Вечность в смерти (сборник)

Маккомас Мэри Кей

Лэнган Рут

Робертс Нора

Блейни Мэри

Мэри Блейни

Удивительное приключение Эми и графа

 

 

1

Музей с ярко-синей дверью

Лондон, апрель 2006 года

Всего через несколько дней мне придется покинуть город, который я успела полюбить всей душой. Так не хочется уезжать… Что же делать? – спросила девушка.

Экскурсовод внимательно посмотрел на нее и ободряюще кивнул. Эми Стивенс продолжила свой монолог, чему он очень обрадовался.

– Не представляю, как я буду жить не в Лондоне… От одной только мысли о родной Топеке, штат Канзас, у меня холодеют руки и ноги, и вовсе не потому, что весна в этом году поздняя.

Что заставило Эми задать столь сакраментальный вопрос: «Что же делать?» Она ведь видит, что перед ней экскурсовод из музея на Мейфейр. При всем желании спутать его с сотрудником посольства невозможно. Но благослови ее за все Всевышний! Экскурсовод не знал об этой американке ничего, кроме имени и фамилии, – их он прочитал в паспорте. Хорошо хоть, что она не поинтересовалась, зачем у нее вообще спрашивают удостоверение личности при входе в музей.

Впрочем, экскурсовод и без имени знал, что она – ключевое звено в разгадке давно мучившей его тайны. Когда стало ясно, что американка вот-вот уйдет, экскурсовод испугался, что может навсегда упустить ее, и мысленно взмолился, чтобы она о чем-нибудь спросила. Пусть задаст вопрос – любой! Слава Творцу – девушка это сделала, более того, она задала очень правильный вопрос, который позволил экскурсоводу практически сразу приступить к делу.

– А почему бы вам не остаться в Лондоне?

– В июне я должна быть в Топеке на свадьбе. Обязательно. Конечно, Джим говорит, что потом я, может быть, смогу вернуться сюда, но…

– Джим? Кто это? – насторожился экскурсовод.

На горизонте совершенно некстати возник какой-то Джим и мог осложнить, если вообще не безнадежно испортить все дело.

– Мой приятель. Мы оба год учились здесь в магистратуре. Видите ли, он и есть тот самый жених, а его невеста – одна из моих лучших подруг. Впрочем, дома у меня еще и родители, и масса друзей. Все они не захотят, чтобы я снова уехала. Никто из них этого не поймет. Они думают, что Топека, штат Канзас, – лучшее место на свете.

– Может быть, так и есть. Для них.

Но не для нее, однако.

…Выслушав рассказ экскурсовода о волшебной монете, девушка спросила, была ли она первой, кому он поведал эту историю. И насколько можно верить тому, что она услышала? Американка из Топеки ни на минуту не усомнилась в возможности существования магии, не отнеслась к рассказу экскурсовода как к детской сказке, и это окончательно решило проблему. Экскурсовод без колебаний снял монету с выщербленным краем со стенда под стеклом и протянул ее девушке.

– Возьмите на память и верьте в то, что на свете нет ничего невозможного.

– Вы не можете отдать ее мне… Это же музейный экспонат. – Эми спрятала руки за спину.

– Я имею право отдать ее тому, кому сочту нужным, – сказал экскурсовод. Это было правдой, а за ней последовала ложь. – Я легко могу раздобыть другую такую монету.

В глубине души Эми Стивенс очень хотела получить эту монету – сказочное напоминание о незабываемом годе, который ей посчастливилось провести в Лондоне. Неудивительно, что экскурсовод без особого труда уговорил ее принять подарок. Эми решила, что обязательно купит цепочку и всегда будет носить эту монету на шее.

Выйдя из музея, она направилась через Мейфейр в «Графский уголок». Это был паб неподалеку от Пикадилли, который они с Джимом считали своим – так же, впрочем, как еще сотня страстных любителей футбола, таких, как ее приятель. Паб был переполнен – телевизор и болельщики пытались перекричать друг друга. Эми поняла, что сейчас привлечь к себе внимание Джима – дело безнадежное. Пока не закончится матч, для него на свете не будет существовать ничего, кроме футбола.

Девушка прошла к стойке бара, села на высокий табурет, вытащила из кармана подарок и стала разглядывать его. Экскурсовод сказал, что монета сможет изменить судьбу трех людей, которые пожелают этого. И для всех – безусловно, к лучшему.

Но много ли на самом деле шансов на то, что монета действительно может исполнять желания?

Ноль.

И кстати, не причинит ли она кому-нибудь вред?

Нет.

Положив монету перед собой, Эми подумала о том, что бы ей пожелать. Затем взяла ее, крепко сжала в кулаке и прошептала:

– Хочу получить возможность остаться здесь…

Девушке показалось, что монета стала теплее на ощупь. Она хмуро смотрела на нее. Ничего не произошло. Паб был все так же переполнен болельщиками, которые все так же шумно переживали за свою любимую команду, и в нем было все так же жарко и душно.

К краю стойки, где сидела Эми, подошел бармен, которого она здесь раньше не видела. Может быть, его наняли на время, чтобы обслуживать набившуюся в паб толпу? Как на всех барменах в «Графском уголке», на нем были джинсы и белая рубашка с закатанными рукавами. Несмотря на возню с бутылками и кружками, рубашка оставалась белоснежной – ни единого пятнышка.

«Это что, тоже магия?» – подумала Эми. Она стала следить за тем, как ловко бармен перемещается вдоль стойки. Ритм, в котором он принимал заказы, наливал напитки и рассчитывался с клиентами, зачаровывал.

Этот парень и без того был привлекательным, но когда он улыбнулся, его лицо стало просто сказочно красивым. При виде этой улыбки Эми подумала, что будет неплохо, если ее знакомство с новым барменом не ограничится несколькими брошенными через стойку дежурными фразами.

– Что вы желаете?

Услышать такой выговор в баре! Так разговаривать может только человек, учившийся в Итоне, а потом в Оксфорде. Или еще где-нибудь на одном курсе с принцем Уильямом.

Эми показала на бутылку, которую бармен держал в руке. Глупо, конечно, но ей не хотелось раскрывать рот – по первым словам станет ясно, что она американка. Девушка забыла про монету, которую держала в руке, – та выпала, покатилась по стойке к бармену, а потом упала на пол.

Эми ахнула и перегнулась через стойку, пытаясь увидеть монету.

– Закатилась под холодильник, – сказал бармен. – Она вам нужна?

– О, да! Очень.

– Сейчас. – Он наклонился, пошарил рукой под холодильником и недовольно поморщился. – Здесь давно пора как следует прибраться.

Молодой человек просунул руку еще глубже и радостно воскликнул:

– Вот она!

Бармен выпрямился и взглянул на монету. Похоже, он был ошеломлен тем, что увидел, но тем не менее с улыбкой протянул монету ее владелице.

– Спасибо, – поблагодарила Эми. – Большое спасибо.

Он кивнул, поднял руку, в которой держал бутылку, и, когда Эми сказала: «Да», налил вино в ее бокал.

Девушка полезла в карман джинсов за деньгами, но бармен отрицательно покачал головой.

– Позвольте мне получше рассмотреть вашу монету, – попросил он. – Никакой другой платы не нужно.

Эми готова была протянуть монету бармену, но в этот миг стены паба задрожали от радостных криков – матч закончился. Очевидно, «наши» одержали победу, и, чтобы отпраздновать ее, толпа изнывающих от жажды любителей спорта ринулась к стойке.

– Я могу подождать, пока поток схлынет. Если вы не против, – предложила Эми.

Молодой человек наклонился, опираясь руками о столешницу, и ослепительно улыбнулся.

– Отлично. Это было именно то, на что я надеялся. В углу есть столик – там сейчас будет немного тише.

Эми кивнула. Она по-прежнему рассчитывала на то, что их разговор не станет пустой болтовней. Похоже, именно к этому все и шло. Девушка кое-как протолкалась сквозь толпу и села за столик, на который указал ей бармен.

Через минуту перед ней появился Джим.

– Ты видела последний гол, Эми?! Мы – чемпионы! Кубок мира будет наш!

– Перестань, Джим! Ты уже который год твердишь это, – отмахнулась Эми, желая немного унять его восторги.

– Вот увидишь! – Он посмотрел на приятельницу с сожалением и добавил: – Впрочем, ты, наверное, даже не знаешь, какие команды сегодня играли.

– Не знаю. И, что самое интересное, даже не желаю знать. Пусть это называют футболом, как в Англии, или кальчо, как в Италии, или соккером, как у нас в Америке, – меня эта игра не интересует ни под каким именем. По мне лучше самой поиграть в теннис или волейбол, чем смотреть, как другие бегают за мячиком.

Джим рассеянно кивнул.

«Пустая трата времени, – подумала Эми. – Никуда не денешься. Все равно придется слушать его футбольные баллады, пока не затошнит».

– Мы с парнями решили перебраться в паб напротив. Там бесплатные закуски. Пойдешь с нами?

– Нет, спасибо. Мне нужно здесь кое с кем переговорить.

– О? – Джим оглянулся. – Да, я видел, как ты болтала с барменом. – Он пожал плечами и добавил: – Только не забудь, что нам скоро уезжать. И знаешь, мне почему-то кажется, что этот парень не будет в восторге от Топеки.

– Я всего лишь хочу услышать, что он скажет о монете, которую я нашла.

– Ясненько, – Джим улыбнулся так, словно на его глазах в самом деле начинался роман. – Поступай как знаешь. Я буду недалеко. Мой телефон у тебя есть. Напиши эсэмэску, если вдруг потребуется помощь.

Он двинулся к двери вместе с остатками армии болельщиков. Уровень шума в пабе успел к этому времени упасть в несколько раз.

Эми помахала Джиму на прощание, а затем переключила все внимание на согревавшую ей ладонь монету. Впрочем, она переключила на нее не все внимание – как минимум половина мыслей была о новом бармене. «А может быть, он окажется владельцем паба? Или графом? Глупости! Хотя… Вдруг он действительно настоящий граф Какой-Нибудь-Там? Вот это будет номер!» Впрочем, шансов на такое развитие событий был один на миллион.

«Почему он так хочет увидеть мою монету? Потому что она старинная и очень ценная? Может быть, да. А может быть, нет. Хотя по виду она отчеканена из какого-то дешевого сплава. Или это не имеет значения?»

– Мисс, я очень хотел бы знать, где вы купили эту монету.

Бармен стоял рядом с Эми с кувшином чего-то горячего в руке, а взглядом провожал в это время исчезающую в дверях спину Джима. Вместе с Джимом шум из паба окончательно улетучился, но охватившее Эми возбуждение никуда не делось.

Дружелюбное выражение на лице молодого человека исчезло. Теперь он смотрел на Эми настороженно и с недоверием. Правда, его лицо от этого не стало менее красивым – четко очерченные, как у Кифера Сазерленда, губы и упавшая на лоб светлая прядь выглядели так же соблазнительно, как полчаса назад, когда он улыбнулся.

– Я ее не покупала. Монету мне дал один человек. – Эми видела, что эти слова ни в чем не убедили бармена, и кивнула. – Понимаю. Мне это и самой показалось странным. Но он просил ее взять. Даже настаивал. Вы знаете дом-музей девятнадцатого века на Норфолк-стрит? Это было там. Я, видите ли, увлекаюсь эпохой Регентства.

Бармен покачал головой так, словно все сказанное Эми ничего не значило. Она решила попробовать еще раз.

– Я говорю о музее возле Гайд-парка. С такой ярко-синей дверью. Сегодня я там провела полдня, а перед уходом дежурный экскурсовод подарил мне эту монету.

– Подарил? Вам? – Бармен поставил кувшин на стол и наклонился вперед, угрожающе нависнув над Эми. – Вот так просто взял и подарил вам эту монету?

Эми резко встала.

– Не знаю, чем объяснить вашу грубость… Тем, что вы учились в одном колледже с принцем Уильямом, или тем, что владеете этой забегаловкой?

Она схватила со стола монету и сердито посмотрела в глаза бармену.

Взгляд его удивительных темно-голубых глаз неожиданно потеплел.

– Простите. – Молодой человек отступил на шаг назад. – У меня, понимаете ли, был трудный день.

Посчитать сию дежурную фразу извинением можно было лишь с большой, очень большой натяжкой. Но если он собрался поближе познакомиться с симпатичной девушкой, как на это рассчитывала Эми Стивенс, то какого черта так ведет себя? Или его действительно – и настолько сильно – интересует только монета?

– Скоро будет год, как я хожу в этот паб, – сказала Эми, – но вас здесь ни разу не видела.

– Я сегодня на подхвате, а мое основное занятие – преподавание.

– Так вы не владелец «Уголка»?

– Нет. Это собственность моего брата.

Он повел рукой, охватывая все вокруг: столики, стулья, бар, а может быть, даже весь дом. Понять этот жест можно было по-разному.

– Давайте все-таки присядем, и вы расскажете мне о монете. – Он кивком указал Эми на ее стул, а сам сел напротив.

Девушка продолжала стоять. Красавец бармен вовсе не собирался приударить за ней. Он не поинтересовался ни откуда она, ни чем занимается. Даже имя не спросил. И номер телефона тоже вряд ли попросит.

Его интересует только эта чертова монета. Ну что же, хорошо. И хотя всего две секунды назад Эми собиралась пересказать ему всю историю, которую поведал ей экскурсовод, теперь она решила, что не станет этого делать. Не хватало еще, чтобы сноб-англичанин начал высмеивать ее веру в магические свойства монеты. Так что вместо подробного рассказа Эми равнодушно пожала плечами:

– Но я ничего не знаю о ней. А вы?

– На одной стороне монеты имеется несколько могольских надписей. – Бармен говорил медленно, словно выталкивая из себя каждое слово. – Ниже выбита буква Х, а рядом по-английски слово «каш», так называется мелкая индийская монета. На другой стороне отчеканен герб.

Теперь он был в своей стихии – преподавал. Говорил размеренно, спокойно, с чувством собственного превосходства над аудиторией, хоть аудитория была невелика.

– Все верно. – Эми наконец села, заинтересованная и взволнованная, несмотря на менторский тон молодого человека. – И вы все это успели заметить, пока поднимали монету с пола?

Его ответный жест с одинаковым успехом мог означать как «да», так и «нет».

– А к какой группе принадлежал язык моголов? – спросила Эми, сжимая в кулак ту руку, в которой держала монету.

Она выудит у него всю информацию, даже если ее придется цедить в час по чайной ложке.

– К тюркской. Моголы покорили Индию в шестнадцатом веке и правили до тех пор, пока их не сменили британцы.

– Ну-ну. Я думаю, все было не так просто. По вашим словам можно подумать, что британцы пришли, постучались в королевский дворец, сказали: «А вот и мы!», и перед ними тут же распахнули двери. Я хоть и не англичанка, но знаю, что все было совсем не так.

– Я вижу, вы разбираетесь в истории. Это хорошо, но о падении империи Великих Моголов давайте поговорим как-нибудь в другой раз. В данный момент меня интересует монета.

Молодой человек слегка расслабился, однако полностью напряжение его не оставило – оно ощущалось в позе, читалось в сосредоточенном, внимательном взгляде. «Жаль, что этот взгляд предназначен не мне», – подумала Эми.

Бармен наклонился вперед и осторожно прикоснулся пальцем к ее запястью.

– Могу я взглянуть на монету? Прошу вас. – Он не сводил глаз со сжатого кулака девушки.

Эми услышала, что он сказал, хотя ее мысли (и чувства тоже) сфокусировались на точке, в которой палец молодого человека касался ее запястья. Она почувствовала самую настоящую огненную искру, проскочившую в этот миг между кончиком его пальца и тем местом, где бешено колотился ее пульс. Эта искра на мгновение пробудила в ней беспокойство и распалила страсть.

«Ого! – подумала Эми, выпрямляя спину. – И это при том, что я ему совсем не нравлюсь. Как он это делает?»

Взгляд бармена-преподавателя по-прежнему был прикован к ее руке. «Просто ему не терпится увидеть монету, дурочка!» – мысленно сказала себе Эми.

Она разжала кулак и отодвинула монету подальше от себя, чтобы дать молодому человеку возможность рассмотреть ее. Он покачал головой и улыбнулся точь-в-точь как мальчишка, получивший наконец долгожданную игрушку.

– Я многое знаю об этой монете, – сказал бармен, не поднимая головы. – Она отчеканена в тысяча восемьсот восьмом году.

– Точно! – подтвердила Эми после того, как перевернула монету и проверила дату.

– Эта вместе с другими монетами была отчеканена по заказу Ост-Индской компании, – он низко склонился над столиком. – Вот ее герб над датой. Все монеты были помещены в бочонки, залиты сверху воском и погружены на отправлявшееся в Индию судно. Оно погибло во время шторма – село на мель в Гудвине. Это зыбучие пески за проливом Па-де-Кале. Все монеты считались утерянными до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, когда корабль нашли и сумели поднять со дна часть груза. Это одна из них. Она особенная – только у нее имеется щербинка на краю.

– Этот дефект уменьшает ее ценность? – Эми протянула руку и прикоснулась ногтем к маленькой выемке на монете.

– Нет, щербинка делает ее бесценной. По крайней мере, для меня.

– Бесценной? – Девушка взяла монету и принялась разглядывать ее с удвоенным вниманием. – Откуда вам все это известно?

– Я давно изучаю эту монету, – сказал бармен, – и почти так же долго пытаюсь найти ее.

– Вот как! И тут являюсь я с этой самой монетой… Странно, не правда ли?

«Магия?» – мелькнуло в голове Эми, но она тут же отбросила эту мысль прочь и спросила:

– Если монета такая редкая и ценная, почему тогда экскурсовод отдал ее мне?

– Да, это очень странно, – после долгого молчания согласился бармен.

– Странно, – повторила вслух Эми, главным образом для себя, а затем вдруг догадалась, почему таким недоверчивым был тон бармена и что он на самом деле означает. – Так вы думаете, что я ее украла?!

 

2

Молодой человек вскинул руки, словно желая защититься от словесного обвинения в свой адрес.

– Вы ничего обо мне не знаете, даже имени, но уже готовы поверить в то, что я воровка? – Эми откинулась на спинку стула. – Это оскорбительно. Меня зовут Эми Стивенс. Я из Топеки, штат Канзас, Соединенные Штаты. Последний год я училась здесь, а на следующей неделе собираюсь ехать домой. На самом деле еще минуту назад я очень не хотела покидать Лондон. И до той самой минуты ничуть не жалела о времени, которое провела здесь.

Ответа не последовало. Эми сложила руки на груди, чтобы выглядеть надменно, и холодно спросила:

– А вы кто такой?

– Я Саймон Уэст.

Молодой человек положил монету на стол и начал выстукивать пальцами какой-то ритм по его краешку.

– Я вам сказала, что монету мне подарил экскурсовод, – еще раз повторила Эми. – Я ее не украла.

– Хорошо, хорошо! Будем считать это простым совпадением. – Он перестал барабанить.

– Что именно?

– То, что вы оказались здесь с монетой, которую я столько лет искал.

– Вы что, думаете, я пришла, чтобы, как бы это сказать… Загнать ее вам? Ну, знаете…

Девушка потянулась к столу, чтобы забрать свою монету и уйти.

Саймон Уэст наклонился и перехватил ее руку.

– Я не думаю, что вы раздобыли монету, чтобы прийти сюда и продать ее мне. Это было бы слишком просто.

– Теперь вы заговорили загадками. – От его прикосновения Эми вновь ощутила дрожь, и ее голос сорвался на шепот.

«Черт побери, почему все так нескладно получается?» – мелькнула у нее мысль.

«Ты дурак, Саймон Уэст», – подумал молодой человек.

Да, она казалась очень хорошенькой со своими золотистыми локонами и большими блестящими глазами. Кстати, какие они у нее – зеленые или карие? Впрочем, какая разница? Эта девица что-то замышляет – знать бы только, что именно.

– Простите, Эми. Я действительно говорю загадками.

То, что монета оказалась здесь и сейчас, – слишком невероятное совпадение, чтобы не быть мошенничеством. Или волшебством, но это абсурд. Он поддержит предложенную ему игру, но только потому, что ему нужна монета, а не потому, что попался на удочку этой американки. Интересно, где она училась последний год – быть может, в театральной школе?

