На следующий день мма Рамотсве поехала повидаться с мма Цау, поварихой, на которую работала Поппи, женой человека, своим цветущим видом обязанного казенной еде. День был благоприятный – пятница в конце месяца. Для большинства людей это был день выплаты зарплаты, а для многих конец периода нужды, который всегда приходился на последние несколько дней месяца, независимо от того, насколько бережливо человек обращался с деньгами остальные двадцать – двадцать пять дней. Хорошим примером здесь могли послужить ученики. Когда они только начали работать в «Быстрых моторах на Тлоквенг-роуд», мистер Матекони предупреждал их, что нужно экономно расходовать деньги. Всегда есть искушение, заметил он, смотреть на деньги как на то, что можно истратить в тот момент, как они попадут тебе в руки.

– Это очень глупо, – сказал он. – У многих людей животы бывают полны первые пятнадцать дней месяца, а последние две недели они голодают.

Чарли, старший ученик, обменялся понимающим взглядом с младшим.

– Получается двадцать девять дней, – заметил он. – А как насчет еще двух дней, босс?

Мистер Матекони вздохнул.

– Дело не в этом, – сказал он, не повышая голоса.

С этими парнями ничего не стоило потерять терпение, мистер Матекони это понимал, но не собирался этого делать. Он был их учителем, и это значило, что следует запастись терпением. Если станешь кричать на молодых людей, ничего не добьешься. Кричать на молодого человека все равно что на дикое животное – оба убегут в смятении.

– Что вам следует сделать, – продолжил мистер Матекони, – так это рассчитать, сколько денег вам потребуется на неделю. Потом положить все ваши деньги в банк или в другое безопасное место и брать их оттуда каждую неделю.

Мистер Матекони посмотрел на юношей. С чего человек начинает свою жизнь, подумал он. Как постигает все те вещи, которые молодые люди еще не знают? В мире столько невежества – огромные области невежества, подобные темным местам на карте. Это дело учителей – обратить невежество в бегство, вот почему учителей в Ботсване уважают, во всяком случае раньше уважали. Мистер Матекони замечал, что теперь люди, даже совсем молодые, обращаются с учителями без всякого почтения. Но как люди могут выучиться, если не уважают учителя? Уважение означает, что они готовы слушать старших, готовы у них учиться. Молодые люди вроде Чарли, думал мистер Матекони, воображают, что уже знают все. Ладно, он будет стараться всему научить их, несмотря на их самонадеянность.

Мма Макутси и мма Рамотсве знали все о конце месяца. Финансовое положение мма Рамотсве всегда было лучше, чем у большинства людей, благодаря способности покойного Обэда Рамотсве выбирать отличный скот, но она понимала вынужденную скупость, которая была уделом окружавших ее людей. Например, Роза, которая убиралась у нее в доме на Зебра-драйв. У нее было несколько детей – мма Рамотсве никогда толком не знала сколько именно, – и всем этим детям было известно, как ложиться спать на голодный желудок, несмотря на все старания матери. А у одного из них, маленького мальчика, были проблемы с дыханием, ему нужны были ингаляторы, которые дорого стоили даже при том, что государство оказывало помощь больным детям. А мма Макутси, которая, чтобы учиться в Ботсванском колледже делопроизводства, прежде чем идти на занятия, вынуждена была рано утром убираться в гостинице. Наверное, это было нелегко вставать в четыре часа утра, особенно зимой, когда небо было «совершенно пустым» (по определению мма Макутси) от холода, а земля под ногами застывшей. Но она была бережлива, откладывала каждый лишний тхебе, и теперь наконец-то достигла некоторого благополучия в своем новом доме (или половине дома, если быть точным), она носит новые зеленые туфли с голубой подкладкой, и, разумеется, ее недавно появившийся жених…

Конец месяца – день платежа; и мма Рамотсве припарковала свой крошечный белый фургончик около дома, где размещалась кухня колледжа, и стала ждать. Она посмотрела на часы. Уже три, и она решила, что мма Цау, наверное, закончила наблюдать за уборкой на кухне после ланча. Мма Рамотсве не знала, где у поварихи ее комната, но, скорее всего, в том же здании, что и кухня, а насчет того, где расположена кухня, никаких сомнений быть не могло, нужно было только опустить стекло и понюхать воздух. Какой чудесный аромат, как восхитительно пахнет еда. По мнению мма Рамотсве, одно из самых больших наслаждений в жизни – это запах еды, распространяющийся в воздухе; запах початков кукурузы, которые жарят на открытом огне, мяса, которое шипит в собственном жиру, больших кусков тыквы, которые варятся в кастрюле. Все эти восхитительные запахи были частью запахов Ботсваны, дома от них становилось теплее на сердце, а рот наполнялся слюной в предвкушении вкусной трапезы.

