Зеленый шведский автомобиль Изабеллы Дэлхаузи, нагруженный до отказа вещами, которые необходимы младенцу, осторожно вползал на палубу парома. Чарли бодрствовал в своем откидном автомобильном кресле, как зачарованный глядя на потолок автомобиля. По-видимому, ему понравилось предшествовавшее морское путешествие, предпринятое ими из Малл-Кинтайра на остров Ислэй. А теперь предстояла пятиминутная поездка на Джуру. Малыш размахивал ручонками, в восторге от покачивания парома и шума моторов.

— Это напоминает ему утробу матери, — сказала Изабелла. — Движение, шум.

Джейми смотрел через ветровое стекло на холмы Джуры. Они круто поднимались от самого побережья, переходя затем в вересковые пустоши, тянувшиеся до плавной линии горизонта на вершине. Вереск нес в себе характерное для Шотландии смешение мягкой зелени и пурпурных тонов. Краски потускнели из-за соленых атлантических шквалов и дождей.

С рычанием моторов маленький паром, вспенивая воду, наконец пристал к берегу, и три-четыре автомобиля, которые он перевез, съезжали сейчас по пандусу на Джуру. Тут была всего одна дорога, которая вела в единственном направлении.

— Нам нужно ехать по этой дороге, как я полагаю, — сказал Джейми. И добавил: — Я так думаю.

Изабелла улыбнулась:

— Одна дорога. Один отель. Один винокуренный завод.

— Сто восемьдесят жителей, — продолжил Джейми. — А сколько овец и оленей?

— Много, — ответила Изабелла. — Тысячи оленей. Оглянись вокруг.

Дорога сделала крутой поворот, и они увидели оленя в нескольких сотнях ярдов. Он смотрел на воду, стоя на берегу, и ноги его утопали в папоротниках; острые рога походили на ветви дерева, с которых на зиму опала листва. Машина замедлила ход, и олень взглянул на них настороженно и пугливо, но в то же время с вызовом. Потом он медленно повернулся и убежал в заросли папоротников.

— Мы еще встретим его, — пообещала Изабелла. — Его или одного из его братьев.

— Я люблю этот остров, — неожиданно сказал Джейми, поворачиваясь к Изабелле. — Уже. Я люблю его.

Она увидела, что его глаза светятся. Машина вильнула в сторону, но тут же выправилась.

— Я тоже в него влюбилась, — сказал Изабелла. — Когда впервые сюда приехала.

— Почему? — спросил Джейми. — Почему подобные места так действуют на нас?

Изабелла задумалась.

— Тут должны быть разные причины. Холмы, море, вообще всё. Впечатляющий пейзаж.

— Но это можно найти где угодно, — возразил Джейми. — Большой каньон тоже впечатляет. И все же я бы в него не влюбился. Он поразил бы меня. Но любовь осталась бы платонической.

— Я видела Большой каньон, — сказал Изабелла. — Много лет тому назад. Да, я в него не влюбилась. Мне думается, что довольно трудно влюбиться в каньон. — Как ни странно, ей вспомнились строчки, в которых утверждалось прямо противоположное. Не поворачиваясь к Джейми, она прошептала их: «Любви требуется Объект, / Но он может быть самым разным, / Я думаю, подойдет все что угодно: / Когда я был ребенком, / То влюбился в насос, / Считал его точно таким же красивым, / Как ты».

Джейми нахмурился:

— Насос?

— Это стихотворение Одена, — пояснила Изабелла. — Нам всем необходимо что-то любить. Можно влюбиться во что угодно или в кого угодно: любви нужен объект, вот и всё. Подойдет даже остров.