– Так вы мне верите? Ну что? Я не украла эту монету?

У нее был просто восхитительный акцент. Значит, девушка изучает литературный английский… Саймону нравилось, как янки пытаются «правильно» говорить на языке, который когда-то был для них родным. Этот акцент очаровывал его так же, как многих других пленяет французский прононс.

«Прекрати отвлекаться на глупости! Лучше думай, идиот».

– Я хочу услышать, что вы мне верите, – продолжала настаивать Эми.

– Мисс говорит правду, сэр. Она не украла монету и сюда пришла не затем, чтобы продать ее вам. Могу поклясться в этом.

Уэст обернулся и увидел невесть откуда появившегося возле столика человека, одетого в старомодную морскую форму.

– Могу я узнать, кто вы такой? – спросил Саймон, но, увидев, как удивилась Эми, поднял руку, призывая воздержаться от ответа. – Я сам скажу. Вы экскурсовод из того самого музея с синей дверью.

– Да, – хором подтвердили это предположение псевдоморяк и Эми.

«Ну, разумеется! Это одна компания. Что дальше?» – подумал Саймон.

– Вы не верите мне, сэр? – спросил подошедший, гордо выпрямившись. – Но я действительно экскурсовод. Меня зовут Уэнтворт Арбакль. Я на самом деле работаю в доме-музее в трех кварталах отсюда. В музее с синей дверью.

– Хорошо. Может быть, это так и есть, – сказал Саймон, размышляя над новым поворотом событий. О его собственных исследованиях не знал никто, кроме него самого. Они не представляли никакой ценности, и он хранил их в тайне прежде всего потому, что не мог допустить, чтобы его считали дураком. – Скажите лучше, как вы могли вот так запросто взять и отдать эту монету? Не думаю, что администрации музея такая расточительность придется по вкусу.

– Что вам известно об этой монете? – спросил экскурсовод, игнорируя обвинение в краже – теперь выдвинутое против него.

Саймон посмотрел на него, а затем перевел взгляд на Эми, которая, судя по выражению ее лица, сгорала от нетерпения и любопытства.

– Не заставляйте нас ждать, – повторил мистер Арбакль.

«Что за черт? – подумал Уэст. – Очевидно, им многое известно, иначе зачем бы они сюда явились?»

– Я видел эту монету на портрете, – сказал он, адресуясь непосредственно к экскурсоводу.

– На портрете? Где эта картина?! – в ажитации воскликнул Арбакль, мгновенно выходя из прежнего флегматичного состояния.

– В моем кабинете, – чуть помедлив, ответил Саймон. Он чувствовал, как затягивается узел интриги.

– А у вас имеется настоящая монета, мисс! – Экскурсовод хлопнул в ладоши, словно сию минуту сделал какое-то невероятное открытие. – Прошу вас, сэр! Умоляю! Могу я взглянуть на вашу картину?

Саймон немного помолчал, просчитывая различные варианты.

– Почему же нет? – Он счел за лучшее притвориться, будто разделяет щенячий восторг экскурсовода. – Предлагаю обмен. Вы увидите мою картину, а я еще раз как следует рассмотрю монету. Договорились?

– Нет проблем, – с готовностью откликнулась Эми.

Ну что еще могла сказать американка? Саймон отвел взгляд от ее честного и, надо признаться, красивого личика.

– Позвольте мне кое с кем переговорить, – сказал Уэст и, не дожидаясь ответа, направился к стоявшему возле двери человеку.

Парня, с которым разговаривал Саймон, Эми знала и называла про себя вышибалой, хотя при ней он занимался только тем, что время от времени вызывал такси для тех, кто был уже не способен добраться до дома самостоятельно. Уэст говорил с ним не больше минуты. Неизвестно, о чем была эта непродолжительная беседа, но в конце ее вышибала подозрительно покосился в их сторону и понимающе кивнул головой.

Эми отвернулась и поглубже засунула монету в карман джинсов – на случай проблем с «плохими парнями». Посмотрела, не обидело ли это экскурсовода. Отнюдь. Он улыбался, словно в предвкушении чего-то очень приятного.

Саймон Уэст быстро перекинулся несколькими словами с одним из барменов и приглашающе махнул рукой Эми и Арбаклю. Затем он открыл заднюю дверь, ведущую в служебное помещение, и пошел первым, указывая дорогу.

Комната, в которой оказалась Эми, ее совсем не впечатлила. Обычная неприбранная подсобка, захламленная всякой всячиной. И, разумеется, никакого портрета. Девушка подумала, что в дальнейшем лучше будет пропустить впереди себя мистера Арбакля.

Уэст подошел к видневшейся в дальнем конце комнаты двери и сказал, оборачиваясь:

– Это, конечно, не здесь. Портрет, на котором вы увидите монету, в моем кабинете наверху.

– А дома у вас кто-нибудь есть? Ваша жена, например? – спросила Эми.

Быть родом из Топеки вовсе не значит быть доверчивой дурочкой. Не слишком хорошо готовой к самообороне, может быть, но не совсем уж наивной, это точно.

– У меня нет жены, – ответил на бестактный вопрос Уэст. – Только секретарша. В доме может быть кто-нибудь из слуг… Нужно посмотреть.

Он открыл дверь и крикнул:

– Тэнди? Роджер? Есть здесь кто-нибудь?

– Я натираю медяшки в вестибюле, – откликнулся женский голос, – а Роджер наверху, чинит кран в туалете. Если вам что-то нужно, мы здесь.

Саймон кивнул и придержал дверь, пропуская девушку и экскурсовода. Затем он повел их через большой пустой холл, заканчивавшийся лестницей, которая, как припомнила Эми, в старину называлась черной. В конце холла была еще одна дверь – обитая зеленым сукном. Она выходила в роскошный вестибюль.

Прежде всего в глаза Эми Стивенс бросились покрытый черно-белыми керамическими плитками пол, огромные напольные часы и фигура женщины, натиравшей медную дверную ручку. Эми решила, что это, наверное, Тэнди. К запаху средства из разряда бытовой химии примешивался аромат стоявших в кадках лилий.

«Элегантно, ничего не скажешь, – подумала Эми. – И совсем не похоже на обычную холостяцкую квартиру».

– Мы будем в кабинете. Я хочу показать мисс Стивенс и этому джентльмену одну картину, – сказал Саймон.

– Хорошо, – откликнулась Тэнди. – Если захотите чаю, позвоните.

Саймон кивнул и повел своих гостей к лестнице.

Эми помахала Тэнди рукой, и та ответила ей дружелюбной улыбкой. Все трое начали подниматься по натертым мастикой деревянным ступеням. Два крыла лестницы напоминали букву U, а ее верхние площадки соединялись длинным переходом с резными перилами. Эми шла очень медленно, рассматривая развешанные по стенам картины.

У одной из них она остановилась.

– Это Рембрандт? – спросила она, стараясь поймать взгляд Саймона.

– Мы тоже так думали, но искусствоведы определили, что это подделка. Да, школа Рембрандта, и написано полотно в тот же период, но не им самим.

– Я, конечно, не специалист, но, по-моему, это очень классная подделка, – сказала Эми, внимательно рассматривая картину.

– Да, полотно принимали за настоящего Рембрандта вплоть до тридцатых годов прошлого века. Именно тогда Беренсон и его помощники засомневались в этом. Сейчас повсюду сотни почти настоящих полотен старых мастеров.

Но даже работа школы Рембрандта начала семнадцатого века должна стоить уйму денег – намного больше, чем могла бы потратить на картину она сама. И все же жаль, что это не подлинник.

Поднимаясь выше по лестнице, Эми продолжала размышлять о том, кто же такой на самом деле этот Уэст.

– Так что же, это наполовину жилой дом, а наполовину паб для футбольных болельщиков? – спросила она, продолжая шагать по ступеням.

– Да, – коротко ответил Саймон. – Мой брат был уверен, что это поможет ему решить все финансовые проблемы.

По его тону Эми догадалась, что никакие финансовые проблемы таким способом решить не удалось. Она хотела задать Саймону еще пару вопросов, но вспомнила знакомую с детства сентенцию матери, что спрашивать людей о деньгах неприлично, и промолчала.

Лестница наконец закончилась. Оказавшись на верхней площадке, Эми с любопытством выглянула в большое сводчатое окно. Из него было видно, что дом стоит в конце тупика и его заднее, жилое крыло выходит в тихий парк. «Надо же! – подумала Эми. – Я целый год ходила в «Графский уголок», но у меня и в мыслях не было, что паб – лишь часть большого дома. Удивительно!»

Не менее удивительной показалась ей комната, в которую их привел Саймон. Тут с двух сторон также оказались большие сводчатые окна, и легко было представить, сколько света бывает в этом помещении в яркий солнечный день.

Стены здесь были сплошь увешаны полками с книгами, поэтому комната походила скорее на библиотеку, а не на кабинет. Еще в комнате стояли два стола – письменный и обычный. Их полированные деревянные столешницы едва угадывались под наваленными грудами стопками книг, листов бумаги и файлов. Стоявший на одном из столов компьютер казался среди этого окружения предметом чужеродным, совсем из другого времени.

Но первым, что бросалось в глаза, была картина.

– Портрет эпохи Регентства, – восхищенно прошептала Эми.

– Верно, – кивнул Саймон. – Когда Георг Третий сошел с ума, его сына объявили принцем-регентом. Именно благодаря этому будущему Георгу Четвертому и Наполеону начало девятнадцатого века получилось таким любопытным и богатым на события временем.

Эми подошла к портрету поближе.

– Эпоха Регентства – мой любимый период в английской истории. Я читала книги Джейн Остин, ходила на выставки, в музеи… Прочитала не меньше сотни исторических романов.

Портрет ей очень понравился, и не только потому, что изображенный на нем мужчина был неотразимым красавцем. Он оказался настолько похож на Саймона Уэста, что Эми даже подумала, не он ли сам позировал художнику – ради шутки, например.

Но это невозможно. Зачем ему было это делать? К тому же Уэст сказал, что до сегодняшнего дня ни разу не видел настоящую монету. Нет, эта картина должна быть подлинной.

Мужчина на портрете сидел рядом со столом, а не за ним. Поза небрежная, элегантная. На столешнице – игрушечный поезд, миниатюрный женский портрет и монета. Она была самым маленьким из предметов, однако каким-то образом сразу привлекала к себе основное внимание. Может быть, потому, что художник изобразил ее в мельчайших подробностях, вплоть до щербинки на краю?

– На монете щербинка, – сказала Эми. – Такая же, как на моей. Это очень загадочно.

– Теперь понимаете, почему я так удивился, увидев вашу монету?

Саймон обернулся, словно приглашая к разговору экскурсовода. Тот стоял в тени возле камина и скорее казался похожим не на живого человека, а на призрак, однако кивнул.

– Кто это? – кивнула на портрет Эми. – Понятно, что ваш родственник, но все-таки?

– Третий граф Уэстон. Мой прапрадед.

Щеки девушки зарделись. А она-то мысленно усмехнулась по поводу выговора Саймона!

– А когда вы унаследовали титул? – Эми постаралась задать этот вопрос как можно небрежнее и так, чтобы он не прозвучал неуместно.

– Граф мой брат, а не я.

Итак, Саймон Уэст оказался не только барменом, вернее преподавателем, но и родным братом настоящего графа, не говоря уже о том, что был чертовски красив и имел роскошный выговор, взволновавший Эми, словно бокал шампанского.

– Так вы младший сын? Как принц Гарри? Но титул у вас все равно должен быть. Не граф, конечно, а м-м-м… – Она на секунду задумалась, пытаясь вспомнить. – Лорд Саймон! Правильно?

– Нет. Лорд тоже мой брат, а я просто мистер Уэст, – сказав это со своим неповторимым выговором, он слегка поклонился Эми.

Саймон видел – девушка старалась не показать, что на нее произвело впечатление его аристократическое происхождение. Молодец! Что ни говори, она настоящая американка. Правда, сие еще не означает, что мисс Эми Стивенс не мошенница. Он до сих пор не мог вычислить, каким именно образом эта парочка хочет поживиться за его счет – может быть, они собираются стащить какую-нибудь серебряную вещицу или что-нибудь другое?

Но здесь нет ни одной серебряной безделушки.

– Граф на портрете очень похож на вас. Странное ощущение, особенно если вспомнить, что он уже две сотни лет как лежит в могиле.

– И я, и мой брат – копии нашего прапрадеда. Кстати, мы близнецы, – посчитал нужным пояснить Саймон Уэст.

Что ж, до сих пор они не задали ни одного вопроса, который можно было бы назвать нелогичным. За исключением разве что горячей просьбы разрешить немедленно посмотреть на портрет. Саймон вновь обернулся, чтобы увидеть Уэнтворта Арбакля, и не нашел его. Проклятье, куда исчез экскурсовод? Может быть, американка специально заговаривает ему зубы, а этот пройдоха шныряет по дому, выискивая, что бы ему сунуть в карман? Саймон готов был уже пристрелить их обоих, когда сотрудник музея с синей дверью беззвучно поднялся с повернутого к камину кресла с высокой спинкой и, как в прошлый раз, молча кивнул.

– Близнецы, – повторила Эми.

– Да. Поэтому мне привычно видеть рядом человека, с которым мы похожи как две капли воды. Кроме того, бьюсь об заклад, что если вы поставите рядом собственную фотографию и портрет своей прабабки или какой-нибудь дальней родственницы, любой скажет, что у вас много общего. Так что разница, полагаю, невелика.

– Но разница между пожелтевшей фотографией в семейном альбоме и огромным портретом, который у тебя каждый день перед глазами, огромная, – Эми рассмеялась над этим сравнением. – Так, значит, вы сын и брат графа, вы преподаватель, время от времени работаете в баре, а остальные часы своей жизни проводите здесь. Что вы изучаете?

Девушка взяла со стола книгу в синем переплете и прочитала вслух ее название:

– «История Ост-Индской компании».

«Ну вот, теперь ей потребовалось знать, чем я занимаюсь. Следопытка! Но зачем? Все это касается только меня и моей семьи, а больше никого».

– О, теперь понимаю, – прощебетала Эми так, словно только сию секунду сделала свое открытие. – Вы пытаетесь выяснить, какая связь существует между графом на портрете и монетой?

– Вам-то что до этого? – не слишком вежливо вопросом на вопрос ответил Саймон. – И чем это может быть интересно для вас лично?

Девушка резко отшатнулась от стола, словно на нее замахнулись.

– Простите. Я действительно сунула нос туда, куда меня не просят. Просто мне кажется странным, что я оказалась здесь с монетой, которая нарисована на портрете. Мне хочется понять, в чем тут дело. А разве вам это не кажется странным?

– Кажется.

– Слава Всевышнему! Хоть в чем-то вы со мной согласились. И вот что еще. Если вы хотите, чтобы я ушла, я уйду.

– Сначала я хочу рассмотреть монету, – Саймон протянул руку. – А потом вы можете уйти.

– Конечно, конечно, мистер Уэст. – Она постаралась произнести это, старательно копируя интонацию Тэнди, так, чтобы слово «мистер» прозвучало на самых высоких нотах и приняло благодаря этому оскорбительный оттенок.

Эми вытащила из кармана джинсов монету, отдала ее Уэсту и демонстративно повернулась к нему спиной.

К ним все так же молча и беззвучно подошел Арбакль. Даже паркетные половицы под ним ни разу не скрипнули.

– Я боялась, что вы ушли, – с явным облегчением вздохнула Эми.

Теперь они изучали портрет графа Уэстона вдвоем, дружно игнорируя его праправнука.

Монета казалась теплой на ощупь и блестела точно так же, как на картине. Саймон вновь и вновь крутил ее в руке, чувствуя разочарование оттого, что его многолетние поиски закончились так неожиданно и так прозаично. Он положил монету на стол и подумал, не продаст ли ее эта американка. Саймон был готов произнести сей вопрос вслух, но тут неожиданно после долгого молчания подал голос экскурсовод.

– Я вот что хотел бы узнать, – Арбакль обращался к Эми, но при этом так, чтобы его хорошо было слышно Саймону. – После кораблекрушения монеты были вновь найдены только в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Вот я и хочу спросить вас. – Он повернулся к Уэсту и повысил голос: – Каким образом эта монета снова оказалась в эпохе Регентства? Я хорошо знаю историю того периода, и ответ на этот вопрос ищу намного дольше, чем вы можете себе представить.

Эми показалось, что ответ-то очевиден, и она сказала:

– Но разве не могло случиться, что часть монет попала в оборот?

– Нет, – на этот раз в один голос ответили Саймон и экскурсовод.

– Прямо на монетном дворе все монеты были уложены в бочонки, запечатаны воском и оттуда перевезены на судно, – сказал экскурсовод, сам того не зная, подтверждая историю, которую она услышала час назад от бармена-преподавателя.

– Да, – кивнул Саймон. – И хотя жульничество и продажность стары как мир, никто и никогда не упоминал о том, что часть монет была украдена.

Он помолчал, глядя на портрет, а затем негромко сказал, обращаясь к экскурсоводу:

– Еще сложнее ответить на другой вопрос, сэр. Как отчеканенная в тысяча восемьсот восьмом году монета оказалась на портрете, написанном тремя годами раньше?

 

3

Да, черт побери, он был прав. Как могла оказаться на картине монета, если до 1808 года она просто не существовала? Это что-то сверхъестественное.

Теперь все трое смотрели на портрет, словно ожидая объяснений от предка Саймона. Монета сверкала так, словно хотела поведать свою тайну. Граф глядел с полотна серьезно и внимательно, и Эми подумала, что ему-то, наверное, было известно нечто такое, чего они не ведают и не могут понять.

– Я знаю, как это произошло, мистер Уэст, – сказал наконец экскурсовод. – Если я возьмусь доставить вас в то место, где все это случилось, вы согласитесь туда отправиться?

Эми кивнула, как если бы хотела подсказать Саймону ответ.

– Разумеется, – моментально откликнулся молодой человек. – А пока мы здесь, не могли бы вы рассказать, куда дел третий граф Уэстон картину Гварди, которая принадлежала нашей семье?

– Какую картину? – спросила Эми.

– Картину художника Франческо Гварди. Он написал ее во второй половине восемнадцатого века. Второй граф купил полотно в Венеции во время путешествия по континенту. В то время все так делали – покупали на память картины Гварди или Каналетто. Теперь каждая из них стоит миллионы фунтов.

– И третий граф потерял ее?

«Черт, какая досада!» – подумала Эми и вслух продолжила:

– Или продал? Ведь даже в те времена содержать имение или большой дом было очень дорого. Готова держать пари, это была просто прорва, даже без нынешних диких цен на все.

– Такое объяснение лежит на поверхности, однако никаких документов, подтверждающих это, нет. Только запись в дневнике дворецкого о том, что десятого апреля тысяча восемьсот пятого года картина исчезла. Согласно семейному преданию, впрочем ничем не подтвержденному, третий граф отдал полотно Гварди своей любовнице. Как бы прощальный подарок.

– А подарить ей вместо картины какую-нибудь золотую побрякушку он не мог?

– Нет. Граф как раз перед этим купил превосходную скаковую лошадь, нанял для нее тренера-испанца и поэтому имел долги. Записи об этом имеются. А о картине мы знаем лишь то, что десятого апреля тысяча восемьсот пятого года обнаружили ее пропажу, – Саймон покачал головой и прервал свой рассказ. – Простите. Пропавшая картина Гварди занимает меня не меньше, чем монета.

Не слишком ли он разговорился? Но какая польза американке от этой информации? И по-прежнему ли он убежден, что сия парочка хочет от него что-то получить?

– Мистер Уэст, если вы будете столь любезны и загадаете на монете желание, то, возможно, узнаете, что случилось с работой Гварди, – снова разомкнул уста Арбакль.

– Загадать желание на монете? До или после того, как вы ответите на мой первый вопрос? – по тону можно было понять, что терпение Саймона на исходе.

– Я могу ответить относительно монеты, – тем не менее спокойно кивнул Арбакль, – а если известен ответ и о судьбе картины, то его даст монета.

Саймон раздраженно пожал плечами.

