Конвей в задумчивости сидел в дверях одного из домов, а дети играли с собаками, не обращая внимания на челюсти, которые могли бы запросто перемолоть их ручки. Они шумели и путались под ногами. Карда и Микка косились на своего хозяина, глупо свесив набок языки.

- Убийцы. Ужас битв. - Он презрительно фыркнул и протянул руку, чтобы вызволить хвост Карды из крепкой хватки ползунка. Пока ребенок просто держался за него, сохраняя равновесие, Конвей не имел ничего против, но зачем же пробовать его на вкус.

Карда завилял хвостом. Малыш опрокинулся назад и грузно приземлился. Со звериной ловкостью он снова поднялся на ноги.

Выпрямился и стал настороженно оглядываться. Однако это продолжалось всего мгновение. Вскоре он снова смеялся и тянулся за хвостом.

Происшествие обнажило все темное, что скрывалось под внешней веселостью. Сердце Конвея сжалось, когда он вспомнил о других временах, других детях. Они мертвы уже не одно столетие, но тогда у них была такая же привычка неожиданно осматриваться вокруг слишком взрослыми, слишком испуганными глазами.

Беленькая Нандамир бросила Микке палку. Собака, чья гордость не позволяла проделывать подобные трюки для своего хозяина, поймала палку прямо в воздухе. Восторженный визг девочки почти перекрыл вопль боли Тарабела. Конвей посмотрел на дом, в котором три женщины разместились вместе с мальчиком.

Наружу вышла Ланта и жестом подозвала его к себе. Позвав собак, Конвей покинул детей, которые тут же хором начали жаловаться. Ланта протянула ему бурдюк из козлиной кожи.

- Наполни его, пожалуйста. Быстрее.

Конвей бросился к ручью.

Вода была кристально чистой. Мелкая рыбешка и водомерки разбежались во все стороны, когда Конвей опустил бурдюк в воду, наполнявшую оправленный в камень бассейн. Ниже по течению берега ручья заросли травой, переливавшейся всеми оттенками изумрудного. Конвей нетерпеливо встряхнул бурдюк, чтобы побыстрее избавиться от остатков воздуха.

Что-то на другой стороне пруда привлекло его внимание, что-то, не вписывающееся в окружающую обстановку. Через переплетающиеся заросли Конвей сумел разглядеть штуку, похожую на небольшой домик величиной примерно с человеческое туловище и открытую с одной стороны. Алтарь, перевернутый и отброшенный с дороги. Три отполированных водой агата чем-то напоминали о Церкви. Внутри находилась грубо изготовленная стилизованная фигурка Жрицы в черной мантии, теперь сломанная. Деревянная шея расщеплена в том месте, где раньше была голова. Одной руки не хватает.

Вернувшись в хижину, Конвей вылил воду из бурдюка в подвешенный над очагом котел. Ланта бросила туда тряпки. Конвей сказал, что она разорвала отличную блузу. Ланта покачала головой.

- Надеть ее все равно некому. Нам надо много бинтов. Пришлось вскрыть рану. В нее попали порождения грязи.

Конвей подошел к кровати мальчика. Это была грубая деревянная рама с натянутыми на нее кожаными ремнями. Матрас зашуршал, когда Тарабел поднял голову.

- Они хотят заставить меня спать. Мы - единственные мужчины здесь, да и я с Додоем всего лишь дети. Когда разбойники вернутся, тебе понадобится помощь.

В темном углу зашевелился Додой. Конвей сказал Тарабелу:

- Чтобы путешествовать, ты должен сначала поправиться. Позволь целительницам помочь тебе.

- Я не могу.

- Ты уже показал свою храбрость, Тарабел.

