, перевязанную шпагатом. – Я подумала, что, может быть, сегодня ей захочется проверить почту.

– Поразительно. – Реба не сводила с писем глаз. Ее пожирало любопытство.

– Потом можешь прочитать, если хочешь, – сказала Джейн. – Мама не обидится. Из этой истории сразу ясно, какая она была женщина. Единственная в своем роде.

– Это точно, – согласилась Реба.

– Джейн, Реба, – позвал Серхио. – Давайте выпьем?

– Да, праздничный тост! Неси выпивку, а мы принесем еду. – Джейн щелкнула щипцами.

Рики широко улыбнулся и вслед за Серхио ушел в кухню.

– Рики в хорошем настроении, – заметила Джейн. – Нашел себя в Службе гражданства и иммиграции, а?

Реба кивнула. Рики и впрямь там нравилось.

– Да, работа хорошая. Шурин Берта Мозли сейчас замдиректора. Они прямо-таки ухватились за Рики – еще бы, столько проработал на заставе. А он и рад: теперь не вышибает людей из страны, а принимает. – Она потрогала мягкий книжный обрез. – За год столько всего изменилось. Иногда смотрю в зеркало и не верится, до чего все хорошо. Мы с Рики хотим съездить в гости к моим на День благодарения. Наконец-то!

– Правильно, давно пора. – Джейн осторожно отклеила булку от подноса. – «Сан-сити» не возражает? Ты вернулась-то когда? Пять месяцев назад? – Она сложила «хлеб мертвых» на оловянную тарелку.

– У должности ответственного редактора есть плюсы. Не то чтобы совсем новая для меня работа. Скорее, новая шляпа на старой голове. К тому же я уезжаю всего на неделю. – Реба обмакнула палец в сахарную пудру на подносе, облизала. – Надолго уезжать не хочу. Рики строит планы всяких дальних путешествий, а мне бы домой поскорей, свить гнездо и начать настоящую жизнь.

– Да у тебя новая голова в старой шляпе, по-моему. – Джейн одобрительно пощелкала щипцами. – Я тебя поняла, дорогуша. Ветер переменился. Я тоже перестала смотреть на самолеты и поезда. Наверное, когда ты счастлив на своем месте, не кажется, что хорошо только там, где нас нет. Может, там и правда ничего особенного. – Она с улыбкой пожала плечами. – Вы полетите или поедете?

– Поедем на машине. – Реба нарисовала в сахарной пудре США. – Вверх по нашему «полуострову», – она прошлась пальцами по подносу, – через Нэшвилл и в Вирджинию. – Она слизала сахар. – Я давно не была дома, хочу с родными кое о чем поговорить. Хочу, чтобы Рики был рядом. Важно, чтоб он знал обо мне всю правду. – Она подвинула поднос к Джейн. – Конечная остановка – Вирджиния-Бич. Рики никогда не видел океана.

– Ему понравится, – подмигнула Джейн. – Каждая капелька. – Она пристроила на тарелку последнюю булочку и поставила все это на скатерть с черепами.

Серхио и Рики вернулись с бутылками пива «Битбургер». У алтаря Элси Рики вынул из кармана пенни – ту самую монетку, что дал ему Виктор. Положил ее к красно-сине-белому сахарному черепу. Реба села с рядом с Рики.

– Вроде все в сборе, – сказала Джейн и подняла бутылку. – За тебя, мама. И за всех, кто смотрит на нас с небес.

Огоньки свечей на алтаре плясали и вибрировали.

Реба отхлебнула пива. Оно было как свежее тесто в жаркой печи.