– Что вас удивляет? – спросил экскурсовод.

– Удивляет? Это не то слово, которое мне хотелось бы употребить. Монеты не говорят.

– Не говорят, но эта монета даст ответ. Она может стать теплее или ярче – так же, как на картине, где она кажется ярче, чем все остальные предметы.

Все трое снова дружно повернули головы к портрету, и Саймон кивнул.

– Это я замечал и раньше. Какой-нибудь фокус с освещением или другой прием, который применил художник. – Он вскинул руки, словно оберегаясь от сглаза. – Чушь, чушь, чушь! Мне нужно идти закрывать паб.

– Прошу вас, сэр, – продолжал настаивать экскурсовод. – Почему бы вам не сесть на диван и не попробовать? Обещаю, что много времени у вас это не займет.

Лицо мистера Арбакля выражало отчаяние. «Не раскрывает все свои карты, – подумала Эми. – Но то, о чем этот человек просит, для него крайне важно».

– Послушайте, Саймон, – сказала Эми, первый раз обратившись к нему по имени. – Почему бы вам на самом деле не успокоиться, не сесть на диван и не попробовать? Загадайте желание! Например, чтобы мы ушли.

Она подмигнула экскурсоводу, который в ответ слегка улыбнулся.

– Саймон! – Девушка подождала, пока он переведет на нее взгляд. – Прошу вас. Кому от этого будет плохо?

Эми подошла ближе и чуть слышно прошептала:

– Потратите всего пару минут, зато успокоите старого уставшего человека.

Кто мог бы устоять перед этими честными глазами? Они были способны любого практичного реалиста превратить в дурака-идеалиста. Ну, ладно. Он загадает желание. А желание у него было одно, и его подсказала сама американка – пусть эта парочка навсегда исчезнет куда-нибудь подальше. Саймон Уэст кивнул и сел на диван.

– Отлично. Благодарю вас, мистер Уэст.

Обычные слова, но в тоне Арбакля явно прозвучало огромное облегчение. Почему вся эта чепуха для него так важна?

– Зажмите в руке монету, а я с радостью помогу вам проделать все остальное. Вы, мисс, тоже можете загадать желание.

– Уже загадывала, – пожала плечами Эми. – Полагаю, мое желание никому не могло причинить вреда. Правда, не могу сказать, что я верила, будто из этого что-то получится.

– Тогда загадайте снова, и самое заветное. Помните, чудеса случаются, только если в них по-настоящему поверить. Число желаний не ограничено, загадывайте их сколько угодно. Монета сама выберет самое искреннее из них.

– Это мне нравится, – ехидно заметил Саймон. – Железный кружочек лучше, чем я, знает, что мне на самом деле нужно!

– Да. Именно так, мистер Уэст.

Последние слова экскурсовод произнес тоном отца, который весьма огорчен поведением своего сына. Саймон попытался трезво оценить ситуацию и впервые задумался над тем, кто здесь на самом деле лучше всех понимает, что происходит. Кто или что? Он посмотрел на монету.

Эми сидела на маленьком диванчике возле камина. Саймон опустился рядом с ней. Арбакль принес от письменного стола стул и сел рядом с ними, у стола. Экскурсовод взял монету, загадал, судя по выражению лица, свое желание и передал ее Эми. Саймон наблюдал за тем, как американка берет монету. Она обхватила ее пальцами, а затем крепко сжала кулак.

– Так я могу загадать другое желание, не то, что было прежде? – спросила она.

– Конечно. Думаю, вы так и сделаете, – ответил Арбакль.

Эми закрыла глаза и поднесла кулак с монетой к сердцу. При этом почему-то подпрыгнуло сердце самого Саймона. Он подумал, как хорошо, наверное, верить так же искренне, как верит эта девушка. Эми открыла глаза, снова закрыла и тихо попросила, обращаясь к монете:

– Пожалуйста.

Она улыбнулась, подумав о том, может ли монета испытывать женскую солидарность.

Потом озабоченное выражение на лице Эми сменилось удивлением, и она разжала ладонь. Монета ярко засверкала, и девушка спросила, засмеявшись:

– Это значит, что теперь я загадала правильное желание?

Саймона сей трюк оставил равнодушным. Ловкость рук – фокусники на арене и не такое выделывают!

А экскурсовод не мог скрыть свое ликование. Он забрал у Эми монету, и та сразу же потемнела. Арбакль протянул ее Саймону, который раскрыл ладонь и позволил положить на нее монету. Сжимать руку в кулак Уэст не стал, оставив монету на виду – пусть они понаблюдают за железякой, пока он будет загадывать желание.

– Вы же сами знаете, что это бессмысленно! Разве не так?

– Да ну же, Саймон! Попробуйте, – сказала Эми. – Постарайтесь всего на минутку поверить в то, что мечты могут сбываться.

Если представить американку частью мечты, то, пожалуй, можно было бы и попробовать. Он едва не загадал нечто подобное, но затем решил не делать этого. Потом Уэст хотел пожелать, чтобы этот театр абсурда наконец закончился, и тут вспомнил о Гварди. Ему всегда хотелось узнать, что стало с той картиной. Пожалуй, именно это и стоит загадать. Поверить бы еще в чудеса, как верит в них мисс Эми Стивенс. Иметь хоть половину ее убежденности. Или уверенности?

– Черт! – крикнул Саймон и выронил монету на ковер.

Они втроем уставились на денежный знак эпохи Регентства. Монета казалась раскаленной, но при этом ворс ковра не прожгла.

– Очень сильные желания. Оба, – Арбакль не сводил глаз с монеты.

Когда она перестала светиться, экскурсовод подошел, поднял ее с ковра и вновь сел возле стола.

– Что дальше? – спросил Саймон. – Долго ли ждать, пока исполнится мое желание?

Он перевел взгляд с Эми на Арбакля.

– Вы не знаете, да?

Экскурсовод с извиняющейся улыбкой пожал плечами.

– Но вы хотя бы уверены в том, что наши желания исполнятся? – спросила Эми.

– О, да! Они обязательно исполнятся, – ни минуты не раздумывая, ответил Арбакль. – Если вы верите в то, что это возможно, и на самом деле хотите этого, желание непременно исполнится.

– А это не связано с нарушением закона? – вдруг озаботилась Эми.

Если она сыграла опасение совершить что-то противозаконное, значит, в мисс Стивенс умерла великая актриса.

– Ничего незаконного, – успокоил девушку экскурсовод. – Мистер Уэст, я обещал помочь вам узнать, каким образом монета появилась на написанной в тысяча восемьсот пятом году картине.

– И говорили, что отведете меня в то место, где это произошло.

– Я могу отослать вас туда, но не отвести.

– Хорошо. Эми может отправиться со мной? – Саймон тоже назвал ее по имени и посмотрел на экскурсовода, ожидая его реакции.

Два голоса прозвучали одновременно, хотя и не слились воедино.

– О, пожалуйста! – воскликнула Эми.

– Да, – ответил Арбакль.

– Это было частью моего желания – пойти с мистером Уэстом, – призналась девушка.

– Тогда ничего удивительного в том, что оно исполнилось, нет. Монета свела вас вместе, – улыбнулся экскурсовод.

– Это было волшебство? – спросила Эми.

– Судьба? Или случай? – у Саймона имелись свои версии.

– Одно, второе или все три вместе. Кое-чему, мистер Уэст и мисс Стивенс, совершиться предназначено судьбой. Это и есть случай, которому волшебство диктует, когда он должен произойти.

– Это означает, что моя судьба во всем предопределена заранее? – недовольно нахмурилась Эми.

– Не совсем. Судьба каждого человека имеет множество вариантов развития. Так о каком предопределении можно говорить? – Арбакль не стал дожидаться возражений и продолжил: – Вы, мисс, не первая, кому я рассказал о монете, исполняющей желания, однако только вы искренне, всем сердцем, поверили в это. Вам, мистер Уэст, история монеты известна не хуже, чем мне. Ваша голова переполнена подробностями, ценность которых вы еще не осознали. С того момента, когда я увидел вас обоих в пабе, я понял, что вы – ключ к тайне, которую я пытаюсь раскрыть. Вначале я думал, что роль мисс Эми только в том, чтобы свести вместе нас с вами, мистер Уэст, но ошибся. Монета свела вместе вас, чтобы вы закончили начатую мною работу.

«Арбакль верит в возможности монеты так сильно, что способен заразить этой верой других», – подумал Саймон. Эми кивала, жадно впитывая каждое слово экскурсовода, да и сам Уэст уже готов был поверить тому, что слышит от него.

Саймон предложил руку Эми, чтобы встать вместе с ней, но в этот момент Арбакль заговорил вновь:

– О, пожалуйста, не поднимайтесь! Вам удобнее будет отправиться в путь прямо с этого дивана. Я пошлю вас в тысяча восемьсот пятый год вместе с монетой, – он взял ее со стола и подал Эми. – Там вы отдадите монету графу и вернетесь в наше время.

«Путешествие во времени? – мелькнуло в голове девушки. – Настоящее путешествие во времени? И он говорит об этом так спокойно, будто собирается вызвать такси!»

– Вы хотите сказать, что человек может управлять перемещением во времени? – в голосе Эми слышалось сомнение.

– Если вы верите, значит, такое путешествие возможно. Перемещение во времени под силу монете. Человеку – нет.

– О, господи! Но это же глупо! – фыркнул Саймон.

– Погодите минутку, мистер Уэст. Не торопитесь с выводами. Это действительно может оказаться возможным.

– Для начала мы должны были поверить в волшебную монету. Хорошо. Фильм «Назад в будущее» я тоже смотрел, и он мне нравится. – Сейчас все свое раздражение Саймон сосредоточил на экскурсоводе. – Какие еще басни вы желаете нам рассказать?

Он встал с дивана и отошел в сторону – как будто опасался, что вирус безумия, явно поразивший Арбакля, может заразить и его.

– Послушайте меня, Саймон, – вмешалась в разговор Эми. – Согласно общей теории относительности Эйнштейна, законы физики не запрещают перемещения во времени.

– Вы в Лондон приехали физику изучать?

– Боже упаси! Нет, конечно. По-моему, это проходят в школе. Точно не помню. А может быть, в какой-нибудь книжке прочитала.

– У вас в школе проходили общую теорию относительности Эйнштейна? Любопытно.

Она солгала, Саймон видел это по виноватому взгляду девушки. Затем Эми пожала плечами и призналась:

– О’кей! Не хотелось углубляться в детали, но могу сказать точно, откуда я это взяла. Я просто процитировала одного героя из сериала «Звездные врата: Атлантида». – Она с вызовом покосилась на Саймона.

Уэст хотел было сказать что-нибудь ядовитое, но вдруг подумал, что Эми, по крайней мере, поступила честно. Только очень искренний человек может сознаться, что почерпнул научные знания из телесериала.

– Знаю, что злоупотребляю вашим доверием, мистер Уэст, – вновь вступил в разговор экскурсовод.

– Что есть, то есть, – Саймон скрестил руки на груди. – Теперь скажите вот что. Если монете под силу путешествия во времени, почему вы до сих пор не вернули ее назад?

– Вы полагаете, я не пытался? – сказал Арбакль. – Сотню раз и как минимум в дюжине разных мест.

Ему трудно было не поверить. Этот человек говорил так честно, так искренне…

– Но теперь я все понял, – между тем продолжал экскурсовод. – Залог успеха – присутствие монеты в этой комнате и на портрете. Вы возвратите ее в родовое поместье Уэстморленд, в тысяча восемьсот пятый год.

– Уэстморленд? Я не ослышалась? Вы сказали Уэстморленд? – воскликнула Эми. – Так вот где все начиналось?

Саймон лишь покачал головой. Надо же, какой изощренный замысел! Но зачем? Этого он по-прежнему понять не мог.

– Мистер Арбакль, – осторожно начала Эми, – почему вы так уверены в том, что именно Саймон должен возвратить монету и что именно в тысяча восемьсот пятом году она стала волшебной? И кстати, что произойдет вслед за этим?

– Вам не о чем беспокоиться. Ваша единственная обязанность – удостовериться в том, что монета попала к графу.

– Если монета останется там, как же мы вернемся?

Это был настолько правильный вопрос, что Саймон подумал, не стала ли Эми такой же жертвой сумасшедшего экскурсовода, как и он сам.

– Мы сможем вернуться, поскольку монета гарантирует обратное путешествие после того, как наша миссия будет выполнена, – тем не менее высказал свою гипотезу он. – Это пока только мои соображения, но я готов побиться об заклад, что прав. Да?

– Я не совсем в этом уверен, мистер Уэст, – покачал головой экскурсовод. – Наша цель – убедиться в том, что монета находится в том времени, где ей положено быть. Все остальное довершат судьба и удача.

– Путешествие во времени во многом дело случая, – сказала Эми. – Поэтому ваша вера в монету должна быть очень сильной.

Настолько дело случая, что Саймон решился на блеф.

– Тогда давайте сядем и попробуем сделать это прямо сейчас, – сказал он. – Можем приступать, мистер Арбакль? Глаза закрывать нужно?

Экскурсовод молча кивнул. Эми взяла со стола монету и сунула ее в карман джинсов. Затем она села рядом с Саймоном и взяла его за руку. Если это была попытка отвлечь Уэста, ее следовало признать удачной. Ладонь у Эми Стивенс была мягкой, а пальцы длинными и тонкими. Эта ручка рождала желание не только защитить ее обладательницу, но и более глубокие чувства.

– Очень хорошо, мистер Уэст. Благодарю вас обоих. Вы правы. Лучше всего отправляться ночью, когда ваше прибытие увидит меньше людей.

Арбакль дождался утвердительного кивка Саймона и продолжил:

– Прошу прощения, но вы не должны держаться за руки или сидеть слишком близко друг к другу. Вам надлежит быть в одном месте и в одно время, но порознь, а не вместе.

Саймон немного, совсем немного, отодвинулся.

– Все, что вам нужно сделать, – это закрыть глаза и представить себе то место, где вы хотите оказаться.

– В Уэстморленде, в год, когда был написан портрет. Вместе с Эми, – тотчас сказал Саймон.

Слабость охватила его прежде, чем он успел спросить себя, чем и когда его отравили. Голова Уэста откинулась на спинку дивана. В следующую секунду он провалился в глубокий сон.

 

4

– Нет, миледи, ваша новая компаньонка еще не прибыла.

Этот голос вытащил Эми из объятий глубокого сна, в котором далеко не все видения были приятными. Теперь обрывки образов и звуков, отголоски пережитых во сне чувств бледнели и растворялись, а на смену им приходило ощущение опустошенности и тревоги. Эми заставила себя открыть глаза, полагая, что иметь дело с реальным миром ей будет легче.

Но, сделав это, она тут же вновь зажмурилась. Кабинет, диван, Саймон, экскурсовод… Ничего этого нет. Боже правый, где же она очутилась? И где Саймон?!

– Прошу прощения, леди Анна, – вновь послышался тот же голос. – Я знаю, что миссис Брейнтри всегда присылает кого-нибудь так скоро, как только это возможно, но в последние несколько дней шли непрерывные дожди. Вне всякого сомнения, кареты сейчас двигаются медленнее, чем обычно.

Кареты?..

Беспокойство Эми сменилось волнением. Чувство страха она решила игнорировать – по крайней мере, пока.

– Это отговорки, Марта, – судя по всему, говорила молодая женщина. – Слава Всевышнему, мы живем не в прошлом столетии. На дворе тысяча восемьсот пятый год, и дороги стали намного лучше, чем раньше.

1805 год? Либо путешествие во времени действительно совершилось, либо она оказалась невольной участницей какой-то тщательно продуманной постановки. Но мистер Арбакль совсем не походил на персонаж реалити-шоу, и разве она, Эми, не должна была предварительно дать письменное согласие на участие в нем? А между прочим, реалити-шоу «Вечер в доме эпохи Регентства» могло бы стать бомбой. Однако маловероятно, что в обозримом будущем кто-нибудь попытается его устроить.

Теперь Эми открыла один глаз, за ним второй. Она лежала на узкой кровати у окна в какой-то маленькой комнате. Небо в окне было светло-серым – таким, каким бывает рано утром или в непогожий день. Почти все помещение занимали три больших комода и сундук с откинутой крышкой. В стену вбиты крючки, но на них ничего не висит. Может быть, в эпоху Регентства на такие крючки вешали одежду? Эми прекрасно помнила, что в то время вешалок для платья еще не существовало. Она считала, что знает об этой эпохе все или почти все, и пожалуйста – споткнулась на первой же детали, которую заметила. Да, в ходе путешествия во времени западни и ловушки будут встречаться на каждом шагу, к чему нужно быть всегда готовой.

– Прошлой ночью граф прибыл домой, миледи.

– Уэстон здесь? Не в Лондоне?

– Он должен позировать художнику, который пишет его портрет.

Уэстон?! Портрет?! Уф!..

Последние сомнения исчезли.

Итак, Эми Стивенс из Топеки, штат Канзас, находилась в комнате девятнадцатого века, в доме девятнадцатого века, а в соседнем помещении разговаривали две женщины, жившие в девятнадцатом веке. А где Саймон? Может быть, приехал в дом вместе с графом?

Первым побуждением Эми было вскочить с кровати, объявить о своем присутствии, а затем как можно быстрее отыскать Саймона.

Ага, и закончится все это тем, что ее отвезут в ближайший сумасшедший дом.

«Не суетись! Осмотрись и думай, думай», – приказала себе Эми. Этот призыв пришлось повторить четыре раза, прежде чем она стала способна на большее, чем просто лежать как бревно. Интересно, как скоро ее здесь найдут? Эми заставила себя держать глаза открытыми. Закрыть их – значит, уподобиться всем известному страусу с зарытой в песок головой.

– Мало мне забот с миссис Брейнтри и этой компаньонкой, так теперь еще и Уэстон будет без конца изводить меня…

Хорошо поставленный голос был скорее кислым, чем раздраженным. Его обладательница продолжала допытываться:

– Где же все-таки моя новая компаньонка? Кровать в гардеробной для нее уже приготовлена. Разве она не должна была приехать еще вчера?

– Должна была, миледи, но дороги, знаете ли. Дожди, изволите ли видеть. Возможно…

– Но вы сами сказали, Анна, что Уэстон дома, – перебила прислугу женщина с кислым голосом. – Он-то сумел проехать по тем же самым дорогам.

Эми села на кровати и огляделась. Она была готова поклясться, что находится именно в гардеробной. Следовательно, это она – та самая компаньонка, о которой говорят в соседней комнате?

Она решила подняться и на цыпочках подойти к двери. Только отбросила тонкое одеяло, глубоко вдохнула и тут же чихнула. Затем чихнула еще раз. Этот запах лилий преследовал ее еще во сне! Слишком сладкий и чересчур тяжелый.

В дверь гардеробной впорхнула девушка – очень оживленная. Ее стремительные движения ничуть не стесняли даже тяжелое темное платье и туго завязанный белый фартук.

«Вот дьявольщина!» – выругалась про себя Эми, понимая, что это комедия положений, в которой ее явно с кем-то перепутали. Она чувствовала смущение. И испуг. Впрочем, она вовсе не была парализована страхом. Еще не была, хотя до этого было не так уж далеко.

– Благодарение небесам! Вы наконец прибыли, мисс. Миссис Брейнтри так и обещала, что вы приедете к нынешнему утру, но когда я ложилась спать, а вас все еще не было, я уже начала беспокоиться.

Эми кивнула.

– Очевидно, вы приехали вчера очень поздно. Ночной швейцар должен был доложить мистеру Степпу, а не отправлять вас спать. Простите, но не могли бы вы поскорее одеться? Леди Анна места себе не находит! Она очень вас ждет!

Эми вновь кивнула, пытаясь хотя бы запомнить имена. Степп – это, должно быть, дворецкий. А леди Анна – женщина, у которой ей предстоит работать.

– Давайте же, давайте, поторопитесь, если можно, мисс. Позвольте, я помогу вам с корсетом и платьем.

Эми встала с кровати и увидела, что одета в ночную сорочку, похожую на облако из мелких складок. Слава богу, что не в джинсы и футболку, которые были на ней в двадцать первом веке!

– Меня зовут Эми Стивенс. Прошу прощения, а вы кто?