Они немного помолчали. Сейчас они проезжали мимо каменных ворот и высокой каменной стены, которой был обнесен сад одного из больших домов на острове, находившихся в огромных поместьях, на которые когда-то была поделена Шотландия. Теперь эти поместья стали безобидными, превратились во что-то вроде гигантских ферм, которые пытаются выжить, продавая права на охоту, а также различные сельскохозяйственные предприятия. Многие поместья перешли в другие руки, так что местные джентри сменились владельцами, которые лишь изредка приезжали сюда, а то и вовсе не показывались. В Шотландии очень многое еще не в порядке; столько несправедливости, такая нищета и отчаяние, которые трудно искоренить, как бы ни старались политики в Эдинбурге. Казалось, эти беды связаны с самой землей, порождены печальными событиями истории, из-за которых Шотландия раздроблена на части. И тогда же был нанесен тяжелейший урон душе, оставивший шрамы, которые не могли зарубцеваться из поколения в поколение.

Теперь они находились недалеко от Крейгхауса, единственной деревни на острове; поля, желтеющие при полуденном солнце, уходили на восток, к утесам. Изабелла заметила неподалеку небольшую разрушенную ферму из камня. От нее остались только стены, покрытые лишайником, крыши не было, зияли темные проемы пустых окон.

Она указала на дом.

— Если ты так полюбил эти края, то мог бы восстановить что-нибудь вроде этого и жить тут. Ты мог бы сочинять музыку и даже давать уроки игры на фаготе островитянам.

— Мог бы, — согласился Джейми. — Уверен, что я мог бы быть вполне самодостаточным. Немного рыбачил бы. Ловил кроликов на жаркое.

И Изабелла подумала: если бы он это сделал, в его душе не осталось бы места ни для меня, ни для Чарли. Но она промолчала. Сейчас они въезжали в Крейгхаус, и она увидела справа маленький отель, напротив винокуренного завода, который представлял собой веселые побеленные здания и ряд складских помещений за ними.

— Нам сюда, — сказала Изабелла, когда они остановились перед отелем.

Джейми опустил свое окошко. Теперь моросил дождик, и небо внезапно затянуло тучами. Воздух был теплый, пахло водорослями. Окна отеля выходили на бухту, которая была безопасной гаванью для ботов. Несколько парусников покачивались на якоре. Здесь было тихо и царил покой — такой порой ощущается в местах, где жизнь течет неспешно, и никто никуда не торопится.

Они направились в отель. Чарли закапризничал, и его сразу же отнесли в спальню, где переодели и накормили. Кормя Чарли из бутылочки, Изабелла наблюдала из окна, как Джейми идет к пристани. Там он остановился, глядя на боты в бухте. Когда Изабелла наблюдала за ним, она вдруг почувствовала себя уязвимой — так бывает, когда смотришь на то, что любишь, и сознаешь, что можешь это потерять. В памяти всплыли строчки полузабытой народной песни, которую она слышала давным-давно — по-видимому, их воскресил пейзаж острова: «Боюсь, чтоб солнце красоту твою не опалило». Ей вспомнилось и то, что дальше, и не только слова, но и мелодия:

Она поднялась с кровати, на которой сидела, и подошла к окну, положив Чарли себе на плечо, чтобы у него вышли газы. Она взглянула на Джейми, стоявшего на пристани, и помахала ему. Он обернулся. Она снова помахала, и он поднял руку в знак приветствия. Изабелла прошептала: «Я люблю тебя так сильно, Джейми, что ты об этом никогда не узнаешь. Так сильно».

Они прибыли ближе к вечеру, так что до обеда оставалось слишком мало времени, чтобы чем-нибудь заняться. Обед подавали в семь. Вернувшись с причала, Джейми принял у Изабеллы Чарли, дав ей возможность прогуляться. Она пошла по дороге, которая вела на север, мимо винокуренного завода. Небо снова прояснилось и было голубым, а в вышине плыли белые облака, которые двигались со стороны Атлантики. Миновав деревенскую школу, она увидела стаю гренландских гусей, направлявшихся обратно на Ислэй. Они хлопали крыльями, и этот звук напоминал приглушенный барабанный бой. Изабелла дошла до пляжа, где галька была усеяна выброшенными на берег побелевшими деревянными щепками.

