Со временем звонки Клода в клинику, как и мои визиты на его ферму, заметно участились. Он звонил, чтобы узнать мое мнение о ситуации на животноводческом рынке или выяснить, не пора ли продавать телят. Иногда Клод советовался со мной по поводу теленка, который, по его мнению, неважно выглядел, но предоставлял мне возможность решить самому, стоит ли приезжать на осмотр. И при этом продолжал быть таким же сдержанным и великодушным. Собираясь уезжать после вызова, я неизменно находил на сиденье своего грузовика какой-нибудь гостинец, обычно это были фрукты, свежее мясо или домашняя колбаса.

— Вы не замерзли, док? — спросил он меня как-то морозным воскресным вечером.

В этот момент я, лежа на мерзлой земле в слабом свете пары тусклых ручных фонариков да фар моего грузовика, пытался вытащить теленка из утробы его мамаши. Естественно, намереваясь произвести на свет младенца, моя пациентка забралась в самый дальний угол пастбища, так что обнаружить ее удалось лишь благодаря настойчивости Клода и его умению ориентироваться на местности.

— Конечно, замерз, но нужно сделать все как полагается, — проворчал я, вцепившись в скользкие конечности теленка.

— Не представляю, как вы можете. Мне холодно даже смотреть на вас, — заметил он. — Такая работа не для меня.

На шее Клода я насчитал четыре воротника, а присмотревшись к его обычно худощавой, но внезапно располневшей фигуре, догадался, что он натянул несколько пар штанов. Белый комбинезон, надетый поверх всего, придавал Клоду сходство со снеговиком.

— Наверное, это из-за той крысиной отравы, которую вы принимаете для профилактики инсульта, — предположил я. — Вот почему вы постоянно чувствуете слабость и мерзнете.

Определить возраст Клода было непросто, на мой взгляд, ему уже перевалило за шестьдесят.

Выправив голову и передние ноги, я легко извлек крошечного теленка, а ощупав матку, обнаружил второго. Поскольку он тоже оказался маленьким, роды прошли без затруднений. Клод стоял ко мне спиной, энергично растирая первого теленка незаменимым в фермерском хозяйстве джутовым мешком, и даже не подозревал о рождении второго; он необычайно удивился, когда повернулся и увидел его. Незадолго до этого другая корова также наградила его двойней, но все же такой случай считался редкостью.

— Ну и дела! — воскликнул он. — Такого я никак не ожидал!

— К тому же обе телки! — сообщил я, закончив осмотр анатомических особенностей новорожденных.

— Не окажутся ли они стерильными? На днях в магазине кто-то утверждал, будто это установленный факт.

— Нет, так бывает, если в двойне рождаются бычок и телка, — возразил я, — тогда в семидесяти пяти процентах случаев телка оказывается стерильной, из-за того что ее репродуктивный тракт развивается с отклонениями.

Через минуту мы подвели новорожденных к матери. Та немедленно вскочила, забыв об усталости, а мы отошли в сторонку понаблюдать, как они будут знакомиться. Почуяв запах первого, а затем и второго теленка, корова оживилась, что-то проворчала себе под нос, затем тщательно обнюхала детенышей от макушки до кончиков копыт и принялась яростно вылизывать то одного, то другого своим жестким, словно рашпиль, языком. Энергичный массаж пошел телятам на пользу, они начали встряхивать головами, отфыркивая слизь из ноздрей. Сама природа подсказывала им, что нужно делать, и я догадывался, что Клод думает о том же.

— Откуда они знают? Ведь учебников для них не издают!

Каждый раз, когда мне случалось принимать роды у животных, я ловил себя на том, что испытываю благоговение. Конечно, изредка попадались ненормальные коровы, которые, родив теленка, немедленно сбегали от него; причиной тому являлись либо гормональные нарушения, либо неправильные действия человека.

На улице подморозило, а телята были такими маленькими, что мы решили положить их в кузов грузовика и перевезти в сарай, расположенный неподалеку. Я сел за руль и медленно покатил по холмистому пастбищу. Клод сидел в кузове вместе с телятами — одного он положил себе на колени, второго пристроил под бок — и время от времени негромко звал корову, чтобы она не отстала. Однако мамаша и так шагала почти вплотную за машиной, не сводя встревоженного взгляда с новорожденных.