Странное ощущение – задавать вопросы девушке, помогающей тебе надевать корсет, которые носили во времена Регентства.

– Марта. Меня зовут Марта Степп. Как же я забыла об этом сказать? Прошу прощения, мисс Стивенс.

– Вы родственница мистера Степпа, о котором упоминали?

– Да, мисс. Это мой отец, – ответила Марта, зашнуровывая ей корсет.

Он оказался не таким неудобным, как опасалась Эми. Правда, Марта и зашнуровала его не слишком сильно. Может быть, иметь тонкую талию было не столь обязательно для модных тогда платьев в стиле ампир? Пока Марта заканчивала возиться со шнуровкой, Эми вспомнила, что монета была в кармане ее джинсов. И где же она теперь?

– А моя матушка, миссис Степп, служит здесь экономкой, – продолжала между тем Марта.

«Внимание! – скомандовала себе Эми. – Монету ты сможешь отыскать только в том случае, если тебя не вышвырнут отсюда прочь. С твоим американским английским это может произойти в два счета». Весь последний год Эми училась правильно говорить по-английски, но, увы, акцент так никуда и не делся.

– Степпы служат в доме графов Уэстонов больше ста лет.

– Впечатляет. Нечасто услышишь о такой преданности и верности. Во всяком случае, мне не доводилось.

– Разумеется. Ведь работа компаньонки длится всего лишь год-другой. А как только молодая мисс будет помолвлена, вам приходится перебираться к следующей хозяйке, которой потребуются ваши услуги.

«Как бы побыстрее разобраться во всем этом?» – подумала Эми, но не успела ничего спросить, как Марта заговорила вновь:

– Прошу прощения, мисс. Вы родом из Шотландии? Или из Уэльса? У вас такое произношение… – Марта замешкалась, и Эми насторожилась в ожидании, какое определение та подберет, – необычное, что ли.

Как бы это ей объяснить? Эми зажмурилась и приготовилась к импровизации.

– Детство я провела на Оркнейских островах, а последние пять лет работала в центральных графствах.

Уф! Фантазия у нее еще работает!

– О! Оркнейские острова!

Марта произнесла это так, будто речь шла как минимум о Северном полюсе, хотя Эми точно помнила, что Оркнейские острова – это где-то в Шотландии.

– Должно быть, вы очень скучаете по своей семье.

– Нет, я сирота.

– Вот как, – по тону Марты сложно было понять, считает она это большим несчастьем или удачей.

– Я с нетерпением предвкушаю встречу с леди Анной, – напомнила о насущном Эми.

Самое разумное сейчас – отвести разговор подальше от ее происхождения.

– Это прекрасная молодая леди, – сказала Марта, а затем наклонилась ближе и шепотом добавила: – Хотя в последнее время она страдает от мигреней… С тех пор, как ее покинула гувернантка, а брат слишком долго договаривался с миссис Брейнтри о компаньонке для нее.

В книгах слово «мигрень» Эми встречала много раз, но так и не удосужилась узнать, о чем, собственно, идет речь. Ну теперь-то она это узнает! Сохранившиеся в памяти Эми исторические романы придавали ей некоторую уверенность в себе. Совершенно очевидно, что ее принимают за женщину, которая должна помочь молодой леди подготовиться к ее первому сезону – выходу в большой свет. Правда, Эми никак не могла вспомнить, к чему именно сводятся обязанности компаньонки. Вообще слово «компаньонка» ассоциировалось у нее скорее с пожилыми женщинами. Припомнив сюжет одного из романов, она решила осторожно двинуть свою пешку вперед.

– Леди, у которой я служила в Лестершире, решила выдать свою воспитанницу замуж, и мои услуги стали не нужны. Когда миссис Брейнтри позвонила, я сказала ей, что буду рада так быстро получить новую работу, даже если для этого мне придется перебраться в Суссекс.

– Действительно, мисс Стивенс. Все сложилось как по волшебству.

Ага, по волшебству, именно так. Но что она будет делать, когда в доме появится настоящая компаньонка? Эми решила поступить по примеру героини романа «Унесенные ветром» Скарлетт О'Хары и не думать о том, что будет завтра.

– Если миссис Брейнтри решила сама съездить в Йорк, чтобы предложить вам работу, значит, она о вас очень высокого мнения.

Наблюдая за тем, как Марта копается в стоявшем возле кровати небольшом саквояже, Эми мысленно отчитала себя. «Хорошо, что Марта не поняла слова «позвонила». Решила, что я сказала «позвала». Здесь никто никому не звонит и звонить не может, поскольку в тысяча восемьсот пятом году телефонов еще и в помине нет – ни обычных, ни тем более мобильных. Запомни это!»

Марта выудила из саквояжа симпатичное темно-зеленое платье – к сожалению, сильно помятое, и еще одно, лиловое, складки на котором были не так заметны. Никакой волшебной монеты при этом не обнаружилось. Может быть, она завалилась на самое дно саквояжа?

– Вы, очевидно, так устали с дороги, что даже не развесили свою одежду. Если вы сейчас наденете лиловое, я поглажу зеленое, чтобы вы могли переодеться к обеду.

– Благодарю вас. – Эми прикусила губу, чтобы не засыпать Марту десятками вопросов, которые ей хотелось задать.

– Не нужно меня благодарить, мисс Стивенс. Я же пока не экономка, хотя, не скрою, в один прекрасный день надеюсь стать ею. Позвольте мне представить вас леди Анне, а затем я схожу посмотреть, готов ли шоколад, – не переставая говорить, девушка сложила измятое платье.

– Мои волосы! – воскликнула Эми, поднимая руку к тому, что, как ей было хорошо известно, после лежания на подушке вряд ли можно было назвать прической.

– Узел на шее выглядит очень мило, а с остальным я помогу вам позднее.

«Еще одно волшебство», – подумала Эми и с облегчением вздохнула. Она прошла вслед за Мартой в будуар леди Анны, смежный с ее спальней. «Но куда же подевалась монета? И где, в конце концов, Саймон?» – повторяла про себя Эми, начиная понемногу волноваться. Заметив ее тревогу, Марта поняла ее по-своему. Она погладила новую компаньонку по руке и сказала:

– Успокойтесь, мисс. Леди Анна тоже нервничает. Наверное, даже не сразу обратит внимание на ваше произношение.

Ожидавшая их девушка оказалась маленькой, похожей на подростка. Хрупкая, с пушистыми волосами, обрамлявшими лицо. Платье на ней было белое, даже слишком белое для ее бледной кожи. В этом наряде она казалась слабой и даже больной. То, что леди Анна нервничает или, по крайней мере, чувствует робость, выдавали ее руки. Они постоянно двигались, заставив Эми не к месту вспомнить о другой леди – Макбет, постоянно пытавшейся смыть с рук воображаемую кровь.

Гостья из будущего заставила себя спрятать панический страх в самый дальний уголок сознания. Руку леди Анна ей не протянула и протягивать не собиралась. Значит, Эми должна была ей поклониться. Но как, черт побери, было принято кланяться в таких случаях в эпоху Регентства?

Эми решила отказаться от глубокого, «королевского» реверанса. Из того, что изучила в последний год в Лондоне, она помнила, что этот реверанс должен отличаться от «аристократического» – только вот чем именно? Эми остановилась на среднем варианте и сделала реверанс, который не раз видела в исторических фильмах, – больше похожий на легкий книксен, но ненамного.

Следующие несколько минут получились такими мучительными и неуклюжими, словно друг с другом общались две иностранки. При этом одна из них с пристрастием наблюдала за второй, пытавшейся произвести на нее наилучшее впечатление. Если сейчас леди Анна, по словам Марты, находилась в добром расположении духа, то какой же она бывает, когда на нее, что называется, накатит? Об этом Эми даже думать не хотелось.

Новая компаньонка задала несколько вопросов, на которые получила в ответ только сухие «да» или «нет», после чего леди Анна холодно спросила:

– Откуда вы родом?

Марта принялась объяснять про Оркнейские острова, рассказала о том, что Эми сирота, и наконец упомянула, что миссис Брейнтри сама отважилась на дальнее путешествие в Йорк, лишь бы не упустить счастливый случай заполучить мисс Стивенс.

– Спасибо, Марта, – ледяным тоном поблагодарила леди Анна. – А теперь займитесь своим делом и принесите нам шоколад.

Марта нисколько не обиделась на хозяйку и с извинениями удалилась. Так Эми лишилась своей союзницы.

– Марта у меня в услужении недавно, – заметила леди Анна. – Боюсь, она не справится со своими обязанностями. Совершенно не поддается обучению. Слишком избалована родителями.

Это прозвучало как смертный приговор надеждам Марты стать когда-нибудь экономкой. Леди Анна отступила на шаг от Эми и спросила:

– У вас, конечно, нет ни денег, ни связей?

«Ах ты, надменная дрянь!» – подумала Эми. Но если вспомнить, как высокомерно вел себя Саймон во время их знакомства, то, пожалуй, можно было предположить, что это родовая черта всех Уэстонов и Уэстов. Проглотив обиду, она опять сделала полупоклон и с напускной скромностью сказала:

– Мое происхождение можно назвать плебейским, миледи. Меня никто никогда не видит и не замечает. Но я словно фея из сказки – всегда хочу только одного: помогать другим.

Эми Стивенс и не подозревала, что способна быть такой подлизой.

– Очень юная фея. Надеюсь, волшебная палочка у вас с собой? – На лице леди Анны впервые появилось слабое подобие улыбки.

«Будь у меня волшебная палочка, я первым делом превратила бы тебя в крысу», – подумала Эми. Девушка понимала, что леди Анна сейчас всячески старается сбить ее с толку и поставить на место, но она не зря изучала в свое время психологию. Ясно, что за холодностью и замкнутостью аристократка пытается скрыть свою собственную неуверенность.

– Мне не нужна волшебная палочка. Полагаю, мы обойдемся и без нее. Случай мне кажется далеко не безнадежным.

Пока леди Анна пыталась понять, что это – комплимент или оскорбление, новая компаньонка ринулась дальше.

– Могу я поинтересоваться, чего вы, собственно, ожидаете от сезона?

Эми быстро просчитала в уме все варианты, но упустила единственный, заставивший засветиться глаза леди Анны.

– О! Это, разумеется, музыка, – после секундной паузы ответила она. – Я была уверена в том, что миссис Брейнтри рассказала вам о моих особых интересах и пристрастиях.

– Да, разумеется, – кивнула Эми. В каких там романах встречались героини, любившие музыку? Как назло, на ум ничего не приходило. – Я просто хотела уточнить, интересуют ли вас, помимо музыки, другие аспекты сезона? Необходимо, чтобы вы предстали в обществе в самом выгодном свете.

– Вы имеете в виду платья, чулки, шляпки и прочие мелочи? Я даже не думаю об этом. – Леди Анна вяло взмахнула рукой. – Больше всего меня интересует, какой рояль будет стоять в нашем городском доме и взял ли Уэстон ложу в опере.

Так они и продолжали разговаривать, точнее, Эми предоставила леди Анне возможность выговориться, а когда речь заходила о музыке, той было что сказать. Эми почувствовала, что ступила на опасный путь, поскольку нотную грамоту знала плохо, а петь не умела.

Слава богу, появилась Марта с двумя чашками шоколада – одну она с поклоном подала леди Анне, вторую протянула Эми.

– Мисс Стивенс, – сказала леди Анна, не дав Эми сделать первый глоток, – будьте любезны найти графа и спросить его, выполнил ли он все поручения по списку, который я ему дала?

Она вопросительно посмотрела на Марту.

– Я полагаю, граф в оранжерее, миледи, – сказала та.

– Отлично. Заодно разыщите ноты, которые я там оставила, и принесите сюда.

– Хорошо, миледи, – поднялась со своего места Эми.

– О! Выпейте сначала шоколад, – милостиво разрешила леди Анна. – Я вовсе не думала, что вы сразу броситесь выполнять мою просьбу.

«Очень интересно», – подумала Эми, вновь садясь на стул. Ей всегда казалось, что эгоизм – это отличительная черта двадцать первого века.

– Скажите, что вы сами думаете о сезонах?

Эми поняла, что ей предлагают произнести монолог. Знать бы, о чем говорить! Она скрестила пальцы, надеясь, что ей удастся отыскать в потемках единственную безопасную тропинку. Как она жалела сейчас, что у нее в голове осталось так мало из прочитанного! «Я точно скажу что-нибудь невпопад!» – подумала Эми.

Она сделала глоток и чуть не потеряла сознание от удовольствия – таким сказочным был вкус. Шоколад девятнадцатого века, как небо от земли, отличался от того, что подают под этим названием у нее на родине в двадцать первом. Этот шоколад бодрил и придавал уверенность в своих силах. «Ну, вперед!» – скомандовала себе Эми Стивенс.

 

5

– Сезон – это новые возможности, новые знакомства, новые впечатления, миледи. И новые наряды, – последнюю фразу Эми произнесла с ударением.

– Предположим. Но что же в этом по-настоящему нового? Все одно и то же из года в год. Разве что фасоны платьев меняются, и больше ничего.

Леди Анна сделала глоток шоколада и изящно промокнула губы платком, а Эми тем временем подумала, не вылетит ли она отсюда раньше, чем у нее появится шанс поискать монету.

– Скажите, почему вам так нравится считать себя феей, как вы изволили выразиться?

– Потому, леди Анна, что урок, который я даю, очень прост, и для него совсем не требуется волшебная палочка.

«Помоги мне Бог!» – думала между тем Эми.

Леди Анна слегка подалась вперед, а ее новая компаньонка тем временем сделала второй глоток шоколада. Он оказался ничуть не хуже первого – такая вкуснотища! Теперь нужно придумать, что делать с анонсированным уроком. Эми надеялась, что пауза, которую она выдерживает, выглядит вполне естественной, а не драматичной и тем более не отчаянной. Страх в таких ситуациях плохой советчик, и она решительно отбросила его прочь. «Ситуация под контролем, – успокаивала себя Эми. – Все равно никто не догадается, кто я такая и откуда появилась».

Ситуация под контролем? Об этом и нужно говорить!

– Сезон и успех в нем в полной мере зависят от вас, миледи. Это единственное, во что нужно твердо верить.

– Зависят от меня… – Леди Анна разочарованно откинулась назад, на спинку стула. – Вовсе нет. Я живу в доме брата, встречаюсь с одними и теми же людьми своего круга. Ни один мужчина не посмеет начать ухаживать за мной без предварительного согласия моего брата, а в городе мы можем жить, только пока заседает парламент или позволяет погода. Ни то, ни другое от меня тоже не зависит.

Ответ леди Анны лишь укрепил уверенность Эми в том, что она на верном пути.

– Независимо от обстоятельств, вы сможете сами выбирать, где вам бывать, и получите от сезона все удовольствия, какие пожелаете. Да, конечно, будут и не самые приятные приглашения, которые вам придется принять… Я уверена, что ваш брат станет настаивать на этом, да и я, честно говоря, тоже, но вы можете компенсировать разочарование за счет музыки. Вы найдете друзей, найдете единомышленников, и сезон, который сейчас кажется скучным спектаклем, превратится в самое захватывающее театральное действие, в котором вы сами будете участвовать.

– Звучит очень обнадеживающе, – неохотно признала леди Анна и даже стала меньше хмуриться, хотя и добавила: – Но я не переношу толпу как таковую.

«Ну, вот и славно! Молодец! – похвалила себя Эми. – По крайней мере, я не зря заплатила деньги за те курсы по психологии». Дело совсем несложное. Леди Анна – классический интроверт, она замкнута, сосредоточена на своей особе, и ее пугает мысль о многолюдии и шуме, сопутствующих сезону.

– Все окажется даже более чем обнадеживающим, обещаю вам, – Эми решила, что разговор об ожиданиях леди Анны пора заканчивать – переводить с современного американского английского на язык времен Регентства было нелегкой работой.

«Все под твоим контролем, Эми», – еще раз напомнила она себе.

– Леди Анна, вы говорили, что у вас еще много разных дел. Скажите, ваш брат уже назначил точную дату отъезда из Уэстморленда?

– Нет. Мы уедем тогда, когда делам в парламенте он будет вынужден уделять внимания больше, чем своим любимым лошадям. До этого времени брат может при необходимости съездить в Лондон и вернуться назад за один день. Уэстморленд достаточно близко от города.

– Отлично. Мы с вами пока изучим журналы мод и решим, что из нарядов можно заказать здесь, а что придется отложить до Лондона. Кроме того, вам нужно будет побольше играть на рояле, чтобы быть готовой сесть за инструмент везде, куда вас пригласят.

Леди Анна покачала головой – новая компаньонка ее еще не убедила.

Марта застыла в ожидании распоряжений и одновременно жадно вслушивалась в каждое их слово. Она слегка улыбнулась Эми. Очевидно, во времена Регентства такие улыбки, если так можно сказать, заменяли более привычный нам поднятый вверх большой палец.

Эми встала. Она решила, что, если уйдет сейчас, этот разговор можно будет считать ее победой. Правда, сие была лишь первая, приграничная вылазка в грядущей битве за то, чтобы убедить леди Анну извлечь из ближайших нескольких месяцев максимальную пользу.

– Если позволите, леди Анна, я пойду поищу графа, а потом принесу ваши ноты. Где я смогу найти вас?

– В малой музыкальной гостиной.

Эми сделала книксен, прошла к себе в гардеробную и схватила по-прежнему лежавший на полу саквояж. Она вытряхнула на кровать все его содержимое, но не нашла ничего, кроме вещиц, считавшихся необходимыми любой леди, жившей в эпоху Регентства, когда она отправлялась в дорогу. Монеты не было. Очевидно, она у Саймона. Не могла же монета потеряться – без нее их путешествие во времени теряет смысл. Такого просто не может быть! И мистер Арбакль специально подчеркнул, что монету необходимо отдать графу.

Она пригладила волосы, поправила юбки и еще раз прошла через будуар леди Анны. Та не обратила на маневр новой компаньонки ни малейшего внимания, поскольку опять отчитывала Марту. На этот раз за то, что горничная не сняла волосы с гребенки миледи. Было заметно, что девушка только напустила на себя виноватый вид, а на самом деле вовсе не слушает свою госпожу.

«Бедная Марта! – посочувствовала ей Эми. – Если так пойдет и дальше, ей трудно будет оставаться такой же веселой и жизнерадостной». Выйдя за дверь, она сообразила, что не имеет ни малейшего понятия о том, где находится оранжерея. Не знает даже, на каком этаже расположено это помещение, равно как и то, насколько на самом деле велик сам дом.

Возле лестницы стоял человек в блестящем – надо полагать атласном – костюме. Камзол, штаны до колена, белый завитой парик… Эми знала, что к 1805 году все это давно уже вышло из моды. «Ага! – догадалась она. – Это очевидно, лакей».

Девушка подошла и хотела сделать книксен, но вовремя опомнилась. Будучи компаньонкой леди Анны, она занимала в доме намного более высокое положение, чем лакей, и не должна была ему кланяться. Благослови Господь ту книжку, откуда она почерпнула эту информацию!

– Будьте любезны, укажите мне путь в оранжерею.

Лакей поклонился и сказал, что проводит Эми. Потом они не меньше пяти минут шли, то поворачивая по коридорам, то пересекая пустые залы, и одолели два лестничных пролета – один вверх, другой вниз. Вначале Эми пыталась запоминать дорогу, но потом заметила, что лакеи стоят здесь буквально на каждом углу, и успокоилась. Достаточно обратиться к любому из них, и тебя отведут куда нужно.

Подходя к оранжерее, Эми тяжело дышала – не только от проделанного по дому путешествия, но и от волнения перед первым свиданием с третьим графом Уэстоном.

Лакей постучал. Когда раздалось разрешение: «Войдите!», он распахнул дверь перед Эми. Девушка переступила порог и замерла.

Оранжерея была роскошной и, как все в Уэстморленде, огромной – в наше время ее наверняка назвали бы зимним садом. Здесь росло несколько пальм и каких-то фруктовых деревьев – Эми показалось, что это апельсины или лимоны – и был небольшой пруд, на берегах которого цвели орхидеи. Нот, которые просила принести леди Анна, здесь явно не было. Она пошла по направлению к пруду, обогнула кадку с каким-то огромным растением и ахнула. На скамейке около стола сидел человек, который мог быть только третьим графом Уэстоном. Или Саймоном Уэстом.