- Я не был храбрым. Я говорил тете Минли, что нам надо прятаться. Она хотела пойти посмотреть, что стало с остальными. Я не мог отпустить ее одну. Мы нашли всех. Разбойники поймали нас. Они требовали, чтобы мы рассказали, когда вы тут останавливались и сколько пробыли. Они не поверили, что вас тут не было. Она умерла. - Тарабел облизал губы. Казалось, пересохший язык оставляет на них царапины. Взгляд его блуждал, голос приобрел мечтательное выражение. - Человек, державший меня, был не очень осторожен. Я укусил его. И сбежал. Они стреляли в меня. Когда им не удалось найти меня, они начали смеяться. Говорили, что я сгорю в Преисподней, раз я помогал фальшивой Церкви. Что они имели в виду? Они нас поэтому убивали?

Рядом с Конвеем появилась Сайла.

- Церковь излечивает, Тарабел. Пожалуйста, позволь нам вылечить тебя.

Веки Тарабела скользнули вниз. Дыхание его выровнялось. Конвей с улыбкой повернулся к Сайле, но тут мальчик вздрогнул и полностью пришел в себя. Вид его глаз, сперва вспыхнувших молодым огнем, а потом медленно потухших, сводил Конвея с ума. Это было все равно, как наблюдать за пламенем, пожирающим самое себя.

- Ты разбудишь меня, если они придут? - спросил Тарабел.

- Обещаю.

Сморщившись от усилия, Тарабел поднял голову.

- Я сделаю все, что ты скажешь, - произнес он. Его голос заставил горло Конвея болезненно сжаться.

Сайла подала жидкость в деревянной чашке. Конвей хорошо рассмотрел ее темно-коричневую, маслянистую поверхность, почувствовал сырой запах. Его мысли перескочили туда, где невидимые насекомые шуршали под опавшими листьями, а почва никогда не просыхала.

Подошла Ланта, чтобы протереть губы и лоб Тарабела влажной тряпкой. Тот погрузился в тяжелую дремоту.

- Что вы ему дали? - спросил ее Конвей.

- Грибы. Очень сильные. Опасные.

- Опасные?

- Мы используем их только тогда, когда другого выбора нет.

- Он так плох?

Ланта отвернулась. Конвей протянул руку, чтобы ободряюще похлопать ее по плечу. Быстрота, с которой она отстранилась, испугала его.

Сайла со своим целебным набором вернулась к кровати. Ланта поставила на огонь другой котел, добавив в него полосок домотканой материи. Когда она перемешала куски ткани в воде, Конвей увидел на дне маленькие ножи. Отведя глаза от этого неприятного зрелища, он заметил, как Ланта опускает в воду зазубренное лезвие.

Она покраснела. На мгновение Конвею показалось, что она собиралась наклониться к нему, но потом отвергла эту мысль. Ланта сказала:

- Если необходимо спасти жизнь, ногой придется пожертвовать. Вы ведь тоже так делаете в своей стране?

Он кивнул.

Ланта приготовила подушку из чистой ткани и свежей соломы и подложила под раненую ногу мальчика. Из своего мешка Сайла достала большой кусок обсидиана. Точным ударом ножа она отколола от него тонкую пластинку, похожую на лист. Потом обратилась к Тейт и Конвею:

- Вы нам поможете?

- Что нам надо делать? - ответила за обоих Тейт.

- Соберите детей на улице. Когда мы начнем молитву Защиты от Невидимых, они должны присоединиться к ней.

- Я это сделаю. - Тейт жестом подозвала Додоя. Тот не заставил себя ждать.

Сайла и Ланта вымылись. Потом Сайла двумя руками подняла над головой острый как бритва осколок обсидиана и начала нараспев читать молитву. К ней присоединилась Ланта.

С обратной стороны двери стояла на коленях Тейт. Она напряженно слушала и потом повторяла слова Сайлы, чуть-чуть отставая от нее. Неожиданно окружившая ее аура глубокой сосредоточенности поразила Конвея. Он уже был готов поклясться, что видел все облики Тейт, и вот перед ним женщина, о существовании которой он даже не подозревал.

Все увеличивающаяся громкость заклинаний Сайлы отвлекла его внимание. Снаружи чистые голоса детей вздымались и опадали в невинном восхищении и надежде. Тейт управляла ими.