Мма Рамотсве посмотрела на здание кухни. В одном его конце виднелись открытая дверь и большое окно, сквозь которое можно было различить буфет и вентилятор, медленно вращающийся на потолке. Там были люди, в окне показывалась то чья-то голова, то рука, но тут же исчезала. Вот там и следует спросить мма Цау. Мма Рамотсве всегда предпочитала действовать напрямую, несмотря на советы, которые давал Клоувис Андерсен в «Основах частного расследования». Клоувис Андерсен, казалось, предпочитал осмотрительность и рекомендовал получать информацию обходным путем. Но, по мнению мма Рамотсве, лучшим способом получить ответ на свой вопрос было обратиться к человеку лично. Ее опыт подсказывал: когда появляются подозрения, что у человека есть тайна, лучше всего выяснить, кому эта тайна известна, и попросить рассказать о ней. Это почти всегда действовало. Дело в том, что тайны требуют, чтобы о них рассказали, они настаивают, они могут прожечь дырку у вас в языке, если вы слишком долго их храните. Это происходит с большинством людей. Мма Рамотсве умела хранить тайну, если тайна была из тех, которые следует хранить. Она не разглашала дел своих клиентов, даже если чувствовала, что лопнет, если никому ничего не расскажет. И даже с мистером Матекони она ничем не делилась, если дело нужно было держать в секрете. И лишь очень редко, когда женщина чувствовала, что бремя знания слишком тяжело для нее, она сообщала мистеру Матекони какой-нибудь секрет, который она раскрыла сама или которым с ней поделились. Так случилось, когда она услышала от одного из своих клиентов, что он собирается обмануть ботсванскую страховую компанию «Игл», предъявив фальшивые документы. Он рассказал о своем намерении деловым тоном, словно мма Рамотсве не должна была ничему удивляться. Кроме того, разве не так практически все поступают со страховыми компаниями? Мма Рамотсве обсудила этот вопрос с мистером Матекони, и он посоветовал ей прекратить деловые отношения с этим клиентом. Она так и поступила, и это принесло ей глубокое облегчение. И в конце концов она отправилась в ботсванскую страховую компанию «Игл», которая была ей очень благодарна за информацию и предприняла шаги, чтобы защитить свои интересы.

Но сейчас идти в дом было бы неправильно – она могла столкнуться с Поппи, что усложнило бы дело. Она не предупредила Поппи, что собирается прийти к мма Цау и к тому же не хотела, чтобы у поварихи создалось впечатление, что Поппи с ней консультировалась. Нет, ей надо удостовериться в том, что она сможет поговорить с мма Цау один на один.

Небольшая группа учащихся вышла из здания рядом с кухней. Занятия кончились, и они стояли группками по двое или по трое, болтая между собой, смеясь и обмениваясь шуточками. У них ведь тоже конец месяца, поняла мма Рамотсве, и теперь у них есть карманные деньги, и они думают о том, как и с кем проведут предстоящий уик-энд. Каково это – быть одной из них? – подумала мма Рамотсве. Сама она очень рано начала работать и не была знакома со студенческой жизнью. Знают ли они, подумала мма Рамотсве, как им повезло?

Одна из учащихся отделилась от группы и пошла через газон, разделявший фургончик и здание кухни. Поравнявшись с фургончиком, она взглянула на мма Рамотсве.

– Извините меня, мма, – крикнула мма Рамотсве через открытое окно. – Извините!

Девушка остановилась и посмотрела на мма Рамотсве, которая стала вылезать из фургончика.

– Да, мма, – отозвалась она. – Вы ко мне обращаетесь?

Мма Рамотсве встала перед девушкой.

– Да, мма, – сказала она. – Вы знаете женщину, которая работает в кухне? Мма Цау? Вы знаете эту женщину?

Девушка улыбнулась.

– Это повариха. Да, я знаю эту женщину.

– Мне нужно поговорить с ней, – сказала мма Рамотсве. – Мне нужно поговорить с ней здесь, на улице, в моем фургончике. Я не хочу говорить с ней там, где кругом люди.

Девушка озадаченно посмотрела на нее:

– И что?

– Я хочу, чтобы вы пошли и сказали ей, мма, – улыбнулась мма Рамотсве. – Вы можете сходить и сказать ей, что ее ждут на улице, чтобы поговорить?

Девушка нахмурилась:

– А почему вы не пойдете сами, мма? Почему для этого вам нужна я?