Хотя поза человека и мебель были хорошо знакомы Эми по портрету графа, на фоне оранжерейной зелени они смотрелись настолько нелепо, что девушка подумала, не галлюцинация ли это.

Эми повернула голову и увидела человека с кистью в руках. На подрамнике было полотно. Портрет. «Тот самый, – с облегчением подумала Эми. – Значит, и со мной все в порядке».

Она снова повернулась к столу. Если это не Саймон, то почему граф похож на него как две капли воды?

Эми сделала книксен, на этот раз более глубокий, чем прежде.

– Прошу прощения, милорд.

Граф обернулся на ее голос. Глаза говорили о том, что его заинтересовало появление Эми, хотя в целом лицо брата леди Анны оставалось бесстрастным.

– Милорд, не двигайтесь! – воскликнул художник.

– Прервемся. Возвращайтесь сюда через час.

– Нет! Прошу вас, оставайтесь на месте. Через час уйдет свет.

– Значит, не возвращайтесь. Продолжим завтра, – пожал плечами граф и встал.

Он даже не посмотрел в сторону Эми и пошел к выходу из оранжереи. Девушка двинулась следом и на ходу прихватила ноты, которые действительно заметила на какой-то козетке возле входа.

– Прошу прощения… – начала Эми, догоняя графа.

– Мы не можем остановиться и разговаривать здесь, на глазах у лакеев, – сказал аристократ, лишь мельком взглянув на нее. – К тому же я не знаю, кто вы.

– Я мисс Стивенс, милорд. Новая компаньонка леди Анны, – Эми продолжала говорить в спину идущего впереди графа.

Он внезапно остановился и резко повернулся.

– Допустим, хотя вы не должны ею быть. Вы слишком молоды, хороши собой и не сказать чтобы воспитаны. Мы побеседуем с вами в библиотеке, мисс Стивенс.

Эми замолчала. Она шла за ним, вновь сворачивая то налево, то направо, то поднимаясь вверх по лестнице, то спускаясь вниз, и с тревогой думала об одном – сейчас ее уволят. Наконец они подошли к какой-то двери, и стоявший рядом лакей распахнул ее. Однако это оказалась не библиотека, а спальня. Находившаяся в ней кровать была самой большой из всех, которые Эми когда-либо доводилось видеть. Постель была разобрана, одеяло откинуто, и мисс Стивенс впервые подумала о том, что пребывание в эпохе Регентства может оказаться связанным с совершенно неожиданными проблемами.

– Прошу прощения. – Граф сделал шаг назад и посмотрел на Эми столь надменно, что это свело его извинение к нулю. – Оказывается, это не библиотека.

То, что это не библиотека, было ясно и так. Он что, заблудился в собственном доме?

– Здесь у меня книга. Я хочу, чтобы вы передали ее леди Анне, – с этими словами граф взял один из фолиантов, лежавших на прикроватном столике. – Слуга отведет вас в библиотеку, а я присоединюсь к вам через минуту.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, милорд? – этот вопрос задал человек, появившийся из двери в другом конце спальни.

– Нет. Леди Анна просила мисс Стивенс принести ей эту книгу.

Что? Леди Анна не просила никакую книгу! Граф выдумывает.

Слуга приблизился к ним, почтительно принял книгу из рук хозяина и передал ее Эми со словами:

– Я Фаншет, камердинер его светлости.

«Ну-ну, – подумала Эми. – Начинается конфликт интересов. Извечный сюжет, проходящий красной нитью от Библии и Шекспира до сегодняшних телесериалов. Так кто же из нас с Фаншетом выше по рангу? Пожалуй, все-таки он. Камердинер самого графа – фигура поважнее, чем компаньонка его сестры. Да и служит он здесь в любом случае дольше, чем я».

– Фаншет, вам известно, что мисс Стивенс состоит в родстве с лордом Олбрисом Стивенсом? Они даже слегка похожи.

Сам-то граф откуда это знает? Он даже имени ее еще не спросил. Эми прикусила губу, чтобы не задать лишние вопросы.

После слов, сказанных хозяином, слуга слегка увял. По происхождению Эми была выше, чем он, хотя Фаншет превосходил ее по занимаемому положению и сроку службы. Ну не цирк ли?

– Оставьте нас, Фаншет.

О каком бы столетии ни шла речь, женщина всегда будет чувствовать себя неловко, оставшись в спальне с глазу на глаз с незнакомым мужчиной. Эми осторожно попятилась к двери.

– Благодарю вас, милорд, – прошептала она, опять делая книксен. – Я передам эту книгу леди Анне и приду к вам в библиотеку.

– Минуту. – Тон графа не оставлял сомнений в том, кто здесь хозяин.

Удивительно, как действует на людей такая манера говорить. Эми застыла на месте как загипнотизированная, а брат леди Анны подошел к ней и наклонился так, словно собирался поцеловать в шею.

Как она могла сомневаться?! Теперь, даже не глядя ему в лицо, Эми была уверена в том, что перед ней Саймон. Откуда взялась эта уверенность? От энергии, которую он излучал? От его запаха? От ощущения его дыхания на коже? Да разве это важно? Эми ощутила огромное облегчение – чувство было буквально на грани сексуальной разрядки.

Хотя она уже узнала того, с кем перемещалась во времени, он прошептал:

– Эми, это я, Саймон Уэст. С вами все в порядке?

Она чуть отклонилась. Саймон был так близко, что, оказавшись еще на полшага впереди, Эми могла бы поцеловать его.

– Нет, в порядке не все. У меня нет монеты. Она у вас?

Он отрицательно покачал головой.

Эми услышала, как поблизости шастает Фаншет, представила, как они с «графом» смотрятся со стороны, и оттолкнула от себя Саймона, прошептав:

– Нам нельзя выходить из роли.

Девушка хлопнула в ладоши, надеясь, что это сойдет за звук пощечины, и громко, явно рассчитывая на чужие уши, воскликнула:

– Я дорожу своей репутацией, милорд! Оставьте меня! Если вам так уж необходимо переговорить со мной, давайте сделаем это в библиотеке, как вы изначально и предлагали.

Эми выскочила из спальни и поспешила к неподвижно стоявшему неподалеку лакею.

– Покажите мне дорогу к апартаментам леди Анны, – приказала она.

Эми нашла, что командовать другими – занятие весьма приятное. Интересно, а кому отдают приказы сами лакеи?

Спальня и будуар леди Анны оказались пустыми, и Эми прошла через них в гардеробную, чтобы бросить на свою кровать книгу, которую дал ей Саймон. Справочник по коневодству в Суссексе вряд ли мог заинтересовать сестру графа. Через минуту девушка вышла, передала ноты Марте и мимоходом заметила, что граф просил ее прийти в библиотеку.

Горничная кивнула и небрежно бросила ноты на столик возле камина.

– Наверное, граф собирается поговорить с вами о сезоне, который предстоит его сестре, – с улыбкой заметила она.

По тону Марты трудно было понять, что на самом деле она думает о приватной встрече новой компаньонки с графом.

Эми пошла вслед за лакеем в библиотеку. Девушка отметила, что некоторые коридоры начинают казаться ей знакомыми – во всяком случае, висевшие на их стенах картины и стоящие в углах статуи. Прежде чем открыть дверь, слуга обернулся к Эми и сказал:

– Я буду поблизости и потом смогу проводить вас обратно.

– Благодарю, – ответила Эми, тронутая галантностью лакея, хотя и не представляла, чем именно она могла быть вызвана.

«Занятно, – подумала Эми. – Уэстморленд оказался самым настоящим королевством в миниатюре, которым повелевает король, то есть граф, получивший это право исключительно благодаря своему происхождению. До чего же странные были времена!»

Слуга открыл дверь, а затем осторожно прикрыл ее за спиной Эми. Саймон рассматривал висевшие на стене картины. Он обернулся и сказал именно то, что она ожидала услышать:

– Простите меня, Эми.

– Какого черта вы затащили меня в свою спальню? – сердито пробурчала она, хотя в глубине души уже не сердилась.

– Я сделал это не нарочно. В две тысячи шестом году эта комната была библиотекой! Обнаружив свою ошибку, я решил, что лучше всего будет, если у всех окружающих сложится мнение о том, что у нас назревает любовная интрижка. Это объяснит наше желание быть вместе.

– Саймон, графу не нужно искать повод для того, чтобы увидеть прислугу. Вам достаточно приказать ей явиться.

– Да, да. Это верно. – Он провел рукой по волосам. – Слушайте, как это произошло? Каким образом нам действительно удалось пройти сквозь время?

– Понятия не имею. Вы сами поспешили сказать: «Давайте сделаем это» – прежде чем нам объяснили детали.

– Верно… Но заметьте: вы тоже считали это авантюрой, которая вряд ли возможна.

– Но если мы оба так скептически относились к мысли о путешествии во времени, почему оно все-таки совершилось? Разве мистер Арбакль не говорил, что мы должны верить?

– Наверное, его собственной веры хватило на нас обоих, – это Саймон сказал так искренне, что Эми была не в силах возразить. – И вот мы здесь, но без монеты… К тому же не имеем ни малейшего представления о том, как отсюда выбраться.

Эми подумала, что вряд ли когда-нибудь ей еще раз доведется увидеть мужчину, спрятавшего свою гордость достаточно далеко, чтобы признать, что ситуация вышла из-под его контроля.

– Слава богу, что мы хотя бы вместе.

Саймон раскрыл ей объятия, и Эми тут же подалась к нему. Так они стояли довольно долго, словно опасаясь, что кто-нибудь из них может исчезнуть. Эми готова была оставаться в его руках хоть целую вечность, так ей было хорошо. Но затем ей захотелось того, чтобы стало еще лучше… Девушка ощутила, как внутри ее тела рождается сладкое желание принадлежать Уэсту.

Этого еще не хватало! Она отклонилась назад и выскользнула из объятий Саймона.

– Что вы сделали, чтобы прикинуться графом? – спросила она. – Как это произошло?

– Понятия не имею! Поверьте. – Он опустил руки. – Я проснулся в карете в тот момент, когда кучер открывал дверцу. Я был один и одет так, как одевались в эпоху Регентства. Потом кучер сказал: «Мы прибыли в Уэстморленд, милорд».

– Ладно! Все они принимают вас за графа, но что мы будем делать, когда объявится другой граф – настоящий?

 

6

Саймон слегка пожал плечами.

– В этом деле пока много непонятного. А за кого они принимают вас? – спросил он.

Эми объяснила, что ее считают компаньонкой его сестры – леди Анны. «Брат» понимающе кивнул.

– Вы хотя бы знаете реалии этой эпохи… Я вот сегодня начал сам бриться, и Фаншета от этого едва не хватил удар. А потом я буквально добил камердинера, когда попросил завязать мне галстук. Оказывается, брить графа должен слуга, а галстук завязывает он сам. Я сказал Фаншету, что разбил кулак во время боксерского поединка… – Саймон помолчал, изучая свою руку так, словно она действительно была повреждена, и неуверенно закончил: – Надеюсь, в те времена они уже занимались боксом?

– Да, и это именно та забава, которую граф никак не мог обойти своим вниманием. Отличный выбор.

– Что я буду делать, когда приедет настоящий граф?

– Думаю, он был с вами прошлой ночью, Саймон. Действительно, в те времена люди не слишком любили путешествовать после захода солнца, но луна сейчас почти полная, а в это время ночью светло почти так же, как днем. Ехать, особенно с парой слуг на запятках, можно, практически ничего не опасаясь.

– Говорю же вам, Эми, в карете я был один!

– Похоже, что вы с графом поменялись местами.

Эми сказала это и побледнела – поняла, что то же самое должно было произойти и с той, чье место она сейчас занимала.

– Возможно, настоящий граф проснулся в своем лондонском городском доме, но в наше время. Как вы думаете, может такое быть? – спросила Эми. – И он сейчас там, причем не один, а с настоящей компаньонкой леди Анны.

Саймон размышлял дольше, чем хотелось бы Эми. «Думай быстрее!» – мысленно подгоняла она и кусала губы, чтобы не сказать это вслух. Наконец Уэст кивнул.

– Да, это все может объяснить. Разве неверно предположить, что при подобных перемещениях одно тело должно заместить другое тело? И что в одной точке пространства и времени может находиться только одно из тел?

– Это из «Звездного пути»? – спросила Эми и нахмурилась, пытаясь вспомнить точнее.

– Нет. Я сам до этого додумался.

– Не могу сказать, станет нам от этого лучше или хуже, но мне кажется, что мысль правильная.

– Премного благодарен, – Саймон ответил так серьезно, словно ему только что сообщили о присуждении Нобелевской премии по физике.

– Как вы думаете, что? сейчас в двадцать первом веке делает та парочка?

Последствия такого пребывания могли оказаться самыми непредсказуемыми, но Эми не спешила сказать об этом вслух.

– Надеюсь, мистер Арбакль не допустит катастрофы.

Эми не подала вида, что Саймон буквально снял эту фразу с ее языка. Он откинул упавшую на лоб светлую прядь. Жест был немного нервным. «А ведь он сбит с толку не меньше, чем я, – подумала Эми. – Только лучше умеет скрывать это».

– Сначала я решила, будто это что-то вроде реалити-шоу, – сказала она.

– Нет. Мы действительно в Уэстморленде и в тысяча восемьсот пятом году. – Саймон положил руку на плечи Эми и развернул ее лицом к висевшим на стене картинам. – Посмотрите сюда. Картина Гварди. Именно там, где, по описаниям, она и находилась.

– Черт! – Девушка подошла ближе к полотну и с минуту рассматривала его. – Теперь я тоже на сто процентов уверена, что мы в девятнадцатом веке, но мое сердце все еще колотится, а голова идет кругом. Но как же должны чувствовать себя те несчастные, что попали отсюда в двадцать первое столетие? Они же ничего не знают о путешествиях во времени! Нас хоть, по крайней мере, предупредили…

– Эми, послушайте. Мы должны сосредоточиться на том, что происходит здесь. Держать под контролем то, что делается там, в моем кабинете, все равно не в наших силах.

Слова «держать под контролем» вернули мысли Эми к ее недавнему разговору с леди Анной. То, что тогда ей казалось имеющим смысл, теперь представлялось пустой болтовней. Глаза девушки наполнились слезами. Чтобы скрыть это, она повернулась и сделала вид, будто рассматривает картины.

– Я так рада, что столкнулась со всем этим не в одиночку, – прошептала она.

Саймон положил руки ей на плечи, и это словно было сигналом для слез – они полились ручьем. Эми изо всех сил старалась не шмыгать носом, но Саймон и без этого обо всем догадался. Он повернул девушку лицом к себе и сказал:

– Ну зачем же плакать, Эми? Где ваша страсть к приключениям?

– Мы так далеко от дома. – Она прислонилась к груди Уэста. – И никто не знает, где мы… И монету графу мы отдать не можем… Монеты нет, и графа тоже нет… Саймон, как мы вернемся назад?

– Эй, погодите! Не вы ли призывали меня верить? Я думаю, это относится ко всему приключению, от начала до конца. Как и когда мы вернемся, не имею ни малейшего представления. Знаю только, что у нас есть цель, которой мы должны достигнуть, а сколько времени это займет, одному Богу известно.

– Опять смахивает на кино… «Миссия невыполнима». Но если вы ни в чем не уступаете Тому Крузу, то я, пожалуй, для такого рода приключений не гожусь.

– Отчего же? Если я – Том Круз, то вы – замечательная и талантливая Эми Стивенс из Топеки, штат Канзас.

Саймон поцеловал ее в лоб. Она покачала головой, вначале делая вид, что верит ему, а примерно через десять секунд на самом деле начала верить.

«Хорошо, – подумала Эми. – Пусть все это странно, и никто этому не поверит, даже если рассказать. Но мы вместе, и мы сделаем это». Она выпрямилась и отступила на шаг назад.

– Раньше вы были обо мне совсем иного мнения, мистер Уэст.

– Что верно, то верно. Вначале я подумал, что вы в сговоре с Арбаклем и хотите меня обмануть. Не понимал только, как именно и зачем. А потом, загадывая желание, я захотел иметь хотя бы половину вашей веры. Монета его исполнила. В перемещение во времени я поверил, когда увидел Уэстморленд – знакомый мне, но в то же время совершенно другой. И когда на шее у меня вместо галстука оказалась какая-то тряпка.

– Это не страшно. Кстати говоря, и шнуровка не такая уж неудобная штука, как можно было опасаться.

– Шнуровка? Что это?

– То, что стягивало женщинам корсеты во времена Регентства.

Саймон улыбнулся, и Эми представила, о чем он мог подумать. Корсет и подвязки на чулках. Очень сексуально… И именно это сейчас у нее под платьем.

– Откуда такие познания, мисс?

– Из исторических романов. Не делайте такие глаза! Многие книги этого жанра написаны вполне интеллигентными, образованными женщинами, знающими толк в истории костюма. Благослови, Боже, таких писательниц, как Мэри Бэлоу и София Нэш.

– Я напишу им благодарственные письма, как только мы возвратимся.

– То ли от поцелуя в лоб, то ли от вашей уверенности, но сейчас я чувствую себя намного лучше.

– Да? Давайте посмотрим, как вы будете чувствовать себя после этого. – Саймон взял лицо Эми в ладони и поцеловал ее в губы.

Его подбородок показался ей еще более надежным, чем плечо. Эми раскрыла свои губы навстречу его, и поцелуй прокатился по телу горячей волной. Он был волнующим, дразнящим, прекрасным, он был необходим как глоток свежего воздуха. Запах накрахмаленного полотна рубашки, тонкий аромат пряностей, чистый, свежий вкус губ Саймона – Эми хотелось, чтобы этот поцелуй длился до скончания века.

Но все же он закончился.

– Ах, – без сил выдохнула Эми, когда их губы разъединились и Саймон прижался лбом к ее лбу.

С минуту они стояли неподвижно и молчали – это молчание было красноречивее любых слов. Оба понимали, что разумнее всего сейчас было бы оторваться друг от друга, чтобы соблюсти хоть какое-то подобие приличия…

Страсть оказалась сильнее разума, и Эми вновь потянулась к Саймону. Он осыпал поцелуями ее глаза, щеки, губы, а она шептала:

– Когда ты впервые прикоснулся ко мне… Просто тронул пальцем мою руку… Это прикосновение обожгло меня не меньше, чем поцелуй…

С этого момента они не сговариваясь, совершенно естественно, перешли на «ты».

– Ты мне тоже сразу понравилась. Твои прекрасные волосы, удивительные глаза, бьющая через край жизненная энергия… И еще этот твой акцент.

– Профессор Хиггинс и цветочница Элиза Дулитл, – хихикнула Эми.

Наконец они отпустили друг друга. Прическа Эми совершенно растрепалась, и она принялась закручивать волосы в узел.

Эта картина – поправляющая волосы Эми – была настолько соблазнительной, что Саймон, чтобы сдержаться, отвернулся и подошел к окну. «Думай о чем-нибудь постороннем», – приказал себе Уэст.

На улице было прекрасно. Лучи весеннего солнца пробивались сквозь кроны росших вдоль подъездной дорожки деревьев. Эти деревья стояли здесь сотни лет и будут стоять в его время. Позже нужно будет взять Эми на прогулку, показать ей свои любимые уголки, зайти на часочек в садовый павильон.

– После такого поцелуя, граф, мне действительно начинает казаться, что ничего невозможного нет. – Эми стояла возле картины Гварди, но смотрела не на нее, а на Саймона. – Просто Эми и граф отправились вместе в удивительное путешествие.

Интересно, если ее снова поцеловать, она улыбнется? Проверить?

Сейчас Эми и не думала улыбаться.

– Как нам найти монету, Саймон?

– Я думаю, нужно дать ей возможность самой отыскать нас. Монета могла завалиться куда угодно. Наконец мы просто могли забыть ее.

– Хорошо. Твоя точка зрения мне ясна. Жаль, что нельзя перевернуть вверх дном мою комнату, твою спальню и карету.