Но вот мы добрались до сарая, и семейство наконец воссоединилось. Проследив взглядом за тем, как телята ковыляют к соломенной подстилке, подальше от ледяного северо-западного ветра, Клод неожиданно заявил:

— Док, я хочу подарить вам телочку.

Он произнес эти слова с самым серьезным видом, я решил, что он предлагает теленка в качестве оплаты за мои услуги.

— Гм, спасибо, только мне негде ее держать, — ведь мы живем в городе. Словом, полагаю, мне будет удобнее взять деньги. Телята отличные, но я почти не бываю дома, все время езжу по вызовам. У меня не будет времени ухаживать за ней.

— Вы не поняли, док, счет я собираюсь оплатить как обычно. Мне хочется подарить вам телку, чтобы со временем у вас появилось собственное стадо! Я буду держать ее у себя, кормить, ухаживать, водить на случку… К тому времени, когда вы выйдете на пенсию, у вас будет свое стадо. Вы никогда не отказываетесь помочь, даже в выходные и по ночам, и мне тоже хочется что-нибудь для вас сделать.

Я был поражен, но принял это предложение и выбрал себе старшую из родившихся телок, хотя позднее мы не могли отличить ее от младшей. Когда они выросли, моя стала чуть крупнее и в отличие от сестры имела маленькое белое пятнышко возле пупка. Теперь у меня появилась причина чаще навещать стадо, причем не только по профессиональным надобностям, но и просто ради общения. В последующие годы Клод подарил мне еще несколько новорожденных телочек, и я с радостью наблюдал, как они взрослеют и обзаводятся собственными детьми.

Однажды ранним субботним утром мне позвонил Клод. Мы поболтали о разных пустяках и под конец разговора он сообщил мне своим обычным спокойным голосом, что видел на пастбище несколько явно больных животных.

— Думаю, док, вам лучше поскорее туда приехать, — сказал Клод, по-прежнему не проявляя ни малейшего беспокойства.

— Что случилось?

— Прошлой ночью эти коровы забрались в амбар, где у меня хранятся кукурузные початки, и, похоже, наелись от пуза, четыре из них уже подохли, а еще несколько лежат и выглядят ужасно.

В южных штатах когда говорят, что кто-нибудь наелся «от пуза», имеют в виду весьма существенную съеденную порцию. Например, вам могут сообщить, что младший член семьи «от пуза наелся жареного мяса».

— Четыре коровы пали! И есть еще заболевшие! — завопил я. — Повесьте трубку и ждите, когда над дорогой покажется столб пыли! Я сейчас же выезжаю.

Меня всегда пугало известие даже об одном павшем животном, хотя хозяева порой не разделяли моего беспокойства.

По пути на ферму я перебирал в уме разные методики лечения ацидоза. Можно было ввести в желудок зонд и закачать слабительное или удалить содержимое рубца хирургическим путем. Но недавно я прочитал в статье, опубликованной каким-то автором из «теоретиков», еще об одном способе: следовало ввести в желудок очень широкий зонд, а затем с помощью садового шланга влить туда большое количество холодной воды. К сожалению, сталкиваться с ацидозом обычно приходилось в лесу, где под рукой у меня ни разу не было ничего, похожего на шланг. Вероятно, автору статьи не случалось лечить коров, забравшихся в амбар в глубине леса. В жизни ветеринару чаще приходится рассчитывать на собственную смекалку, чем на статьи или учебники, предлагающие готовые, но порой неприменимые на практике решения.

— Я обнаружил в лесу еще два трупа, — объявил Клод, когода я подкатил к проволочным воротам. — Теперь их шесть, и две из них — ваши телки.

От этого известия я совсем расстроился. Еще бы, ведь это были мои телки!

— Скорей садитесь в машину, посмотрим на тех, что еще живы, — скомандовал я.

Быстрее! Как бы не так! Клод не умел торопиться, он даже вернулся к своей машине и прихватил с приборной панели утреннюю газету. Заметив возле пруда одну из коров, я погнал грузовик к ней прямо через луг. Машину так трясло, что инструменты и лекарства разлетелись по всей кабине, а Клод вцепился в ручку пассажирской дверцы обеими руками.