Мма Рамотсве вгляделась в лицо стоявшей перед ней девушки. Какая связь существует между ними? Кто они, незнакомцы, люди, у которых нет причин что-то сделать друг для друга? Или здесь еще можно поговорить, даже с совершенно незнакомым человеком и попросить о помощи, как было раньше?

– Я прошу вас, – произнесла мма Рамотсве тихо. – Прошу вас… – Поколебавшись один момент, она добавила: – Прошу вас, сестра.

Девушка с минуту помолчала, потом слегка кивнула.

– Я сделаю это, – сказала она. – Схожу.

Мма Цау, коренастая кругленькая женщина, вышла из дверей кухни, постояла и оглядела окрестности колледжа. Взгляд ее остановился на белом фургончике, и она минуту постояла в нерешительности. Сидя в фургончике, мма Рамотсве подняла руку, чего мма Цау не могла видеть, но фургончик она заметила, а одна из учениц сказала ей:

– Там женщина, которой нужно срочно повидаться с вами, мма. Она на улице, в маленьком белом фургончике. На мой взгляд, она великовата для этого фургончика, но она хочет с вами увидеться.

Повариха направилась по газону к фургончику. У нее необычная походка, заметила мма Рамотсве, либо она слегка прихрамывает, либо ставит носки наружу. У мма Макутси была чуть заметная склонность так ставить ноги, мма Рамотсве видела это, но никогда не делала замечаний; однажды она наберется храбрости и предложит мма Макутси подумать над своей походкой. При этом надо быть очень осмотрительной – мма Макутси очень чувствительна к своей внешности, и такое замечание может расстроить ее, даже если сделано с целью помочь.

Мма Цау заглянула в фургончик:

– Вы искали меня, мма? – Голос был громкий, неожиданно громкий для такой небольшой женщины; голос, каким обычно кричат на людей. Считается, что профессиональные повара – крикуны, вспомнила мма Рамотсве. Они кричат на людей, которые работают на кухне, а некоторые – и довольно известные – швыряют разные вещи. Этому нет извинения, разумеется. Мма Рамотсве была потрясена, когда прочитала в журнале статью об известном заморском шеф-поваре, который выливал холодный суп на головы своим подручным, если они не оправдывали его ожиданий. Еще он всячески обзывал их, что ничуть не лучше. Сквернословие, подумала она, это признак плохого характера и отсутствия заботы о других. Такие люди не умны и не храбры просто потому, что сквернословят: каждый раз, как они открывают рот, они словно объявляют: «У меня скудный запас слов». Интересно, мма Цау, кругленькая женщина в голубом в крапинку шарфе вокруг шеи, из таких поваров? По виду вряд ли она выливала холодный суп кому-нибудь на голову.

– Да, мма, – отозвалась мма Рамотсве, пытаясь отогнать от себя неизвестно откуда взявшееся видение мма Цау, выплескивающей кастрюлю супа на голову… Чарли. Вот так картина! Но она тут же сменилась образом мистера Матекони, расстроенного плохо выполненной работой, который производит то же действие над головой ученика, и мма Макутси, которая выливает суп на… Она заставила себя остановиться. – Прошу вас, я хотела бы поговорить с вами.

Мма Цау потерла лоб.

– Я вас слушаю, – сказала она.

– Это частное дело, – пояснила мма Рамотсве. – Мы можем поговорить в моем фургончике, если вы не возражаете.

Мма Цау нахмурилась.

– Что за частное дело? – спросила она. – Вы хотите мне что-то продать, мма?

Мма Рамотсве оглянулась, как человек, который хочет сообщить нечто секретное.

– Речь идет о вашем муже, – сказала она.

Эти слова оказали нужное воздействие. Как только был упомянут ее муж, мма Цау вздрогнула, словно кто-то плеснул ей… Она откинула голову назад и искоса посмотрела на мма Рамотсве сощуренными глазами:

– О моем муже?

– Да, мма, о вашем муже. – Мма Рамотсве кивком головы показала на дверцу автомашины. – Почему бы вам не сесть в фургончик, мма? Мы можем здесь поговорить.

Ей показалось, что мма Цау собирается развернуться и уйти в дом. Женщина колебалась, глаза ее бегали. Потом она снова пристально посмотрела на мма Рамотсве. И стала медленно обходить фургончик спереди, не отрывая взгляда от мма Рамотсве.

– Вы можете опустить окошко, мма, – сказала мма Рамотсве, когда женщина опустилась на сиденье рядом с ней. – Будет прохладнее. Сегодня очень жарко, правда?