Точные надрезы, сделанные Сайлой, вскрыли рану. По комнате разнесся отвратительный запах. Ланта указала Конвею на тряпки, чтобы он вытирал кровь, пока сама она освобождала обломок стрелы со стальным наконечником. Достав стрелу, она бросила ее в огонь, та противно зашипела. Услышав звук, Тейт заставила детей петь громче.

Сайла потребовала подать нож, лежавший на раскаленных углях. Им она прижгла кровеносные сосуды. Вонь стала сильнее, да и шипение было на редкость противное, но кровотечение прекратилось.

Тарабел побледнел. Жилка на его виске забилась, потом ее биение вдруг стихло, превратившись в слабую вибрацию.

Руки Ланты метнулись к своему мешку, потом появились вновь, теперь она держала мешочек поменьше, из мягкой кожи. Развязав его, она достала глиняную трубку, закрытую с обоих концов деревянными пробками. Держа трубку вертикально, она откупорила ее с одного конца. Потом достала из мешка небольшую коробочку, запечатанную воском. Содрав с нее обертку, Ланта достала короткую палочку, один конец которой был завернут в кожу. Он идеально подходил к трубке. Другим предметом, лежавшим в коробочке, была деревянная пробка, плотно закрывавшая свободный конец трубки. Из ее середины торчало полое птичье перо. Конвей с трудом подавил удивленное восклицание. Эта штука явно предназначалась для инъекций.

Склонившись над мальчиком, Ланта воткнула перо в артерию. Потом надавила на поршень. Жидкость, которая уже находилась в трубке, теперь смешалась с кровью Тарабела. Румянец снова вернулся на его щеки. Пульс стабилизировался.

Вскоре закончилась перевязка и окончательная очистка раны, все, что могло гореть, было сожжено. Тейт с детьми ждали снаружи, пока все трое не вышли к ней. Жрицы терпеливо объяснили, что Тарабелу необходимы тишина и покой. Тейт увела детей, чтобы они вернулись к своим играм. Сайла попросила прощения и отошла.

Когда они остались одни, Конвей спросил Ланту об уколе. Он назвал приспособление иглой. Ланта поправила его, устройство называлось хайпом. В нем содержался сурм.

- Я могу сказать, что этот сурм сделан из растения, называемого наперстянкой. Все сурмы - это секреты Церкви. Иногда мне кажется, что Церковь не должна все хранить в тайне, но это помогает ей удерживать свои позиции. Без этих секретов она потеряет возможность влиять на людей. Понимаешь?

- Полностью, - ответил он. - А теперь я собираюсь взять своих собак и осмотреть окрестности. Я вернусь, самое позднее, завтра к середине утра.

- Стой. - Слово сорвалось с губ еще до того, как она подумала о нем.

Конвей остановился на пороге. Теперь он повернулся, скорее из любопытства, чем подчинившись ее приказу.

- Это действительно необходимо? Разве ты не можешь просто послать собак? Что, если ты наткнешься на разбойников? Или они заметят тебя? Это небезопасно. - Она услышала дрожь в собственном голосе и оборвала поток вопросов. С пылающим лицом она отвернулась к Тарабелу.

Когда она снова посмотрела на Конвея, его хорошее настроение пропало. Ее сердце упало, стоило ей увидеть его сузившиеся глаза, посуровевший рот. Он произнес:

- Я ценю твое участие, Жрица. Я не один из ваших супервоинов, но и не полный ноль. - Он резко повернулся и вышел.

«Почему? - спросила она себя. - Почему он не может понять? Разве на мне лежат злые чары и потому все, что я делаю или говорю, выходит наоборот? Он волнует меня, и я отступаю, потому что так хочу ощутить его прикосновение, и оно пугает меня. А он ненавидит меня за это, ничего не понимая.

Если я могу заглянуть в глубину своего сердца и увидеть любовь, которой я не хотела - и не хочу - почему он не может увидеть того, что это сердце пытается высказать каждый раз, когда я смотрю на него?

Я знаю, что остальные смотрят на меня и все видят. Но он, единственный из всех, остается слепым.

Неужели так будет всегда?»