— Помедленнее! — воскликнул он. — Мы же не на пожар!

Несчастная корова была при последнем издыхании. Она стояла неподвижно, словно статуя, вытянув шею и расставив ноги. Глаза у нее запали, а живот раздулся, как шар. Остановив машину, я выскочил из кабины и бросил аркан. Почувствовав на шее веревку, корова начала биться, а затем вдруг закатила глаза. Веревка затянулась не так сильно, чтобы вызвать удушье, к тому же я ослабил натяжение, как только она упала на землю, задрав вверх негнущиеся, одеревеневшие ноги.

Мои попытки реанимировать корову, прыгая на грудной клетке неподвижно лежащего животного обоими коленями, как и следовало ожидать, ни к чему не привели — вернуть ее к жизни не удалось. Я оглянулся на Клода — он по-прежнему сидел в грузовике, погрузившись в чтение юмористического раздела.

— Не разбейте колени, док, думаю, она уже миновала «жемчужные врата», — беззаботно заметил он и снова занялся комиксами.

Я неохотно отступился и, бросив на корову прощальный взгляд, снова сел за руль.

— Что случилось? — поинтересовался Клод.

— Сердце отказало, — ответил я, направляя автомобиль к следующей корове, стоявшей на соседнем лугу в точно такой же позе.

Я снова выскочил из грузовика, заарканил корову и привязал свободный конец веревки к бамперу машины. Почувствовав аркан, она отреагировала гораздо живее первой — и хоть шаталась как пьяная, но все-таки предприняла отчаянную попытку избавиться от веревки на шее. Мне удалось соорудить из аркана импровизированный недоуздок, чтобы усмирить пациентку и приступить к лечению.

Стараясь сохранять спокойствие, я ввел ей в глотку широкий желудочный зонд. Казалось, все идет отлично, как вдруг корова забилась в судорогах, предвещавших неизбежную потерю сознания и скорую смерть, а еще через несколько секунд закатила глаза и повалилась вверх ногами точно так же, как и ее предшественница.

Это совершенно выбило меня из колеи, я даже не пытался что-то сделать, а просто отошел в сторону и в растерянности смотрел на погибшее животное, чувствуя себя никчемным неумехой, недостойным звания ветеринара. Мне не было легче от того, что корова находилась в тяжелом состоянии до моего вмешательства.

Клод подошел ко мне и встал с противоположной стороны от покойницы, сосредоточенно разглядывая ее голову. Помолчав, он неожиданно отпустил глубокомысленное замечание, поразившее меня донельзя. За все годы, что я проработал коровьим врачом, мне не приходилось слышать подобного.

— Док, мы не добились никакого прогресса! Думаю, мы сэкономим время и деньги, если возьмем мое охотничье ружье и пристрелим остальных.

С этими словами мой приятель вернулся в грузовик и уткнулся в спортивную страничку. Мне показалось, что в его голосе прозвучала нотка сарказма, но, если он и был раздосадован моей неудачей, то ничем этого не выдал.

Он был прав! Я еще не поступил в ветеринарный колледж, когда доктор Бери, ветеринар из моего родного городка, у которого я тогда работал, внушал мне, как важно не усугублять ситуацию во время лечения животного.

— Занимаясь пациентом, не допускай ухудшения его состояния. И если ты ничего не можешь сделать, не вини себя за его гибель, — повторял он снова и снова.

В тот день мы больше не пытались лечить коров. Они справились со своими проблемами без нашей помощи, хотя еще две все же издохли.

После этой истории я понял, что некоторым пациентам не суждено выжить, несмотря на мои героические усилия и самые благочестивые молитвы. Иногда лучшим лечением является невмешательство, особенно в тех случаях, когда лечение требует применения силы, которое может лишь ухудшить состояние больного. Случай с коровами Клода в очередной раз доказал мне справедливость этого нехитрого вывода. В тот день я лишился двух животных из своего стада, но в последующие годы с лихвой восполнил эту утрату. Однако вскоре серьезная засуха вынудила нас распродать всех коров с этой фермы. Грустные и подавленные, мы с Клодом молча стояли возле ворот корраля, глядя, как за холмами исчезает последний трейлер с животными. Через некоторое время не стало и моего друга, а сам я больше никогда не испытывал желания завести собственное стадо.