Эми прикусила губу, и Саймон понял, что она пытается скрыть за своим молчанием. Тяжело вздохнув, Эми решила просто: «Пропади оно все пропадом!» – и, отвернувшись от Уэста, стала рассматривать картину.

Смогут ли они возвратиться, если не сделают то, зачем их послали?

– Так, значит, это и есть картина Гварди. Подлинник. – Она наклонилась ближе к полотну, словно надеясь что-то прочитать на нем.

– Да, – подтвердил Саймон. – Картина написана приблизительно в тысяча семьсот восьмидесятом году и привезена из Италии пару лет спустя. Один из его классических видов Большого канала в Венеции.

– Ты обратил внимание на то, что картина все еще здесь? Не отдана, не похищена, не потеряна.

– Что само по себе уже очень интересно. Это значит, что кто-то обнаружил пропажу полотна почти сразу после того, как оно исчезло.

– Разве могло быть иначе?

– Не торопись, Эми. Подумай. Это лишь одна из дюжины картин, которые висят в библиотеке. В глаза из них бросается только вот эта, большая, над камином. Что касается остальных полотен, может пройти несколько дней или даже недель, пока кто-то заметит пропажу. Наверняка сама знаешь, как это бывает.

– О'кей. Подобное и со мной действительно случалось, причем несколько раз. На привычные вещи редко обращаешь внимание. Думаю, что такое вполне возможно. Но что делать нам с вами, милорд?

– Наблюдать и ждать, я полагаю.

– Ты уверен, что в последний раз картину видели именно в этой комнате?

– Так следует из дневника Степпа.

– Об этом дневнике ты начал говорить еще тогда, когда мы были в твоем кабинете. Значит, дворецкий вел записи?

– Верно.

– И они сохранились у тебя до сих пор? – Саймон утвердительно кивнул, и Эми продолжила: – Замечательно. Смогу я увидеть этот дневник, когда мы вернемся?

– Дорогая, – в тоне «милорда» нельзя было не услышать иронию, – когда мы вернемся, ты сможешь, если захочешь, даже спать в обнимку с этим дневником.

Эми усмехнулась – то ли ей понравилось, что Саймон сказал «когда» вместо «если», то ли она подумала, что спать в обнимку с самим Уэстом ей было бы приятнее, чем со старинной тетрадкой. Саймон улыбнулся в ответ.

– Итак, – продолжила Эми, – Степп вел дневник.

– Да. Он записывал в него все, что происходило в доме, каждую мелочь. Разбился стакан. На кухне обнаружена дохлая крыса. Перед записью о пропаже картины упоминается о том, что после какого-то «инцидента» уволена горничная. Сама запись о пропаже помечена десятым апреля тысяча восемьсот пятого года, а затем следует рассказ о том, что намечено посеять весной в огороде при кухне.

– У тебя отличная память.

– Я перечитывал эти страницы как минимум сто раз.

– И в дневнике нет дополнительной информации, позволяющей предположить, что в это время произошло с самим графом. Ну, конечно! Граф – правитель этого маленького королевства, а королям вопросов не задают.

– Верно.

– Итак, картина должна исчезнуть буквально со дня на день. Но как можно раскрыть тайну, если ничего еще не произошло?

– Проводить как можно больше времени в этой комнате, пока не поймем, кому нам нужно отдать монету.

– Ты шутишь, Саймон?

– А что ты предлагаешь? Начать расследование прежде, чем картина исчезнет?

– Нет, хочу лишь сказать, что, если мы постоянно будем крутиться здесь, никто не явится, чтобы ее украсть.

– И это верно, – согласился Уэст, обхватывая лоб руками. – Голова начинает болеть.

– Ты же не собираешься предотвратить кражу, правильно я понимаю?

Снаружи послышался шум, и Саймон пошел к окну.

– Проще говоря, тебе интересно узнать, что случилось с картиной? – не могла успокоиться Эми.

– Да, да.

Во двор въехал всадник, ведя в поводу лошадь. Уэст прикрыл глаза, словно обдумывая вопрос Эми.

– Тогда будем заниматься повседневными делами и время от времени проверять, на месте ли картина, – сказал он.

– Не уверена, что так мы сможем выяснить, кто ее взял.

– Сможем.

Саймон повернулся спиной к окну, наблюдая за тем, как Эми рассматривает полотно. Справедливее будет сказать, что он любовался выбившимся из прически локоном, который обвивал шею Эми именно в том месте, которое ему неудержимо хотелось поцеловать.

Молчание затягивалось, и Эми обернулась через плечо. Ах, эта ее улыбка! Уэсту казалось, что он способен читать мысли Эми так же легко, как обдумывать свои собственные. Усилием воли он заставил себя оставаться на месте. Пока, по крайней мере.

– Сможем, – повторил Саймон. – Как только картина исчезнет, об этом начнут говорить по всему дому. Слухи будут просачиваться, даже если Степп скажет, что картину взял сам граф. И ты – компаньонка леди Анны – узнаешь об этом практически сразу же, либо от своей госпожи, либо от слуг.

– Значит, наш план таков: ищем монету и ждем, когда заговорят о пропаже картины?

– Правильно.

Прежде чем он успел что-либо добавить, в дверь постучали.

Это был Фаншет.

– Милорд, – сказал он, стараясь не смотреть на Эми, – Степп прислал меня сказать, что привели вашу новую лошадь. Она уже на конюшне, и все ждут вас.

Слуга вышел в коридор и в это время впервые глянул на Эми. Взгляд Фаншета казался безразличным, но Саймон догадывался, о чем думает его камердинер. Хотя графа и Эми разделяло несколько шагов, воздух в библиотеке буквально звенел от наполнявших его любовных флюидов. Правда, Фаншет нашел бы для этого более простое и грубое определение. К счастью, этот человек – сноб в услужении у сноба. Он не снизойдет до того, чтобы болтать о подробностях с простыми лакеями.

– Постоянно мешаться под ногами входит в его обязанности? – недовольно спросила Эми, подходя к висевшему возле двери зеркалу.

Саймон видел, как она состроила гримасу и стала поправлять заколки в волосах. Он не мог оторвать глаз от этой сценки. Затем их взгляды встретились в зеркале, и Эми улыбнулась.

– Ты кокетка. Знаешь об этом?

Она обернулась и послала ему воздушный поцелуй.

– Полагаю, мы увидимся за обедом, не так ли?

Не ожидая ответа, Эми открыла дверь, секунду подумала и вновь прикрыла ее.

– Еще один вопрос, милорд. Кто такой лорд Олбрис Стивенс?

– Стивенс? Так, один тип, с которым я учился в университете. Его семья живет на Оркнеях, и я знаю, что титул они получили очень давно.

– Какое странное совпадение. Я тоже сказала леди Анне и ее горничной, что родом с Оркнейских островов, хотя даже не знаю толком, где это.

– К северу от шотландского побережья. Не думаю, что лорд Стивенс может объявиться в здешних местах.

– Это очень странно, – продолжала говорить о своем Эми.

– Не всякое совпадение должно быть связано с магией.

– Знаешь, – Эми медленно поднесла ладонь к губам, – после путешествия в тысяча восемьсот пятый год мысль о существовании магии не кажется мне такой уж невозможной.

Саймон подошел, продел руку Эми под согнутый локоть своей правой, а левой распахнул дверь. Они вышли и, улыбаясь, вместе направились к лестнице. Должно быть, это было неслыханное нарушение этикета.

 

7

Звуки рояля Эми услышала даже сквозь закрытые двери малой музыкальной гостиной. «Страсть» – вот слово, которое первым пришло ей в голову, когда ушей достигли звуки этой пьесы. Трудно было поверить, что играет та самая холодная аристократка, с которой Эми недавно пила шоколад. Сколько чувства, сколько огня!

Но это была она – леди Анна. С головой ушедшая в музыку, сестра графа даже не заметила появления своей компаньонки. Через секунду в гостиную вошел еще кто-то – Эми скосила глаза и увидела Саймона, который приблизился и остановился рядом с ней.

Доиграв пьесу до конца, леди Анна подняла голову к потолку – глаза ее оставались закрытыми. Отзвуки последних аккордов продолжали висеть в воздухе, наполняя помещение энергией, которую отдала музыке леди Анна – всю, до последней капли.

Потом сестра графа встала из-за рояля, повернулась и слегка поклонилась, услышав аплодисменты.

– Это было великолепно, Анна.

– Благодарю, Уэстон. – Она искренне улыбнулась.

В гостиную вошел лакей и вновь напомнил графу, что его новая лошадь прибыла. Тренер ожидает милорда в конюшне.

– Передай ему, что скоро буду, – Саймон сказал это, не сводя глаз с леди Анны, и потому не заметил удивления, отразившегося на лице привыкшего всегда оставаться бесстрастным лакея.

– Разве вы не расслышали, брат? – спросила Анна. – Вашу лошадь доставили.

– Да, да, – рассеянно ответил Саймон. – Но лошадь может подождать. Скажем, минут двадцать. Сыграйте, пожалуйста, еще что-нибудь.

– Уэстон, вы не заболели? Обычно, когда я играю, вы уже через пять минут начинаете ерзать на стуле от нетерпения.

– Это было до того, как мисс Стивенс объяснила мне, насколько важна для вас музыка. Вам достаточно будет сыграть эту пьесу, и весь Лондон падет к вашим ногам.

– Глупости. Откуда вам знать? У вас же нет слуха, а музыку вы просто ненавидите.

Вот как? Да, немало капканов поджидает того, кто залез в чужие угодья.

– Или вы уже успели выпить бренди?

Вот и говори после этого с женщиной, не желающей принимать комплименты! Эми решила, что пора прийти Саймону на помощь, и перестала сливаться со стеной, как это подобает компаньонке при семейной сцене.

– Я уверена, милорд, что леди Анна сумеет по достоинству оценить ваши похвалы. – Эми повернулась к своей госпоже и тут же поняла, что допустила ошибку.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы вы учили меня хорошим манерам, мисс Стивенс, – надменно сказала леди Анна. – Не забывайте, что вы у меня на службе.

– Это было очень неучтиво с твоей стороны, Анна, – добавил, в свою очередь, ее брат.

– Безусловно. – Аристократка окончательно взяла в ней верх над женщиной, которая жила музыкой. Леди Анна холодно посмотрела на брата и продолжила: – Благодарю за экстравагантный комплимент, Уэстон. Я навсегда сохраню его в своем сердце. А теперь, – отрезала она, вновь касаясь клавиш, – если вы будете столь любезны и удалитесь, я хотела бы продолжить.

Саймон пожал плечами. Эми сделала книксен. Они, как по команде, повернулись и вышли из гостиной.

– Пожалуй, мне следует пойти на конюшню и посмотреть на эту чертову новую лошадь, за которую граф отдал столько денег, – сказал Уэст.

Эми обернулась к нему и прошептала:

– У лакеев есть уши. Не выходи из роли, – после этого она добавила, теперь уже громче: – Могу я часть пути пройти вместе с вами, милорд? Леди Анна просила меня проверить, не пора ли срезать розы.

Звуки рояля провожали их до самого выхода из дома. На сей раз это был Бетховен. Сердитая, почти злая, эта музыка, наверное, как нельзя лучше соответствовала настроению, которое владело сейчас леди Анной. «Ну что же, – подумала Эми. – Пусть слуги послушают. Какое-никакое, все-таки развлечение».

– Несомненно, это была моя первая серьезная ошибка, – негромко сказала Эми. – Я действительно не ее гувернантка.

– Не расстраивайся. Всего не предусмотришь. Подобная реакция на критическое замечание – родовая черта всех Уэстонов и Уэстов. Если кто-то хочет, чтобы ему разбили нос, этому человеку достаточно сказать моему брату Билли, что он плохо водит машину или слишком много пьет. Сам я, разумеется, – счастливое исключение из этого правила.

– Конечно, милорд, – Эми была уверена, что он шутит. – Не представляю, как ее гувернантка справлялась со всем этим.

– Ты сумеешь вернуть ее расположение, не переживай. Пока же забудь обо всем и иди проверь в саду розы, хотя где это видано, чтобы они цвели в апреле? Наверное, ты имела в виду тюльпаны.

– Да, конечно.

Эми посмотрела в спину удалявшемуся Саймону, а затем резко свернула в сад. «Хоть бы никто не заметил, с каким обожанием я гляжу на него», – подумала она.

– Роскошный мужчина, не правда ли?

По дорожке ей навстречу медленно брела, опираясь на палку, очень старая женщина. За ней следовала служанка с корзиной, наполненной тюльпанами – теми самыми, проверить которые предположительно направлялась Эми.

– Прошу прощения, – присела в книксене «компаньонка», полагая, что такого знака уважения эта женщина достойна даже просто в силу своего возраста.

– Мой племянник, – сказала старуха, кивая вслед удаляющемуся Саймону. – Я говорю, что граф – мой племянник. Его отец приходился младшим братом второму графу Уэстону, а второй граф Уэстон был моим мужем.

Быстро сообразив, что к чему, Эми поняла, что перед ней вдовствующая графиня Уэстон. Интересно, сколько еще родственников графа окажется в Уэстморленде?

– Как поживаете, миледи? – спросила Эми, вновь делая книксен.

– У нас не было детей, поэтому титул унаследовал Уильям.

Какая неприятность! Что думают люди об этой женщине, не сумевшей справиться со своей главной обязанностью – родить наследника? Во времена Регентства всю вину в таких случаях было принято возлагать исключительно на жену.

– Меня зовут Эми Стивенс. Я приглашена быть компаньонкой леди Анны на время сезона.

Приятная улыбка на лице графини сменилась гримасой. Следом погасла и улыбка Эми. Еще одна надменная гусыня… О господи! Эми поймала себя на мысли, что начинает симпатизировать французам, избавлявшимся от аристократов при помощи изобретения доктора Гийотена.

– Эми Стивенс? А что случилось с мисс Кемп? Я же просила миссис Брейнтри прислать именно ее.

– Она прибудет так скоро, как только будет возможно, миледи. В настоящее время мисс Кемп задерживается.

«Временно недоступна, – добавила про себя Эми. – Гостит в двадцать первом веке. И прошу вас, леди Уэстон, не надо ни о чем меня расспрашивать». Увы.

– Вы не родственница Стивенсов? Тех самых, что живут на каких-то ужасных островах к северу от Шотландии?

– На Оркнеях? Да, я из этой семьи, миледи.

– Тогда здесь вы должны чувствовать себя словно в раю. А там, у вас, солнце хоть когда-нибудь бывает?

– Тут мне очень нравится, миледи, а на Оркнейских островах я не была с самого детства. Когда мои родители умерли, меня взяла к себе крестная из Йоркшира. С ее помощью мне удалось заручиться поддержкой миссис Брейнтри.

«Может быть, когда все это закончится, мне начать писать романы? – уныло подумала Эми. – Воображения теперь хватит с избытком».

– Рада это слышать, – вдовствующая графиня тряхнула палкой в сторону стоявшей рядом с ней служанки. – Энистон, отнесите эти цветы в дом. Если их сразу же не поставить в воду, они завянут. Поспешите, а мисс Стивенс подаст мне руку, и мы пойдем не спеша следом. После вы поможете мне переодеться к обеду, Энистон.

К тому времени, когда Эми сама пошла переодеваться к обеду, она уже чувствовала себя совершенно выбившейся из сил и решила прилечь на кровать. О, всего лишь на минутку! Нужно было проанализировать вопросы, которыми обстреляла ее вдовствующая графиня, и свои ответы на них. Первые «как?» и «сколько?» были несложными. «Сколько вам лет?» – «Двадцать четыре». «Как вы познакомились с миссис Брейнтри?» – «Через начальницу школы для молодых леди в Йоркшире» (Эми была уверена, что такая школа там обязательно должна быть). Дальше пошли вопросы посложнее. Кто, по ее мнению, вероятнее всего будет помолвлен в ходе нынешнего сезона? Войдет ли в число женихов кто-то из наследников герцогов или маркизов? Как нет? Войдет, и самый прямой путь к знакомству с таким женихом лежит через их бабушек, а все они подруги вдовствующей графини.

Здесь, не дожидаясь следующего залпа, Эми сама ринулась в атаку:

– А кого вы предполагаете приглашать на свои вечера?

Это был выстрел точно в цель. Очень скоро в голове Эми запечатлелся длинный список, который мог оказаться весьма кстати.

Самую большую ошибку мисс Стивенс допустила, предположив, что среди гостей следует отдавать предпочтение тем, кто любит и понимает музыку.

– Подобрать подходящую пару не значит свести вместе юношу и девушку, которые будут по вечерам слушать музыку. Удачный брак должен укреплять положение и влияние семьи, и вам это известно не хуже, чем кому-либо другому, мисс Стивенс.

Эми задремала, размышляя над тем, почему, собственно, это ей должно быть так хорошо известно. Потому, что у нее самой нет ни положения, ни прав, выходящих за те рамки, что определены ее госпожой? Ужасно! И как только здешние слуги могут мириться с такой тиранией?

Ей начал сниться кошмарный мир, в котором любовь и страсть подчинены холодному расчету, где мужчины женятся ради титулов, а женщины выходят замуж только из-за денег. Где преданность, честность, благородство ничего не значат. Где утехи плоти между обвенчанными, но чужими друг другу людьми – не более чем физиологический акт с целью получить потомство. Потомство, которое должно будет повторить весь этот кошмар уже в следующем поколении.

– Мисс, мисс, просыпайтесь!

Эми медленно выплыла из приснившегося ужаса.

– Это я, Марта, мисс. Принесла ваше платье. Извините, что так поздно. Впрочем, вы не опоздаете, обещаю.

Горничная сноровисто помогла Эми переодеться, а затем повела ее за собой в столовую.

Саймон ожидал опаздывающих к обеду. На появившуюся Эми он даже не взглянул – его внимание было занято беседой с очень изысканно одетым мужчиной, рядом с которым скромно стояла женщина. Эми решила, что это, должно быть, супруга незнакомца.

Эми успела очень вовремя – как только она пришла, Степп торжественно объявил: «Кушать подано!», и все пошли к столу. Это избавило компаньонку леди Анны от необходимости решать очередную проблему – то ли сесть молча в сторонке, то ли принять участие в разговорах как равная с равными. Таких тонкостей она не знала.

Собравшаяся за обеденным столом группа людей оказалась довольно пестрой по составу. Граф, вдовствующая графиня, леди Анна – с этими все было ясно. Но обедали еще пять человек, которых Эми не знала. Впрочем, скоро она разобралась, кто есть кто. Один из них точно был писавшим портрет графа художником – его визитной карточкой стала засохшая на галстуке капелька краски. Дальше обнаружился крепыш в чрезмерно ярком сюртуке. Его представили как кузена, который ведает в имении библиотекой, но, судя по внешнему виду, сам он вряд ли был страстным любителем книг.

Рядом с «заведующим библиотекой» сидел еще один родственник, брат первого графа – древний старичок в сутане священника.

Замыкали группу управляющий Уэстморлендом и его жена. Они казались очень приятной парой, и, судя по всему, отношения с семьей графа у них сложились превосходные. Мистер Смитсон был тем джентльменом, с которым Саймон беседовал, когда Эми вошла в столовую. Кроме того, у него обнаружилась фамильная уэстоновская улыбка, увидев которую Эми без колебаний включила мистера Смитсона в число дальних родственников предков Саймона.

К тому времени, когда леди оставили джентльменов одних за портвейном, стало ясно, что хотя формально за обеденным столом царило равенство, каждый прекрасно знал и постоянно помнил, кто здесь выше по положению, чем он сам, а кто ниже. Эми прошла вслед за остальными дамами в большую музыкальную гостиную и села в уголке, откуда можно было спокойно наблюдать за происходящим.

Хотя из книг Эми знала, что в те времена не очень-то доброжелательно относились к чужим людям без денег и титулов, в действительности все оказалось намного, намного хуже.

Интересно, а в двадцать первом веке британская аристократия осталась такой же? Или великие уравнители – налоговая система и развитие промышленности – все же сделали свое дело? Эми не представляла, как можно жить в мире, где «ценность» человека определяется чем угодно – происхождением, богатством, – но только не его личными качествами.