Она узнала то место, когда добралась до него. Если взглянуть прямо, то за верхушками деревьев была видна крыша винокуренного завода, а дальше — холмы. Изабелла отступила на несколько шагов назад и снова взглянула, полуприсев: ведь художник, работая, по-видимому, сидел на стуле. Это означало, что он не мог видеть крышу винокуренного завода и коттедж на нижнем склоне. Да, это именно то место.

Когда Изабелла вернулась в отель, Джейми приложил палец к губам. Чарли спал, вытянувшись в своей «походной» кроватке.

— Тебя не было сто лет, — прошептал Джейми. — Где ты пропадала?

Сняв куртку, Изабелла встряхнула ее. Она посмотрела на Чарли и послала ему воздушный поцелуй.

— Прогулялась, — ответила она.

— И?

— Ничего особенного. Видела гренландских гусей, отправлявшихся обратно на Ислэй.

Джейми взглянул на свои часы.

— Я умираю от голода.

За обедом она сказала:

— Картина, которую я чуть не купила…

Джейми потянулся к своему бокалу с вином.

— Я знал, что у тебя есть причина сюда приехать. Это как-то связано с картиной.

Изабелла взглянула ему в лицо, пытаясь понять, не рассердился ли он, но увидела лишь, что у Джейми написано на лице торжество человека, чьи подозрения подтвердились.

— Нет, — возразила она, — я хотела сюда приехать в любом случае — когда-нибудь. Но я подумала, что…

Он усмехнулся:

— Но ты подумала, что хорошо бы во что-нибудь вмешаться… Между прочим, во что именно ты собираешься вмешаться?

Она задумалась. На самом деле, ни во что. Она вовсе ни во что не вмешивается, как выразился Джейми. Время от времени он критиковал ее за то, что она помогает кому не следует, а это уже совсем другое дело.

— Я не вмешиваюсь… — начала она.

Джейми резко оборвал ее:

— Разумеется, вмешиваешься, Изабелла. Ты ничего не можешь с собой поделать.

Изабелла уткнулась в свою тарелку, и Джейми понял, что обидел ее. Он хотел было пояснить, что единственная причина, по которой он это сказал, заключается в том, что ее вмешательство обычно ни к чему не приводит. Но не успел он открыть рот, как она пустилась в объяснения:

— Единственное, что я делаю, — я смотрю. Мне пришло в голову, что картина, которую мне предложил Уолтер Бьюи, — та, что была на аукционе, — написана не Мак-Иннесом. Я в любом случае собиралась на Джуру, вот я и подумала, что можно убить двух зайцев сразу.

Джейми удивленно посмотрел на нее:

— Подделка? Ты думаешь, что это подделка?

Он повысил голос, и женщина за соседним столиком взглянула на него. Потом она перевела взгляд на Изабеллу — и снова на Джейми. Изабелла заметила ее брошку — кельтское изображение какого-то морского существа, вероятно, бога моря.

— Да, — спокойно ответила она. — Может быть. Я так думаю.

Джейми играл с ножкой своего бокала. У Изабеллы слишком богатое воображение, подумал он. Не то чтобы он это не одобрял — ведь в богатом воображении и неожиданных замечаниях, исполненных тонкого юмора, крылась половина ее обаяния. Он не знал ни одной другой женщины, которая была бы так остроумна, и гордился Изабеллой.

— Но почему тебе это пришло в голову? — спросил он. — Гая Пеплоу, по-видимому, эта картина вполне устраивает, а ведь он эксперт. И судя по всему, специалисты фирмы, организующей аукционы, тоже считают ее подлинной — они бы никогда не выставили на продажу то, в чем не уверены. Так почему же ты сомневаешься… — Он чуть не сказал: «когда на самом деле ты не очень-то разбираешься в искусстве», но передумал. Правда, и так было ясно, что он имеет в виду.

— Я понимаю, что тебе это может показаться странным, — сказала Изабелла. — Но я просто чувствую, что с этой картиной что-то не так.