Мма Цау сложила руки на коленях и уставилась на них. Она не ответила на реплику мма Рамотсве. В замкнутом пространстве фургончика слышалось ее тяжелое дыхание. Мма Рамотсве немного помолчала, давая ей возможность отдышаться. Но дыхание мма Цау не изменилось, оно напоминало шум ветра в кроне дерева, шелест листьев. Мма Рамотсве повернулась и посмотрела на повариху. Она была готова к тому, что ей не понравится женщина, которая ворует еду у студентов колледжа; женщина, которая так несправедливо обошлась с безобидной Поппи, угрожая уволить ее. Но сейчас, увидев ее во плоти, такую маленькую, со странной походкой, невозможно было не посочувствовать ей. И конечно, мма Рамотсве всегда было трудно не проникнуться сочувствием к другому человеку, хотя его поведение могло вызывать нарекания, а неприятные черты характера нельзя было не заметить, просто потому, что на самом глубоком, интуитивном уровне она понимала, что быть человеком непросто. Каждый, думала она, может легко сделать что-то плохое, проявить слабость, оказаться эгоистом; это значило, что мма Рамотсве могла понять – и понимала, – но не оправдать – она и не оправдывала – или разделить точку зрения – она и не разделяла, – что один человек не должен судить других. Разумеется, человек может судить других, и мма Рамотсве прибегала к нормам древней ботсванской морали, вынося свои суждения. Но в древней ботсванской морали не содержалось ничего, что запрещало бы человеку простить тех, кто слаб; на самом деле древняя ботсванская мораль была очень конкретна относительно прощения. Человек не должен таить зло на другого, предписывала она, потому что это разрушает мир в обществе, разрушает связи между людьми.

И, подсознательно пожалев мма Цау, нисколько не раздумывая, мма Рамотсве протянула руку, мягко коснулась локтя женщины и не убрала руку. Мма Цау напряглась, дыхание ее стало неровным, она повернулась и пристально посмотрела на мма Рамотсве, в глазах ее стояли слезы.

– Вы мать одной из этих девушек, – тихо сказала мма Цау. Это был не вопрос, а утверждение. Ее прежняя уверенность в себе пропала, она, казалось, сделалась еще меньше, ссутулившись на сиденье.

Мма Рамотсве не поняла мма Цау и готова была признаться в этом. Но, подумав, догадалась, что именно имела в виду эта женщина. В конце концов, это знакомая история, чему тут удивляться! Муж, отец, добропорядочный гражданин, такой человек все же мог завести роман с другой женщиной, несмотря ни на что, несмотря на причиняемую жене боль, и многие ботсванские женщины так и поступали. А некоторые из таких мужчин шли дальше, вступая в связь с девушками гораздо моложе себя, иногда даже со школьницами старших классов. И ощущали гордость, встречаясь со своими юными подружками, которым кружила головы возможность швыряться деньгами, или быстрая машина, или, возможно, власть.

– Я слышу, что вы говорите мма, – начала мма Рамотсве. – Ваш муж. Я не имела в виду…

– Это длится уже много лет, – не слушала ее мма Цау. – Сразу после того, как мы поженились… да, тогда все и началось. Я много раз говорила ему, как глупо он выглядит, бегая за молоденькими девушками, но он не обращал на мои слова внимания. Я говорила, что уйду от него, но он только смеялся и советовал мне так и поступить. Но я не могла, мма. Не могла…

История, знакомая мма Рамотсве. Она встречала множество женщин, которые не могли расстаться со своими недостойными мужьями, потому что любили их. Эти случаи сильно отличались от тех, когда женщины боялись уйти от мужчин или некуда было идти; однако были женщины, которые не могли уйти, потому что вопреки тому, как с ними поступали, вопреки жестоким разочарованиям упорно продолжали любить своих мужей. Здесь, как подозревала мма Рамотсве, был тот самый случай. Мма Цау любила своего мужа и, очевидно, будет любить до конца.

– Вы любите его, мма? – тихо спросила она. – Да?

Мма Цау смотрела на свои руки. Мма Рамотсве заметила, что одна из них была слегка припудрена мукой – рука поварихи.

– А… – пробормотала мма Цау, – да, мма. Я люблю этого человека. Я слабая женщина, я понимаю. Но я люблю его.

Мма Рамотсве вздохнула. Против такой любви нет средства. Любовь самое важное в жизни, и, чтобы выяснить такой простой факт, не надо быть частным детективом. Такая любовь, крепкая любовь родителя или преданного супруга может померкнуть – и часто меркнет, – но на это уходит много времени, однако часто она сохраняется, несмотря на то что, несомненно, адресована недостойному человеку.