Пока леди пили чай, разговор оставался обрывочным и бессвязным. Вдовствующая графиня нудно рассказывала о добродетелях мисс Кемп, а присевшая к роялю леди Анна впитывала каждое слово своей тетушки, сопровождая ее скучный монолог такими же плоскими нотными пассажами.

Женщиной, которая решила составить компанию Эми, оказалась миссис Смитсон.

– Как вы могли понять из разговоров наших соседей по столу, граф очень добр к своим родственникам и своим слугам, – начала она, присаживаясь рядом. – Так что не беспокойтесь, он не уволит вас прежде, чем подыщет вам новое занятие.

В переводе на нормальный язык это должно было означать: «Граф, конечно, тиран, но тиран великодушный». Вот спасибо!

– Вы думаете, все идет к тому? И вдовствующая графиня специально расписывает леди Анне достоинства мисс Кемп?

– Да, – прямо ответила миссис Смитсон. – Вдовствующая графиня только с виду добрая старушка, а на самом деле она очень злопамятна и до сих пор хочет управлять здесь всем и всеми, хотя граф не раз недвусмысленно давал ей понять, что теперь хозяин в имении он. А леди Анна – это у них что-то вроде яблока раздора.

Откровенно говоря, Эми даже не знала, стоит ей огорчаться или нет. Она надеялась, что ее пребывание в Уэстморленде окажется непродолжительным и ей удастся избежать участи каната, который перетягивают старая ведьма-графиня и ее предполагаемый племянник.

В это время, чтобы присоединиться к чаепитию, в гостиную вошли джентльмены – граф замыкал эту процессию. Он вновь не обратил на Эми ни малейшего внимания – она даже подумала, не сменил ли Саймона на его месте настоящий граф. Потом аристократ украдкой подмигнул ей, и у Эми отлегло от сердца. Все-таки это Саймон! Она прикусила губу, чтобы не улыбнуться до ушей.

Появление джентльменов было своего рода сигналом. Леди Анна прекратила мучить клавиши, и то, что называлось здесь обедом, стремительно покатилось к концу. Немедленно подали свежезаваренный чай, а еще минут через тридцать все пожелали друг другу доброй ночи и разошлись.

Однако ложиться спать было еще рано. Интересно, как они коротают вечера? Для себя Эми решила, что при полной луне грех будет не прогуляться на свежем воздухе. Тем более что ее знакомство с окрестностями пока что ограничивалось лишь походом в сад, да и то неудачным.

Она предупредила Марту Степп, что выйдет подышать, и та заверила ее, что леди Анна теперь до поздней ночи будет играть в малой музыкальной гостиной, а следовательно, компаньонка ей не понадобится. Затем Эми захватила шаль и самостоятельно отыскала дорогу к боковой двери, выходившей во внутренний дворик, заканчивавшийся тропинкой. Она решила, что не заблудится.

Спустя несколько минут девушка услышала за своей спиной чьи-то шаги. На Эми было темно-зеленое платье – как раз под цвет листвы, поэтому она без раздумий нырнула под деревья и затаилась. В ту же минуту на тропинке появился мнимый граф. Саймон шел не торопясь, но было совершенно ясно, что он ищет Эми.

– Эй! Милорд! – тихонько позвала она. – Я здесь.

Он резко повернулся.

Эми вышла из-под деревьев и сделала книксен.

– Роскошный вечер, не правда ли? – Она глубоко вдохнула напоенный цветочными ароматами воздух. – Все это напоминает Ирландию двадцать первого века в погожий день, только темно.

Уэст засмеялся и тоже глубоко вдохнул.

– Воздух чистый, сладкий, чуть влажный. Ты права.

Эми подошла к Саймону, и дальше они двинулись рядом.

– И тишина, – продолжала девушка. – Боже, какая же здесь тишина! Ни гудения проводов, ни шуршания шин, ни музыки из телевизора. Думаю, тишина – это лучшее, что тут есть. – Она внезапно остановилась и спросила, глядя в спину Саймону: – Как ты узнал, где я?

«Какие у него широкие плечи, – мелькнуло в голове Эми, – и как красиво облегает их этот камзол эпохи Регентства».

– Просто спросил у одного из лакеев, где компаньонка леди Анны, и он сказал. Видел, как ты выходила, – ответил Саймон, поворачиваясь лицом к Эми.

– Хоть что-нибудь здесь можно сохранить в тайне? – с отчаянием спросила она.

Оба обернулись, чтобы посмотреть на все еще виднеющийся за деревьями дом с начинающими появляться в окнах отблесками свечей, а затем пошли дальше.

– До сих пор нам это удавалось, и неплохо, – заметил Саймон.

– Нет, ты только подумай! Уэстморленд такой огромный, но человеку в нем остаться одному нельзя. Везде толпами лакеи, другие слуги… От этого и они, и твои, то есть его, родственники должны чувствовать себя так, словно все время играют на сцене перед зрителями. Со временем это становится у них второй натурой. Как часто человек в такой обстановке может проявить свои истинные чувства и может ли вообще сделать это? Сегодняшний день полностью разрушил все мои романтические фантазии о жизни в эпоху Регентства.

– А что это были за фантазии?

– Ну, мне представлялось, что это мир, в котором леди чинно делают покупки, не спеша пьют чай, а потом решают, какой роман им сегодня почитать на ночь. – Эми на ходу сорвала нарцисс и принялась теребить его. – Но теперь я знаю, что после чая они думают о том, что нужно – хочешь или не хочешь – родить наследника, да так, чтобы не подцепить при этом сифилис от своего собственного благоверного, и если их ребенок не умрет в младенческом возрасте…

– Подожди. Если отбросить мелкие подробности, то же самое происходит и в наше время. – Саймон отобрал у Эми цветок и воткнул его ей в волосы. – Ты видишь мир лишь с одной стороны и с подозрением относишься к нему.

– Как и ты, когда принимал меня за обманщицу.

– Верно. Нам еще многое предстоит узнать друг о друге, ты с этим согласна? Давай будем делиться своими секретами, если ты не против. И в конце концов ты поймешь, что времена меняются, но люди остаются все теми же.

Они подошли к месту, где дорожка раздваивалась, и Саймон кивком указал влево:

– Придется немного пройтись, но это стоит того.

Поворот положил конец их объяснению. Эми была очень рада, что Саймон отнесся к ее мыслям так, как если бы они действительно заслуживали внимания.

Лунный свет заливал обсаженную деревьями дорожку, которая вскоре вывела их на открытый склон холма. Теперь Эми увидела, куда они направляются.

– Смахивает на мемориал Джефферсона.

– Полагаю, что да, – ответил Саймон. – Здесь это называется «садовый павильон».

– О, я читала о них и всегда мечтала увидеть хотя бы один.

Она забежала немного вперед. Саймон замедлил шаги и любовался остановившейся перед ним Эми. Ее точеная фигурка в темно-зеленом платье четко вырисовывалась на фоне белой, залитой молочным лунным светом стены павильона. Легкий ночной ветерок трепал оборку платья и волосы девушки, застывшей со сложенными руками так, словно перед ней был не садовый павильон, а святилище античных богов.

Саймон желал ее. Ему безумно нравилось в ней буквально все – пытливый, всем интересующийся ум, открытое доброе сердце и, конечно же, роскошное, такое манящее тело. Саймон Уэст часто вспоминал историю любви своих родителей – теперь он понимал, как это могло произойти.

Он подошел и остановился рядом с Эми, любовавшейся игрой лунного света и тени на стене павильона. Затем она повернулась, и Саймон решил сказать ей напрямую все, что думает.

 

8

– Я не рассказывал тебе, что мой отец сделал матери предложение в первый же вечер их знакомства?

– Правда?

По улыбке Эми Саймон догадался, что она считает это весьма романтичным.

– И что ответила твоя матушка?

– Не это главное, – сказал Саймон, надеясь на то, что не выглядит в эту минуту педагогом, поправляющим ученика. – Просто мой отец с первой минуты понял, что встретил свою единственную на свете.

– Значит, она ответила ему «нет».

– Верно, но теперь, когда отца больше нет, мама часто говорит мне, что очень жалеет о тех двух месяцах, которые они тогда потеряли из-за этого отказа.

Несколько секунд Эми стояла молча, однако ее глаза лучше всяких слов говорили о том, что она думает. Затем девушка улыбнулась:

– На редкость романтичная история. Думаю, так и есть – для того чтобы понять, что ты нашел свою половинку, иногда действительно достаточно одного мгновения. Но согласись, пожалуйста, что это должна быть необычная ситуация, не просто как в песенке: «Парень встретил девушку. Они понравились друг другу. Ля-ля-ля, ля-ля-ля».

Уэст поднялся по ступеням и вошел в единственный зал павильона. Эми последовала за ним. Обернувшись, Саймон увидел, что она задержалась в дверях, чтобы еще раз окинуть взглядом всю картину – залитый мерцающим лунным светом склон холма, покрытую пятнистыми тенями деревьев дорожку, серебряный блеск реки вдали.

– Ты права, – сказал он. – Ситуация должна быть необычной. В таком странном положении я до этого оказывался, пожалуй, лишь однажды, когда притормозил возле места, где шла фотосъемка для рекламы магазина «Секрет Виктории» – ну, знаешь, дамское белье и все такое прочее. Это было в середине зимы. И тут одна из моделей – в роскошной шубе поверх трусиков и лифчика – запрыгивает на ходу ко мне в машину и просит включить обогреватель на полную мощность.

– Ужас!

Эми оторвалась от лунного пейзажа и переключила все свое внимание на Саймона. Сначала она состроила гримасу, а затем не выдержала и расхохоталась. До чего же ему нравился этот смех!

– И что ты думаешь? Я взял пример со своего отца и тут же сделал ей предложение. Не сработало. Я усвоил этот урок и теперь жду, пока срок нашего с тобой знакомства будет насчитывать хотя бы сутки.

– Ты шутишь?

– Не шучу. Разве у тебя самой остались хоть какие-то сомнения после нашего первого поцелуя?

– Если и да, то очень и очень небольшие, – с этими словами Эми обвила руками его шею.

Саймон всегда думал, что любовь делает людей слепыми, и мужчина перестает видеть кого-либо, кроме своей возлюбленной. Но он никогда и не предполагал, что это настолько всепоглощающее чувство. Сейчас, ощущая ее прижавшееся к нему тело, раскрытые навстречу ему губы, он не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Эми Стивенс. Для него не существовало других женщин, других чувств, другой любви – Эми и только Эми была краеугольным камнем его мира.

Она прижалась губами к его губам, и по телу Саймона прокатилась жаркая волна. Он жадно впитывал Эми всем своим существом – ее вкус, запах, дыхание. Теперь Эми целиком завладела его разумом, его телом, его сердцем.

Обнимая Эми, все сильнее прижимая ее к своей груди, он не мог больше совладать со страстным желанием обладать этой женщиной. Саймон наклонил голову, чтобы поцеловать нежную гладкую ложбинку между двумя прелестными холмиками груди, едва прикрытой лифом платья. Эми негромко застонала, указывая Саймону, что тот на правильном пути.

Уэст сбросил с Эми платье и приподнял подол ее нижней юбки.

Она с готовностью открылась ему навстречу, и Саймону захотелось, чтобы это мгновение продлилось целую вечность. Они принялись раздевать друг друга, путаясь в незнакомой одежде далеких предков. Оба открывали потаенные уголки своих тел и наслаждались каждым сделанным открытием. Вечер выдался прохладный, но Саймону и Эми было жарко.

Их охватило чувство, в котором воедино слились страсть, безумие и магия.

– Но здесь нет кровати, Эми.

– Неважно. В следующий раз найдем место, где она будет. Прошу тебя, не останавливайся. – Голос ее прерывался.

Саймон улыбнулся, подложил под спину Эми свой камзол, чтобы защитить ее от холодного камня стены, а затем вошел в нее глубоко и сильно, словно пытаясь передать всю свою страсть и весь свой жар.

В глубокой ночной тишине раздавалось их прерывистое частое дыхание. Саймон старался дышать в такт с Эми, слышал, как бьется ее сердце, чувствовал приближение мига, который вознесет их обоих на вершину блаженства. Слова? Сейчас они были не нужны – для того, чтобы их сказать, впереди целая жизнь.

Когда все совершилось и закончилось, первым заговорил Саймон:

– Я приметил тебя, едва ты вошла в паб. Ты не стала смотреть футбол – я этому обрадовался – и села у стойки бара, где я мог исподволь любоваться тобой. Заметь, Эми, все это было до того, как я увидел монету.

– А я погибла, когда первый раз увидела твою улыбку, Саймон. Увидела и поняла, что обменяться с тобой всего лишь несколькими словами будет мне мало.

Каждую фразу они завершали поцелуем и готовы были продолжать этот разговор до бесконечности, но Саймон чувствовал, что воздух становится все холоднее. Он понимал, что, как это ни печально, им пора найти разбросанные предметы своего туалета, одеться, ничего не перепутав, и возвращаться в дом.

Облачаться в непривычную одежду в полной темноте было занятием и смешным, и возбуждающим. К тому времени, когда они сумели зашнуровать корсет Эми и натянуть тесный камзол на плечи Саймона, прозвучало немало проклятий, а также шуток по поводу горничных и камердинеров, честно отрабатывающих свое жалованье, одевая господ.

Когда они уже подходили к дому, Саймон предложил:

– Там темно. Это хорошо, меньше шансов, что нас увидят. Пройди через большую музыкальную гостиную. Сможешь оттуда найти путь в свою комнату?

Эми кивнула.

– А я заверну на конюшню взглянуть на своего, то есть его, нового скакуна. Нужно признать, это действительно прекрасная лошадь. – Саймон провел ладонью по волосам Эми, заботливо поправил лежащую на ее плечах шаль. – Правда, слишком нервная, как мне показалось. Успокаивает лишь то, что третий граф Уэстон, как мне доподлинно известно, скончался на седьмом десятке лет от воспаления легких, а не свернул себе шею на скачках. Готов биться об заклад, сейчас вспугну конюхов, которые играют там в карты.

Он поцеловал Эми. Этот поцелуй был нежным, но коротким – такими поцелуями обычно обмениваются любящие супруги, прожившие вместе не одно десятилетие. Впрочем, даже этого легкого поцелуя было достаточно для того, чтобы у Эми всколыхнулось воспоминание о том, что произошло между ней и Саймоном за последний час. Она чувствовала, что Уэст смотрит ей вслед, и обернулась возле входной двери, чтобы помахать ему рукой.

Хотя было всего половина десятого – время, которое принято называть детским, в доме оказалось темно и тихо, словно в глухую полночь. Правда, проходя мимо библиотеки, Эми увидела под дверью полоску света и подумала: «Кто бы там мог быть? Или здесь принято оставлять зажженную свечу до прихода графа?»

Сделанные из серого мрамора лестничные ступени легко различались в темноте, поэтому Эми шла по ним быстро и беззвучно. В малой музыкальной гостиной слышались звуки рояля – леди Анна продолжала оттачивать свое мастерство. А может быть, она больше всего любит музыку за то, что, сидя за клавишами, можно пребывать в полном одиночестве? Тогда музыка – это ее способ спрятаться от окружающего мира. Бедняжка!

Еще один длинный коридор, и Эми оказалась у двери, ведущей в покои сестры графа. Эми подумала, что хотя она и не горничная леди Анны, но на всякий случай ей следует оставаться одетой до того, как госпожа пойдет спать. В углу гостиной висело зеркало, и Эми заглянула в него, чтобы стереть следы своего бурного приключения, если таковые остались.

Она поправила прическу, разгладила юбки, но скрыть сияющие глаза и слегка припухшие от поцелуев губы ничто не могло. Ничто не могло и изгнать с ее лица улыбку, которую по справедливости следовало бы назвать немного глупой.

Эми отыскала в гостиной леди Анны удобный стул возле столика с зажженной свечой, села, откинулась на спинку, прикрыла глаза и зевнула – отчасти от восхитительной расслабленности во всем теле, а отчасти оттого, что чувствовала себя совершенно вымотавшейся за этот бесконечный и самый необычный день в своей жизни.

«Как я хочу, чтобы мы нашли монету, – думала Эми. – Тогда Саймон отдал бы ее Марте, чтобы та передала графу, а мы могли бы вернуться домой». Она взяла лежавшую на столике книгу. Эта книга сама по себе уже была произведением искусства – темно-синий переплет из хорошей кожи, страницы из плотной бумаги, золотой обрез. Однако долго любоваться книгой Эми не пришлось – скоро в соседней комнате, служившей леди Анне спальней, послышались громкие сердитые голоса. Один из них был знаком Эми и принадлежал Марте Степп. Второй голос оказался незнакомым, и это точно не был голос леди Анны.

– Я нашла ее на полу в оранжерее, поэтому она моя! Все равно это ненастоящая монета.

– Может быть, она и будет твоей, Флорри, но сначала мы должны спросить графа. Дай ее мне.

– Ты не экономка и не можешь этого требовать.

– Флорри! Дай монету сюда. Сию же минуту!

– Желаю, чтобы ты получила по заслугам, Марта Степп!

Как только Эми догадалась, о чем идет речь, она вскочила со стула и бросилась к двери, но опередить произнесенное вслух желание не успела. Буквально тут же открылась другая дверь, и в гостиную вошла леди Анна.

– Кого, хотела бы я знать, вы здесь подслушиваете?

– Никого, леди Анна. Они заспорили, и я хотела вмешаться.

Дверь спальни распахнулась, и мимо них пронеслась Флорри – ее рыдания были слышны даже сквозь прижатый к лицу фартук.

– В чем дело, Марта? – ледяным тоном спросила леди Анна.

– Прошу прощения, миледи, и вы простите, мисс Стивенс, – ответила горничная, лицо которой пылало. – Здесь, конечно, не место для подобных сцен. Еще раз прошу прощения.

– За что, Марта? – спросила Эми. – Флорри выбежала вся в слезах. Надеюсь, не по вашей вине?

– Она нашла монету и утверждает, что та принадлежит ей. Я сказала, что сначала монету нужно показать мистеру Степпу и графу. Вдруг ее потерял кто-то из них или из гостей, для которых она имеет ценность?

– Где эта монета?

Марта шагнула вперед, но при этом задела маленький столик, на котором лежали ноты, которые Эми принесла из оранжереи утром. От толчка листы рассыпались, и часть из них полетела в камин. Леди Анна взвизгнула, а Марта бросилась спасать ноты. Эми тоже рванулась вперед и столкнулась с горничной. Загоревшиеся листы упали из рук Марты на лежавшую на стуле шаль сестры графа, и по ней побежали язычки пламени.

Эми схватила со стола вазу и вылила из нее воду вместе со стоявшими в ней тюльпанами на огонь. Ей удалось погасить начинавшийся пожар, однако вода забрызгала подол элегантного вечернего платья леди Анны.

– Это последняя капля, переполнившая чашу моего терпения, Марта Степп, – сурово заявила леди Анна. – Вы уволены. Приберите здесь и можете укладывать свои вещи.

Лицо Марты побелело.

– Да, миледи, – это было все, что она смогла выдавить из себя.

– Но, леди Анна, все произошло совершенно случайно, – попыталась вступиться за горничную Эми.

Но сестру графа уже было не остановить.

– Вы тоже можете укладывать свои вещи, мисс Стивенс. Завтра утром вы должны покинуть Уэстморленд. Я буду ждать мисс Кемп. Мне не нужна компаньонка, которая подслушивает под дверью и не справляется со своими обязанностями.

Монета лежала на полу и ярко светилась.

«Может быть, это вовсе не волшебная монета, а проклятая?» – подумала Эми. Того, что ей пожелала Флорри, Марта явно не заслужила – с ее-то преданностью и веселостью. Ну и что из того, что она «плохо поддается обучению»?

Беря пример с Марты, Эми сухо сказала:

– Как пожелаете, миледи. Прошу, однако, заметить, что эта монета принадлежит мне.

– Вот как?

– Да, это подарок моего отца.

О черт! Она и забыла, что ее «отец» умер! Отступать тем не менее было некуда, и Эми продолжила:

– Он дал мне ее перед смертью, и я всегда носила эту монету с собой. Должно быть, обронила…

Марта подняла монету и протянула ее Эми, но леди Анна перехватила руку горничной.