Джейми вздохнул:

— Но почему? Нужны основания, чтобы так считать. Недостаточно просто чувствовать. — Он умолк, глядя на Изабеллу. Она говорила с ним прежде об интуиции, но он не понимал, как можно что-то знать, не ведая при этом, откуда тебе это известно. Он не видел тут смысла. Даже когда речь идет о музыке, сказал он тогда, ты знаешь, почему тебе нравится какое-то произведение. Можно проанализировать его с точки зрения музыкальной структуры и понять, почему какая-то вещь звучит хорошо или плохо. Ты знаешь это и всегда можешь объяснить, откуда ты это знаешь.

Изабелла решила, что для ее подозрений действительно есть причины.

— Почему Уолтер Бьюи захотел так быстро избавиться от этой картины? — спросила она. — Ты бы так поступил? Купил бы картину и в следующую минуту решил ее продать? — Она подождала, пока Джейми ответит, но он молчал, и она ответила за него: — Ты бы так не поступил. Если бы только не узнал что-то про картину — то, о чем ты не знал, покупая ее.

— Или он действовал под влиянием порыва, — предположил Джейми. — Посмотри, сколько людей возвращают в магазин купленные вещи через день-другой. Главным образом женщины. Они покупают что-нибудь из одежды, а потом решают, что она им не нравится. И тогда возвращают ее.

Изабелла лукаво взглянула на него:

— Ты хочешь сказать, что мужчины так не поступают?

— Нет, мужчины так не поступают, — ответил Джейми. — Я когда-то работал в магазине у Дженнера, когда был студентом. Все знали, что мужчины не приносят обратно вещи. Нас даже учили этому на подготовительных курсах. У кого-то из магазина имелась статистика. Мужчины никогда не возвращали одежду.

Изабелла подумала, что Джейми, вероятно, прав.

— Значит, ты хочешь сказать, что поскольку Уолтер Бьюи мужчина, он никогда бы не вернул картину фирме, устраивающей аукционы, а попытался бы сам ее продать?

— Да, — согласился Джейми. — Но в любом случае вещи нельзя вернуть на аукцион. Это же не магазин одежды.

— Не понимаю, куда ты клонишь, — сказала Изабелла.

— Все, что я хочу сказать, — это что у него могли быть другие причины, по которым он предложил ее тебе. Ты не можешь делать вывод, что это подделка, лишь на том основании, что он хочет от нее избавиться.

Изабелле пришлось признать, что Джейми прав. Но было кое-что еще.

— Гая удивило, что картина не покрыта лаком, — сказала она. — Он сказал, что Мак-Иннес обычно покрывал свои картины лаком.

— Но ведь Гай не считает, что это подделка, не так ли? Значит, он не считает тот факт, что она не покрыта лаком, столь уж важным.

Изабелле пришлось согласиться и с этим. Теперь, когда Джейми опроверг два ее аргумента, у нее осталось лишь чувство, что что-то с этой картиной не так. Она понятия не имела, почему поездка на Джуру укрепит эту убежденность, но во время сегодняшней прогулки, увидев то самое место, которое было изображено на картине, она убедилась, что права. Картина верно передавала вид, открывающийся с пляжа, на ней все было точно так, как в реальности. Но по какой-то причине она была уверена, что что-то здесь не складывается. Изабелла понятия не имела, как это доказать, и больше не хотела говорить на эту тему. Она взяла в руки свой бокал.

— Довольно об этом, — сказала она. — Я оставлю свои подозрения при себе. Давай наслаждаться этим островом.

Джейми поднял бокал, глядя на нее.

— За наши следующие три дня, — предложил он тост. Во взгляде его читался легкий упрек. — И, Изабелла… не надо. Просто не надо.

— Я постараюсь, — пообещала она. Ей действительно хотелось выполнить обещание, но в душе она понимала, что ей этого не хочется. Можно хотеть что-то сделать и в то же время не хотеть? Конечно можно, сказала она себе. Конечно.