– Я хочу сказать вам что-то не имеющее к этому отношения, – сказала мма Рамотсве. – Я не знаю вашего мужа.

Потребовалось несколько минут, чтобы до мма Цау дошел смысл сказанного. Поняв, она обернулась к мма Рамотсве, все еще с ощущением, что потерпела поражение.

– Зачем вы приехали? – спросила она. В голосе ее не слышалось любопытства. Вопрос звучал, словно мма Рамотсве явилась поговорить о доставке яиц или, может быть, картошки.

– Я приехала, потому что слышала, что вы угрожали уволить одну из ваших сотрудниц, – ответила мма Рамотсве. Она не хотела намекать на то, что Поппи приходила жаловаться, и сказала – в полном соответствии с истиной в самом строгом смысле, – что никто не просил ее приходить. Это не было ложью. Скорее тем, что Клоувис Андерсен называл уклончивой формулировкой, а это не одно и то же.

Мма Цау пожала плечами.

– Я шеф-повар, – сказала она. – Меня приглашают обслуживать выездные банкеты. Вот я кто. Некоторых сотрудников я держу, а некоторых увольняю. Не все они хорошие работники. – Она слегка потерла руки, и мма Рамотсве увидела крохотные частицы муки, словно пылинки, заплясавшие в солнечном свете.

Сочувствие, которое испытывала к этой женщине мма Рамотсве, сменилось раздражением. На самом деле ей не нравилась эта женщина, хотя, возможно, ее преданность волоките-мужу была достойна восхищения!

– Людей увольняют и по другим причинам, – заметила мма Рамотсве. – Например, некоторые крадут еду – таких увольняют, если выясняется, что они кормят казенной едой собственного мужа.

Мма Цау молчала. Протянув руку, она принялась теребить подол юбки, словно проверяла прочность шва. Она вздохнула, и в горле у нее что-то захлюпало.

– Возможно, это вы написали то письмо, – сказала она. – Возможно…

– Я не писала, – ответила мма Рамотсве. – И та девушка тоже.

Мма Цау покачала головой:

– Тогда кто же?

– Понятия не имею, – сказала мма Рамотсве. – Но это никак не связано с той девушкой. Вас шантажирует кто-то другой. Потому что это шантаж. Обычно это дело полиции.

Мма Цау рассмеялась:

– Думаете, мне следует пойти в полицию? Думаете, я приду и скажу им: «Я кормила мужа казенной едой, а теперь мне угрожают»? Я не такая дура, мма.

Голос мма Рамотсве звучал ровно:

– Я знаю, что вы не глупы, мма Цау. Я это знаю. – И она замолчала.

Мма Рамотсве сомневалась, что мма Цау предпримет что-либо против Поппи, и это значило, что задача выполнена. Но оставался вопрос с шантажом. Шантаж – недостойное дело, думала мма Рамотсве, ее оскорбляло сознание того, что кто-то мог заниматься шантажом и при этом оставаться безнаказанным. Она, возможно, могла бы распутать это дело, если бы было время, в какой-нибудь период затишья, когда ни ей, ни мма Макутси нечего делать. Возможно даже, она могла бы поручить это дело мма Макутси и посмотреть, как она справится. Никакому шантажисту не справиться с мма Макутси, помощницей детектива в «Женском детективном агентстве № 1», с отличием окончившей Ботсванский колледж делопроизводства, – мма Девяносто Семь Баллов, как иногда мма Рамотсве непочтительно думала про нее. Она представила себе противостояние шантажиста и мма Макутси: уверенную женщину в больших круглых очках, пылающую негодованием, и шантажиста, незаметного, жалкого человечка, съежившегося от гнева женщины.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила мма Цау. – По-моему, здесь нет ничего смешного.

– Верно, – сказала мма Рамотсве, возвращаясь к реальности. – Ничего смешного. Я выясню, кто именно пытается вас шантажировать.

Мма Цау на минуту задумалась.

– А вы не собираетесь что-то предпринимать… в связи с моим мужем?

– Нет, – ответила мма Рамотсве. – Меня не интересует ваш муж.

И это, разумеется, была правда. Мма Рамотсве могла только представить себе мужа мма Цау, ленивого, раскормленного преданной женой, толстеющего все больше и больше, до того, что из-за огромного живота он не видит нижней части тела. Так ему и надо, подумала мма Рамотсве. Одно дело быть женщиной с традиционной фигурой и совсем другое – мужчиной традиционного сложения. Это совсем не так хорошо.

При этой мысли она снова улыбнулась, но мма Цау не заметила ее улыбки, пытаясь справиться с ручкой дверцы, чтобы выйти из фургончика и принести спрятанное в тайном месте письмо.