– Дайте сюда. Утром я покажу монету графу. Пусть он решит, что с ней делать.

«Да!» – Эми прикусила губу, чтобы не крикнуть это вслух. Пусть ее отправят на костер, если монета теперь не попадет в нужные руки!

– Свои вещи вы можете собрать и утром, мисс Стивенс, – смилостивилась леди Анна. – А сейчас найдите Степпа и сообщите ему о моих распоряжениях.

Марта, едва сдерживая слезы, вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Эми отправилась за ней следом, испытывая скорее досаду за Марту, чем тревогу за себя. Бедная Марта Степп! Ее мечта стать экономкой разбилась, но чем Эми могла ей помочь? Дернула же Флорри нелегкая загадать такое глупое желание. И зачем монета решила исполнить его – такое неправильное, доставляющее другому человеку боль и неприятности?

Эми необходимо было срочно увидеть Саймона. Только он может помочь Марте. Но прежде всего она должна обрадовать его тем, что больше ничто не мешает им возвратиться домой. Она решила, что пойдет к Уэсту в спальню. Что подумает о ней надменный, надутый Фаншет? Да пусть думает что хочет!

Эми остановилась перед массивной входной дверью Уэстморленда, возле которой обнаружилась крошечная каморка швейцара. Тот не спал, и мнимая компаньонка – впрочем, уже уволенная – спросила у него, не возвращался ли граф с конюшни.

– Нет, мисс, – ответил швейцар, потирая лоб. – Я не лягу спать, пока милорд не пройдет к себе. Только после этого можно будет запереть дверь, доложить мистеру Степпу, а тогда уж и мне прилечь. Мое место займет ночной швейцар.

– Благодарю.

Эми вернулась к лестнице и поднялась на первую площадку, откуда ее никто не мог увидеть. Там она постояла, опираясь на перила, а затем присела на ступеньку, чувствуя, как угасает охватившее ее радостное возбуждение. Глупо чувствовать себя счастливой в доме, где царят произвол и жестокость.

Ждать было настоящей мукой. Ну где же он?! Эми уже начала ощущать себя застывшей статуей, когда наконец услышала, что дверь открывается. Она подняла глаза и увидела входящего в дом Саймона.

Сказав несколько слов швейцару, он стал подниматься по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, но вскоре притормозил, заметив Эми.

– Саймон…

Он прижал палец к ее губам и взял за руку.

– Пойдем в библиотеку.

Когда они поднялись наверх, Уэст выглянул вперед, чтобы убедиться в том, что в коридоре никого нет. Затем махнул Эми, и они на цыпочках пробрались в библиотеку. Дверь за ними закрылась, и Эми тут же расхохоталась.

– Я чувствую себя школьницей, которая ищет место, где можно было бы целоваться с одноклассником, хотя в жизни никогда этого не делала.

Он обнял Эми и поцеловал, словно пират, утверждающий права на свою добычу. Когда Саймон отпустил ее, у нее перехватило дыхание.

– Ты или обманщица, или прирожденная «целовальщица», – заметил Уэст.

Эми прижала руку к своей груди, жадно вдохнула раскрытым ртом и только после этого смогла выпалить:

– Саймон, я нашла монету!

Он действительно был дома – отошел к столику, стоявшему около шкафов, налил две рюмки бренди, одну протянул Эми и торжественно провозгласил:

– За Эми Стивенс! Какая женщина!

«Хочу, чтобы это было правдой», – подумала она, ставя пустую рюмку на столик.

– Саймон, теперь нужно отыскать способ убраться отсюда. Мы и без того изрядно наследили в вашей фамильной истории.

Она коротко рассказала обо всем, что случилось в покоях леди Анны.

Саймон покачал головой.

– Неужели ты не понимаешь… – начала Эми.

– Нет, это ты не понимаешь, солнышко. Перемещение во времени – не случайное событие. Подразумевается, что мы присутствуем здесь так же несомненно, как вдовствующая графиня, как художник, как все в этом доме. Мы – часть этого времени и пространства. Мы так же реальны, как все они. И все, что происходит сейчас, идет именно так, как и должно идти.

– Откуда тебе это известно?

– Так говорил нам мистер Арбакль. Он сказал, что есть события, которые должны произойти, а человек лишь решает, как и когда это случится. Ты и я – лучшее тому доказательство. Или ты сомневаешься в том, что быть вместе нам было предназначено самой судьбой?

– Нет, но я думаю, что найти друг друга мы могли и как-нибудь попроще. И если это так, тогда Марта получила бы действительно то, чего она заслуживает.

– Мы достигли поставленной цели и теперь можем вернуться, а граф получит свою монету. – Саймон опустился на диван и похлопал ладонью рядом с собой. – Присаживайся и постарайся представить себе место и время, в котором хочешь оказаться.

Его нежелание заняться судьбой Марты неприятно поразило Эми. Как Саймон может оставаться равнодушным к незаслуженно пострадавшей девушке! Можно ли любить человека, строить с ним отношения, если у вас разные представления о морали? Не поторопилась ли она?

– Мы оба должны сделать это, Эми, – Саймон говорил мягко, думая, очевидно, что ее страдальческий взгляд отражает страх перед перемещением.

– Думаешь, это будет настолько просто? – спросила Эми, присаживаясь рядом, но не прикасаясь к Саймону.

– Полагаю, да. Я абсолютно уверен в том, что это тот самый диван, который стоит в моем кабинете, только пару раз отреставрированный.

Эми покосилась на слегка потертые подушки.

– О'кей, хотя мне становится не по себе от мысли, что к нам с визитом может нагрянуть потомок твоего друга Олбри Стивенса. Моя репутация в тысяча восемьсот пятом году оказалась изрядно подмоченной.

– Думаю, Олбри отречется от тебя еще здесь. Кому хочется, чтобы среди его родственников была женщина, не справившаяся со своей работой, или распущенная, или такая, о которой можно сказать и то, и другое?

Вот, значит, как было устроено их высшее общество? Неужели действительно порядочными людьми здесь были только слуги, например тот же Степп?

– Есть еще бедная миссис Брейнтри, которая ездила за мной в Йоркшир.

– Я уверен, что мисс Кемп поможет ей вернуть доброе расположение семьи графа.

Эми оглядела комнату, стараясь запомнить каждую мелочь. Пока она пребывала в девятнадцатом веке, у нее не было даже минуты, чтобы черкнуть на листочке свои впечатления. В ее распоряжении оказалось меньше двадцати четырех часов. Нужно записать названия картин. Ой, картина! Как она могла забыть о ней?

– Саймон, подожди! Мы же не выяснили, что произошло с работой Гварди!

 

9

– Я думал об этом, – кивнул Уэст. – Очевидно, я неправильно загадал желание. – Он сжал руку Эми. – Но мое другое желание, которое, надеюсь, монета исполнит, кажется мне намного более важным.

Саймон отпустил руку Эми и добавил:

– Пора возвращаться домой. Мне кажется, что мы провели здесь целую вечность.

Представить лондонский кабинет Саймона, каким он был в двадцать первом веке, было несложно. Эми тут же вспомнила стопки книг – одна из них посвящена истории Ост-Индской компании, – портрет третьего графа Уэстона, серебристый корпус компьютера. Огромные сводчатые окна. Запах старых книг и непрестанный гул большого города за окном. Интересно, ожидает ли их мистер Арбакль? Как хорошо возвращаться домой!

Ничего не произошло.

Эми открыла глаза, испугавшись, что Саймон исчез, а она осталась. Нет, он сидел рядом, положив руки на колени – такой же реальный, как диванные подушки, на которые они оба откинулись.

– Что мы сделали не так? – спросила Эми.

– Не знаю.

– Но что-то не так. Когда мы сюда перемещались, я глаза не могла открыть от усталости.

– Я тоже.

– Что же мы упустили? – Эми не была испугана. Ведь Саймон здесь, рядом. – Может быть, для этого нужна монета?

– Нет, мистер Арбакль нам все четко объяснил. Он хотел, чтобы монета переместилась в эпоху Регентства. Мы сделали это. Зачем же брать ее с собой назад?

Они сидели рядом, теперь держась за руки. Самым ужасным для них было бы узнать, что они должны навсегда остаться в этом времени. Провести остаток дней в этом доме, в окружении этих людей.

– А может быть… – Саймон говорил медленно, с трудом подбирая слова, – …может быть, для того, чтобы не нарушить равновесие массы, пространства и времени, вещи тоже должны меняться местами?

– Думаю, что да, – немного поразмыслив, согласилась Эми.

– В «Звездных вратах» об этом ничего не говорилось?

– Нет, – ответила Эми, слегка смущенная тем, что Саймон помнит тот глупый разговор. – Но твоя теория не лишена смысла. Когда мы сюда перемещались, наша одежда осталась дома.

– А монета нет.

– Хорошо, – сказала Эми. – Монета здесь, но взять с собой назад мы ее не можем, значит…

– Значит, надо найти какое-то иное решение.

– А если мы вместо монеты возьмем с собой другую вещь? Никто же не хватится какой-нибудь гребенки, например, или пудреницы.

– Точно. А вещицу эту мы подарим музею.

– Зачем, Саймон? Мы ее продадим, и у тебя появятся деньги, чтобы как следует отремонтировать Уэстморленд. – Эми осмотрелась вокруг и едва не подпрыгнула. – Картина, Саймон! Мы возьмем с тобой картину!

– Что?

– Ну как ты не понимаешь? Мы обменяем картину на монету. А дома ты продашь ее, и тогда у тебя хватит денег, чтобы Уэстморленд не отремонтировать, а отстроить заново!

– Это очень похоже на кражу.

Было видно, что мысль о картине кажется Уэсту соблазнительной и он сопротивляется из последних сил.

– Вовсе нет! Картина принадлежит твоей семье, а значит, и тебе тоже. Кроме того, мы должны взять ее. Неужели ты не понимаешь? Это же то самое, о чем ты говорил перед этим. Картина – такая же часть этого времени и пространства, как мы, как граф, и его тетушка, и леди Анна, и все остальные. Монета останется здесь, а вместо нее исчезнет картина.

Саймон помолчал, а затем замотал головой.

– И как я объясню, откуда у меня взялась картина Гварди?

– Но все же знают, что ты не первый год ее ищешь! Скажешь, что граф привез картину в Лондон, куда-то положил, а потом забыл о ней. Могло так случиться? Могло. Ведь в те времена она не стоила миллионы.

– Очень слабая версия.

– Нормальная версия! В конце концов, все знают, что картина принадлежит твоей семье больше двух веков. Она была потеряна, а потом нашлась. Кто будет задавать лишние вопросы? Подлинник ли это? Пусть проверяют. Мы-то знаем, что это настоящая работа Гварди. Ничего другого никто не докажет.

– Возможно, ты права. Тем более если оставить картину здесь, то нельзя поручиться, что пятый граф – бездельник и мот – ее не продаст. Он едва все имение тогда не распродал.

Саймон встал и снял картину со стены.

– А если ты ее не продашь, она будет прекрасно смотреться в твоем кабинете, – сказала Эми. – Справа от двери. Я уже представляю, как она там висит. И ты станешь видеть ее каждый раз, выходя из комнаты.

Она еще услышала слова Саймона:

– Да. И ты тоже…

Страшная усталость навалилась на нее, и Эми заснула, не успев ничего на это ответить.

Никакой ошибки быть не могло – именно так шумит ночной Лондон. Далекие звуки сирен и клаксонов, музыки… Рассвет еще не наступил, но в огромном городе кто-то еще не ложился спать, а кто-то уже проснулся.

Рядом с ним сидела Эми – она пока не очнулась, ее руки слегка подергивались во сне. Остатки видений покидали Саймона, заставляя его переживать сложную гамму чувств – колющее ощущение утраты сменилось эйфорией от одержанной победы, потом на смену пришло отчаяние – такое глубокое, что казалось легче умереть, и, наконец, верх надо всем взяла радость от того, что он любит и любим. Неужели человек действительно может быть таким счастливым?

В свете зажженной на столе, бросающей глубокие тени в углы комнаты лампы Саймон увидел, как дрогнули веки Эми, как скатилась по ее щеке слеза.

– Мы дома, Эми, – прошептал он, целуя любимую.

Эми повернула голову и ответила поцелуем на поцелуй, хотя ее открывшиеся глаза все еще оставались сонными. Ее поцелуй был скорее нежным, чем страстным, скорее теплым, чем обжигающим. Как приятно возвратиться домой!

Хотя поцелуй был легким, именно он окончательно пробудил обоих. Саймон выпрямился на диване и увидел лежащую на полу картину Гварди – ту самую, из библиотеки покинутого ими Уэстморленда.

– Мы одни? А где мистер Арбакль? – спросила Эми.

Уэст встал и включил верхний свет, хотя и без того было понятно, что в комнате, кроме них, никого нет.

– Портрет. Взгляни, Саймон.

– Что? Мне кажется, ничего не изменилось, – он подошел ближе, пытаясь рассмотреть, нет ли на полотне чего-то нового.

Монета все так же блестела, игрушечный поезд оставался на месте, все так же пристально смотрел с портрета граф.

– Что ты увидела такого, что не вижу я?

– Нет, ничего. Все в порядке. Ничего не изменилось.

Он почувствовал в ее голосе облегчение и все понял прежде, чем Эми сказала это вслух.

– Я опасалась, что мы могли изменить ход истории.

Нужно сказать, что Саймон тоже почувствовал облегчение. Не то чтобы он совсем не верил, когда говорил, что в 1805 году их присутствие было таким же реальным, как присутствие леди Анны или, скажем, Фаншета. Но, с его точки зрения, доля сомнения – это величайшая сила человека, а вовсе не его слабость.

– Ты приготовил мне чай? Как мило, – сказала Эми, поднимаясь с дивана, и направилась к чайному столику.

– Прости, но чай заварил не я.

Эми взяла в руку чайник и отсалютовала им портрету:

– Благодарю вас, милорд!

– Скорее уж нужно поблагодарить мисс Кемп, – поправил ее Саймон. – Хоть я пробыл графом меньше суток, могу сказать с уверенностью, что сам он чай никогда не заваривал.

Эми разлила чай в чашки и осторожно пригубила свою.

– Хороший чай.

– Полагаешь, что, если бы в чай был подмешан волшебный эликсир, сотворивший это маг не догадался бы сделать его безвкусным?

– Я тоже помню тот эпизод из «Ангела», но мне трудно представить себя участницей чего-то подобного.

– А один мой приятель, кстати, снимался в этом сериале. В третьем сезоне. Сыграл там крошечную роль – ну, знаешь, когда персонаж умирает еще до третьего рекламного блока.

– Как странно, Саймон, – заметила Эми, делая еще один глоток. – Мы с тобой побывали в тысяча восемьсот пятом году и вернулись назад, а говорим о каком-то телесериале. Или это означает, что мы просто вернулись к своей обычной жизни?

– Готов держать пари, что в Уэстморленде найдутся документы, которые еще никто и никогда не изучал всерьез. Например, записи Степпа.

Он подошел к столу и взял написанный в девятнадцатом веке дневник дворецкого.

– Теперь-то ты понимаешь, что запись об «инциденте» и увольнении горничной имеет отношение к его дочери Марте и тому, что сгорела шаль леди Анны? – Он протянул дневник Эми.

– Да, разумеется. – Она взяла тетрадь и бережно прижала к груди. – А где, как ты думаешь, где мистер Арбакль? Хотелось бы его найти.

В это мгновение из старого дневника выскользнул лист бумаги. Эми подняла его и спросила:

– Что это? Страничка выпала?

Саймон взял лист, взглянул на него и ответил:

– Нет. Это письмо. Слушай.

Дорогие мистер Уэст и мисс Стивенс!
Уэнтворт К. Арбакль.

Благодарю вас за то, что вы сделали для меня. Я пытался вернуть волшебную монету в прошлое с тех пор, как взялся доставить ее в Индию, но не смог выполнить это поручение. Теперь я понимаю, что возвратить монету в девятнадцатый век предназначено было не мне.

Это я стоял у штурвала в ту ночь, когда корабль потерпел крушение и груз, а с ним и монета оказались утерянными. Вот почему я до сих пор оставался в вашем времени. Как я мог допустить, чтобы буйная стихия и моя некомпетентность погубили жизни людей, судьбу которых эта волшебная монета могла изменить к лучшему?

Я знал, что монета может исполнить любое желание, но никак не мог понять, каким образом ее можно вернуть в прошлое. Теперь я это узнал. Благодарю вас за то, что вы поверили. Теперь исполнится и мое самое заветное желание.

С вечной признательностью,

Они молчали долго, очень долго.

– Думаешь, он был путешественником во времени? – спросила Эми.

– Или призраком?

– Вполне допускаю. В нем было что-то странное. Он словно исчезал, когда в нем не было надобности.

В комнате вновь повисла пауза. Саймон был уверен, что Эми сейчас думает об экскурсоводе. Или моряке? Его мысли были о другом.

– Саймон, я понимаю, тебе это не очень интересно, но мне так хотелось бы узнать, что дальше стало с Мартой. И что делали граф и мисс Кемп, пока были здесь?

– Почему ты думаешь, что меня это не интересует? – удивленно и слегка обиженно спросил Уэст.

– Ты так равнодушно отнесся к тому, что там из-за нас произошло…

– Честно говоря, тогда меня больше волновало то, как нам вернуться в нужное место и время, – Саймон указал на портрет. – Я надеялся, граф поймет, что вложения в железные дороги – очень удачная в финансовом отношении идея. И эта миниатюра. Готов поспорить, что на ней изображена мисс Кемп. Что касается Марты Степп, то отчего же… Ее судьба меня тоже интересует. Однако сделать так, чтобы ее мечты исполнились, не входило в нашу задачу. Теперь, оказавшись в безопасности, мы можем посвятить поиску ответов на эти вопросы всю оставшуюся жизнь. – Он поставил свою чашку и взял Эми за руку: – Послушай меня, дорогая, – Саймон взял ее и за вторую руку. – Ключевое слово в этой фразе – мы. Надеюсь, ты меня не оставишь? С кем я буду говорить о призраках и путешествиях во времени? Никто мне не поверит.

Пожалуй, он выбрал неправильный тон. «Не погуби все, старина Саймон».

– Эми, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала частью моей жизни. Я хочу жениться на тебе.

– Нет, – не раздумывая, ответила она. – Нет, Саймон. Мне очень жаль, но у нас ничего не получится. Мы с тобой слишком разные. Наше пребывание в эпохе Регентства убедило меня в этом. Ты Саймон Уэст из Уэстморленда, а я Эми Стивенс из Топеки, штат Канзас. Ты ежегодно бываешь на королевских скачках в Аскоте и в воскресенье ездишь на ипподром, а я в Диснейленд.

– Я никогда не был в Аскоте.

– Ну, тогда на Уимблдоне или…

Нет, он не может, не хочет потерять ее!

– Эми, я преподаю в одном из самых бедных районов Лондона, в школе, основанной для того, чтобы дать детям из трущоб хоть какой-то шанс в жизни. Бармены в «Графском уголке» зарабатывают больше, чем я. А принца я вижу только по телевизору. Наши с тобой жизни похожи намного больше, чем ты думаешь.

Эми отступила на шаг назад. Она была тверда в своем решении.

– Хорошо! – уступил Саймон. – Не выходи за меня прямо сейчас. Подумай немного, познакомься с моей матерью. Посмотри, как я живу.

Появившиеся на глазах Эми слезы подарили ему надежду.

– На следующей неделе я должна уехать. На свадьбу, на которой не могу не быть. Я подружка невесты.

– Так пригласи меня на эту свадьбу! Я всегда мечтал увидеть бескрайние поля. Это правда, что Канзас похож на море, по которому бегут янтарные волны пшеницы? А через три месяца у меня закончится учебный год в школе. Ну, что скажешь?

– Скажу, что ты сошел с ума, – засмеялась она. – Когда мы только познакомились, ты принял меня за мошенницу, а теперь уже хочешь на мне жениться. Все это как-то слишком быстро. Мы с тобой и два дня не знакомы.

– Дорогая, мы вместе уже две сотни лет.

Если слова Саймона и не убедили Эми окончательно, это сделал последовавший за ними поцелуй.